Текст книги "Бесконечность любви, бесконечность печали"
Автор книги: Наталья Батракова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 40 страниц)
– Сегодня возвращаюсь, – виновато сообщила Катя и расстроилась, что не удалось позвонить вчера. Марина убежала домой сразу после капельниц, а с городского телефона побоялась – сразу выдаст свое местонахождение. – Вы простите, Арина Ивановна, никак не получалось раньше с вами связаться. Не могли бы вы прямо сейчас сообщить папе, что скоро буду в Минске? И вечером обязательно его навещу!
– Ой, как хорошо! Прямо сейчас и позвоню! Ты уж постарайся сегодня успеть: с завтрашнего дня в больницах карантин по гриппу объявили, посещения запретят. А я, грешным делом, подумывать стала: не скрываешь ли ты что от нас? У тебя все хорошо? – неожиданно спросила она.
– Все хорошо, Арина Ивановна! Как только смогу позвонить со своего телефона, сразу наберу и вас, и отца, – постаралась успокоить ее Катя и повторила первый вопрос: – Так как он себя чувствует?
– Состояние стабильное, готовят к операции. Вот только доктор сомневается, стоит ли ее делать.
– Почему? Что-то не так? – забеспокоилась Катя.
– Понимаешь... – подбирая нужные слова, Арина Ивановна сделала паузу. – Врачи – не боги. Да, оборудование, умение, практика, золотые руки – это основа. Но пациент, как и доктор, должен быть настроен на положительный результат. А у Саши сейчас настроение на нуле, весь в себе. Потерял интерес к жизни. Я уже и так, и этак пыталась его расшевелить – не получается. А тут еще ты уехала, – вздохнула женщина. – Скучает он. Его бы порадовать чем-нибудь! Новость какую или идею подкинуть, ради которой захочется жить. Невесело все вокруг. Хорошо хоть о твоей последней статье он ничего не знает.
– Ясно... – справившись с некоторой растерянностью, выдохнула Катя. Почему-то она была уверена: не только отец, но и Арина Ивановна останутся в неведении о статье. Выходит, зря. Слишком многое в их семье завязано на медицине. – И как вам статья? – не удержалась она от вопроса.
– Хорошая... Профессор Ладышев и меня когда-то учил. И многих из моих коллег. У нас эта газета по рукам ходит – кто-то принес в ординаторскую.
– И что коллеги сказали?
-Ну...
– Говорите, как есть. Пожалуйста, – почувствовала Катя ее нерешительность.
– Ругают... журналистку, – наконец ответила Арина Ивановна и путано пояснила: – Не ту, которая написала последнюю статью, а ту, какой она была раньше. Говорят: хорошо, что вспомнили о таком человеке. Многие ведь не знали, почему профессор умер. А слухи тогда разные ходили... Зато теперь все только это и обсуждают. Заведующая нашей гинекологией, моя подруга Рада – ты о ней слышала, работала в той больнице и вспомнила кое-какие подробности. И доктора молодого вспомнила. Хороший был доктор, хвалили его... Катя, скажи, это и есть Ладышев? Ну, к которому ты... ушла? – осторожно уточнила она.
– Да, – подтвердила Катя после паузы.
– Я так и подумала. Бедная моя девочка!.. В общем, мы с Радой тебя поддерживаем. Ты правильно поступила: нельзя жить с камнем на душе. И почему ты уехала, я сразу поняла: захотелось побыть одной, прийти в тебя, многое переосмыслить. Не до расспросов и разговоров... Я так за тебя переживаю! – всхлипнула она. – Так рада, что возвращаешься.
– Спасибо, Арина Ивановна! – растроганно прошептала Катя, чувствуя раскаяние: «Какая же я... Все о себе да о себе, а о людях, которые за меня волнуются, даже не подумала!». – Спасибо. Для меня так важны ваши слова.
– А как же иначе? Ты для меня родной человек. Все образуется, -ободрила ее женщина. – Возвращайся быстрее. И папа обрадуется.
– Арина Ивановна, не говорите ему о статье. Лучше... У меня для него сюрприз! И для вас, – желая хоть как-то реабилитироваться, неожиданно для себя самой решилась она: – Я никуда не уезжала. Я здесь, в Минске. Я беременна, Арина Ивановна. Лежу на сохранении.
