Текст книги "Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы "

Автор книги: Николай Клюев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

70 И с девушкой пляшет Кумачневый Спас.

Не в книгах дозреет, а в Красных Казармах

Адамотворящий, космический час.

Погибла Россия – с опарой макитра,

Черница-Калуга, перинный Устюг!

И новый Рублёв, океаны – палитра,

Над Ликом возводит стоярусный круг —

То символы тверди плененной и сотой

(Девятое небо пошло на плакат).

По горним проселкам, крылатою ротой

80 Спешат серафимы в святой Петроград.

На Марсовом поле сегодня обедня

На тысяче красных живых просфорах,

Матросская песня канонов победней,

И брезжат лампадки в рабочих штыках.

Матросы, матросы, матросы, матросы —

Соленое слово, в нем глубь и коралл;

Мы родим моря, золотые утесы,

Где гаги – слова для ловцов-Калевал.

Прости, Кострома, в душегрейке шептухи!

90 За бурей «прости», словно саван, шуршит.

Нас вывезет к солнцу во Славе и Духе

Наядообразный, пылающий кит.

<1918>

325

Незабудки в лязгающей слесарной,

Где восемь мозолей, рабочих часов,

И графиня в прачечной угарной,

Чтоб выстирать совесть белей облаков.

Алмазный король на свалке зловонной,

В апостольском чертоге бабий базар,

На площади церковь подбитой иконой

Уставилась в сумрак, где пляшет пожар.

Нам пляска огня колыбельно знакома,

Как в лязге слесарной незабудковый сон.

Мы с радужный Индий дождемся парома,

Где в звездных тюках поцелуи и звон.

То братьев громовых бесценный подарок.

Мы ранами Славы корабль нагрузим...

У наших мордовок, узорных татарок

В напевах Багдад и пурговый Нарым.

Не диво в батрацкой атласная дама,

Алмазный король за навозной арбой,

И в кузнице розы... Печатью Хирама

Отмечена Русь звездоглазой судьбой.

Нам Красная Гибель соткала покровы...

Слезинка России застынет луной,

Чтоб невод ресниц на улов осетровый

Закинуть к скамье с поцелуйной четой.

От залежей костных на Марсовом поле

Подымется столб медоносных шмелей

Повысосать розы до сладостной боли,

О пляшущем солнце пирующих дней.

<1918>

326—327. Владимиру Кириллову

1

Мы – ржаные, толоконные,

Пестрядинные, запечные,

Вы – чугунные, бетонные,

Электрические, млечные.

Мы – огонь, вода и пажити,

Озимь, солнца пеклеванные,

Вы же тайн не расскажете

Про сады благоуханные.

Ваши песни – стоны молота,

В них созвучья – шлак и олово;

Жизни дерево надколото,

Не плоды на нем, а головы.

У подножья кости бранные,

Черепа с кромешным хохотом;

Где же крылья ураганные,

Поединок с мечным грохотом?

На святыни пролетарские

Гнезда вить слетелись филины;

Орды книжные, татарские

Шестернею не осилены.

Кнут и кивер аракчеевский,

Как в былом, на троне буквенном.

Сон кольцовский, терем меевский

Утонули в море клюквенном.

Ваша кровь водой разбавлена

Из источника бумажного,

И змея не обезглавлена

Песней витязя отважного.

Мы – ржаные, толоконные,

Знаем Слово алатырное,

Чтобы крылья громобойные

Вас умчали во всемирное.

Там изба свирельным шоломом

Множит отзвуки павлинные...

Не глухим, бездушным оловом

Мир связать в снопы овинные,

Воск с медынью яблоновою, —

Адамант в словостроении,

И цвести над Русью новою

Будут гречневые гении.

<1918>

2

Твое прозвище – русский город,

Азбучно-славянский святой,

Почему же мозольный молот

Откликается в песне простой?

Или муза – котельный мастер,

С махорочной гарью губ?..

Заплутает железный Гастев,

Охотясь на лунный клуб.

Приведет его тропка к избушке

На куриной, заклятой пяте; —

Претят бунчуки и пушки

Великому сфинксу – красоте.

Поэзия, друг, не окурок,

Не Марат, разыгранный понаслышке.

Караван осетинских бурок

Не согреет муз в твоей книжке.

Там огонь подменен фальцовкой,

И созвучья – фабричным гудком,

По проселкам строчек с веревкой

Кружится смерть за певцом.

Убегай же, Кириллов, в Кириллов,

К Кириллу – азбучному святому,

Подслушать малиновок переливы,

Припасть к неоплаканному, родному.

И когда апрельской геранью

Расцветут твои глаза и блуза,

Под оконцем стукнет к заранью

Песнокудрая девушка-муза.

