Текст книги "Пассат"
Автор книги: Мэри Кэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 42 страниц)
26
– Какое красивое! – прошептала Зора, глядя на свое отражение в зеркале и зачарованно касаясь филигранного ожерелья тонкими пальцами с накрашенными хной ногтями.
В просторной, высокой комнате с мавританскими арками она казалась еще меньше, тоньше. Рори поглядел на нее и нахмурился; подумал, что, несмотря на ее раннюю зрелость, полную власть над его слугами и четырехлетную дочь, по западным меркам она еще почти ребенок.
Фрост не знал, сколько ей лет, когда покупал ее, она была испуганным, тощим существом с лицом старухи и ростом пятилетнего ребенка. Работорговец-негр сказал, что девочке лет десять-двенадцать, и если ее холить и хорошо кормить, она «скоро превратится в женщину»; сама Зора сперва сказала, что ей как будто четырнадцать, а потом, что она, видимо, года на два младше. А может, старше? Она не знала. Но работорговец-негр оказался прав относительно благотворного воздействия холи и хорошей пищи, а поскольку на Востоке женщины созревают раньше живущих в более холодном климате и зачастую становятся женами и матерями в том возрасте, когда их сверстницы на Западе носят фартучки и учатся в школе, трудно было решить, кто прав в определении ее возраста – сама Зора или работорговец. Или Рори, дающий ей значительно меньше.
Глянув на ее отражение в зеркале, он подумал с чувством вины, что, возможно, его самая первая догадка была правильной. Зора казалась ребенком в маскарадном костюме. Красивым ребенком в шальварах из изумрудно-зеленого шелка под платьем из серебряной парчи лунного цвета. На ее тонких запястьях и лодыжках красовались золотые браслеты со стекляшками, а вокруг шеи мерцали мелкие жемчужины, топазы и турмалины.
Зора повернулась к нему с улыбкой, лицо ее сияло радостью, пальцы ласково поглаживали украшение, словно живое.
– Какое красивое! – повторила она.
– Оно заимствует красоту у той, кто его носит, – сказал Рори, отвел ее руку от ожерелья и легонько поцеловал.
На лице Зоры вспыхнул яркий румянец, теперь оно сияло не радостью, а полнейшим счастьем.
– Неправда, мой повелитель, оно украсило бы даже королеву. Но мне приятно слышать это от тебя. В последнее время я думала… боялась…
Ее негромкий голос утих, ресницы опустились, будто темные шторы.
Рори взял ее за подбородок, приподнял голову, но теперь она не хотела смотреть на него.
– Что же ты думала, моя птичка?
– Что ты… что твоя рабыня лишилась твоей благосклонности.
– Глупости, сердечко. И с каких это пор ты рабыня?
Черные ресницы взлетели, большие глаза смотрели преданно, обожающе.
– Я всегда твоя рабыня! G того первого часа – и до последнего. Дай мне свободу десять раз, десять тысяч раз – это ничего не изменит. Все равно я буду твоей рабыней, мой повелитель и моя жизнь, и если я лишусь твоей благосклонности, я умру!
Рори разжал пальцы, наклонился, чтобы чмокнуть Зору в щеку, но она вскинула руки, обняла его за шею и прижалась к нему всем благоухающим, нежным, дрожащим телом с неистовой страстью и отчаянием. Двигало ею не только желание его любви, но еще стремление родить ему сына и стыд, что ей этого не удалось, что после рождения Амры не могла больше забеременеть. Она понимала, что вины ее здесь нет и все же винила себя; ведь, значит, она лишилась чего-то – красоты, изящества, обольстительности, – раз он переменился, раз на смену страсти пришли нечастое желание и небрежная ласка?
Она знала, что у него бывают другие женщины, поскольку он и не пытался этого скрывать, а в мире Зоры, как и на всем Востоке мужчины были полигамны. Может, втайне она жалела об этом, но ждать от них иного противоречило традициям и природе, да и кто она, чтобы роптать, если ее повелитель уделяет благосклонность другим женщинам? Даже белым?
