Текст книги "Бесконечность любви, бесконечность печали"
Автор книги: Наталья Батракова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)
– В том числе и должность, – сухо подтвердила женщина. – Нужно поговорить о небезызвестной тебе статье в «ВСЗ».
– Ну вот, уже ближе к теме, – довольно отметил Вадим. – И чем же тебя задела статья? О тебе в ней ни слова.
– Прекрати, Вадим! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И, кстати, первый резонанс на статью уже есть.
– Вот как?.. Жаль. Значит, со времени моего ухода в медицинском мире ничего не изменилось. Все те же интриги.
– Вот именно.
– И много врагов ты нажила за эти годы?
– Мне хватит. Вот только не думала, что ты окажешься в их числе.
– Ты о чем? С женщинами и детьми воевать не в моих правилах.
– Открыто – нет, – согласилась она. – Решил быть умнее других и свести счеты через газету?
– То есть?
– Ну как же... – усмехнулась Валерия. – Тебе лучше, чем кому-то другому, известно, что тогда происходило... Но как ты посмел? Ты ничего не знаешь о том периоде моей жизни, чтобы судить! Ты даже представить себе не можешь, чего мне стоило тогда...
– ...обвинить меня во всех грехах и бросить в трудную минуту? -перебив, подхватил Вадим. – Если честно, не представляю.
– Тебе не понять, как мне тогда было плохо...
– Лера, закроем эту тему, – досадливо поморщившись, прервал ее Ладышев. – Наверняка у тебя есть своя правда, но мне она совсем не интересна. Если по делу звонишь, то давай, говори. Если поковыряться в прошлом – то, извини, у меня нет ни времени, ни желания.
– Ну уж не-е-ет, – неожиданно прошипела она. – Ты сам вытянул на свет Божий ту историю. Так что теперь обязан меня выслушать!
– Я тебе ничем не обязан, – жестко осадил ее Вадим. – Когда-то – да, для меня это было важно. Но все изменилось. И давно. Повторяю: на сегодняшний день мне это не интересно, – и он тут же поймал себя на том, что говорит неправду: в глубине души он все еще хотел знать, почему Валерия тогда его предала.
Именно предала.
– Ха-ха-ха! – нервно рассмеялась Лера. – Свежо предание... – казалось, она прочитала его мысли. – Я же прекрасно тебя изучила: ты всегда норовил докопаться до истины. Впрочем, как и твой отец... Статья – тому подтверждение. Думаешь, я поверю, что журналистка по собственной инициативе разворошила прошлое? Да все уже быльем поросло!
– А вот здесь я с тобой не соглашусь: все – да не все. Но, как бы то ни было, я ей благодарен. Наконец все узнали правду о профессоре Ладышеве.
– Ты говоришь – все? Да кого еще, кроме тебя, меня и нескольких человек, волнует та история? Если и дочитал кто-то эту статью до конца, то сразу забыл! – хмыкнула Лежнивец. – Конечно, теперь при твоих деньгах можно и журналистку купить. Пусть даже виновную в смерти твоего же отца. Сколько ты ей отжал ел?
У Вадима перехватило дыхание, возмущение мгновенно достигло пиковой точки. Он уже готов был разразиться гневной тирадой, как вдруг его неприятно кольнуло: «А ведь я точно так же был уверен, что Катю тогда купили! И другие так считали. А она была убеждена, что делает доброе дело. И тогда, и сейчас. Как же, наверное, ее это оскорбляло!»
– Решил, что пришло время всем отомстить? – Лера восприняла паузу в разговоре как подтверждение своих слов.
– Восстановление доброго имени отца ты считаешь местью? – совладав с эмоциями, глухо уточнил он. – Что ж, не собираюсь оправдываться. До свида...
– Подожди, еще не все! Конечно, кто я такая, чтобы передо мной оправдываться? Не воюет он с женщинами, как же! – завелась Лера. – Не слишком ли много совпадений просматривается?!
– Ты о чем? – вернулся к разговору Вадим.
– О том! Как только наметился мой перевод наверх, сразу появилась эта статья. А если учесть твои связи там... – недвусмысленно намекнула она. – Н-да... Неприятная неожиданность.