1918 или начало 1919

32

8Братья, сегодня наша малиновая свадьба —

Брак с Землей и с орлиной Волей!

Костоедой обглоданы церковь и усадьба,

Но ядрено и здраво мужицкое поле!

Не жалейте же семени для плода мирскова,

Разнежьте ядра и случкой китовьей

Порадуйте Бога – старого рыболова,

Чтоб закинул он уду в кипяток нашей крови!

Сладко Божью наживку чуять в заводях тела,

У крестца, под сосцами, в палящей мошонке:

Чаял Ветхий, что выловит Кострому да иконки,

Ан леса, как наяда, бурунами запела.

Принапружь, ветробрадый, судьбу-удилище!

Клёв удачен, на уде молот-рыба и кит.

На китовьей губе гаги-песни гнездилище,

И пята мирозданья – поддонный гранит.

Братья, слышите гулы, океанские храпы

(Подавился Монбланом земледержец Титан)!

Это выловлен мир – искрометные лапы,

Буйно-радостный львенок народов и стран!

Оглянитесь, не небо над нами, а грива,

Ядра львиные – солнце с луной!..

Восшумит баобабом карельская нива,

И взрастет тамарис над капустной грядой.

С Пустозерска пригонят стада бедуины,

Караванный привал узрят Кемь и Валдай,

И с железным Верхарном сказитель Рябинин

Воспоет пламенеющий ленинский рай.

Ленин, лев, лунный лён, лучезарье:

Буква «Люди», как сад, как очаг в декабре...

Есть чугунное в Пуде, вифанское в Марье,

Но Христово лишь в язве, в пробитом ребре.

Есть в истории рана всех слав величавей, —

Миллионами губ зацелованный плат...

Это было в Москве, в человечьей дубраве,

Где идей буреломы и слов листопад.

Это было в Москве... Недосказ и молчанье —

В океанах киты, погруженные в сон.

Ленин – Красный Олень, в новобрачном сказанье

Он пасется меж строк, пьет малиновый звон.

Обожимся же, братья, на яростной свадьбе

Всенародного сердца с Октябрьской грозой,

Пусть на полке Тургенев грустит об усадьбе,

Исходя потихоньку бумажной слезой.

191

8329

Октябрь – месяц просини, листопада,

Тресковой солки и рябиновых бус...

Беломорское, камское сердце-громада —

Всенародная руга, малиновый кус.

Кус принесен тебе, ягелей володыка,

Ледовитой зари краснозубый телок;

Над тобой кашалот чертит ластами Ни-Ка,

За ресницей моржи вскипятили белок.

Ты последыш медвежий, росток китобойца

(Есть в сутулости плеч недолет гарпуна,

За жилетной морщинкой просветы оконца,

Где стада оленят сторожит Глубина).

Ленин – тундровой Руси горячая печень,

Золотые молоки, жестокий крестец,

Будь трикрата здоров и трикрата же вечен,

Как сомовья уха, как песцовый выжлец!

Эскимосскую кличку запомнит гагара...

На заре океан плещет «Ленин» скалам,

Лебединая матка, драчлива и яра,

Очарована плеском, гогочет: «он-сам».

Жизни ухо подслушало «Люди» и «Енин».

В этот миг я сохатую матку доил, —

Вижу кровь в молоке, и подойник мой пенен...

Так рождается Слово – биение жил.

Так рождается Слово... И пуля в лопатке —

Двоеточье в строке, вестовые Конца...

Осыпайся, Октябрь, и в тресковые кадки

Брызни кровью стиха – голубого песца!

191

8330

Смольный – в кожаной куртке, с загаром на лбу,

Юный шкипер, глядится в туманы-судьбу...

Чу! Кричит буревестник... К Гороховой, 2

Душегубных пучин докатилась молва.

Вот всплеснула акула, и пролежни губ

Поглотили, как чайку, Урицкого труп.

Браунинговый чох всколыхнул океан, —

Это ранен в крыло альбатрос-капитан.

Кровь коралловой пеной бурлит за рулем —

Знак, что близится берег – лазоревый дом,

Где столетия-угли поют в очаге

О космической буре и черном враге,

Где привратники – Радий, плечистый Магнит

Провожают пришельцев за полюсный щит, —

Там долина Титанов, и явственный стол

Водрузил меж рогов Электричество-вол.

Он мычит Ниагарой, в ноздрях Ливерпуль,

А в зрачках петроградский хрустальный июль,

Рог – подпора, чтоб ветхую твердь поддержать,

Где живет на покое Вселенская Мать.

На ущербе у мамушки лунный клубок —

Довязать краснозубому внуку чулок,

Он в истории Лениным звался, никак

Над пучиной столетий грозовый маяк.

191

8331

Багряного Льва предтечи

Слух-упырь и ворон-молва.

