Текст книги "Пассат"
Автор книги: Мэри Кэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 42 страниц)
6
Следующая неделя показалась Геро бесконечной, так как даже с ее ограниченными представлениями о мореплавании было ясно, что «Фурия» праздно курсирует туда-сюда.
Дул сильный пассат, и они могли достичь Занзибара за несколько часов, в крайнем случае за сутки. Это усиливало подозрения девушки, что капитан Эмори Фрост ведет сложную игру, включающую в себя угрозы и выкуп. Воздерживаясь от прямых обвинений, она в глубине души не сомневалась, что он ждет ответа на послание, отправленное дяде Натаниэлу.
Хотя мисс Холлис отличалась невоздержанностью на язык, обвинять капитана Фроста ей мешал уверенный взгляд его светлых глаз. В нем ощущалось нечто, совсем не связанное с характеристикой, данной капитаном Фуллбрайтом и наводившее на мысль, что вступать с ним в перепалку не стоит; и Геро сдерживала свое нетерпение, скрывала гнев и тревогу. И была очень недовольна этой необходимостью.
Исцарапанные руки ее, как предсказывал капитан, зажили на удивление быстро, распухшие глаз и челюсть вскоре обрели обычные пропорции, хотя вместе с другими ушибами, большинство которых, к счастью, находилось под одеждой, оставались еще синими. Но самое большое огорчение доставляли ей волосы, из-за больных пальцев она никак не могла расчесать эту густую, спутанную массу и, потеряв терпение, сунула ножницы в руки недовольного этим мистера Поттера с просьбой остричь ее. Результат принятого сгоряча решения оказался, мягко говоря, неудачным, так как после стрижки голова Геро стала напоминать, по нелюбезному замечанию капитана Фроста, «нечто среднее между палубной шваброй и морским ежом».
– Что ж не обратились ко мне? – спросил он, обозревая с немалой долей веселья нанесенный ее голове ущерб. – Дядюшка Бэтти, возможно, замечательная горничная, но парикмахер из него никакой.
– Он ваш дядя? – спросила Геро, тут же забыв о великолепных срезанных локонах.
– Названный. Мы давно уже вместе. Я познакомился с ним много лет назад, он тогда был весьма известной личностью в определенных районах Лондона. Дайте-ка сюда ножницы…
Фрост успешно подровнял клочковатые короткие волосы и посоветовал Геро, живя на Востоке, не менять прически, хотя она и стала похожа на юнгу в юбке; так будет гораздо прохладнее и удобнее, чем с пучком. Это замечание ничуть не утешило Геро при взгляде на себя в зеркало.
Геро всегда презирала слезы, но, глядя на свое отражение, чуть не расплакалась. Как теперь воспримет ее Клейтон? Узнает ли вообще? Оставалось лишь надеяться, что нет. Девушка повернулась спиной к зеркалу и больше в него не гляделась, хотя мистер Поттер наложил ей на больной глаз черную бархатную повязку и всерьез заверил, что «теперь она смотрится недурно».
Мистер Поттер был общительным человеком, и вскоре Геро с интересом выслушала сагу о его отнюдь не безупречном прошлом.
Оказалось имя его не Бэтти, а фамилия не Поттер. Он родился на чердаке гончарной мастерской в Бэттерси (пригороде Лондона, догадалась Геро). С юности за уменье влезать в окна верхних этажей заслужил горделивое прозвище «Бэттереийский кот» – отсюда имя и фамилия[9]9
Поттер – гончар (англ.).
[Закрыть]. В тот период он вступил в брак с первой из двух законных жен, и все было бы хорошо, не заключи он одновременно второго с одной вдовой из Хаундсдит-ча. Законная миссис Поттер узнала об этом. И, распалясь от джина и ревности, «продала» Бэтти «крючкам». Его схватили с поличным, когда он спускался по водосточной трубе. И пришлось Поттеру жить пять лет на содержании Ее Британского Величества.
– А когда я вышел, – доверительно продолжал Бэтти, вспоминая те далекие дни с ностальгической нежностью, – то снова женился. Первая жена померла, пока я сидел, а вдова сошлась с одним боксером. Только Эджи оказалась скандальной-бабой – вот как можно обмануться в женщине.
