Текст книги "Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы "

Автор книги: Николай Клюев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)

К нам высылает Стратилат!

Суббота горенку любила,

Песком с дерюгой, что есть силы,

Полы и лавицы скребла

И для душистого тепла

Лежанку пихтою топила,

410 Опосле охрой подводила

Цветули на ее боках...

Среда – вдова, Четверг – монах,

А Пятница – Господни страсти.

По Воскресеньям были сласти —

Пирог и команичный сбитень,

Медушники с морошкой в сыте,

И в тихий рай входил отец:

«Поставить крест аль голубец

По тестю Митрию, Параша?»

420 – «На то, кормилец, воля ваша»...

Я голос из-под плата слышал,

Подобно голубю на крыше

Или свирели за рекой.

«Уймись, касатка! Что с тобой?

Покойному за девяносто...»

Вспорхнув с лампады, алконосты

Садились на печальный плат,

И была горенка, как сад,

Где белой яблоней под платом

430 Благоухала жизнь богато.

* * *

Ей было восемнадцать вёсен,

Уж Сирин в пр&зелени сосен

Не раз налаживал свирель,

Чтобы в крещенскую метель

Или на Красной ярой горке

Параше, по румяной зорьке,

Взыграть сладчайшее «люблю»...

Она на молодость свою

Смотрела в веницейский складень,

440 При свечке, уморяся за день,

В большом хозяйстве хлопоча.

На косы в пядь, на скат плеча

Глядело зеркало со свечкой,

А Сирин, притаясь за печкой,

Свирель настраивал сверчком,

Боясь встревожить строгий дом

И сердце девушки пригожей.

Она шептала: «Боже, Боже!

Зачем родилась я такой, —

450 С червонной, блёскою косой,

С глазами речки голубее?!

Уйду в леса, найду злодея,

Пускай ограбит и прибьет,

Но только душеньку спасет!..

Люблю я Федю Стратилата

В наряде, убранном богато

Топазием и бирюзой!..

Егорья с лютою змеей, —

Он к Алисафии прилежен...

460 Димитрий из Сол^ня реже

Приходит грешнице на ум,

И от его иконы шум

Я чую вещий многокрылый...

Возьму и выйду за Вавила,

Он смолокур и древодел!..»

Тут ясный Сирин не стерпел

И на волхвующей свирели,

Как льдинка в икромет форели,

Повывел сладкое «люблю»...

470 Метель откликнулась: «Фи-ю!..»

Параша к зеркалу всё ближе,

Свеча горит и бисер нижет,

И вдруг расплакалась она —

Вавилы рыжего жена:

«Одна я – серая кукушка!.

Была б Аринушка подружка, —

Поплакала бы с ней вдвоем!..»

За ужином был свежий сом.

«К Аринушке поеду, тятя, —

480 Благословите погостить!»

– «Кибитку легче на раскате, —

Дорога ноне, что финить,

В хоромах векше не сидится!..»

Отец обычаем бранится.

* * *

На петухах легла Прасковья, —

Ей чудилось: у изголовья

Стоит Феодор Стратилат,

Горит топазием наряд,

В десной – златое копие.

490 Победоносец на коне,

И япанча – зари осколок...

Взаранки с пряжею иголок

Плакуша ворох набрала

И села, помолясь, за пяльцы;

Но непроворны стали пальцы

И непослушлива игла.

Знать, перед утренней иконой

Она девических поклонов

Одну лишь лестовку прошла.

500Слагали короб понемногу...

И Одигитрией в дорогу

Благословил лебедку тятя:

«Кибитку легче на раскате,

Дорога ноне, что финить!

Счастливо, доченька, гостить,

Не осрами отца покрутой!..»

Шесть сарафанов с лентой гнутой,

Расшитой золотом в Горицах,

Шугай бухарский – пава птица —

510 По сборкам кованый галун

Да плат – атласный Гамаюн —

Углы отливом, лапы, меты, —

В изъяне с матери ответы.

Сорочек пласт, в них гуси спят,

Что первопуток серебрят.

К ним утиральников стопой,

Чтоб не утерлася в чужой,

Не перешла б краса к дурнушке,

Опосле с селезня подушки,

520 Афонский ладан в уголках —

Пугать лукавого впотьмах.

Всё мать поклала в коробью,

Как осетровый лов в ладью,

А цельбоносную икону

По стародавнему канону

Себе повесила на грудь,

Чтоб пухом расстилался путь.

Простились с теткой вековушей,

Со скотьей бабой и Феклушей,

530 Им на две круглые недели

Хозяйство соблюдать велели.

И под раскаты бубенца

Сошли с перёного крыльца.

Кибитка слажена на славу!

Исподом выведены травы

По домотканому сукну,

В ней сделать сотню не одну

И верст, и перегонов можно.

От вьюги синей подорожной

540 У ней заслон и напередник,

Для ротозеев хитрый медник

Рассыпал искры по бокам,

На спинку же уселся сам

Луною с медными усами

И с агарянскими белками,

В одной руке число и год,

В другой – созвездий хоровод.

