Текст книги "Бесконечность любви, бесконечность печали"
Автор книги: Наталья Батракова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)
– Хорошо, езжайте на работу. Я буду ждать...
К утру Кате все же удалось забыться сном, поверхностным, неглубоким. Глаза закрыты, но при этом фиксируются все шорохи, все звуки: скрип дверей, шарканье ног по коридору, вой ветра за окном... Скрипы и шаги то учащались, то затихали на время, ветер тоже то успокаивался, то вдруг завывал, отчего на душе становилось тоскливо и тревожно.
Открылась дверь в палату, и в проеме появилась женская фигура.
– Не спишь? – раздался шепот.
– Нет, – так же тихо ответила Катя, узнав Олю.
– Тогда пойдем в ординаторскую, поговорим, пока никого нет.
Отбросив одеяло, Проскурина сунула ноги в шлепанцы, подпоясала халат.
– Доброе утро! – поздоровалась она с подругой в коридоре и, заметив глубокие темные круги под ее глазами, не удержалась: – В твоем состоянии нельзя работать по ночам!
– Это последнее дежурство... – успокоила та. – Я тебе вот что хотела сказать: вчера поздно вечером позвонила Лежнивец, попросила выйти и поговорить с твоим Проскуриным, успокоить. Ты права, они с ней договаривались.
-А как Алиса?
– Накачали успокоительными, спит. Нервный срыв. Здесь ты тоже права: с потерей ребенка рушатся ее планы. Похоже, твой бывший ее не любит.
– С чего ты решила?
– С того, что он несильно обеспокоен ее самочувствием. Больше горевал, что ребенка потеряли. Правда, интересовался, сможет ли она в будущем иметь детей. Разве любящий человек так себя ведет?
– Понятно...
Кате все-таки хотелось думать, что хоть у одного из этой пары ость чувства.
– А в конце поинтересовался, не знаю ли я, где ты. Мол, дозвониться не может ни сам, ни адвокат.
– И что ты ответила?
– Сказала, что давно не виделись. Была занята свадьбой.
– Спасибо... Придется завтра, то есть сегодня, самой ему позвонить. Не получается жить только беременностью... – с грустью пожаловалась Катя. – Я и телефон только вчера включила. Глупо, конечно. От окружающего мира надолго не спрячешься.
– С одной стороны, может, и зря, – согласилась Ольга. – С другой – поступила правильно: ребенка сохранила. Катя, ты хорошо подумала насчет развода? – неожиданно спросила она.
– Что значит «хорошо»?
– Ты извини, это, конечно, твоя личная жизнь, но мне кажется, если Виталик узнает о твоей беременности, он... как бы правильно выразиться, поймет и простит.
– Ошибаешься, – усмехнулась Катя. – Мы прожили десять лет, и я точно знаю: чужого ребенка он никогда не воспримет как своего. Даже из любви к женщине. А если чувств уже нет, то и подавно. Расстались – и точка. Не о чем даже говорить.
– Переживаю за тебя, – виновато опустила голову Ольга. – Извини.
– Знаешь, я недавно вдруг поняла, – продолжила Катя, – что никогда не полюблю и не приму мужчину, если он не полюбит моего ребенка.
– Знакомо, – кивнула подруга. – У меня с Ксюшей такое было.
– Но ведь тебе повезло? Ты говорила, что Саша принял ее как родную? – заглянула ей в глаза Катя.
– Повезло, – голос Ольги потеплел. – Он ради ее занятий в художественной студии встречи с друзьями готов отменить. Но таких, как он, один на миллион.
– Неважно! Значит, шанс есть, – улыбнулась Катя. – Ну а если нет, сами справимся. Мне теперь есть кого любить... Я сегодня домой, – неожиданно сменила она тему. – Ты не забыла? Сразу после капельницы... Поеду к...
«Вадиму», – едва не сорвалось с ее губ.
– Катя, все-таки надо бы полежать еще пару деньков, – забеспокоилась Ольга. – Я постараюсь, чтобы вы с Алисой не пересеклись.
– Дело не в ней. Вернее, не только в ней. Отца сегодня оперируют. Хочу поддержать Арину Ивановну. Вдвоем нам легче будет. И еще одного больного надо навестить... А то я и сама изведусь здесь от разных мыслей. Сегодня ночью глаз не сомкнула.