Возраст и еще несколько сроков в тюрьмах Ее Величества поубавили у него ловкости, но похоже ничуть не улучшили нравственности. Он пытался влезть в спальню капитана Фроста, но капитан проснулся и застал его.
– Честно говоря, – признался Бэтти с обезоруживающей откровенностью, – я видел, как Фрост вернулся домой, и готов был поклясться, что он пьян, как сапожник, иначе не полез бы к нему! Тогда мне было невдомек, что он может выпить больше, чем полдюжины ирландских матросов и при этом не терять рассудка. Капитан задал мне хорошую взбучку и хотел сдать «крючкам». Но по доброте поднес стаканчик, потолковали мы по-приятельски, а потом он и говорит: «Что ж, если разобраться, я и сам не в ладах с законом, так с какой мне стати помогать этим ублюдкам (прошу прощения, мисс) заполнять свои тюрьмы?» Понимаете, у него дела тогда шли скверно – капитан не видел своих родичей несколько лет, его крепко прижало, и он попросил у них денег взаймы, но дядя лишь разрешил ему переночевать с условием, что Рори наутро уйдет и больше не появится! Поэтому мы обчистили спальню, как могли, смотались и тем же утром отплыли на сказочный Восток.
– Обчистили?..
– Ну, облегчили. Разгрузили.
– То есть, обокрали? Неужели, – в ужасе спросила Геро, – мистер Фрост помогал вам грабить дом своего дяди?
– Да, – подтвердил Бэтти, довольный тем, что явно принял за похвалу. – И добыча оказалась недурна. Ложка из чистого серебра, побрякушки с драгоценными камнями и двести семьдесят пять золотых гиней, они лежали в сейфе, который любой младенец мог бы открыть согнутой шпилькой. Нам все это очень помогло. Вот уже пятнадцать лет, а то и больше, мы с ним неразлучны. Куда нас только не носило, и я ни разу не пожалел об этом. Хотя иной раз чего бы не отдал, только бы снова увидеть Лондон… Ц-ц-ц!
Мистер Поттер мечтательно заговорил о лондонских туманах, Темзе, видах и запахах родного города; его блестящие зоркие глаза подернулись дымкой нежных воспоминаний.
Геро подозревала, что за постоянными визитами мистера Поттера кроется какой-то тайный мотив. Скорее всего капитан Фрост велел ему занимать ее и держать под наблюдением, чтобы она случайно не увидела чего-то нежелательного. Тем не менее, девушка радовалась обществу старика, он многое знал (или притворялся, что знает) о Занзибаре и часами напролет рассказывал ей фантастические истории, небылицы о колдовстве и черной магии. О священных барабанах и губительной засухе, вызванной чарами вождя местного племени. Этот вождь поссорился с султаном и выстроил себе дворец, куда теперь являются призраки убитых рабов.
– Мвении мкуу одних замуровали заживо, чтобы принести вождю удачу, – объяснил Бэтти. – А других, в несколько раз больше, убили, чтобы их кровью разводить известь.
– Нет! – содрогнулась в ужасе Геро. – Не верю, это неправда!
– Такая же правда, как то, что я сижу здесь. Спросите кого угодно!
Геро спросила капитана Фроста, тот пожал плечами и ответил, что не удивился бы этому.
– Но разве можно поверить, что они действительно способны на такое? В нашем веке?
– Почему же нет? Эти мвении мкуу были знаменитыми шаманами и, очевидно, сохранили свои воззрения. Для африканцев человеческая жизнь ничего не стоит, а убийство – любимое развлечение. Я готов поверить, что в стенах дворца Дунга замуровано сколько-то тел.
– Но почему же султан не воспрепятствовал этому?
– Имам Саид? Хоть он и стал султаном Занзибаре, мвении мкуу жили там задолго до него. К тому же, полагаю, он побаивался еще одной трехлетней засухи. Бэтти рассказывал вам эту историю?
– Да, но… Этого никак не могло быть. Вы должны это знать. То было просто совпадение.
– Для вождя очень удачное.