Запряжены лошадки гусем,

По дебренской медвежьей Руси

550 Не ладит дядя Евстигней

Моздокской тройкою коней.

Здесь нужен гусь, езда продолом,

В снегах и по дремучим долам,

Где волок верст на девяносто, —

От Соловецкого погоста

До Лебединого скита,

Потом Денисова Креста

Завьются хвойные сузёмки, —

Не хватит хлебушка в котомке

560 И каньги в дыры раздерешь,

Пока к ночлегу прибредешь!

Зато в малёваной кибитке,

Считая звезды, как на свитке,

И ели в шапках ледяных,

Как сладко ехать на своих

Развалистым залетным гусем

И слышать: «Господи Исусе!»

То Евстигней, разиня рот,

В утробу ангела зовет.

570 Такой дорогой и Прасковья

Свершила волок, где в скиту

От лиха и за дар здоровья

Животворящему Кресту

Служили путницы молебен.

Как ясны были сосны в небе!

И снежным лебедем погост,

Казалось, выплыл на мороз

Из тихой заводи хрустальной!

Перед иконой огнепальной

580 Молились жарко дочь и мать.

Какие беды их томили

Из чародейной русской были —

Одной Всепетой разгадать!

– «Ну, трогай, Евстигней, лошадок!..»

«Как было терпко от лампадок...» —

Родной Параша говорит

Под заунывный лад копыт.

«Отселе будет девяносто...»

Глядь, у морозного погоста,

590 Как рог у лося, вырос крин,

На нем финифтяный павлин,

Но светел лик и в ряснах плечи...

«Не уезжай, дитя, далече!..»

Свирелит он дурманней сот

И взором в горнее зовет,

Трепещет, отряхаясь снежно...

Как цветик, в колее тележной

Под шубкой девушка дрожит:

«Он, он!.. Феодор... Бархат рыт!..»

* * *

600 На небе звезды, что волвянки,

Как грузди на лесной полянке,

Мороз в оленьем совике

Сидит на льдистом облучке.

Осыпана слюдой кибитка,

И смазней радужная нитка

Повисла в гриве у гнедка.

Ни избяного огонька

И ни овинного дымка —

Всё лес да лес... Скрипят полозья...

610 Вон леший – бороденка козья —

Нырнул в ощерое дупло!

Вот черномазое крыло —

Знать, бесы с пакостною ношей...

«Он, он!.. Рыт бархат... Мой хороший!..

Спросонок девушка бормочет

И открывает робко очи.

У матушки девятый сон —

Ей чудится покровский звон

У лебединых перепутий

620 И яблоки на райском пруте,

И будто девушка она,

В кисейно-пенном сарафане,

Цветы срывает на поляне,

А ладо смотрит из окна

В жилетке плисовой с цепочкой.

Опосле с маленькою дочкой

Она ходила к пупорезке

И заблудилась в перелеске.

«Ау! Ау!..» Вдруг видит – леший

630 С носатым вороном на плеши.

«Ага, попалась!..» – «Ой, ой, ой!..»

– «Окстись! Что, маменька, с тобой?..»

И крепко крестится мамаша.

«Ну вот и Палестина наша!» —

Мороз заш<ам>кал с облучка.

Трущобы хвойная рука

Впоследки шарит по кибитке,

Река дымится, месяц прыткий,

Как сиг в серебряной бадье,

640 Ныряет в черной полынье, —

Знать, ключевые здесь места...

Над глыбкой чернью брезг креста

Граненым бледным изумрудом.

Святой Покров, где церковь-чудо!

Ее Акимушка срубил

Из инея и белых крыл.

Уже проехали окраи...

Вот огонек, собачьи лай,

Густой, как брага, дух избы

650 Из нахлобученной трубы.

Деревня, милое Поморье,

Где пряха тянет волокно,

Дозоря светлого Егорья

В тысячелетнее окно!

Прискачет витязь из тумана,

Литого золота шелом,

Испепелить Левиафана

Двоперстным огненным крестом,

Чтоб пбсолонь текли просонки,

660 Медведи-ночи, лоси-дни.

И что любимо искони,

От звезд до крашеной солонки,

Не обернулось в гать и пни!

Родимое, прости, прости!

Я, пес, сосал твои молоки

И страстотерпных гроздий соки

Извергнул жёлчью при пути!

Что сталося со мной и где я?

В аду или в когтях у змея,

670 С рожком заливчатым в кости?

Как пращуры, я сын двоперстья,

Христа баюкаю в ночи,

Но на остуженной печи

Ни бубенца, ни многоверстья.

Везет не дядя Евстигней

В собольей шубоньке Парашу —

Стада ночных нетопырей

Запряжены в кибитку нашу,

И ни избы, ни милых братий.

680 Среди безглазой тьмы болот

Лишь пни горелые да гати!

«Кибитку легче на раскате» —

Рыданьем в памяти встает.

Спаси нас, Господи Исусе!

Но запряглися бесы гусем, —

Близки, знать, адские врата.