– Понятно... Тогда готовься к выписке. Только обещай: если что не так – сразу звонишь!
– Все будет хорошо, не волнуйся, – улыбнулась Катя, твердо решив ночью, что если снова придется лечь на сохранение, то в дру гую больницу, к Арине Ивановне. – Спасибо тебе за заботу!
Дверь ординаторской открылась, зашли две женщины. Скорее всего, доктора.
– Доброе утро! А мороз ослаб, – сообщила одна, расстегивая шубу.
– Доброе! Это хорошо, – порадовалась Ольга.
– Я пойду? – поднялась Катя и шепнула: – Не забудь про капельницу...
Лежнивец раздосадованно отложила мобильник, свела брови к переносице и непроизвольно забарабанила пальцами по столу.
После звонка Ладышева было о чем поразмышлять. Позвонил – это хорошо. Но, похоже, не из желания поговорить с ней, а тем более увидеться. Чего-то ему приспичило попасть в больницу. К кому? За кого он так волнуется? За родственников? Но, насколько ей известно, у него осталась только мать. Профессорская жена, скорее всего, обслуживается в лечкомиссии, значит, и госпитализируют ее в случае необходимости туда. Тогда кто?
«А вдруг это... журналистка?! – ошпарила ее неожиданная мысль. – А вдруг она его любовница?! Тогда это серьезно. Надо припомнить все, что о ней знаю...»
Знала Лежнивец о Кате совсем мало. Кое-что рассказала Огородникова: не имела детей, и вот случилась долгожданная беременность. От кого же, если с мужем рассталась и с ним была явная несовместимость? Уж точно не от вчерашнего немца: видела она его реакцию на такую новость. Едва узнал, что Проскурина в больнице, тут же сорвался, прилетел. Такой поступок говорит о многом: души в ней не чает, возможно, любит. Чего никак нельзя сказать о ней, судя по тому, каким растерянным покидал он кабинет начмеда.
«Что еще? – Лежнивец заглянула в ежедневник на столе. – Молодая журналистка Стрельникова обрадовалась, услышав, что Проскурина здесь. Мол, никто не знал, куда она исчезла, коллектив волновался... То есть спряталась от всех в больнице. Почему?..»
Причины могли быть две – рабочая и личная. Проскурина -журналистка уважаемая, известная, положительная во всех смыслах. Но, помнится, в последней статье она заявила, что покидает журналистику.
«Из-за чего? Повздорила с начальством? Подсиживала? Выросла из коротких штанишек? Заявление сделано в конце статьи, -продолжала размышлять Лежнивец, вытащив из ящика стола газету. – А вдруг эта статья и стала камнем преткновения между ней и начальством? Получается, ей при любом раскладе надо было ее напечатать! В наше время журналисту остаться без работы – самоубийство. А Проскурина к тому же сейчас в состоянии развода и ждет ребенка – это самоубийство вдвойне. Предложили хорошие деньги? Возможно. Но деньги в конверте расходуются быстро, для жизни его требуется постоянно пополнять. Тогда на что она надеялась?.. Или на кого? Кто у нас в статье главное заинтересованное лицо?.. Вадим Сергеевич Ладышев... Любовь? Вполне... – хладнокровно выстроила логическую цепочку Валерия Петровна. – Вот, значит, как, Вадим... Что ж, я организую вам обоим встречу! Радости будет!.. – мстительно сузила она глаза и тут же вернулась к делам насущным: – Пора на пятиминутку. Хорошо, что назначила ему на двенадцать. Есть время все хорошенько продумать...»
Бросая нетерпеливые взгляды на капельницу, Катя прикидывала, куда первым делом отправится после выписки. В больницу к отцу – бессмысленно, не пропустят. Значит, к Вадиму на Сторожевку. Глянуть хотя бы одним глазком, как он. К черту сомнения, обиды. Ни о чем другом думать не получается.
– Вас сегодня выписывают? – уточнила процедурная медсестра, вытащив иглу из вены.
– Да, – зажав локоть, кивнула Катя. – Сейчас позвоню, чтобы за мной ехали.