Есть Слово – змея по плечи

И схимника голова

В поддёвке синей пурговой,

В испепеляющих сапогах,

Пред троном плясало Слово

На гибель и черный страх.

По-совиному желтоглазо

Щурилось солнце с высоты,

И, штопая саван, Проказа

Сидела у Врат Красоты.

Царскосельские помнят липы

Окаянный хохот пурги...

Стоголовые Дарьи, Архипы

Молились Авось и Низги.

Авось и Низги – наши боги

С отмычкой, с кривым ножом,

И въехали гробные дроги

В мертвый Романовский дом.

По-козьи рогат возница,

На запятках Предсмертный Час.

Это геенская страница

Мужицкого Слова пляс!

В Багряного Льва ворота

Стучится пляшущий рок...

Книга «Ленина» – жила болота,

Стихотворной Волги исток.

1918 или начало 1919

332

Октябрьские рассветки и сумерки

С ледовитым гайтаном зари...

Бог предзимний, пушистый Ай-кюмерки,

Запевает над чумом: «Фью-ри»...

Хорошо в теплых пимах и малице

Слушать мысль – горностая в силке...

Не ужиться с веснянкой-комарницей

Эскимосской пустынной тоске.

Мир – не чум, не лосиное пастбище,

Есть Москва – золотая башка...

Ледяное полярное кладбище

Зацветет, голубей василька.

Лев грядет... От мамбнтовых залежей

Тянет жвачкой, молочным теплом,

Кашалоты резвятся и плеск моржей,

Как тальянка помора «в ночном».

На поморские мхи олениха-молва

Ронит шерсть и чешуйки с рогов...

Глядь, к тресковому чуму примчалась Москва

Табунами газетных листов!

Скрежет биржи, словаки и пушечный рык,

Перед сполохом красным трепещут враги,

Но в душе осетром плещет Ленина лик,

Множа строки – морские круги.

1918 или начало 1919

333

Стада носорогов в глухом Заонежье,

Бизоний телок в ярославском хлеву...

Я вижу деревни седые, медвежьи,

Где Скрябин расставил силки на молву.

Бесценна добыча: лебяжьи отлёты,

Мереж осетровых звенящая рябь...

Зурна с тамбурином вселились в ворота,

Чтоб множились плеск и воздушная хлябь.

Удойны коровы, в кокосовых кринках

Живет Парсифаля молочная бель...

К пришествию Льва василек и коринка

Осыпали цвет – луговую постель.

У пудожской печи хлопочет феллашка,

И в красном углу медноликий Будда.

Люб? австралийцу московка-фуражка:

То близится Лев – голубая звезда.

В желтухе Царь-град, в огневице Калуга,

Покинули Кремль Гермоген и Филипп,

Чтоб тигровым солнцем лопарского юга

Сердца врачевать и молебственный хрип.

К кронштадтскому молу причалили струги, —

То Разин бурунный с персидской красой...

Отмерили год циферблатные кр^ги,

Как Лев обручился с родимой землей.

Сегодня крестины. Приплод солнцеглавый

У мамки-Истории спит на руках...

Спеваются горы для ленинской славы,

И грохот обвала роится в стихах.

1918 или начало 1919

334

Пора лебединого отлета:

Киноварно-брусничные дни,

В краснолесье рысья охота,

И у лыж обнова – ремни...

В чуме гарь, сладимость морошки,

Смоляной канатной пеньки,

На гусином сале лепешки

Из оленьей костной муки.

Сны о шхуне, песне матросов

Про «последний, решительный бой»,

У пингвинных лысых утесов

Собирались певцы гурьбой.

Океану махали флагом

(По-лопарски флаг – «юйнаши»).

Косолапым пингвинам и гагам

Примерещился Нил, камыши.

От Великого Сфинкса к тундре

Докатилась волна лучей,

И на полюсе сосны Умбрий

Приютили красных грачей.

От Печоры слоновье стадо

Потянулось на водопой...

В очаге допели цикады,

Обернулася сказка мглой.

Дымен чум и пустынны дюны...

Только знак брусничной поры —

На скале задремали руны:

Люди с Естью, Наш, Иже, Еры.

191

8335

Я построил воздушный корабль,

Где на парусе Огненный лик.

Слышу гомон отлётных цапль,

Лебединый хрустальный крик.

По-кошачьи белый медведь,

Слюня лапу, моет скулу...

Самоедская рдяная медь

Небывалую трубит хвалу.

Я под Смольным стихами трубил,

Где горящий, как сполох, солдат

Пулеметным пшеном кормил

Ослепительных гаг и утят.

Там ночной звероловный костер,

Как в тайге, озарял часовых...

Отзвенел ягелевый узор,

Глубь строки и капель запятых.