Чу! Молонья с небесных взгорий!

Не жжет ли гада свет-Егорий

Огнем двоперстного креста?!

* * *

690 Умыться сладостно слезами,

Прозрев, что сердце соловьями,

Как сад задумчивый, полно,

Что не персты чужих магнолий,

А травы Куликова поля

К поэту тянутся в окно!

Моя Параша тоже травка,

К ее межбровью камилавка

С царьградской опушью пошла б.

В обнимку с душенькой Аришей

700 Она уснула, мягко дышит,

Перемогая юный храп.

Так молодая куропатка,

Морошкою наполнив сладко

Атласистый крутой зобок,

Под комариный говорок,

Себя баюкает – кок, кок!

Мне скажут – дальше опиши

Красу двух елочек полесных!

Побольше было в них души,

710 Чем обольщений всем известных.

Вот разве косы – карь и злать —

Параше заплетала мать

На кинифасовых подушках,

А далее... Моя избушка

Дымится в слове на краю, —

Я свет очей моих пою!

Торопит кулебяку сбитень:

«Остыну, гостейку будите!

Уже у стряпки Василисы

720 Полны судёнцы, крынки, мисы,

В печи ватрушка-кашалот,

И шаньги водят хоровод,

Рогульки в масленом потопе,

Калач в меду усладу копит,

И пряник пестрым городком,

С двуглавым писаным орлом,

Плывет, как барка по Двине,

Наперекор ржаной стряпне!

А в новом пихтовом чулане,

730 Завялым стогом на поляне,

Благоухает сдобный рай...» —

Хоть пали гости невзначай,

Как скатерть браная с сушил...

«Ахти, касатики, остыл! —

Торопит кулебяку сбитень, —

Скорее девушек будите!»

Уже умылись, чешут пряди,

Нельзя в моленной не в обряде

Поклоны утренние класть,

740 За сбитнем же хозяин – власть,

Еще осудит ненароком —

Родительское зорко око!

На Пашеньке простой саян,

В нем, как березка, ровен стан,

И косы прибраны вязейкой.

Аринина же грудь сулейкой

И в пышных сборках сарафан,

В Сольвычегодске шит и бран.

Красна домашняя моленна,

750 Горя оковкою басменной,

Иконы – греческая прорись,

Что за двоперстие боролись,

От Никона и Питирима

Укрыла их лесная схима.

Параша – ах!.. Как осень, злат,

Пред ней Феодор Стратилат.

Мамаша ахнула за дочкой,

Чтоб первый блин не вышел кочкой,

Как бы на греческую вязь

760 По бабьей простоте дивясь.

Опосле краткого канона

Пошли хозяину поклоны.

«Здоров ли кум? Здоров ли сват?

Что лов сёмуженый богат,

На котика в Норвегах цены,

Что в океане горы пены —

Того гляди прибьет суда!

Как Пашенька?.. Моя – руда!»

И девушка, оправя косы,

770 Морскому волку на вопросы

Прядет лазурный тихий лен.

«Мои хоромы – не полон,

И гости – не белуга в трюме!

Без дальних, доченька, раздумий

Зови подруг на посиделки!..»

«Ох, батюшка, плетешь безделки,

Не для Параши вольный дух!..»

«Тюлень и под водою сух!..

Еще молодчиков покраше,

780 Авось, приглянутся Параше,

Не мы – усатые моржи!..»

Что куколь розовый во ржи,

Цвели в прирубе посиделки.

Опосле утушки и белки

Пошли в досюльный строгий шин.

«Я Федор, Калистрата сын,

Отложьте прялицу в сторонку!..»

И вышла Пашенька на гонку.

Обут детинушка в пимь,1,

790 И по рубахе две каймы

Испещрены лопарским швом.

«Заплескала сера утушка крылом,

Ой-ли, ой-ли, ой-ли!

Добру молодцу поклоны до земли!

Ты на реченьке крыла не полощи,

Сиза селезня напрасно не ищи!

Ой-ли, ой-ли, ой-ли!

Выплывали в сине море корабли!

Сизый селезень злым кречетом убит,

800 Под зеленою ракитою лежит!

Ой-ли, ой-ли, ой-ли!

Во лузях цветы лазоревы цвели!

Еще, Федор, Парасковьюшку

Не ищи по чисту полюшку!

Ой-ли, ой-ли, ой-ли!

Поклевали те цветочки журавли!

Парасковья дочь отецкая,

На ней скрута не немецкая!

Ой-ли, ой-ли, ой-ли!

810 Серу утушку ко прялке подвели...»

Все девушки: «Ахти-ахти!

Красивее нельзя пройти

Размеренным досюльным шином

Речной лебедушке с павлином!..»

– «Спасибо, Федор Калистратыч!..

Подладь у прялки спицу на стычь!..»

И поправляет пасмо он,

Лосенок, что в зарю влюблен.

И кисть от пояса на спице

820 Алеет памяткой девице:

Мол, кисточкой кудрявый Федя

В кибитке с лапушкой поедет.