– А выписки?
– Завтра заберу.
– А теплую одежду вам привезут? Вы ничего не сдавали в гардероб? – уточнила медсестра.
– Я по скорой поступала, так что все здесь.
– Тогда не спешите звонить. Раньше двенадцати выписаться не получится, – посочувствовала она.
– Почему?
– Гардероб только в двенадцать откроют. Порядок наводят после вчерашней экстренной выписки. Может, пропало что, – пояснила медсестра. – Начмед приказала после двенадцати выписывать.
«Прямо народная примета какая-то: упоминание начмеда н этих стенах обязательно к неприятностям, – расстроилась Катя и посмотрела на часы. – Еще два часа ждать...»
Так как заняться было совершенно нечем, она решила немного подремать после бессонной ночи, а еще лучше уснуть. И это ей почти удалось, но завибрировал телефон. Звонила Арина Ивановна.
– Ну как там у папы? – заволновалась Катя.
– Операция началась... Ты как? Выписывают? Голос сонный. Я тебя разбудила? – догадалась она.
– Нет, что вы! Лежу после капельницы. Меня выпишут после двенадцати. Вчера что-то напутали в хранилище с одеждой. Разбираются.
– Вот и хорошо, что напутали, хоть отдохнешь. Я-то тебя знаю: выпишешься и сразу полетишь по делам. Если честно, не понимаю, почему тебя так быстро выписывают. И Рада считает, что еще надо бы полежать, перестраховаться. Но, с другой стороны... Эту больницу тебе действительно лучше покинуть, – вдруг согласилась она.
– А что так, Арина Ивановна? – удивилась Катя.
– Даже не знаю, как объяснить, – заколебалась женщина. – В общем, Рада позвала меня после пятиминутки, показала вашу «ВСЗ». А там статья об аварии на теплотрассе, о начмеде больницы, в которой ты лежишь. У вас есть рубрика «От первого лица».
– «Из первых уст», – поправила Катя.
– Да, правильно. Так вот. Рада узнала начмеда по фотографии, – Арина Ивановна сделала паузу. – Это и есть врач-гинеколог, с которой тогда оперировал Ладышев.
– Как?! Лежнивец... и есть Валерия Гаркалина? – Катя даже привстала на кровати.
«А Земля не просто круглая», – подумала она, медленно опускаясь на подушку.
– Гаркалина – ее девичья фамилия, – подтвердила Арина Ивановна. – Рада ее плохо помнит. Специалистом была средненьким, особым рвением в работе не отличалась. С коллегами тоже не сильно контачила, скрытная очень. О ее романе с младшим Лады-шевым они случайно узнали. Ну а когда завертелась та история, Гаркалина неожиданно исчезла.
– Как это «исчезла»?
– Сначала в отпуск ушла, а после выяснилось, что уже в другом месте работает. Рада сказала, не до нее тогда было: проверки, прокуратура. Затем узнали, что замуж вышла за какую-то шишку. С его помощью и убрали ее от греха подальше, и дело в итоге замяли. Повозмущались все, пошушукались, а как все стихло, о ней и забыли. В общем, мы с Радой тут обсудили... Если до Лежнивец дойдет, что ты – та журналистка, которая написала статью...
– Не волнуйтесь, Арина Ивановна, скоро меня здесь не будет, -успокоила Катя, хотя у самой на душе кошки заскребли.
Теперь все понятно: Лежнивец знает, кто она. Потому и Ольгу отчитала: личному врагу посмела назначить дефицитные лекарства! Хотя, с другой стороны, кое-что в ее поведении логике не подчинялось: зачем тогда отказалась выписывать Катю, устроила встречу с Генрихом в своем кабинете?
– Не дай Бог что – у нас есть Рада. Она сразу предлагала, чтобы ты к ней в отделение ехала.
– У меня все хорошо, давайте лучше за папу волноваться, – закруглила тему Катя. i
– Хорошо так хорошо, – не стала спорить Арина Ивановна. – А ты куда сразу после больницы?
– На Чкалова. Меня Веня подбросит. Соберу вещи – и к вам.
О том, что собирается ехать к Ладышеву, Катя решила умолчать: меньше услышит вопросов, меньше получит советов.
