Текст книги "Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы "

Автор книги: Николай Клюев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)

И где плывет, там цвет кувшинный

Алеет с ягодой звончатой.

Недаром за двоперстной хатой,

Таяся, ликом на восток,

Зорит малиновый садок —

Для девичьей души услада.

Пока Ильинская лампада

В моленной теплит огонек,

2690 И в лыке облачном пророк

Милотью плещет Елисею,

Сама себя стыдясь и млея,

За первой ягодкой-обновой

Идет невестою Христовой

Дочь древлей веры и креста

И, трижды прошептав «Достойно»,

Купает в пурпуре уста,

Чтоб слаже бь,1ла красота!

Сион же парусом спокойно

2700 Из медной заводи своей,

Без зорких кормчих, якорей,

Выходит в океан небесный,

И, грудь напружа, льет глаголы,

Чтоб слышали холмы и долы,

Что Богородице полесной

Приносят иноки дары

И протопопы-осетры.

Тресковый род, сигов дворы

Обедню служат по [Сиону].

2710 Во Благо клеплется к канону

Иль на отход души блаженной,

Чтоб гусем или чайкой пенной

Летела чистая к Николе,

Опосле в сельдяное поле

Отведать рыбки да икрицы...

Есть в океане водяницы,

Княжны марийские, царицы,

Их ледяные города

Живой не видел никогда.

2720 Лишь мертвецы лопарской крови

Там обретают снедь и кровы,

Оленей, псов по горностаям, —

Что поморяне кличут раем.

Вот почему мужик ловецкий,

Скуластый инок соловецкий

По смерти птицами слывут

С весенней тягой в изумруд,

В зеленый жемчуг эскимосский,

Им крылья – гробовые доски,

2730 А саван уподоблен перьям

Лететь к божаткам и деверьям,

Как чайкам, в голубые чумы.

Колоколам созвучны думы

Далеких княжичей марийских,

Они на плитах ассирийских

Живут доселе – птицы те же,

Оленьи матки, сыр и вежи!

Усни, дитя! Колокола

В мои сказанья ночь вплела,

2740 Но чайка-утро скоро, скоро

Посеребрит крылом озера!

Твой дед тенёта доплетет, —

Утиный хитрый перемёт,

Чтобы увесистый гусак

Порезал шею натощак

О сыромятную лесу

Иль заманил в капкан лису

На шапку добрый лесовик...

Не то забормотал старик!

2750 Колокола... колокола...

И саван с гробом – два крыла!

Уж пятьдесят прошло с тех пор,

Как за ресницей жил бобер,

Любовь ревниво зазирая,

И, искры с шубки отряхая,

Жила куница над губой,

Но всё прошло с лихой судьбой!

Не то старик забормотал!

Подброшу хвороста в чувал

2760 И с забиякой огоньком

Спою акафист о былом!

Как жила Русь, молилась мать,

Умея скорби расшивать

Шелками сказок, ярью слов

Под звон святых колоколов!

* * *

В калигах и в посконной рясе,

В пузатом сумском тарантасе,

От хмурой Колы на Крякву

Я пробирался к Покрову,

2770 Что на лебяжьих перепутьях.

Позёмок-ветер в палых прутьях

Запутался крылом тетерьим.

По избам Домнам и Лукерьям

Мерещатся медвежьи сны,

Как будто зубы у луны,

И полиняли пестрядины

У непокладистой Арины, —

Крамольницу карает Влас...

Что ал на штофнике атлас

2780 У Настеньки, купецкой дщери,

И бык подземный на печере,

Знать, к неулову берег рушит,

Что глухариные кладуши

В осоке вывели цыплят —

К полесной гари... «Эй, Кондрат,

Отложь натруженные вожжи

И бороду – каурый стог —

Развей по ветру вдоль дорог!..»

«С никонианцем нам не гоже...»

2790 – «Скажи, Кондратушко, давно ли

Помор кручинится недолей?

И плат по брови поморянке

Какие супят лихоманки?

Святая наша сторона,

Чай, не едала толокна

Ни расписной, ни красной ложкой

И без повойника расплошкой

У нас не видывана баба!..»

– «Никонианцы – нам расслаба!»

2800 И вновь ныряет тарантас —

Затертый хвоями баркас.

Но что за блеск в еловой клети?

Не лесовик ли сушит сети,

Не крест ли меж рогов лосиных

Или кобыл золотоспинных

Пасет полудник, гривы чешет?

То вырубок седые плеши

В щетине рудо-желтых пней!

Вон обезглавлен иерей —

2810 Сосна в растерзанной фелони,

Вон сучьев пади, словно кони

Забросили копыта в синь,

Березынька – краса пустынь,

Она пошла к ручью с ведерцем

И – перерублена по сердце,

В криницу обронила душу.

Укрой, Владычица, горюшу

Безбольным милосердным платом!..

