Текст книги "Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы "

Автор книги: Николай Клюев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

Преодолеть ли мрак теснины, —

Порошей ранние седины

Заносят розы губ и щек...

Чу! Сердце-конь у милой двери.

Ужель желанный не поверит,

Что свеж влюбленности цветок!

15 июля 1929

462

Кнут Гамсун – сосны под дождем,

На черни моря хлопья чаек,

Его Норвегия ласкает

Зеленым рыбьим плавником

И на утесе высекает

Мережи с гагачьим птенцом,—

Питай, поэт, лелей и пестуй

Озерноглазую невесту —

Страну родную, чей гранит

10 Волной косматою не сыт,

И солью парус разъедает!

Кнут Гамсун – в лебедином мае

Черемуховый ветерок,

А я – глухонемой поток,

В плену у скал Титан заклятый,

Гляжусь в луну и пью закаты,

Но сладости язык далек!

Душа летит на огонек,

В бесследицу и замять поля,

20 Где у костра сидит недоля,

Вплетая бурю в шлык кровавый.

Черемуха не русской славой

Украсит буйное чело,—

В железный шлем совы крыло

И кисть рябины тяжко алой!

Кнут Гамсун – над пучиной скалы

В косынках снежной земляники,

Мои же песни – ястреб дикий

С когтями из алмазных игол,

30 Им ненавистно мертвой книгой

Порабощенное перо!..

Ах, где ты, речки серебро,

Босые ноги, рыбный кузов?!

Уж не рассориться ли с музой —

Белицей в беспоповском срубце,

Пусть сердце бесы на трезубце

Зловещим факелом несут,

Лишь только б верности сосуд,

Где слезы ландышей, барвинок,

40 Не опрокинул черный инок —

Сомнение в сетях тропинок,

Меж пней и цепких корневищ?!.

Как страшны призраки кладбищ

И ревность с волчьими глазами!

Кнут Гамсун, синими цветами,

Норвежских хижин огоньками

Разрывы жил перевяжи!

Чтоб васильком в росистой ржи

Моя Алёнушка вернулась —

50 Влюбленность – с костяникой туес,

Лесной ручей, где лик Нарцисса,

В серьгах из пестрого Туниса,

Но с русскою льняной улыбкой.

Кнут Гамсун – в соснах дождик сыпкий,

Соленый жемчуг горстью глыбкой

Недаром плещет в темень совью,

Но чтоб заморскою любовью

Пахнуло б в бороду мою,

И стих запел: «Люблю, люблю!»

1929(?)

463

С тобою плыть в морское устье,

Не отрывая уст от уст...

В широком парусном искусстве

Поют, как ветер, трубы чувств.

Так не тоскует мать о сыне,

И сын по матери своей,

Изгнанник бедный на чужбине

По тишине родных полей.

Так не печалятся о брате,

Друзьях, о друге дорогом —

Свет предвечерний на закате

О пребывании земном.

Так не кручинилася Хлоя

И тысячи влюбленных душ.

Наездник, выбитый из строя —

У гроба овдовевший муж!

И так не плачет лист зеленый,

Распятый на людском кресте, —

Слепец и смрадный прокаженный

По отгоревшей красоте,

Как я о яхонтах глубинных

В твоих морях, в твоих зрачках,

Так в шумах липовых вершинных

Всегда звенит разлуки страх!

Между 1929 и 1932

464

Старикам донашивать кафтаны —

Сизые над озером туманы,

Лаптевязный подорожный скрип...

Нет по избам девушек-улыб,

Томных рук и кос в рублях татарских;

Отсняли в горницах боярских

Голубые девичьи светцы.

Нижет страстотерпные венцы

Листопад по Вятке, по Кареле —

Камень-зель, оникс и хризолит...

Забодали Мономахов щит

Туры в белозубые метели —

Он в лохмотах бархат, ал и рыт.

Вороном уселся, злобно сыт,

На ракиту ветер подорожный,

И мужик бездомный и безбожный

В пустополье матом голосит:

– Пропадай, моя телега, растакая бабка-мать!

Где же ты, невеста – павья стать,

В аравийских паволоках дева?

Старикам отжинки да посевы,

Глаз поречья и бород туман.

Нет по избам девушек-Светлан,—

Серый волк живой воды не сыщет.

Теремное светлое кладбище

Загляделось в медный океан.

Узорбчье, бусы, скрыни, прялки...

Но в тюки увязаны русалки,

Дед-мороз и Святки с Колядой,

Им очнуться пестрою гурьбой,

Содрогаясь, в лавке антикварной.

Где же ты, малиновый, янтарный

Русский лебедь в чаше заревой?!

Старикам донашивать кафтаны,

Нам же рай смертельный и желанный,

Где проказа пляшет со змеей!

Между 1929 и 1933

465—476. О чем шумят седые кедры

Анатолию Яр-Кравченко

1

Сегодня звонкие капели —

Прилет касаток из Египта

На милый север. Явь иль сон?

