Текст книги "Бесконечность любви, бесконечность печали"

Автор книги: Наталья Батракова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

–      Ну что вы, Светлана Валентиновна, какие долги? – Валерия непонимающе пожала плечами. – Мы – коллеги. Кому как не нам помогать друг другу? Мне пора, – взглянула она на часы. – Еще в свою больницу вернуться, посмотреть, все ли подготовили. С двенадцати ночи больных повезут.

–      Ехали бы лучше домой, Валерия Петровна. У вас такой усталый вид! Глаза красные, – посочувствовала Якушева. – Неровен час

–      заболеете. Кто тогда лечить будет?

–      Некогда мне болеть. Вы же слышали, какого мнения о нас наверху: мы с вами – едва ли не бездельники.

–      Увы, – поддержала ее коллега и предложила: – Давайте я вас провожу. Тем более ваша одежда у меня в кабинете, а Людмила Семеновна просила ее не ждать, у них там личное. Насколько я поняла, Ладышев – жених ее дочери, – поделилась она шепотом.

«Так вот где собака зарыта! – у Лежнивец дыхание в зобу сперло.

–      Да здесь уже не коррупцией, а семейным бизнесом попахивает!»

–      А вы давно с этим Ладышевым знакомы? – неожиданно поинтересовалась начмед.

–      Давно. Когда-то работали в одной больнице. С тех пор виделись пару раз. Теперь он бизнесмен, – пояснила она. – Случайная встреча.

–      Вы такая расстроенная от него вышли! – как оказалось, Лежнивец не удалось скрыть от глаз Якушевой свое состояние. – Что-то случилось?

–      Хотелось ему помочь, но... Как бы правильно выразиться... Похоже, он действительно тяжело болен. Отказался. Притом категорично. Некоторая неадекватность присутствует.

–      Не удивительно! Столько дней в реанимации, едва вытащили... Пожалуй, вы правы, – после небольшого раздумья продолжила начмед. – Нездоровая реакция. Подозрительная... Не расстраивайтесь. Представляю, что было бы, если бы мы его уплотнили, а тут еще Балай, – понизила она голос и пожаловалась: – Сложно работать в такой должности да еще в незнакомом городе: куда ни ступи – чьи-то протеже. А подсказать некому. Я ведь из Гомеля. Мужа избрали депутатом, и мне пришлось ехать следом, как декабристке, – женщина деланно вздохнула.

«Ага, бедняжка, – усмехнулась про себя Лежнивец. – Декабристка, как же... С мужем-депутатом любая декабристкой станет... А с вами, Светлана Валентиновна, имеет смысл дружить... К тому же, судя по всему, вы не искушены в интригах, что радует».

–      Вообще-то я всю жизнь за ним езжу, с самого окончания им Го-рецкой академии. Его по распределению на периферию в Гомельскую область направили, после Чернобыля уже, – продолжила Якушева. – Как медик понимала, что жить там – вредить здоровью, но карьера мужа главнее. Вот так и доросли до депутатства, – добавила она с гордостью. – А муж у меня заботливый: почти год мне в Минске место подыскивал. Страшно было: из завотделением сразу в начмеды в столице, – простодушно выбалтывала она. – Но муж сказал: надо! Дети, опять же, поддержали. Если честно, давно в Минск мечтала перебраться. И поступала когда-то в Минский мед, но училась в Гродно. А вы где учились?

–      В Витебске, – коротко ответила Лежнивец.

«Круто! Из какого-то Мухосранска – начмедом в столицу! – продолжала она размышлять. – Уж кому, как не мне, знать всю подноготную назначений на подобную должность. С помощью мужа далеко пойдет. А может, и не пойдет, это как карта ляжет. Но в силу потенциальной полезности к ней стоит втереться в доверие. И в силу болтливости».

–      Вы звоните, если что, спрашивайте, консультируйтесь. Не стесняйтесь. Вот, – уже в кабинете, набросив на плечи шубу, протянула визитку Валерия Петровна. – Я здесь все и обо всех знаю. Во всяком случае чем смогу, помогу, – произнесла она довольно высокомерно, чего, впрочем, коллега не уловила.