– Лера, тебе никогда не приходило в голову, что какие-то события в жизни могут происходить сами по себе? Или быть следствием событий, которые уже когда-то случились по нашей вине. За все надо платить.
– Если я в чем-то и виновата, то уже сполна заплатила, – парировала она.-А вот с твоей стороны подло...
– Ты обвиняешь меня в подлости? – изумился Ладышев. – Да я понятия не имею о твоих подковерных игрищах с тебе подобными! Не знаю и знать не хочу!
– Так я и поверила! Скажи честно: что тебе пообещали? Очередную победу в аукционе? – съязвила она.
– Всех по себе мериешь? Ведь это ты когда-то выбрала замминистра, а не безызвестного молодого хирурга! – в сердцах проговорился Ладышев о давней обиде.
Какой смысл продолжать этот разговор-воспоминание? Даже странно, что он не прекратил его до сих пор. Словно что-то еще хотел услышать. Но теперь достаточно.
– А знаешь, в нашем разговоре есть один бесспорный плюс: окончательно расставлены все точки над «i». До свидания, – сухо попрощался Ладышев.
– Нет, погоди! Ты хочешь знать, почему я так поступила? Да потому что ты и твои родители не оставили мне выбора! -защищаясь, Лера даже всхлипнула. – А ведь я от тебя тогда была беременна... Ну так что, нам есть о чем поговорить?
Пытаясь переварить свалившуюся на него новость, Ладышев встал, подошел к шкафу, нащупал в кармане дубленки зажигалку и пачку сигарет...
Защемило сердце, в памяти всплыла давно забытая картина последних дней перед расставанием: Лера плачет, он винит себя, пытается ее успокоить, но ничего не получается. Неужели она тогда была беременна?..
В кабинет постучали.
– Хорошо, – посмотрев на открывшуюся дверь, в которой появился Поляченко, выдавил он. – Оставь свой номер, я перезвоню. – Показав Поляченко взглядом на стул напротив, он переместил трубку в другую руку и записал на листке цифры. – До свидания!
Обменявшись рукопожатием с Андреем Леонидовичем, Ладышев задержал взгляд на листке, затем перевел его на начальника отдела безопасности и снова уставился на комбинацию цифр. Словно пытался разгадать ребус.
– Кхе-кхе... – прервал затянувшуюся паузу Поляченко.
– Андрей Леонидович, – шеф наконец оторвал взгляд от стола и убрал листок с номером подальше от глаз, – у меня к вам серьезное дело. Надо найти одного человека.
В этот момент ожил мобильник.
«Потюня Вениамин», – высветилось на дисплее.
– Извините, – стараясь не выдать нахлынувшего волнения, Ладышев схватил телефон. – Слушаю.
– ...Доброе утро, – после затяжного зевка лениво поздоровался заспанный мужской голос. – Это Вениамин. Вы мне звонили на прошлой неделе.
– Да, звонил, – Вадим замялся, глянув на Поляченко, встал и отошел к окну.
– А вы кто? Извините, не узнал по голосу
– Ладышев. Вадим Ладышев.
– Надо же! – удивился собеседник. – И что вы хотели?
– Я хотел спросить... Вы не знаете, где Катя Проскурина?
– А-а-а... Вот оно что... – шмыгнул носом собеседник. – Не знаю. Я сам ей несколько СМС отправил, но она не ответила. Вернее, не дошли. Я еще удивился... И давно пропала? Ну, в смысле, как давно вы ее ищете?
– С того самого дня, как мы с вами виделись на Пулихова, – стоя спиной к Поляченко, Вадим забыл о свидетеле разговора. – Когда вы с ней встречались в последний раз?
– Да в тот же день, – напряг память Вениамин. – Кажется, это был понедельник. Ну накануне выхода той статьи...
– И что она говорила?
– Да ничего особенного. Выглядела плохо: худющая, синяки под глазами – смотреть больно. Я уже уходил из редакции, когда она появилась. Вернулся спросить, что с ней. Напугала она меня, когда в Гомель ездили: мутило ее всю дорогу, даже в обморок упала
– Как в обморок? – разволновался Вадим. – А к врачу обращалась?
