Текст книги "Пассат"
Автор книги: Мэри Кэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)
10
Геро захлопнула за собой дверь спальни с такой силой, что ключ вылетел из скважины и заскользил по натертому полу. Но едва она успела поднять его, дверь открылась и закрылась снова, и в комнате оказалась запыхавшаяся Кресси, исполненная сочувствия.
– Геро, дорогая, не плачь! Пожалуйста. Это все недоразумение. Клей определенно не желал обидеть тебя.
– Я не плачу! – гневно ответила Геро, упав ничком на кровать и уткнувшись лицом в подушку. – А желать он желал!
Ей хотелось, чтобы Кресси ушла. Или куда-нибудь уйти самой. Все оказалось не так. Плыть сюда не стоило. В конце концов, они были правы – дядя Джошуа, тетя Люси Стронг, мисс Пенбери и все пожилые Крейны, пророчившие ей, покачивая головами, несчастье. Они предупреждали, что она еще пожалеет о своем упрямстве и безрассудстве, а она не слушала их, потому что хотела путешествовать, повидать мир. Увидеть Занзибар. Увидеть Клейтона.
Как мог Клейтон дойти до того, чтобы так разговаривать с ней? Как мог? Геро стукнула кулаком по подушке и догадалась, что дверь открылась еще раз, потому что услышала слезный, но властный голос тетушки;
– Уйди, Кресси. Я уверена, Геро сейчас не до разговоров с тобой. Оставь ее в покое. Вот молодчина.
Кресси неохотно вышла. Геро села, немного стыдясь себя, потом, избегая настороженного взгляда тети, подошла к умывальнику, смочила платок в розовом кувшине и утерла Гневные глада и горящие щеки. Тетя Эбби вкрадчиво сказала:
– Постарайся понять Клейтона, милочка. Он был вне себя от горя. Ты не представляешь, какое потрясение мы пережили, когда судно прибыло, и нам сказали, что ты утонула. Особенно Клей, он так привязан к тебе, милочка. Так тебя любит. Ты ведь знаешь это, правда?
– Нет, не знаю! – нетвердым голосом ответила Геро. – Раз обвиняют меня в… Как мог он говорить подобные вещи? Если так обо мне думает…
– Но, милочка, – с дрожью в голосе заговорила тетя Эбби, не догадываясь, что перефразирует слова, которые в ту минуту произносил ее сын, он не имел в виду, что это твоя-вина. Понимал, что ты не могла воспрепятствовать… ничему.
– Вот как? – ответила Геро, сверкая глазами. – Дело в том, что там нечему было препятствовать. А если и пришлось, воспрепятствовала бы, будьте уверены!
Тетя Эбби, покраснев, торопливо заговорила:
– Ты не знаешь, о чем говоришь, милочка. Есть вещи, которых незамужние совершенно не понимают – Клей догадался бы об этом, если бы подумал. Видимо, его расстроило, что ты защищала Фроста. Но мне твое отношение вполне понятно. Естественно, ты испытывала к этому человеку благодарность; и я вполне готова поверить, что держался он с тобой в высшей степени прилично.
– Тут вы ошибаетесь, тетя. Он был грубым, несносным, имел наглость обращаться со мной, словно я десятилетняя – и ничего собой не представляю.
Негодование в голосе племянницы внезапно вызвало улыбку, осветившую встревоженное лицо тети Эбби, и она заговорила с веселой дрожью в голосе:
– Правда, милочка? Что ж, по крайнец мере, это лучше, чем стать предметом ухаживания.
– Ухаживания? Вряд ли Фрост знает это слово!
– Яне имела в виду настоящее, – укорила ее тетя. – У меня была мысль – ну, просто предположим, он бы поцеловал тебя?
– Он меня поцеловал, – лаконично ответила Геро.
– О нет! – произнесла тетя Эбби совершенно другим голосом.
– Но совсем не так, как вам представляется, – зло досказала Геро. – Он отнюдь не был любезным и находил меня совсем не привлекательной. Думаю, поступок его объясняется тем, что он просто жалел меня.