По слухам, белые женщины холодны и несведущи в способах любви, однако она больше всего опасалась их. Хотя Рори может говорить и жить по-арабски, он их крови, и Зору страшило, что когда-нибудь он найдет среди них себе жену и уедет на родину. Но если бы только она могла родить ему сына, эта опасность исчезла. Все мужчины хотят сыновей: сильных, смелых, красивых мальчиков, которые станут продолжателями рода и гордостью своих отцов. Дочери – это любимицы, игрушки, если они красивы, их ценность и права на отцовскую привязанность увеличиваются. Но они никак не могут заме нить сыновей, а Амра, по представлениям Зоры, не была красавицей. Слишком похожа на отца, ей нужно было родиться мальчиком. Ах! Если б Всемудрый счел нужным создать ее мальчиком, каким бы она стала сыном!
Зора, обожавшая, ребенка, знала, что хотя Рори искренне привязан к дочери, в его привязанности есть что-то странное, какая-то непонятная сдержанность, осторожность, словно он боится ее или страшится любить очень сильно. И поскольку понять этого она не могла, то с помощью философии бесчисленных поколений женщин, считавших себя низшими существами, созданными для утехи мужчин, для рождения им детей, объясняла себе его поведение тем, что Амра девочка. Будь она мальчиком, он бы любил ее, гордился ее силой, смелостью и живым разумом. Зора была уверена в этом. И в том, что лишь разочарование придает его лицу такое странное, замкнутое выражение. Зора часто видела эту замкнутость, которая внезапно появлялась, когда он играл с девочкой или просто смотрел, как та дразнит белого попугая или со смехом радостно гоняется за котенком. Потом он резко вставал и уходил из комнаты – или из дома и не возвращался целый день – или неделю, а то и месяц.
Такое выражение появлялось у него всякий раз, когда Амра обращалась к нему по-английски. Услышав от нее впервые английские слова, он очень рассердился на бвана Бэтти, который учил девочку читать по книжке с цветными картинками, и на Зору, потому что она целый месяц, пока ее повелитель был в море, водила дочку изо дня в день к миссионерке, проводящей на острове отпуск по болезни, чтобы Амра могла обучиться языку отца у этой необычайно терпеливой старой девы, мисс Дьюласт, трудившейся над спасением душ во имя Бога Белого Человека и умершей, не успев вернуться в Англию.
То был первый и единственный раз, когда Рори разгневался на нее. Зору сокрушило его недовольство. Она хранила эти уроки в тайне до тех пор, пока девочка не заговорит на этом варварском языке более или менее бегло, хотела удивить своего повелителя. И удивила; правда, совсем не так, как хотелось, и если б не Бэтти Поттер, Амра могла забыть все, что выучила. Но если Зора раскаивалась в этом, то Бэтти нет. Та часть сердца мистера Поттера, что не принадлежала капитану Эмори Фросту, хаджи Ралубу и «Фурии», была безраздельно отдана Амре, и он любил ее, как никого в своей долгой неправедной жизни – в том числе, разумеется и собственных отпрысков от разных матерей! Привязанность его к девочке была свежим, неожиданным цветком на весьма сомнительной почве, но цветок этот пустил крепкий корень; и пока Зора плакала, Бэтти возмущался.
– В жизни не слышал такой ерунды! – заявил он. – И чем скорее ты закроешь пасть, тем лучше. Зла на тебя не хватает! Почему ребенку не обучиться говорить на христианском языке? Насколько я понимаю, она твоя дочь.
Рори гневно возразил, что именно этот факт дает ему право воспитывать ее по собственному усмотрению, на что Бэтти ответил неприличным словом.
– Мне понятно, – проницательно добавил он, – ты хочешь воспитать ее полностью арабкой и сказать себе, что она целиком принадлежит Зоре, а с тебя взятки гладки. Не выйдет! Ребенок имеет полное право решать, с кем ему быть, и об этом его праве я позабочусь. Не любишь ты Амру по-настоящему, вот что. А если думаешь сказать, чтобы я не совался, лучше передумай!