– Знаешь, ты вот что... Не спеши без меня собираться и вещи сама не таскай, – забеспокоилась мачеха. – Я после работы приеду, помогу. Все равно меня сегодня к отцу не пустят... Накануне вечером свечки в храме поставила – и за его здоровье, и за твое.
– Арина Ивановна, давайте верить, что все будет хорошо!
– Давай. Вместе легче. Только ты меня дождись.
– Договорились! Но вы мне сразу позвоните, как узнаете, что у папы.
– Обязательно!
Закончив разговор, Катя приложила телефон к губам и задумалась.
«Надо отсюда быстрее убегать. В машине остался запасной комплект верхней одежды, не замерзну!» – вспомнила она и тут же набрала Веню.
Но прямо сейчас тот приехать не мог. И вряд ли сможет до двенадцати: Камолова выдала срочное задание. При этом загадочно добавил, что Проскурину ждет сюрприз. Вспомнив о вчерашнем сюрпризе, когда Потюня притащил в больницу Генриха, Катя только вздохнула, но не стала выспрашивать, чтобы снова не расстроиться.
Спустя несколько минут опять завибрировал телефон и на дисплее высветилось... «Жоржсанд».
– Здравствуйте, Евгения Александровна... – пробормотала Катя мгновенно охрипшим голосом.
– Здравствуй, Катя... Веня рассказал, где ты и что с тобой. Жаль, я только сегодня обо всем узнала. Как ты себя чувствуешь?
Такой тон Камолова включила впервые – нежный, воркующий, заботливый. Будто с малым ребенком разговаривала.
– Спасибо, хорошо... Сегодня выписывают.
– Да, знаю. Потому главный вопрос: ты открывала больничный?
– голос звучал уже по-деловому. – При поступлении сказала, где работаешь?
– Да, сказала, – подтвердила Катя и тут же спохватилась: – Вы не волнуйтесь, я не собираюсь его сдавать!
– Как раз наоборот: принесешь и сдашь в бухгалтерию. Деньги в твоем положении не помешают.
– Евгения Александровна, я ведь уволилась...
– Я подписала заявление, но... не дала ему хода. Так что приказа о твоем увольнении не было.
– Почему?
– Будем считать, что я... что-то предчувствовала, – ушла от ответа Камолова и предложила: – Давай обойдемся без лишних слов. Я все знаю: и об операции отца, и о том, что ты рассталась... так понимаю, с отцом ребенка, – подобрала она нужное определение.
– До конца недели можешь не появляться в редакции, больничный через Веню передашь. График отныне у тебя свободный. Сама решишь, когда и сколько работать. Да, кстати... Рекламный отдел взялся за материал по медицинским центрам. Вот и будешь им помогать.
– Хорошо... – Катя замялась. – Я помогу, но...
– Послушай, я не собираюсь тебя уламывать, – остановила ее Камолова. – Более того, уважаю твое решение покинуть газету и уйти из журналистики, – голос ее стал мягче. – Но в жизни не уйти от понятия «осознанная необходимость», и сейчас ты должна поступать как мать. В этом я тоже тебя поддерживаю. Так что договорились: все, что случилось прежде, не обсуждается. Пока не разродишься – однозначно.
– ...Евгения Александровна, но зачем вам это? – после паузы растроганно спросила Катя. – Я ведь в какой-то степени и вас подставила.
– Подставила или нет – время рассудит. У каждой из нас своя правда, – вздохнула Камолова. – Ты выполняла свой долг, я – свой. Отчасти и я не без греха, коль так вышло. Ты – хороший журналист. Жаль, если уйдешь из профессии. Это будет и на моей совести.
Катя замерла. Она и не думала искать виноватых в том, что случилось, привыкла сама за все нести ответственность. И для нее сТало откровением, что Камолова искренне переживает и способна взять часть вины на себя.
– Долгие годы я считала тебя своей правой рукой, – продолжила Жоржсанд. – Пусть мы и не были подругами, но ты мне не чужая. Так что мой долг тебе помочь. Хотя бы как мать будущей матери.
– Спасибо! – проглотив тугой комок, еле выдавила из себя Катя.