– О Господи! – простонала тетя Эбби, беспомощно шаря вокруг в поисках нюхательной соли. – Да, конечно, жалел. Но я надеюсь, Клею ты этого не скажешь. Я имею в виду, о поцелуе. И никому другому. Об этом нужно молчать. Люди не поверят… то есть, подумают…
– Конечно же, самое худшее. Можете не говорить мне этого, тетя Эбби. Видимо, я должна счесть себя польщенной вашей с Клеем готовностью поверить, что мое очарование побудило капитана Фроста покуситься на мою добродетель. Однако правда заключается в том, что он не находил во мне ни малейшего очарования и ничуть не интересовался ни мной, ни моей добродетелью. Он считал меня помехой. И он был прав! Я мешала ему.
Геро вернулась, села на край кровати и, теребя в руках мокрый платок, сказала:
– Он занимался каким-то делом, не хотел, чтобы я знала, каким, и, поверьте, тетя, отнюдь не был доволен моим пребыванием на борту! Даже запирал меня дважды в каюте, чтобы я не увидела того, что ему хотелось скрыть от меня.
– Запирал? – переспросила возмущенная тетя Эбби. – Какая неслыханная наглость! Чем он мог заниматься?
К сожалению, не знаю. Видимо, что-то перевозил тайком – рабов, опиум или какую-то контрабанду. По-моему, он способен на все. И должна сказать, тетя Эбби, не могу не согласиться с Клеем, что лучше б меня спас кто угодно, чем этот… этот работорговец! До чего унизительно быть признательной обыкновенному преступнику, притом за то, чего бы не случилось, умей он управлять своим судном.
Геро ненадолго погрузилась в угрюмую задумчивость, потом складки на ее лбу разгладились, она порывисто поднялась, обняла расстроенную даму так горячо, что у той сбился набок чепец, и с раскаянием сказала:
– Нет, это не совсем так. Я тоже виновата и жалею об этом. Нельзя было выходить на палубу в такую погоду. Я причинила вам уйму неприятностей и вела себя дурно. Клей, конечно, не собирался меня оскорбить. Он просто вышел из себя как и я сама. Давайте предадим все это забвению и будем искренне радоваться, а не затевать склоки и споры.
Тетя Эбби облегченно вздохнула и, обняв племянницу с не меньшей горячностью, сердечным тоном сказала:
– Правильно, мое милое, разумное дитя. Клей попросит прощения, и больше не будем об этом вспоминать. Думаю, милочка, тебе следует провести хотя бы неделю дома, пусть синяки и царапины заживут до того, как ты познакомишься с кем-то из нашей общины. Мы пригласим доктора Кили, пусть посмотрит, чем можно тебе помочь, а всем объявим, что тебе необходим покой и отдых; все это прекрасно поймут. Может, попробуем ореховую мазь?…
Тетя Эбби поспешила к своим мазям и лосьонам, но едва она удалилась, вошла ее дочь.
– Геро, это правда? – спросила она с волнением и страхом. – Рори Фрост действительно поцеловал тебя?
– Кресси, ты подслушивала у двери, – упрекнула ее Геро. – Это очень дурно, и я расскажу твоей матери.
– Ты не пойдешь на подобную низость, – уверенно заявила та. – Пойми> ничего другого мне не остается. Меня всякий раз выгоняют из комнаты, едва кто-то заговорит о чем-то, хоть слегка интересном. Ты не представляешь, как это неприятно. В конце концов, я уже не ребенок. Мама в моем возрасте уже была замужем за отцом Клея; но я однажды слышала, как она говорила Оливии Кредуэлл, что девушка должна быть не только невинной, но и совершенно несведущей в некоторых делах. Какой вздор! Я совершенно не согласна, что нужно быть невеждой, и мне ничего больше не остается, как подслушивать. Ты должна это понять.
– Это некрасиво, – сказала Геро суровым тоном.
– Зато разумно. И если б я не подслушивала, то не узнала бы, что тебя поцеловал капитан Фрост. Я так надеялась, что ты выйдешь замуж за Клея, но теперь тебе, наверно, придется выйти за него.