Вон ель – крестом с Петром распятым

2820 Вниз головой – брада на ветре...

Ольха рыдает: «Петре! Петре!»

Вон кедр – поверженный орел —

В смертельной муке взрыл когтями

Лесное чрево и зрачками,

Казалось, жжет небесный дол,

Где непогодный мглистый вол

Развил рога, как судный свиток.

Из волчьих лазов иль калиток

Настигло лихо мать-пустыню,

2830 И кто ограбил бора скрыню, —

Златницы, бисеры и смазни,

Злодей и печенег по казни, —

Скажи, земляк?!. И вдруг Кондратий,

Как воин булавой на рати,

В прогалы указал кнутом:

«Знать, ён, с кукуйским языком!»

Гляжу – подобие сыча,

И в шапке бабе до плеча,

Треногую наводит трубку

2840 На страстотерпную порубку.

Так вот он, вражий поселенец,

Козява, короед и немец,

Что комаром в лесном рожке

Зовет к убийству и тоске!

Он – в лапу мишкину заноза,

Савватию – мирские слезы,

Подземный молот для собора!..

И солью перекрыло взоры

Мои, ямщицкие Кондрата.

2850 Где версты, вьюги, перекаты,

Судьба-бубенчик, хмель-ночлеги?..

«Эх, не белы снежки да снеги!..» —

Так сорок поприщ пели мы —

Колодники в окно тюрьмы,

В последний раз целуя солнце,

И нам рыдало в колокольце:

«Антихрист близок! Гибель, гибель

Лесам, озерам, птицам, рыбе!..»

И соль струилась по щекам...

* * *

2860 По рыболовным огонькам,

По яри кедровых полесий

Я узнавал родные веси.

Вот потянуло парусами,

Прибойным плеском, неводами,

А вот и дядя Евстигней

С подковным цоком, звоном шлей

Повыслан маменькой навстречу...

Усекновенного Предтечу

Отпраздновать с родимой вместе!

2870 В раю, где писан на бересте

Благоуханный Патерик —

Поминок Куликова поля,

В нем реки слезотечной соли

Донского омывают лик.

О радость! О сердечный мед!

И вот покровский поворот

У кряковиных подорожий!

Голубоокий и пригожий,

Смолисторудый, пестрядной,

2880 Мне улыбнулся край родной

Широкоскуло, как Вавила, —

Баркасодел с моржовой силой,

Приветом же теплей полатей!

Плеща и радуясь о брате,

На серебристом языке

Перекликалися озера.

Как хлопья снега в тростнике,

Смыкаясь в пасмы и узоры,

Плясали лебеди... Знать, к рыбе

2890 Лебяжьи свадьбы застят зыби!

Князь брачный, оброни перо

Проезжим людям на добро,

На хлеб и щи – с густым приваром

И на икру в налиме яром,

На лен, на солод, на пушнину,

На песню – разлюли малину,

На бусы праздничной избы,

С вязижным дымом из трубы!

Вот захлебнулись бубенцы —

2900 По гостю верные гонцы.

Заперешептывались шлеи,

И, не спросясь у Евстигнея,

К хоромам повернул буланый, —

Хлестнуло веткой росно пряной,

И прямо в губы, как Волчок,

Лизнул домашний ветерок, —

Волчку же пир за караваем,

Чтобы усердным пустолаем

Обрядной встречи не вспугнуть.

2910 К коленям материнским путь

Пестрел ромашкой, можжевелем,

Пчелиной кашкой, смолкой, хмелем,

А на крылечных рундуках

С рассветным облачком в руках —

Владычицей Семиозёрной,

Как белый воск, огню покорный,

Сияла матушка... Станицей

За нею хоры с головщицей,

Мужицкий велегласный полк,

2920 И с бородой, как сизый шелк,

Начетчик Савва Стародуб, —

Он для меня покинул сруб

Среди болотных ляг и чарус.

Его брада, как лодку парус,

Влекла по океану хвой,

Чтобы пристать к избе мирской,

Где соловецкой бедной рясе

Кадят тимьяном катавасий!

Но предоволен прозорливец,

2930 На рундуке перёных крылец

Семь крат положено метанье,

И, погрузив лицо в сиянье

Рассветной тучки на убрусе,

Я поклонился прядью русой

И парусовой бороде:

«Христу почет, а не руде,

Не праху в старческом азяме!..»

А сердце билось: «К маме, к маме!»

Так отзвенели Соловки —

2940 Серебряные кулики —

Над речкой юности хрустальной,

Где облачко фатой венчальной.

Слеза смолистая медвежья —

Не плел из прошлого мереж я

И не нанизывал событий

Трескою на шесты и нити.

Пускай для камбалы шесты!..