Но, бубенцы, капели сыпьте

В молотобойный вешний звон!..

Цветите, ярь и конопели!

Не солнце ль чинится в слесарне,

Чтобы не слепло и не жгло?

Не ветру ль штопают крыло,

10 Как ласты мельнице? Стожарней

Играют зори меж ракит,

И вихорь скулы не трудит,

Ласкаясь росней и купавней.

О жизнь! О легкие земли,

Свежительнее океана!..

У черноземного Ивана

В зрачках пшеничные кули,

И на ладонях город хлебный —

Прибойно, фугою хвалебной,

20 О межи плещут конопли.

Россия, матерь, ты ли? Ты ли?

Босые ноги, плат по бровь,

Хрустальным лебедем из былей

Твоя слеза, ковыль-любовь

Плывут по вольной заводине!

И только старость при лучине

На саван тянет волокно.

Уйди, сухое толокно

И тюря с серою загустой!

30 Горою дыбится капуста,

Какой на свете не бывало!

Из песен ткется одеяло

Для молодого новожёна,

Стальному мерину попона

Испещрена моей погудкой,

Олбнецкою незабудкой

И шамаханской резедой!

Товарищ, вскормленный звездой,

Пятиочитой и пурпурной,

40 Тебе моих напевов з^рны,

Лезгинка рифм под блеск кинжала!

Пусть песногранные опалы

Хрустят на варварских зубах!

Моя любовь врагам на страх,

И ненависть – земле, как ужин

Опосле ловли стерлядей,

Когда свистит костер стожалый

И красит огненное сало

Мережи, полные жемчужин

50 И киноварных лебедей!

Моя любовь – в полях капель,

Сорокалетняя, медвежья,

Свежее пихт из Заонежья,

Пьянее, чем косматый шмель

В медовом погребе под щебнем!..

Пусть солнце золотистым гребнем

Отныне чешет наши нивы,—

Оно заштопано на диво

Неуязвимою рукой

60 И нитью, крашенною кровью,

Чтобы вовеки к изголовью

Моей республики родной

Не прилетал совиный рой

С хозяйкой – тощей голодухой,

Лишь кедры глухариным пухом,

Как гнезда, веяли б в капели

О том, как жили мы и пели!

2

Не пугайся листопада,

Он не вестник гробовой!

У вдовца – глухого сада

Есть завидная услада —

Флейта-морок, луч лесной

За ресницей сизых хвой!

Я – налим в зеленой тине,

Колокольчики ловлю,—

Стать бы гроздью на рябине,

10 Тихой пряжей при лучине,

Чтобы выпрясть коноплю —

Листопадное «люблю»!

Медом липовым в кувшине

Я созвучия коплю.

Росомашьими сосцами

Вскормлен песенный колхоз,

И лосиными рогами

Свит живой свирельный воз,—

Он пьяней сосновых кос,

20 Непроглядней щучьих плёс.

Будь с оглядкой, голубок,—

Омут сладок и глубок!

От омытых кровью строк

Не ударься наутек!

Куплен воз бесценным кладом

Нашей молодостью, садом

И рыдальцем-соловьем

Под Татьяниным окном.

Куплен воз страдой великой,

30 Всё за красную гвоздику,

За малиновую кашку

С окровавленной рубашкой,

В нем шмелей свинцовых рой,

Словно флейта за рекой!

Уловил я чудо-флейту

По пятнадцатому лету

В грозовой озимый срок,

Птицу вещую в силок,

Самоцветного павлина

40 В дымной пазухе овина!

В буйно-алый листопад

Просквозили уши-сад

Багрецом, румянцем, зарью,

И сосцом землища-Дарья

Смыла плесень с языка,

Чтоб текла стихов река!

Искупайся, сокол, в речке, —

Будут крылышки с насечкой,

Клюв булатный из Дамаска,

50 Чтоб пролилась солнцем сказка

В омут глаз, в снопы кудрей,

В жизнь без плахи и цепей!

3

Зимы не помнят воробьи

В кругу соломенной семьи,

Пушинок, зернышек, помёта.

Шмель не оплакивает соты,

Что разорил чумазый крот

В голодный, непогожий год.

Бурьян не памятует лист,

Отторгнутый в пурговый свист,

И позабудет камень молот,

10 Которым по крестец расколот.

Поминок не справляет лен,

В ткача веселого влюблен.

И дятел иволгу не будит

В предзимнем гаме и погуде.

Но старый дом с горбатой липой

Отмоет ли глухие всхлипы,

Хруст пальцев с кровью на коре

И ветку в слезном серебре,

Ненастьем, серыми дождями

20 И запоздалыми стихами —

Бекасами в осенний скоп?

Ты уходил под Перекоп

С красногвардейскою винтовкой

И полудетскою сноровкой

В мои усы вплетал снега,

Реки полярной берега,

С отчаяньем – медведем белым...

