Текст книги "Бесконечность любви, бесконечность печали"

Автор книги: Наталья Батракова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

– Лена не знает о моей беременности, – поспешила успокоить его Катя. – Тебе, наверное, трудно поверить, но это так. Мы с ней всего-то и общались один раз после Нового года. По телефону.

– Не врешь?

– Не вру. Ни к чему мне тебя обманывать... Так я могу с ней поговорить?

– ...Нет! – отрезал Колесников после недолгого молчания, видимо, взвесив все «за» и «против».

– Почему? С ней все хорошо? – насторожилась Катя.

– Лучше не бывает! Занимается сыном, хозяйством. И знаешь... не звони ей больше.

– Игорь, я тебя не понимаю...

– А что тут понимать? – хмыкнул он. – Развелась с мужем, затеяла брачный договор, по которому оттяпала у него квартиру. Ребенка с кем-то нагуляла. Нам такие умные подруги за сто километров не нужны!

– Подожди... Как это «оттяпала»? – возмутилась Катя. – Мы квартиру вместе строили: продали старую, добавили...

– Вот именно: добавили! Ты, что ли, на эту добавку заработала? Смешно!..

– Игорь, я ни у кого на шее не сидела, я всю жизнь работала, – стараясь не заводиться, привела свой аргумент Катя. – И ты это знаешь...

– Ой-ёй-ёй! – кривляясь, хохотнул Колесников. – И много ты своими статейками сумела заработать? Ну, на хлеб, ладно, соглашусь. Пусть даже с маслом по праздникам, спорить не буду. Сам как-то пресс-релиз тебе оплачивал, расценки знаю. Но на остальное... Еще и автомойку со своим папашей на треть к рукам прибрала! Поздно мне Виталик рассказал, я бы ему своих юристов дал – ни хрена бы ты не получила!

– А он тебе не забыл рассказать – отец эту треть автомойки уже выплатил, и все расписки имеются? Строил, пахал, как папа Карло, до операции на сердце себя довел. Конечно, Виталик об этом забыл сообщить! И что на первую квартиру мои родители половину денег дали, тоже не упомянул? – возмутилась Катя.

А какая теперь разница? У него был бизнес. А у тебя... Ты никто, понимаешь? Даже ребенка не удосужилась ему родить! А теперь губу раскатала: «продам его квартиру и вылечу ребенка непонятно от кого»! Ладно Павел решил при разводе квартиру жене оставить. Так там хоть его дети есть. А у тебя? – произнес он презрительно. – Впрочем, твой тоже хорош, неймется ему без юбки. Вчера в путешествие отправился с новой мадам, может, и в свадебное. Идиот, его даже собственные ошибки ничему не учат! Построит дом – очередная супружница и его к рукам приберет. Короче, некогда мне с тобой разговорить. И знаешь... не звони завтра, не стану я тебе помогать... Ни Ленке, ни мне не звони. Никогда!

Колесников оборвал разговор, оставив Катю в полной растерянности. За эти несколько минут она многое узнала!⁴ оказывается, она облапошила мужа, тот отправился в свадебное путешествие, Полевые разводятся...

«...Вчера в путешествие отправился с новой мадам», – повторила она про себя слова Колесникова. – Дожала Алиска Проскурина, молодец... Значит, к нему тоже нет смысла обращаться... «Бедный обманутый муж» еще и Игорю пожаловался. На что рассчитывал? На мужскую солидарность? Глупо... Если Колесников и консолидируется с кем-то, то только ради денег. Даже Ленка для него – долгосрочное вложение, проект. Потому и трясется, прячет, как в банковском сейфе... Маразм полнейший... А вот то, что Полевые разводятся, – Катя опустилась на диван, откинула голову на мягкую спинку и закрыла глаза, – не удивительно, все к тому шло. Жаль и Милу, и Павла, но главное – детей... И в том, что Павел квартиру семье оставляет, тоже ничего удивительного. Он добрый, сердечный, еще и финансово поможет...»

И все же сейчас все эти новости по значимости вторичны. Главное – ни в долг, ни в кредит Колесников денег не даст. Такого, как он, не проймешь ни уговорами, ни слезами. Полная противоположность Полевому.

