Текст книги "Пассат"
Автор книги: Мэри Кэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)
Конечно, это неприятность. Досадная неприятность. Но не обязательно катастрофа. Лишь бы Маджид не отказался принять против брата крутые меры, пока такая возможность есть. Очень жаль, что нельзя остаться и проследить, чтобы дело было доведено до конца, но дела в другом месте ждать не могут, и «Фурия» должна отплыть на рассвете, хотя сейчас совсем не время покидать остров. Только бы Маджид…
Во внезапном приступе раздражения Рори смахнул пирамиду, расшвыряв сладости, и встал. Он не произнес ни слова, но Маджид увидел, как на камне появилась его тень, и повернулся.
Луна ярко освещала лицо султана. При виде его выражения Рори вновь ощутил раздражение, удушье и кроме того совершенно незнакомое чувство беспомощности. Он готов был признать, что желание спасти Маджида от гибели объясняется прежде всего личным интересом; благодаря дружбе и покровительству султана Рори мог не церемониться с законом и вести себя в этих широтах, можно сказать, как вздумается. Но помимо этого соображения (и того, что подобных милостей от Баргаша ждать нечего), им двигала симпатия в этому нерешительному, беспечному человеку, который получил трон благодаря случайности, а теперь мог лишиться его благодаря вероломству.
Рори хоть и находил, что Маджид заслуживает презрения за отказ поступить по-арабски с некогда любимыми, а теперь ополчившимися на него сестрами, как они того заслуживают, однако восхищался прочностью семейных уз, послужившей причиной отказа, и даже завидовал ей, хотя сам не знал семейного тепла. Добавлялось сюда и уважение к покойному султану, назначившему своим преемником этого сына.
Однажды, впервые годы пребывания на острове, Рори оказал отцу Маджида невольную услугу. Некий распутный друг султана, гостя на Занзибаре, навлек на себя гнев вождя местного племени. Вождь потребовал головы гостя (была затронута добродетель взбалмошной дочери вождя, о подробностях обе стороны по понятным причинам умалчивали). Султан не мог выдать обидчика, так как Рори, получивший хорошую плату, тайком провел этого человека на борт «Фурии» и благополучно доставил домой, никого не ставя об этом в известность. Ничего особенного тут не было, но Саид, узнавший впоследствии, как произошел побег, проникся к Эмори Фросту благодарностью и предоставил во владение ему и его потомкам дом на срок в сто пятьдесят лет.
Оманский Лев поражал всех, кто встречался с ним, и Фрост не был исключением. Уже только ради памяти о нем Рори готов сделать все возможное, чтобы сын Саида избежал смерти, которую неминуемо повлекло бы за собой удачное восстание. Однако, глядя в лунном свете на лицо этого сына, он понял, как нелегко помочь тому, кто не хочет помогать себе сам.
Маджид сказал.
– С Баргашом я поступлю, как ты предлагаешь. Он становится чересчур наглым, надо поставить его на место. А сестрам достаточным наказанием будет увидеть, что мое недовольство обрушилось на брата, которого они поддерживали, и что их интриги привели его к такому исходу. Вызови моих слуг, и я сделаю то, что должен. Ты прав – такие дела нужно совершать ночью. День – слишком приятное время. Доброй ночи, друг. Пусть твой сон будет лучше моего!
Это было предложением удалиться, и Рори поклонился, коснувшись ладонью по арабскому обычаю лба и груди. В этом жесте, означающем покорность, не было и тени насмешки. Повернувшись, он спустился по крутой каменной лестнице, отправил сонных слуг к султану и вышел на улицу.
Из темноты за воротами появилась фигура и пристроилась к нему сбоку, другая, повыше, пошла в нескольких шагах сзади.
– Ну? – спросил Бэтти Поттер.
В ответ Рори лишь пожал плечами.
– Вот как? – сочувственно произнес Бэтти. – Ну что ж, если он не хочет действовать решительно, ему же хуже.
– И нам, – лаконично сказал Рори.
– Очень может быть. Что же собирается делать Его безмозглое Величество? Ничего, как всегда?
– Он сейчас отправляет стражу арестовать брата.