Запело вновь веретено...

Глядь, филин пялится в окно!

Не ясно видно за морозом.

Перепорхнул к седым березам,

Ушаст, моржовые усы...

Хозяин!.. У чужой красы!..

Но вьются хмелем посиделки —

830 Детина пляшет под сопелки

То голубым песцом в снегах,

То статным лосем в ягелях,

Плакучим лозняком у вод —

Заглянет в омут и замрет,

В лопарских вышивках пимы...

Чу! Петухом из пегой тьмы

Оповещает ночь полати,

Лежанки, лавицы, кровати,

Что сон за дверью в кошелях

840 Несет косматых росомах

И векшу – серую липушу —

Угомонить людскую душу!

* * *

Как лен, допрялася неделя.

Свистун-позёмок на свирелях

Жалкует, правя панихиды,

И филин плачет от обиды,

Что приморозил к ветке хвост.

На вечереющий погост

Зарница капает сусалом.

850 Вон огонек, там в срубце малом

Живет беглец из Соловков —

Остатний скрытник и спасалец,

Ночной печальник и рыдалец

За колыбель родных лесов.

И стало горестно Параше,

Что есть молитва за леса, —

Неупиваемые чаши

Земле готовят небеса.

Сподоби, Господи, сподоби

860 Уснуть невестой в белом гробе

До чаши с яростной полынью!..

А вечер манит нежной синью,

И ель, как схимник в манатейке...

«Не приросла же я к скамейке!

Пойду к отцу Нафанаилу

Пожалковать на вражью силу,

Что ретивбе мне грызет!»

Сама не зная, как по крыльцам

Она бежит, балясин рыльца

870 Собольим рукавом метет,

Спеша испить от ярых сот.

Вот на сугробе волчий след,

Ни огонька, ни сруба нет.

Вот слезка просочилась в ели,

Тропинку выкрали метели...

Опять сугроб – медвежья шапка...

Ай волк, что растерзал Арапка!

Бирюк матер, зеленоглаз,

Знать, утка выплыла не в час!

880Котлом дымится полынья...

«Пусть растерзает и меня,

Чтоб не ходила красным шином!..»

Касатка в стаде ястребином,

Бесстрашна внучка Аввакума.

В тенётах сокол – в сердце дума

Затрепетала по борьбе

Без терпкой жалости к себе.

И как Морозова Федосья,

Оправя мокрые волосья,

890 Она свой тельник золотой,

Не чуя, что руда сгорает,

Над зверем, над ощерой тьмой

Рукою трезвой поднимает

И трижды грозно осеняет!

Как от стрелы, метнулся волк,

Завыл, скликая бесов полк,

И в миг издох... Параша к срубу,

Слюдою осыпая шубу,

И, обронив с косы вязейку,

900 Упала в сенцах на скамейку.

Пахнуло тёпелью от сердца...

Омыты тишиною сенцы.

Вот гроб колодовый, на нем,

Пушистым кутаясь хвостом,

Уселась белка буквой в Святцах...

«С рассудком, видно, не собраться...»

Чу! В келье плач глухой и палый!..

«Что, Парасковьюшка, застряла?»

На темя капают слова:

910 «Уймися, девка не вдова!..

Намедни спрос чинил я белке:

«Что, полюбились посиделки

У сарафанистой Ариши?»

Запрыскала, усами пишет,

На Федьку сердится... Да, да!

Плыви, лебедушка, сюда!»

И очутилась Паша в келье.

Какое светлое веселье!

Пред нею в мантии дерюжной,

920 Не подъяремный и досужный,

Сиял отец Нафанаил.

Веянием незримых крыл

Дышали матицы, оконце...

«Не хошь ли сусла с толоконцем?

Вот ложка – корабли по краю!

Ведь новобрачную встречаю, —

Богато жить да сусло пить!..»

– «Я, батюшка!..» – «Эх, волчья сыть!» —

И старец указал брадою.

930 Воззрилась гостья, что такое?

Хозяин... Морж... стоит у печи,

Усы в слезах, как судно в течи,

Как паруса в осенний ливень!..

«Мотри, голубка, Спас-от дивен,

Нё поругаем никогда!..»

– «Ах, батюшка!..» – «Пройдут года,

Вы вспомните мои заветы, —

Руси погаснут самоцветы!

Уже дочитаны все свитки,

940 Златые роспиты напитки,

И у святых корсунских врат

Топор острит свирепый кат!..

В царьградской шапке Мономаха

Гнездится ворон – вестник страха,

Святители лежат в коросте,

И на обугленном погосте,

Сдирая злать и мусикию,

Родимый сын предаст Россию

На крючья, вервие, колеса!..

950 До сатанинского покоса

Ваш плод и отпрыск доживет

В последний раз пригубить мед

От сладких пасек Византии!..

Прощайте, детушки! Благие

Вам уготованы сады

За чистоту и за труды!..»

И старец скрылся в подземелье.