Мисс Холлис сочла, что капитан потешается над ней, и едко заметила, что, пожалуй, он верит и в нелепую, рассказанную Бэтти историю о священных барабанах Занзибара.
– Какую именно?
– Их несколько?
– Думаю, с полдюжины. Какую Бэтти рассказал вам?
– Он говорит, что жрецы мвении мкуу – как там они называются? – прячут эти барабаны в потайном месте возле Дунги, и когда острову угрожает опасность, они гремят сами по себе.
– Я это тоже слышал.
– И верите в это?
Капитан Фрост засмеялся.
– Я верю только собственным глазам и ушам. Я не бывал на острове во время бедствия или перед его началом, может, этим и объясняется, что не слышал их.
– Все предрассудки, – объявила мисс Холлис, являются преградой просвещению и прогрессу, поэтому их нужно искоренить.
– А что вы считаете предрассудком?
– Разумеется, веру в то, что не может быть истиной.
– Но что есть истина? Это, мое самоуверенное дитя, сложный вопрос. То, во что верите вы? Или я? Или мве-нии мкуу?
– Я не самоуверенна – и не ваше дитя! – выпалила мисс Холлис, перейдя от абстракций на личности. – И вы не должны защищать предрассудки.
– Я вовсе не защищаю. Вы… раз уж пошла об этом речь, что скажете о золоте и островах, полных чернокожих людей, я слышал, как вы рассказывали о них Бэтти сегодня утром возле рубки. Не представляю себе большего предрассудка!
– Это другое дело, – ответила Геро, сильно покраснев. – Просто…
– Значит, вы тут не верите>ни единому слову?
– Да… Нет! То есть…
Она поняла, что капитан смеется над ней, резко повернулась и ушла, не снизойдя до того, чтобы закончить фразу.
Эмори Фростбыл поистине несносным человеком, и неприязнь к нему Геро резко усугубило открытие, что на форзаце некоторых его книг оттиснут герб, несомненно принадлежащий ему, так как под каждым оттиском стояла поблекшая, выведенная детской рукой надпись: «Эмори Тайсон Фрост, Линдон Гейблз, Кент. Anno Domini. 1839». Девиз на гербе «Я беру, что хочу», казался ей в высшей степени уместным, но подбор книг – странным. Совсем не таким, как она рассчитывала найти у работорговца. Там были биографии знаменитых людей и истории военных походов, греческая и латинская классика, три разных перевода «Одиссеи» и два «Илиады». Коран, Талмуд, Апокрифы, «Аналекты» Конфуция и «Справочник Адмиралтейства» соседствовали с «Путешествиями» Марко Поло, «Смертью Артура» Мэлори, «Дон Кихотом» и «Лавенгро»; одна книга по металлургии и три по медицине стояли рядом с произведениями Шекспира и романами Вальтера Скотта. Еще там было не меньше полудюжины стихотворных сборников. Когда Геро наугад взяла один из них, он раскрылся на странице, заложенной потертой резиновой лентой на строках, которые тут же завладели ее вниманием и воображением.
В мир неистовых фантазий,
Где я всем повелеваю,
С огненным мечом заклятым,
Со своим конем крылатым
В дальний путь я отправляюсь.
Рыцарь призраков и духов
Ждет меня на поединок.
Что мне путь тот за край света
Без дорог и без тропинок.
Строки эти обладали музыкой и очарованием, каких Геро не встречала ни разу в тех солидных томах избранных стихов, что до сих пор попадали ей в руки, и она принялась листать страницы все медленней, медленней. «Поймай падучую звезду»… «Скажи, где прошлые года»… «Научи меня слышать русалочье пенье»…
Поэтам елизаветинской эпохи не нашлось места в библиотеке Барклая, однако, судя по захватанным страницам и пятнам соли на кожаном переплете, они были задушевными спутниками Эмори Тайсона Фроста. Это открытие рассердило Геро больше, чем герб на форзацах.
Она решила, что можно, хоть и трудно, найти оправдание для человека, задавленного нуждой, невежеством и низким происхождением. Но есть нечто не только не заслуживающее оправдания, но и совершенно возмутительное в том, что человек, обладающий знатностью и образованностью опустился до такого гнусного способа добывания денег. Капитан Фрост – позор не только Англии, но и всего цивилизованного Запада!