Только с паруса Ленина лик

Путеводно в межстрочья глядит,

Где взыграл, как зарница, на миг

Песнобрюхий лазоревый кит.

<1919, 1923>

336

Я – посол от медведя

К пурпурно-горящему Льву, —

Малиновой китежской медью

Скупаю родную молву.

Китеж, Тайна, Финифтяный рай,

И меж них ураганное слово:

Ленин – кёдрово-т&ежный май,

Где и солнце, как воин, сурово.

Это слово кровями купить,

Чтоб оно обернулось павлином...

Я – посол от медведя, он хочет любить,

Стать со Львом песнозвучьем единым.

1918 или начало 1919

337

Нила Сорского глас: «Земнородные братья,

Не рубите кринов златоствольных,

Что цветут, как слезы, в древних платьях,

В нищей песне, в свечечках юдольных.

Низвергайте царства и престолы,

Вес неправый, меру и чеканку,

Не голите лишь у Иверской подолы,

Просфору не чтите за баранку.

Притча есть: просфорку-потеряшку

Пес глотал и пламенем сжигался.

Зреть краснб березку и монашку —

Бель и чернь, в них Руси дух сказался.

Не к лицу железо Ярославлю,—

В нем кровинка Спасова – церквушка:

Заслужила ль песью злую травлю

На сучке круживчатом пичужка?

С Соловов до жгучего Каира

Протянулась тропка – Божьи четки,

Проторил ее Спаситель Мира,

Старцев, дев и отроков подметки.

Русь течет к Великой Пирамиде,

В Вавилон, в сады Семирамиды;

Есть в избе, в сверчковой панихиде

Стены Плача, Жертвенник Обиды.

О, познайте, братия и други,

Божьих ризниц куколи и митры —

Окунутся солнце, радуг дуги

В ваши книги, в струны и палитры.

Покумится Каргополь с Бомбеем,

Пустозерск зардеет виноградно,

И над злым похитчиком-Кащеем

Ворон-смерть прокаркает злорадно».

1918 или начало 1919

33

8Проснуться с перерезанной веной,

Подавиться черным смерчом...

Наши дни багровы изменой,

Кровяным веселым ключом.

На оконце чахнут герани, —

У хозяйки пуля в виске...

В маргариновом океане

Плывут корабли налегке, —

Неудачна на Бога охота,

Библия дождалась пинка.

Из тверского ковша-болота

Вытекает песня-река.

Это символ всерусской доли,

Черносошных, пламенных рек,

Где цветут кувшинки-мозоли

И могуч осетр-человек.

Не забыть бы, что песня – Волга,

Бурлацкий, катанный сказ!

Товарищи, ждать недолго

Солнцеповоротный час.

От Пудожа до Бомбея

Расплеснется злат-караван,

Приведет Алисафия Змея,

Как овцу, на озимь полян.

То-то, братцы, будет потеха —

Древний Змий и Смерть за сохой!

Океан – земная прореха —

Потечет стерляжьей ухой.

Разузорьте же струги-ложки,

Сладкострунный, гусельный кус!

Заалеет герань на окошке,

И пули цветистей бус.

Только яростней солнца чайте,

Кумачневым буйством горя...

Товарищи, не убивайте,

Я – поэт!.. Серафим!.. Заря!..

1918 или начало 1919

339. Русь-Китеж

Обернулась купальским светляком,

Укрылась крестиком из хвоинок.

Больше не будет сказки за веретеном,

Позапечных, брынских тропинок.

На лежанку не сядет дед,

В валенках-кораблях заморских,

С бородищей-пристанью лет,

С Индией узорною в горстках.

В горенке Сирин и Китоврас

Оставили помёт да перья.

Не обрядится в шамаханский атлас

В карусельный праздник Лукерья.

И Орина, солдатская мать,

С помадным ртом, в парике рыжем...

Тихий Углич, брынская гать

Заболели железной грыжей.

В Светлояр изрыгает завод

Доменную отрыжку – шлаки...

Светляком, за годиною год,

Будет теплиться Русь во мраке.

В гробе утихомирится Крупп,

И, сгеня, издохнет машина;

Из космических косных скорлуп

Забрезжит лицо Исполина:

На челе прозрачный топаз —

Всемирного ума панорама,

И «в нигде» зазвенит Китоврас,

Как муха за зимней рамой.

Заслюдеет память-стекло,

Празелень хвой купальских...

Я олбнецкий Лонгфеллб —

С сердцевиной кедров уральских.

340

Не хочу Коммуны без лежанки,

Без хрустальной песенки углей!

В стихотворной тягостной вязанке

Думный хворост, буреломник дней.

Не свалить и в «Красную газету»

Слов щепу, опилки запятых.

Ненавистен мудрому поэту

Подворотный, тявкающий стих.

Лучше пунш, чиновничья гитара,

Под луной уездная тоска.