– Катенька!.. Радость-то какая! Милая, ну почему же ты мне сразу ничего не сказала? Вот это новость! Как же я рада за тебя, за нас! А отец ребенка...
– Арина Ивановна, у меня к вам еще одна просьба: не спрашивайте об отце ребенка. Пожалуйста! – взмолилась Катя.
– Да, да, конечно. Совсем неважно, кто отец... – быстро согласилась та. Чувствовалось, что она пытается осмыслить свалившуюся на нее новость. – Где ты, в какой больнице? Я сейчас же наведу справки через Раду! Тебе же покушать надо привезти!
– Не надо ничего узнавать и привозить тоже не надо, – улыбнулась Катя. – Я лежу у своей подруги в отделении. Все хорошо. Только об одном прошу: пожалуйста, не говорите пока никому, и папе в том числе. Я сама.
– Конечно! Сама и расскажешь! Это же какие положительные эмоции, какой стимул к жизни появится!
– Вы уверены? А если разволнуется?
– Еще как уверена! Я буду рядом, если ты не против.
– Конечно, Арина Ивановна. Куда же мы без вас?.. Извините, мне пора. Я с чужого телефона звоню. После пяти вечера постараюсь быть у отца в больнице.
– Договорились! Я к нему прямо с работы поеду. У нас маршрутка удачно ходит. А как же ты доберешься? Да еще в такой мороз. И можно ли тебе? Как ты себя чувствуешь?
– Все хорошо, не волнуйтесь. Со дня на день выпишут, – успокоила Катя. – А к отцу попрошу друга свозить меня на машине – туда и обратно.
– Это хорошо. Тогда встречаемся в фойе.
– Хорошо. Я наберу вас, когда буду подъезжать.
– Буду ждать. Как я за тебя рада! – произнесла мачеха напоследок.
Прижав руку с телефоном к груди, Катя прислонилась к стене и улыбнулась. Какая же замечательная Арина Ивановна! Как повезло папе!
– ...Веня, привет! – набрала она следующий номер.
– Катька!!! Катька, мать твою! Ты где? Куда пропала?! – тут же завопила трубка. – Никогда в жизни и ни за кого так не переживал! Да я убить тебя готов! Какая же ты сволочь, Катька! Как же я тебя люблю... мерзкая, гадкая, противная сволочь! – закончил он почти нежно.
– Вень, я так соскучилась по твоему голосу, – блаженно улыбаясь, проворковала Проскурина. – Вот сейчас ты ругаешься, а мне так приятно!
– Извращенка! Мучительница, ни капли жалости к окружающим, тебе бы в концлагере работать! Ты хотя бы представляешь, сколько людей тебя ищет?!
– Догадываюсь.
– Догадывается она... Да ничего ты не догадываешься! Я в пять утра домой попал – на границе застряли. Только глаза успел сомкнуть, как звонки один за другим: караул, Проскурина пропала! Объявлена в международный розыск!
– Какой розыск? Какой международный? – напряглась она.
– А такой! СМСками завалили: где Проскурина? Хорошо, что перед поездкой только СМС-роуминг оставил, а так бы разорился всем на звонки отвечать: мне мысленный путь звезды журналистики неведом! Жоржсанд только что приказала найти тебя во что бы то ни стало. Сообщу, что нашлась, может, премию выпишет. Ко Дню Святого Валентина.
– Не надейся. Это не ее праздник, – усмирила его пыл Катя.
– Так и мне он по барабану. Но премия – совсем другое дело... Н-да, похоже, вычеркнули меня из друзей, – обиженно шмыгнул носом Потюня. – Кать, ты совсем умом тронулась или как? – снова сменил он тон и тут же принялся рассуждать: – Нет, не похоже. Из Новинок пациенты не звонят. Не позволено. Разве что сбежала... Или... Ты в самом деле в Германию летала? – вдруг осенило его. -Вот дела... А я тебе тогда не поверил...
– И правильно сделал. Никуда я не летала, Веня. Ты почти угадал, я в больнице. К счастью, не в психиатрической.
– То есть как?!
В трубке что-то треснуло, раздался грохот.