–      Спасибо! – обрадовалась Якушева. – И вы звоните! – черканула она номер мобильного на найденном в кармане рецептурном бланке. – Извините, визитками еще не обзавелась.

–      Дальше не провожайте, я знаю дорогу. До свидания!

«Итак, что мы имеем против Балай? – быстро двигаясь по коридорам к приемному покою, подбивала итог Лежнивец. – А ведь мI юго уже имеем! – злорадно усмехнулась она. – Надо срочно разыскать Александра! Как же его фамилия?.. Нет, не могу вспомнить»,

раздраженно констатировала она и тут же обратила внимание на женщину у окна.

Завидев ее, та мгновенно отпрянула в тень. Лежнивец нахмурилась.

«Явно из больных и явно хочет выскользнуть из корпуса. А вдруг Балай ее застукает? Позвонить Якушевой, предупредить? Нет, не мое дело. Пускай сама следит за дисциплиной на своей территории. А вот у себя надо обязательно проверить вход через приемный покой. Все они одним миром мазаны – и доктора, и больные, и охранники. Вот прямо сейчас и проверю, – взглянула она на часы, показывавшие почти семь, и тут же мысленно себя похвалила: – Умница, что не отпустила водителя».

Едва за Лерой закрылась дверь, Вадим тут же рухнул на отозвавшуюся громким скрипом кровать. Хотел лишь присесть, однако, ноги не выдержали, подкосились.

«Ничего не хочу, ни есть, ни пить... – уткнулся он носом в подушку. – Ни видеть, ни слышать никого...»

Только он так подумал, как в дверь постучали – громко, требовательно, как бы предупреждая: хотите вы того или нет, но мне надо войти. И вошли. Ладышев даже не успел отреагировать.

–      Вадим Сергеевич? – донесся елейный голос, заставивший вздрогнуть.

«А эту какой леший принес?» – едва не простонал он, поймав себя на желании нырнуть с головой под одеяло. Сил на выдворение очередной нежеланной посетительницы не осталось.

–      Ну что же вы себя не бережете? Не оповестили, что больны. Мы бы с Кирочкой позаботились... – до тошноты сладко пропела она. – Вадим Сергеевич? Вы спите? Плохо себя чувствуете? – забеспокоилась Балай, не дождавшись реакции. – Я позову врача...

–      Не надо, – наконец негромко отозвался Вадим. – И... да, я сплю.

–      Хотите сказать, я не вовремя? – в голосе Людмилы Семеновны послышались нотки уязвленного самолюбия. – Н-да, а я-то надеялась... Кстати, не лгите: от вас только что вышла посетительница. Честно говоря, не знала, что вы знакомы с Лежнивец. И знакомы настолько, что, бросив в период эпидемии свою больницу на произвол судьбы, она полетела к вам! – добавила она возмущенно.

«Замолчала бы! – внутренне сжался Вадим, почувствовав, что одно желание у него все-таки появилось – выставить за дверь и Балай. Точно также, как несколько минут назад Валерию.

Он демонстративно скинул шлепанцы, забросил ноги на кровать, улегся на спину и уставился в потолок, явно и недвусмысленно дав понять: оставьте меня в покое!

Но Людмила Семеновна прикинулась недогадливой: подтянула к кровати стул, присела. Отступать без боя – не в ее правилах.

–      Я вас понимаю, Вадим Сергеевич: мы не очень хорошо расстались накануне Нового года. Но ведь столько воды утекло, столько всего случилось. Одна статья о вашем отце чего стоит... – продолжила она. – Не скрою, я была очень обижена вашим поведением, но, узнав, что вы больны, тут же обо всем забыла и решила навестить. Вы для нас с Кирочкой – не чужой человек. Мы...

Вадим скривился. Скорее всего, со стороны Балай это попытка примирения, и, не случись демарша с пересмотром итогов аукциона, Ладышев снизошел бы до короткого «спасибо». Правила дипломатии: если к тебе с реверансом – ты обязан ответить тем же. Хотя бы улыбнуться, пожать протянутую руку и уйти. Никто и ничто не принуждает к дальнейшему диалогу, и это хорошо понимают обе стороны.