И вместе с тем Геро не могла поверить, что «Фурия» перевозит рабов, по крайней мере, в этом плавании. Она прочла много брошюр о работорговле, и почти во всех упоминалось, что работорговое судно можно обнаружить на значительном расстоянии по вони немытых, скученных людей, набитых в темные, антисанитарные трюмы. Однако на «Фурии» не было нездоровых запахов, а пахло как на всех судах, варом и морской водой. Не ощущалось даже экзотических ароматов восточной кухни – и это при том, что команда, за исключением мистера Поттера, состояла из цветных головорезов, – и африканцев, и уроженцев Малабара и Макао. Должность первого помощника исполнял высокий, узколицый араб Ралуб, судя по обращению к нему «хаджи», он совершил паломничество в Мекку.
Разговоры на судне велись главным образом по-арабски со значительными вкраплениями разных диалектов. Геро не понимала, для чего используется «Фурия», и наконец, отбросив осторожность, пошла в лобовую атаку.
– Что приносит доход вам и вашим людям? – спросила она у капитана.
– Торговля, – лаконично ответил капитан Фрост.
– Чем же?
– Всем, что сулит прибыль.
– В том числе и рабами?
Капитан искоса посмотрел на нее и усмехнулся.
– Конечно, при случае. Однако если хотите узнать, есть ли сейчас на борту рабы, я отвечу – нет.
Геро сделала глубокий вздох и сдержанно заговорила:
– Я не хочу быть грубой с тем, кому обязана спасением…
– Выбросьте это из головы, – весело перебил капитан. – Втаскивая вас на борт, никто ничем не рисковал, и, возможно, мы виноваты не менее вашего, что вы оказались смытой со своего судна.
– Я прекрасно это знаю!
– Вот как? В таком случае, совершенно незачем ходить вокруг да около. Вы осуждаете работорговцев?
– Осуждаю, – выразительно произнесла Геро, – не то слово. Я бы сказала «ненавижу». Или «презираю». Торговля людьми, нажива на человеческих страданиях – самое ненавистное и презренное занятие в истории человечества…
Сев на любимого конька, Геро говорила долго; она высказала капитану свои взгляды на не заслуживающую оправдания гнусность всей системы и закончила подробным перечислением того, что думает о белых людях, занимающихся работорговлей ради грязных доводов. Хоть ему это и не по нраву, пусть выслушает, может, даже осознает греховность своего занятия.
Капитан, прислонясь к поручню, слушал ее с вежливым интересом, и когда она умолкла, любезно сказал:
– Что ж, поскольку Кэсс уже не государственный секретарь Штатов работорговля, видимо, пойдет на спад. Ваши соотечественники могут даже объединиться с британцами, чтобы положить ей конец, вместо того, чтобы всеми силами поддерживать. У нее выбьют почву из-под ног, и ненавистным, презренным типам вроде меня придется искать другие способы добывания легких денег.
Геро побледнела от гнева и возмущенно заговорила:
– Как вы смеете? Мы никогда не собирались поддерживать работорговлю! Лишь потому, что генерал Кэсс не позволял вам задерживать и обыскивать наши суда…
Капитан Фрост рассмеялся и протестующе поднял руку.
– Будет, будет, мисс Холлис! Вы меня с кем-то путаете. Уверяю, я никогда не обыскивал чье бы то ни было судно. Все, увы, обстоит совершенно наоборот. Британские военные моряки, очевидно, возложившие на себя задачу покончить с работорговлей без чьей-либо помощи останавливают и обыскивают мирных, безобидных людей, вроде меня, вот уже пятьдесят лет, если не больше. Но из-за гневных, громогласных воплей, поднимаемых вашим свободолюбивым государством, им запрещено останавливать и подвергать обыску суда под американским флагом. Это приводит к тому, что любой работорговец любой национальности при требовании лечь в дрейф тут же поднимает звездно-полосатый флаг. Признаюсь, так поступал и я. Почему бы нет? Результат оказывался в высшей степени успешным.