И молнии снопом созрелым

Обугливали сердца ток...

30 Ты был как росный ветерок

В лесной пороше, я же – кедр,

Старинными рубцами щедр

И памятью – дуплом ощерым,

Где прах годов и дружбы мера!

Ты уходил под Перекоп,

На молотьбу кудрявый сноп,

И старый дом с горбатой липой

Запомнил кедровые всхлипы,

Скрип жил и судорги корней!

40 На жернове суровых дней

Измелется ячмень багровый,

Ковригой испечется слово

Душистое, с мучным нагарцем.

«Подснежник в бороде у старца»

Тебе напишется поэма,

Волчицей северного Рема

Меня поэты назовут

За глаз несытый изумруд,

Что наглядеться не могли

50 В твои зрачки, где конопли,

Полынь и огневейный мак,

Как пальцы струны, щиплет як,—

Подлунный, с гривою шафранной,

Как сказка, вещий и нежданный!

4

Недоуменно не кори,

Что мало радио-зари

В моих стихах – бетона, гаек,

Что о мужицком хлебном рае

Я нудным оводом бубню

Иль костромским сосновым звоном!

Как перс священному огню,

Я отдал дедовским иконам

Поклон до печени земной,

Ю Микула с мудрою сохой,

И надломил утесом шею.

Без вёсен и цветов коснея,

Скатилась долу голова,—

На языке плакун-трава,

В глазницах воск да росный ладан.

Греховным миром не разгадан,

Я цепенел каменнокрыло

Меж поцелуем и могилой,

В разлуке с яблонною плотью.

20 Вдруг потянуло вешней сотью!

Не Гавриил ли с горней розой?..

Ты прыгнул с клеверного воза,

Борьбой и молодостью пьян,

В мою Татарию, в бурьян,

И молотом разбил известку,—

К губам поднес, как чашу, горстку

И солнцем напоил меня

Свежее вымени веприцы!

Воспрянули мои страницы

30 Ретивей дикого коня.

В них ржанье, бешеные гривы,

Дух жатвы и цветущей сливы!

Сбежала темная вода

С моих ресниц коростой льда;

Они скрежещут, злые льдины,

И, низвергаясь в котловины

Забвения, купавы режут,

Протальники – дары апреля!..

Но ты поставил дружбы вежу

40 Вдали от вероломных мелей,

От мглистых призраков трясин.

Пусть тростники моих седин,

Как речку, юность окаймляют,

Плывя по розовому маю;

Причалит сердце к октябрю,

В кленовый яхонт и зарю,

И пеклеванным Гималаям

Отдаст любовь с мужицким раем,

С олбнецким озерным звоном,

50 С плакучим ивовым поклоном,

За клеверный румяный воз,

За черноземный плеск борозд

О берега России, сказки,

Без серой заячьей опаски,

Что василек забудет стог

За пылью будней и дорог!

5

По восемнадцатой весне

Черемуха шепнула мне,

Что любит волосатый пень,

И взмыла облачком сорочку...

Я побранил шальную дочку:

Истерт, как упряжью олень

У ледяного самоеда,

Твой дед, до брачного обеда!

Мое дитя, в дупле рысенок,

Ю Я – лысый пень, а ты – ребенок,

Пушок янтарный над губой,

Сорокалетнею судьбой

Я надломлю тебя по корень,

И лягут сумерки во взоре,

Где журавлей осенних стая!..

Забудь, совенок, деда в мае!

Его любить у очага,

Когда метелица-карга

Над чумом квохчет злобной птицей,

20 И домовой едва ль решится!

По восемнадцатой весне

Ты постучался в дверь ко мне,

Свежей черемухи росистой,

И понял я, что в пятьдесят

Поэту друг не листопад,

А снегиренок с хвойным свистом!

Что кедр смолистей во сто лет,

У лося серебристей след

На старом тундровом снегу,

30 Душистей ландышу в логу

Прильнуть к морщинистому пню

И лепетать: «Люблю, люблю!»

По восемнадцатой весне

Взыграла рыбка в глубине

И вышла замуж за сома,

Не за речные терема,

А за певучие усы,

Что упреждают от лесы

И от излук, где вентеря...

40 Не сом ли полюбил тебя,

Моя купава, моей ершонок?

Иль это сон на старом плёсе,

Как юность грезится под осень

Челну, дырявому от гонок?!.

Иль это сон на ржавом дне,

И нет черемухи в окне,

Янтарного пушка над губкой?

И лишь на посохе зарубкой

Отметить приведется деду,

50 Что гнал он лося не по следу,

Что золоченое копытце

В чужие заводи глядится

Купальской смуглою луной

С подругой – тучкой голубой?!

6

Ты бормотал, что любишь деда

За умный лоб, за мудрость глаз!..

Вечерний палевый атлас

Окутал мир, где смерть и беды.