Самоцвет и пестрядь Светлояра

Взбороздила шрифтная река.

Не поет малиновкой лучина,

И Садко не гуслит в ендове.

Не в тюрбанах гости из Берлина

Приплывут по пляске и молве.

Их дары – магнит и град колбасный,

В бутербродной банке Парсифаль.

Им навстречу, в ферязи атласной,

Выйдет Лебедь – русская печаль.

И атлас с варяжскою кольчугой

Обручится вновь, сольет уста...

За безмерною зырянской вьюгой

Купина горящего куста.

То моя заветная лежанка,

Караванный аравийских шлях, —

Неспроста нубийка и славянка

Ворожат в олбнецких стихах.

341

Господи! Да будет воля Твоя

Лесная, фабричная, пулеметная.

Руки устали, ловя

Призраки, тени болотные.

Революция не открыла Врат,

Но мы дошли до Порога Несказанного,

Видели пламенной зрелости сад,

Отрока-агнца багряного.

На отроке угли ран,

Ключи кровяные, свирельные.

Уста народов и стран

Припадали к ним в годы смертельные.

Вот и заветный Порог,

Простой, как у часовни над речкою,

А за ним предвечный чертог

Серебрится заутренней свечкою.

Господи! Мы босы и наги,

На руках с неповинною кровью...

Шелестят леса из бумаги,

«Красная газета» мычит по-коровьи:

«Мм-у-у! Чернильны мои удои,

Жирна пенка – построчная короста»...

По-казенному, в чинном покое,

Дервенеют кресты погоста.

Как и при Осипе патриархе,

В набойчатом плату просвирня,

И скулит в щенячьей лютой пархе

Меднозвоном древняя кумирня.

342

На ущербе красные дни,

Наступают геенские серные, —

Блюдите на башнях огни,

Стражи – товарищи верные!

Слышите лающий гуд,

То стучится в ад Григорий Новых...

У Лючифера в венце изумруд,

Как празелень рощ сосновых.

Не мой ли «Сосен перезвон»

И «Радельных песен» свирели

Затаили распутинских икон

Сладкий морок, резьбу и синели?

В наговорной поддёвке моей

Хлябь пурги и просинь Байкала.

За пляской геенских дней

Мерещится бор опалый.

В воздухе просфора и кагор,

(Приобщался Серафим Сарбвский),

И за лаптем дед-Святогор

Мурлычет псалом хлыстовский.

Ковыляет к деду медведь,

Матер от сытной брусники...

Где ж индустриальная клеть,

Городов железные лики?

На ущербе красные дни,

К первопутку лапти-обнова,

Не тревожит гуд шестерни

Рай медвежий и сумрак еловый.

Только где-то пчелой звенят

Новобрачных миров свирели,

И душа – запричастный плат —

Вся в резьбе, жемчугах и синели.

1918 или начало 1919

343. Красный орел

Товарищу Мехнецову

Глухая Вытегра не слышит урагана,

Сонливая, с сорочьим языком,

Она от клеветы и глупых сплетен пьяна, —

Ей не дружить с тобой – малиновым орлом.

Орлы с кротами дружны не бывают,

И цвет малиновый змеенышам претит...

Мой алокрылый брат, Россия уповает,

Что Дерево Борьбы вовек не облетит!

Под яростную сень стекаются народы,

И ты в рядах бойцов, сермяжный и простой,

Мужицким говором вещаешь про походы

На злую нищету, с проклятою нуждой.

И Книга Жизни пишется недаром, —

В ней строчка есть: «Товарищ Мехнецов».

Мы все опалены пурпуровым пожаром

Без солнечных одежд, без солнечных венцов.

И страшно нам, неверящим, трусливым,

Но голос твой, как ветер в парусах...

Как девушки, грустят олбнецкие ивы

По красному орлу в глухих, уездных днях.

344. Гимн Великой Красной Армии

Мы – красные солдаты,

Священные штыки,

За трудовые хаты

Сомкнулися в полки.

От Ладоги до Волги

Взывает львиный гром...

Товарищи, недолго

Нам мериться с врагом!

Мир хижинам, война дворцам,

10 Цветы побед и честь борцам!

Низвергнуты короны,

Стоглавый капитал.

Рабочей обороны

Бурлит железный вал.

Он сокрушает скалы,

Пристанище акул...

Мы молоды и алы

За изгородью дул!

Мир хижинам, война дворцам,

20 Цветы побед и честь борцам!

Да здравствует Коммуны

Багряная звезда:

Не оборвутся струны

Певучего труда!

Да здравствуют Советы,

Социализма строй!

Орлиные рассветы

Трепещут над землей.

Мир хижинам, война дворцам,

30 Цветы побед и честь борцам!