– Почему бы нет? Ну, знаете, я никогда не слышала ничего, столь… столь…
Мисс Холлис, очевидно, не могла подобрать слов.
Ее негодование, видимо, позабавило капитана. Он засмеялся и сказал:
– Мое доброе дитя, как и все остальные, я занимаюсь этим ради денег. И раз ваше государство считает оскорблением своему флагу, если плавающее под ним судно, заподозренное в перевозке рабов, остановят и обыщут, то пусть примирится с тем, что его флагом пользуются другие, менее привилегированные государства, прикрывая противозаконные дела. Ничего другого ему не остается. Генерал Кэсс с его англофобией и уверенностью, что военный флот Ее Величества скрывает под покровом филантропии план вытеснить из работорговли все другие страны, оказался сущей находкой для тех, трудящихся в поте лица работорговцев, и мы ему искренне благодарны. Могу только пожалеть, что лично я не смог извлечь больших доходов из патриотической позиции вашей страны в данном вопросе. Но, увы, джентльмен из военного флота, считающий своим долгом пресечь работорговлю в этих водах, прекрасно знает «Фурию», и вряд ли полдюжины американских флагов помешают ему взять шхуну на абордаж, если он сочтет, что может схватить меня с грузом невольников на борту.
– Не верю! – яростно выпалила Геро. – Ни единому слову!
– Да, но ведь вы не знаете Дэна Ларримора, – сказал капитан Фрост, умышленно перетолковывая ее слова.
– Речь не об этом. Я не верю, что мы… Америка… Ну, может, некоторые южные штаты, однако мы, северяне…
Она внезапно умолкла, с неловкостью вспомнив речь, слышанную не столь уж давно на митинге аболиционистов в Бостоне.
«Пусть Южные Штаты, – заявлял оратор, – обеспечивают рынок сбыта. Однако на этом основании нам нельзя оправдать себя, поскольку общеизвестно, что главные торговцы людьми – граждане Северных Штатов. Рабов из Африки везут сюда янки, снаряженные на деньги янки, под командованием капитанов янки, отплывающих в свои гнусные рейсы при содействии подкупленных властей янки!»
Геро решила, что тот почтенный джентльмен преувеличивал. Но какое-то сомнение осталось, и, встретив насмешливый взгляд капитана Фроста, она вызывающе сказала:
– Насколько я понимаю, в каждой стране есть негодяи и… проходимцы; к тому же, хорошо известно, что торговать рабами начала Англия, и богатства в ес лучших портах оплачены страданиями миллионов несчастных негров. Однако же мы, северяне, хотим добиться отмены рабства и, уверяю вас, добьемся!
Боюсь, что да. На Востоке оно будет существовать еще примерно столетие, что же касается Запада, эта игра уже почти сыграна.
– Игра? – с изумлением и неприязнью переспросила Геро. – Как вы можете называть столь жестокое и ужасное явление «игрой»?
– Я его даже не защищаю. Лишь наживаюсь на нем.
– На страданиях и смерти?
– Вы ошибаетесь, если считаете меня одним из тех скотов, что по своей безмозглой жадности набивают в трюм четыреста негров, когда не уместится и двухсот свиней. Лично я не потерял по независящим от меня обстоятельствам ни одного раба. Возможно, будь у других столько же здравого смысла, работорговля успешно продолжалась бы много лет и не снискала столь дурной славы. Но к сожалению, всегда найдется несколько алчных кретинов, которые непременно загубят любое выгодное дело.
– Значит, работорговля для вас – просто «выгодное дело»? Неужели у вас нет… нет сострадания?
– Нет. Сострадание – это роскошь, мне она не по карману. И насколько я помню, для меня ни у кого не находилось сострадания.
– Не верю! Кто-то, несомненно, был добр к вам… любил вас. Прощал вам проступки. Ваша мать…
– Она сбежала с учителем танцев, когда мне было шесть лет.
– А… Ну, тогда отец.
– Если это попытка, – сказал с усмешкой капитан Фрост, – узнать печальную историю моей жизни, то должен предупредить, вы найдете ее невыносимо скучной.