В окошке яблоня цвела,

И верность руку обожгла

Пожатием, как звенья цепи —

Пусть Парка не из воска лепит

В грядущем милые черты,

10 Зрачки, где синие цветы,

Медузы, кораблей обломки!

Ты жизнь мою бери и комкай,

Гадай по ней, как по ромашке,

До окровавленной рубашки

И до сухих прогорклых губ!..

Отныне дедовский тулуп

Пчелиной жадности, как улей!..

В апреле – мак, снопы – в июле,

Но короб яблок – в сентябре! —

20 Тебе, как маленькой сестре,

Что ласточек вплела в косичку,

Я отдаю любви страничку! —

Она истории осколок,

С библиотечных строгих полок

Поведает иным до боли,

Что был утес, и цветик – Толя!

Но где они? Не все ль равно!

Пусть яблоня глядит в окно,

И дружба пальцы обжигает,

Мы повстречаемся в Китае

В тысячелетнюю весну,

Сердец измерить глубину

Цветистой сказкой о России,

Где жили нежити и вии,

И зимний дед, рубя валежник,

Влюбился пчелкою в подснежник!

7

Под пятьдесят пьянее розы,

Дремотней лен, синей фиалки,

Пряней, землистей резеда...

Как будто взрыто для посева

Моим племянником веселым

Дернб у старого пруда.

Как будто в домик под бузиной

Приехала на хлябких дрожках

С погоста мама. Солнце спит

Теленком рыжим на дорожке,

И веет гроздью терпко-винной

От бухлых слизистых ракит.

Всё чудится раскат копыт

По кремлю непробудных плит

От вавилонских городов...

Шмелиной цитрой меж цветов

Теленькают воспоминанья.

Преодолел земную грань я,

Сломал у времени замок,

Похожий на засов церковный,

И новобрачною поповной

Вхожу в заветный теремок,

Где суженый, как пастушок,

Запрячет душу в кузовок,

Чтоб пахли звезды резедой,

Стихи же – полою водой,

Плотами, буйным икромётом,

Гаданьем девичьим по сотам —

Чёт, нёчет, лапушка иль данник?

Как будто юноша-племянник

Дернб у старого пруда

Веселым заступом корчует,

А сам поет, в ладони дует,

Готовя вереску и льну

Пятидесятую весну!

8У пихты волосата лапа,

Чтоб крынку лунную зацапать,

И ель расставила силки

В зеленой зыби у реки

На зайца с облачною шёрсткой.

На лысине коряги жесткой

Светляк затеплил огонек,

И белка пляшет наутек

В смазливой рыжей душегрейке.

У зяблика на пухлой шейке

Зияет звонкая кровинка...

Куда, проталая тропинка,

Ты сердце зимнее влечешь —

На новоселье иль на нож,

Или под вьюгу поцелуев?

Я – тот же тяжколобый Клюев,

С рублёвской прорисью зрачков,

Где глыбкий рай и кубок снов, —

Его пригубить нестерпимо!

Лишь дружба птичкой из Салима

Купает крылышки в пучине,

Чтоб стать, как небо, нежно-синей,

И брызги слез – целящий ливень,

Послать в житейское мурьё,

Рождая радуги копье,

И в сердце гром озимосвежий!

Бреду тропинкою медвежьей;

Уж сорок пять лестных пролетай

Совятами у смерти в сети!

Их палый пух – мои стихи...

Как страшно черные грехи

Нести к порогу дружбы юной!

Содрогнись, памятник чугунный,

Испепелится дата лет,

Я – пихта ярая, поэт,

Ищу любви, как лось сохатый,

Сорокалетние заплаты

Сдираю с кровью и коню

Пучок фиалок подаю:

Отведай, за мое здоровье!

Хозяин в чуме – изголовье —

Лесной пожар в пурге кудрей...

О разум! Хворост серых дней!

Не вами молодость водима!

Волшебной птичкой из Салима

Журчит подснежный поцелуй...

Кукушка пьяная, кукуй,

На много зим, ядреных вёсен,

Чтоб цвел брусничник, бор был росен,

И за лешонком в ярь и просинь

Нырял скуластый ветродуй!

9

Приласкать бы собаку

Или с бурей поспорить!

Красногубому маку

Шепелявит цикорий:

«Подружимся, любимый!

Ты – сыночек, я – батька!»

Аист цокает: «На-тка,

Знать, младенчик у Клима!»

Птица, кланяюсь низко,

Принеси мне малютку!

Уж котилася киска,

Рябка парит закутку!

Уж на яблоне завязь,

Как сосцы иль кровинка,

И болотной купаве

Повитуха – тростинка!

Только я без собаки

У лежанки остылой, —

Ковылем в буераке

Серебрится мой милый

Или звездочкой росной -

Голубые ресницы...

Только рифмою постной

Не скулите, страницы!

У поэта – трын-доля

До могильной лопаты...

Сын, как вятское поле,

Жаворонково златый!