«Разве что с Жоржсанд посоветоваться... Вдруг подкинет идею?» – вяло подумала Катя.

Увы, больше не к кому обратиться. И сама мысль попросить помощи у Камоловой родилась скорее от безысходности. Не такие уж они подруги. Отношения «начальник – подчиненный» не предполагают чего-то большего, чем симпатии и приятельские отношения.

Зазвонил зажатый в руке мобильный. Потюня словно услышал ее мысли!

– Привет! Ну что там?.. Пришел ответ из Германии? – не медля спросил он и тут же рявкнул: – Куда прешь, урод! – В трубке послышалось нервное бибиканье. – ...Извини, не тебе... Так что там с ответом? Прислали?

– Прислали. Деньги нужны, – безрадостно сообщила Катя. – Нереально много денег.

– Подожди... Так они берутся делать операцию? – уточнил Веня.

– Да? Это же здорово!!! – возликовал он. – И сколько мани хотят немцы?

Для простого смертного неподъемно много, – повторила Катя и после небольшой паузы озвучила цифру. – И это только на первом этапе. Дальше будет еще операция. Веня, я не знаю, где мне их взять, – в полном отчаянии почти прошептала она. – Надо распечатать ответ, а принтера дома нет. Сегодня в кардиоцентр еду, покажу. Может, что-то подскажут. Деньги срочно нужны.

– Ты на наш Минздрав надеешься? У них и на тех, кто здоровым родился, денег нет, а здесь... – Веня надолго умолк. – ...Погоди, у тебя же вроде банкир среди знакомых есть. Подружкин муж, Колесников. К нему обратись.

– Уже обратилась. Не хочет он ни видеть меня, ни слышать. Ему Виталик столько обо мне наплел! Обобрала его, понимаешь, бедного, как липку, после развода. Теперь Колесников даже Ленке запретил со мной общаться.

– А если квартиру по-срочному продать?

– Она еще не переоформлена. По брачному договору не раньше сентября.

– А если Виталику предложить ее выкупить или еще как? Вдруг согласится? – продолжал поиски вариантов Потюня.

– Не согласится. К тому же его нет в городе, вчера укатил путешествовать.

– А ты откуда знаешь? – удивился он. – С Алиской? Вот козел!.. Катя, я помог бы, но у меня правда денег ноль. Ты же знаешь...

– Знаю, Вень. Я с Жоржсанд хочу посоветоваться. Она уже вернулась из Москвы?

Потюня громко засопел в трубку, как бы решая, говорить или нет.

– Ладно, все равно узнаешь... Новость у нас: Жоржсанд контракт не продлили.

– Как? – Катя оторвала голову от спинки дивана. – Как это не продлили?

– А вот так. Она еще в Москве была, как нам объявили. Помнишь, зимой поговаривали, что кому-то она сильно не угодила. Короче, кругом лажа... Хорошо тебе – в декрет собралась. А вот мне, чувствую, придется новую работенку искать.

– А кого на ее место?.. И почему работенку искать?

Ну как почему? Кто еще станет терпеть такого, как я? Вечно опаздываю, вечно в своих делах – дети, жены... Жоржсанд – последняя из могикан: и поймет, и в положение войдет, еще и премию подкинет. Старомодный такой «совок» – профсоюз и касса взаимопомощи в одном флаконе. Такие теперь на фиг не нужны. К тому же с характером, под козырек не берет, в общем строю вышагивать не желает. Ну, ты в курсе... Ходят слухи: кто-то кому-то пригрозил, что если Камолова останется, то газету прихлопнут. Вот такая хренотень... Кать, я тут подрулил к редакции , бежать надо. Ты перешли письмо на мой адрес. Распечатаю и подвезу, куда скажешь. Лады? Ну пока!

Дослушав Веню, Катя отложила телефон, какое-то время, не имея ни одной мысли в голове, посидела на диване, затем, почувствовав, что ребенок зашевелился, сигналя о дискомфорте, решила прилечь.

Ужасный день! С самого утра неприятные новости одна за другой будто нанизывались на невидимые нити, сплетаясь в прочную веревку, опутали тело, парализовали мысли, мешая искать выход. Полная безысходность... Закрыв глаза, она вдруг представила себя потерявшим парус утлым суденышком, которое своенравное течение, словно в наказание, вынесло в глухую, заросшую камышом заводь. Так и прозябать ему там, вдали от людских глаз, медленно умирая...

