Текст книги "Бесконечность любви, бесконечность печали"

Автор книги: Наталья Батракова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)

–      Да, лучше позвонить, – согласился Ладышев

–      Лера, это Вадим... Да, подъехал. Куда лучше подойти?.. К главному входу через пятнадцать минут? – уточнил он. – Понял. Спасибо.

–      Подождем немного... – Ровно через десять минут он посмотрел на Поляченко: – Ну, я пошел... Волнительно как-то. Андрей Леонидович, не в службу, а в дружбу: могли бы вы купить...

–      Цветы? Могу, конечно. Какие?

Он, казалось, ждал подобной просьбы.

–      Розы. Белые.

–      Сколько?

–      На все! – Ладышев достал из портмоне зеленую купюру.

–      Вам ко входу поднести или здесь подождать?

–      Ждите здесь, чтобы цветы не замерзли, – улыбнулся Вадим. -Дольше простоят...

11.

С половины двенадцатого Катя стояла в подземном коридоре, дожидаясь, пока откроют гардероб. Можно было покинуть больничные стены и раньше – Веня освободился около часа назад и мог за ней подъехать. Но тогда пришлось бы завтра тащиться в больницу за своими вещами. А этого не хотелось. Тем более что Оля постаралась и выписка с больничным уже были у Проскуриной на руках.

Таких, как она, жаждущих получить вещи первыми, набралось с десяток. Остальные терпеливо дожидались команды в приемном покое или в палатах. Наконец в двери гардеробной отворилось заветное окошко.

–      Зря стоите, выдавать буду по отделениям, – буркнула дородная кастелянша. – Первая урология. Кто из урологии? – прокричала она.

–      Я, – негромко ответил худощавый мужчина. – Козлов моя фамилия.

–      Так, вижу, – заглянула в список женщина. – Остальные где? Наверху?

Окошко захлопнулось. Спустя несколько минут из широко распахнутых дверей кастелянша выкатила тележку, заваленную вешалками с одеждой.

–      Извините, не могли бы вы... – попробовала обратиться к ней Катя.

–      Ждите, – отрезала та. – А еще лучше поднимайтесь наверх, нечего тут толпиться, – и покатила тележку к лифту.

Вернулась она на удивление быстро. Почти бегом.

–      Кто тут Проскурина?

–      Я, – опешила Катя.

–      Сейчас вас отпущу... Держите, – торопливо передала она вешалку с одеждой и прикрепленным к ней мешочком с обувью. -Можете прямо здесь переодеться, – еще раз ошарашила она Катю I неожиданной милостью, пропустив ее внутрь помещения. – Вот, за тем стеллажом. И еще... Вы через главный вход выходите.

–      Почему? – удивилась Проскурина.

Насколько она знала, все выписанные из-за гриппа покидали больницу через приемное отделение. И Веня с машиной должен был ждать именно там.

–      Не знаю. Так приказано, – пожала плечами кастелянша.

Переобувшись, Катя сняла больничный халат, под которым уже

были надеты джинсы и свитер, накинула любимую утепленную курточку, замотала на шею шарф, подняла капюшон, прихватила пакеты с вещами и направилась по коридору прямо к выходу. За две недели, проведенные в больнице, она научилась неплохо ориентироваться в ее подземных и наземных лабиринтах.

Проводив ее взглядом, кастелянша достала из кармана мобильник.

–      Валерия Петровна, – почти шепотом доложила она, – Проскурина только что ушла... Ага, под землей пошла к главному входу...

Зиночка сидела перед монитором, одной рукой щелкала мышкой, другой держала у уха мобильник.

–      ...Как меня достала эта больница! Спасибо, что присматривала за моими. Если вдруг снова родится девочка, честное слово, назову Зиной! – благодарно тараторила в трубку соседка.

–      Да ладно тебе! – зарделась Зина. – Немодное нынче имя. Лучше Катей назови: и красиво, и... счастливые они, – добавила она после паузы. – Вот мой шеф даже разболелся, как свою Катю потерял.

–      Так и не нашлась?

–      Пока нет. Но я подключила к поискам одного человечка. Этот точно найдет!

–      Начальника отдела безопасности? – уточнила Маринка.

–      Его, – подтвердила Зина.