– Вень, ты чего там? – забеспокоилась Катя. – С дуба рухнул?
– С табуретки... Сломалась, – спустя несколько секунд пропыхтел в ответ Потюня. – Придется теперь ремонтировать... Хозяин, зараза, каждую трещинку в мебели переписал. А мебель – старье да развалюхи. Надо тикать с этой квартиры... Вот хотел присесть – и бац! Задницу отбил... Кать, я надеюсь, ты пошутила? Ты где?
– Я не шучу, я в больнице. Со дня своего рождения.
– Все та же инфекция? Вот зараза... Что ж ты молчала? Все волнуются, ищут. Постой... Неужели так худо было, что не могла сообщить? А персонал? Он же обязан родственников оповещать!
– Веня, во-первых, ты – не родственник. Во-вторых, персонал не виноват: я сама не хотела, чтобы знали, где я и что со мной.
– Почему? А кто тогда я? Ну, не родственник. Но верный друг, оруженосец. Неужели не имею права знать и не могу навестить?
– Можешь. Именно поэтому тебе и звоню. Заметь, тебе, а не кому-то другому.
– А раньше не могла?
– Так ты же в Польшу собирался! Зачем расстраивать перед дорогой? В общем, верный друг и оруженосец, у меня к тебе несколько просьб. Первая: для всех ты по-прежнему ничего не знаешь. Просьба номер два: привези, пожалуйста, мобильный телефон. Он остался на Чкалова.
– А как я тебе его привезу? Ключей-то от квартиры у меня нет.
– Отсюда вытекает просьба номер три: сначала тебе придется заехать ко мне в больницу за ключами. Но и это еще не все... – Катя сделала паузу. – Вень, мне обязательно надо вечером попасть в больницу к отцу. С завтрашнего дня карантин по гриппу объявили, посещения будут запрещены.
– Я так понимаю, это просьба номер четыре? – усмехнулся Веня. – Подвезу, куда же я денусь. А тебя отпустят? Это разрешено?
– Не волнуйся. Сбегу по-тихому, никто и не заметит. У меня соседка по палате почти каждый вечер домой сбегает.
– Ну ладно... Хотя... Не знаю, получится ли машину завести: морозище такой, а у меня дизель. К Минску подъезжал – боялся, на ходу замерзнет. Хорошо солярка в баке еще польская, специально не доливал. Пожалуй, даже нет смысла и пытаться заводить. Пусть стоит, пока не потеплеет. С телефоном что-нибудь придумаю, закину в течение дня. А вот подвезти...
– А ты возьми мою машину! – нашлась Катя. – Ключи и документы там же, в квартире, в сумочке.
– А твоя заведется? – засомневался Потюня. – Столько простояла на морозе...
– Заведется! Там аккумулятор новый. После ремонта ни разу не чихнула. Так что бери, пользуйся, пока меня не выпишут.
– Да? Ладно, уговорила. Диктуй адрес больницы...
Продиктовав адрес, Катя попрощалась и побрела к палате.
«Все понемногу возвращается на круги своя. Связь с социумом
в лице Вени восстановлена. Остались Вадим и Нина Георгиевна. Здесь сложнее, но никуда не денешься – рано или поздно придется сообщить. Но сначала отец», – определилась она с приоритетами.
Не успела Катя появиться в дверях, как Марина сообщила, что ее ищет медсестра, и кивнула на стоящую у кровати капельницу.
– Карантин по гриппу с завтрашнего дня, – отдавая телефон, поделилась новостью Катя.
– Ну вот, я так и знала! – расстроилась Тонева и сразу стала кому-то названивать.
Выглянув в коридор, Катя наткнулась на спешащую куда-то медсестру.
– Сейчас отнесу историю начмеду, и будем капельницу ставить. Не уходите никуда, – попросила она на бегу...