Такое состояние не покидало Катю, пока она ехала в город, пока доктора совещались, готовясь вынести свой приговор. На ответ из клиники Бад-Эйнхаузена, который успел подвезти Потюня, их реакция была ожидаемой: надеяться, что Минздрав выделит деньги на операцию, не стоит. Если не найдете сами, лучше прервать беременность: младенцу все равно не выжить...

– ...Оксана прислала ответ, когда вы уже спали. Там готовы сделать операцию... – вытащила она из сумки еще одну копию ответа и показала отцу с Ариной Ивановной.

– А почему не разбудила? И утром ничего не сказала, – возмутился отец и стал изучать бумаги. – Это же все меняет! Это же...

Александр Ильич умолк. Скорее всего, обратил внимание на цифры.

– Сумасшедшие деньги... – не удержалась Арина Ивановна и, растерянная, посмотрела на супруга. – У нас таких нет...

– Подумаем... – нахмурившись, буркнул Александр Ильич. – Главное – появился выход. Поехали домой, нечего тут сидеть, не помогут нам здесь...

Покинув медицинский центр, Кира, пошатываясь, добрела до машины, сняла сигнализацию и, почувствовав, как земля уходит из-под ног, неловко бухнулась на водительское сиденье. На этот раз вакуум она перенесла тяжело – даже сознание потеряла, покидая оперблок. Перепуганные доктора сразу определили ее в палату дневного стационара, уложили под капельницу. Но, как только немного полегчало, Кира засобиралась домой. Отпускать ее не хотели, пришлось писать заявление.

И вот снова состояние ухудшилось – ныл низ живота, подташнивало, кружилась голова. Но о том, чтобы вернуться в центр, она даже мысли не допускала. Во-первых, ничего экстраординарного, такое случается после прерывания беременности на раннем сроке. Во-вторых, услугами этого центра Кира пользовалась первый и последний раз и не хотела, чтобы ее здесь запомнили. В-третьих, времени в обрез: еще надо заехать в больницу к матери (звонил лечащий врач и сообщил, что ей стало чуть лучше и она хочет видеть дочь), успеть вернуться домой до приезда Артема и внимательно пересмотреть запись на диске.

Чуяло сердце: запись можно как-то использовать в своих интересах. Но сначала следовало понять, для чего она понадобилась матери. Какие дела связывали ее и Обухова? Женщина в кадре особого интереса в этом плане не представляла, ее можно считать жертвой, что подтверждала и явная брезгливость на лице. Скорее всего, решала какие-то личные вопросы через интим. Время такое. Кира и сама в студенчестве получила таким образом пару зачетов автоматом.

Постепенно в голове прояснилось, и она тронулась с места. Покинув парковку медцентра, влилась в городской поток и спустя двадцать минут оказалась уже в районе больницы. Припарковаться близко ко входу не получилось: то ли стройка, то ли реконструкция, все вокруг перерыто, перекрыто. И погода испортилась

– поднялся ветер, по стеклу забарабанили крупные капли дождя. Запросто можно простудиться в ее состоянии!

Чертыхнувшись, Кира прихватила с сиденья зонтик, пакет с халатом и бахилами, вылезла прямо в грязь и медленно двинулась в сторону больницы. Зайдя в отделение, она прошла мимо незнакомой молоденькой медсестры на посту, как вдруг услышала оклик:

– Девушка, вы к кому?

– К Балай.

– У нее посетитель, подождите. Ей не рекомендованы посещения сразу нескольких лиц.

Кира замедлила шаг, обернулась, окинула медсестру презрительным взглядом.

– Вы знаете, кто такая Людмила Семеновна? Так вот, я – ее дочь. Единственная. Вы мне предлагаете занять очередь?

Девушка покраснела, опустила голову.

– И все-таки... Доктор считает, что ей нельзя перенапрягаться...– залепетала она в оправдание. – Может быть, подождете или попросите мужчину, чтобы он вышел?