– На здоровье. Тебе и будущему малышу Я подготовлю коллектив к твоему возвращению: у тебя ведь столько неоконченных дел! И, пожалуйста, если вдруг что-то понадобится – звони, не стесняйся. Пообещай!
– Хорошо. Обещаю, – сдалась Проскурина и повторила: – Спасибо!
– Увидимся в понедельник! – обрадовалась Жоржсанд. – Тебе тоже спасибо. Как камень с души упал...
Недоуменно разглядывая зажатый в руке мобильник, Катя прокручивала в уме разговор и пыталась просчитать его последствия.
«Эх, Веня! Вот он, твой сюрприз, – Катя улыбнулась и тут же опечалилась: – Все равно нехорошо получается. Всем громко заявила, что ухожу, а теперь с большого грома, как говорится, малый дождь. Скажут: вернулась за декретными... Но других вариантов на сегодняшний день нет. Слава Богу, хотя бы один вопрос с повестки дня снят – будет на что жить. Спасибо, Евгения Александровна, сама я ни за что назад не попросилась бы! Какой бы жесткой вас ни считали, сердце у вас доброе... Спасибо!..»
«...Уф!» – прислонившись к стенке кабины выдохнула Зина и, глянув на светящиеся кнопки, недовольно отметила, что лифт будет останавливаться почти на каждом этаже.
Соответственно, придется выходить и ей, выпуская набившийся в кабину народ. А ведь могла подождать следующий. Хотя не факт, что ситуация не повторится: начало рабочего дня совпадало у большинства компаний, разместившихся в здании, и в лифты в это время было не протолкнуться.
«Первым делом надо посмотреть, что у шефа запланировано на сегодня, предупредить, отменить встречи. Затем проверить почту, позвонить Нине Георгиевне. Если что-то нужно, послать Зиновьева, – мысленно систематизировала она дела. – Затем... Что же еще важное осталось? Со свекровью утром поговорила, с Маринкой по дороге на работу тоже. Что еще?.. Катя! Знала бы она, как бо лен шеф! Надо попросить Поляченко! – вдруг осенило ее. – И как я раньше не догадалась! Вместе мы быстро найдем Катю, сообщим, что Ладышев заболел! Если любит, сама прибежит! Андрей Лео должен помочь. Он только с виду такой сухой и суровый, но за шефа не меньше меня переживает... Вот интересно, а что у него на личном фронте? Вроде женат и ухожен, но женской руки и лоска не чувствуется. Необласканный какой-то. Эх, найти бы еще одного такого Поляченко, но только свободного. Не будь у него се мьи, повела бы с ним себя иначе...»
Оказавшись однажды в роли обманутой жены, пусть и гражданской, Зиночка категорически не приветствовала отношения на стороне. Наложила табу и, знакомясь с очередным соискателем своего сердца, первым делом выясняла, свободен ли он. Если женат, а уж тем более имеет детей, малейшие попытки развития отношений безжалостно пресекались.
Вот и с Андреем Леонидовичем приключилась подобная история. Понравился он Зине с первой секунды их знакомства, можно сказать, сразил наповал. Она даже покраснела, когда Ладышев представлял их друг другу и, стыдно вспомнить, пыталась флиртовать, пока Поляченко заполнял анкету. Так чудесно стало на душе, точно лампочка зажглась! Правда, горела совсем недолго -пока Зина не увидела заполненную им графу о семейном положении.
Она едва не расплакалась: опять двадцать пять! Стоит встретить интересного мужчину и чуть-чуть дать волю фантазиям, как тут же выясняется, что он занят! Неужели всех лучших мужиков разобрали? Тогда кто ответит на вопрос: откуда берутся несчастливые семьи, если женаты все лучшие кадры? Может быть, снять свое табу?
Однако, погоревав, Зиночка решила: нет, она не хочет, не может, не будет. И больше уже никогда не краснела в присутствии Поляченко. Но тут надо честно сказать, что, приступив к служебным обязанностям, Андрей Леонидович и сам не давал для этого ни малейшего повода. Наверное, как и она, не считал для себя приемлемыми отношения на стороне. Или она не в его вкусе. Во всяком случае, между ними сложились исключительно деловые отношения. Хотя нет-нет, но вспоминала Зина и день знакомства, и вспыхнувшую на мгновение лампочку в душе...