Бэтти одержал верх, и Амра с одинаковой легкостью говорила на английском, арабском и суахили, правда в первом сбивалась на просторечное произношение. Но Рори по-прежнему старался не любить ее, как Зора и Бэтти, шарахался от этого чувства также инстинктивно и яростно, как необъезженная лошадь от человека с сахаром в одной руке и уздечкой в другой. А Зора по-прежнему думала: «Если б она родилась мальчиком!..» и мечтала о сыне, который привязал бы Рори к ней.
Фрост подержал в объятиях стройное, страстное тело Зоры, погладил по шелковистым, пахнущим жасмином волосам, но его устремленный вдаль взгляд был рассеянным, мысли его, покинув Дом с дельфинами, Занзибар и даже золото под стеной Кивулими, устремились к материку, Дар-эс-Саламу – «Мирному приюту», где хаджи Исса ибн Юсуф, богатый, почтенный землевладелец-араб жил с роскошью среди кокосовых плантаций и апельсиновых садов и мог быть или не быть другом или пособником пиратов с Персидского залива.
Прижавшаяся к нему Зора, утешенная объятьями и медленным поглаживанием по голове, все же ощущала его озабоченность, и поняв, что Рори думает не о любви, прижалась к нему покрепче и спрятала лицо, чтобы он не увидел слез, которые она старалась проливать лишь тайком, но теперь не могла удержать. Он не видел их, даже не замечал, что она плачет. А когда наконец она нашла силы оторваться от него и встретить его взгляд, он молча выпустил ее, и она увидела, что взгляд его устремлен на далекий горизонт, на лежащий за открытыми окнами морской простор, и он едва замечает, что больше не держит ее в объятьях.
Рори провел ту ночь на борту «Фурии», а на следующий вечер отплыл в западном направлении – потому, что Дар-эс-Салам лежит в южной стороне, а капитан Эмори Фрост взял за правило не раскрывать своих маршрутов – даже в тех редких случаях, когда не занимался сомнительными сделками;
Амра просилась с ним и, получив отказ, топнула ногой и бросила сердитый взгляд, который могли бы мгновенно узнать двадцать поколений Фростов. Он был точной копией взгляда Рори в дурном настроении. Бэтти подметил это, хохотнул, сказал, что она вся в отца, и когда-нибудь он сам возьмет ее в плавание, даже если придется пронести ее тайком на борт в морском сундуке, а пока что привезет ей самый лучший подарок, какой только можно купить.
Зора ответила на небрежный прощальный поцелуй Рори со страстной пылкостью и заверила, как всегда, что будет ежечасно молиться о его безопасности и скором возвращении. И лишь поворачиваясь к двери, он осознал, что на ней надето филигранное ожерелье и непонятно почему встревожился. К предостережениям Бэтти Фрост отнесся весьма раздраженно, но тут оказалось, что он сам не совсем свободен от предрассудков, потому что подошел к ней, взяв за щуплые плечи, повернул кругом, расстегнул застежку, снял ожерелье и швырнул в дальний конец комнаты.
– Оно недостойно тебя, – лаконично ответил Рори i на протестующий вскрик Зоры. – Привезу тебе что-нибудь получше. Не надевай его больше, моя жемчужина.
Он поцеловал ее снова, и на сей раз какой-то охранительный инстинкт побудил его покрепче прижать ее к себе, стиснуть так, что у нее перехватило дыхание, и поцеловать с грубостью, скрывающей внезапный страх. Это доставило ей счастье, какого она не знала много месяцев, и когда Рори ушел, Зора отыскала ожерелье и попыталась снова застегнуть на шее, оно было не только подарком Повелителя и, следовательно, доказательством его любви, но и слишком красивым, чтобы валяться в шкатулке. Но ожерелье оказалось хрупким. Зора обнаружила, что один из топазовых цветочков отлетел, а застежка сломалась. Связав подарок Рори шелковой ниткой, она решила на другой день отнести его к Гаур Чанду, ювелиру, и отдать в починку.
Полковние Эдварс, бодро гулявший вечером по берегу, увидел, как шхуна Фроста лавирует между стоящими на якоре дау, остановился, поглядел ей вслед и подумал: «Интересно, что задумал на сей раз этот тип?» А десять минут спустя Маджид ибн Саид, султан Занзибара, выглянув в окно городского дворца, увидел, как паруса «Фурии» наполняются ветром и, поскольку знал кое-что о намерениях ее владельца, с улыбкой отнесся к тому, что она взяла курс на запад.