Кира только возмущенно повела плечами. Приблизившись к двери, она остановилась: любопытно, что там за посетитель? Да еще мужчина. Родственников в Минске нет. Наверное, с работы заехали навестить.

Бесшумно приоткрыв дверь, она увидела сидящего на стуле у кровати мужчину в белом халате и вдруг... услышала его голос:

– ...Вот так-то, Людмила Семеновна: проиграли вы по всем статьям. Притом заметьте: не я начал эту войну. Не занесло бы вас – ушли бы без скандала на пенсию. В грядках ковырялись, внуков нянчили. Кстати, дочь вы достойную вырастили: диск она мне не отдала! Идиотка! Ладышеву доверилась! А он, как истинный бизнесмен, забрал диск и сразу назвал кругленькую сумму... А ведь ваша Кирочка сама могла денежки поиметь. Эх, молодо-зелено... Да... Хотя и на старуху бывает проруха. Упустили вы, Людмила Семеновна, такого жениха, как Ладышев! Променяла его доченька на прыщавого слизняка. Или это Ладышев сам умыл руки – пронюхал, что вам недолго в должности засиживаться? Ай-яй-яй... Нехороший человек! – скривился он. – Ну ничего, скоро запись будет у меня, и с Ладышевым я разберусь. Вы-то больше никому не помеха. Чиновничье кресло вам уже не светит, в лучшем случае – инвалидная коляска. С удовольствием посмотрю, как вы ею управляете! Так что... Выздоравливайте, Людмила Семеновна! – самодовольно хохотнул он и, отставив стул, повернулся к выходу.

Кира отпрянула от двери, вжалась в проем в стене. К счастью, Обухов шел, не оглядываясь, не торопясь, расправив плечи. В каждом шаге его чувствовалось превосходство – над ситуацией, над встречными больными и здоровыми людьми, над оставшейся за спиной прикованной к кровати женщиной, над ее дочерью, испуганно смотрящей ему вслед.

Стоило Обухову скрыться из вида, как испуг Киры сменился лютой ненавистью. С тех пор как мать заболела, из всех чувств к ней осталась только жалость, ненависть же затаилась, поджидая новую жертву. И вот дождалась.

«Ненавижу! Отомщу!» – свела она брови к переносице, точь-в– точь повторив мимику матери в минуты ярости.

Убедившись, что ненавистный объект не вернется, Кира наконец решилась войти в палату. Придвинув стул ближе к кровати, она посмотрела на мать и сразу поняла: что-то не так! Закрытые глаза, бледное лицо, посиневшие бескровные губы.

– Ма, – тихонько позвала ее Кира. – Мама! – повторила она громче и коснулась бездвижной руки. – Мама!!!

Подскочив, отпрянула от кровати на несколько шагов, замерла на секунду и выскочила в коридор.

– Там больной плохо! Позовите врача! – заорала она в сторону поста медсестры.

Все, что происходило дальше, было похоже на сон: мимо промчалась девушка в голубой униформе, за ней пробежал доктор, потом еще один. В немом ужасе Кира наблюдала, как вокруг суетились люди, к дверям палаты подкатили каталку, с грохотом распахнули вторую половину двери. Вскоре мимо нее провезли мать с трубкой во рту, при этом один из санитаров больно наступил Кире на ногу. Из глаз брызнули слезы, закружилась голова...

– Очнулась... Бедная девочка... – будто сквозь вату в ушах разобрала Кира. – Можно сказать, на глазах...

– Звони! Там просили сообщать о состоянии...

– Вот ведь как бывает: только начала выкарабкиваться, а тут повторный инсульт...

–Жива, но до конца дня вряд ли дотянет... Дочку жалко... Слышь, милая, ты как? – кто-то похлопал ее по щекам. – Порозовела...

Кира приоткрыла глаза и увидела над собой лицо со спущенной к подбородку медицинской маской.

– ...Что с мамой?

Спросила скорее по инерции: по обрывкам разговора поняла, что мамы вот-вот не станет... У нее вообще больше никого не будет – ни отца, ни матери... ни ребенка... никого... одна...

«Мамочка, как же я без тебя? Нет!!!» – сжалась Кира в предчувствии ужасного ответа.