Сын – калина над кровлей,

Весь в улыбках и пчелках,

И зовут его Толей —

Тополя у проселка!

Пью весеннее имя,

Словно борозды ливень,

С ним тепло и в Нарыме

Сердцу – розовой сливе!

И не ломит над бровью,

Что у мурочки – цапик,

На влюбленность коровью,

На подсолнечник в шляпе

Я смотрю спозаранка,

Забияка и козырь,

И по жилам-полянкам

Резво прыгают козы!

10

Я женился на тюльпане,

Всех пригожей и румяней,

Пестик золотой.

Он звенит в моем закуте,

Зяблым листиком на пруте, —

Бубенец лесной!

И в избушке закоптелой

Розовеет его тело,

Голубеет бровь.

10 В мой пробор, в седины прялки,

Как сестра, вплела фиалки

Зимняя любовь!

Камелек пылает ярче,

Мурка пухлая не плачет,

Курочка с яйцом,

И в зеленом огородце

Проросло салатом солнце,

Пестрым кабачком!

Хвост в репейнике, Валетка

20 Гусю старому соседка,

Напрягла сосцы:

Ощенюсь, мол, для хозяйки

Самоедской белой лайкой

В лен да огурцы!

Глядь, и добрая буренка

Долговязого теленка

Ластит языком!

Мой тюльпан благоухает

В бородатом терпком рае

30 Лебединым сном.

Старость, старость, напоследки

Сбылась сказка самоедки

Про медведя-Рум!

Как любил бурнастый Пай-я

Белокрылого из рая

Под еловый шум.

Да забыл в чувале щелку

Позаткнуть косматой елкой,—

Пай-я улетел!

40 С той поры хворает бурый:

Не влюбляйся, лысый, сдуру

В голубой удел!

Ах, ужель тюльпан завянет

На покошенной поляне —

На моей груди?!

Он же тренькает сверчково

Балалаечное слово:

«Прялочка, пряди!»

Сладко верить новоженцу,

50 Осиянному оконцу,

Поцелуям хвой!

Кровь колотится почасту,

И подальше прячешь заступ

С гробовой доской!

11

Среди цветов купаве цвесть

Не приведется в милом поле,

Она у озера в неволе,

Чтоб водяницам мёрды плесть

Иль под берестяной луной

Слезинки утирать косой!

Лишь у глазастого сома,

Где слюдяные терема

Таят сусеки скатных зерен,

Купава позабудет горе

И, чашей запрокинув груди,

Сома увидит на запруде —

С зеленой лунной бородищей, —

Он лапушку свою отыщет

И приголубит слаще ката,

Челном разбитым без возврата!

И будет лебединый челн

Гремучим узорбчьем полон,

Живыми рыбьими слезами

И полноводными стихами,

Где звездный ковш, гусиный спор

И синий времени шатер;

В шатре разлапушка-купава —

Сома бессмертная забава!

Не о тебе ли, мой цветок,

Перо журчит, как ручеек,

Лесную сказку про кувшинку

И под сердечную волынку

Рождает ландышами строки,

Что сом – поэт подводноокий

И что ему под пятьдесят? —

Тебе же скряга-листопад

Лишь двадцать отсчитал монет —

Веселых золотистых лет,

Похожих на речных форелей!

Я допряду свою куделю,

Быть может, через год проточный,

Чтобы любить тебя заочно,—

Тростинку, птичка-горихвостка!

Не медли укоризной жесткой,

Гарпун не страшен для сома!

Тебе речные терема,

Стихов жемчужные вереи!

Пусть на груди моей лилея

Сплетется с веткою сосновой,

Как символ юности и слова,

И что берестяные глуби

По саван лебедя голубят!

12

Ночной комар – далекий звон,

На Светлояре белый сон,

От пугал темени заслон,

И от кладбищенских ворон

Мечте, как лебедю, затон:

Дон-дон!

Дуб – ухо, и сосна – другое,

Одно – листы, сосед же – хвои

Роняют в ночи глубину

И по ее пустому дну

Влачат зеленые лохмотья.

Не бездне ли вручаю плоть я,

А разум звездам – палым розам,

Что за окном чумацким возом

Пристали, осью верезжа?

То в зале сердца вальс забытый!

Я к сорока, как визг ножа,

Познал словесного ежа,

Как знал в младенчестве ракиты.

Культура – вечная вдова,

Супруг покоится в Мемфисе...

Оскалом тигра, хваткой рыси

Цветут дикарские слова

И таборною головней

Грозят пришелице ночной:

«Уйди, колдунья! У-гу-гу!»

Подсела ближе к очагу,

И пальцы синие в опалах

Костра ночного лижут жала —

Ляс, ляс!.. Плю, плю!..

Ужель вдовицу полюблю

Я – первоцвет из Костромы,

Румяный Лель – исчадье тьмы?

Уйди, старуха!.. Злой комар

В моем мозгу раздул пожар:

Горю, товарищи, горю!