Стучат сердечные песты,

И жернов-дума мерно мелет

2950 Медыни месяца, метели

И вести с Маточкина Шара,

Где китобойные стожары

Плывут на огненных судах,

И где в седых зубастых льдах

Десятый год затерт отец,

Оставя матери ларец

По весу в новгородский пуд, —

Самосожженцев – дедов труд.

Клад хоронился в тайнике,

2960 А ключ в запечном городке

Жил в колдобоине кирпичной

И лишь по нуде необычной

На свет казал кротовье рыльце.

Про то лишь знает ночь да крыльца.

Избу рубили в шестисотом,

Когда по дебрям и болотам

Бродила лютая Литва

И словно селезня сова

Терзала русские погосты

2970 В краю, где на царевы версты

Еще не мерена земля.

По ранне-синим половодьям,

К сёмужьим плёсам и угодьям

Пристала крытая ладья.

И вышел воин исполин

На материк в шеломе – клювом,

И лопь прозвала гостя Клюев —

Чудесной шапке на помин!

Вот от кого мой род и корень,

2980 Но смыло всё столетий море,

Одна изба кольчужной рубки

Стоит пред роком без отступки

И, ластами в бугор вперясь,

Всё ждет, когда вернется князь.

Однажды в горнице ночной,

Когда хорек крадется к курам

И поит мороком каурым

Молодок теплозобых рой,

Дохнула турицею лавка,

2990 И как пищальная затравка,

Зазеленелись деда взоры:

«Почто дружиною поморы

Не ратят тушинских воров

Иль Богородицы покров

Им домоседная онуча?

И горлиц на костер горючий

Не кличет Финист-Аввакум?

Почто мой терем, словно чум,

Убог и скуден ратной сбруей,

зооо И конь, как облако, кочует

Под самоедскою луной?!

Я – князь – и вотчиной родной, —

Как раб, не кланяюсь Сапеге!

Мое кормленье от Онеги

До ледяного Вайгача,

Шелом татарского меча

Изведал с честью не однажды!

Ах, сердце плавится от жажды

Воздать обидчикам Руси!..

ЗОЮ Мой внук, немедля принеси

Заклятый ключ – стальное рыльце!»

И выходили мы на крыльца

Под желтоглазою луной,

И дед по камень гробовой,

В глубоком избяном подполье,

Меня сводил и горше соли

Поил кровавой укоризной:

«Вот булава с братиной тризной,

Ганзейских рыцарей оброк,

3020 Златницы, жемчуга моток,

Икры белужниной крупнее!

Восстань, дитя, убей злодея,

Что душу русскую, как моль,

Незримо точит, в прах и боль,

Орла Софии повергая!..»

И до зари моя родная

Светца в те ночи не гасила.

* * *

«Николенька, меня могила

Зовет, как няня, тихой сказкой, —

3030 Орлице ли чужой указкой

Господне солнце лицезреть?

Приземную оставя клеть, —

Отчалю в Русь в ладье сосновой,

Чтобы с волною солодовой

Пристать к лебяжьим островам,

Где не стучит по теремам

Железным посохом хромец,

Тоски жалейщик и дудец.

Я умираю от тоски,

3040 От черной ледяной руки,

Что шарит ветром-листодёром

По перелесицам, озерам,

По лазам, пастбищам лосиным,

Девичьим прялицам, холстинам,

В печи по колобу ржаному,

По непоказному, родному,

Слезе, молитве, поцелую.

Я сказкою в ином ночую,

Где златоносный Феодосии

3050 Святителю дары приносит,

И Ольга черпает в Корсуни

Сапфир афинских полнолуний, —

Знать, неспроста Нафанаил

Меня по-гречески учил,

А по-арабски старец Савва!..

Меж уток радужная пава,

Я чувствую у горла нож

И маюсь маетой всемирной —

Абаза песенкою пирной,

3060 Что завелась стальная вошь

В волосьях времени и дней, —

Неумолимый страшный змей

По крови русский и ничей!»

Свое успение провидя,

Родная пбходя и сидя,

«Христос воскресе» напевала

Иль из латинского хорала

Дориносимые псалмы.

Еще поминками зимы

3070 Горел снежок на дне оврагов,

Когда дорогой звездных магов

К нам гости дивные пришли,

Три старца – Перския земли.

Они по виду тазовляне,

Не черемисы, не зыряне,

Шафран на лицах, а по речи —

Как звон поленницы из печи.

Подарки матушке – коты,

Венец и саван из тафты,

3080 А лестовку она сама

Связала как бы из псалма

Или из утренних снежинок.

В ней нити легче паутинок

И лестовки-евангелисты,

Как лепестки, от слез росисты!

Пошел живой сорокоуст.

Моленна, как горящий куст

Иль яблоня в цвету тяжелом,

Лучилась матицами, полом...

3090 И в купине неопалимой,

Как хризопраз, лицо родимой

Сияло тонко и прозрачно.