– Да ну? – с изумлением произнес Бэтти. – Приятная новость.
Рори вновь пожал плечами и угрюмо сказал:
– Я бы согласился с тобой, если бы я был уверен, что через неделю он не передумает и не освободит Баргаша. Будь у него какой-то разум, то… Да что об этом говорить! – Фрост оглянулся через плечо и раздраженно спросил: – А что вы оба здесь делаете?
Бэтти с легким смущением кашлянул.
– Э… мы с Ралубом подумали, что нам лучше сопроводить тебя домой. В городе полно дружков Баргаша, чтоб ему сгинуть. И расхаживать в одиночку тебе ни к чему. Когда вокруг закипает злоба, это небезопасно, и я с радостью думаю, что завтра мы отплываем.
– А я нет. Сомневаюсь, что выходить в море сейчас благоразумно.
– Куда благоразумнее, чем получить нож между ребер, – мудро заметил Бэтти.
– К чему твои негодные утешения, дядюшка? Нет, серьезно, я думаю повременить с отплытием денек-другой.
– Как? И оставить здесь юного Дэнни, чтобы он ставил палки султану в колеса? Ты, видать, теряешь разум, капитан Рори! Сам же обещал Сулейману увести отсюда «Нарцисс», чтобы он мог спокойно завершить свое дельце. Если не сделаешь этого, он наверняка попадется, а ждать ему нельзя. Подведешь его, все здесь перестанут тебе доверять. И влипни он, нам всей крышка. К тому же, на следующей неделе мы должны встретить шейха Ахмеда с друзьями. Если не появимся, он так оскорбится, что больше не захочет слышать твоего имени.
– Знаю, знаю! – сердито ответил Рори. – Но…
– А потом, как же лошади? – не отставал Бэтти. – Забыл, что мы должны отвезти полдюжины шейху Хусейну и притом за хорошую цену?
– Нет, не забыл. Но ты прекрасно знаешь, что лошади лишь прикрытие на тот случай…
– По такой цене они просто золотой груз, – проворчал Бэтти. – А если мы не доставим их вовремя, этот прохиндей Якуб продаст всех кому-нибудь еще, по-моему, они краденые, вот он и спешит сбыть их с рук.
– Охотно допускаю, – 4 согласился Рори. – Ладно, черт с ним! Видимо, придется отплыть. К тому же, пора увести отсюда Дэнни для его же блага. Он так осунулся, – побледнел, видимо, любовные дела у него плохи. Неделька в море поможет ему забыть ту девицу и вернет его щекам румянец.
Бэтти хмуро глянул искоса на него и угрюмо сказал:
– На твоем месте, капитан Рори, я бы не относился так наплевательски к этому парню. Он куда умнее, чем кажется, а если считаешь его дураком, то горько раскаешься в своей ошибке. Ты становишься беззаботным, вот что. Потому и разгуливаешь в одиночку по ночам. Ц-ц!
Дурное настроение у Рори прошло, и он со смехом сказал:
– Дядюшка, не стыдно тебе разыгрывать из себя няньку, в твоем-то возрасте?
– Иногда, – сурово ответил Бэтти, – мне кажется, тебе без нее не обойтись] Надо было сказать нам, куда пошел вечером. Однако я тебя прощаю, раз ты уговорил этого мягкосердечного болвана посадить под замок своего поганца-брата. Но поверю в это, лишь когда увижу собственными глазами.
Мистер Поттер погрузился в угрюмую задумчивость, а потом высказал пессимистическое, оказавшееся пророческим мнение:
– Так или иначе, он все испортит. Обещает, и скорее всего, не подумав, дело сделает наполовину. Не годится он в султаны, это уж точно. Смекалки у него, бедняги, как у цыпленка. Ц-ц!
Ночной ветер унес эти слова, а тем временем султан во дворце готовился подтвердить их справедливость, «делая дело наполовину».
17
Когда над Занзибаром занимался желтый рассвет, и на крышах начинали каркать вороны, к принцессам, живущим в Бейт-эль-Тани ворвалась перепуганная служанка с вестью, что султан посадил Баргаша под домашний арест, что «всех предали!» Это драматичное объявление повергло Салме в слезы, а ее племянницу Фаршу – в истерику.