– Не знаю, не спрашивал, – виновато засопел Потюня и повторил; – Но выглядела плохо. Как тень ходячая. Да еще в курточке, посинела от холода.
«Шуба в шкафу висит, – уловив в его словах укор, вспомнил Вадим. – В чем же она ходит в такие морозы?»
– А что было дальше?
– Ничего. Сказала, что вирус кишечный подхватила, но уже полегчало. Вот и все. Я успокоился и пошел по своим делам.
– А еще что?
– По телефону говорили.
– Когда?
– С днем рождения ее поздравлял. А до этого два дня пытался дозвониться. Уже боялся, как бы не случилось чего... В редакции такой сыр-бор из-за статьи поднялся! Накануне Катя ведь показала ее Жоржсанд, но та не разрешила печатать. Тогда она разместила материал в своем блоге, отправила всем по рассылке, написала заявление на увольнение, собрала вещи и ушла. Никому слова не сказала.
– Получается... статья вышла без согласия главного редактора? – удивился Ладышев.
– Без согласия она свет не увидела бы, – хмыкнул Потюня. -Жоржсанд деваться было некуда, материал уже гулял по Интернету. Катька правильно все рассчитала. Хотя расчетливой ее назвать трудно, – Веня сделал паузу и добавил: – Особенно в личной жизни. Короче, ушла с концами, отключила телефон, в Интернете не появлялась. Я звонил-звонил, искал-искал... Случайно пробился. На Чкалова она тогда была.
– А дальше? – нервничая, Вадим прижал трубку к уху плечом, достал сигарету и закурил, что крайне редко делал в кабинете. -Что она говорила?
– Да вроде ничего особенного... – припоминая подробности последнего разговора, Потюня сделал небольшую паузу. – Разве что сказала... ну, в общем, одна она теперь. То есть расстались вы. Попросила фотографии передать, адрес продиктовала. Она, оказывается, их еще в понедельник предусмотрительно в моем столе оставила. Ну я к вам сразу и помчался.
Пытаясь мысленно воспроизвести события, Вадим тоже какое-то время помолчал и вдруг напомнил:
– Вы в тот раз что-то говорили о Германии.
– А, нуда... Я у нее спросил, чем собирается заниматься. Ответила: хочу стать домохозяйкой. О Германии уж не помню, как разговор зашел, но я знаю, что там у нее друг. Вот я и подумал: может, к нему собралась в домохозяйки? Кстати, я вас предупреждал, – укоризненно добавил Веня.
В душе у Вадима словно что-то оборвалось, в висках запульсировало. Неужели Катя могла улететь к Генриху?
– Только, если честно, я сам в это не верю, – словно почувствовал его состояние Потюня.
– Почему? – автоматически спросил Вадим.
– Я ведь сказал, что Катька не меркантильная. Ну нет в ней этого! А в Германию обычно зачем едут? За лучшей жизнью. И чувств каких-то особенных к старому ее другу я не уловил. Так что это на уровне моих предположений... В тот день вечером я снова пытался ей дозвониться, отчитаться хотел, что поручение выполнено. Но она опять была недоступна. И домашний на Чкалова не отвечал. Подъехал назавтра к дому – машина стоит, квартиру никто не открыл. А через пару дней сам в Польшу съехал, вот утром вернулся... Может, она уже отвечает на звонки? Хотите, наберу?
– Я звонил, абонент отключен... Ладно, спасибо и на этом.
– Подождите! Если я ее найду, что-нибудь передать? – оживился Вениамин.
– Нет, не стоит... Хотя... Наберите меня, если она даст о себе знать.
– Ладно.
– До свидания!
«Значит, все-таки Германия... – зажав в руке телефон, Вадим отрешенно посмотрел в окно. – Значит, Генрих», – резануло душу.
– Вадим Сергеевич, извините, я так понял: снова Проскурину будем искать? – решился напомнить о себе Поляченко.