Мисс Холлис поглядела на него с нескрываемой неприязнью. Потом, холодно ответив, что слышала о нем уже больше, чем нужно, и нисколько не интересуется его прошлым, вернулась к себе в каюту. Она была глубоко уязвлена и твердо решила избегать его до конца пребывания на этом судне, и ни в коем случае не задавать ему больше вопросов.
Однако ей не удалось выполнить ни одного из этих восхитительных решений. На третью ночь, проснувшись от шума спускаемой шлюпки, Геро поднялась узнать, в чем дело. С удивлением она обнаружила, что кто-то не только завесил снаружи оба иллюминатора толстыми циновками из волокон кокосовой пальмы, но и запер дверь каюты.
Дернув ручку двери в жаркой темноте, девушка обратила внимание, что «Фурия» не движется, и стоит непривычная тишина, в которой ясно различимы звуки. Однако Геро сомневалась, что берег близко, так как не слышалось прибоя. Зыбь лениво покачивала шхуну, циновки с шелестом терлись о борт сквозь шелест доносился легкий плеск весел, он удалялся, пока не утих, долгое время спустя послышался снова. Шлюпка стукнулась бортом о корпус шхуны, и тут Геро услышала другие звуки: бормочущие голоса, чей-то знакомый смех. Визгливый скрип лебедки, потом шлюпка отчалила снова…
Что-то грузили на борт, либо сгружали с борта, и внезапно Геро осенило. Наверняка на шхуну принимают рабов! Так вот чего дожидались капитан Фрост и его алчная команда. Встречи с какой-то зловещей арабской дау, очевидно, задержавшейся из-за шторма, чем и объяснялось бесцельное болтание прошлую неделю! Дау, с которой сейчас переправляют негров в темный трюм «Фурии».
От возмущения и гнева Геро хотела было забарабанить в дверь, закричать, чтобы ее выпустили, но вовремя поняла тщетность и неразумность такого поступка. Если люди снаружи заняты каким-то темным, не для ее глаз делом, никто не придет. А если и придет, то, скорее всего, ей придется пожалеть об этом. Сейчас она ничего не в силах поделать – может, только дать торжественную клятву, что, сойдя с этого гнусного судна, приложит все силы, дабы его владелец предстал перед судом и поплатился за свои преступления.
– Я этого непременно добьюсь! – пообещала себе Герб. Днем она найдет возможность увидеть собственными глазами, какой груз принят на борт, и, если ее подозрения оправдаются, расскажет все дяде Нату. Он непременно сообщит об этом, кому нужно: возможно, лейтенанту британского флота, о котором говорил капитан Фуллбрайт – Дэниэлу Ларримору, желающему «обеспечить петлю Рори Фросту».
Спала Геро беспокойно и, проснувшись поздно, обнаружила, что каюта залита солнечным светом, ветерок треплет шторы, а «Фурия» мчится на всех парусах. Циновки перед иллюминаторами исчезли, дверь оказалась открытой. Но к завтраку ей подали спелый инжир и свежие пау-пау, ни того, ни другого раньше не было в меню, да и не могло долго храниться на судне. Джума, личный слуга капитана, сносно говорил по-английски и любил этим блеснуть, однако когда девушка спросила его, откуда взялись свежие фрукты, сделал вид, что не понимает, и вежливо ответил по-арабски. От Бэтти Поттера тоже ничего не удалось добиться, в результате Геро отказалась от своего решения не обращаться с вопросами к бесчестному капитану «Фурии» и не разговаривать с ним.
– Фрукты! – произнес капитан Фрост, нисколько не смущенный ее вопросом. – Надеюсь, в этом нет ничего дурного? Они – с шедшей от берега дау, ночью Мы остановили ее поболтать. Спустили шлюпку и взяли кое-какие припасы. Удивляюсь, что при этом не разбудили вас.
В голосе его звучала насмешливая нотка, глаза весело блестели, и Геро с неловкостью заподозрила, что капитан прекрасно знает – она не только проснулась, но пыталась сдвинуть циновку с иллюминатора и дергала ручку двери.
– Разбудили, сказала она, стараясь говорить сдержанно. – Но, когда я захотела выйти на палубу, взглянуть, почему мы остановились, оказалось, что кто-то запер дверь.