Казалося, фатою брачной

Ее покроет Стратилат,

Чтоб повести в блаженный сад,

Где преподобную София

Нарядит в бисеры драгие!

И вот на смертные каноны

Пахнуло миррой от иконы,

зюо И голос был: «Иду! Иду!..»

И голубым сигом во льду,

Весь в чешуе кольчуги бранной

Сошел с божницы друг желанный

И рядом с мученицей встал,

Чтоб положить скитской начал

Перед отбытьем в путь далекий.

Запели суфии: «Иокки!

Чамарадан, эхма-цан-цан!..»

Проплыл видений караван:

3110 Неведомые города

И пилигримами года

В покровах шелестных, с клюками.

И зорькой улыбался маме

То-светный Божий Цареград.

Меж тем дворовый палисад

С поёмной ласковой лужайкой

Пестрели, словно отмель чайкой,

Толпой коленопреклоненной,

Чтоб гробом праведным, иконой,

3120 Как полным ульем, подышать.

Дымилась водь, скрипела гать,

Всё прибывали китежане, —

От Ясных Ляг, где гон кабаний,

Из городища Турий Лоб

И от печер, где узел троп

Подземной рыбы пачераги,

Что роет темные овраги,

Бездонный чарус, родники...

Явились в бусах остяки,

3130 В хвостах собольих орочёны,

Услышав росомашьи стоны,

Волыночный лосиный плач...

И поволок венчальных ткач —

Цвела карельская калина.

«Николенька, моя кончина

Пусть будет свадьбой для тебя, —

Я умираю, не кляня

Ни демона, ни человека!..

Мое добро ловец, калека,

3140 Под гусли славы панихидной,

Пускай поделят безобидно —

Сусеки, коробы, закуты,

Шесть сарафанов с лентой гнутой,

Расшитой золотом в Горицах,

Шугай бухарский – павой птицей,

По сборкам кованый галун,

И плат – атласный Гамаюн.

Они новехоньки доселе,

Как и... в Федюшины метели...

3150 Всё по рукам сестриц да братий!..»

Кибитку легче на раскате,

Дорога ноне, что финить!

Счастливо, Пашенька, гостить

В светлице с бирюзовой печью!..

И невозвратно, как поречье

Сквозь травы в озеро родное,

Скатилось солнце избяное

В колодовый глубокий гроб,

Чтоб замереть в величье строгом.

3160 И, убеляя прошвы троп,

Погоста холм и сад над логом,

Цвела карельская калина!

Милый друг, моя кручина —

Не чувальная зола,

Что зайчонком прилегла

У лопарского котла.

Дунет ветер и зайчок

Вздыбит лапки наутек.

А колдунье-головешке

3170 Не до пепельной услежки,

Ей чесать кудрявый дым,

Что никем не уловим,

Ни белугой, ни орланом,

Только с утренним туманом

Он в ладах и платьем схож,

Князь крылатый без вельмож!

Пал в долину на калину

Непроглядный синь-туман, —

Не найдет гнезда орлан.

3180 Океан ворчит сердито:

«Где утесные граниты —

Обсушить седой кафтан?»

И не плещутся пингвины,

Мертвы гаги, рыба спит, —

Это цвет моей калины —

В пенном саване гранит!

Это сосны на Урале,

Лык рязанских волокно,

Утоли Моя Печали,

3190 В глубине веретено!

Чу! Скрипит мережный ворот,

Знать, известье рыбакам,

Что плывет хрустальный город

По калиновым волнам!

Милый друг, в чувале нашем

Лишь зола да едкий чад, —

Это девушки Параши

Заревой сгоревший плат!

ГНЕЗДО ТРЕТЬЕ

Три тысячи верст до уезда,

3200 Их мерил нечистый пурговой клюкой,

Баркасом – по соли, долбленкой – рекой.

Опосле путина – пролазы, проезды,

В домашнее след заметай бородой!

Двуглавый орел – государево слово —

Перо обронил: с супостатом война!

Затупилась сила – Перфён от гумна,

Земля ячменем и у нас не скудна,

Сысой от медведя, Кондратий с улова,

Вавила из кузни, а Пров от рядна, —

3210 Любуйся, царь-батюшка, ратью еловой!

Допрежде страды мужики поговели,

Отпарили в банях житейскую прель,

Чтоб лоснилась душенька – росная ель

Иль речка лесная – пролетья купель,

Где месяц – игрок на хрустальной свирели.

На праздник разлук привезли плачею —

Стог песенных трав, словозвучий ладью.

В беседной избе усадить на скамью

Все сказки, заклятья и клады

322оУстинья Прокопьевна рада!

Она сызмальства по напеву пошла,

Варила настои и пряник пекла,

Орленый, разлапый и писаный тоже.

В невестах же кликана Устей пригожей.