Геро тоже воспользовалась перерывом в дождях, чтобы погулять по берегу с Клейтоном и, видя, как «Фурия» отплывает, решила, что воздух стал чище. Очевидно, Клейтон разделял эту мысль, так как язвительно произнес:
– Одним источником вони в городе меньше! Если дождь будет непрерывно лить всю неделю, а шваль вроде Фроста и его команды уберется из города, эта дыра станет менее гнусной. Скорее бы увезти тебя отсюда.
Но сегодня город не выглядит мерзкой дырой, подумала Геро; и хотя день-два назад согласилась бы с ним, однако теперь, глядя на подернутое рябью море, на розовый горизонт, не испытывала желания уехать. Скоро вновь зарядят дожди, может быть, уже завтра. Но сейчас небо было ясным, громада туч на востоке пламенела в лучах заката; золотисто-абрикосовое сияние окрашивало море, белый город и серые стволы кокосовых пальм казались коралловыми в нежно-аквамариновой синеве вечера.
Единственная звезда мерцала капелькой бриллиантовой росы над розово-синими вершинами далеких деревьев. По мере того, как эти краски угасали и сумерки окутывали Занзибар, в домах и на темных силуэтах больших дау зажигались огни; там, где только что сверкала; одна звезда, появилось множество огромных, спокойных, ярко блистающих. С минарета послышался голос муэдзина, высокий, чистый, с навязчивой модуляцией, чуждой и экзотичной для западного уха, подобно тому, как зеленый коралловый остров с темными рощами гвоздичных деревьев, шелестящих пальм и ароматных апельсиновых садов был чужд и экзотичен для западных глаз. Когда последние отсветы заката погасли, а паруса «Фурии» растаяли в темноте, Геро выпустила руку Клейтона и, отвернувшись от темнеющей гавани, пошла с ним обратно по темным улицам.
Жасминовое дерево перед консульством серебрилось в быстро сгущавшейся ночи, увядающие цветы его наполняли теплый воздух ароматом. Раньше Геро считала его назойливым, но в тот вечер он показался ей странно нежным и почему-то удивительно волнующим. Она остановилась, взглянула на дерево, и ей показалось, что низкие звезды запутались в его густых ветвях, и что раньше она не имела понятия о красоте.
Геро глядела на него так долго, что Клейтону надоело, и он, взяв ее за локоть, повел в дом. А на другой день опять полил дождь, он не прекратился и на третий, и на четвертый, теплые струи его сбили с дерева последние белые цветы, и оно стояло черным, уродливым на полуакре жидкой грязи.
27
Путь к Дар-эс-Саламу занял у «Фурии» две недели. Едва остров скрылся из глаз, Рори повернул на север, навстречу ветру, и лишь через несколько дней появился в Ламу, затем в Малинди и наконец в Момбасе; по пути он собрал немало интересных сведений, и многие подтверждали слух, что хаджи Исса ибн Юсуф основательно причастен к так называемым «торговым» рейсам пиратских дау из Персидского залива.
Рори давал понять, что готов платить хорошую цену за отборных невольников и даже осмотрел нескольких привезенных с юга. Им предстояло быть проданными в Аравии, если торговец, араб из Килвы, сумеет избежать встречи с многочисленными кораблями кейптаунской эскадры, патрулирующими эти воды.
Фрост получил также сведения о лейтенанте Ларриморе и «Нарциссе», Дэн в последние несколько недель задержал не меньше семи работорговых судов, конфисковал их груз, загнал дау на мелководье и освободил пленников. Большинство из них, как цинично заметил Рори, на другой же день, очевидно стали добычей других работорговцев. Но на помощь «Нарцисса» в отпугивании пиратов рассчитывать не приходилось, шлюп отправился на юг и обратно ожидался нескоро; Рори с раздражением подумал, что по иронии судьбы Дэн уплыл как раз в том единственном случае, когда мог оказаться помощником, а не помехой в его личных делах.