– Правда? Нужно было крикнуть, – вежливо произнес капитан Фрост. – Или, может, вы кричали, но никто не услышал?
– Прекрасно знаете, что не кричала, – сердито ответила Геро, – и что если бы крикнула, никто не пришёл. Собственно говоря, я бы нисколько не удивилась, узнав, что заперли меня вы сами!
– Да, я сам. Мне казалось это разумной предосторожностью, и вижу, моя предусмотрительность полностью оправдалась. Вам было совершенно ни к чему появляться ночью на палубе.
– Так как могла увидеть то, что вы хотели скрыть?
– Вовсе нет. Просто потому, что те… джентльмены, с которыми я встречался, превратно истолковали бы ваше пребывание у меня на борту, и я предпочел оставить их в неведении. В этой части мира, мисс Холлис, немало таких типов, с которыми лучше не рисковать.
– Спасибо. Я это запомню, – многозначительно сказала девушка и смутилась, когда капитан Фрост рассмеялся. Он смеется слишком часто, решила она, и всегда не к месту. Однако капитан тут смутил ее гораздо больше.
– Синяк у вас под глазом, кажется проходит, – сказал он, критически оглядев свою пассажирку. – Смотришь, родственники смогут даже узнать вас, когда мы сойдем на берег.
– Значит… значит, мы, вправду, идем на Занзибар? – взволнованно спроеила Геро.
– Разумеется. Вы думали, я вас похитил?
Это так совпало с ее предположениями, что жаркий румянец неудержимо поднялся от основания шеи до корней остриженных волос, на время затуманив радужные цвета, все еще окружающие ее левый глаз, и вызвав у капитана очередной приступ смеха.
– Клянусь Богом, думали! Ну и ну! Эй, Бэтти, слышишь? Наша гостья сочла, чтомы ее похитили. Не столь уж дурная мысль, как я теперь понимаю. Как думаете, сколько бы родственники заплатили за вас?
Мистер Поттер, раскладывающий на корме вместе с рябым арабом по имени Хадир латаный-перелатаный парус, насмешливо фыркнул. Капитан улыбнулся и с сожалением произнес:
– Вот ведь беда – никто не поверит, что вы у нас на борту, пока мы вас не предъявим. Боюсь, из похищения ничего бы не вышло. Понимаете, мисс Холлис, вы мертвы: свалились за борт и утонули посреди океана. Теперь, если мы заявим, что вы у нас, никто из тех, кто мог бы заплатить выкуп, нам не поверит. Прежде, чем расстаться хоть с одним долларом, они захотят вас увидеть, притом с Очень близкого расстояния, издали сейчас вас никто не узнает – из-за новой прически и состояния лица. Так что, к сожалению, в источники дохода вы нам не годитесь. А чтобы успокоить вас окончательно, скажу – для личного удовольствия я похищаю только красивых женщин.
Он ободряюще похлопал ее по плечу, словно двенадцатилетнего школьника, и отпустил непростительное замечание:
– Могу лишь надеяться, что родственники обрадуются вашему возвращению.
– Почему вы сомневаетесь в этом? – резко спросила Геро, спровоцированная на грубость (красивых женщин, надо же!)
– Это зависит от их отношения к вам, не так ли? Например, большинство моих родственников облегченно вздохнули бы; услышав, что я утонул в море, и ничуть не обрадовались бы известию, что слух о моей смерти преувеличен.
– Меня это не особенно удивляет, – сказала девушка. – Будь у меня племянник, отплативший мне кражей за гостеприимство, я бы тоже не питала к нему особо добрых чувств.
Если она надеялась смутить капитана, то глубоко ошибалась, он лишь засмеялся и ответил:
– Вижу, Бэтти посвятил вас в мои дела. Да, пожалуй, дядюшка остался этим не очень доволен. Но и я тоже. В сущности, меня тогда постигло глубокое разочарование, я полагал, старый скряга хранит в том сейфе приличную сумму, и хотя мы извлекли оттуда не мелочь, это лишь крупица того, что, по моим понятиям, он мне должен. А тетушкины бриллианты оказались далеко не чистой воды, мы получили за них чуть больше ста гиней.