–      Вот слушаю я, слушаю про эту Катю и не могу понять: а она любит твоего шефа? Ну нельзя же так изводить любимого человека!

–      Нельзя. Но они два сапога пара! И страдают одинаково.

–      И с чего ты взяла, что Катя – имя счастливое? – засомневалась Марина. – Может, одной отдельно взятой и подфартило, но со мной в палате лежала Катя. Так вот представь: эту «счастливицу» за две недели так никто и не навестил!

–      Может, не местная?

–      В том-то и дело, что как раз минчанка, и отец в Ждановичах живет. Правда, сейчас он тоже в больнице, операцию на сердце должны делать. Просилась вместе со мной на выписку, но не отпустили: токсикоз при поступлении был жутчайший, бедняга прозрачная была! А ей никто даже пакетик яблок не принес! – возмутилась Маринка.

–      Беременная? А муж?

–      В стадии развода они. Десять лет прожили, никак забеременеть не могла.

–      И как только забеременела, решили разводиться? – оторвалась от монитора Зиночка.

–      В том-то и дело, что нет! Катя подала на развод до того, как забеременела! И от мужа давно съехала, в квартире мачехи живет на Чкалова. Вообще-то, она о себе мало рассказывала. Все читала. Я ей половину домашней библиотеки перетащила. А еще стихи иногда писала.

Зина не очень внимательно слушала соседку, но одно из полушарий ее мозга автоматически рисовало соответствующую рассказу картинку. Как бы визуализировало. Она даже успела представить себе эту бедную беременную Катю, которую никто не навещает. Как вдруг... Что-то в голове щелкнуло, возникла ассоциация.

–      А как ее фамилия? – полностью переключилась она на разговор, уже зная, что услышит в ответ.

–      Проскурина. Катя Проскурина.

–      Маринка... – выдохнула Зина. – Маринка, ты... Ты просто гений! Я тебе чуть позже перезвоню! – не очень вежливо прервала она разговор и дрожащими пальцами набрала другой номер.

–      Андрей Леонидович!!! Я ее нашла!!! – Зина почти захлебывалась от избытка эмоций. – Я нашла Катю, она в больнице!!!

–      Вот как... – в голосе Поляченко послышалось удивление. – Поздравляю! Не ожидал, что у вас это получится так быстро.

–      Плохо вы меня знаете! Я даже могу сказать, с чем она там лежит!

–      И с чем? – Поляченко насторожился. Задания узнать диагноз ему не давали, а сам он не догадался поинтересоваться. Получил сведения, в каком отделении, и успокоился. Жаль, конечно: вдруг в этом кроется причина ее исчезновения? – И с чем таким она лежит и гинекологии? – осознанно выдал он свою осведомленность.

–      Так вы тоже знаете, где она? – поняла Зина и приуныла: – А я-то возомнила, что мы вместе, заодно.

–      Вместе, – успокоил он. – Так и быть, рассказываю: двадцать минут назад я высадил Ладышева у ворот больницы. Он раньше нас попросил меня разыскать Проскурину. Так что не обижайтесь.

–      Ура! – обрадовалась она. – Если он уже там – не обижаюсь. Главное, чтобы они помирились.

–      Согласен. Так с каким диагнозом лежит Проскурина?

–      А вы не знаете?! – до Зины дошло, что в чем-то она преуспела больше начальника отдела безопасности.

–      Знал бы, не спрашивал.

–      Катя беременна! Как вы думаете, кто отец ребенка?

Услышав новость, Поляченко сразу и не сообразил, обрадовался

он или огорчился. Слишком важная информация, и жаль, что шеф об этом не знает.

«Хотя... – бросил он взгляд на охапку свежих роз на соседнем сиденье, – это уже ничего не изменит. Разве что ускорит дело».

–      Я так понимаю...

–      Ничего вы не понимаете! Мы с вами оба здесь шефа обхаживаем, а Катю в больнице даже не навещал никто! Пакетика яблок никто не принес! – в сердцах повторила она слова Маринки.

–      Да... Некрасиво получилось, – сворачивая в улочку, ведущую к больнице, согласился Поляченко. – Но кто же знал? Отчасти в этом виновата сама Екатерина Александровна.

–      Ни в чем она не виновата! – встала на защиту Проскуриной Зина. – Женщина в таком состоянии способна думать лишь о ребенке! Впрочем, откуда вам знать? Беременным вы никогда не были и не будете.