В Момбасе, в доме одной персидской куртизанки, он услышал, что флот пиратских дау уже покинул залив и направляется к Занзибару через Бунда Аббас, Кишим и Сокотру, поэтому пройдет мимо Могадишо и Момбасы, а потом обогнет Пембу и, подгоняемый северо-восточным ветром, устремится на Занзибар. Пиратов можно ждать через несколько недель, тут многое зависело от погоды и торговых возможностей по пути. Через три недели – или четыре – или пять? Знали об этом лишь Аллах и владельцы дау. Но появиться они должны. Сомневаться в этом не приходилось – рабов в том году было мало из-за чумы, поразившей племена на материке и опустошившей земли. Одни говорили, что болезнь возникла на берегах Красного моря и медленно ползла к югу по караванным маршрутам работорговцев, другие считали, что зародилась она в неизведанных землях за Лунными горами и, расползаясь, уничтожила целые деревни, так что можно было ехать сто дней и находить в опустевших хижинах лишь кости и трупы, а поля уже начали вновь превращаться в джунгли.
Рори слышал, что многие работорговцы ушли от побережья с караванами в свои обычные рейсы в глубь материка и не вернулись. Что случилось с ними, никто не знал. Люди шептались, что центр Африки обезлюдел, что громадные кошки и все прочие поедатели мертвечины, объедаясь человеческой плотью, стали такими свирепыми и дерзкими, что ни пламя, ни мушкеты не могут спасти от их нападения.
– Поэтому ясно, – сказал осведомитель Рори, словоохотливый индус, торгующий слоновой костью, шкурами и пряностями, – что в этом году пираты нападут на Занзибар. Где им еще набить рабами трюмы, если правда, что боги решили наслать на негров чуму, а землю оставить львам и другим диким животным?
Такой слух есть, – кивнула персидская куртизанка. – Хотя, может, это просто байки путешественников, я не встречала никого, кто видел бы собственными глазами, каждый неизменно слышал это от кого-то другого, которому рассказывал третий.
Индус слегка улыбнулся, достал медную коробочку с бетелем, завернул шепотку толченого ореха в листок, положил в рот и сказал:
– А как же Джафар эль-Йемени? И Хамадам? И нубиец Касендо, и еще десятка два человек? Работорговцев, охотников за слоновой костью и золотом, что ушли много лун назад и не вернулись? Если это байки путешественников, где эти путешественники? Те, кто видел это собственными глазами, тоже умерли от чумы; в этом никто не сомневается! Скоро она достигнет побережья и придет в Момбасу; поэтому я вместе с семьей собираюсь пока вернуться на родину, хотя в это время года путь туда долог и неприятен, а я всегда страдаю морской болезнью. Но от нее поправляются – это не черная холера!
Женщина изменилась в лице и пробормотала заклинание. Индус вновь улыбнулся, на сей раз покровительственно, и, обратясь к Рори, сказал:
– А Занзибар – остров, поэтому болезнь туда не доберется, город богатый, рабов там много. Пираты знают, что если все негры в Африке перемрут, на Занзибаре они смогут набить рабами трюмы, а потом выгодно продать их в Аравии и Персии. Набросятся на остров, как стая саранчи, и вернутся оттуда с полным грузом.
На другой день чуть свет «Фурия» отплыла в Дар-эс-Салам. Капитан ее, для видимости осматривая строительство нового султанского дворца, осторожно навел кое-какие справки о жителях городка и наконец достиг своей цели – познакомился с почтенным и уважаемым хаджи Иссой ибн Юсуфом.
Хаджи вежливо и гостеприимно принял европейца-работорговца, чья репутация, как и дружба с новым султаном, была хорошо известна в тех краях. Обнаружив, что англичанин не только говорит по-арабски и на фарси, как на родных языках, но даже может цитировать персидских поэтов и знает Коран не хуже его самого, проникся к нему симпатией и предложил жить под своим кровом.