Большинство челяди последовало их примеру и воздух огласился жалобами и пронзительными причитаниями. Чоле прогнала всех из спальных покоев, велев затихнуть, если не хотят получить хорошую порку.
– Где ваш разум? – гневно спросила она. – Разве сейчас время для стонов и воплей? Может, нам залезть на крышу и поднять крик, чтобы все лакеи Маджида поняли, какой это для нас удар? Успокойся, Фаршу! Против нас у них пока ничего нет, но если они услышат, как ты визжишь, а эти дуры воют по-обезьяньи, Маджиду других улик не потребуется!
Фаршу между тем продолжала пронзительно орать и колотить пятками по ковру, а Салме проговорила сквозь слезы:
– Но ведь если Баргаша предали, значит, и нас вместе с ним. Как ты можешь говорить, что против нас у них ничего нет?
– Потому что тогда арестовали б и нас. Однако у наших ворот стражи нет, мы можем свободно выходить и входить. Посмотрите сами. Фаршу, я тебя отшлепаю, если не замолчишь. Салме, дай мне тот кувшин с водой!
Схватив тяжелый сине-белый глиняный кувшин, Чоле легким движением своих тонких рук выплеснула все содержимое на плачущую девочку и вернула кувшин сестре. Вопли тотчас прекратились, Фаршу, отфыркиваясь и тяжело дыша, улеглась среди подушек, а Чоле хлопнула в ладоши, вызывая рабынь.
– Мы должны держаться так, будто ничего страшного не случилось, – приказала она. – Нас расстроила эта весть, что вполне естественно. Но мы ничего не знаем ни о каких заговорах. Если хотят, пусть обыскивают дом, здесь им ничего не найти. Встань, Фаршу, и не вздумай опять лить слезы. Баргашу они не помогут, но обдумывание и планирование могут помочь, поэтому будем думать, планировать – и сохранять спокойствие.
Ее собственные сдержанность и здравомыслие внушали благоговейный страх, и взрывов шумного отчаяния больше на раздавалось. Обычные утренние дела шли, по крайней мере внешне, своим чередом, словно этот день ничем не отличался от других. В ванны наливали свежую ключевую воду; одежду, переложенную на ночь цветами жасмина и апельсиновых деревьев, окуривали амброй и мускусом, затем клали перед владелицами.
Долгий ритуал туалета никогда не казался Салме утомительным, скучным, но в тот день он тянулся бесконечно, она заставляла себя спокойно сидеть, пока служанки одевали и надушивали ее, умащали и заплетали волосы, предлагали на выбор украшения. Страх в ее душе мешался с дурными предчувствиями, ей хотелось броситься на пол ничком, как Фаршу, и забиться в истерике. Но Чоле тогда обольет ее водой, как и племянницу. И конечно же Чоле права. Она всегда права. Нужно хранить перед врагами спокойствие и строить планы, как спасти Баргаша от султанского гнева.
Наконец туалет Салме окончился, она отпустила служанок и бросилась к окнам, выходящим в узкий переулок, отделяющий Бейт-эль-Тани от дома, где жил Баргаш вместе с сестрой Меже и братишкой Абд-иль-Азизом. В переулке никого не было, но с обоих концов доступ в него преграждали вооруженные люди, мушкеты их казались непроходимой колючей изгородью. Салме слегка высунулась из окна, чтобы лучше видеть, и внезапно обнаружила, что Чоле тоже смотрит в окно из соседней комнаты; лицо сестры скрывала вуаль, видны были только пристально глядящие, большие, окаймленные черными ресницами глаза.
Глядела Чоле не вниз, на пустой переулок, а прямо Перед собой, на окна, завешенные тростниковыми шторами. В посадке ее головы, в каждой линии стройного тела ощущались мужество, настороженность и какая-то жесткость. Обратив взгляд туда же, куда она, Салме разглядела за расщепленными тростинками какое-то движение. В следующий миг угол шторы приподнялся, и она увидела лицо брата.