Добравшись до рабочего места, с первыми пунктами дневного плана Зина справилась быстро – отменила две встречи шефа, ответила на письма. В рамках своих полномочий, конечно же. Остальные, пришедшие на почтовые ящики «Интермедсервиса» и «Моденмедикала», разбросала по отделам – в коммерческий, инженерный. Лишь одно письмо поставило ее в тупик, что с ним делать, она не знала.
Эти несколько строк были ничем иным, как кляузой... на Андрея Леонидовича.
«Поляченко – человек с двойным дном: систематические пьянки, загулы, любовницы. Не ночует дома. Примите меры, пока он не »тал продавать секреты вашей компании конкурентам. Доброжелатель», – оторопев, перечитала она короткое послание.
«Чушь собачья!» – Зина отхлебнула глоток кофе и попробовала отыскать контактные данные автора письма.
Увы, недоброжелатель оказался анонимом. Никаких опознавательных данных, а сам адрес зарегистрирован только вчера. Конечно, для гениев-ГГишников из инженерного отдела вычислить анонима особого труда не составит, но тогда придется поделиться с ними и содержанием доноса.
«Хорошо, что к тексту письма имеем доступ только я и Лады-шев. Одно из двух: писала или жена, или... любовница... – от такого допущения сразу стало грустно. – Обидно... Не за жену или любовницу... за себя. Неужели Поляченко такой, как большинство мужиков?.. Ладно, к делу это никак не относится».
Зиночка последний раз перечитала послание, выделила и нажала «отправить в корзину».
В дверь постучали.
– Доброе утро! – приоткрыл дверь Андрей Леонидович. – Как у нас дела?
– Доброе... – растерялась секретарша. – Нормально...– пролепетала смущенно, но быстро пришла в себя и решительно закончила начатое дело: очистила корзину с анонимкой. – Почему вы не с шефом?
– Договорились, что я съезжу в офис на пару часов, затем вернусь. Все в порядке? – пристально посмотрел он.
Что-то в выражении Зининого лица его насторожило.
– Нет... То есть... Да! – замотала она головой. – Не ожидала вас увидеть, – нашла она оправдание путаному ответу. – Как Вадим Сергеевич? Вы его покормили завтраком?
– Это он меня покормил, – улыбнулся Поляченко. – Наш шеф -крепкий орешек.
– Ну да, крепкий... – согласилась Зиночка. Пора было переходить к главному. – Андрей Леонидович... с чего бы лучше начать... На моей памяти шеф впервые слег с такой температурой. Свалился, можно сказать. И тому виной не только грипп, – убежденно заявила секретарша.
– А что же еще?
– Ну, понимаете... – замялась она. – Вы сами только что сказали, что Ладышев – крепкий орешек. Здоровый образ жизни, спорт, гены. Но вот подкосило же его что-то?
– Грипп – не шутка. И не таких косит.
– Согласна, бывает. Но есть еще одна причина, – подняла она взгляд. – Сердечная, вернее, душевная: Катя Проскурина. Андрей Леонидович, мы должны ее отыскать!
Поляченко удивленно посмотрел на секретаршу.
– Зина, никто не вправе вмешиваться в личную жизнь человека, если он не просит. А тем более в жизнь шефа.
– Да, не просит. Потому что скрытный и упрямый! И Катя такая же! Мучаются сами, друг друга мучают, Нину Георгиевну опять же. Если бы у меня были ваши возможности, давно бы ее отыскала, -вздохнула Зина. – Ладно... Вижу, вам все равно. Можете забыть о моей просьбе, – махнула она рукой. – Сама найду. И не то находила.
«Ну надо же, какая женщина! – тайно залюбовался ею Поляченко. – Добрая, сопереживающая... И куда наш брат смотрит? Был бы я свободен...»
– Не сомневаюсь, – борясь с желанием сообщить, что Проскурина уже найдена, улыбнулся начальник отдела безопасности. – Но я подумаю, чем смогу вам помочь, – добавил он и повернулся к двери.