– Нет... – Ладышев обернулся. – Никого не будем искать. Впрочем... – в голосе послышалось колебание. – Вы не могли бы...
-Да, конечно! – поднялся со стула начальник отдела безопасности. – Найдем. Ей что-то передать?
– Нет. Я лишь хочу знать, что у нее все в порядке.
– Понял, – кивнул Поляченко и скрылся за дверью.
Через минуту в соседней комнате послышалась дробь каблуков, скрипнула дверца шкафа.
«Зина пришла», – Ладышев придал лицу сосредоточенное выражение и уставился в ноутбук.
Вовремя. В кабинет постучали.
– Доброе утро, Вадим Сергеевич! – поздоровалась запыхавшаяся секретарша. – Сейчас кофе принесу... Я, пока до работы добиралась, все думала, думала... Скоро четырнадцатое февраля, День Святого Валентина. Ну праздник влюбленных, вы знаете, – задержалась она у стола. – А давайте устроим что-нибудь интересное!
– День Святого Валентина – не мой праздник. Так что как-нибудь без меня, – оторвав взгляд от монитора, хмуро отреагировал шеф. – К тому же эпидемия гриппа. Нечего устраивать сборища, и без того доброй части сотрудников на рабочих местах нет.
– Ну и что? Подумаешь, грипп! Люди и в войну влюблялись, – не согласилась секретарша. – Кстати, вы не знаете, где можно найти Екатерину Александровну? – неожиданно спросила она. – Пытаюсь до нее дозвониться, но все никак. Я бы...
– Ничем не могу помочь, – не дожидаясь следующего вопроса, остановил ее шеф. – У меня много дел.
– Но я подумала...
– Зина! – строго посмотрел на нее Вадим Сергеевич. – У меня много работы! Не отвлекай разной ерундой.
– Хорошо... – согласилась Зина, чувствуя, что еще чуть-чуть – и шеф разозлится.
Увы, последние дни она все чаще видела его либо крайне рассеянным, отстраненно реагирующим на любые события, либо ужасно нервным, готовым сорваться по пустяку. Раньше такого за ним не водилось – если и повышал голос, то всегда по делу. А здесь, можно сказать, на ровном месте переходил на крик.
«Все понятно, – закрыв дверь директорского кабинета, сделала Зина невеселый вывод. – За выходные ничего не изменилось – не помирились. Надо срочно искать Катю! Похоже, оба хороши: один, как мышь, надулся, вторая телефон отключила. Детский сад!»
После того как улеглись страсти и прошел период осмысления, что же такого много лет назад натворила Проскурина, Зина опять обрела надежду: между влюбленными все наладится. К Кате она с первой минуты знакомства прониклась симпатией, а с некоторых пор даже считала подругой.
«Все утрясется, не может не утрястись: ведь они любят друг друга! К тому же оба люди взрослые. Вот пройдет неделька-другая – и все образуется», – надеялась она.
Но, увы, пока ничего не образовалось. Жаль... А как красиво все начиналось, как приятно было наблюдать за зарождающимся между симпатичными ей людьми чувством! И Зина искренне считала, что помогала им порой. Взять хотя бы новогоднюю вечеринку. Если бы тогда она не отчитала Ладышева, не поставила ему ультиматум, Катя и Вадим Сергеевич до сих пор дулись бы друг на друга. Или вообще разбежались.
Значит, придется снова вмешаться, потому что нет сил смотреть на это безобразие И если шеф еще хоть как-то держался, находил спасение в работе, то Нина Георгиевна чахла на глазах: осунулась, похудела, стала сама не своя. Вчера, когда Зиночка после работы подвезла ей любимый зерновой хлеб, даже чаю не предложила -впервые за годы знакомства! Поблагодарила и закрыла дверь.
