Текст книги "Бесконечность любви, бесконечность печали"

Автор книги: Наталья Батракова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)

Вдруг кто-то нежно коснулся плеча, затем – щеки...

«Вадим... – расстроилась Катя. – Заметил. Сюрприз отменяется...»

– ...Просыпайтесь, не спите... пожалуйста, – услышала она и открыла глаза. Не стало ни солнца, ни заката, ни Вадима. Лишь медсестра, поправлявшая иглу в вене. – Ну вот, нельзя же так дергаться! Теперь понятно, почему гематомы, – укоризненно произнесла она, переключая капельницу на другое лекарство. – Куда вы во сне ползли? Так и елозили ногами под одеялом.

–      Ага, точно. Аж кровать скрипела, – согласилась с ней старожилка палаты. – Видать, шибко больная... или шибко блатная, -добавила она после того, как ушла медсестра.

–      С чего это вы взяли? – перелистывая страницу, дежурно спросила Катина соседка.

–      Прочитала, что ей капают. Простым смертным такое не назначают.

–      То есть?

–      А ты сама почитай, если грамотная. Нам-то – наше, местное. Стоит копейки, и эффект такой же. Уж сколько я жалоб писала на начмеда, а толку – ноль! Отвечают: все в рамках предписанных Минздравом правил! – передразнила она кого-то. – Только для своих у них другие рамки и лекарства импортные. Ничего, найду на эту Лежнивец управу! – зло добавила женщина. – Потому и говорю: или блатная, или совсем больная. Хотя и это не факт; -хмыкнула она. – Коль помирает, то такие лекарства тем более не назначат: зачем их переводить?

–      Послушайте, может, хватит уже? Вас хлебом не корми, только дай на кого-нибудь побрехать, – не выдержав, вступилась за Катю молодая женщина с телефоном в руках. – Откуда вы знаете, у кого какой диагноз? Какое вам дело, что и кому назначают?

–      Ишь, защитница выискалась! – вывернула голову в ее сторону старожилка. – После абортов никак вылечиться не можешь? На-трахалась на свою голову, – с удвоенной силой набросилась она на новую жертву.

–      А хоть бы и так! Завидно? – с вызовом ответила молодая женщина. – В вашем возрасте любовные утехи – тю-тю! – уже небось и Память не держит. Если, конечно, было что держать.

–      Ах вот как? – задохнулась от гнева старожилка и тут же сорвалась на крик: – Шалава!

–      Ага! – ничуть не смутилась та. – С законным мужем по пять фаз в день и с большим удовольствием! Пока вы здесь ядом на всех брызжете! Представляю, как соседи радуются, что вас спровадили. И как всем полегчает, если вообще не вернетесь! Была и в нашем подъезде вам подобная. К счастью, была, да вся вышла – то ли сама явилась, то ли отравил кто.

–      Язык бы прикусила! – оторопела скандалистка, оказавшаяся не готовой к тому, что кто-то может иметь не менее едкий язык и за словом в карман не полезет. – Не то отвалится!

–      Не дождетесь! У вас он раньше отвалится. И все остальное -тоже.

Женщина открыла рот, чтобы ответить, но не успела: в палату зашли сразу несколько человек. Комиссия с уже знакомой Кате женщиной в белом халате.

«Неплохо выглядит для чиновницы, – исподволь рассматривая ее, отдала должное Катя. – Стрижка стильная, косметики в меру. Если бы не выражение лица, вполне можно было бы назвать симпатичной. Но столько высокомерия, брезгливости и злости на одной физиономии – явный перебор».

–      Кто у нас здесь? – строго спросила начальница у сопровождавшей свиты.

–      Две пациентки терапевтического отделения, четыре из гинекологии, – заглянув в бумаги, с виноватым видом отчиталась одна из медичек. – Это единственная палата, в которой...

–      Вразрез с указаниями? – приподняв бровь, с угрозой уточнила начмед и бросила быстрый взгляд на мужчину рядом, из чего Катя поняла: в палате есть кто-то главнее ее. – Это как понимать? Я приказала, чтобы в гинекологическом блоке не было терапевтических больных! Почему вы, завотделением, не выполнили мои распоряжения? – повысила она голос.