– Не мне! А Вадиму Сергеевичу! – повеселела Зиночка и заговорщицки добавила: – Я очень-очень на вас надеюсь! Хорошо бы прямо сегодня найти: четырнадцатое февраля, день влюбленных! Вдруг помирятся?
«Ура! Теперь точно отыщется! Ля-ля-ля! – после ухода Поляченко настроение секретарши заметно улучшилось. – Хорошо, эту мерзость убрала, – на мониторе осталось сообщение «Корзина очищена». – Никто не вправе вмешиваться в личную жизнь человека», – повторила она слова Поляченко.
Как ни странно, на душе стало светлее...
– ...Веня! Вениамин! – ликующе вопил мобильник голосом Генриха. – Ты еще не в больнице? Мне обязательно надо ехать с тобой!
«Вот екарный бабай! – выругался про себя Потюня. – Проспался, блин! Старый я дурень, нашел приключения на свою голову!»
– Генрих, у меня не получится за тобой заехать. Я на задании редакции, это в другом конце города, – соврал он, отъезжая от работы с запасом по времени. – Не успею.
– Неважно, я на такси доберусь, – отмел его довод Вессенберг. -Ты мне адрес подскажи, не запомнил вчера.
«Как же от него отвязаться?» – заерзал на сиденье Веня.
– Генрих, ты хорошо подумал? Ты уверен, что тебе надо туда ехать?
– Уверен! Мне позвонила та женщина, начмед, Валерия... – напрягся он, припоминая. – Впрочем, неважно. Я вчера звонил тебе с ее телефона, у нее сохранился твой номер. К счастью, ты утром оставил мне именно этот телефон.
– И что? – Потюня уже пожалел, что оставил гостю запасной аппарат.
– Она посоветовала приехать за Катей. Сказала, что у беременных так бывает... Ну, неадекватно воспринимают реальность.
– По-моему, Катя вполне адекватно отреагировала, – не согласился Веня.
– Ты не понял. Она вчера неправильно меня поняла, мой приезд. Это от неожиданности. И из-за беременности, – убежденно заявил Генрих.
– То есть? А как она должна была его понять? Ген, ты извини, но, по-моему, она ясно выразилась, что тебя не любит. При чем здесь неадекватность?
– Ты не прав, – казалось, тот его не слышит. – Она сейчас эмоциями живет, думает только о ребенке. А о себе, о будущем совсем не думает. О материальном в том числе.
– Да она никогда этим особенно не заморачивалась, – хмыкнул Потюня и добавил про себя: «Плохо ты знаешь Катю».
– Может, раньше, как ты сказал, и не заморачивалась, – неожиданно согласился Вессенберг. – Потому что не было детей. Сейчас все изменилось. И она скоро поймет, что рядом должен быть мужчина, который станет заботиться о ней и ребенке.
«Она и сейчас это понимает, – продолжил разговор с собой Веня. – Вопрос в другом: кого она хочет видеть в такой роли?» ,
– Этот мужчина – я, – между тем убежденно заявил Генрих. – Но чтобы она это поняла и поверила, я как можно чаще должен быть рядом.
– И кто же тебя так просветил? – усмехнулся Потюня.
– Ну докторша эта. Она еще поговорку напомнила: «Вода камень точит».
– А доброжелательница знает, что ты – не отец ребенка?
– Она догадалась и успокоила, что не это главное. Главное, что я ее люблю. Поэтому мне надо ехать за Катей.
– Как знаешь, – поняв, что переубедить Вессенберга не удастся, вяло согласился Веня. – Записывай адрес...
– Записал.
– Ключи помнишь где?
– Да. И еще подскажи, где поблизости можно цветы купить, неожиданно озадачил Генрих новым вопросом. – Сегодня четырнадцатое февраля, день влюбленных!
– Это тоже начмед напомнила? – уточнил Веня и пробурчал:
У таксиста спросишь. Я в том районе недавно живу, только спать приезжаю.
– Понял, найду! Встретимся в больнице! Только дождись меня!
– Дождусь, куда ж я денусь.
Сказать, что Веня ругал себя (а в том, что Вессенберг прилетел в Минск, явно его вина), было ничего не сказать.
«Лучше бы сразу Ладышеву позвонил: тот тоже искал Катю, надеялся на мою помощь. Набрать, что ли, снова?» – почувствовал он угрызения совести.