«Ну и шеф! Не хочет себя и Катю пожалеть, пусть бы о матери побеспокоился! – укоряла его секретарша, в который раз набирая мобильный номер Проскуриной. – Не в зоне действия... – разочарованно вздохнула она и присела за стол. – Надо звонить в редакцию, – рука потянулась к трубке городского телефона, но остановилась. – Что это даст? Снова услышу: ее нет, когда будет -не известно. Та-а-к... Кого мы знаем там из ее знакомых? Упоминала как-то одного приятеля-фотографа, у которого много жен и детей... Фамилия еще такая смешная... Нет, не помню. Но узнать должна: видела перед Новым годом в клубе. Придется ехать в редакцию, – открыла она на мониторе карту города. – Неудобное место, только с пересадками можно добраться. За обед не успею. Да еще в такой мороз... Попрошу Зиновьева, чтобы подкинул. Совести у тебя, Катя, нет! – мысленно поругала она Проскурину. – И куда пропала? Машина стоит, снегом засыпанная, свет в окнах не горит. Но не может же человек исчезнуть просто так, никого не предупредив! Наверняка кто-то знает... Надо еще вечером у соседей поинтересоваться... Найду! Кто ищет, тот всегда найдет!» – потянулась она к зазвонившему телефону:
– «Интермедсервис», доброе утро!..
2.
...Валерия Петровна опустила трубку и, сощурив глаза, усмехнулась. Первый этап плана успешно завершен, Ладышев согласился встретиться. Но надо менять тактику. Давить на него нельзя было и прежде, а уж теперь и подавно. В остальном, похоже, не изменился: его легко можно разжалобить, вызвать сочувствие. Слезами, к примеру. Раньше у нее это запросто получалось.
На столике в углу щелкнул закипевший чайник.
«Напрасно только о беременности упомянула, рановато еще, -мысленно анализируя разговор, она заварила чай и присела с чашкой за стол. – Ладно, наживка заброшена. А поскольку детей он так и не заимел, такая сногсшибательная новость должна сработать: позвонит, как миленький! – усмехнулась Валерия и сделала обжигающий глоток. – Теперь главное – не переиграть. И не недооценить в очередной раз... Ума не приложу, как этому пингвину-простофиле удалось так высоко взлететь! И помогать вроде некому было. Н-да, – разочарованно вздохнула она. – Что-то я не учла... Ничего, прорвемся. И не таких обрабатывали!»
...Родилась Лера Гаркалина среди лесов, озер и болот – в маленьком районном центре на Витебщине, в скромной по достатку семье. Как старшая, присматривала за младшей сестричкой, пока мама принимала заявки от населения в горгазе, а отец работал водителем в местной сельхозтехнике.
Девочкой она росла тихой и послушной. Вот только начиная с детского сада все норовили ее обидеть: воспитатели не ставили в первый ряд в танце, не давали самое лучшее стихотворение, не доверяли роль главной снежинки. Все это доставалось подружке Леры – Жанне Лапицкой, мама которой заведовала секцией женской одежды в местном универмаге. Девочка и в самом деле была хорошенькая, как куколка: глазастая, с кудряшками, в красивых импортных платьицах, невольно вызывающих зависть.
В школе подружки учились в одном классе, но ничего не изменилось. Учительница постоянно выделяла Жанну – за чистые тетрадки, за красивый почерк, за аккуратность, за усердие. А Леру как бы не замечала, хотя у нее тоже были и чистые тетрадки, и красивый почерк. И старания не меньше: первый класс она окончила с похвальным листом, так же как Жанна и Витя Никоненко, сын директора школы. Но дать последний звонок для десятиклассников доверили опять же Лапицкой.
Лера на всю жизнь запомнила, как солнечным майским днем стояла в шеренге одноклассников и с завистью смотрела на Жан ну, а та, улыбаясь, сидела на плече у выпускника и трясла золотым колокольчиком с привязанным к нему огромным бантом. И все ею любовались. Все, кроме Леры.
Тогда впервые вместе с очередным приступом обиды Гаркалина почувствовала и ненависть. Вплоть до того, что ей захотелось побить конкурентку, вывалять в грязи вместе с белыми кружевными воротничками, порвать в клочья накрахмаленный фартук, выдрать вместе с волосьями шарики-бантики!
Но, увы, в очередной раз пришлось проглотить обиду и тайно копить ненависть. Настолько тайно, чтобы никто не заподозрил и все по-прежнему считали их подружками.