–      Понимаете.,, мы пытались... но... вот, например, больная Скоробогатова... В общем, она категорически отказалась переселяться, – покраснев, пожаловалась доктор.

–      Знакомая фамилия... Дайте-ка историю... Кто из вас Скоробогатова? – сдвинула брови начальница.

–      Ну я! – с вызовом отчеканила старожилка. – Не имеете права ни переселять, ни выписывать.

–      Ну почему же? – внимательно просматривая исписанные листы, не согласилась грозная дама. – Курс лечения, как я понимаю, вами пройден полностью...

–      Все равно не имеете права. Я хроник.

–      Посмотрим...

В это время мужчина, стоявший рядом с ней, подошел к окну, положил руку на подоконник, затем на батарею, снова на подоконник и на батарею.

–      Странно, горячие, а в палате прохладно... Почему окна не заклеены? – вдруг повернулся он. – Обратите внимание, как дует!

–      Были заклеены... – виновато забормотала завотделением. – Я лично все окна проверяла.

–      А вы Скоробогатовой спасибо скажите, – как бы между прочим встряла в разговор девушка с телефоном. – Это она утепление на окнах поотрывала, сама только что призналась. А больная у окна после операции. Продует – получит осложнение.

–      Ах вот как! – казалось, начальница обрадовалась. – Вот и повод для выписки: нарушение режима, порча имущества, – захлопнула она историю болезни и отдала распоряжение заведующей: – Готовьте документы на выписку. Предлагаю идти дальше, – обратилась она к мужчине. – С этим недоразумением мы быстро разберемся.

–      Не имеете права! – взвизгнула женщина. – Я буду жаловаться в Минздрав!

–      Жалуйтесь, – спокойно отреагировала дама и показала на подошедшего ближе мужчину. – Александр Андреевич как раз представитель Минздрава, он все видел и слышал.

–      Я на вас буду жаловаться, на ваших блатных – вот таких, как эта! – распалилась старожилка и кивнула в сторону Кати. – Все знают: вы взятки берете. Вы еще ответите! Я в газету напишу! Я Президенту буду жаловаться! Я вам...

–      Видите, с каким контингентом приходится работать? – не обращая внимания на скандалистку, пожаловалась мужчине начальница.

–      Да, сочувствую, – скривился, словно от зубной боли, мужчина. – Я посоветовал бы отразить в выписке еще и оскорбление должностного лица при исполнении обязанностей. Идемте, Валерия Петровна.

Дверь за ними закрылась.

– Вот прямо сейчас буду писать! – истерично прокричала им вслед пожилая женщина и принялась что-то суетливо искать в тумбочке. – Сейчас, подождите у меня!.. Я вас всех упеку куда следует! Я вам всем покажу!..

Постепенно ее запал иссяк, и вскоре в палате установилась тишина. Облегченно вздохнув, Катя подняла взгляд на капельницу, а затем перевела его на трещину на потолке.

Классическая иллюстрация человеческих отношений: в палате шесть человек, абсолютно разных по статусу, по темпераменту. Энергетические вампиры и потенциальные жертвы. И всем надо как-то ужиться в тесном помещении. Ликбез для начинающего психолога. Хорошо, что не встряла в разборки», – не успела она углубиться в анализ происходящего, как ее вниманием завладел странный поскуливающий звук.

Повернув голову, Катя увидела: плечи скандалистки мелко трясутся, а сама она, вытирая сморщенным кулачком бегущие по старческому лицу слезы-горошины, пытается что-то выводить на бумаге дрожащей рукой. Скулеж становился все громче, постепенно превращаясь в вой и приближаясь к пиковой точке, за которой по всем эмоциональным нормам должна последовать истерика.

Между тем в палате появились медсестра и санитарка с одеялами в руках. Первая поменяла в Алискиной капельнице бутылки и подошла к Кате, вторая пыталась утеплить окно, старательно укладывая одеяла на подоконнике. Все были заняты делом, никто не обращал внимания на готовую вовсю разрыдаться женщину.