Но даже в дипломатии бывают исключения, когда, несмотря на все предпринимаемые одной стороной усилия, вторая ни при каких обстоятельствах не подаст руки. Потому что слишком лжива улыбка, потому что в протянутой для рукопожатия ладони может оказаться ловко запрятанное лезвие бритвы... И Балай принадлежала именно к такой категории лиц. С ней лучше совсем не связываться, но если уж по неосторожности вляпался, то уясни как можно раньше: перед тобой враг.

–      У вас определенно болезненное состояние, – изобразила сочувствие Людмила Семеновна. Вадим сморщился еще сильнее. Внутри уже все закипало от негодования, так и подмывало вскочить с кровати и вытолкать эту дешевую лгунью за дверь. – Вас необходимо перевести в другую больницу, под наблюдение опытного пульмонолога, – между тем деловым тоном продолжила Балай. – Эта больница – не вашего уровня, не вашего положения. И реабилитация после болезни должна быть...

–      Людмила Семеновна, я не нуждаюсь в вашей заботе, – процедил Ладышев сквозь зубы. – Прошу вас покинуть палату. Даю минуту, – почти прорычал он.

Уловив угрозу не столько в словах, сколько в моментально изменившейся мимике (в лице его на самом деле проступило нечто звериное), Балай опасливо отпрянула, нахмурилась. Затем быстро встала и поспешила к двери.

...А вы не просто больны. Вы – ненормальный! – отойдя на безопасное расстояние, прошипела она. – У вас приступ шизофрении! Я потребую психиатрическую экспертизу! Ох, как ны пожалеете! – окончательно осмелев, повысила она голос, но, уловив его поползновение встать с кровати, резко дернула ручку, выскочила в коридор и побежала прочь.

Лишь достигнув лестницы, Балай обернулась. Никто за ней не гнался. Остановившись, она прислонилась к стене перевести дух, успокоиться и решить, что делать дальше. Впервые в жизни ей пришлось в прямом смысле позорно бежать с поля боя! Желая реабилитироваться, уязвленное самолюбие за пару секунд сгенерировало в себе столько злобы и ненависти, что силы организма, едва пережившего экстремальную физическую нагрузку, вдруг зашкалило. Почувствовав головокружение и сильнейшую пульсацию в висках, она закрыла глаза и... стала медленно оседать на пол. Рука лихорадочно потянулась к сумке в поисках заветного пакетика с таблетками.

–      Людмила Семеновна, что с вами? – донесся откуда-то голос начмеда. Быстро зацокали каблучки. – Что с вами? Сердце? – обеспокоенно спросили уже рядом. – На помощь!

Почти сразу раздался топот, кто-то заботливо помог Балай подняться, кто-то подставил плечо, перекинул ее руку вокруг шеи.

–      В ординаторскую. Вот так, аккуратненько...

Спустя минуту Балай лежала на диване, вокруг которого суетились медработники: измеряли давление, кому-то звонили, требуя срочную кардиограмму.

–      У вас гипертонический криз, – наконец вынесла вердикт Якушева. – Хорошо, что я решила за вами вернуться, как чувствовала.

–      Пройдет, – попыталась отмахнуться Балай, хотя на самом деле основания для беспокойства имелись. Гипертония преследовала ее давно, лет десять минимум. Но вот такое случилось впервые. Придется отнестись к здоровью серьезнее. – Скажите, кто заведует отделением, где лежит Ладышев? – неожиданно сменила она тему.

–      Арина Ивановна Семенова. А что такое? – заволновалась начмед. – У больного...

–      Насколько мне показалось, там требуется дополнительная терапия, – перебила ее Балай. – Однозначно нужен психиатр. С Семеновой можно поговорить?

–      Нет, она ушла минут десять назад. Мужа из кардиоцентра еще днем выписали, а она только сейчас за ним поехала. Уже начало восьмого, – попыталась Якушева защитить доктора, предчувствуя негативную реакцию важной персоны.

–      Плохо! – выразила та свое недовольство. – Она ничего такого за ним не замечала? Не делилась?

–      Нет... Но... Несколько минут назад я уже слышала нечто подобное от Валерии Петровны Лежнивец. Дело в том, что когда-то они работали в одной больнице, и вот сейчас она хотела ему помочь как бывшему коллеге. Но он отнесся к этому неадекватно и, насколько я поняла... выставил ее за дверь.