– За кого? – спросила ничего не понимающая Геро.
– За Рори Фроста, конечно.
– За этого… этого пирата! С какой стати? Кресси, о чем ты говоришь?
– Геро, но раз он поцеловал тебя…
– Если воображаешь, что девушка должна выходить за любого, кто ее поцелует, то ты мало подслушиваешь за дверями! – решительным тоном сказала Геро.
Кресси торопливо оглянулась через плечо и, понизив голос до шепота, спросила:
– А что, если у тебя будет ребенок?
Ее кузина с хохотом рухнула на оттоманку, а Кресси со смертельной бледностью на лице заявила:
– Не вижу ничего смешного. Все знают, что можно иметь ребенка и не выходя замуж, и что все дело в поцелуях.
– Кресси, дорогая, – попросила Геро, переводя дыхание, – сгони это выражение с лица. Ты выглядишь, как Клей, когда я рассмеялась в гостиной, а я не насмехалась ни над тобой, ни над ним. Но неужели ты ничего не видишь своими глазами? Я имею в виду животных и прочее? Да нет, от одного только поцелуя ребенка не будет» Ведь и Клей однажды меня поцеловал, да и ты наверняка целовалась под омелой с десяток раз.
– Ах, это! – воскликнула Кресси, садясь на дальний конец оттоманки. – Так тут вовсе не то. Просто мальчишки чмокают тебя в щеку, а все смотрят и смеются. Вот если мужчина целует тебя, когда ты с ним наедине, это наверняка совсем другое дело.
– Разница есть, – произнесла Геро, пытаясь вспомнить ощущение, когда Клейтон единственный раз поцеловал ее. Тогда она явно не испытывала рисовавшихся ее воображению нервной дрожи и замирания сердца. Честность вынудила ее признать, что оскорбительно-небрежная ласка Фроста оказалась неизмеримо более волнующей. Это воспоминание не умиротворило ее, и, глянув на хорошенькое, пылкое личико кузины, Геро сказала не без колкости:
– Надеюсь, когда-нибудь сама узнаешь. Лейтенант Ларримор еще не пытался целовать тебя?
Щеки Кресси залились жарким румянцем, и она решительно ответила:
– Разумеется, нет! И никогда не попытается.
– Вот как? Значит, у меня сложилось ложное представление. Капитан Фуллбрайт говорил, что, похоже, ты любишь лейтенанта.
– Капитану Фуллбрайту, – с достоинством сказала Кресси, – лучше не соваться в чужие дела. Нет, я не люблю лейтенанта Ларримора. То есть, это он меня не любит. Он… мы… Геро, это все так сложно! Ты не представляешь, что я пережила.
Она бросилась с объятиями к кузине. Геро вздохнула и, героически отбросив свои проблемы, ободряюще сказала.
– Расскажи.
– Это все Дэн.
Кресси, сев, произнесла имя молодого человека с облегченным вздохом, словно давно дожидалась такой возможности. Собственно говоря, так оно и было, говорить на эту тему с матерью она не могла, а Клей, когда обратилась к нему, самым черствым образом пресек ее излияния. Правда, существовали еще приятельницы, Оливия Кредуэлл и Тереза Тиссо. Но хотя Кресси восхищалась обеими, они, мало того что замужем, были намного старше ее. А также косвенно повинны (хотя и не подозревали об этом), в нынешнем ее несчастном положении. Поэтому более близкая по возрасту наперсница оказалась для девушки сущей находкой.
– То есть, лейтенант Ларримор, – поощрила ее продолжать Геро.
– Да. Понимаешь, он… мы… ну, он мне нравился. То есть, нравится. И я уверена, что нравлюсь ему, правда, он ничего не говорил об этом. Но очень часто заходил к нам, когда его корабль стоял в порту, и…
Кресси в нерешительности умолкла, сморщила лоб и надула губы, будто обиженный ребенок.
– Вы поссорились? – спросила Геро.