–      Гинекологические, пройдите в смотровую приемного покоя, – заглянула в палату еще одна медсестра. Возможно, по причине объединения двух отделений медперсонала сегодня в избытке. -Орешко, Хилькевич, Проскурина, Селезнева... – стала она зачитывать фамилии. – В приемном в коридоре прохладно, так что лучше по очереди, чтобы не ждать, – посоветовала она. – Дальше... Кри-вошапка... Кто Кривошапка? – спросила она и, поймав кивок еще одной женщины, продолжила: – Вас переводят в восемнадцатую палату. Так... Теперь Скоробогатова... – снова заглянула она в список.

Но сказать ничего не успела, так как началось нечто невообразимое. Приподнявшись с кровати, старожилка отделения захрипела, выпучив глаза, несколько раз попыталась вдохнуть воздух и вдруг... стала оседать между кроватями.

Занятая капельницей медсестра повернула голову и застыла, широко раскрыв глаза. Ее коллега оказалась расторопнее: бросим на кровать стопку медицинских карт, она мигом очутилась рядом с женщиной.

–      Алина, зови заведующую! Тут у нас очередной цирк, – пытаны, приподнять больную с пола, попросила она.

Хлопнув ресницами, девушка оставила в покое капельницу и пулей вылетела из палаты.

–      Ну что ж ты, Харламовна, творишь? – пришла на помощь мед сестре санитарка, по виду ровесница старожилки. – Ну когда ты свой язык поганый прикусишь? Перешла бы в другую палату, ни кто бы тебя не выписал. Привыкли, что ты у нас всегда зимуешь Еще Арина Ивановна была... По-человечески к тебе относятся, по-людски. Окна вот зачем-то расконопатила. А начмед у нас дама злопамятная, – усадила она больную на кровать.

–      Да согласная я перейти. Только бы не выписывали... Что мне одной дома делать? – едва слышно запричитала та.

Мгновенно произошедшая метаморфоза из скандальной фурии в кроткую овечку впечатлила Катю. И не только ее. Все в палате замерли.

–      Побудьте с ней, – попросила медсестра санитарку и скрылась за дверью.

–      Только бы не выписали, – продолжала причитать женщина. -Мне ж дома даже поговорить не с кем, за весь день ни от кого слова не услышу, только в телевизоре...

–      Ой, Харламовна, не знаю, как оно будет, – присев рядом на край кровати, пожала плечами санитарка. – Тебя ведь предупреждали: никаких сцен!.. Дура ты дура, – обняла она за плечи ровесницу и погладила по седой голове. – Давай вещи собирать и потихоньку перебираться куда сказано.

–      А если выпишут?

–      Ну, не знаю, – вздохнула женщина. – Но собираться все равно надо.

–      Значит, так, – объявилась в дверях запыхавшаяся старшая медсестра. – Скоробогатова, или переходите в восемнадцатую, или на выписку. И мой вам совет: сделайте это по-быстрому, пока начмеду не до вас, – заговорщицки перешла она на шепот.

–      Ну вот видишь! – обрадовалась санитарка. – Давай я тебе помогу.

Чуть слышно переговариваясь, пожилые женщины засуетились у тумбочки. Управившись, они скрылись за дверью, прихватив пожитки скандалистки и любительницы клоунады. Досмотрев «кино», две пациентки тут же отправились в смотровую.

Остались лишь Катя с Алисой. После бурной сцены в палате наконец установилась тишина: с одной стороны, желанная, с другой – настораживающе-тревожная, не позволяющая расслабиться. В ; разных углах палаты под капельницами лежали две женщины, ко-торым было о чем поговорить.

И это «о чем» нагнетало напряжение.

– Ну вот, слава Богу, все и улеглось, – пробормотала вернувшаяся с чистым постельным бельем санитарка.

Довольно шустро для своего возраста она перестелила две освоободившиеся кровати в центре палаты, прихватила снятое белье И напоследок посоветовала:

-А вы бы перебрались на свободные места – и от окна подальше, и от двери.

. – Спасибо. Я уже привыкла у двери, – поблагодарила Катя.

–      Медсестру позовите. Капельница заканчивается, – буркнула Алиса.

Обе, похоже, не горели желанием лежать по соседству.

–      Ну, как знаете, – пожала плечами санитарка и вышла.

Почти сразу в палате появилась медсестра. Перекрыла капельницу у одной больной, откатила к двери стойку и перешла к другой.