«...Значит, Германия, значит, Генрих, – вернулся Ладышев к разговору с Потюней после ухода секретарши. – Логично. Куда еще ей было деваться? – горько усмехнулся он. – Однажды уже съездила к нему в Москву за утешением, – вспомнил он декабрьские события. – Но надо быть честным: и тогда, и сейчас к этому шагу подтолкнул ее я сам. Неужели Вениамин прав, и я опоздал? Почему не помчался к ней сразу, как только статью прочитал?.. Но кто ж знал, чем все обернется, – подумал он с досадой. – Если все было именно так, как рассказывает Веня, то Катя и в самом деле честь и совесть журналистики. И дело не только в моем отце. По отношению к любому другому она точно так же жаждала бы восстановить справедливость и отстаивала свое мнение перед главным редактором. И заявление на увольнение на сей раз – не шантаж, не демарш. Это позиция. Из газеты она теперь точно ушла... И сколько же на нее, бедную, всего навалилось! Еще и инфекцию подцепила... А ведь ей было тяжелее, чем мне. И рядом никого: отец в больнице, близких подруг как таковых нет. Я же в это время думал лишь о себе. Весь испереживался! Ну как же: нашел виновницу прежних бед! Только в чем ее вина? В том, что оказалась пешкой в чужой игре? И где теперь те, кто уговорил ее написать статью, кто подсунул газету отцу, кто отступился, оставив его одного? О них все забыли, в том числе и я... А вот на журналистке отыгрался – нажрался виски и вынес вердикт: вычеркнуть ее из своей жизни».
Спустя две недели Вадим окончательно осознал свои ошибки в отношении Кати. И в сравнении с почти забытыми просчетами молодости они казались гораздо обиднее. Что было, то ушло, прошлое не изменить. Но зачем тогда прошлые ошибки превращать в роковые обстоятельства настоящей жизни? Катя вот тоже ошиблась, априори посчитав себя виноватой. А он своим молчанием как бы подтвердил ее вину. Хотя достаточно было сделать один звонок, найти несколько верных слов, чтобы она поняла: да, ему больно, но это не значит, что он готов поставить точку в их отношениях. Вернется – поговорят, во всем разберутся.
Но он не позвонил, а она в полной уверенности, что ее не простят, не придумала ничего лучшего, как исчезнуть. Глупенькая... Мог ли он не простить ее, если любит?
«Зачем же ты поспешила? Зачем?! – едва не простонал он. – Да еще это досье... Только бы она поверила, что я и сам его не читал...»
Пискнул телефон. СМС. Увы, снова ничего обнадеживающего: до адресата сообщение не дошло и вернулось обратно. Привычно выбрав в функциях повторную отправку, Ладышев замер на секунду... и передумал, вернувшись в основное меню. Бесполезно. Надо найти, встретиться и, глядя в глаза, сказать, что все понял и простил еще в день выхода статьи. Сам готов извиниться. Даже... даже если она летала плакаться в жилетку к Генриху. Ведь вряд ли она посвящала ему стихи...
«Такие стихи не пишут друзьям, не пишут на заказ... Эх, дурак! -в который раз раскаялся он. – Только пусть вернется! Никуда больше от себя не отпущу! Хорошо, что все стало ясно и между нами нет никаких тайн... Хоть бы сегодня ты появилась. Катя, иначе до завтра не доживу... Скоро планерка, – глянул он на часы. – Надо как-то переключиться на работу...»
Заставив себя переместиться ближе к столу, он глянул на монитор, коснулся пальцами мышки, придвинул ноутбук и вдруг зацепился взглядом за листок с цифрами.
«...ты и твои родители не оставили мне выбора!.. Я была от тебя беременна, – остро прорезался в памяти обрывок утреннего разговора с Валерией. Вадим снова отодвинулся от стола. – Беременна... Так, надо вспомнить, сосредоточиться... Последний год перед расставанием Лера почти все время жила у меня. В общежитие заглядывала редко, только переодеться. Так продолжалось до лета, а затем она вдруг стала куда-то пропадать. Что касается беременности ... Я ей уши прожужжал, что хочу жениться, хочу ребенка. Вот появится ребенок – родители и успокоятся. Но Валерия предпочла свой расклад: сначала получить квартиру, а потом расписаться».
Кроме того, ставила еще одно условие: прежде чем она переступит порог квартиры Ладышевых, отец с матерью должны перед ней извиниться. Для Вадима это было неприемлемо. Он метался между своей любовью и родителями, понимал, что не может растопить лед в их отношениях и уж тем более принудить отца и мать просить прощения. Да и за что? За то, что посмели иметь свою точку зрения?