– М-можно сказать – да. Он заявил, что не следует мне бывать часто у сестер султана, а я ответила, что буду бывать там, сколько захочу, и у него нет права читать мне мораль или указывать. Да и никаких прав! Тогда он сказал, что говорит так, поскольку не хочет видеть меня втянутой в неприятности, и если я не понимаю, что делаю, то Оливия с Терезой должны понимать.
– А что ты делала? – с любопытством спросила Геро.
– Ничего, – ответила Кресси, – ничего совершенно!
И вызывающе добавила:
– Однако скажу тебе откровенно, Геро, если бы я могла что-то сделать, то сделала бы. Видишь ли, дело вот в чем…
Судя по несколько бессвязному рассказу, мадам Тиссо, жена француза-торговца, и ее приятельница миссис Кредуэлл, вдовая сестра Хьюберта Плэтта, сотрудника английской восточно-африканской торговой компании, представили Кресси и ее мать младшей единокровной сестре султана Салме. Саида Салмс, дочь покойного султана, имама Саида от наложницы-черкешенки, в отличие от многих других старших и более консервативных дам правящего дома Занзибара, не просто очень интересуется европейскими женщинами, но и стремится познакомиться с ними. Держалась Салме застенчиво, но дружелюбно, через нее Кресси познакомилась с другими царственными дамами и, в конце концов, заодно с мадам Тиссо и миссис Кредуэлл стала горячей сторонницей младшего брата и законного наследника султана, сеида Баргаша ибн Саида.
– Правда, я ни разу не встречалась с ним, – призналась Кресси, – он не заходит к сестрам, когда я у них – ты не представляешь, до чего строги арабки в отношении приема гостей-мужчин. Гораздо строже нас. Поднимают из-за этого нелепейшую суматоху, хотя многие из них ужасно толстые, старые; невозможно представить, чтобы мужчина хоть сколько-нибудь заинтересовался ими. Однако послушать их, так все они прекраснее дня, а все мужчины – чудовища. Конечно, некоторые из них действительно прекрасны. Например Чоле, единокровная сестра Салме. Матерью Чоле тоже была рабыня-черкешенка, иона просто красавица, ты не представляешь, Геро. Как принцесса из «Тысячи и одной ночи». Потом Меже – еще одна сестра…
Было ясно, что сентиментальная и романтичная Кресси оказалась полностью под влиянием прекрасных сестер султана, хотя они, судя по всему, собирались свергнуть Маджида и посадить на его место законного наследника.
– Понимаешь, Баргаш будет гораздо лучшим султаном, чем Маджид, – с серьезным видом объяснила Кресси. – Даже папа так считает.
– То есть дядя Нат знает обо всем этом? – спросила пораженная Геро.
– О, нет-нет. Но я слышала от него сотню раз, что Маджид слабый, разгульный и никуда не годный правитель. А что принц Баргаш совсем не такой, знают все. Я однажды видела его на большом приеме во дворце, он действительно очень красив. Смуглый, конечно, но отнюдь не в той мере, как можно вообразить. В их семье это не редкость. Чоле и Салме совершенно светлые. Знаешь, Геро, ты их полюбишь. Они такие очаровательные, грациозные и… Но Дэн – то есть, лейтенант Ларримор – сказал, что очень часто видеться с ними – большая ошибка, так как они играют с огнем, а я по возрасту не могу понимать, что происходит. Что он предостерегает меня лишь ради моего блага. Потом мы поссорились, в конце концов он ушел из дома, а на другое утро его корабль отплыл, и больше я Дэна не видела.
– Но ты виделась с ним сегодня утром, – сказала Геро.
– Не для разговоров. А он, увидев меня, лишь отвесил холоднейший поклон, словно я старая неряха, вроде миссис Кили. Поэтому и я держалась холодно, даже не смотрела на него. Однако, если у него хоть капля… чувства, он извинится передо мной.
– Тебе уж пора знать, – твердо сказала Геро, – что англичане никогда не извиняются, так как всегда считают себя правыми. На твоем месте, Кресси, я больше бы не общалась с ним. Ведь есть же тысячи, миллионы американских парней, которые гораздо симпатичнее и любезнее его.