Салме сразу же поняла, что Баргаш уже что-то обсуждал с Чоле, потому что он покачал головой, словно отвечая на какой-то вопрос, и та улыбнулась. Выступающие подоконники и полуприкрытые ставни скрывали их от солдат внизу, и они заговорили негромко, но внятно на фарси, его солдаты не понимали, даже если бы и могли услышать.
– …Нет, конечно, не поеду. Если он думал, что соглашусь, то, наверное, сошел с ума. Когда его посыльные явились с приказом сейчас же, до рассвета отплыть в Оман, я сделал вид, что согласен. Сказал, что готов отплыть немедленно, только не смогу там жить, так как у меня мало денег. И знаешь, что сделал этот дурак? Прислал десять тысяч крон, чтобы «облегчить мое положение»!
Салме услышала возбужденный смех брата и вопрос Чоле:
– Ты Взял их?
– А как ты думаешь? Я не дурак. Это была, разумеется, взятка – чтобы склонить меня уехать тихо. Я велел Назуру спрятать деньги, а потом заявил, что передумал, решил не уплывать, мы выгнали маджидовских посланцев из дома, забаррикадировались изнутри и больше никого не впускали. Потому-то Маджид и поставил стражу вокруг дома. Надеется выжить нас отсюда голодом. Что ж, пусть попытается! Я не боюсь этого бесхарактерного щенка! И никто не боится – кроме Меже, она считает, что нам нужно попросить у него прощения.
– Не удивляюсь, – ехидно ответила Чоле. – Она вечно предостерегала нас, скулила, а теперь, получив возможность сказать «Я же говорила вам», хочет склонить нас сдаться на милость Маджида. Ты последуешь ее совету?
– Ни за что! – В негромком голосе неожиданно прозвучала такая ярость, что Салме вздрогнула. – Если Меже хочет пресмыкаться перед Маджидом, дело хозяйское. Я и пальцем не шевельну, чтобы удержать ее. Но просить она будет за себя, а не за меня!
Бедная Меже, подумала Салме, трепеща от страха и сочувствия. Сколько она просила их быть поосторожнее, предупреждала, к чему может привести вражда. Меже тоже любит Баргаша больше всех братьев, и страх за него заставлял ее противиться их опасной затее. Надо сдаться, думала Салме, сжавшись в проеме окна. Ничего больше нам не остается, а Маджид великодушен… – Предложил Баргашу возможность бежать, прислал ему денег. Может, он снова проявит великодушие и простит нас.
Словно бы в ответ на ее робкие мысли раздался громкий голос Баргаша:
– Вы можете поступать, как угодно. Но я ни за что не сдамся. Наши планы успешно осуществляются, мы очень сильны. Никто и ничто не заставит меня теперь отказаться от них: я пойду до конца – и добьюсь победы. Вы еще увидите меня султаном Занзибара!
Салме охватило восхищение этим замечательным, неукротимым братом, и робость почти покинула ее. Неудивительно, что столько людей готово пойти за ним и бросить вызов Маджиду. Он рожден, чтобы править и вести людей за собой, может, это лишь временная неудача, и Баргаш в конце концов одержит верх. Она перестала жаться в углу окна и гордо распрямилась, как Чоле. Баргаш повернул голову и, увидев ее, окликнул:
" – Ты за меня, сестренка? Или считаешь, как Меже, что нам нужно проститься со своими надеждами и просить его милости?
В голосе его звучали возбуждение и дерзость, взошедшее солнце светило ему прямо в лицо. Салме увидела, как щеки его раскраснелись, глаза лихорадочно блестят. Лихорадка эта передалась ей через разделяющий их узкий переулок; девушка вспыхнула, забыла о робости и сочувствии к Меже. Раскрасневшись, как и брат, сверкая глазами, она засмеялась, замахала руками и воскликнула:
– Ни за что! Ни за что! Мы будем с ними сражаться!
Баргаш засмеялся в ответ. От более взрослого, опытного человека истеричность его веселья не укрылась бы. Но Салме, разумеется, не могла ее уловить. Она услышала, как Чоле что-то крикнула из соседнего окна, увидела, что Баргаш улыбнулся и кивнул. Потом штора опустилась.