«Как и меня, – криво усмехнулась Балай. – Интересно, когда же они работали вместе?»

– Значит, не мне одной показалось, – с напускной озабоченностью произнесла Людмила Семеновна. – Предупредите дежурного врача о неадекватном поведении больного. Завтра я этим сама займусь...

Вадим, истощенный морально и физически, после ухода Балай долго бездвижно лежал на кровати.

«...Надо отсюда бежать, – решил он. – Выздоровеешь с такими гостями! Дома долечиться можно, хотя и не совсем правильно: потребуются анализы, обследования. Ребят напрягать не хочется... А не полететь ли мне в Германию? – осенило его. – И долечусь, и Хильду навещу. Не звонил с того самого дня, как заболел. Даже стыдно...»

Спустя минуту он уже разговаривал с Хильдой. Вопрос решился мгновенно: она, обеспокоенная новостью о его болезни, тут же предложила клинику. Обо всем договорившись, Ладышев заказал билет до Франкфурта, связался с Поляченко и, не вдаваясь в подробности, попросил его сегодня не навещать, а приехать к приемному покою завтра к семи утра. С какой-нибудь теплой одеждой. Дождавшись вечернего обхода дежурного врача, посматривавшего на него настороженно, и медсестры с уколом, Вадим закрыл дверь на ключ, присел на кровать и взял в руки стаканчик с таблетками. К уже привычным, назначение которых, как медик, он одобрил, прибавилась еще одна.

«Что это? – покрутил он в руках таблетку. Идти в ординаторскую и уточнять у дежурного врача не имело смысла. В любом случае в Германии скорректируют и схему лечения, и назначения.

«Черт с ней», – решил Вадим, пошел в санузел, спустил таблетку в унитаз и принялся собирать нехитрые пожитки обитателя больничной палаты.

«Заявление надо бы написать, – подумал он в конце сборов. -за то, что сбежал, заведующую по головке не погладят. Приятная, добрая женщина – не хочется ее подставлять... И хорошо бы иметь на руках копии обследований и анализов, – вспомнил он уже в кровати. – Здесь без Андрея не обойтись. Но тогда подставлю и это под удар: заподозрят в сговоре. Не буду пока звонить, завтра из аэропорта наберу, попрошу по возможности выслать копии по электронке. Хотя, собственно, большой нужды в них нет: тамошние врачи нашим не больно доверяют. Разве что для отслеживания динамики пригодятся... Так, теперь спать, – приказал он себе и закрыл глаза. – Утро вечера мудренее...»

Катя стояла у окна в коридоре, ведущем в приемный покой, и ждала Венечку. Пять минут назад больницу покинула Арина Ивановна, а он все не ехал, хотя клятвенно обещал быть ровно к половине седьмого вечера, максимум к семи. И телефон недоступен. А ее ждут в нотариате на другом конце города для подписания брачного контракта. Опаздывать никак нельзя, даже лучше бы приехать пораньше. И не только потому, что адвокатам с трудом удалось уговорить нотариуса задержаться на работе. Хотелось еще иметь запас времени, чтобы хоть бегло прочитать контракт. Надежде она доверяла, но не привыкла подписывать документы не глядя. Сказывался журналистский опыт, когда за каждое напечатанное слово приходилось отвечать.

Несмотря на карантин, в коридоре было достаточно оживленно, за спиной постоянно слышались шаги. Чтобы хоть как-то разнообразить нервное ожидание, Катя припомнила давно забытое занятие студенческих лет: вслепую по звуку шагов пыталась выстроить психологический портрет проходивших мимо людей.

Отличать медработников от таких же, как сама, нарушителей карантинного режима она научилась довольно быстро. Первые передвигались уверенно: цокали каблуками, топали, шумели, не таясь разговаривали по телефону. Вторые старались прошмыгнуть как можно тише и незаметнее: останавливались, прислушиваясь, прятались в укромных уголках, дожидались, пока стихнут чужие шаги и погаснет лампа под потолком. Лампа была с датчиком: включалась, как только кто-то открывал дверь приемного покоя или приближался со стороны лечебных корпусов. Стоило ей погаснуть – и затаившийся пациент торопливо бежал к двери.