Со временем, конечно, он мог бы догадаться, почему Лера не торопилась выходить за него замуж и отказывалась знакомить со своей дочерью. Но тогда это было ему невдомек, и он, как мог, старался преодолеть жизненные трудности. А тут еще Клюев сообщил, что скоро возвращается со стажировки. Значит, надо искать новое жилье, за которое теперь придется выкладывать круглую сумму, найти подработку. Довольно скоро повезло: устроился дежурантом в институт травматологии. Но и свободного времени почти не осталось. Случалось, что с одной работы галопом мчался на другую, невыспавшийся, голодный. Выручал молодой организм и ясное видение того, во имя чего лишает себя сна, забывает поесть.
Во имя любви.
Последний месяцы дались особенно тяжело. Уставал настолько, что стоило присесть, как тут же засыпал. Из экономии покупал только батон и пакет молока в буфете и проглатывал не замечая. Лера же, как специально, все чаще стала повторять, что у них нет будущего, уходила в себя, плакала. Или почем зря закатывала истерику и без объяснений возвращалась в общежитие. Однажды пропала на несколько дней, не потрудившись что-то объяснить.
Вадим тогда ее искал, ездил в общежитие. А она объявилась как ни в чем не бывало в приподнятом расположении духа и, хохоча, сообщила, что гостила у подруги. Мол, вместе снимали стресс.
С одной стороны, это его успокоило, но с другой – обидело: что за нужда искать утешение на стороне? Ведь именно сейчас, больше чем когда-либо, они нуждаются в поддержке друг друга. Но объективно осознал и свою в том вину: он постоянно занят, они теперь реже видятся. Потому, оказавшись с нею наедине, Вадим напрочь забывал о себе, о своих сомнениях, старался утешить любимую. Готов был исполнить любую ее прихоть! Ведь он мужчина и должен быть сильнее любых обстоятельств.
И все же, как ни старался, никак не мог избавиться от ощущения: тучи сгущаются, вот-вот грянет гром, случится что-то ужасное. Возможно, уже случилось. От таких мыслей опускались руки. Но ненадолго.
«Идти вперед и не останавливаться! Не раскисать!» – именно этому учил его отец.
Накануне последнего совместного дежурства вдруг все резко изменилось. Лера повеселела, ожила, приободрилась. На выходные собралась к родителям, что стало для Вадима неожиданностью: только вчера они планировали вместе заняться поисками квартиры. Но, подумав, он решил: так даже лучше, ей действительно надо отвлечься, побыть с ребенком. А он сам поищет жилье и снова попытается поговорить с родителями, так как свято верил: вот-вот все образуется, и профессорская семья наконец воссоединится.
Но Лера уже жила своими планами. Во всяком случае Вадиму она не сказала ни слова о том, что съезжает из общежития в выделенную ей квартиру. Кстати, как и о том, что взяла отпуск. Это позже выяснится, что к тому времени и замуж собралась, и была беременна.
И вот только сейчас он узнал: беременна от него...
«Что же получается? – Ладышев встал с места, дошел до окна, вновь вернулся к столу. Но садиться не стал – принялся нервно мерить шагами кабинет. – Почему тогда она молчала столько лет?! Что с ребенком? Надо позвонить! – схватил он телефон, но тут же себя остановил: – Стоп! Спокойно!.. Ведь она не сказала, когда была от меня беременна. Возможно, гораздо раньше... Помнится, Андрею когда-то говорила, вышла замуж за отца ребенка... За отца дочери? Но она никогда о нем не рассказывала. Как же звали девочку? – напряг он память. – Соня? Софья? Точно, София... Ей сейчас лет четырнадцать-пятнадцать... А вдруг она выходила замуж, будучи от меня беременной? Если так, значит, встречаясь со мной, Лера параллельно встречалась и с ним? Иначе как бы она объяснила, откуда взялась беременность?.. Нет, не может быть... Ведь это подло – не сказать мне, обмануть его... И это не телефонный разговор... – усилием воли Ладышев усадил себя в кресло, пододвинул ноутбук, попытался что-то прочитать на мониторе, но переключиться не удалось. Нервное перевозбуждение от осознания факта, что у него, возможно, есть ребенок, одерживало верх. – Но если речь о том ребенке и он мой... Сколько ему? Лет десять? Мальчик? Девочка? Наверное, все-таки мальчик... Как она его назвала?»