Весть о случившемся шла четверть мили от Бейт-эль-Тани до американского консульства довольно долго. Лишь в девятом часу, сидя за завтраком, консул небрежно, словно передавая слух об очередной смене правительства в одном из балканских государств, произнес:
– Кажется, султану выходки брата в конце концов надоели. Мне сообщили, он велел ночью страже окружить дом Баргаша.
Кресси, евшая яйцо всмятку, уронила ложечку, испачкав желтком розовое муслиновое платье и скатерть, а Геро резко спросила:
– Его арестовали? Бросили в тюрьму?
– В некотором смысле, – безмятежно ответил ее дядя, принимаясь за папайю. – Думаю, лучше всего было бы упрятать его в форт, и дело с концом. Несколько месяцев в камере охладили бы слегка его пыл, а мы бы почувствовали себя спокойнее. Признаюсь, мне весьма не нравится вид туземцев племени эль харт, Это дикая банда убийц, любой из них, не моргнув глазом, застрелит собственную бабушку, если ему за это заплатят. К сожалению, для предотвращения их высадки ничего не предприняли… Кресси, передай, пожалуйста, сахар…
– Дядя Нат, так что же с принцем? – настойчиво опросила Геро. – Как понять твое «в некотором смысле»? В тюрьме он или нет?
– Трудно сказать. Смотря, сколько собираются держать его там; и удастся ли им это вообще! Он под домашним арестом.
– Слава Богу! – с облегчением вырвалось у Кресси. – На, как ты меня напугал. Я подумала, он в темнице.
Геро предостерегающе глянула на младшую кузину. Клейтон спросил:
– Кресси, с чего ты так разволновалась? Тебе-то что до всего этого?
Та поймала взгляд Геро, жарко покраснела и с легким смущением ответила, что она не волнуется, и не будь Клей таким толстокожим, то понял бы, что любой человек огорчится при вести, что кого-то бросили в темницу, даже если этот кто-то…
Геро спешно прервала это путаное объяснение, твердым голосом спросив у дяди, значит ли это, что принц Баргаш является арестантом в собственном доме.
– Можно сказать и так, – согласился дядя Нат. – Дом окружен вооруженной стражей, ей приказано никого не впускать и не выпускать до особых распоряжений. В городе из-за этого поднялся немалый переполох. Однако готов держать пари, он не идет ни в какое сравнение с тем, что поднялось в доме, когда Баргаш проснулся поутру и обнаружил, что его на этот раз перехитрили! Наверное, он рвал и метал от злости. Хорошая папайя, миссис Холлис. Наша?
– Нет, дорогой, очевидно, с фруктового рынка. Кресси, милочка, ешь, пока не остыло.
Та, пропустив эту просьбу мимо ушей, взволнованно обратилась к отцу:
– Па, но почему? С какой стати султан поступил тек? Он не дал никаких объяснений?
– Думаю, с полдюжины – у нею, поверь, есть из чего выбирать. Но расспрашивать меня не имеет смысла. Я знаю только то, что сказал мне Абдул, когда я утром спустился вниз, и поскольку все слуги в доме, кажется, располагают теми же сведениями, они, видимо, правдивы. Дорогая, налей, пожалуйста, еще кофе.
С этой темой было покончено, и когда Кресси вновь попыталась поднять ее, Геро движением бровей заставила ее умолкнуть, оживленно заговорила о намечаемом пикнике и не давала разговору свернуть с этой колеи, пока завтрак благополучно не закончился. Дядя Нат и Клей отправились в кабинет. И когда наконец тетя Эбби пошла обсуждать меню с кухаркой, дочь ее разразилась взволнованной речью:
– Геро, как ты можешь спокойно говорить о пикнике? Неужели не понимаешь, до чего это ужасно? Значит… может быть, султан узнал обо всем! О Чоле, Салме, золоте и… О, что же нам делать?
– Не терять головы, – невозмутимо ответила Геро. – Право, Кресси, я готова побить тебя! Ты совсем, как Оливия; заламываешь руки и выказываешь тревогу по каждому пустяку. Даже если на душе у тебя неспокойно, хотя бы старайся выглядеть сдержанной, если не хочешь погубить все.