– Только не на Занзибаре, – уныло ответила Кресси.
Она с минуту думала, наморщив лоб, потом возмущенно сказала:
– Все они на стороне султана. Я имею в виду англичан. Этот надутый старик, полковник Эдвардс, супруги Кили и Плэтты. Оливия – единственное исключение, так как обладает добрым характером и впечатлительностью. А все остальные за Маджида, лишь потому, что он старше, чем Баргаш, и правит, а британцы не терпят перемены порядков, если только не меняют их сами. У них совершенно нет воображения, им плевать, что Маджид никуда не годен, а принц мог провести давно назревшие реформы.
Геро сама отправилась на Занзибар с мыслью о реформах и не забыла того, что говорил Жюль Дюбель о нынешнем султане. Однако не сдержалась и заметила – история показывает всех наследственных правителей ограниченными тиранами. Как же можно быть уверенной, что, придя к власти, младший брат окажется лучше старшего?
– Потому что так говорят его сестры, – вспыхнув, ответила Кресси. – Они знают их обоих, как я знаю Клея. По их словам, Маджид никуда не годится, он хочет только пьянствовать, транжирить деньги и… и устраивать оргии с такими людьми, как Рори Фрост. Папа говорит, капитан «Фурии» закадычный друг Маджида, постоянно пропадает во дворце, и полковник Эдвардс должен положить этому конец. Но вряд ли он это сделает, поскольку Фрост тоже англичанин. Я говорила тебе, что все британцы на стороне султана. Даже Дэн, вот почему он хочет, чтобы я реже виделась с принцессами. Он просто поддерживает своих, как и все они!
– Он не станет поддерживать капитана Фроста, – задумчиво сказала Геро. – Фрост не нравится ему так же, как дяде Нату и Клею. Даже еще больше.
– Знаю. Он говорит, что Рори Фрост позорит нацию. Казалось бы, это должно ему показать, как отвратителен султан, раз в друзьях у него такой человек. Однако ничего подобного. Дэн ничуть не лучше полковника Эдвардса, и мне хотелось бы знать, кто сказал ему, что я вижусь с принцессами; и вообще, какое ему дело до этого… я не хочу, чтобы за мной шпионили, говорили, что мне можно и чего нельзя. Раз папа не возражает, не понимаю, с какой стати Дэну…
Кресси умолкла, закусила губу и после краткой паузы сдержанно сказала:
– Конечно, папа не знает, о чем мы разговариваем, но ничего не имеет против моих визитов в Бейт-эль-Тани. Взрослые, – добавила девушка (несмотря на недавнее утверждение, что уже не ребенок, она продолжала думать о старших по-детски), – должны очень внимательно относиться к таким вещам, а папа лишь говорит, что это не мое дело. Но я считаю, что помощь населению должна быть делом каждого. Разве не так?
– Конечно, – решительно поддержала ее Геро, не сознавая, что горячность ее подружки объясняется не искренним желанием помочь «населению», а мгновенной уверенностью, что любой приятель капитана Фроста является ipso facto[10]10
Ipso facto – по самому факту (лат.).
[Закрыть] отвратительным типом, совершенно непригодным оставаться у власти.
Если б в разговоре не затрагивался капитан Фрост, Геро скорее посчитала бы секреты кузины пустячными, а горячую поддержку смуглого принца, который стремится узурпировать трон – поводом для увеселения. Однако фамилия англичанина-работорговца представила все дело в совершенно ином свете, поскольку возбудила ее враждебность и стремление прийти на помощь другим.
Неужели, задумалась она, все это идет по Божьей воле? Если да, то даже ее ужасное падение с палубы «Норы Крейн» находит свое место в общем замысле, иначе она знала бы очень немного об Эмори Тайсоне Фросте и «Фурии». А тут, узнав его, что он стал другом султана Маджида с недоброй целью, и чем скорее будет разрушен их порочный союз, тем лучше.