Чем дальше развивал Вадим эту мысль, тем чаще стучало сердце. Наконец ритм достиг крайнего предела, и душу захлестнуло такой эмоциональной волной, что невмоготу стало дышать. От нехватки воздуха он вскочил, дернул ворот свитера и, обессиленный, рухнул в кресло.
«Ребенок! Мой ребенок! У меня, возможно, есть ребенок!» – гулко стучало в мозгу.
Вероятно, так реагирует большинство мужчин на подобную новость. Особенно если она долгожданна, если давно созрел к отцовству. Это – как приз, как награда, как чудо из чудес.
Пережив мгновение чистейшего умопомешательства, Вадим быстро пришел в себя и хладнокровно пресек готовую не в меру разгуляться фантазию.
Слишком многое не позволяло ему испытать радость осознания отцовства в полной мере.
«Она сказала, что была беременна, но о ребенке – ни слова... Выходит, его нет? – внутри похолодело, радость ушла. – Скорее всего... Если бы он был жив, она сказала бы об этом иначе, – уже более спокойно подвел итог своим предположениям Вадим. – Обидно... Все могло быть совсем по-другому, в этом Лера права, – уголки губ непроизвольно дернулись, как бывает, когда человек сильно расстроен и готов заплакать. – Хватит с меня на сегодня!.. Эх, Лера, Лера... Не было у тебя ни любви, ни правды – сплошная ложь. И мне врала, и другому. И сейчас запросто можешь обмануть. Во имя чего? – помрачнел он. – Такие, как ты, продумывают цель заранее, и тогда причина на самом деле была не в моих родителях... Что же сейчас заставило тебя рассказывать басни о беременности? Что изменилось?.. Сейчас проверим, – он снова придвинулся к ноутбуку. – Итак, Лежнивец Валерия Петровна», – быстро набрал он в поисковике.
Спустя несколько секунд экран заполнился ссылками на источники, в которых фигурировала искомая фамилия. Но лишь в нескольких из них упоминалась сама Валерия. В основном речь шла о Лежнивце Петре Аркадьевиче, на сегодняшний день бывшем министре.
«Так вот где собака зарыта! – усмехнулся Вадим. – Что-то мне подсказывает: дело не только в газетной статье. Статус супруга изменился: министр стал пенсионером... Эх, Лера! Век бы тебя не видеть и не слышать, но придется встретиться. Надо все узнать о беременности хотя бы для того, чтобы успокоиться: иллюзии на тему отцовства ни к чему хорошему не приводят. Никогда не думал, что окажусь в роли несостоявшегося папаши... Хватит... Работать!» – неожиданно рассердился он на себя, бросил листок с цифрами в ящик стола и с грохотом его задвинул.
Словно попытался заблокировать мешавшие сосредоточиться мысли...
3.
Ближе к полудню Веня позвонил на телефон Маринки и попросил Катю спуститься в холл.
Узнать его было непросто: вместо пуховика, которым он так гордился (в прошлом году купил на распродаже в Польше за четверть первоначальной цены), вырядился в видавшую виды толстую дубленку. Пусть не презентабельную, зато теплую, ветроморозонепробиваемую. Пижонскую трикотажную шапочку с огромным помпоном также сменил на старую меховую с опущенными ушами.
– Ну привет, мать! – бросив кожаные перчатки внутрь шапки, Веня переложил ее на колени и освободил соседнее кресло. – Дай буську! – нагнулся и чмокнул Катю в щеку вытянутыми в трубочку губами. – Рассказывай, как тебя угораздило. Насколько я понял из этой наглядной агитации, – кивнул он на стену, изобилующую стендами, – причина твоей хворобы вовсе не в кишечном вирусе? Не инфекционка, да и гастрито-колиты здесь не лечат.
– Какой ты продвинутый в плане медицины! – улыбнулась Катя.
«Соскучилась», – вдруг поняла она.
На душе сразу потеплело.
– А то! Все кругом периодически хворают, никуда от этого не денешься. Ладно, выкладывай. Можешь по секрету, никому не сдам. Ты же меня знаешь.