– Прекрасно знаешь, что не хочу, – с дрожью в голосе ответила несчастная Кресси. – Но я не владею собой так, как ты, не могу вести разговор-об увеселениях, когда… когда все наши надежды поставлены под угрозу, бедный принц сидит под арестом, и нас всех, наверное, кто-то выдал… тебя, меня, Оливию, Терезу, возможно, нашли сундуки с золотом и…
Ее поразила внезапная мысль, и она вскинула руки ко рту.
– Геро! Может, все из-за него? Может, это он рассказал султану?
– О ком ты? – в недоумении спросила та.
– О капитане Фросте. Ты сказала, он знает…
Рори Фрост!., да, капитан Фрост знает и сказал – что он говорил? «…в противном случае мне придется заняться вами самому, а это, мисс Холлис, может привести ко многим неприятностям». Неужели он имел в виду это? Неужели таким образом «занялся ею», и это те «неприятности», которыми он угрожал? Девушка внезапно уверилась в этом. Она встала ему поперек дороги, помогая переправить золото из Маската тем, кому оно предназначалось, и тсперь Фрост сводит с ней счеты.
– Да, – неторопливо заговорила Геро. – Должно быть, он. Презренный работорговец. Ну что ж, я не собираюсь терпеть от него поражение, пусть не думает, что победил меня. Не победил и не победит; это я тебе обещаю. Только предоставь все мне… и Терезе.
– И Чоле, – добавила Кресси в легким вздохом, потом заговорила, обнаруживая неожиданную проницательность: – Она такая же, как вы с Терезой: сильная и смелая. Я, к сожалению, нет. Как думаешь, стоит нам нанести сегодня визит в Бейт-эль-Тани, просто… просто посмотреть, что там делается?
– По-моему, нет, – ответила Геро, обдумывая предложение кузины. – Это будет слишком явно, и мы еще не знаем, под арестом ли Чоле и другие девушки. Если поедем туда, а солдаты заставят нас повернуть обратно, то нам это ничего не даст. Подождем, что скажет Тереза. Она наверняка разузнает все новости и, не теряя времени, свяжется с нами или поручит это Оливии.
Насчет мадам Тиссо Геро не ошиблась. Примерно через час в консульство доставили написанное в осторожных выражениях письмо от миссис Кредуэлл. Она просила обеих мисс Холлис развеять ее скуку и приехать к ней завтра на чаепитие. Сожалела, что нельзя сделать это сегодня, так как обстоятельства складываются неблагоприятно. Выражала уверенность, что они поймут и будут сдержанными. Джейн и Хьюберт, добавляла она в постскриптуме с подчеркнутыми словами, собрались на морскую прогулку под парусами с супругами Кили. «Поэтому мы соберемся вчетвером, и никто не будет нам мешать!».
Вышло так, что собрались они восьмером. И не на чай в доме Плэттов. Им подали щербет, кофе по-турецки и маленькие пирожные в доме, находящемся за милю от города и скрытом за высоким забором и густым плодовым садом. Добирались они туда по плохим дорогам в экипаже Терезы Тиссо.
Дом принадлежал одной из многочисленных свойственниц покойного султана Саида, тучной старухе, которая не могла передвигаться без помощи юных рабынь-негритянок, они усаживали ее на диваны с подушками и поднимали на ноги. Однако трое знатных женщин, поднявшихся навстречу чужеземкам, оказались сеидой Салме, ее племянницей Фаршу и пожилой их родственницей, выполняющей, по-видимому, роль дуэньи и служанки
– Чоле не могла приехать и отправила меня, – объяснила Салме, когда с приветствиями, вопросами и выражениями сочувствия было покончено, напитки поданы и рабыни отпущены. – Она сказала, что вам будет интересно узнать наши новости.
Салме не, стала объяснять, что на самом деле Чоле сказала: «Передай этим дурам, что мы здесь в безопасности, что они должны молчать о сундуках и не болтать об этом по забывчивости своим мужчинам. Две из них совершенно пустоголовые, но похожая на мальчишку американка обладает каким-то разумом, а француженка хитра, как мангуст. Расскажи им все и посмотри, можно ли добиться от них какой-то «пользы».