–      А у вас еще полбутылки... Колесиком знаете, как пользоваться, если что? – спросила она.

Катя кивнула.

–      Вот и хорошо, – улыбнулась медсестра. – Вам бы полежать после капельницы, – посоветовала она севшей на кровати Алисе.

–      В приемном покое посижу. Не подскажете, в какой он стороне?

–      Конечно, подскажу и покажу Пойдемте.

Дверь закрылась, Катя осталась одна. Облегченно вздохнув, она посмотрела на капельницу: еще минут десять, не меньше. Можно кому-нибудь позвонить. Хотя бы для того, чтобы снова не уснуть. Вот только кого набрать, чтобы сон развеял? Только Маринку!

Как и следовало ожидать, телефон у Тоневой был занят. Не успела Катя подумать, кому бы еще позвонить, как в палате появилась Ольга.

–      Привет! Хорошо, что ты одна! – обрадовалась она, выглянув за дверь, плотно ее прикрыла, прихватила стул у стены и присела рядом.

–      Дурдом да и только! – пожаловалась Ольга. – Видела, что творится? Еще и комиссия нагрянула.

–      Дурдом – тоже больница, – улыбнулась подруге Проскурина.

–      Вот именно! Кто на что учился... Ну, как себя чувствуешь после всех этих пертурбаций?

–      Нормально, – успокоила Катя. – Лучше объясни, почему меня не выписали.

–      А вот это загадка даже для меня... – Ольга на секунду задумалась. – Тебе что-нибудь говорит фамилия Лежнивец?

–      Нет, – после небольшой паузы ответила Проскурина. – Правда, недавно ее слышала от одной женщины, – припомнила она слона переселенной скандалистки. – А еще, по-моему, был министр с такой фамилией. Сейчас вспомню...

–      Не напрягайся. Женщина с такой фамилией тебе знакома?

–      Нет, – убежденно ответила Катя. – Не знаю такой.

–      Странно... – Ольга снова задумалась. – А вот она, похоже, к тебе неровно дышит, чем-то ты ей здорово насолила.

–      Оль, а яснее можешь? Кто такая Лежнивец? Как ее зовут? С чего ты взяла, что я ей насолила?

–      Даже не знаю, с чего начать. Лежнивец Валерия Петровна наш начмед. Вчера у меня с ней вышел неприятный разговор по твоему поводу.

–      То есть? Оль, честное слово, я с ней не знакома!

–      Может, и не знакома. Но вчера она вызвала меня в кабинет и стала отчитывать: зачем я тебе назначила импортные препараты? Сейчас с этим строго, сама знаешь. И понимаешь, что для своих всегда можно найти лазейку. К тому же у тебя все основания: долгое лечение от бесплодия, первая беременность, сильнейший токсикоз на раннем сроке, угроза выкидыша. Заведующая, например, ни слова не сказала, сразу подписала. Замначмеда тоже – он Лежнивец замещал, пока та в командировке была, – изложила суть дела подруга. – Я не первый день в больнице работаю, так всегда делается. И никаких вопросов не возникает! А тут начмед как с цепи сорвалась: объявила выговор, приказала тебя выписать...

–      Ничего себе! – только и вымолвила Катя.

–      А сегодня вдруг вычеркнула твою фамилию из списка тех, кто на выписку! Представляешь? – продолжала Ольга. – Утром, когда ты попросилась выписаться, я грешным делом решила: она вчера до тебя добралась. Посмотрела свежие анализы – кстати, они в Порядке – и подумала: может, и вправду тебе лучше домой? Старшая понесла списки начмеду, приносит обратно – а твоя фамилия Вычеркнута! Ничего не поняла: вчера ты ее враг, а сегодня, получается, друг?

–      Оль... У меня в вашей больнице ни врагов, ни друзей, только ТЫ. Почему ты вчера не дала мне понять, что у тебя из-за меня проблемы? Я бы сразу выписалась. А сегодня еще один аргумент «за» Появился, – Катя понизила голос. – Ночью в отделение поступила моя бывшая подружка – нынешняя пассия Виталика. Ну, мужа бывшего. Выкидыш у нее. Положа руку на сердце, была бы счастлива, если бы и у него ребенок родился.