Березкой срубленой средь кельи

Лежит Параша на полу,

960 И как к лебяжьему крылу

Припал к ней морж в ребячьем страхе,

Не смея ворота рубахи

Тяжелым пальцем отогнуть,

И не водой опрыскал грудь,

А долголетними слезами,

Что накопил под парусами.

«Моя любовь, мой осетренок!..»

Легка невеста, как ребенок,

Для китобойщика руки.

970 Через сугробы, напрямки,

На избяные огоньки,

Понес ларец бирюк матерый...

Цветут сарматские озера

Гусиной празеленью, синью...

Не запрокинут рог с полынью

В людские веси, в темный бор,

Где тур рогатый и бобер.

Парашу брачною царевной,

В простой ладье, рекой напевной,

980 В полесья северной земли

От Цареграда привезли.

Она Палеолог София,

Зовут Москвой ее удел,

Супруг на яхонты драгие

Иваном Третьим править сел.

Дубовый терем тих и мирен,

Ордынский не грозит полон,

И в горнице двуглавый Сирин

Поет: «Кирие, елейсон».

990 И снится Паше гроб убранный,

Рубин востока смертью взят,

Отныне кто ее желанный?

Он, он, в кольчуге филигранной,

Умбрийских красок Стратилат!

Дочитан корсунский Псалтырь,

Заключена колода в клети,

И Воскресенский монастырь

Рубин баюкал шесть столетий.

Но вот очнулася она

1000 От рева, посвиста и гама, —

Топор разламывает мрамор,

Бежит от гроба тишина,

И кто-то черный пятерню

К сидонским перлам жадно тянет...

«Знать, угорела в чадной бане!

Ходила к старцу по кутью,

Да волка лютого спужалась...

Иль домовой... На губках алость!..

Иль ворон человечий зуб

1010 Занес на девичий прируб —

Примета злая!..» Так над ладой,

Стрижами над вечерним садом,

Гуторил пестрый бабий рой.

И как тростник береговой,

Примятый бурею вчерашней,

Почуя ласточек над пашней,

К лазури тянет лист и цвет,

Так наша ладушка в ответ

На вопли матери, сестрицы,

1020 Раскрыла тяжкие ресницы.

От горницы до черной клети,

На василистином совете,

У скотьей бабы в повалуше,

Решили: порча девку сушит!

Могильным враном на прируб

Обронен человечий зуб.

Ох, ох! Хвороба неминуча

Голубку до смерти замучит!

Недаром полыньи черны

1030 И волчьи зубы у луны!

Не домекнет гусыня-мать

Поворожить да отчитать!

И вот Аринушка с Васихой,

Рогатиной на злое лихо,

Приводят в горенку ведка,

В оленьих шкурах старика,

В монистах из когтей медвежьих.

По желтой лопи, в Заонежьях,

По дымным чумам Вайгача,

1040 Трепещут вещего сыча.

Он темной древности посланец,

По яру – леший, в речке – сом,

И даже поп никонианец

Дарил шамана табаком.

Кудесник не томил Парашу,

Опрыскав каменную чашу

Тресковой желчью, дудку взял

И чародейно заиграл:

«Га-га-ра га-га сайма-ал,

1050 Ай-ла учима трю-вью-рю,

Ты не ходила по кутью!

Одна болезнь, чью-ри-чирок,

Что любит девку паренек!..

Но, айна-ала чам-ера,

Вдовец, чам-ра, убьет бобра!..

Вставай, вставай! Медведю пень,

Гагаре же румяный день!..»

– «Ох, дедушка, горю, горю!..

Отдайте серьги лопарю

1060 И ленту, шитую в Горицах!..»

А уж ведун на задних крыльцах;

Арина с теткой Василистой

Уладили отчитки чисто.

* * *

Поморский дом плывет китом,

Ему смарагдовым копьем

В предутрия, просонки, зори

Указывает путь Егорий.

Столетие, мгновенье, день —

Копье роняет ту же тень

1070 Всё на восток, где Брама спит, —

С ним покумиться хочет кит.

Всё на восток, где сфинкс седой

Встает щербатой головой,

Печаль у старого кита

Клубится дымом из хребта.

Скрипят ворота – плавники —

Друзья всё так же далеки,

Им с журавлями всякий год

Забытый кум поклоны шлет.

1080 Сегодня у него в молоке,

Где сердца жаркие истоки,

О тайне сумерек лесных

Поют две птахи расписных.

Аринушка с душой Прасковьей,

Два горностая на зимовье,

В светелке низенькой сошлись

И потихоньку заперлись.

«Крепки затворы, нас не слышат, —

Поет малиновкой Ариша, —

1090 Уснула лавка, потолок

И кот – пузатый лежебок,

А домовому за лежанку

Положим черствую баранку,

Чтоб грыз досужливым сверчком!..»

– «Не обернулась бы грехом

Беседа наша!..» – «Что ты, Паня!

Отмоемся золою в бане,

Оденем новые станушки,

Чай, не тонули в пьяной кружке!»

1100 – «Аринушка, я виновата!..»