–      А вот в этом вы абсолютно правы. Все, Зина, пора закругляться. Жду звонка шефа, – припарковавшись, Поляченко улыбнулся. – И чтобы вы больше не волновались... Короче, у меня тут все сиденье в розах. Догадайтесь, для кого.

–      А-а-а-а! Как здорово! – завопила Зина, словно цветы предназначались ей. – Ура!!! Я так и знала, что этим все закончится! Была уверена! И как символично: именно в день влюбленных! Какой же вы умница, Андрей Леонидович! – в трубке раздался звонкий чмок. – Все, освобождаю линию!

Продолжая улыбаться, Поляченко положил телефон на панель и вдруг заметил подрулившую к больничным воротам знакомую машину.

«Екатерина Александровна? Неужели шеф опоздал? – мелькнула досадная мысль. – Нет, не она... Какой-то мужчина... Странно».

БМВ остановился прямо перед ним. Открылась дверца, вышел невысокий округлый мужичонка, поставил авто на сигнализацию и засеменил по расчищенной тропинке к главному входу. Неожиданно он обернулся. Из подъехавшего к воротам такси выскочил белобрысый молодой мужчина. Махнув зажатым в руке букетом тюльпанов, окликнул первого и торопливо зашагал следом.

Поляченко нахмурился. Что-то в ситуации его смутило.

Но что именно, он так и не понял...

Лежнивец приблизилась к окну холла. Весь план ее был расписан по минутам. Вот Ладышев показался на тропинке, ведущей к крыльцу главного входа.

–      Открывайте, – быстро отпрянув от окна и спрятавшись за угол, скомандовала она охраннице,. – Задержите его, пока я не появлюсь. Не забудьте потом выпустить больную. Она скоро подойдет.

Женщина в форме метнулась к двери, загремела ключами.

–      Стойте! – строго приказала она посетителю и показала на ближний ряд пустых сидений: – Ждите здесь. Валерия Петровна сейчас подойдет.

Ладышев с досадой глянул на кресла, затем на часы над входом. Ждать Валерию пришлось пять минут, показавшиеся вечностью.

–      Здравствуй, Вадим! – наконец услышал он за спиной. – Пройдем ко мне, – подойдя ближе, она очаровательно улыбнулась и коснулась его руки.

–      Лера, мы договаривались, что сначала я навещу в больнице знакомого, а затем поговорим, – отстранившись, напомнил Вадим.

–      Хорошо, – пожала та плечами. – Но в кабинет все равно придется зайти. За халатом. Сам понимаешь, карантин.

Неторопливо поднявшись по ступенькам ко входу в административный корпус, Лежнивец бросила взгляд направо, в полутемный коридор, на который выходила лестница из подвального помещения. Из дверей вышла женщина с пакетами.

«Она или не она? – сощурила глаза Валерия. – Кажется, она. Пора», – и, шагнув к лестнице на второй этаж, сделала вид, что подвернула ногу.

–      Ой-ёй-ёй! – застонала она. – Ой, как больно!

–      Что? Где? – оценив ситуацию, Ладышев присел, снял с ее ноги туфлю на каблуке, приподнял ступню. – Здесь болит? А здесь? -принялся он ощупывать сустав.

Продолжая ойкать и постанывать, Лежнивец наблюдала за приближающейся женщиной. Сомнений не оставалось: Проскурина.

–      Попробую наступить, – быстро выдернула она ногу из ладоней Вадима, сунула в туфлю и сделала маленький шажок. – Ой! Нет, не смогу! – чуть не плача, посмотрела она умоляюще на Вадима. -Вывих. Или растяжение. Лифт, как назло, час назад сломался.

–      Ясно, – он глубоко вздохнул и предложил: – Давай донесу до кабинета. Держись за шею.

С этими словами Вадим довольно ловко взял Леру на руки и понес вверх по ступенькам, а она крепко обхватила его шею. На повороте лестничного марша Лежнивец посмотрела вниз: проходя мимо, женщина с пакетами остановилась и застыла, глядя на них. Встретившись с ней взглядом, Валерия в такт шагам коснулась губами щеки Вадима, шеи, посмотрела на него с нежностью, затем, торжествуя, снова перевела взгляд вниз.