Впрочем, все эти меры предосторожности были явно избыточны: здесь никому и в голову не пришло бы останавливать нарушителей. В этот час, как поняла Катя, существовал негласный уговор между больными и медперсоналом: никто никого не видит и не слышит. Ведь все люди и понимают: бывают экстренные ситуации, когда требуется покинуть лечебное заведение. Главное – не наглеть. Переодеться можно в туалете приемного покоя, медперсонал тоже на это закрывает глаза. К тому же работы у него в самом деле невпроворот: постоянно кого-то подвозит скорая, люди входят, выходят. Именно по этой причине вечером туда можно попасть беспрепятственно. Ну а если вдруг кому-то не повезет и нарвется на проверку, то за нарушение режима сам и ответит.

Вот и Катя в ожидании Потюни вела себя строго по неписаным правилам: выключив звук в телефоне, на цыпочках перебегала от окна в тень, если слышались чьи-то шаги.

Вдалеке зацокали женские каблуки-шпильки, похоже, с прохудившимися набойками, ибо металлические стержни звонко постукивали по цементным плитам. При этом дама шагала размеренно, можно сказать, по-хозяйски. Обычно так ходят люди, наделенные властью.

«Кто-то из администрации, – предположила Катя. – Медперсонал рангом ниже вечно куда-то спешит. Не мешает найти местечко поукромнее».

Несмотря на опасность быть застигнутой, чтобы убедиться в своих предположениях, она решила хоть одним глазком взглянуть на обладательницу каблуков и осталась у окна. Дождавшись, пока женщина окажется за спиной, Катя оглянулась и... тут же шмыгнула в тень. Благо вовремя погасла лампа у входа в приемный покой, а на подходившую даму датчик еще не среагировал.

«Лежнивец! Что она здесь делает, это же не ее больница?!» – недоумевала Проскурина.

Перед глазами тут же промелькнула сцена из недавнего прошлого: Вадим подхватывает на руки Валерию Петровну, несет ее вверх по ступенькам, а она, склонив голову ему на плечо, насмешливо смотрит на Катю... Быстро-быстро застучало сердце, в ушах зашумело, закружилась голова. В одно мгновение стало так дурно, что пришлось крепко вцепиться в трубу отопления, протянувшуюся вдоль стены.

Но руку пришлось быстро отдернуть: горячий металл обжигал еще одно напоминание о той, предыдущей, больнице, об аварии с отоплением. Навернулась слеза... Лишь через несколько минут она взяла себя в руки и снова подошла к подоконнику.

Наконец в кармане завибрировал мобильник.

«Потюня!» – прочитала она.

–      Катя, ты извини, но мне до тебя еще минут пятнадцать, не меньше, – виновато засопел тот в трубку. Послышался резкий звук сигнала, вслед за ним недовольное чертыхание. – Вот, так спешу, что едва в аварию не попал... Только выехал из редакции. Жоржсанд совещание устроила в конце дня. Так что мчу. Или мчусь? -задался он вопросом, чтобы смягчить ситуацию.

–      Вень, ну нельзя же так: предупредил бы – я такси вызвала бы, принялась она его отчитывать.

–      Да я понятия не имел о совещании! Заскочил на минутку – тут меня и сцапали, – стал оправдываться Потюня. – А телефоны с некоторых пор наша начальница отключать заставляет. Ее даже режим «без звука» не устраивает, представляешь? За дисциплину взялась. Вот вернешься в редакцию – на своей шкурке прочувствуешь. Так мчу или мчусь? – напомнил он.

–      Мчусь, – Катя вздохнула. – Ладно. Жду со стороны приемного покоя, как договаривались. Только будь поаккуратнее на дороге, у меня не осталось ни одной лишней минутки.

«Все равно опоздаю», – глянув на часы, расстроилась она и, чтобы чем-то себя занять, снова стала прислушиваться к шагам.

К разным, в основном медперсонала. И вдруг послышались совершенно другие – торопливые, нервозные.

«Женщина, – идентифицировала Катя. – Грузная, в возрасте, явно чем-то недовольная. В перестуке каблуков – а это, как ни странно для зимы, снова шпильки – почему-то звучит угроза. Видно, зла на кого-то, на ходу строит план мести».