С нуждой проклятой споря,

Зовет поденщик нас;

Вращают жернов горя

С Архангельском Кавказ.

Пшеница же – суставы

Да рабьи черепа...

Приводит в лагерь славы

Возмездия тропа.

Мир хижинам, война дворцам,

40 Цветы побед и честь борцам!

За праведные раны,

За ливень кровяной

Расплатятся тираны

Презренной головой.

Купеческие туши

И падаль по церквам,

В седых морях, на суше

Погибель злая вам!

Мир хижинам, война дворцам,

50 Цветы побед и честь борцам!

Мы – красные солдаты,

Всемирных бурь гонцы,

Приносим радость в хаты

И трепет во дворцы.

В пылающих заводах

Нас славят горн и пар...

Товарищи, в походах

Будь каждый смел и яр!

Мир хижинам, война дворцам,

60 Цветы побед и честь борцам!

Под огненное знамя

Скликайте земляков,

Кивач гуторит Каме,

Олбнцу вторит Псков:

«За Землю и за Волю

Идет бесстрашных рать...»

Пускай не клянет долю

Красноармейца мать.

Мир хижинам, война дворцам,

70 Цветы побед и честь борцам!

На золотом пороге

Немеркнущих времен

Отпрянет ли в тревоге

Бессмертный легион?

За поединок краткий

Мы вечность обретем,

Знамен палящих складки

До солнца доплеснем!

Мир хижинам, война дворцам,

80 Цветы побед и честь борцам!

<1919>

345

Мы опояшем шар земной

Не острозубою стеной —

Цветистей радуг наша ткань,

Уснова – груди, губ герань,

Кайма из дерзостных грудей,

Узор из выспренних очей,

Живого пояса конец

Из ослепительных сердец!

Мы опояшем океан,

10 Как твердь, созвездьями из ран,

А кровь в рубиновый канат

Сплетет нам старище-закат!

Под вулканическим перстом

Взгремят в пространстве мировом

Созвездья ран, кометы слез, —

Планетный огненный обоз!

Пусть подивится на товар

Кузнец архангельских тиар,

Ткачиха саванов и мглы

20 И рок, развесивший котлы

У запоздалых очагов,

Варить похлебку из рабов:

Его убийственный таган

Поглотит красный океан!

Мы опояшем шар земной —

Рука с дерзающей рукой,

Уста – мирскую купину

Сольем в горящую волну,

Чтоб ярых песен корабли

30 К бессмертью правили рули, —

На острове Знамен и Струн,

Где брак племен и пир коммун!

Осанна миру, красоте,

Снегам на горной высоте

И кедру с шишкой смоляной,

Пчеле, корове за удой,

За поцелуи ветерку,

Сохе и дятлу-молотку —

Он проклевал насилья ствол,

40 Соха же прочит стих-помол!

Хвала коврижному стиху —

Коммуны-девы жениху!

Багрянородный их союз

Свершен собором синих блуз,

Им горн – палящий аналой,

Венец же – бой, безмерный бой!

Хвала ресницам и крестцам,

Улыбке, яростным родам,

Свирепой ласке ястребов,

50 Кровоточивой пляске слов,

Сосцам, любовному бедру

И моему змее-перу —

Тысячежалое оно,

Неисчислимых жизней дно!

<1919>

346

Скалы – мозоли земли.

Волны – ловецкие жилы.

Ваши черны корабли, —

Путь до бесславной могилы.

Наш буреломен баркас,

В вымпеле солнце гнездится.

Груз – огнезарый атлас,

Брачному миру рядиться.

Скоро родной материк

Ветром борта поцелует,

Будет ничтожный велик,

Нищий в венке запирует.

Светлый восстанет певец,

Звукам прибоем научен,

И не изранит сердец

Скрип стихотворных уключин.

<1919, 1921>

347

Огонь и розы на знаменах,

На ружьях маковый багрец.

В красноармейских эшелонах

Не счесть пылающих сердец!

Шиповник алый на шинелях,

В единоборстве рождена,

Цветет в кумачневых метелях

Багрянородная весна.

За вороньем погоню правя,

Парят Коммуны ястреба...

О нумидийской знойной славе

Гремит пурговая труба.

Египет в снежном городишке,

В броневиках – слоновый бой...

Не уживется в душной книжке

Молотобойных песен рой.

Ура! Да здравствует Коммуна!

(Строка – орлиный перелет)

Припал к пурпуровым лагунам

Родной возжаждавший народ.

Не потому ль багрец и розы

Заполовели на штыках,

И с нумидийским тигром козы

Резвятся в яростных стихах?!

<1919>

34

8По мне Пролеткульт не заплачет,

И Смольный не сварит кутью.

Лишь вечность крестом обозначит

Предсмертную песню мою.