Они давно скрылись из виду, а Катя так и осталась на месте. Только что на ее глазах в пух и в прах разлетелись и без того призрачные надежды на будущее.

«Вадим... Ты ведь болен! Что ты здесь делаешь?.. Неужели все эти годы ты продолжал ее любить? Вот для чего я тебе понадобилась – чтобы вернуть ее... Теперь понятно, зачем то досье на меня. Ты все просчитал, все подстроил, медленно и хладнокровно двигал меня к своей цели... Ты меня использовал... Одного не учел: во мне осталась твоя частичка. Но теперь ты об этом никогда не узнаешь, – закрыла она глаза и повторила, как клятву: – Ты никогда об этом не узнаешь! И никто никогда не узнает!»

–      Давайте, давайте, не задерживайтесь!– поторопила ее к выходу заждавшаяся охранница. – Похоже, это вас там ждут, – показала она рукой на крыльцо.

За стеклом мелькнуло лицо Вени.

–      Ну наконец-то! – перехватил он пакеты. – Всех через приемный покой выпускают, а тебя почему-то через главный вход. Почет и уважение известной журналистке? – не преминул он поерничать.

–      Катя! – окликнул ее еще один мужской голос.

Прижимая к груди букет тюльпанов, с другой стороны двери стоял Генрих.

–      С праздником! – широко улыбнувшись, протянул он цветы. – С Днем Святого Валентина! Держись за меня, здесь скользко, – любезно подставил он согнутую колечком руку. – Тебе надо беречься.

Недоуменно посмотрев на Вессенберга, на его развевающиеся на ветру светлые волосы, Катя бросила взгляд на ступеньки, на дорожку, на которой просматривались ледяные участки, и послушно вцепилась в его локоть...

Вадим донес Валерию до кабинета и аккуратно опустил на пол.

–      Ну как? – спросил он.

Лера для видимости пошевелила ногой.

–      Уже легче. Спасибо, – поблагодарила она и достала из кармана ключи.

Надо было торопиться.

Переступив порог, Лера быстро зашагала к окну, словно не подворачивала ногу и не стонала от боли несколько минут назад. Раздвинув жалюзи, выглянула в окно.

–      Так кого ты хочешь навестить? – спросила она, явно кого-то высматривая.

–      Это неважно, – он начинал понимать, что «вывих» был удачно разыгранной сценой.

Ничего не изменилось. Лера осталась Лерой.

–      Не эту ли барышню? – показала она взглядом в окно. – Ты подойди, подойди. Думаю, будет прелюбопытно.

Вадим не отреагировал. Ему захотелось поскорее выйти из кабинета и закрыть за собой дверь, чтобы не видеть, не слышать эту женщину.

–      Лера, дай мне халат, – глухо попросил он, – и я пойду.

–      Спешишь, понимаю... Боже, Вадим! Неужели ты влюбился? К своей Проскуриной бежишь? Только она не твоя. Иди же полюбуйся...

–      Тебя это не касается! Дай халат.

–       уверен, что она тебя ждет? Ай-яй-яй! – саркастически рассмеялась Валерия, но вдруг брезгливо поморщилась: – Идиот ты, Ладышев! Каким был, таким и остался. Иди сам убедись. Посмотри, кто встречает из больницы твою Проскурину.

Последняя фраза сделала свое дело. Сила сопротивления каверзам этой женщины ослабла, дала возможность взять верх другой силе – неверия ее словам. Она и подтолкнула Вадима к окну...

То, что он увидел, было... неправдой. Катя шла под руку... с Генрихом. Он сразу узнал обоих! Вот они остановились, вот она обернулась, посмотрела наверх, задержала взгляд на окне. Вессенберг заботливо поправил капюшон на ее голове, снова подставил руку. Чуть впереди них с пакетами вышагивал еще один человек, и Вадим также узнал его без труда.

«Вениамин Потюня», – вспомнил он, как тот представился когда-то.

–      Смотри, смотри: радость, улыбки, цветы... Все, как положено в день влюбленных, – меж тем презрительно комментировала Леж-иивец. – Только так встречают любимую женщину, носящую под сердцем ребенка. Заметь: не твоего, – безжалостно добавила она.