Как ива под ветром, вопила она —

Мирская обида, полыни волна,

Когда же в оконце двуглавый орел

Заклёкал, что ставится судный престол,

Что книги разгнуты – одна живота,

3230 Другая же смерти, словес красота,

Как горная просинь, повеяла небом...

То было на праздник Бориса и Глеба —

Двух сиринов красных, умученных братом.

Спешилися морем – китищем горбатым —

Подводная баба кричала: «Ау!»

И срамом дразнила: «хи-хи» да «ху-ху».

Но мы открестились от нечисти тинной.

Глядь, в шубе из пены хозяин глубинный,

Как снежная туча, грозит бородой!

3240 Ему поклонились ковригой ржаной

Да руги собрали по гривне с ладони,

Чтоб не было больше бесовской погони,

Чтоб царь благоверный дождался нас здравых, —

Чай, солнцем не сходит с палат златоглавых

И башни дозорной глаза проглядел,

А сам, словно яхонт, и душенькой бел!..

Ужо-тко покажем мы ворогу прятки,

Портки растеряет в бегах без оглядки!..

Сысоя – на тысчу, Вавила же – на пять!..

3250 Мужик государю – лукошко да лапоть,

А царь мужику, словно вёдро, ломоть!

За веру лесную поможет Господь!

И пели мы стих про Снафиду,

Чтоб черную птицу-обиду

Узорчатым словом заклясть:

Как цвела Снафида Чуриле всласть,

Откушала зелья из чарочки сладкой,

За нею Чурила, чтоб лечь под лампадкой.

Вырастала на Снафиде золоти верба,

3260 На Чуриле яблоня кудрявая! —

Эта песня велесова, старая,

Певали ее и на поле Куликовом, —

Непомерное вёдкое слово!

Всё реже полесья, безрыбнее губы,

Селенья ребрасты, обглоданы срубы,

Бревно на избе не в медвежий обхват,

И баба пошла – прощалыжный обряд, —

Платок не по брови и речью соромна,

Сама на Ояти, а бает Коломной.

3270 Отхлынули в хмару леса и поречья,

Взъерошено небо, как шуба овечья,

Что шашель изгрыз да чуланная мышь.

Под ним логовище из труб да из крыш.

То, бают, уезд, где исправник живет,

И давит Чугунка захожий народ.

Капралы орут: «Ну, садись, мужики!»

– «Да будет ли гоже, моржу ли клыки

Совать под колеса железному змию?

Померимте, други, котами Россию!»

3280 Лосей смирноглазых пугали вагоны,

Мы короб открыли, подъяли иконы

И облаком серым, живая божница,

Пошли в ветросвисты, где царь да столица.

Что дале то горше... Цигарки, матюг,

Народишко чалый и нет молодух,

Домишки гноятся сивухой

Без русской улыбки и духа!

А вот и столица – железная клеть,

В ней негде поплакать и душу согреть, —

3290 Погнали сохатых в казармы...

Где ж Сирин и царские бармы?

Капралы орут: «Становись, мужики!

Идет благородие с правой руки...

Ась, два! Ась, два!»

Эх, ты родина, – ковыль-трава!..

«Какой губернии, братцы?»

«Русские, боярин, лопарцы!.»

«Взгляните, полковник, – королевич Бова!»

– «Типы с картины Сурикова...»

3300 – «Назначаю вас в Царское Село,

В Феодоровский собор, на правое крыло!

Тебя и вот этого парю!..

Наверно, понравитесь государю.

Он любит народный... стебель.

Распорядись доставкой, фельдфебель!»

Господи, ужели меня,

В кудрях из лесного огня?..

Царь-от живет в селе,

Как мужик... на живой земле!..

3310 «Пролетарии всех стран...» Глядь, стрюцкий!

«Не замай! Я не из стран, – калуцкий!»

* * *

Феодоровский собор —

Кувшинка со дна Светлояра,

Ярославны плакучий взор

В путивльские вьюги да хмары.

Какой метелицей ты

Занесен в чухонское поле?

В зыбких пасмах медузы-кресты

Средиземные теплят соли.

3320 Что ни камень, то княжья гривна!..

Закомары, печурки, зубцы,

К вам порошей розовой сливной

Приплывали с нагорий ловцы,

Не однажды метали сети

В глубь мозаик, резьбы, янтаря

В девятьсот пятнадцатом лете,

Когда штопала саван заря.

Тощ улов. Космы тины да ила

В галилейских живых неводах,

3330 Не тогда ли душа застыла

Гололедицей на полях?!

Только раз принесли мережи

Запеклый багровый ком.

С той поры полевые омежи

Дыбят жёлчь и траву костолом.

Я, прохожий, тельник на шее,

Светлоярной кувшинке молюсь:

Кличь кукушкой царя от Рассей

В соловецкую белую Русь!