– Да ты что?! – прикрыла рот ладошкой изумленная Ольга. -Женщина, поступившая ночью, живет с Виталиком? Вот это номер!

– Номер... Сказал бы кто, не поверила бы! Бывшая моя одногрупница Алиса Селезнева. Не думай, я на нее не в обиде. Ну хочет овек устроить личную жизнь – пожалуйста. Не совсем по-дру-ки, конечно, ну да флаг им в руки. Пусть будут счастливы. Дело в другом : я Виталику не собиралась говорить, что беременна. Во всяком случае до развода. А теперь как быть? – вздохнула она.

– И где эта Алиса? – посмотрела на пустые кровати Ольга.

– На осмотр пошла. И мне надо.

–      Тебе никуда не надо. После такого стресса и утренней беготни лучше лежи и не вставай, – посоветовала она. – Я все решу.

–      Оль, выпиши меня завтра, пожалуйста! – вдруг взмолилась Катя. – А еще лучше – прямо сегодня. Не хочу я такого соседства, пойми меня правильно.

–      Понимаю, но сегодня не получится. Завтра. У тебя одна капельница осталась?

-Да

–      Я договорюсь, чтобы с самого утра поставили. И сразу отпущу... А ты все-таки подумай, где могла пересечься с Лежнивец.

–      Хорошо, попробую.

–      Ну, тогда я побежала, – встала Ольга.

Вовремя. В палату вернулась соседка с книгой в руках, вслед за ней вошла медсестра.

Махнув на прощанье рукой, Ольга скрылась за дверью.

–      А вам не надо на осмотр? – убрав капельницу, поинтересовалась девушка.

–      Нет. Доктор посоветовала мне лежать.

–      Ну, смотрите, – пожала та плечами.

–      Хорошо, что эту Харламовну перевели, – укладываясь на кровать, вслух порадовалась соседка. – Никто настроение не испортит, – и, смачно надкусив яблоко, тут же погрузилась в чтение...

–      Валерия Петровна, там какой-то сумасшедший немец в двери ломится, – пролепетала по телефону секретарша главврача.

–      Какой немец? – начмед бросила недоуменный взгляд на сидевшего напротив в кресле мужчину. – Полина, конкретнее можешь?

–      Настоящий немец. С паспортом немецким. Правда, по-русски говорит. С поста охраны только что сообщили.

–      И что он там делает?

–      Кричит: мол, у него в больнице любимая женщина и, если ему не дадут с ней увидеться, будет жаловаться в Европейский суд по правам человека.

-А милиция что?

–      А милиция не хочет с ним связываться. К тому же у него удостоверение прессы на иностранном языке. Угрожает – напишет вп все мировые агентства, что у нас концлагерь и больных пытают холодом.

–      Журналист? – Валерия Петровна нервно забарабанила пальцами по столу. – Хорошо, я подумаю, как быть.

Положив трубку, Лежнивец на секунду призадумалась и тут же стала набирать номер.

–      Что там? – спросил мужчина, поставив на стол чашку с чаем.

-Да немец какой-то в больницу рвется. Женщина у него тут любимая! – пересказала она. – Лежит тут в гинекологии одна журналистка из «ВСЗ». Похоже, он вчера звонил из Германии, спрашивал, что с ней. Надо было мне ее утром гнать из больницы в три шеи! Сама понять не могу, что остановило. Сейчас сообщу куда следует. Пусть решают, что с ним делать.

–      Немец тоже журналист? – уточнил мужчина. – ...Лера, клади трубку, – посоветовал он после небольшой паузы. – Клади, клади, – повторил он и, поймав ее удивленный взгляд, сам нажал пальцем на рычаг. – А теперь подумай: что тебе сейчас важнее – новый скандал или... пиар?

–      То есть? – непонимающе тряхнула головой Валерия.

–      А то и есть! У тебя под рукой два журналиста, которые могут сделать для тебя большо-о-о-е дело!

–      Не понимаю, Юрий, о каком деле ты говоришь, – раздраженно протянула Лежнивец и снова принялась набирать номер. – Только-только санстанция ушла, комиссия съехала, журналистов и телевизионщиков под окнами пруд пруди, а ты тут...