Чтобы проверить предположение, она опять обернулась и... впала в ступор. Двигавшаяся по коридору Людмила Семеновна Балай явно обладала магической силой: невозможно ни взгляд от нее оторвать, ни опять повернуться к окну, ни отбежать в тень. Ну прямо зловещий персонаж из мрачной сказки: развевающиеся полы норковой шубы, из-под которой мелькают щиколотки в полусапожках на шпильке, сведенные к переносице брови, напряженное лицо с хищным носом-клювом, высокий начес, делавший голову гораздо крупнее. Тень, которую, летя по коридору, отбрасывала дама, еще страшнее: она то вырастала впереди, то растягивалась до неправдоподобных размеров сзади. Впечатление усилила в очередной раз погасшая под потолком лампа...

У Кати по спине побежали мурашки, мысли застопорились, нараставший ужас сдавил дыхание... К счастью, занятая своими черными думами Балай никого и ничего вокруг не замечала. Скрипнула дверная ручка, в последний раз цокнули по цементному полу шпильки, зловещая тень скрылась вслед за своей хозяйкой.

–      Подъезжаю, выходи, – сообщил Потюня в машинально прижатый к уху мобильник.

«А вдруг они обе задержались в приемном покое? – со страхом подумала Катя, подхватив с пола пакет с верхней одеждой. – Только бы не попасться им на глаза!»

К счастью, за дверью хоть и было многолюдно, но ни Лежнивец, ни Балай она не заметила. Быстро переоделась в туалете и спустя некоторое время села к Венечке в машину.

–      Еще раз извини, – виновато пробурчал тот. – Помчали?

–      Помчали, – обреченно согласилась Катя и посмотрела на часы.

Придется предупредить Надежду, что опаздывает.

–      Надя? Это я. Не успеваю...

–      Не спеши, – перебила ее адвокат. – Сама собралась тебе звонить: отменяется нотариат. Проскурин свалился с температурой. Только что твоя бывшая подружка сообщила адвокату. Грипп, будь он неладен. Жаль. Надеялась сегодня покончить с твоим делом.

Услышав новость, Катя расстроилась, но при этом ее мысли почти сразу переключились на Виталика, который болел редко, но, как большинство мужчин, метко. И высокую температуру переносил с трудом: становился беспомощным, капризным, закатывал глаза, стонал, практически не вставал.

–      Виталика жаль, – вздохнула она. – Он тяжело болеет.

–      Теперь это не твоя забота! – успокоила Надежда. – За ним есть кому присмотреть. Эта подружка твоя... Алиса, кажется? Постоянно с ним приезжает: или в машине ждет, или под дверью торчит. Пасет! – усмехнулась она. – Вот и пусть лечит. Может, и хорошо, что вы не встретились сегодня. В твоем состоянии не хватает только гриппом заболеть... Так что успокойся. Я уже в машине, – сообщила она после небольшой паузы. – Могу подвезти договор: изучишь вечером. Ты где сейчас?

–      К Партизанскому подъезжаем, – сориентировалась Катя.

–      На такси?

–      Нет, меня друг везет, – посмотрела она на умолкшего Венечку.

–      Тогда давай встретимся где-нибудь в районе концертного зала «Минск», – предложила Надежда. – Вернее, на Октябрьской. Раз уж так получилось, может, в химчистку успею. Весна на носу, а я второй месяц вещи в багажнике вожу.

–      Хорошо. Я знаю, где там химчистка. Минут через пять будем.

–      Ну, мне не меньше десяти-пятнадцати понадобится.

–      Подождем.

–      О'кей.

–      Ну и чего там? – Потюня еле дождался окончания разговора.

Я так понял, договор сегодня подписывать некому и мы едем на

Октябрьскую?

–      Виталик заболел. Дождемся Надю, заберу брачный договор, а потом отвезешь меня в Ждановичи. Утром я вернусь в больницу на такси.

–      В самоволку собралась? – поднял брови Потюня. – А тебе можно?

–      Ну выпишут досрочно, – пожала плечами Катя. – С отцом надо увидеться, его домой на ночь отпустили. Завтра – в Аксаковщину.

А... Ну тогда не надо такси, утром я за тобой заеду.