«С Федюшей, сыном Калистрата?..»

«Ох, что ты, что ты!.. Видит Бог...

Живой не выйти за порог!..»

«Так кто ж обидчик?..» – «Твой отец...»

«Окстись, Параня!.. Пес, выжлец!..

Повыйдет матушка из гроба!..»

«Тогда у волчьего сугроба

Спознала я свою судьбу...

Прости, Владычица, рабу!

1110 Святый Феодор Стратилат,

Ты мой жених и сладкий брат!

Тебе вручается душа,

А плоть, как стены шалаша,

Я китобойцу отдаю!..»

Свирель от иконы:

«С тобою встретимся в раю!»

«Аринушка, ты слышишь гласы?..»

– «Ах он выжлец, кобель саврасый!..

Повыйду замуж не в угодье

1120 За калистратово отродье,

За Федьку в рыболовный чум!..

В горящих письмах Аввакум

Глаголет: «Детушки, горите!..»

Я нажилась в добре и сыте,

Теперь сгорю огнем тягучим,

Как в море лодка без уключин,

О камни груди разобью!..»

Свирель от иконы:

«С тобою встретимся в раю!..»

ИЗО «Аринушка, поет свирель!..»

«То синеперая метель...»

«Подруженька, люби Федюшу,

Ему отдай навеки душу!..

Целуй покрепче да ласкай,

Ведь по хозяйке каравай —

Пригож, волосья – красный яр,

Смолистый кедр в лесной пожар

Он опаляет!..» – «Что ты, Паня?

Аль любишь?.. Знала бы заране,

1140 Тебе бы сердца не открыла...»

– «Пророчество Нафанаила —

Мне быть супругою вдовца

И твоего ласкать отца!..

А Феде – белому оленю,

Когда посадит на колени

Он ясноглазую дочурку,

Скажи, что рысь убила... курку!

Что поминальный голубец

Дознает повести конец!..»

1150 – «Ты любишь Федора, Арина?..»

– «Под осень не тряси осины,

Не то рудою изойдет!..

Олень же вербу любит яро...»

Тут кит дохнул морозным жаром,

И из его оконных глаз

Полился желтый канифас,

Потом кауровый камлот,

Знать, офень-вечер у ворот

Огнистый короб разложил —

Ибо Мохры, бубенчики, гужи...

Но вот погасла чудо-полка, —

Дудец запел перед светелкой,

То Федя – нерполова сын —

Идет в метелицу один

И в синеперой ранней мгле,

На непонятном веселе,

Как другу, жалостной волынке

Вверяет милые старинки:

«Пчелы белояровыя-а-а-а!

1170 Тю вью верею павы я-а-а-а!

Ко двору-двору,

Ту-ру-ру-ру-ру,

К Парасковьину

П рививалися – а – а – а!

У медведя животы,

Ах, по меду у Топты-ы-ы-

Гина растужилися-а-а-а!..

Ах, пошел медведь

На поклоны в клеть —

1180 Ти-ли ВЬЮ-ВЬЮ-ВЬЮ,

Пиво во-во, да люблю-ю-ю!..

Парасковья-свет

Подала ответ:

«Ох, да медведь косолап,

Лапой сам зацап!..

Трю-вью, ох да я —

Пчелы белояровыя-а-а-а!»

* * *

Тебе, совенок кареглазый,

Слюду и горные топазы,

1190 Морские зерна, кремешки

Я нижу на лесу строки.

Взгляни, какое ожерелье:

Играет радугою келья,

И шкуры золотистей ржи

В родимом поле у межи!

Шепни, дитя, сквозь дымку сна:

«Ну, молодчина, старина!..»

Но звезды спят, всхрапнул очаг,

В дупло забился филин-страх.

1200 Тебе на мерную лесу

Я нижу яхонтом слезу,

А сердца алый уголек

Стяну последним в узелок!

Я знаю, молодость прошла,

Вернется филин из дупла

Вцепиться в душу напослед,

Чтоб навсегда умолкнул дед!

Как прялка, голос устает,

И ульи глаз не точат мед,

1210 Лишь сединою борода

Цветет, как травами вода

Среди болотных мочежин...

Усни, дитя, изгнанья сын!

Костлявой смерти на беду

Я нить звенящую пряду.

И, может быть, далекий внук

Уловит в пряже дятла стук,

В кострике точек и тире

Гусиный гомон на заре.

1220 По дебрям строк медвежий след

Слепым догадкам даст ответ,

Что из когтей Руси дудец

Себе нанизывал венец,

Что лесовик дуду унес

В глухую топь, в пургу, мороз!..

Но скучно внуков поминать,

Целуя пепельную прядь,

Им «Погорельщины» угли

Мы в груду звонкую сгребли.

1230 Слова же сук, паук и внук

Напоминают дятла стук,

Чуждаясь осьминогах слов,

Я смерть костлявой звать готов

И прялке прочу в женихи

Ефрема Сирина стихи!