Проскурина снова улыбнулась. Потюня и в самом деле умел хранить тайны. Но, увы, лишь те, в которых заинтересован лично. К примеру, о каждой его новой пассии, а уж тем более о факте появления на свет очередного отпрыска, народ в редакции узнавал постфактум, или когда пассия успевала кануть в Лету, или когда в бухгалтерию поступал исполнительный лист.
– Ну? – нетерпеливо заерзал он на стуле. – Не томи. Серьезное что?
– Серьезней некуда, – опустила глаза Катя и многозначительно умолкла.
– Не... Не верю, – внимательно всмотревшись в ее лицо, покрутил головой Потюня. – На несчастную ты не тянешь: лыба с лица не сходит. Давай признавайся как на духу. Хоть скажи, в каком отделении.
– В женском, – лукаво улыбнулась Проскурина.
– Ясно, что не в мужском, – хмыкнул Веня. – В гинекологии, что ли? Мне почему-то так в голову и стукнуло. Мои бывшие тоже, бывало, лежали на сохранении... – слова вдруг замерли у него на губах. – Катька... Катька, так ты тоже того? Беременная, что ли?! -осенило его. – Вот это да! Вот это новость!
– Какой ты просвещенный в женских делах, Вень! – рассмеялась Проскурина. – У меня иногда такое впечатление, что о женских состояниях ты знаешь все! Ну, почти все!
– А то! – загордился Потюня. – С вами поведешься – еще не того наберешься! Ну и почему ты в больнице? Что-то не так?
– Все так, Веня. Но... нервы, токсикоз, поздняя беременность. В общем, скажем, решила подстраховаться, потому и в больнице. Ты ведь знал, как я хотела ребенка.
– Знал. Ну слава Богу! Только почему никому не сказала, где ты? – недоуменно свел он брови. – А... Понял. Боишься, чтобы не сглазили, – сам ответил он на свой вопрос.
– Возможно... – не стала разубеждать его Катя.
На самом деле ее это волновало меньше всего – как-то не верилось во всякие псевдонаучные заморочки. Хотя, если послушать Маринку, в ее состоянии все надо учитывать.
– ...Но больше хотела отдохнуть ото всех, уйти от расспросов. А то стоит только кому-то узнать – сразу начнется: какой срок, когда рожать, кто отец ребенка?
– И кто отец ребенка? – мигом подхватил Потюня.
– А вот сей вопрос я оставлю без ответа. Это мое сугубо личное дело. И мой ребенок.
– Как знаешь, – вздохнул Веня и ворчливо добавил: – Кстати, я с ним утром по телефону разговаривал.
– С кем? – недоуменно вскинула глаза Катя.
– С полуолигархом твоим.
Сердце екнуло: Вадим звонил Вене? Для чего?
– Откуда у тебя его номер?
– Правильнее будет спросить, откуда у него мой номер, -хмыкнул Потюня. – Сутки за рулем, только под утро в кровать попал. Спать жуть как хотелось, а тут Жоржсанд звонком подняла. Поговорили. Понял, что проснулся. Заодно решил проверить все незнакомые номера, с которых звонили. Ну, сама понимаешь: вдруг заказчик какой на съемку? Так и нарвался на твоего... Лады-шева, – припомнил он.
– Ему понадобились фотографии?
– Если бы... Ты понадобилась, о тебе спрашивал. Ищет тебя. Сказать ему, где ты?
Кате потребовалось время, чтобы осмыслить новость: ее ищет Вадим.
«Ищет... – от осознания этого не просто потеплело на душе, горячая волна пронеслась по телу, стало жарко. – Но если Веня скажет Вадиму о больнице, тому не составит труда узнать диагноз. Той же Ольге позвонит... Нет, так будет нечестно. До встречи и разговора начистоту он не должен ничего знать о беременности».
– Не стоит, – не без труда ответила она. – Выпишусь – сама позвоню.
– Понятно. Значит, отец ребенка не он, – сделал Веня глубокомысленный вывод. – И явно не Виталик... С этим я пересекся на границе, когда из Польши возвращался. С Алиской был. Похоже, счастливы.