Шли годы. Девочки переходили из класса в класс, учились в музыкальной школе, бегали друг к дружке в гости, делились секретами. Так Лера узнала, что Жанна мечтает стать врачом. И тогда она тоже решила поступать в мединститут. Исключительно ради того, чтобы в один прекрасный день перегнать подругу, доказать, что она, Лера, лучше, талантливее, умнее.
Правда, перегонять получалось лишь в учебе, и то не всегда. Жанна училась превосходно, схватывала все на лету, побеждала на олимпиадах. А в остальном за ней тем более было не угнаться: летом она ездила с родителями на машине к морю, играла на пианино, одевалась по последней моде. В придачу ко всему в старших классах превратилась в настоящую красавицу: стройная, кареглазая, с копной длинных каштановых волос. Все одноклассники были в нее влюблены.
Гаркалина же нарядами не могла похвастаться: ее обшивала тетя-портниха, перекраивая старые мамины вещи. Лето Лера проводила в глухой деревне у бабушки, играла на аккордеоне, так как пианино родителям было не по карману. Да и учеба ей давалась тяжелее, все приходилось брать усердием и зубрежкой. Что же касается внешности, то здесь вообще полная засада: еще в период полового созревания она стала полнеть и к десятому классу превратилась в настоящую пышку. Естественно, успехом у мальчиков не пользовалась, на школьных вечерах подпирала стенку и с глубоко спрятанной ненавистью наблюдала за подругой.
И все же самый тяжелый удар ждал Леру перед самым окончанием школы: на экзаменах ее срезали на сочинении, чтобы не дать золотую медаль. Ходили слухи, будто в районе в тот год заявлено неприлично много медалистов и из области пришло указание сократить список. Его и сократили за счет таких, как Гаркалина. Не вычеркнешь же сына директора школы или дочь заведующей
секцией женской одежды!
Сколько тогда Лера ночей не спала, сколько слез выплакала! Обида, зависть, ненависть жгли и кромсали душу, превращая в пепел все светлое, что в ней еще оставалось. Ну почему?!. Почему другим все на блюдечке с голубой каемочкой, а ей, как всегда,
одни страдания? Почему на выпускном у Лапицкой опять было самое красивое платье? Почему ею все восторгались, называли гордостью школы, желали успешного поступления? Почему от нее не отходил сын директора школы? Лере же достались дежурные сочувствия и напутствие от директора: мол, теперь ничего не остается, как доказать, что ты тоже достойна медали...
Именно тогда Лера дала себе клятву: наступит день – она всем отомстит. И Жанне, и Вите, и воспитателям детского сада, и учителям, и директору школы! И даже тете-портнихе за то, что сшила не самое лучшее платье. Она никого не пощадит!
Уны, в первый год по окончании школы Валерии никому ничего не удалось доказать, как, впрочем, и кого-то наказать. В Минский мединститут она не поступила, недобрала баллов. А вот Жанна с ее золотой медалью прошла вне конкурса: сдала успешно один экзамен и остаток лета провела, держась за ручку с таким же счастливчиком Витей, зачисленным в радиотехнический.
Переживая неудачу, Лера перестала выходить из дома: снова плакала, снова ненавидела, снова давала себе клятвы и обещания. Почти год никому не показывалась на глаза и даже вечер встречи выпускников проигнорировала. Зачем туда ходить? Смотреть на счастливые лица одноклассников-студентов? Сделать себе еще больнее? Не дождетесь!
Единственным ее желанием было поступить во что бы то ни стало! А потому круглые сутки Лера проводила за учебниками. На работу ради стажа принципиально не устраивалась: еще чего – начинать трудовой путь санитаркой в больнице!
Награда за усердие не заставила себя ждать, и на следующий год Гаркалина поступила в Витебский мединститут. Но все равно продолжала игнорировать встречи с однокашниками. Рано еще. Надо добиться большего, чего-то такого, чтобы... увидеть в их глазах зависть. Вот когда будет в ранге светила медицины, тогда и насладиться своим превосходством. Пусть все, кто ее когда-то недооценил, кусают локти!