И ненавижу и люблю

Затоны лунные – опалы,

Где муза крылья искупала,

Лебяжьи, с сыченой капелью,

С речным разливом по апрелю,

С малиновым калуцким словом

И с соловьем в кусту ольховом!

Прости, родимое, прости!

Я с новым посохом в пути,

Змеиным, в яростных опалах,

И в каплях крови черно-алых,

Иду в неведомые залы,

Где легковейней опахала

Струится вальс – ночной комар

На биллион влюбленных пар!

1930-1932

477. Анатолию Яр-Кравченко

Москва Как много в этом звуке

Скворечниц, звона, калачей.

И нет в изменчивости дней

За дружбу сладостней поруки!

Ах, дружба – ласточек прилет,

Весенний, синий ледоход

И пихты над стерляжьей Вяткой.

Ты вновь прельстительной загадкой

Меня колдуешь в сорок лет!..

И кровь поет: «Восстань, поэт!»

В зарю и ветер настежь двери,

Чтобы воочию поверить

В блистанье белого крыла!

Любовь зовет и ждет тепла

Родной щеки, как речка солнца,

Как избяного веретёнца

Голубоглазый в поле лен!

Мой роковой! Московский звон

Я слушаю в твоих бумажках,

И никнет белая ромашка

Моих седин на бисер строк,

Где щебет зябликов и сок

Румяных пихт над той же Вяткой.

Благочестивою лампадкой

Не сыто сердце... Ад иль рай,

Лишь поскорее прилетай!

И про любовь пропой с дороги

Касаткою под кровлей нашей.

Пусть бороду могильщик вспашет,

Засеет прахом и песком.

Я был любим, как любят боги,

Как водопад – горы отроги,

Чтоб жить в глубинном и морском.

О друг березовой сережки,

Ты слаще старому клесту, —

Он верит песне и кресту

И рбнит солнечные крошки

В лесную зыбь и глуботу,

Чтоб у лосенка крепли рожки

За живописную мечту!

Чтоб мой совенок ухал рьяно,

Пугая лесовиху-темь,

И в тициановский гарем

Стремил лишь кисть, а дудку Пана

Оставил дружбе на помин

О том, что есть Москва и Клин,

Египтоокая Россия,

И что любовь – всегда Мария

У ног Христа, как цвет долин.

Май 1932

47

8Есть дружба пёсья и воронья,

Во имя пищи и зловонья,

Змеиная в глухой норе,

У жаворбнка в серебре;

Березынька ломает руки —

С калиной-девушкой в разлуке,

Плотица тянет плавники,

Где забияки-тростники

Целуются с речной осокой.

Лишь от меня любовь далёко,

И дружбу позднюю мою

Я с одиночеством делю.

479

Отображение любви:

Чурли-чурли, чуби-чуви!

Лазоревой касатки голос,

Она о терн, знать, укололась

И в скорби закликает друга,

Напруживая зобик туго.

Но темен сад, зловещи дупла,

Свершилась роковая купля,—

Смерть отсчитала золотой

10 За птичку с песенкой простой!

Осиротел буланый тополь,

Он с горя листьями захлопал

И обронил в ладони лужи —

Колпак дырявый с грудой кружев!

Как облысател бедный дядя,

Сутуло прислонясь к ограде!

Ему носатая ворона

Приносит с кладбища поклоны

От деда, тетки Василисты...

20 А был он дымно-серебристый,

Зеленоокий и плечистый,

Как лесоруб под тридцать пять,

Когда дородной смотрит мать,

Невесткой полногрудой бредя:

«Дождаться ль меду от медведя?!»

А был он росно голубой

Для крошки с дудочкой лесной,—

Ее от бурь под сердце прятал,

Чтоб колотушкой хитрый дятел

30 Укромной дружбы не вспугнул!

По-тополиному сутул,

Роняя дни в мирские лужи,

Я мадригалом неуклюжим

Влюбленность мертвую зову

И старомодным прослыву

На ярмонке литературной —

Шарманщик с птичкою лазурной.

Пусть так! Виновен ли поэт,

Что за рекою синий свет,

40 И стадо звякает, как в детстве?

Ах, мудрено не разреветься

Щегленку резвому Колюше,

Что сердце невозвратным сушит

И по излучинам зраков

Капканы ставит для годов!

Уж сорок пять щеглят в ловушке...

Любимый тополь на опушке

Дуплом зияет опустелым, —

Малютка-птаха улетела

50 Иль накололась о терновник!..

Кавалерийский ты полковник,

По-новому же – комсостав.

Прости, прости! За кубком слав

Не вспоминай смешного дяди!

Он верен дереву в ограде

И пурговбй в трубе балладе

О птичке в пряже тополевой.

Пускай житейскою пелёвой,

Как дрёмой, правит домовой,

60 И тополь ржавью кружевной

Лесную сказку заметет,

Чтоб в новый щебет и прилет,

Дупло, как горенку, прибрав,

Встречать пернатый комсостав!