Разгульный Рори наверняка действует как подручный султана, возит рабов то ли с острова, то ли на остров к общей с ним выгоде. В таком случае неудивительно, что лейтенант Ларримор до сих пор не настиг его, поскольку противостоять такому партнерству трудно. У султана большая власть, полиция его либо закрывает глаза, либо равнодушно смотрит на действия Фроста, и, вполне понятно, наглый капитан «Фурии» продолжает процветать, а все попытки привлечь его к ответу кончаются неудачей. Однако если мечтающий о троне Баргаш нетерпимо относится к своему беспутному брату, то должен столь же нетерпимо относиться и к его беспутному другу. Следовательно, Падение султана повлечет за собой падение Эмбри Фроста…
«Упрекнуть в неблагодарности меня нельзя, – успокаивала Геро свою совесть, – но необходимо быть справедливой». Беспринципные негодяи вроде капитана Фроста являются позором белой расы, угрозой обществу и дурным примером для непросвещенных язычников, а им – видят Бог и Геро Холлис – необходимо покровительство Запада. Пожалуй, ей не удастся вернуть свободу рабам, но все же она сможет нанести удар по всей этой отвратительной системе, избавив остров от работорговца. Если это повлечет за собой поддержку принца Баргаша и помощь в свержении султана Маджида, она вполне готова к этому. Совершенно ясно, что «население» очень выиграет, если нынешний правитель и его друг лишатся всяческой власти.
– А ты уверена, – спросила Геро, пораженная внезапной неприятной мыслью, – что они не жаждут крови султана? Не готовят его убийства или чего-то в этом роде? Тебе известно, на что способны жители Востока.
– Господи, да что ты! – возмущенно ответила Кресси. – Он же их брат. Во всяком случае, единокровный. По-моему, матери у всех них разные. Гарем, понимаешь. И., всякие там наложницы. – Кресси покраснела и торопливо продолжала: – Они вовсе не думают убивать Маджида. Хотят свергнуть его, а когда султаном станет Баргаш, Маджвд получит пенсию и уедет куда-нибудь на материк, в Дар-эс-Салам, где он построил себе новый дворец, истратив громадные деньги.
Геро не поняла наивности этого заявления; она, как и ее кузина, почти не знала истории сеидов Маската и Омана (да и вообще восточных владык) и уже совсем забыла утверждение капитана Фроста, что братоубийства покрыли страницы подобных хроник ужасными кровавыми пятнами. Слова Кресси показались ей вполне убедительными, и она поверила им без колебаний. Сестры султана явно заботятся о Справедливости и Общем Благе, поэтому достойны ее поддержки, теперь нужно лишь убедиться, что их брат Баргаш действительно может править.
Любая другая девушка в такой день забыла бы о политических проблемах ради личных. Однако Геро Холлис была из более крутого теста и, более того, сознавала в себе высокое предназначение. Странные, высокие арабские дома, жестокий, прекрасный, ужасающий остров, ее фантастическое спасение от смерти и недавние непростительные замечания Клейтона казались незначительными в сравнении с перспективой нанести удар по отвратительному институту работорговли. «Я всегда знала, что мне найдется дело на Занзибаре», – подумала девушка с глубоким удовлетворением.
Она совершенно забыла о Клейтоне и не услышала, как он постучал. Дверь открыла Кресси.
– Нет-нет, Клей, тебе нельзя, – запротестовала она, потрясенная перспективой появления мужчины в дамской спальне ничуть не меньше, чем любая звезда гарема в подобных обстоятельствах. – Да, я скажу ей.
Она плотно закрыла дверь и шепотом спросила;
– Это Клей, что сказать ему? Он хочет тебя видеть. Наверно, чтоб извиниться.
– Скажи, я спущусь через пять минут, – ответила Геро.
Спустилась она почти через двадцать, правда, за это время Клейтон подготовил оправдания и облек извинения в приемлемую форму. Все было прекрасно, но закончил он тем, что в доказательство своего раскаяния присоединился к благодарственному посланию отчима, с которым доверенный служащий-араб отправился в городской дом Фроста.