3340 Иль навеки шальная рубаха

И цыганского плиса порты

Замели, как пургою, с размаха

Мономаховых грамот листы?!

Вон и речки Смородины заводь,

Где с оглядкой, под крики сыча,

Взбаламутила стиркой кровавой

Черный омут жена палача!

Вот он, праведный Нил с Селигера,

Листопадный задумчивый граб.

3350 Кондовая сибирская вера

С мановением благостных пап!

С ним тайга, подорожие ссылок,

Баргузи<н>, пошевеливай вал.

Воровской поселили подпилок,

Как сверчка, а Александровский зал.

И сверчок по короткой минуте

Выпил время, как тени закат...

Я тебя содрогаюсь, Распутин, —

Домовому и облачку брат!

3360 Не за истовый крест и лампадки,

Их узор и слезами не стерт,

Но за маску рысиной оглядки,

Где с дитятей голубится черт,

Но за лунную глубь Селигера,

Где утопленниц пряжа на дне.

Ты зеленых русалок пещера

В царской ночи, в царицыном сне!

Ярым воском расплавились души

От купальских малиновых трав,

3370 Чтоб из гулких подземных конюшен

Прискакал краснозубый кентавр.

Слишком тяжкая выпала ноша

За нечистым брести через гать,

Чтобы смог лебеденок Алеша

Бородатую адскую лошадь

Полудетской рукой обуздать!

* * *

Был светел царский сад,

Струился вдоль оград

Смолистый воздух с медом почек,

3380 Плутовки осы нектар строчек

Носили с пушкинской скамьи

В свое дупло. Казалось, дни

Здесь так безоблачны и сини,

Что жалко мраморной богине

Кувшин наполнить через край.

Один чугунный попугай

Пугает нимфу толстым клювом.

Ах, посмотрел бы Рюрик, Трувор

На эту северную благость!

3390 Не променяли б битвы сладость

На грот плющевый и они?!..

«Я православный искони

И Богородицу люблю,

Как подколодную змею,

Что сердце мне сосет всечасно!

С крутыми тучами, ненастный,

Мой бог обрядней, чем Христос

Под утиральником берез,

Фольговый, ноженьки из воска!

3400 Моя кремнистая полоска

Взборбнена когтями...» – «Что ты!

Не вспоминай кромешной злоты!

Пусть нивы Царского Села

Благоухают, как пчела,

Родя фиалки, росный мак...»

– «А ну тя к лешему, земляк!

Не жги меня пустой селедкой,

Давай икры с цимлянской водкой,

Чтоб кровью вышибало зубы!..

3410 Самосожженческие срубы

Годятся Алексею в сказки,

Я разотру левкас и краски

Уж не на рябкином яйце!

Гнездятся чертики в отце,

Зеленые, как червь капустный,

Ему открыт рецепт искусный,

Как в сердце разводить гусей —

Ловить рогатых карасей —

Забава царская... Ха! Ха!..

3420 Царица же дрожит греха,

Как староверка общей мисы.

Ей снятся море, кипарисы

И на утесе белый крест —

Приют покинутых невест

И вдов, в покойников влюбленных!

Я для нее из бус иконных

Сварил, как щи из топора,

Каких не знают повара,

Два киселя – один из мысли,

3430 Чтобы ресницы ливнем висли,

Другой из бабьего пупка,

Чтоб слез наплавилась река!..

Вот этот корень азиатский

С тобою делится по-братски.

Надрежь меж удом и лобком,

Где жилы сходятся крестом,

И в ранку, сладостнее сот,

Вложи индийский приворот,

Чрез сорок дней сними удильце,

3440 Чтобы пчелою в пьяной пыльце

Влететь, как в улей, в круг людской

И жалить души простотой,

Лесной черемухи душистей,

Что обронила в ключ искристый

Кисейный девичий платок!..

Про зелье знает лишь Восток

Под пляс факиров у костра!..

Возьми мой крест из серебра

С мидийской надписью... в нем корень!..»

3450 Я прошептал: «Оставь, Григорий!..»

Но талисман нырнул в ладони —

И в тот же миг, как от погони,

Из грота выбежал козел,

Руно по бедра, грудью гол,

С погуслым золотом на рожках...

И закопытилась дорожка.

Распутин заплясал с козлом,

Как иволга, над кувшином

Заплакала из камня баба.

3460 У грота же, на ветке граба

Качалась нимфа белой векшей.

И царский сад, уже померкший,

Весь просквозил нетопырями,

Рогами, крыльями, хвостами...

Окрест же сельского чертога

Залег чешуйчатой дорогой

С глазами барса страшный змей.

«Ладони поразнять не смей,

Не то малявкой сгинешь, паря!»

3470 И увидал я государя.

Он тихо шел окрай пруда.

Казалось, черная беда

Его крылом не задевала,

И по ночам под одеяло

Не заползал холодный уж.