Дом Иссы ибн Юсуфа находился неподалеку от строящегося дворца. Большой, прохладный, он был предпочтительней жаркой каюты на «Фурии», и Рори с удовольствием остался. Он не хотел открывать цели своего визита, пока не сблизится с хаджи настолько, что это можно будет сделать, не вызвав обиды, но вышло так, что первый шаг сделал сам Исса ибн Юсуф. Когда дождь ненадолго прекратился, хаджи пригласил Рори на верховую прогулку по своему поместью. Они медленно ехали между ровными рядами кокосовых пальм, от земли под жаркими лучами солнца поднимался пар, и хозяин неожиданно сказал гостю дружелюбным тоном:
– Здесь подслушать нас некому, и может, скажете, чего султан – да хранит его Аллах! – хочет от меня? Мне кажется, вы в некотором роде его эмиссар.
Брови Фроста взлетели вверх, он повернулся в седле и поглядел на гостеприимного хозяина с удовольствием и удивлением.
– С чего вы взяли? Разве это не опрометчивый вопрос?
Хозяин беззвучно рассмеялся, дрожа полными плечами. Чувствовалось, что этот толстый старик в молодости был худощавым, горячим, опасным, и хотя горячность с худощавостью исчезли, ощущение опасности осталось. Она таилась в складках жира и в обманчивом дружелюбии, выдавали ее лишь редкие вспышки темных глаз под тяжелыми веками.
– Почти все вопросы таковы, ответил хозяин. – Возможно, опрометчив даже тот, который я задал; однако надеюсь, что вы сделаете скидку на возраст и простите его бестактность.
В правде бестактности нет, – вежливо ответил Рори. – Я действительно в некотором роде эмиссар Его Величества, но положение мое затруднительно. Мы… он слышал, что у вас есть друзья среди арабских пиратов с севера…
– Торговцев, – вкрадчиво поправил Исса ибн Юсуф. Рори кивнул.
– Торговцев, взявших обыкновение высаживаться во владениях Его Величества, когда северо-восточный пассат обеспечивает им быстрый переход до Занзибара, и причинять много беспокойств султану и его подданным.
– Предлагая хорошие деньги за рабов? Но ведь это просто торговая сделка. И, несомненно, выгодная для того, кто продает.
Рори засмеялся.
– Хаджи, надо ли нам разговаривать так, будто мы дети или незнакомцы? Или станем говорить откровенно и перейдем к сути дела?
Маленькие глаза Иссы ибн Юсуфа на миг сузились, потом он глупо хохотнул и сказал:
– Мне говорили, что вы человек смелый и нетерпеливый.
– И, надеюсь, что могу быть терпеливым, когда необходимо?
– И это. Давайте перейдем к сути дела.
– Отлично. Ваши друзья приплывают якобы покупать рабов по хорошей цене, но похищают больше, чем покупают, притом еще многих детей, и родители их шумно выражают султану неудовольствие. К тому же, друзья ваши грабят и убивают. Пока их дау стоят в гавани, на острове нет покоя, и люди живут в страхе за свою жизнь. Вы знаете, что это правда.
Хаджи пожал плечами и примирительно развел толстыми, в складках руками.
– Я слышал, что такое случается. Но ни дом Его Величества, ни собственность членов его семьи не терпят никакого ущерба. Как, позволю себе заметить, и ваша. – сурово сказал Рори, – хорошо защищен, и я никому не советую соваться туда и рисковать жизнью. А вот Его Величество живет на доходы, получаемые с подданных. Если город и поместья понесут ущерб, это рано или поздно обернется ущербом для него. И хотя его собственность и персона не страдают от этих… торговцев, султан до сих пор был вынужден откупаться от них крупными суммами из собственного кошелька.
Исса ибн Юсуф снова пожал плечами.
– Если то, что я слышал – правда, они тратят эти суммы на покупку рабов у верных подданных Его Величества, ничего не имеющих против продажи. Так что деньги, во всяком случае, остаются на острове.
– Но не в казне; она, как вы, несомненно, слышали, в последнее время сильно истощена семейными проблемами: выплатой ежегодной подати сеиду Тувани и недавним делом сеида Баргаша. Собственный кошелек Его Величества прискорбно тощ, ему трудно платить по счетам на повседневную жизнь и сохранять хоть видимость величия. Откровенно говоря, дела его в ужасном состоянии, я не представляю, как он сможет уплатить вашим друзьям…
– Знакомым, – обиженно возразил Исса ибн Юсуф.