– Должен сказать, я сделал это вопреки своему желанию, – откровенно признался Клейтон. – Однако, поскольку, он, кажется, обращался с тобой вполне терпимо, я счел, что без этого обойтись нельзя.
Слова его напомнили Геро недавний разговор, с Фростом, и она взволнованно сказала:
– Но ведь дядя Нат собирался зайти к нему лично и сказать, как я… как мы благодарны? Если подумать, чем мы ему обязаны, то просто отправить письмо…
– Устное послание, – поправил Клейтон. – Извини, Геро, но, кажется, вся сложность положения тебе до сих пор непонятна. Ты, конечно, считаешь нас черствыми и неблагодарными, однако мы должны думать и о своем официальном положении. Поэтому решили, что, пусть это покажется нелюбезным, нельзя давать в руки беспринципному правонарушителю то, что может оказаться поводом предъявлять к тебе какие-то притязания.
– Клец, но Ведь у него нет ко мне никаких притязаний. Я обязана ему…
– Ничем ты ему не обязана, – резко перебил Клейтон. – Капитан Фуллбрайт ясно сказав, что судно Фроста было совершенно неуправляемо, и лишь удача с Божьей милостью спасли «Нору Крейн» от столкновения. И ты сама говорила, что если б волна не бросила тебя на снасти «Фурии», тебе бы никак не удалось спастись. Фрост сам виноват, что тебя смыло в море, и спасло тебя Провидение, а не он. А если бы капитан Рори хоть чуть-чуть считался с нашими чувствами, то немедленно доставил бы тебя на Занзибар, избавил бы нас от горя и душевных страданий. Думаю, он совершенно ничем не поступился, и лично я нахожу его бессердечную медлительность непростительной.
– Да, я… я все понимаю, – промямлила Геро. – Однако же он послужил орудием Провидения в спасении моей жизни, и мы не можем этим пренебречь. К тому же, как ты сам говорил, он при желании мог вести себя по отношению ко мне очень дурно.
– Он бы дорого заплатил за подобную попытку, – резко ответил Клейтон. – Нет, Геро. С твоей стороны очень великодушно испытывать благодарность к человеку, ничем, в сущности, ее не заслужившему, и, хорошо зная тебя, я не сомневаюсь, что ты уже выразила необходимую признательность. Но если кого-то из нас увидят входящими в его дом, особенно, когда никто не знает, что ты находилась на его судне, это вызовет массу пересудов. Нельзя, – подытожил Клейтон, – коснуться дегтя и не испачкаться.
Его угораздило повторить поговорку, которую утром произнес Фрост, и Геро вспомнила многое из сказанного капитаном. Она уже решила, что ради своего блага остров должен избавиться от этого человека. Однако мысль о том, что он предсказал поведение ее родственников с прискорбной точностью и теперь не только может сказать: «Говорил же я вам», но и обвинить ее заодно с ними в недостатке вежливости, была невыносимой. Поэтому для нее стало делом чести добиться того, чтобы Фроста поблагодарили лично.
Но Клейтон отказался вести об этом речь, а дядя Нат и тетя Эбигейл, вошедшие в гостиную пять минут спустя, приняли его сторону.
– Этот Фрост, – сказал в заключение дядя Натаниэл, – как тебе уже было сказано, просто-напросто бесчестный мошенник, и всем консулам на острове приходится бороться с его пагубным влиянием на султана. Скажу тебе прямо, Геро, мне очень не хотелось отправлять Селима к нему с благодарностью, однако я это сделал – лишь по той причине, которую ты настоятельно выдвигала. Не хотел давать работорговцу из белой швали повода обвинять меня в нелюбезности. Но я не намерен ни встречаться с ним, ни допускать его в свой дом, ни позволять своим родственникам переступать порог его дома. И не стану отправлять ему благодарственных писем, давая тем самым письменное подтверждение того, что ты провела десять дней на его судне. Он вполне может использовать его для шантажа. Ты больше не будешь общаться с ним. Это приказ!
– Но, дядя Нат…
– Все, Геро. Теперь пойдемте обедать и забудем об этом деле.