В час тишины он был досуж

Припасть к еловому ковшу,

К румяной тучке, камышу,

Но ласков, в кителе простом.

3480 Он всё же выглядел царем.

Свершилось давнее. Народ,

Пречистый воск потайных сот,

Ковер, сказаньями расшитый,

Где вьюги, сирины, ракиты, —

Как перл на дне, увидел я

Впервые русского царя.

Царь говорил тепло, с развальцем,

Купецкий сын перед зерцальцем

С Коломны – города церквей.

3490 Напрасно ставнями ушей

Я хлопал, напрягая слух, —

В дом головы не лился дух

И в сердце – низенькой светлице,

Как встарь, молчальницы-сестрицы

Беззвучно шили плат жемчужный.

Свершилось давнее. Сёмужный,

Поречный, хвойный, избяной,

Я повстречался въявь с судьбой

России – матери матерой,

3500 И слезы застилали взоры, —

Дождем душистый сенокос,

Душа же рощею берез

Шумела в поисках луча,

Бездомной иволгой крича,

Но между рощей и царем

Лежал багровый липкий ком!

С недоуменною улыбкой,

Простой, по-юношески гибкий,

Пошел обратно государь

3510 В вечерний палевый янтарь,

Где в дымке арок и террас

Залег с хвостом змеиным барс.

* * *

«Коль славен наш» поет заря

Над петропавловской твердыней,

И к милосердной благостыне

Вздымает крылья-якоря

На шпице ангел бирюзовый.

Чу! Звякнул медною подковой

Кентавр на площади Сенатской.

3520 Сегодня корень азиатский

С ботвою срежет князь Димитрий,

Чтоб не плясал в плющевой митре

Козлообраз в несчастном Царском.

Пусть византийским и татарским

Европе кажется оно.

Но только б не ночлежки дно,

Не белена в цыганском плисе!

Не от мальчишеской ли рыси

Я заплутал в бурьяне черном

3530 И с Пуришкевичем задорным

Варю кровавую похлебку?

Ах, тяжко выкогтить заклепку

Из Царскосельского котла,

Чтоб не слепила злая мгла

Отечества святые очи!..

Так самому себе пророчил

Гусарским красноречьем князь —

В утробу филина садясь,

(Авто не называл Григорий).

3540 И каркнул флюгер: «Горе, горе!»

«Беда!» – мигнул фонарь воротам.

В ту ночь индийским приворотом

Моя душа – овин снопами —

Благоухала васильками.

И на радении хлыстовском,

Как дед на поле Куликовском

Изгнал духовного Мамая

Из златоордного сарая,

Спалив поганые кибитки,

3550 Какие сладкие напитки

Сварил нам старец Селивёрст!

Круг нецелованных невест

Смыкал, как слезка перстенек,

Из стран рязанских паренек.

Ему на кудри меда ковш

Пролили ветлы, хаты, рожь,

И стаей, в коноплю синицы,

Слетелись сказки за ресницы.

Его, не зная, где опаска,

3560 Из виноградников Дамаска

Я одарил причастной дулей.

Он, как подсолнечник в июле,

Тянулся в знойную любовь,

И Селивёрст, всех душ свекровь,

Рязанцу за уста-соловку

Дал лист бумаги и... веревку.

Четою с братчины радельной

Мы вышли в сад седой, метельный,

Под оловянную луну.

3570 «Овсеня кликать да весну

Ты будешь ли, учитель светлый?..

У нас в Рязани сини ветлы,

И месяц подарил узду

Дощатой лодке на пруду —

Она повыглядит кобылой,

Заржет, окатит теплым илом,

Я ж, уцепимшись за мохры,

Быстринкой еду до поры,

Пока мой дед под серп померкший

3580 Карасьи не расставит верши!

Ах, возвратиться б на Оку,

В землянку к деду рыбаку,

Не то здесь душу водкой мучить

Меня писатели научат!»

– «Мой богоданный вещий братец,

Я от избы, резных полатец

Да от рублёвской купины

И для языческой весны

Неуязвим, как крест ростовский.

3590 Мужицкой верой беспоповской

Мой дух в апостольник обряжен! —

Ни лунной, ни ученой пряжей

Его вовек не замережить!..

Но чу! На Черной речке скрежет! —

В капкане росомахи стон!..

Любезный братец, это он,

В богатых тобольских енотах,

В губе сугроба, как в воротах,

Повис над глыбкой полыньей!..»

3600 – «Учитель светлый, что с тобой?

Не обнажайся на морозе!..

Быть может, пьяница в навозе.

В тени косматого ствола!..»

Ему не виделось козла,

Сатир же под луною хныкал,

И снежной пасмой повилика

Свисала с ледяных рогов...

Под мост, ныряя меж быков,

И, метя валенком в копыто,

3610 Достигли мы губы-корыта,

Где, от хорька петух в закуте,

Лежал дымящийся Распутин!