– Крепись, девочка. Мы делаем все возможное, – выразил сочувствие мужской голос. – Пусть пока здесь полежит, – отдал он кому-то распоряжение.

Голос был знакомый. Кира повернула голову: в метре от кушетки, на которую ее уложили, с телефоном в руке стоял заведующий реанимацией.

– ...Да, здравствуйте. Кульков. Вы просили сообщать о Балай. К сожалению, состояние ухудшилось... Да, повторный, – взглянув на Киру, переместил он телефон к другому уху и вышел за дверь.

«...до конца дня вряд ли дотянет... То есть мамы больше не будет... Как это – не будет? И что мне делать?..» – застопорилось у Киры в голове.

Уставившись невидящим взглядом в потолок, она лежала на кушетке словно в ожидании доброго волшебника. Вот сейчас он войдет и обрадует: все хорошо, мама выздоравливает, зря паниковали. Еще час назад, занятая своими проблемами, она и не думала о самом плохом. А если порой и мелькали такие мысли, то они все же не находили подтверждения в реальной жизни. Тем более мама пошла на поправку. И вдруг... Теперь ведь хоронить придется... Может быть, попросить кого-то другого? Эх, была бы мама, она все организовала бы...

Открылась дверь, в кабинет вошла женщина. Медперсонал уважительно расступился.

– Дочь Людмилы Семеновны? – негромко уточнила она, кивнув на кушетку. – Кирочка, милая... Девочка, мы все сочувствуем тебе. Держись, девочка, держись!

Слова утешения возымели обратный эффект: плечи Киры мелко затряслись, из глаз хлынули слезы.

– Ты поплачь, поплачь, – женщина подошла ближе, погладила ее по плечу, по голове.

Кира резко отстранилась. И не столько потому, что к ней прикоснулся чужой, незнакомый человек. Беда в том, что она вообще не приучена к ласке. Пожалеть, погладить, прижать к себе мог только отец, и то в детстве. В подростковом возрасте на такую вольность уже требовалось ее разрешение. Конечно, во взрослой жизни она добровольно терпела от чужих мужчин не только прикосновения. Однако это совсем другая история.

Сейчас же она просто не понимала, зачем какая-то незнакомая женщина к ней прикасается.

– Поплачь, – меж тем повторила женщина, но уже не пытаясь прикоснуться. – Хорошо, что я задержалась на работе... Кира, мы еще посражаемся... Да, Юрий Анисимович, – ответила она на звонок мобильного. – ...Можно сказать, в присутствии дочери стало плохо... Да, она еще здесь... Хорошо... Так, Обухов возвращается, – повернулась она к персоналу. – Все по местам, работаем и...

Последние слова Кира не дослушала. В голове как заклинило:

«Обухов... Обухов... Обухов! Это он довел маму до инсульта, это он виноват! Я все слышала!»

Кира резко села на кушетке, дотронулась рукой до виска.

– Это он... Это он убил мою маму... – вдруг сообщила она всем. – Это после него ей стало хуже! Я...

– Что такое, Кира? Кто кого убил? – женщина пристально всмотрелась в ее лицо, затем повернулась к почтительно застывшей медсестре: – Успокоительное кололи? Добавьте. Шоковое состояние, – негромко пояснила она.

Медсестра кивнула и повернулась к стойке с лекарствами.

Кира, сейчас тебе сделают укол, ты успокоишься, поспишь. Юрий Анисимович, коллега мамы, подвезет тебя домой. Он сам предложил. А пока отдыхай... Маша, вы все поняли? – многозначительно посмотрела она на медсестру и вышла за дверь.

Молоденькая медсестра приблизилась к Кире, подняла шприц, чтобы выпустить из него воздух... Стоило ей сосредоточить взгляд на пузырьках, как Кира толкнула ее ногой в живот, вскочила, схватила висевшую на спинке стула сумочку, зонт и, не оглядываясь, метнулась к выходу. Едва устояв на ногах, девушка в голубой униформе выронила шприц, согнулась и стала хватать ртом воздух: удар пришелся в область солнечного сплетения. Потому и на помощь позвать смогла не сразу.