Да где-нибудь в пестром Судане

Нубиец, свершивши намаз,

О раненом солнце-тимпане

Причудливый сложит рассказ!

И будет два солнца на небе —

Две раны в гремящих веках,

Пурпурное – в ленинской требе,

Сермяжное – в хвойных стихах.

Недаром мерещится Мекка

Олбнецкой серой избе...

Горящий венец человека

Задуть ли самумной судьбе?!

От смертных песков есть притины —

Узорный оазис-изба...

Грядущей России картины —

Арабская вязь и резьба,

В кряжистой тайге – попугаи,

Горилла – за вязкой лаптей...

Я грежу о северном рае

Плодов и газельих очей!

<1919>

349

Глухомань северного бревенчатого городишка,

Где революция как именины у протопопа.

Ряд обжорный и каланчи вышка

Ждут антихриста, сивушного потопа.

На заборе кот корноухий

Мурлычет про будочника Егора,

В бурнастых расстегаях старухи

Греют души на припёке у собора.

Собор же помнит Грозного, Бориса,

На створах врат Илья громогласный...

Где же Свобода в венке из барбариса

И Равенство – королевич прекрасный?

Здесь не верят в жизнь без участка,

В смерть – без кутьи и без протопопа.

Сбывается аракчеевская сказка

Про немчуру и про мужика-холопа:

Немец был списан на икону —

Мужику невдомеки рожа...

По купецким крышам, небосклону

Расплеснулся закат-рогожа.

На рогоже страстотерпица Россия

Кажет Богу раны и отеки...

Как за буйство царевна София,

Мы получили указ жестокий:

«Стать уездной бревенчатой глухомани

Черной кузней при Удгоф-бароне,

И собору, как при Грозном Иоанне,

Бить уставы в медные ладони».

<1919, 1921>

350

Чернильные будни в комиссариате,

На плакате продрог солдат,

И в папахе, в штанах на вате;

Желто-грязен зимний закат.

Завтра поминальный день —

Память расстрелянных рабочих...

Расцветет ли в сердцах сирень

У живых, до ран неохочих?

Расплетут ли девушки косы.

Старцы воссядут ли у ворот,

Светорунные мериносы

Сойдутся ль у чермных вод?

Пахнёт ли вертоград изюмом,

Банановой похлебкой очаг?..

Вторя смертельным думам,

Треплется советский флаг,

Как будто фрегат багряный

Отплывает в безвестный край...

Восшумят в печурке платаны,

На шесток взлетит попугай!

И раджа на слоне священном

Посетит карельский овин,

Из ковриги цветом нетленным

Взрастет златоствольный крин!

Вспыхнет закат-папаха,

Озарит потемок чернил,

И лагунной музыкой Баха

Зажурчит безмолвье могил!

<1919>

351. Красный Адам

Была разлука с Единым,

На Горе гор, у реки животной,

Где под радужным говорящим крином

Реяли духи, как пух болотный.

На крине солнце – ястреб небесный,

Устилало гнездо облачным пухом.

Помню дол тернистый и тесный,

Гибель сына под братским обухом,

Помню прощание с Иерусалимом,

С тысячестолпным кедровым храмом.

Пестрые жизни проплыли мимо, —

Снова зовусь я Красным Адамом.

В зрачках моих хляби и пальмы Евфрата,

Но звездное тело застегнуто в хаки,

И молот с серпом на печати мандата

Вещает о жертвенном солнечном браке...

Павлины-декреты, пестры и слепящи,

В курятнике будней выводят птенцов.

Часы ураганны, мгновенья гремящи,

И мысленный шквал не найдет берегов.

Евфратная Русь в черемисском совдепе,

В матросской цигарке Аравии зной!

За смертною бурей наш якорь зацепит

Коралловый город с алмазной стеной.

С урочным отплытьем на якорных лапах,

Раскинет базары поддонный Харран...

Плывет от Олбнца смоковничный запах,

Устюжский закат осыпает шафран.

Я – отпрыск Адама, в окопной папахе,

Улыбчивой твари даю имена...

Не критик ученый, а песней феллахи

Измерят мой стих, как пустыню, до дна.

352

Павлу Медведеву

Россия плачет пожарами,

Варом, горючей золой,

Над перинами, над самоварами,

Над черной уездной судьбой.

Россия смеется зарницами,

Плеском вод, перелетом гусей,

Над чертогами и темницами,

Над грудой разбитых цепей.

Россия плачет распутицей,

Листопадом, серым дождем,

Над кутьею и Троеручицей

С кисою, с пудовым замком.

Россия смеется бурями,

Блеском молний, обвалами гор,

Над столетьями, буднями хмурыми,

Где седины и мысленный сор,

Над моею заклятой тетрадкою,

Где за строчками визг бесенят...