22 августа 1932

Деревня Потрепухино

480. Клеветникам искусства

Я гневаюсь на вас и горестно браню,

Что десять лет певучему коню,

Узда алмазная, из золота копыта,

Попона же созвучьями расшита,

Вы нё дали и пригоршни овса

И не пускали в луг, где пьяная роса

Свежила 6 лебедю надломленные крылья!

Ни волчья пасть, ни дыба, ни копылья

Не знали пытки вероломней, —

10 Пегасу русскому в каменоломне

Нетопыри вплетались в гриву

И пили кровь, как суховеи ниву,

Чтоб не цвела она золототканно

Утехой брачною республике желанной!

Чтобы гумно, где Пушкин и Кольцов

С Есениным в венке из васильков,

Бодягой поросло, унылым плауном,

В разлуке с песногривым скакуном,

И с молотьбой стиха свежее борозды

20 И непомернее смарагдовой звезды,

Что смотрит в озеро, как чаша, колдовское,

Рождая струнный плеск и вещих сказок рои

Но у ретивого копыта

Недаром золотом облиты,

Он выпил сон каменоломный

И ржет на Каме, под Коломной

И на балтийских берегах!..

Овсянки, явственны ль в стихах

Вам соловьиные раскаты,

30 И пал ли Клюев бородатый,

Как дуб, перунами сраженный,

С дуплом, где Сирин огневейный

Клад стережет – бериллы, яхонт?..

И от тверских дубленых пахот,

С антютиком лесным под мышкой,

Клычков размыкал ли излишки

Своих стихов – еловых почек,

И выплакал ли зори-очи

До мертвых костяных прорех

40 На грай вороний – черный смех?!

Ахматова – жасминный куст,

Обожженный асфальтом серым,

Тропу утратила ль к пещерам,

Где Данте шел и воздух густ,

И нимфа лен прядет хрустальный?

Средь русских женщин Анной дальней

Она как облако сквозит

Вечерней проседью ракит!

Полыни сноп, степное юдо,

50 Полуказак, полукентавр,

В чьей песне бранный гром литавр,

Багдадский шелк и перлы грудой,

Васильев – омуль с Иртыша.

Он выбрал щуку и ерша

Себе в друзья,– на песню право,

Чтоб цвесть в поэзии купавой, —

Не с вами правнук Ермака!

На стук степного батожка,

На ржанье сосунка-кентавра

60 Я осетром разинул жабры,

Чтоб гость в моей подводной келье

Испил раскольничьего зелья,

В легенде став единорогом,

И по родным полынным логам

Жил гривы заревом, отгулами копыт!

Так нагадал осетр, и вспенил перлы кит!

Я гневаюсь на вас, гнусавые вороны,

Что ни свирель ручья, ни сосен перезвоны,

Ни молодость в кудрях, как речка в купыре,

70 Вас не баюкают в багряном октябре,

Когда кленовый лист лохмотьями огня

Летит с лесистых скал, кимвалами звеня,

И ветер-конь в дождливом чепраке

Взлетает на утес, вздыбиться налегке,

Под молнии зурну копытом выбить пламя

И вновь низринуться, чтобы клектать с орлами

Иль ржать над пропастью потоком пенногривым.

Я отвращаюсь вас, что вы не так красивы!

Что знамя гордое, где плещется заря,

80 От песен застите крылом нетопыря,

Крапивой полуслов, бурьяном междометий,

Не чуя пиршества столетий,

Как бороды моей певучую грозу, —

Базальтовый обвал – художника слезу,

О лилии с полей Иерихона!..

Я содрогаюсь вас, убогие вороны,

Что серы вы, в стихе не лирохвосты,

Бумажные размножили погосты

И вывели ежей, улиток, саранчу!..

90 За будни львом на вас рычу

И за мои нежданные седины

Отмщаю тягой лебединой!

Всё на восток, в шафран и медь,

В кораллы розы нумидийской,

Чтоб под ракитою российской

Коринфской арфой отзвенеть

И от Печенеги до Бийска,

Завьюжить песенную цветь,

Где конь пасется диковинный,

100 Питаясь ягодой наливной,

Травой-улыбой, приворотом,

Что по фантазии болотам

И на сердечном глыбком дне

Звенят, как пчелы по весне!

Меж трав волшебных Анатолий,—

Мой песноглаз, судьба-цветок,

Ему ковер индийских строк,

Рязанский лыковый уток,

С арабским бисером – до боли!

но Чу! Ржет неистовый скакун

Прибоем слав о гребни дюн

Победно-трубных, как органы,

Где юность празднуют титаны!

<1932>

481

Мне революция не мать —

Подросток смуглый и вихрастый,

Что поговоркою горластой

Себя не может рассказать!

Вот почему Сезанн и Суслов,

С индийской вязью теремов,

Единорогом роют русло

Средь брынских гатей и лесов.