Меж тем Кира – откуда только силы взялись! – пролетев по больничным коридорам, добежала до машины, сняла сигнализацию, плюхнувшись на сиденье, забаррикадировала дверь и дрожащими руками стала нащупывать в сумке телефон... У нее же есть Артем! Пусть защитит, пусть спрячет куда-нибудь, пусть он общается со всеми врачами, похоронными комиссиями! Только бы ей не попасться на глаза Обухову! Иначе он и ее убьет: ведь она знает, что на том диске! Он за это и маму убил! Просто счастье, что он думает, будто диск у Ладышева... Значит, у нее есть время поразмыслить, как отомстить...

К концу дня Ладышев заехал на работу к Клюеву. За эти дни он узнал главное: ребенок выжил! Выходили его в «семерке». Знал его имя и фамилию: Сережа Говоров. Кто-то припомнил, что малыша так назвали за постоянное гуление. Каждому он хотел что-то рассказать. А еще всегда и всем улыбался, почти не плакал. Затем его перевели в дом малютки, где Вадим тоже побывал. И услышал скупое: да, был такой мальчик. Главврач в отпуске, а без нее на другие вопросы заместители без официальных запросов отвечать отказались. Категорически.

Помог вездесущий Поляченко, которому удалось найти бывшую няню, вышедшую на пенсию. Где и как раздобыл ее координаты Андрей Леонидович, Вадим не спрашивал, но был ему безмерно благодарен. Пожилая женщина хорошо запомнила маленького Сережу, потому что, в отличие от других отказных детишек, был он необычайно ласковый и смышленый. Не ходил, но поражал окружающих всегда позитивным настроением и несмолкаемым щебетом. Рано научился говорить, на лету схватывал новые слова и выражения. За это его даже прозвали Попугайчиком. К трем годам Говоров знал все буквы и читал по слогам. Но затем его перевели в больницу на операцию, и в дом малютки он уже не вернулся – по возрасту не подходил. Так что о дальнейшей его судьбе нянечка ничего не знала.

Вспоминая о мальчике, женщина почти все время улыбалась и лишь в конце полюбопытствовала: откуда через столько лет такой интерес к отказничку, да еще инвалиду от рождения? Ведь за все время в доме малютки его никто ни разу не навестил. Вадим едва сдержался, чтобы не признаться: Сережа – его сын! Так и подмывало сказать: мальчик, вероятно, унаследовал его гены, а прадедушка Сережи был профессором-лингвистом!

Но сдержался. Возможно, потому, что утром Андрей Леонидович сообщил: поиски зашли в тупик, одиннадцатилетний мальчик Сергей Говоров в базе данных детских домов и прочих подобных заведений на сегодняшний день не значится. А если нет в списках, то его или усыновили, или... Или его нет. О втором предположении думать не хотелось. Впрочем, и первый вариант не очень радовал, так как тайну усыновления никто не отменял. А потому следовало действовать осторожнее.

Ниточка поисков обрывалась на больнице, в которую ребенка направили из дома малютки. Значит, там и надо искать. С учетом сложности врожденных дефектов (двусторонний вывих головок обеих бедренных костей], диагностированных еще в роддоме, лечебное учреждение, где делают такие операции, определить несложно. Главное – найти доктора, который его вел и оперировал.

Но и здесь без помощи Клюева Вадиму не обойтись – у того связи, знакомства. Коллега коллеге расскажет намного больше, чем человеку другого крута. Увы, к медицинскому миру Вадим давно не причастен. Даже с однокурсниками, кроме друзей, старался не пересекаться. Чувствовал себя предателем, что ли? Или преданным... Сложно объяснить.

Саня дожидался друга в кабинете. Выслушав, задумался, и вдруг его осенило: вспомнил! Леня Автухович! В одной из детских больниц отделением травматологии заведует его бывший одноклассник! Вместе поступали в медицинский, правда, тот учился на педиатрическом. Потому Вадим его и не знал.

– Сейчас найдем! – Клюев вытащил из ящика стола потрепанную записную книжку. – Он точно в курсе... Так... Есть домашний номер! Правда, лет десять назад записывал, мог смениться... – он приложил к уху трубку городского телефона. – Алло! Здравствуйте! Это квартира Автуховича? Леонида Борисовича можно пригласить?.. А как с ним связаться?.. Ах, вот как... Это одноклассник вашего отца Александр Клюев... Да, да, записывайте... Спасибо огромное!.. Ну вот! – пояснил он Вадиму. – Леня сейчас в отпуске, когда вернется, дочь не знает. Пообещала перезвонить. По голосу взрослая совсем... Но есть одна странность...