– Всем нам остальным, – продолжала Салме, – не досаждают, никто никому не препятствует входить в дома или выходить из них. Но мы, конечно, не могли в это время выйти у всех на виду, поэтому Чоле заставила нас одеться служанками и выйти через дверь для рабынь, чтобы нас не узнали и не устроили слежку. Охраняется только дом Баргаша, солдаты никого не впускают и не выпускают.
– Но вы говорили с ним? – произнесла Тереза, словно бы не спрашивая, а утверждая, что иначе быть не может.
– Да, – с горячностью ответила Салме. – Помешать нам в этом не могут и, думаю, даже не подозревают о наших разговорах. Баргаш передает через нас послания тем вождям, которые поддерживают его. Он полон решимости не покоряться Маджиду, говорит, что запасов еды в доме хватит на много недель, и что султану скоро надоест держать у дома в безделье столько солдат. Очень жаль, конечно, что в доме находятся Меже и ее служанки; когда дом оцепили, там осталось и несколько вождей, из-за оцепления они не могут свободно передвигаться, вынуждены ютиться в одной комнате на первом этаже, а это, разумеется, неудобно. К счастью, самый влиятельный той ночью не приехал. Мы поддерживаем связь между ним и Баргашом, даем ему деньги, драгоценности, чтобы он привлек еще людей на нашу сторону. Теперь нашей штаб-квартирой будет усадьба «Марсель», принадлежащая Фаршу и ее сестрам. Баргаш распорядился, чтобы все наши сторонники собирались там, а мы сделали запасы пищи, топлива, воды и всего, что может потребоваться. Дом уже похож на крепость. Баргаш полагает, что там легко разместятся несколько сот человек.
Тереза не спешила с комментариями, и минуты две все молча глядели на нее. Потом, после легкого, быстрого кивка она заговорила:
– Хорошо! Все вышло очень хорошо. Если б мы сами организовали этот арест, то поступили 6 совершенно правильно, потому что старый план был опасен. Дом вашего брата – слишком заметное место для собраний, я говорила это тысячу раз. Марсель гораздо лучше. Теперь, когда султан поставил у дома Баргаша стражу, он, его армия и полиция сочтут себя в безопасности, будут наблюдать только за ним, будто кошка за пустой мышиной норкой. А нам тем временем придется действовать быстро. Баргаш правильно делает, что сидит в доме и не выходит сдаваться, это даст вам время завершить все приготовления. Скажите ему, что чем дольше он будет оставаться там, занимая султана и министров наблюдением за собой, тем больше смогут сделать те, за кем не следят. А когда все будет готово, мы найдем способ вызволить его. Говорите, еды там в достатке?
Хватит на много дней, – подтвердила Салме. – Но воды мало, она кончается.
– Нетззоды? – поразилась Оливия. – Значит, у них нет колодца? Но это ужасно! О чем они думали, если упустили из виду такую меру? Да еще при такой погоде.
– Они не упустили ее из виду, – ответила раздраженная Салме. – Но не ожидали, что Маджид станет действовать так, а из-за жары оставшаяся вода годиться только для стряпни и умывания. Мы не знаем, что с этим делать, и если не найдем способа передать им воду, они будут вынуждены сдаться – и очень скоро.
– О, нет! – вскричали Оливия и Кресси нестройным хором.
– Какой-то способ мы непременно найдем, – ободряюще сказала Геро. – Раз вы разговариваете с братом, значит, окна находятся достаточно близко, чтобы можно что-то передать на веревке или на палке. Нельзя ли привязывать бутылки с водой к шестам и передавать?
Салме покачала головой.
– В доме брата много людей. Не только его друзья, советники, но и вожди, приехавшие к нему в ту ночь, слуги, маленький Абд-иль-Азиз, его учитель, Меже, ее служанки, множество рабов и рабынь. Как передать воду в бутылках для всех? Делать это можно только в темноте, а то увидят и сразу же запретят. А за ночь мы не сможем доставить и половины нужного количества.