Рори слегка кивнул, принимая поправку.
– …знакомым, чтобы они поменьше грабили, не запугивали горожан и не подрывали экономику острова.
– Вы надеетесь, что я смогу убедить своих… э… знакомых не появляться там в этом году? Если б мог! Но, боюсь, это невозможно. Совершенно невозможно.
Хозяин вздохнул и так умело изобразил огорчение, что Рори, не сдержась, громко захохотал, притом так заразительно, что его гостеприимный хозяин снова беззвучно засмеялся, а потом зафыркал уже вслух.
– Однако, – заявил хаджи Исса, взяв себя в руки, – я действительно очень сожалею о денежных затруднениях Его Величества и сочувствую его несчастью. Но дау уже отплыли, и я при всем желании не могу повернуть их обратно. Моим… знакомым нужно добывать себе на жизнь, это жестокие, несентиментальные люди, они не станут слушать такого старика, как я, даже если у меня хватит глупости отговаривать их. Увы, я ничем не могу вам помочь.
– Простите, что возражаю, – сказал Рори с усмешкой. – У меня не было намерения просить вас употребить свое влияние для того, чтобы не пускать их на остров. Прежде всего, я уверен, что вы не сможете сделать этого, даже если захотите; а такого желания, как я хорошо понимаю, у вас нет! Но ваши друзья… прошу прощения, знакомые до сих пор довольствовались грабежом самых бедных членов общины. Они вламывались главным образом в дома, расположенные возле базара и плохо охраняемые, а богатых – индусов, арабов-землевладельцев и знать – оставляли в покое, грабили тех, кто не способен защищаться.
– Возможно, – рассеянно ответил Исса ибн Юсуф. – Я сам не бывал и не знаю таких подробностей; но мне кажется, воздерживаться от нападения на сильных, разумно. Однако вы приехали сюда не только затем, чтобы сказать мне это?
– Нет, хаджи. Я приехал познакомиться с вами, так как слышал, что вы проницательный, здравомыслящий человек, и подумал, что мы сможем выработать более справедливое соглашение.
Исса ибн Юсуф молча бросил на него вопросительный взгляд.
– Мне кажется, – задумчиво сказал Рори, – что если кое-кто из более богатых и влиятельных членов общины понесет ощутимые потери, это подвигнет их вкладывать часть своего богатства в фонд, которым Его Величество будет пользоваться для выкупа за хорошую цену всех похищенных детей, а также чтобы убедить ваших знакомых сократить время своего пребывании на острове и заниматься торговлей в другом месте. Поскольку деньги будут, как вы справедливо заметили, скорее всего истрачены на покупку рабов у подданных Его Величества, людям будет не на что или почти не на что жаловаться.
Он весело улыбнулся хаджи, тот при всей своей хитрости не понял этой улыбки и оказался обманут ею, как до него и другие.
– И само собой, – любезно продолжал Рори, – поскольку многие из богатых торговцев живут в скромных домах и не хвастают своим богатством, вашим знакомым захочется знать, какие дома больше всего вознаградят их внимание, в какие деревни и тайники увезены рабы и ценности.
На опушке благоухающей апельсиновой рощи Исса ибн Юсуф натянул уздечку и молча сидел, поглаживая бороду и задумчиво глядя в пространство. Рори ждал, расслабясь в седле и наблюдая, как по сломанной ветке медленно ползет хамелеон к черно-золотистой бабочке, сидящей на безопасном расстоянии от его липкого языка. Он заметил, как хитрые старческие глаза под тяжелыми веками обратились к нему, но не подал вида и встретил это подозрительное разглядывание с беззаботным выражением лица. Как сам недавно сказал, он мог быть, терпеливым, когда надо, и надеялся, что эта наживка окажется достаточно соблазнительной для хаджи Иссы ибн Юсуфа и его друзей, чтобы они проглотили ее, не заметив скрытого крючка.