Однако в первый же год учебы Валерию постигло горькое разочарование в профессии: увы, медицина – не ее призвание. Новоиспеченную студентку буквально наизнанку выворачивало в анатомичке, а предметы, которые приходилось зубрить денно и нощно, скучны и неинтересны. Но самое главное заключалось в другом: она вдруг поняла, что в ней нет... сострадания и любви к людям, во имя которых выбирают профессию врача.
Но и отступать было поздно. Нельзя дать недоброжелателям возможность порадоваться ее очередной неудаче...
«...И все-таки обидно, – Лежнивец сделала еще один обжигающий глоток. – Не хотел разговаривать... Ай-яй-яй! Не понял ты, Ладышев, с кем когда-то связался. Судя по всему, так и остался чистоплюем. Не перезванивает, сволочь! – бросила она взгляд на мобильник на столе. – Раньше уже давно топтался бы под дверью, вымаливая прощение... Ничего-ничего, вода камень точит».
В дверь постучали.
– Разрешите? – робко спросила старшая медсестра одного из отделений. – Вот, Валерия Петровна, как и просили, – она положила аккуратную стопку медицинских карт на начмедовский стол. -Что-то еще нужно?
– Пока нет, спасибо, – Лежнивец сделала непроницаемое лицо и убрала чашку с недопитым чаем.
Медсестра попятилась к выходу. Дождавшись, пока за ней закроется дверь, Валерия Петровна взяла верхнюю историю болезни, открыла и тут же потянулась за карандашом, чтобы подчеркнуть бросившийся в глаза пункт в эпикризе.
«Опять двадцать пять! – швырнула она карандаш. – Учишь их, учишь, а все без толку. Надеялась хоть недельку в Гродно отдохнуть, так нет! Подсунули статью! Удушила бы собственными руками и Ладышева, и журналистку! Выбрали время, сволочи! Вопрос повышения решается, а здесь такой подводный камень! Как теперь всем поганые рты заткнуть?.. А что если реанимировать отношения с Вадимом? Тогда все рты быстренько сами заткнутся!.. Это идея! Ведь неспроста он до сих пор не женился. Значит, больше так никого и не встретил, не влюбился... Надо подумать», -улыбнулась она неожиданно посетившей ее светлой мысли.
Почеркав эпикризы, Лежнивец приступила к изучению списка по назначению импортных препаратов, который курировала лично. Попасть в него могли только те, перед кем стоял вопрос жизни и смерти, или «свои», которых она вносила туда самолично. Не за красивые глазки, естественно.
«Проскурина... Что-то знакомое, – споткнулась Лежнивец на предпоследней фамилии в списке. – Так... Эссенциале... Любопытно, кто за нее так похлопотал? – удивилась она и бросила взгляд на подпись доктора. – Лечащий врач Огородникова... Что-то связанное с Ольгой Михайловной мне уже сегодня на глаза попадалось, – принялась она перебирать бумаги на столе. – Так... Смена фамилии в связи с замужеством. Клюева... И снова что-то знакомое... Клюева, Клюев... Нет, не могу вспомнить. Ладно, вернемся к Проскуриной... Набор препаратов и процедур не для простых смертных, – оценила начмед лист назначений. – Интересно, чем это обосновано? Денежными знаками?» – подозрительно сузила глаза Валерия Петровна и потянулась к телефону.
– Лежнивец. Позовите Огородникову... В операционной? Тогда принесите мне историю болезни Проскуриной. А Ольга Михайловна пусть зайдет после операции.
«Проскурина, Проскурина...» – попыталась она активизировать память.
Раздался звонок телефона.
– Валерия Петровна, вас главврач вызывает, – робко пропищала секретарша, появившаяся в больнице недавно вместо ушедшей в декретный отпуск.
«Странно, – Лежнивец глянула на часы. – Совещание еще через час...»
– А с чего такая срочность?
– Только что сообщили: с завтрашнего дня объявлен карантин по гриппу.
– Понятно. Сейчас буду.
Отложив бумаги, она сунула в карман мобильник, взяла папку с необходимой информацией и вышла из кабинета.