«Какого ребенка?.. Катя беременна?!» – с немым вопросом повернулся он к ней.

Казалось, сознание было не в силах свести воедино происходящее на дорожке перед больницей и в кабинете.

–      Да, да, Екатерина Проскурина поступила в больницу на втором месяце беременности с угрозой выкидыша. Молодой человек, который рядом с ней, является отцом ребенка. Генрих... – попыталась она вспомнить фамилию.

–      Вессенберг, – чуть слышно произнес Вадим.

–      Верно. Генрих Вессенберг. Вы знакомы? – пришел ее черед удивиться. – Он мне все телефоны оборвал из своей Германии, так беспокоился о ее здоровье. Специально к выписке прилетел. Видишь, как ведут себя настоящие отцы?

«Так вот почему она отключила телефон, вот почему молчала,

–      Вадим принялся выстраивать логическую цепочку действий Кати. – Ей нечего было мне сказать... Понятно, почему Вениамин соврал... Ему тоже нечего было сказать, кроме правды... На втором месяце... Когда же это произошло? – тут же перелистал он в уме даты недавнего прошлого. – Они виделись в Москве... Получается, что там... Выходит все, что случилось дальше, уже не имело значения...»

–      Вот так вот, дорогой Вадим Сергеевич! Жизнь сыграла с вами очередную злую шутку, – торжествующе констатировала Валерия.

–      А ведь сложись иначе, мы с тобой растили бы своего ребенка, и ему исполнилось бы... одиннадцать лет, – подсчитала она в уме.

Люди, за которыми они наблюдали, вышли за калитку и стали усаживаться в машину.

–      Но всё тогда было против нас. Я забеременела, плохо себя чувствовала, нервничала, а ты никак не мог собраться и поговорить с родителями... Что мне оставалось? Навязываться им?

Машинально воспринимая услышанное, Вадим медленно перевел взгляд на Леру.

Новая информация с трудом укладывалась в перенапряженном сознании.

–      Ну а дальше я испугалась. В первую очередь за ребенка. Не хотелось, чтобы он родился в тюрьме. Это ради него я совершала ошибку за ошибкой. Но нашелся человек, который предложил защиту. Он давно ее предлагал, но я любила тебя... Дальше ты все знаешь, – неожиданно на глазах Леры выступили слезы.

–      Не все... Что случилось с ребенком? – глухо выдавил Вадим.

–      Все жертвы оказались напрасны... Он умер... При родах, – добавила она после паузы.

–      Кто?

–      Мальчик.

Лежнивец подошла к столику с электрическим чайником, щелкнула кнопкой.

–      Но я за все заплатила сполна... Близкими людьми с супругом мы так и не стали, дочь в подростковом возрасте – ни тебе «здрасте», ни «до свидания»... Живу лишь работой. Вот можешь убедиться, – кивнула она на газету на письменном столе. – Знали бы, что совсем недавно эти борзописцы бросили тень на добропорядочного человека. Почти убийцей сделали, – усмехнулась она.

Ладышев подошел ближе к столу, посмотрел на газетную страницу с фотографией Валерии Петровны Лежнивец.

–      Ты той статьей едва не поставил крест на моей карьере и жизни. Ничего не скажу, талантливо написано, и резонанс получился... Уверена, ты не хотел меня уничтожить. Всего лишь старался помочь своей пассии добиться успеха. А она, зная, что беременна, банально тебя использовала. Уехать за границу знаменитой журналисткой – это круто, не правда ли?.. Но кто-то там, наверху, все видит: меня в свое время наказал, тебя. Ей тоже зачтется, будь уверен, – сузила она глаза и внимательно посмотрела на Вадима.

Опущенные плечи, лихорадочный, болезненный блеск в глазах. На секунду в ней даже проснулась жалость.

–      Чаю хочешь? – предложила Валерия.

Но, погруженный в себя Вадим, ее уже не слышал.

Как зомби, направился к выходу, нажал на дверную ручку, на секунду застыл в проеме и, не оборачиваясь, вышел...

–      Куда едем? – спросил Веня, выруливая с больничной улочки.

–      На Чкалова, – после паузы среагировала Катя.

В голове будто заело два видеоряда: Вадим несет Леру на руках вверх по лестнице, и он же наблюдает за Катей из окна. И опять рядом – Лежнивец. Она же – Валерия Гаркалина... В прошлом – любимая женщина.