– Какая?

– Туманно она как-то изъяснялась... Хотя... Время такое, всем правду не скажешь.

– Так, может, лучше мне с ним связаться?

– Нет уж, я сам его разыщу. Леня – всего лишь часть цепочки и, скорее всего, даст контакт следующего звена. Если позвоню я и спрошу о консультации – это одно. Здесь мы обязательно сочтемся: рано или поздно он тоже попросит меня об услуге. Позвонишь ты – разговор совсем другой. Леня – нормальный пацан, но замкнутый еще со школы. А нам есть что вспомнить... Так, с этим решили, – Клюев выдохнул, хлопнул ладонями по столу и снова задумался. Будто никак не мог решиться сказать что-то еще. – Теперь я к тебе с просьбой... – наконец посмотрел он на друга. – Вот только не знаю, с чего начать.

– Что это с тобой? С чего такие церемонии? – удивился Вадим.

– Понимаешь... тут помощь нужна, – нерешительно начал Саня. – Не мне. Ты мне уже стольким помог, что вовек не расплатиться.

– Тогда кому?.. Не темни. Кому помощь нужна? Я так понимаю, если ты решил за кого-то просить, то другого выхода у тебя нет.

– Правильно понимаешь, – Клюев опустил взгляд. – Кате нужна помощь. И ее ребенку. Евсеевой Кате. В прошлом – Проскуриной. Она вернула девичью фамилию после развода.

Вадим недоуменно посмотрел на друга.

– Да, я знаю, это против правил! – не выдержав взгляда, Клюев вскочил со стула и принялся мерить нервными шагами кабинет. – Но и ты пойми: все так переплелось! Оля, как выяснилось, давно дружит с Катей, наблюдала ее как врач. Зимой первой диагностировала беременность, положила на сохранение в свое отделение...

– Ты ничего не говорил, – укорил Вадим.

– Да я сам недавно узнал. Они не общались несколько последних месяцев, пока Оля случайно не встретила ее в больничном дворе. Катя приезжала на консультацию к кардиологам по поводу сердечной патологии плода. Наши ей помочь не могут, дали направление на аборт.

– А я здесь при чем? – сухо и как-то отстраненно бросил Вадим.

Она нашла клинику в Германии. Вот копии их переписки, – остановившись у стола, Клюев взял в руки файл. – Я был в кардиоцентре, специально все отснял. Так называемый синдром гипоплазии левых отделов сердца. Крайне сложная врожденная патология сердца и магистральных сосудов, характеризуется наличием многочисленных врожденных пороков сердца, а именно: умеренная или выраженная гипоплазия или атрезия митрального клапана, левого желудочка, аортального клапана и гипоплазия восходящей аорты разнообразной степени, – зачитал он. – Без специализированной кардиохирургической помощи сто процентов детей погибают в течении первых дней жизни. Хирургическое лечение включает три этапа: сначала операция Норвуда (выполняется в первые часы и дни после рождения), второй этап – двунаправленный кавапульмональный анастомоз, или операция Геми-Фонтена (на третьем-шестом месяце жизни), и третий этап – тотальный кавапульмональный анастомоз, выполняется в возрасте от двух-трех лет при массе пациента двенадцать-пятнадцать килограммов.

– То есть? Расшифруй, – попросил Вадим, отвыкший от обилия специализированной медицинской лексики.

– А то, что сердечко размером с грецкий орех должно быть прооперировано сразу после рождения. Дети с таким пороком долго не живут. При гипоплазии левых отделов речь идет о нескольких пороках сердца и главных артерий. Ребенка может спасти не отдельное хирургическое вмешательство, а серия из трех операций. При этом правый желудочек будет приведен в такое положение, чтобы поддерживать циркуляцию крови по телу. Гипоплазия левых отделов сердца – это редкий, один из тяжелейших пороков, которые только есть... Клиника готова помочь ребенку Кати. Как ты понимаешь, вопрос в деньгах.