* * *

< >

Господи владыко,

Метелицей дикой

Сжигает твое Поморье,

1240 Кибитку, шубоньку соболью,

Залетную русскую долю,

Бубенец и коня Егорья!..

Уймись, умолкни, сердце!

Вон пряничною дверцей

Скрипит зари изба, —

В реку упали крыльца,

Наличники, копыльца,

Резная городьба.

Живет Параша дома —

1250 Без васильков солома

Пустая полоса.

Неделя канет за день,

Но в веницейский складень

Не падает коса.

Не окунутся руки

От девичьей прилуки

В заморское стекло.

В приятстве моль со свечкой,

И не цветет за печкой

1260 Сусальное крыло.

Ау, прекрасный Сирин!

В тиши каких кумирен

Твой сладостный притин?

Уж отплясали Святки

Татарские присядки,

Эх-ма и брынский трын.

На постные капели,

На дымчатые ели

Не улыбнется

1270 Плющиха Евдокия,

Снежинки голубые

Сбирает в решето.

Глядь, Алексей калика

Из бирюзы да лыка

Сплетает неводок,

И веткой Гавриила

В оконце к деве милой

Стучится ветерок.

Почуяла Прасковья,

1280 Что кончилось зимовье —

Христос во гробе спит,

Что ноне дедов души

По зорьке лапти сушат

У голубцов да плит.

Утечь бы солнопёком,

Доколе видит око,

В лазоревый Царьград —

Там лапушку приветит

В незаходимом свете

1290 Феодор Стратилат!

Написано в Прологе,

Что встретил по дороге

Отроковицу мних.

Кормил ее изюмом,

И, вторя травным шумам,

Слагал индийский стих.

Узорно бает книга,

Как урожаем рига,

Смарагдами полна.

1300 Уйду на солнопёки,

В индийский край далекий,

Где зори шьет весна!

И вот от скотьей бабы

В узлу коты-расхлябы

Да нищая сума,

Затих базар сорочий,

И повернулась к ночи

Небесная корма.

За ужином Прасковья

1310 Спросила о здоровье

Любимого отца.

К родимой приласкалась,

Знать в час, на щеки алость

Струилась от светца.

Уж мглицы да потемы

Закутали хоромы

В косматый балахон.

Низги затренькал в норке,

И снится холмогорке

1320 В хлеву зеленый сон.

В котах, сума коровья,

Повышла Парасковья

На деревенский зад

И в голубые насты,

Где жуть да ельник частый,

Отправилась в Царьград.

Бегут навстречу елки —

«К нам гостья из светелки»,

И тянут лапы ей.

1330 Ой, пёнышки, макушки,

Не застите кукушке

На Индию путей!

Глядит, с развалом сани,

В павлиньих перьях Ваня —

Купецкий ямщичок:

«Садитесь, ваша милость,

К заутрени на клирос

Примчу за целкачок!»

Летит беркутом карий,

1340 Вон огоньки на яре —

Из грошиков блесня,

Чай, в Цареграде бабы

Не ждут через ухабы

Павлиньего коня?

Подъехали к палатам, —

Горя парчовым платом,

Хозяйка на крыльце:

«Раба Парасковия,

Вот бисеры драгие

1350 И Маргарит в ларце!»

Как в смерти дивно Паше!

А горницы всё краше,

Благоуханней сот.

Она пчелою дале

И Утоли Печали

В хозяйке узнает!

«Вот горенка Миколы,

Подснежники – престолы,

На лавке лапоток.

1360 Здесь – Варлаам с Хутыня

И матерь слез – пустыня,

Одетая в поток.

Иона яшезерский,

С уздечкой, цветик сельский, —

Из Вёркольска Артем.

Се – Аввакум горящий,

Из свитка, меда слаще,

Питается огнем!

На выструге ж в светлице,

1370 Где будут зори шиться,

Для гостьюшки покой.

Черемухою белой,

Пройдя земное тело,

В него войдешь – душой!

Как я, вдовцом укрыта,

Ты росною ракитой

Под платом отцветешь

И сына-сладкопевца

Повыпустишь из сердца,

1380 Как жаворбнка в рожь!

Он будет нищ и светел —

Во мраке вещий петел —

Трубить в дозорный рог,

Но бесы гнусной грудой

Славянской песни чудо

Повергнут у дорог.

Запомни, Параскева, —

Близка година гнева,

В гробу святая Русь!..

1390 Чай, опозднился Ваня,

Продрогли с карим сани.

Прощай!..» – «Я остаюсь!..

Владычица!.. Мария!..»

Кругом места глухие.

Сопит глухарь-рассвет.

И глухо сердце млеет...

Пролей, Господь, елей

На многоскорбный след!

Страшат беглянку дебри,

1400 Уж солнышко на кедре

Прядет у векш хвосты,

Проснулся пень зобатый.

Присесть бы... Пар от плата

И снег залез в коты.

Когтит тетерку кречет,

И дупла словно печи,

Повыкрал враг суму.

«Прощай, любимый тятя,

Кибиткой на раскате

1410 Я брошена во тьму!»