Вот только в прошлом ли?

Отрешиться от этого вопроса не было никакой возможности. И никаких мыслей в голове, одна гулкая пустота.

–      Ты будто и не рада, что выписалась, – с удивлением заметил Потюня.

–      Хорошо себя чувствуешь? – тут же встрял сидящий сзади Генрих.

–      Все нормально, – успокоила Катя.

Разговаривать не хотелось. Ни с кем. И видеть никого не хотелось.

–      Волнуешься за отца? Операция началась? – догадался Потюня.

–      Да. Идет.

–      Тогда понятно, – вздохнул он.

–      А телефон там есть? Можно позвонить, узнать, как дела, – снова подключился Вессенберг.

–      Позвонят, когда закончится, – механически ответила Катя.

Заерзав, Генрих снова попытался что-то вставить, но, поймав в зеркале заднего вида предостерегающий взгляд Потюни, быстро закрыл рот.

–      Приехали, – припарковался во дворе Катиного дома Веня. -Тебе ключи сейчас отдать или в квартире?

–      Давай, – протянула она руку.

–      Э-э-э... Так не пойдет. Ты совсем никакая... В квартире отдам. Все равно надо пакеты занести.

Катя молча открыла дверцу.

–      Я могу помочь, – оживился Генрих, выходя из машины. – Я могу побыть вместе с тобой, в магазин сходить...

–      Мне никто не нужен, – невежливо оборвала его Катя. – Сама справлюсь. Спасибо за заботу. Генрих, лети домой.

–      Катя... Я хотел... А цветы?

–      Гена... Я тебя очень прошу: оставь меня в покое...

Она подхватила один из пакетов и побрела к подъезду. Бросив красноречивый взгляд – «что я тебе говорил?!» – на удрученного Вессенберга, Потюня закрыл авто и заспешил следом.

Отобрав на ходу пакет, он протянул Кате ключи от квартиры, дождался, пока она наберет код, и скрылся вместе с ней в подъезде...

В полной растерянности Поляченко ждал шефа в машине. Несколько минут назад в сопровождении двух не понравившихся ему типов Екатерина Александровна села в свою машину и уехала. А где Вадим Сергеевич? Неужели разминулись? Его так и подмывало выйти из машины и сообщить Кате, что в больнице ее ищет Ладышев. Он приехал за ней!

Поляченко так и сделал бы, если бы не цветы в руках Проскуриной. Они о многом говорили.

Сам Андрей Леонидович редко дарил цветы женщинам. И супруге – лишь в обязательных случаях: на день рождения, на Восьмое марта. Он до сих пор помнил все моменты ухаживания за будущей женой, свадебное торжество, ее выписку из роддома с дочерью. Тогда еще были живы чувства и хотелось хоть чем-то порадовать любимую. Пусть даже купленным на последние деньги скромным букетиком.

Но жена к его романтическим причудам относилась в лучшем случае равнодушно. Могла и упрекнуть: купил бы чего посущественнее, а не этот никому не нужный букетик – через пару дней все равно зачахнет. Только мусор в квартире. Затем чувства угасли, и потребность в таких знаках внимания естественным образом отпала. Правда, иногда, наблюдая из окна машины за влюбленными парами с цветами, Поляченко ностальгически вздыхал: счастливые!..

Потому и обрадовался, когда шеф отправил его за цветами. Выбирал розы с таким чувством, будто сам влюбился! И какой непредвиденный финал! Кто же посмел разрушить это волшебное состояние праздника? И зачем Екатерина Александровна приняла тюльпаны от другого, если все сиденье завалено свежайшими белыми розами?

Один тип сел за руль ее машины, а второй, белобрысый, услужливо захлопнув дверь, устроился у нее за спиной. Кто они такие? Родственники? Друзья? Приятели?

Насколько он знал, близких родственников, кроме отца, у Проскуриной нет. Отец в больнице. Бывший муж? Нет, не он. Поляченко его видел после их памятной драки с шефом. Кто-то из журналистской братии? Возможно. Но почему с цветами? Цветы помимо дружеских предполагают и иные чувства. Да еще в пресловутый Валентинов день.