–      Лера, – вальяжно откинувшись к спинке стула, мужчина снисходительно улыбнулся. – Ты не устаешь меня удивлять. Подумай: кто у тебя лежит в больнице? Журналистка популярной газеты!.. В гневе ты, конечно, прекрасна, но совсем перестаешь трезво мыслить.

Лежнивец опустила голову, выдержала паузу и убрала руку с телефона.

–      Ладно, выкладывай, что ты задумал.

–      Не я задумал, жизнь подсказала. Так кто, говоришь, этот немец? Кем он той журналистке приходится?

– Кто его знает. Может, жених. Она на сохранении лежит.

– Ага! Любовь-морковь, значит! Это же замечательно! – воскликнул он. – Ради любви люди идут на безумства, а если уж в этом замешаны дети!.. О-о-о, Лерочка, ты до сих пор не понимаешь, какие у тебя козыри? Почему бы не использовать эту журналистку?

-Как?

– Да проще простого, – жестом призвал он ее к себе, и парочка Заговорщицки склонилась над столом...

8.

Натянув до самых бровей вязаную шапку, Потюня сел в машину и завел двигатель. Мороз хоть и отпустил, но не давал о себе забыть, проникая через обувь, пуховик, меховые перчатки. Минус восемнадцать – это вам не Багамы! А ботинки, пуховик и перчатки непонятно где произведены. Скорее всего, в Китае, и на такие морозы уж точно не рассчитаны.

Эх, не надо было изображать из себя денди перед немцем, а влезть, как вчера, в старую проверенную дубленку да видавшую виды меховую шапку!

«Хорошо ему, – думал Вениамин, наблюдая за активностью Генриха перед входом в здание. – Наверное, и обувь качественная, и мех натуральный. А вот то, что вообще без шапки, – это зря: уши уже побелели на морозе. И даже внимания не обращает. Молодой еще, и любовь греет».

Веню эта чудодейственная сила не грела уже давно. Разве только подогревала время от времени. Так что не только в плане одежды можно позавидовать немцу.

«Неужели так на Катю запал? – продолжал Потюня развивать тему, в которой считал себя докой. – А ведь киндер вполне может быть и от него. Но даже если и не от него, а он ее так любит... Всякое случается. Ну, запудрил этот полуолигарх Катюне мозги по ее беспредельной девственной глупости. Просто удобный момент подвернулся: муж изменил, подала на развод, с квартиры съехала, на душе раздрай, куча проблем на работе, машину разбили... Конечно, в такой ситуации кому не хочется к сильному плечу прислониться? Вот Ладышев и воспользовался. А ведь я как в воду смотрел, предупреждал: поматросит и бросит», – тяжело вздохнул он.

Пусть люди сколько угодно спорят, возможна ли дружба между мужчиной и женщиной, Веня стопроцентно уверен, что она есть. Взять, к примеру, его и Катю: знакомы уже больше десятка лет, все друг о друге знают, помогают друг другу по мере возможности. И никаких тебе романтических чувств! Наоборот, не затуманенная ими трезвость мысли боевой подруги всегда к твоим услугам. С ней в любой момент можно посоветоваться как с самым достойным представителем ее пола. Без водки, без сопутствующего в таких случаях мужского поиска сочувствия с классическим вопросом: «Ты меня понимаешь?»

Их связывало нечто гораздо более прочное – теплота, доверие, уважение. Ну и ответственность, само собой. Венечка от всей души желал Кате только счастья в личной жизни, особенно после тою, как однажды она уже ошиблась. При этом умом понимал: попа дись в поле ее зрения мужчина серьезный и надежный, возникни у них настоящие чувства – она перестанет нуждаться в его, Вени ной, поддержке. По собственному опыту знал.

Как знал и то, что воздыхатель обязательно приревнует ее к нему. Но, если говорить положа руку на сердце, то так оно и должно быть. Не ревнует тот, кто равнодушен. Мало того, Веня готов уступить место возле Кати новому ее другу. Крах семейной жизни, который у нее случился, пережить непросто, и пусть приятный ей человек поможет сердцу оттаять.