Но что за марь прогалом, —

Ужели в срубце малом

Спасается бегун?

Скорей к нему в избушку,

За нищую пирушку,

Где кот – лесной баюн!

Как цепки буреломы!..

Наверно, скрытник дома —

Округок ни следка.

1420 Ай, увязают ноги!..

А уж теплом берлоги

Обожжена щека.

Ай, на хвосте у белки

Медвежьи посиделки

Параше суждены!

В шубейке, легким комом,

Лежать под буреломом

До ангельской весны!

Во те поры Топтыгин,

1430 Бегун с дремучей Выти,

Усладный видел сон, —

Как будто он в малине,

Румяной, карей, синей,

Берет любовь в полон.

Как смерть, сильна дремота,

Но завести охота

Звериную семью.

Храпя, слюнявя ветки,

Он обнял напоследки

1440 Разлапушку свою.

Еще снега округой,

И черная лешуга

К просонкам не зовет...

На быстрых лыжах Федя

Спешит силки проведать,

Пока солноворот.

Нейдет лукавый соболь,

Рядками ли, особо ль

На лазах петли ставь!

1450 Верст сорок от становищ,

По дебрям дух берложищ —

С оглядкой лыжи правь.

Прошит сугроб котами, —

По ярам соболями

Не бабе промышлять!

Где пень – сума коровья,

Следы же до логовья, —

Там хворост лижет чадь.

Насупился Федюша

1460 И ну, как выдра, слушать,

Заглядывать в суму.

Мережкой ловят уши,

Как белка лапки сушит,

Лишайник – бахрому.

Сума же кладом дразнит,

В ней правит тихий праздник

Басменный образок

И с кисточкой вязейка...

Но где же душегрейка

1470 И Гамаюн-платок?!

У сына Калистрата

В глазах сугроб лобатый

Пошел с корягой в шин.

Она, она!.. Параня!..

Недаром снились сани —

За ямщика – павлин!

«Увез мою кровинку

К медведю на поминку!..

Не в час родился я!»

1480 – «Мой цветик, соболенок!..»

А голос хрупко-тонок,

Как подо льдом струя.

«Параша!.. Паша!.. Паня!..»

Лисицей на поляне

Резвится солнопёк.

«Пророче Елисее,

Повызволь от злодея

Кровинку-перстенек!

Я на твою божницу

1490 Дам бурую куницу

И жемчугу корец!..»

Скрепя молитвой душу,

Прислушался Федюша:

Храпит лесной чернец.

Меж тем щегленок-лучик

Прокрался на онучи,

На Парасковьин плат,

Погрелся у косицы, —

Авось пошевелится,

1500 На крошку бросит взгляд!

Ай, лапа на шубейке,

Оборочусь в копейки,

Капелью побренчу:

«То-ли, сё-ли,

Ну-ли, что-ли, —

Дай копеечку лучу!»

И дрогнули ресницы...

Душа в ребро стучится...

Жива иль не жива?

1510 И в кровяном прибое

Плывет, страшнее вдвое,

Медвежья голова.

Потемки гуще дегтя,

Лежат, как гребень, когти

На девичьих сосцах.

«Пророче Елисее,

Повызволь от злодея, —

Запел бубенчик-страх, —

Я на твою божницу

1520 Дам с тельника златницу

И пряник испеку!..»

В обет смертельный веря,

Она втишок от зверя

Ползет, как по лотку.

«Параша!.. Паша!.. Паня!..»

Знать, Сирин на поляне, —

И покатилась в лог!..

Взбурлила келья ревом,

И в куколе еловом

1530 Над нею чернобог.

«Пророче Елисее!..»

Топор прошел от шеи

По становой костец.

Захлебываясь кровью,

Спасает Парасковью

Неведомый боец.

Как филин с куропаткой,

Топтыгин в лютой схватке

С Федюшей-плясуном!..

1540 Отколь взяла отвагу

На ворога корягу

Набросить хомутом

И бить колючей елкой

По скулам и по холкам,

Неистово молясь?

Вот пошатнулся Федя, —

Топор ушел в медведя

От лысины – по хрясь.

«Параша!..» – «Федя!.. Сокол!..

1550 – «Поранен я глубоко...

Тебя Господь упас?..

Ох, тяжко!..» – «Братец милый,

Коль сердце не остыло, —

Христос венчает нас!»

«Ах, радость, радость, радость

Пожить женатым малость...

Того не стою я...»

– «Вот тельник из Афона,

Вдоветь да класть поклоны

1560 Благослови меня!»

«Благословляю... Паша!..»

И стал полудня краше

Феодор – Божий раб.

От горести в капели

Свои запястья ели

Пообронили с лап.

И кедр, раздув кадило,

Над брачною могилой

Запел: «Подаждь покой!»

1570 А солнопёк на брата

Расшил покров богато

Коралловой иглой.

К невиданной находке

Слетелись зимородки,

Знать, кудри – житный сноп.

На них глаза супруги

Наплавили от туги

Горючих слез потоп.

И видела трущоба,