Андрей Леонидович даже закурить потянулся, хотя бросил сие занятие лет пятнадцать назад. В полном смятении от непредвиденного финала он проводил взглядом БМВ, покосился на розы на сиденье – красивые, нежные, с тонким, едва ощутимым ароматом. Шестое чувство подсказало, что их ждет незавидная судьба.

«Может, переложить на заднее сиденье?» – подумал он, но сделать не успел.

Вернулся Ладышев. Открыв дверцу, на секунду замер, затем сгреб розы в охапку и вывалил на снег прямо у больничных ворот.

– Домой, – коротко бросил он и за всю дорогу не проронил ни слова...

Катя зашла в квартиру, выложила на тумбочку скопившуюся в почтовом ящике корреспонденцию и присела на банкетку, чтобы отдышаться.

Подъем на свой этаж дался ей тяжело, а последние ступеньки не просто вызвали одышку, но и забрали остаток сил. К тому же у самой двери заныл низ живота. Ей захотелось тут же, не раздеваясь, прилечь на диван. Она бы так и поступила, если бы не Веня.

–      Ты чего? Плохо тебе, да? – забеспокоился он.

Оказалось, что даже в слабо освещенной прихожей скрыть скверное самочувствие невозможно.

–      Устала, – пробормотала Катя, разматывая шарф.

–      У тебя лампочка запасная есть? А стремянка? – поднял тот голову. – Я еще в прошлый раз заметил. Давай заменю.

–      Нету у меня, Веня, ни лампочки, ни стремянки, – безжизненным голосом проговорила она, желая только одного – чтобы По-тюня быстрее ушел.

–      Могу сбегать в магазин. Тут у вас хозяйственный есть неподалеку, – вспомнил он. – Заодно по дороге продукты прикуплю – ну там хлеб, молоко.

–      Не стоит. Все равно в Ждановичи поеду.

–      Решила к отцу перебраться? Правильно, – поддержал он. -Тебе сейчас лучше одной не оставаться. Мало ли что! Вот только... – словно споткнулся он. – Ему ведь операцию делают... С кем ты там будешь?

–      С Ариной Ивановной.

–      Точно! – Веня хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл! Мачеха вроде врач?

Катя кивнула.

–      Ну тогда совсем клево! Буду знать, где искать. И, возможно, не только я, – загадочно добавил он и предложил: – Давай куртку в шкаф спрячу.

–      Спасибо, – передала Катя куртку и стала разуваться. – Ты езжай, все в порядке. Просто давно по лестницам не ходила.

–      А-а-а... Гиподинамия, – понимающе кивнул Веня. – Тогда ложись, отдыхай. Только телефон не выключай.

–      Хорошо, – Катя встала с банкетки. – Езжай, спасибо!

–      Ладно, бегу. Мороз отпустил, попробую свою ласточку завести. Да еще этот Вессенберг на мою голову, – вздохнул он и сделал неуверенный шаг к двери.

–      Вень, признайся: это была твоя идея позвонить Генриху в Германию? – пытливо посмотрела ему в глаза Катя. – Откуда ты его знаешь? Только честно!

–      Да не было у меня никакой идеи, и знакомы мы не были! От тебя о нем слышал... Я же говорил: когда сюда зашел за твоими вещами, не удержался, снял трубку. Ну и как-то вырвалось, что ты в больнице... – вновь повинился друг. – Дальше он сам туда звонил.

–      А с кем он разговаривал?

–      По-моему, с начмедом, – припомнил Потюня. – Я еще не врубился сразу, с чего бы она его к себе в кабинет пригласила. Внутрь больницы никому ходу не было, а его вдруг прямо к ней запустили.

–      А статью о ней кто писал?

–      Стрельникова. Генрих позвонил и спросил, есть ли кто из нашей газеты, – пояснил Веня. – Видимо, с начмедом договорились: она ему обеспечит проход в больницу, а он ей – статью об аварии и нужных тонах.

–      А что еще Генрих говорил об этой женщине?

–      О ней – ничего. Разве что есть такой непонятный факт... Сегодня я, честное слово, не хотел Генриха с собой брать. С утра пораньше ускакал в редакцию, а ему приказал сидеть дома. Так, прикинь, сама начмед ему позвонила и надоумила встретить тебя с цветами. На кой ляд ей это? А тот, как дитя, обрадовался, на такси примчал... – вздохнул Потюня. – Ты уж меня прости, что такая хрень вышла. Хотел как лучше...