Первый признак того, что такой человек показался на горизонте, Веня заметил больше месяца назад: глаза ее улыбались. Даже «улыбались» – неверное, слабое слово. Они светились, излучали флюиды счастья.

Поначалу Веня обрадовался, но, узнав, кто герой ее романа, расстроился. Ладышев сразу его внутренне напряг: слишком самоуверен, слишком обеспечен, слишком красив. Чересчур крутой. Сразу видно – привык менять фавориток. Такие не умеют любить – легко находят, легко теряют. Иногда избавляются, как от затратных активов. А Катя, она другая: нежная, верная, принципиальная. Ну не подходит он ей!

Честно говоря, Веня и сам не святой, но... ни одну свою женщину он не мог выбросить из памяти, а тем более если та от него забеременела. И всех отпрысков содержал. Да и одиноким бывшим помогал как мог.

А этот трах, бах – и за дверь! Ну сотворила Катька глупость, написала когда-то напраслину на его отца. Так ведь не со зла, по молодости. И раскаялась, извинилась! Вон какую сейчас статью о профессоре выдала! И во что ей это выливается, никого не волнует. Попробуй теперь найти работу, когда газет раз, два и обчелся, а безработных журналистов пруд пруди! А он, гад, ее даже с днем рождения не поздравил...

Пришлось бедной ото всех в больницу прятаться, душевные раны одной зализывать! А то, что ребенка решила сохранить, правильно. Дети – они от Бога. Они ни в чем не виноваты. Так что если этот Генрих в самом деле так любит Катю, то полюбит и ребенка.

Не тот отец, который родил, а тот, который воспитал...

«Ладно, это их проблемы, – в конце концов сделал глубокомысленный вывод Венечка, разглядывая толпу на крыльце. – В своей жизни разобраться. Хорошо, не выдал Катюхин диагноз. Сама расскажет. А он пусть решает. Или да, или нет. На нет и суда нет, сама вырастит... Если этот слиняет, так и быть, извещу Ладышева. Может, он и не знает, что она беременна... Однако Генрих, смотри-ка, решительно настроен – неровен час, в милицию попадет!» – забеспокоился Потюня, заметив, как Вессенберг, потрясая чем-то в руках, эмоционально общается с милицейским начальником.

–      Вень, можно погреться? – приоткрыла дверцу Стрельникова и, не дожидаясь ответа, плюхнулась на сиденье рядом. – Вот люди! Два часа здесь торчу, а администрация не удосужилась даже на крыльцо выйти! Еще и кордон милицейский выстроили, – пожаловалась Олечка, сняла перчатки и принялась дуть на ладошки.

–      Скоро материал сдавать, а о чем писать? Ну авария, ну остались без отопления школа да больничный корпус. Школьников распустили по домам, больных большей частью выписали. Что тут интересного?

–      А ты что хотела? Чтобы тебе на блюдечке с голубой каемочкой всю правду-матку выложили? – Потюня повернул регулятор тепла до упора, но помогло это мало. За сорок минут, что он провел вне машины, та успела полностью остыть. Хорошо хоть завелась с одного поворота ключа: вот что значит новый аккумулятор! Молодец, Ладышев, по крайней мере здесь добрым словом можно помянуть. – А с коммунальщиками говорила?

–      Какой удачный вопрос-подсказка! – съязвила Стрельникова.

–      Разбежались они! К котловану только три съемочные группы допустили. Уж не знаю, что им там удалось снять: вокруг пар, все инеем покрылось. Я тоже пыталась пощелкать на телефон, так вытурили за ограждение. И все молчат, как партизаны. Без комментариев! – возмутилась она. – А сейчас вообще оцепление выставили.

–      Ниче се! – удивился Потюня. – Прям ЧП вселенского масштаба.

–      А вы разве там не были? – удивленно хлопнула ресницами Стрельникова. – Вас сюда разве не Жоржсанд прислала?

–      Если бы Жоржсанд, я бы в том котловане уже давно кругами все выбегал и пофоткал, – самодовольно ухмыльнулся Вениамин.

–      А-а-а, – разочарованно протянула девушка. – А я-то не врубаюсь, почему вы без камеры.

–      Да есть камера, – кивнул на заднее сидение фотокор. – Я здесь по другому делу. Можно сказать, по личному.