Навстречу Вологда и Вятка,

Детинцы Пскова, Костромы!..

Гоген Рублёву не загадка,

Матисс – лишь рясно от каймы

Моржовой самоедской прялки...

Мы – ЩУры, нежити, русалки,

Глядим из лазов, дупел, тьмы

В чужую пестроту народов

И мирных фиников-восходов,

Как новь румяных корнеплодов,

Дождемся в маревах зимы!

Чу! Голос из железных губ! —

Уселись чуйка и тулуп

С заморским гостем побалакать,

И лыковой ноздрею лапоть

Чихнул на долгое здоровье...

Напудрен нос у Парасковьи,

Вавилу молодит Оксфорд.

Ах, кто же в святорусском тверд —

В подблюдной песне, Алконосте?

Молчат могилы на погосте,

И тучи вечные молчат;

Лишь ты смеешься на закат,

Вихраст и смугло-золотист,

Неисправимый коммунист,

Двадцатою весной вспоённый,

«Вставай, проклятьем заклейменный»

Тебе, как бабушке романс,

Что полюбил пастушку Ганс,

Ты ж бороду мою, как знамя,

Бурлацкий сказ, плоты на Каме,

Где светлый Суслов и Сезанн

Глядятся радугой в туман

Новорожденных пав и поля...

Ах чайка с Камы, милый Толя,

Мне революция не мать,

Когда б тебя не вспоминать!

1932

482

Деревня – сон бревенчатый, дубленый,

Овинный город, пр&зелень иконы,

Колядный вечер, вьюжный и каленый.

Деревня – жатва в косах и поняве,

С волынкою о бабьей лютой славе,

С болезною кукушкою в дубраве.

Деревня– за кибиткой волчья стая —

Вот-вот настигнет, сердце разрывая,

Ощеренной метелицею лая!

Свекровь лихая – филин избяной,

Чтоб очи выклевать невестке молодой,

Деревня – саван, вытканный пургой,

Для солнца упокойник костяной.

Рученек не разомкнуть,

Ноженек не разогнуть —

Не бель'[ снежки – мой путь!

Деревня – буря, молний наковальня,

Где молот – гром, и тучи – котовальня,

Что треплют шерсть – осинника опальней;

Осинник жгуч, багров и пестр,

Ждет волчьих зим – седых невест,

С вороньим табором окрест.

Деревня – смертная пурга,

Метелит друга и врага,

Вонзив в безвестное рога,

Деревня – вепрь и сатана...

Но ронит коробом луна

На нивы комья толокна.

И сладко веет толокном

В родных полях, в краю родном,

Где жаворонок с васильком

Справляют свадьбу голубую.

В республике, как и в России,

Звенят подснежники лесные,

Венчая пчелку восковую.

Хватит воску на березку,

Запряглась луна в повозку,

Чтобы утро привезти

По румяному пути!

1932

483. Письмо художнику Анатолию Яру

В разлуке жизнь обозревая,

То улыбаясь, то рыдая,

Кляня, заламывая пальцы,

Я слушаю глухие скальцы

Набухлых и холодных жил.

Так меж затерянных могил,

Где мыши некому посватать,

На стужу, на ущерб заката

Ворчит осенняя вода.

10 Моя славянская звезда,

Узорная и избяная,

Орлицей воспарив из рая,

Скатилася на птичий двор.

Там властелин – корявый сор

С помётом – закорузлым другом,

Кукарек^ и кряки цугом

От перегноя до нашеста, —

Не чудо ль! Родина-невеста

Рядно повыткала из стали...

20 Но молоты ковать устали

В сердечной кузнице секиру.

Они не укоризна пиру,

Где в мертвой пляске Саломея...

Ах, жигулевская Рассея,

Ужели в лямке бурлаки?!

У риторической строки

Я надломлю ишачью шею

И росной резедой повею

Воспоминаний, встреч, разлуки,

30 По-пушкински, созвучьем «руки»

Чиня былого корабли,

Чтоб потянулись журавли

С моих болот в твое нагорье, —

Там облако купает в море

Розовоногих облачат,

И скалы забрели по зад

В расплавы меди, охры, зели...

Ты помнишь ли на Вятке ели,

Избу над пихтовым обрывом?

40 Тебе под двадцать, я же сивым

Был поцелован голубком,

Слегка запорошен снежком,

Как первопуток на... погост...

В закатном лаке Алконост

Нам вести приносил из рая,

В уху ершовую ныряя,

В палитру, кипяток, лазори,

Чтоб молодость на косогоре

Не повстречала сорок пугал —

50 Мои года, что гонит вьюга

На полюс ледяным кнутом...

Лесное утро лебедком

Полощется в моей ладони,

И, словно тучи, смерти кони

В попонах черных ржут далече.

Какие у березки речи,

У ласточек какие числа?

У девичьего коромысла

Есть дума пб воду ходить,