Простираюсь перед укладкою

И слезам, и хохоту рад, —

Там, Бомбеем и Ладогой веющий,

Притаился мамин платок...

О твердыни ларца, пламенеющий

Разбивается смертный поток.

И над Русью ветвится и множится

Вавилонского плата кайма...

Возгремит, воссияет, обожится

Материнская вещая тьма!

<1919>

353

Теперь бы герань на окнах,

Ватрушка, ворчун-самовар,

В зарю на речонке и копнах

Киноварно-сизый пожар.

Жизнь, как ласково-мерная пряжа

Под усатую сказку кота...

Свершилась смертельная кража —

Развенчана Мать-красота:

Слепящий венец и запястье —

В обмен на сорочий язык!..

Народное горькое счастье

Прозябло кустом повилик.

Сплести бы веночек Марусе,

Но жутко пустынна межа,

И песенка уличной Руси —

Точильные скрипы ножа.

Корейцы, чумазые сербы

Заслушались визга точил...

Сутулятся волжские вербы

Над скорбью бурлацких могил.

<1919>

354

Братья, мы забыли подснежник,

На проталинке – снегиря,

Непролазный, мертвый валежник

Прославляют поэты зря!

Хороши завбдские трубы,

Многохоботный маховик,

Но всевластней отрочьи губы,

Где живет исступленья крик!

Но победней юноши пятка,

Рощи глаз, где лешачий дед!..

Ненавистна борцу лампадка,

Филаретовских риз глазет.

Полюбить гудки, кривошипы,—

Снегиря и травку презреть...

Осыпают церковные липы

Листопадную рыжую медь.

И на сердце свеча и просфорка,

Бересклет, где щебечет снегирь...

Есть Купало и Красная горка,

Сыропустная блинная ширь,

Есть Россия в багдадских монистах,

С бедуинским изломом бровей...

Мы забыли о цветиках чистых

На груди колыбельных полей.

<1919>

355

Блузник, сапожным ножом

Раздирающий лик Мадонны, —

Это в тумане ночном

Достоевского крик бездонный!

И ныряет, аукает крик —

Черноперый колдующий петел...

Неневестной Матери лик

Предстает нерушимо светел.

Безобиден горлинка-нож

В золотой коврижной потребе.

Колосится зарная рожь

На валдайском ямщицком небе.

И звенит Достоевского боль

Бубенцом плакучим, поддужным...

Глядь, кабацкая русская голь,

Как Мадонна, в венце жемчужном!

Только буйственна львенок-брада,

Ястребята – всезрящие очи...

Стали камни, огонь и вода

До пурпуровых сказок охочи.

И волхвующий сказочник я,

На устах огневейные страны...

Достоевского боль, как ладья,

Уплывает в ночные туманы.

<1919>

356

Всемирного солнца восход —

Великий семнадцатый год

Прославим, товарищи, мы

На черных обломках тюрьмы!

От крови обломки черны,

От слез неизмерней волны

И горше пустынных песков

От мук и свирепых оков!

Гремящий семнадцатый год —

10 Железного солнца восход!

Мы руки громам подадим

С Таити, венчая Нарым,

Из молнии перстень скуем,

С лозой побратав бурелом,

Созвездья раздуем в костры,

В живые павлиньи миры,

Где струнные годы и дол

Баюкает Жизни Глагол!

Багряный

семнадцатый год —

20 Певучего солнца восход!

Казбек, златоперстный Урал

И полюса рдяный опал

Куют ожерелье тому,

Кто выпрял косматную тьму,

Застенки и плесень могил

Лавинною кровью омыл,

Связал ураганы в суслон,

Чтоб выпечь Ковригу племен!

Озимый семнадцатый год —

30 Пшеничного солнца восход!

Прославимте, братья, персты,

Где бранный шатер красоты,

Где трубная роща ногтей

Укрыла громовых детей,

Их смех – полнозвучье строки,

Забавы же – песен венки,

Где жгучий шиповник и ярь

Связуют кровавый янтарь!

Литаврный семнадцатый год —

40 Тигриного солнца восход!

Леса из бород и зубов,

Проселок из жадных зрачков,

Где мчится Истории конь

На вещий купальский огонь,

Чтоб клад непомерный добыть —

Борьбы путеводную нить,

Прославим, товарищи, мы

В час мести и раненой тьмы!

Разящий семнадцатый год —

50 Булатного солнца восход!

<1919>

357

Поселиться в лесной избушке

С кудесником-петухом,

Чтоб не знать, как боровы-пушки

Изрыгают чугунный гром,

Чтоб не зреть, как дымятся раны,

Роженичные ложесна...

На лопарские мхи, поляны

Голубая сойдет весна.

Прибредет к избушке лосиха

Просить за пегих телят,

И пузатый пень, как купчиха,