–      Благими намерениями... – горько усмехнулась Катя. – Вень, давай четко договоримся: если ты хочешь остаться другом, никому больше обо мне ни слова! Иначе перестанем общаться.

–      Да оно мне надо – о тебе кому-то что-то говорить? Но так получилось. Камоловой вот рассказал... Ты бы ее видела: засияла, будто сама в декрет собралась. Честное слово!

–      ...Ладно, за Жоржсанд спасибо, – после паузы согласилась Катя. – Но в остальном, Веня, что бы ты ни узнал, что бы ни услышал – молчи! – в ее голосе звучала мольба. – Мне будет очень больно потерять еще и тебя, – она отвернулась, чтобы спрятать навернувшиеся слезы.

Спазм сдавил горло, но не из-за того, что продолжал ныть живот. Боль физическую унять хоть как-то можно – принять таблетку, например, прилечь, подождать, пока успокоится.

От душевной боли никаких средств не предусмотрено.

–      Ну дошло уже до меня, – не заметил ее состояния Потюня. -Ладно, побежал. Звони.

Закрыв за ним дверь, Катя просмотрела почту и обнаружила письмо из суда: развод с Виталиком назначен на первые числа марта. Оставив извещение на тумбочке и прихватив телефон, она дошла до дивана, прилегла, подсунув под голову декоративную подушечку. Подтянула коленки к животу, закрыла глаза и прислушалась: вроде боль внизу живота утихла.

И тут же, как по команде, в памяти ожили Вадим, Лежнивец...

«А вдруг она это все специально подстроила? – яркой лампочкой вспыхнула спасительная мысль. – Вызвала Генриха, на то же время пригласила Вадима... Нет, вряд ли... Продумать такое, чтобы все совпало до секунд, невозможно, – критически оценила она свое предположение. – Выходит, он сам к ней приехал, сам подхватил на руки... И никакой не больной...»

На эту мысль низ живота отреагировал резким спазмом, который на сей раз вызвал приступ паники. В памяти мелькнуло искаженное лицо Алисы. Подтянув коленки еще выше, Катя дождалась, пока боль снова утихла, и тут же усилием воли приказала:

«Спать! Ни о чем не думать и спать. Что было, то прошло. У меня есть ребенок. Я должна его сберечь...»

Высадив Ладышева у подъезда, Поляченко проводил его взглядом: сгорбленная фигура, заплетающиеся ноги. Он тут же пожалел, что не настоял и не поднялся вместе с шефом в квартиру.

Поколебавшись еще какое-то время, он вдруг решил действовать: припарковал машину, заглушил двигатель, быстрым шагом достиг подъезда и набрал на панели номер квартиры. Никто не реагировал. Набрал еще.

На третий раз открылась дверь, и в проеме показался консьерж:

–      Вы к Ладышеву? Он просил никого не впускать.

–      Все же позвольте пройти, – попытался протиснуться мимо него Поляченко.

–      Не могу. Только с согласия жильца, – твердо стоял на своем пожилой консьерж. – Иначе вызову милицию.

Андрей Леонидович с досадой вытащил телефон и под бдительным оком мужчины набрал номер шефа.

«Абонент отсутствует или находится вне зоны действия сети», – сообщил женский голос.

«Отключил, – чертыхнулся Поляченко. – И дверь не откроет. Что же делать?»

–      Ладно, – махнул он консьержу и, на ходу набирая новый номер, поспешил к машине. – Зина?..

–      Ой, ну что там? Я уже вся извелась! Они встретились? Помирились? – тут же посыпались вопросы.

–      Видимо, встретились. Но совсем не так, как хотелось, – лаконично пояснил он. – Теперь слушай внимательно и не перебивай: у тебя есть ключи от квартиры Ладышева? – на пике волнения за шефа непроизвольно перешел он на «ты».

–      Нет... А зачем? Что случилось?

–      Вадим Сергеевич только что зашел в подъезд, приказал консьержу никого не впускать, отключил телефон... Зина, у меня есть все основания думать... В общем, там все может плохо закончиться, – не подобрав нужных слов, заключил он. – Быстро думай, у кого есть ключи.