–      Понятно... В больнице кто-то лежит? – проявила смекалку Стрельникова. – С утра много таких набежало: кто навестить, кто родных с выписки забрать. Сейчас самые стойкие остались.

–      И ты в их числе, – хмыкнул Веня. – Ну-ну... Только после этого как бы на больничный не загремела.

–      Типун вам на язык! – укоризненно фыркнула Олечка. – Нельзя мне сейчас болеть: Евгения Александровна намекнула – я у нее теперь надежда и опора.

–      Ага, она всем на это намекает, – ухмыльнулся Потюня. – Да вай-давай, рви попу. Только знай: такой, как Катя, тебе все равно не стать.

–      И почему же?

–      Да хотя бы потому, что Проскурина уже давно пробралась бы внутрь больницы. Правдами, неправдами... И сидела бы в кресле пред ясны очи главврача или... как его... начмеда. Попивала бы чаек и задавала вопросы: что, как да почему? Кстати, даю голову на отсечение, она уже там.

–      То есть?.. – округлила глаза Стрельникова. – То есть как уже там? Екатерина Александровна? Вы не шутите?

–      Нет, ни грамма, – усмехнулся Потюня. – Более того, уверен: именно этим она сейчас и занимается.

–      Но ведь... Теперь понятно, почему вы на машине Проскуриной... – приуныла Стрельникова. – Она вернулась в газету, да?

Чего было больше в ее вопросе – радости или сожаления, Веня так и не успел понять. Неожиданно толпа на крыльце расступилась, в распахнутых дверях появилась женщина в наброшенной на плечи шубе, что-то произнесла, пошла назад к двери, за ней последовал... Генрих! Народ тут же бросился следом, но ничего не вышло: проход плотно перекрыла милиция.

–      Пока не вернулась... Но вот-вот вернется, – пробормотал По-тюня, впечатленный увиденным.

Если честно, сильнее его удивить в этот момент было невозможно. Неужели администрация больницы отреагировала на Присутствие иностранного гражданина? Или он ей интересен как Журналист? Если так, то...

– Слышь, коза... Ты того, если хочешь, сиди, грейся, – протянул 1 он руку на заднее сиденье. – А я пойду пофоткаю. Чувствую – материалу на страницах газеты сегодня быть!

– Я с вами! – встрепенулась девушка. – Возьмите меня с собой, ' заканючила она. – Я не могу вернуться в редакцию с пустыми руками.

' – Ладно, зелень, – Веня заглушил машину и вытянул ключ из замка зажигания. – Пошли, проведу для тебя курс молодого бойца по проникновению на закрытые вражеские объекты.

«А ведь Катю следовало предупредить, кто прилетел. На всякий 1ай. Мало ли что...» – запоздало посетовал он, двигаясь к аварийному участку теплоцентрали...

Растирая заледеневшие на морозе уши и ликуя в душе, Генрих, пошел вслед за женщиной в белом халате. Получилось! И пусть Вениамин уверял, что местная система плевала с высокой колокольни иностранцев и их средства массовой информации, он, Вессенберг, оказался прав! Во всем мире открыта дорога для журналистов! Пусть после долгих согласований, но их даже на закрытые объекты пропускают! Если на то пошло, это имидж государства!

–      Вам сюда, – показала на дверь провожатая.

Генрих придал лицу серьезный вид и громко постучал.

–      Входите, – ответил женский голос, показавшийся знакомым.

Кажется, именно с этой дамой он разговаривал вчера по телефону.

–      Добрый день! – вежливо улыбнулся он и с любопытством осмотрелся.

С тех пор как он уехал из Минска, кабинеты чиновников почти не изменились: точь-в-точь такие же столы, стеллажи, телефоны. Даже кресла. Разве что монитор с клавиатурой да жалюзи добавились. Правда, женщина за столом удивила неординарностью: ухоженная, с модной стрижкой, даже симпатичная. Смущал лишь жесткий, колючий взгляд. Зато сидевший рядом расплывшийся в улыбке одутловатый мужчина с первого взгляда вызвал брезгливость: слипшиеся редкие волосы на лысине, большие обвисшие губы, глубоко посаженные глаза. Весьма неприятный тип.