– Марина, можно позвонить с твоего телефона? – попросила Катя. – Два звонка всего. Хочу, чтобы сегодня мой привезли.
– Конечно, – передала аппарат добродушная соседка. – Не представляю, как ты без телефона. Я без него, как без рук.
И это правда. Тонева не расставалась с мобильником даже во сне: прятала его под подушку и иногда строчила СМС по ночам. А днем без умолку с кем-то разговаривала. С одной стороны, оно и понятно: дома маленький ребенок, и надо держать постоянную связь с тем, кто за ним присматривает. С другой стороны, и круг общения у Маринки довольно широкий – от соседей по лестничной площадке до сослуживцев.
– Я выйду? – показала Катя глазами на дверь.
– Иди-иди, радистка Кэт, – усмехнулась Марина. – Хватит уже прятаться. Поди, пол-Минска тебя разыскивает...
В дверях Проскурина столкнулась с каталкой – привезли после аборта одну из вновь поступивших. С такими Марина с Катей старались особо не общаться: выписывали их очень быстро, через сутки-двое, да и цель госпитализации у них была прямо противоположной. И кому это пришло в голову – класть в одну палату тех, кто всеми силами старается сохранить свое дитя, с теми, кто категорически решил от него избавиться?
Но, видно, медицинскому начальству не до моральных тонкостей. Главное – избежать осложнений у тех и других. Да и коек, опять же, не хватает. Так что извините.
Прижавшись к стенке, Катя пропустила медсестру с каталкой и направилась к лестнице в конце коридора. Марина подсказала: там можно общаться спокойно, не опасаясь нарваться на чужие уши. Хотя секретные разговоры и не входили в планы Проскуриной, советом подруги она воспользовалась.
Первый звонок Катя собиралась сделать Арине Ивановне, чтобы узнать о состоянии отца. Для них она находилась в командировке за пределами страны, а звонок с чужого телефона и отсутствие фоновых шумов служили своего рода подтверждением этой версии.
Почему она выбрала именно такую легенду да еще упорно продолжала ее придерживаться, Катя и сама не могла объяснить. Так получилось. На самом деле она даже день, когда узнала о беременности, помнила смутно. Где-то на периферии сознания осталось беспросветно-грустное состояние, темное, тягучее, почти черное. И вдруг – яркая вспышка, как след молнии, затем – солнечный свет... После этого сознание словно замкнулось и включило дефрагментацию: спрятало или удалило из памяти все, что казалось лишним, заблокировало вредные мыслительные процессы.
Зато включило на полную мощь потребность во сне. Катя будто в анабиоз впала, ее постоянно клонило в дрему – в перерывах между процедурами, осмотрами, даже читая, незаметно засыпала. В какой-то степени это объяснялось беременностью, но в основном было связано с восстановлением организма после всех душевных катаклизмов. Этакая самозащита.
Потому и мук совести не испытала, когда вынуждена была соврать, что срочно уезжает в командировку. Оправдывала себя тем, что отцу и Арине Ивановне ни к чему сейчас лишние волнения. Вот выпишется – поставит всех в известность, возможно, даже порадует новостью о беременности.
Но теперь, похоже, организм уже отдохнул и перестроился. Вчера она даже поймала себя на мысли, что устала от тишины, от элементарного неведения – что творится в мире? Вечером сходила в холл, посмотрела новости по телевизору. А дальше...
Дальше словно прорвало: почувствовав слабину в блокировке от внешнего мира, поток выпущенных на свободу мыслей просто-таки хлынул, не давая уснуть. Бурлил, стремительно перескакивал с одного на другое или же, наоборот, спокойно плыл, подчиняясь течению. Потому и уснула Катя лишь к утру.
И тут же неожиданная новость: Огородникова стала Клюевой.
От жизни надолго не спрячешься...
– Арина Ивановна? Здравствуйте, это Катя. Как там папа? -спросила она с тревогой.
– Здравствуй, Катенька. Хорошо, что ты позвонила! – обрадовалась мачеха. – Утром с Сашей разговаривала: спрашивал, есть ли о тебе новости. А еще – когда возвращаешься. Не знала, что и ответить.