Почему из них двоих Веня выбрал Генриха, сегодня он и сам не мог объяснить. Неужели из-за дружеской ревности? Появился Ла-дышев – и Катя тут же стала отстраняться, а с января совсем пропала. Столько лет вместе проработали, и всегда она была в поле зрения, всегда на связи. А тут как отрезало – не звонила, не интересовалась. Сама стала телефон отключать. С глаз долой – из сердца вон, получается?
Или же причина в его внутренней, неосознанной неприязни к более успешному? Все этот Ладышев ухватил в жизни, все у него есть – и машины, и квартиры, и бизнес... Или, может, дело все-таки в беспокойстве за Катю? Бросит ее этот Ладышев, а подруге страдать...
В отношении же Вессенберга Потюня совсем, как говорят, не парился. Где он, этот Генрих? В Германии! А Проскурина здесь и никогда не сменит место жительства. Слишком хорошо он ее знал. Да и Вессенберга совсем не прельщает Беларусь, в этом тоже можно не сомневаться. Дружат – ну и пусть дружат, общаются. Тем более что в основном по переписке.
«...Или не стоит звонить Ладышеву? – в который раз засомневался Веня. – Генриху, ежу понятно, надеяться не на что, а теперь тем более: Жоржсанд, классная тетка, материально Катю поддержала. Пусть Генрих не раскатывает губу, что ей его деньги понадобятся... А вот отношение к ней Ладышева надо бы прояснить. Больной не больной, но сразу стало бы понятно, нужна ему Катя или нет. Она, правда, тоже хороша: «Выпишусь – позвоню». Не поздно ли будет? Любовь – не шахматы, где, сделав ход, ждешь ответного от соперника. Любишь – живи сердцем, а не мозгами, сразy делай шаг, второй, третий... Надо ему позвонить, может, Катька потом спасибо скажет, – нашел он в меню номер телефона. – Только что ж тогда получится? Картина маслом: вдруг он сразу поедет в Больницу и встретит там Генриха с цветами? А я снова буду вино-ii.it? Нет уж... Лучше завтра позвоню, – спрятал он телефон. – Если у него грипп, то нечего бациллы разносить...»
Поляченко подъехал, как и договаривались, ровно к половине двенадцатого. Несмотря на болезнь и очередной приступ непогоды – сильный порывистый ветер, Ладышев уже ждал у своего подъезда.
– Зря раньше времени вышли, – посетовал Андрей Леонидович.
– Нельзя вам на холод.
– Поехали, – нетерпеливо скомандовал тот.
– Зина напомнила, что сегодня четырнадцатое февраля, день влюбленных... – как бы между прочим произнес Поляченко.
Но погруженный в свои мысли шеф, казалось, не услышал.
«Как тесен мир! Двух любимых женщин, из прошлого и настоящего, судьба вдруг решила свести в одном месте, – размышлял о своем Вадим. – С Лерой все понятно. Напомнила о себе, испугавшись последствий статьи: вдруг кто-то из врагов заинтересуется скелетом в ее шкафу? Наши функционеры от медицины давно забыли, что такое лечить, зато стали профессионалами в закулисных войнушках и игрищах, – усмехнулся он. – Закулисье – мир темный, запутанный, пыльный. Здесь тебе и подножку дадут, и семь раз подставят, и нож в спину воткнут. Своих надолго там не бывает
– каждый сам за себя. Бывает на время «подружатся» против кого-то – и разбегаются по засадам... Чушь какая-то в башку лезет! -тряхнул головой Вадим. – Как нам быть с Катей – вот о чем думать надо. И отпустить прошлое: там уже все и так понятно. Разве что кто подсунул отцу газету, не выяснил... Но это не важно: главное
– доброе имя восстановлено. Рано или поздно каждому зачтется та история. Мне уже зачлась, Кате – тоже. Расплатилась сполна, вплоть до больницы... Что там Поляченко сказал про четырнадцатое февраля? А ведь верно!» – дошло до него, когда уже подъехали к больничным воротам.
Часы на приборной доске показывали без пятнадцати двенадцать.
– Может, сначала позвонить? – предложил Андрей Леонидович.