Кто знает зимний Петербург,

Исхлестанный бичами пург

Под лунной перистой дугой,

Тот видел душ проклятых рой

И в полыньях скелетов пляски.

В одной костяк в драгунской каске,

На Мойке, в Невке... Мимо, мимо!

3620 Их съели раки да налимы!

«Григорий, ты ли?!» И зрачок —

В пучине рыбий городок

Раскрыл ворота – бочку жира,

Разбитую на водной шири —

Крушенья знак и гиблых мест.

«Земляк... Спаси!.. Мой крест!.. Мой крест!

Не подходи к подножной глыбе,

Не то конец... Прямая гибель!..

Держуся я, поверь на слово,

3630 За одеяние Христово.

Крестом мидийским целься в скулы.

Мотри вернее!..» Словно дуло,

Навел я руку в мглистый рот,

И... ринул страшный приворот!

Со стоном обломилась льдина...

Всю ночь пуховая перина

Нас убаюкать не могла.

Меж тем из адского котла,

Где варятся грехи людские,

3640 Клубились тучи грозовые.

Они ударили нежданно,

Кровавою и серной манной

В проталый тихозвонный пост,

Когда на Вятке белят холст,

А во незнаемой губерньи

Гнут коробьё да зубят гребни,

И в стружках липовых лошкарь

Старообрядческий тропарь

Малюет писанкой на ложке!

3650 Ты показал крутые рожки

Сквозь бранный порох, козлозад,

И вывел тигров да волчат

От случки со змеей могильной!

России, ранами обильной,

Ты прободал живую печень,

Но не тебе поставит свечи

Лошкарь, кудрявый гребнедел!

Есть дивный образ, ризой бел,

С горящим сердцем, солнцеликий.

3660 Пред ним лукошко с земляникой,

Свеча с узорным куличом,

Чтоб не дружить вовек с сычом

Малиновке, в чьей росной грудке

Поют лесные незабудки!

* * *

Двенадцать лет, как пропасть, гулко страшных.

Двенадцать гор, рассеченных на башни,

Где колчедан, плитняк да аспид твердый

И тигров ненасытных морды!

Они родятся день от дня

3670 И пожирают то коня,

То девушку, то храм старинный

Иль сад с аллеей лунно-длинной

И оставляют всюду кости,

Деревья и цветы в коросте,

Колтун на нежном винограде,

С когтями черными в засаде.

«О горе, горе!» – воет пес,

«О горе!» – квохчет серый дрозд.

«Беда, беда!» – отель мычит.

3680 Бедою тянет от ракит.

Вот ярославское село —

Недавно пестрое крыло

Жар-птицы иль струфокамила,

Теперь же с заступом могила

Прошла светелками, дворами...

По тихой Припяти, на Каме,

Коварный заступ срезал цвет,

И тигры проложили след.

Вот нива <с> редкою щетиной,

3690 В соломе просквозила кровь.

(Посев не дедовский старинный —

Почтить созвучием – любовь,

Как бирюзой дешовку ситца,

Рублёвской прориси претится).

Как будто от самой себя

Сбежала нянюшка-земля,

И одичалое дитя,

Отростив зубы, волчий хвост,

Вцепилось в облачный помост

3700 И хрипло лает на созвездья!..

Вон в берендеевском уезде

За ветроплясом огонек —

Идем, погреемся, дружок!

Так холодно в людском жилье

На Богом проклятой земле!..

Как ворон, ночь. И лес костляв.

Змеиные глаза у трав.

Кустарником в трясине руки —

Навеки с радостью в разлуке!

3710 Вот бык – поток, рога – утес,

На ребрах смрадный сенокос.

Знать, новоселье правят бесы

И продают печёнку с весу,

Кровавых замыслов вязигу.

Вот адский дьяк читает книгу,

Листы из висельника кожи,

Где в строчках смерть могилы множит,

Бескрестные, как дом без кровли!..

Повышла Техника для ловли, —

3720 В мереже, рыбами в потоке,

Индустриальные пороки —

Молитва, милостыня, ласка,

В повойнике парчовом сказка

И песня про снежки пушисты,

Что ненавидят коммунисты!

Бежим, бежим, посмертный друг,

От черных и от красных вьюг,

На четверговый огонек,

Через Предательства поток,

3730 Сквозь Лес лукавых размышлений,

Где лбы – комолые олени —

Тучны змеиною слюной,

Там нет подснежников весной,

И к старым соснам, где сторожка,

Не вьется робкая дорожка,

Чтоб юноша купал ресницы

В смоле и яри до зарницы,

Питая сердце медом встречи...

Вот ласточки – зари предтечи!

3740 Им лишь оплакивать дано

Резное русское окно

И колоколен светлый сон,

Где не живет вечерний звон.

Окно же с девичьей иголкой