– Судя по вашим словам, – холодно произнесла Геро, – вы находите кражу смешной. Хотя, может, по английским понятиям это и так.
– Меня бы это не удивило. Англичане постоянно захватывали все, до чего могли дотянуться, а потом ханжески заявляли, что поступили так для пользы прежнего владельца. Лицемеры.
У Геро некрасиво отвисла челюсть, она потеряла дар речи и вытаращилась на капитана.
– Почему вы на меня так смотрите? Ведь это хорошо известный факт.
– Но я считала вас англичанином.
– Что дало вам основания так считать?
– Ваш голос… манера разговаривать… книги. И… Кто же вы тогда?
– Я – это я.
– То есть, – произнесла ошеломленная Геро, – вы не знаете, кто ваши родители?
– О, они англичане из англичан! Фросты, возможно, безмятежно проживали в Кенте, еще когда пришли римляне, и уж наверняка, во время высадки норманнов. Но это не означает, что я принадлежу Англии или нахожусь в каком-то долгу перед ней.
– Патриотизм… – начала было девушка, но капитан не дал ей продолжать.
– К черту патриотизм! Это всего лишь смесь эгоизма и сентиментальности. Вы американка, так ведь?
– И горжусь этим!
– Почему? Стадный инстинкт? Мы, мустанги, гораздо лучше этих вульгарных шахтных лошадей или арабских скакунов, ну, а что касается этих невозможных африканских зебр… Такова ваша логика?
– Вовсе нет. Предки…
– Человек не отвечает за своих предков, так с какой ему стати принимать на себя честь или вину за то, что они совершили? Или же иметь изначальную репутацию, основанную на том факте, что ему выпало появиться на свет по ту или иную сторону какой-то воображаемой черты? Люди есть люди, черные, белые, желтые, коричневые. Вам либо нравится тот или иной человек, либо нет, и клочок земли, на котором он родился, не должен оказывать на это влияние. Но все же оказывает. Взять, к примеру, вас… Вы еще в глаза не видели Занзибара, но уже решили, что жители его – бедные, невежественные язычники, возможно, бесчестные и наверняка грязные, что им необходимо цивилизующее влияние замечательного белого человека. Я прав?
– Нет. Да… Но ведь известно же…
– Вижу, что прав. И почти любой белый человек на этом острове согласится с вами, хотя и пальцем не шевельнет для острова или его населения. Белые живут там лишь ради того, что могут приобрести для себя, для своей фирмы или своей страны. Однако это место, которое им кажется немногим лучше помойной ямы, старому султану Саиду представлялось земным раем. Он влюбился в него с первого взгляда, тосковал вдали, умер, стремясь вернуться туда и принял меры, чтобы его непременно похоронили там.
Голос капитана внезапно утратил насмешливость, ее сменила неожиданная нотка сожаления – или привязанности? – побудившая Геро с любопытством спросить:
– Вы знали его?
– Да. Мне посчастливилось оказать ему услугу, и он никогда не забывал о ней. Это был поразительный человек, великий человек; трлько напрасно заключал соглашения с западными государствами. На Занзибаре сейчас много европейцев: торговцы, консулы, служащие консульств примерно полудюжины стран. И все до единого убеждены, подобно вам, что местное население может лишь извлечь пользу от соприкосновения с более высокой цивилизацией и должно взирать на них с восхищением и завистью.
– Но все же они – белые – несут блага цивилизации, – настаивала Геро. – Хотя бы являя собой пример.
Вы так полагаете? Они ведь приехали туда не миссионерами. Им нужна нажива. И, преследуя эту цель, все интригуют друг против друга с усердием и коварством, но при том дружно именуют туземцев отсталыми, безнравственными дикарями. Старый султан Саид не представлял, во что втягивается, когда стал подписывать соглашения с европейскими странами!
В том, что Геро прочла, почти не содержалось сведений о европейцах на султанской территории и причинах их пребывания там, но она вспомнила, что говорил ей юный Жюль Дюбель и, поддавшись внезапному порыву, спросила;
– Насколько я понимаю, нынешний султан, Маджид ибн… э… как там дальше? – не старший сын покойного?