– А что ее немецкий друг? Не в состоянии оплатить? – нахмурившись, поинтересовался Ладышев.

– Не знаю. Не спрашивал. Оля тоже ничего не знает. Ясно одно: денег у нее нет, а помочь ей могут только там. В общем... Ничего от тебя не прошу, права такого не имею... Но... мне кажется... Ты единственный, кто может выручить. Времени почти не осталось... В общем, решай, – Клюев положил файл на край стола, а сам снова присел на стул. – Видишь ли, матери разные бывают. Лера прямо в роддоме ребенка бросила, а Катя сражается... Аборт делать отказывается, говорит, что умрет вслед за ребенком... А для нашего ведомства это всего лишь плод с патологией, – развел он руками. – Десять лет не могла забеременеть, а тут...

– Я знаю, – перебил его Вадим и жестко добавил: – Только я тоже не мать Тереза.

– Да, конечно... – Саня виновато опустил голову. – Ты как-то говорил, что у тебя есть выходы на детский медицинский фонд в Германии. Может, их попросить?.. Просто по-человечески...

Разговор прервала неловкая пауза. Двое мужчин старались не смотреть друг другу в глаза. Молчали долго. Первым не выдержал Клюев: сгреб со стола файл с бумагами, бросил его в выдвинутый ящик, но только собрался задвинуть, как услышал:

– Давай сюда... Я подумаю... Ладно, бывай! – взяв файл, Вадим встал, протянул руку. – Жду звонка.

– Спасибо!

Проводив друга до двери кабинета, Клюев вернулся к столу.

«Если в нем осталась хоть капелька чувства, поможет... Для Кати это единственная надежда...» – вздохнул он.

15

После посещения кардиоцентра Катя двое суток почти не покидала свою комнату. Вставала изредка, лежала, укутавшись с головой в плед. Никаких эмоций, никаких мыслей. Пусто в голове, пусто в душе... Нет сил ни сопротивляться, ни бороться – все бессмысленно. Приговор оглашен. Пусть не ей, а ее ребенку – значения не имело. Она уйдет вслед за ним...

Не без оснований она сравнивала свое состояние с состоянием приговоренного к смерти невиновного человека. Тупое равнодушное ожидание, что в любой момент может скрипнуть дверь, ей завяжут глаза, приставят к виску пистолет. Доли секунды – и все... Хотя нет, ей предоставили выбор: она может умереть, когда в ней будут убивать ребенка, или спустя несколько месяцев, вслед за ним сразу после его рождения...

Отец с мачехой эти дни ее почти не тревожили. Тихонько стучались в дверь, звали к столу, но, получив вялый отказ, не настаивали. Не кормить же дочь силой! Вели себя, точно родственники того же приговоренного к казни. Вынужденно смирились с тем, что это приговор судьбы: апелляцию никто не подаст и никто не примет.

Единственный, кто время от времени безапелляционно тревожил ее и при этом вызывал позитивные эмоции, – ребенок. Ее маленькая девочка внутри продолжала расти, толкалась, готовилась прийти в этот мир, не догадываясь, что он ей уготовил и насколько она будет беззащитна, покинув материнское чрево. Но пока живет в нем – требует своего. Значит, придется что-то съесть.

И Катя заставляла себя через «не могу» вставать с кровати, плелась на кухню, что-то жевала. Возвращаясь в комнату, подходила к компьютеру, механически просматривала почту (в основном ссылки на социальные сети), равнодушно выключала и снова укладывалась в постель, проваливаясь в забытье...

На третьи сутки среди ночи ее разбудил сигнал мобильника. Последнее время ей никто не звонил, никто не писал. Видно, не находя слов утешения, молчал и Потюня. Протерев глаза, Катя нащупала очки, взяла в руки телефон.

«Срочно посмотри почту!» – прочитала она сообщение, пришедшее с неизвестного немецкого номера.

«Кто бы это мог быть? Оксана?» – удивилась она, встала и подошла к столику с ноутбуком.

В почтовом ящике дожидались несколько посланий: ссылки из тех же социальных сетей и одно, отправленное непосредственно в ее адрес.