Хамелеон, приблизясь на нужное расстояние, крепко ухватился за ветку, и через долю секунды бабочка исчезла. Черно-золотистые крылышки торчали по обеим сторонам стиснутых челюстей ящерицы. Взгляд ее пустых, немигающих глаз не изменился, взгляд Рори, когда Исса ибн Юсуф ухватил наживку, тоже…
– Будет ли возможно, – негромко осведомился хаджи, – устроить, чтобы эти дома не особенно хорошо охранялись в определенную ночь?
Рори позволил себе засмеяться снова. Повернул голову и весело встретил проницательный, расчетливый взгляд старика.
– Полагаю, это можно будет устроить. Но только не должно быть ни убийств, ни поджогов, если торговцы погибнут, а город сгорит, султан будет разорен и остров тоже. А в нашей стране есть поговорка, гласящая, что глупо резать курицу, несущую золотые яйца.
Он умышленно привел эту поговорку и подумал было, не слишком ли далеко зашел. Но Исса ибн Юсуф обмозговал ее и вновь зафыркал.
Думаю, мы сможем договориться, – сказал хаджи и утер навернувшиеся от смеха слезы. – Вы совершенно правы, несправедливо, чтобы Его Величество нес все бремя расходов, а остальные оставались с полными кошельками. Да, конечно, заключим более справедливое соглашение.
– И более выгодное, – негромко произнес Рори.
– Несомненно… несомненно! Если казна Его Величества, как вы говорите, пуста, а богачи почти не страдают от визитов торговцев с Персидского залива, не помогают ему, откуда взяться деньгам, чтобы ускорить отплытие гостей?
– Действительно, откуда? Вижу, мы договорились. А если торговцы и знать будут платить в казну чуть побольше, чем требуется для ускорения отплытия и для выкупа детей, у Его Величества не будет причин для недовольства.
Исса ибн Юсуф чуть не задохнулся от смеха, закашлялся, качаясь в седле и, овладев собой, сказал:
– Вижу, Его Величество способен позаботиться о своей выгоде. Иметь с ним дело приятно, и я всеми силами постараюсь ему помочь. Ка мне через несколько дней должен приехать друг – да, старый друг из Кувейта. Он всегда навещает меня, отправляясь на юг по торговым делам, и если вы почтите мой скромный дом своим пребыванием, пока он не появится, вам будет интересно познакомиться с ним.
Они вернулись в полном согласии, и капитан Фрост сообщил в тот же вечер мистеру Поттеру о дальнейшей задержке и ее причинах, потом выразил надежду, что старый друг Иссы ибн Юсуфа тоже не заметит подвоха.
– Какого? – недоверчиво спросил Бэтти.
– Подумай, – лаконично ответил капитан и отправился дать указания Ралубу. В результате через три часа, перед восходом луны небольшая рыбацкая лодка отплыла из гавани на Занзибар с известием, что пиратов можно ожидать до конца недели.
Бэтти с задумчивым видом чесал в затылке, когда Рори вернулся в каюту и грубо спросил:
– Ну, догадался?
Бэтти покачал головой, и Рори с облегчением сказал.
– Слава Богу!
– Почему это? – сердито проворчал Бэтти.
Потому что раз не догадался ты, возможно, не догадаются и они – пока не будет слишком поздно.
– Давай дальше. Хватит хвалить себя, скажи, в чем дело.
– Бэтти, слышал-ты когда-нибудь о курице, несущей золотые яйца?
– Нет. И не верю…
– Мой почтенный хозяин тоже не верит. Намек до него не дошел, а я испугался было, что он все поймет. Но хаджи увидел тут лишь одну сторону и, рад сказать, не ту, что нужно. Жители Занзибара будут видеть гавань кишащей пиратскими дау, город – грабителями, пока будут сидеть, сложа руки, и благодарить Аллаха, что рабы и дети похищены у соседей, а не у них. Однако на сей раз те, кто раньше отделывался испугом да легкими не-< удобствами, будут избиты и ограблены; а когда они станут требовать, чтобы султан откупился от пиратов большими деньгами, то услышат, что деньги на это придется дать им самим. Или хотя бы часть.