–      Вень, спасибо, конечно, но придется очень рано вставать, -предупредила она.

Знала, что тот терпеть не может ранних подъемов.

–      Ничего страшного. И потом, друг я тебе или нет? – гордо спросил он.

–      Друг, – Катя улыбнулась. – Самый настоящий.

–      То-то! – довольно цокнул языком Веня. – А чего хмурая? Расстроилась, что развод откладывается?

–      И это тоже... Виталик если уж заболел, то надолго, – Катя тут же принялась набирать чей-то номер.

–      Не отвечает, – расстроилась она.

–      Кто? Виталик?

–      Алиса. Хотела предупредить, что ему аспирин не идет... Лучше сразу скорую вызвать.

Катя снова набрала номер.

–      Не устаю тебе поражаться, – уважительно заметил Венечка. -Он готов тебя без штанов при разводе оставить, а ты переживаешь, как он температуру перенесет! Хоть бы одна из моих бывших так волновалась, когда болею... Н-да... Есть женщины...

–      Вень, мы десять лет вместе прожили. Из песни слов не выкинешь, – возразила Катя, безуспешно пытаясь дозвониться. – Не снимает. И Виталик недоступен.

–      Да нужна ты им со своими советами! – хмыкнул Потюня. -Сами с усами... Итак, у нас в запасе как минимум десять минут... Загляну-ка я в магазин. Праздник за праздником, поздравлялки, надо на всякий случай спиртным затариться, – пояснил он. – Никто из нас не попадет на тот свет живым. Так что будем наслаждаться жизнью здесь и сейчас – есть, пить... любить, – многозначительно произнес Веня, покидая салон авто.

«А ведь точно, праздник за праздником, Восьмое марта на носу. Февраль словно выпал из моей жизни, – подумала Катя, пропустив мимо ушей философское рассуждение друга, и посмотрела вслед Потюне, скрывшемуся за дверью фирменного магазина завода «Кристалл».

5.

Ровно в семь утра Катя поднялась по ступенькам, толкнула дверь приемного покоя и с ходу юркнула в санузел – снять верхнюю одежду, переобуться. Затем, выглянув, осмотрелась: несколько человек дожидались очереди на оформление в стационар.

«Вроде тихо», – выдохнула она и, подхватив пакет с вещами, крадучись направилась к двери больничного корпуса.

Подойдя ближе, прислонилась к стене и принялась ждать, пока кто-то войдет сюда с другой стороны, так как непосредственно из приемного покоя дверь не открывалась. Далее нужно пересечь небольшой коридорчик, в который выходила дверь из комнаты, где оформляли больных, и которой пользовались исключительно медики. Вожделенная дверь, ведущая в лечебные корпуса, находилась еще дальше, метрах в шести, и открывалась уже с обеих сторон. Поэтому необходимо дождаться, чтобы распахнулась первая дверь и кто-то вышел, затем успеть проскочить внутрь, пока она не захлопнется.

Пришлось навострить слух, ибо обзор заслонял стоявший спиной мужчина. Что-то знакомое показалось Кате в очертаниях его фигуры. Зазвонил мобильник, незнакомец поднес к уху трубку и негромко ответил:

– Я уже здесь. Жду.

«Поляченко!» – едва не ахнула Катя и, запаниковав, оглянулась.

Отступать некуда: рядом со спасительной дверью туалета стояла санитарка с ведром и шваброй, в холл приемного отделения бригада скорой заталкивала носилки с больным. Ничего не оставалось, как уткнуться носом в шарф на шее, что вполне естественно: в период эпидемии многие носили маски, кутались во что ни попадя, прикрывались чем могли.

Отреагировал на шум в холле и Андрей Леонидович – обернулся, скользнул настороженным взглядом по бригаде скорой, сидящим людям, девушке у стены, спрятавшей лицо в шарф. Обстановка в приемном покое никаких подозрений у Поляченко не вызвала, и он снова повернулся к двери.

Шум за спиной стих, впереди что-то скрипнуло, открылась дверь, и в коридоре появился мужчина в спецодежде. Выждав, пока он пройдет мимо, Проскурина рванула к двери, успела ее перехватить до того, как она захлопнулась, приоткрыла и проскользнула внутрь. Шарф, конечно, пришлось отпустить, и тот тут же предательски сполз на плечи. Успел ее рассмотреть Поляченко или нет, волновало уже мало. Во всяком случае не придется ни здороваться, ни разговаривать или того хуже – играть в молчанку, узнав друг друга.