– Но, это будет лучше, чем ничего, – заявила с надеждой Оливия. – Можно пользоваться ведрами… нет, это слишком трудно. Они очень тяжелые, чтобы их привязывать к палкам, потом вода будет выплескиваться, и солдаты услышат. А веревки еще хуже, потому что…
– Помолчи, Оливия, – сказала Геро. – Дай мне подумать.
Женщины молча уставились на нее, как раньше на Терезу, и вскоре она решительно сказала:
– Да, так должно получиться. Это будет нетрудно и вполне выполнимо. Давайте объясню…
Она стала подробно объяснять Салме; ее племянница и пожилая родственница слушали, кивали головой и одобряли, а их гостьи сопели, фыркали и кудахтали, будто куры.
Вскоре чужеземки уехали в экипаже мадам Тиссо, а Салме и ее спутницы ушли пешком. На другую ночь, в темный час до восхода луны шёлковая нить с привязанным на конце свинцовым грузилом была переброшена из окна Чоле в окно нижнего этажа дома напротив, где Баргаш поймал ее и втянул.
Нить была привязана к веревке, в свою очередь прикрепленной к широкому шлангу из навощенной парусины – изготовление его заняло большую часть дня. Вся операция совершалась в похвальной тишине, и болтающие солдаты, чьи спины ясно виднелись в конце освещенного из окна лампами переулка, ни разу не оглянулись. Даже когда шланг раздулся и провис под тяжестью воды, которую вливало туда больше двух дюжин взволнованных женщин, вставших цепочкой и в течение часа передававших из рук в руки тяжелые глиняные кувшины.
Когда луна, взойдя, заглянула в черное ущелье между домами, шланг уже благополучно находился в Бейт-эль-Тани, а в доме законного наследника имелось достаточно воды на будущий день. И если бы какой-нибудь любопытный вздумал пройти по перекрытому переулку, то не обнаружил бы ничего подозрительного, кроме нескольких сырых пятен, оставленных падавшими каплями. Жара и ночной ветер высушили их задолго до рассвета.
Когда неотложная проблема снабжения осажденного дома водой была решена, стало возможно срочно осуществлять план приготовления припасов и доставки их в «Марсель»; женщины Бейт-эль-Тани трудились, как никогда. Они до полного изнеможения месили тесто испекли жесткие пшеничные лепешки, укладывал в корзины, переправляли ночью в усадьбу и складывали там, чтобы кормить солдат, освобожденных рабов и добровольцев, стоящих задело наследника. Чоле неустанно подгоняла женщин, а умеющую писать Салме усадили за секретарскую работу. Та целыми днями писала вождям, передавала распоряжения Баргаша, требующего приобретения и раздачи оружия с боеприпасами и убеждающего людей в необходимости быстроты и секретности.
Предсказания Терезы Тиссо оказались на удивление точными. Маджид, его министры и чиновники слишком увлеклись осадой (а также поздравлениями себя с полным поражением мятежников и уничтожением всего заговора), чтобы интересоваться делами в других частях острова. Они приглядывали за дворцом, однако не обращали внимания на уходы и возвращения многочисленных слуг, и хотя удивлялись, что Баргаш и его окружение так долго обходятся без питья, уверенно ждали его капитуляции с минуты на минуту – любой запас воды, сделанный до осады должен был уже истощиться.
Казалось, все идет по плану, и Маджид был доволен отсутствием Рори Фроста; тот бы домогался от него дальнейших, бодее суровых действий. Однако создавшееся положение, хотя напоминало оно скорее пат, чем мат, вполне могло показать не только Баргашу, но и вероломным сестрам бессмысленность мятежа против законной власти. К тому же, когда жажда вынудит Баргаша наконец просить прощения, он появится унылым и поумневшим, а не предметом восхищения своих последователей, поскольку весь город будет свидетелем покорной капитуляций законного наследника и унизительного крушения его надежд. Вокруг него не возникнет романтического ореола, как могло бы вполне случиться, если бы Баргаш отправлялся в изгнание или в тюрьму куда-то на материк; и в довершение всего он, Маджид, потребует десять тысяч крон обратно!
Поздравив себя с ловким выходом из сложного положения, султан обратил внимание на столь же давнюю и теперь неотложенную проблему: постоянную нехватку денег в казне, усугубленную недавней взяткой Баргашу.