– Вот видишь, ты сам ответил на все вопросы. Во всяком случае
– кто не может быть отцом ребенка, – опустила глаза Катя.
– И кто тогда? – озадачился Потюня. – Твой друг немец? Никого другого рядом с тобой в последнее время не наблюдалось. Разведка донесла бы.
– Насмешил... Генрих – друг и только. И вообще, Вень, хп.п и Давай ближе к делу.
– Как скажешь, – согласился тот. – Говори, чем могу помочь.
– Вот, – протянула она связку ключей. – Сигнализации нет. Документы на машину и ключи лежат в сумочке. Сумочка в прихожей рядом с телефоном. Машиной можешь пользоваться, пока меня не выпишут.
-А когда тебя выпишут? – заинтересовался Веня. – Морозы пару дней точно продержатся.
– До конца недели, надеюсь, выпишут. Так что пока пользуйся, успокоила Проскурина. – С одним условием: если мне понадобиться куда-то съездить, тебе придется свозить.
– Не вопрос. Всегда пожалуйста. Только заранее предупреждай
– Предупреждаю: сегодня в семнадцать буду ждать тебя на этом месте. Поедем к отцу. Его на днях оперируют... Ах да, чуть не забыла! – встрепенулась она. – Привезешь телефон и подзарядку! Телефон – в сумочке с документами, подзарядка – на кухне. А еще
– Катя на секунду задумалась. – Верхнюю одежду и обувь я сдала, так что захватишь все это в квартире. Джинсы найдешь в шкафу в спальне, там и свитер какой-нибудь посмотри. Меховые полусапожки стоят в прихожей. Ну и курточка горнолыжная там висит.
– Ключи, документы, телефон с подзарядкой, одежда, повторил Веня неуверенно. – Что-нибудь обязательно забуду.
– Я тебя научу, как не забыть. Ключи и документы ты и так возмешь, для тебя это жизненно необходимо. Теперь запомни цифру пять: к пяти часам подъехать. Далее считаем: телефон, подзарядка, джинсы, свитер, обувь, куртка – шесть. Итого – пятьдесят шесть
– Ну и что? Все равно забуду, – пробубнил Веня.
– Не забудешь. Подумай, какие у тебя ассоциации с эти ш рой?
– Пятьдесят шесть? – сделал он паузу. – Вспомнил! Старшей сестре недавно пятьдесят шесть исполнилось. Год назад на пенсию вышла.
– У вас такая большая разница? – удивилась Катя, зная, что Веня не намного ее старше.
– Так я поскребыш! – тут же довольно заулыбался тот. Три сестры у меня. Мамке моей, героине, за сорок было, когда родился.
– Ты никогда не рассказывал. И кто сестры?
– Одна – продавщица, вторая – швея, третья – на пенсии. Сиделкой подрабатывает. Я ведь из трудовой семьи. Говорят, четвертый ребенок в семье – самый талантливый, – расплылся он в самодовольной улыбке. – Так что приходится соответствовать и отрабатывать надежды всего семейства. После смерти отца они меня всем миром учили, помогали, кто чем мог.
– Дружная семейка. Теперь понимаю, отчего ты такой плодовитый, – улыбнулась Катя. – Отец-героин.
– Героин, – Потюня невесело усмехнулся. – Вот только у моих деток мамки разные... Ладно, пора отчаливать. Хорошо – такси попросил не уезжать: попробуй отсюда в такой мороз выбраться! Сорок минут машину ждал! Еще и твою чего доброго «прикуривать» придется. Ну, чао, бамбино! Буду в пять.
Глядя вслед сбегающему с крыльца Вене, Катя задумалась. Хорошо, когда в семье много детей. Сама не раз просила у родителей братика или сестричку. Ведь насколько сейчас все воспринималось бы легче, будь рядом родная душа!
«И Вадим один. И тоже небось мечтал о брате или сестре. Пока у него есть, слава Богу, Нина Георгиевна, но случись с ней что – один как перст останется. Надо делать выводы из чужих недоработок. И, чего бы то ни стоило, у меня обязательно будут еще дети! Двое, а лучше трое! И неважно, если от разных отцов! Мамка – это главнее... Ты не будешь скучать, обещаю!» – улыбнулась она, приложив ладонь к животу.