Промчавшись мимо окна, где вчера дожидалась Венечку, Катя добежала до лестницы в подвал, насколько могла быстро спустилась по ступенькам, на перекрестке подземных коридоров повернула направо к своему корпусу и тут же притормозила: в полумраке прямо на нее медленно, чуть пошатываясь, в наброшенном на плечи белом халате брел мужчина. То ли объемные пакеты в руках были слишком тяжелы, то ли еще что, но походка его была очень неуверенной, да и двигался он странно, точно ничего перед собой не видел. Скорее всего, человек не совсем здоров. Вернее, совсем болен.

«Куда это он? Ему бы лежать», – успела подумать Катя, как вдруг взгляд зацепился за спортивный костюм под халатом и надпись с эмблемой на груди.

Надпись и эмблема с волнами были до боли знакомы: чемпионат мира по водным видам спорта в Шанхае. Насколько она помнила, волны переходили с груди на рукава, на спину. Такой костюм был у Вадима. Когда-то он оказался по делам в Китае, и партнеры предложили посетить совпавший по срокам чемпионат. Как по заказу, именно в тот день золото на стометровке сенсационно выиграла Саша Герасименя – землячка-красавица! На радостях Ладышев купил и костюм, и еще кое-что из сувениров, хотя делал это редко: не захламлял квартиру подобными вещами. А тут и костюм носил, и коллекционную тарелочку поставил на полку, чтобы вспоминать день триумфа и бурю эмоций, вызванную победой соотечественницы.

Подняв недоуменный взгляд на лицо приближающегося мужчины, Катя замедлила шаг и... застыла. Вадим! В ту же секунду ее душа метнулась вперед, навстречу другой душе, по которой страдала, но... Наткнувшись на ледяной невидящий взгляд, скукожилась и безвольно сложила крылья. Увы, та, другая, душа не пожелала пусть даже на долю секунды отреагировать на ее полет – холодная и чужая проплыла мимо.

–      Привет... – все еще на что-то надеясь, пролепетала душа устами хозяйки.

–      Привет, – холодно прозвучало уже за спиной.

Не выдержав, Катя обернулась. Фигура мужчины исчезла за поворотом. Шаги, удаляясь, затихали. Вскоре наверху скрипнула дверь, захлопнулась с глухим стуком.

–      ...И до свидания, – прошептала душа.

В ту же секунду рядом распахнулась дверь грузового лифта, из которой санитары выкатили каталку с больным, раздались ругань, топот, скрип колес. Ничего не оставалось, как прижаться к стене и пропустить спешащую процессию.

«И меня так везли, – успела подумать Катя и, непроизвольно глянув на лежащего мужчину, узнала его: – Боже! Виталик!»

Каталку подвезли к следующему лифту с уже открытыми дверьми.

–      Куда? – спросил лифтер.

–      Вторая терапия, дальше видно будет, – затолкав внутрь каталку, коротко приказал врач, протянул медкарту сестричке и заторопился обратно.

–      Что с ним? – спросила Катя проходившего мимо доктора.

–      Девушка, шли бы отсюда, да побыстрее, – оставив ее вопрос без ответа, на ходу раздраженно бросил тот. – В больнице карантин, а вы тут гуляете.

«Надо быстрее в палату, здесь же вирусы на каждом шагу!» – с испугом осознала Катя и, заблокировав любые другие мысли и эмоции, поспешила вперед по коридору.

На ходу кивнув и сунув шоколадку в карман медсестре, которая была в курсе ее самоволки, она залетела в палату, плотно закрыла дверь и бухнулась на стул. От непривычно быстрой ходьбы сердце колотилось, как у зайца. Впрочем, не только из-за физической нагрузки. Мысль упрямо возвращалась к встрече в подземном переходе: «Понятно, Поляченко ждал Вадима. Но что тот делал в больнице? Лечился? Зачем тогда встал? Ведь он явно болен. Или навещал кого?.. И Виталик... Какой?»