Текст книги "Пассат"
Автор книги: Мэри Кэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 42 страниц)
– На их здоровье определенно.
– И на характеры тоже, уверяю вас! Поэтому я и собираюсь выяснить все на месте. И даже если окажется, что мы не подходим друг другу, я не потеряю времени зря, потому что на Занзибаре многое помимо рабства взывает к переменам, и дел у меня найдется много. Я несколько месяцев изучала арабский и суахили, и хотя словарный запас у меня мал, мне сказали, что говорю на обоих языках вполне сносно.
Геро подалась вперед, положила ладонь капитану на руку и сказала просительным тоном:
– Может, теперь расскажете мне кое-что об этом острове?
– Почему бы вам не обратиться к юному месье Жюлю? – грубовато ответил капитан. – Полагаю, он будет рад удовлетворить ваше любопытство. Его папаша – французский консул на Занзибаре, так что он жил там гораздо дольше, чем я!
– Да, он говорил об этом, – сказала Геро. – И о том, что этот остров «земной рай», яркий, экзотичный, неописуемой красоты. Прямо со страниц «Тысячи и одной ночи»!
Капитана Фуллбрайта позабавила эта цитата и выразительный взгляд девушки, он от души засмеялся и сказал, что все французы – как и большинство иностранцев – говорят даме лишь то, что, по их мнению, ей хочется услышать.
– Говорил он вам еще что-нибудь?
– Да, о своей уверенности, что англичане намерены аннексировать этот остров вместе с Пембой, и о том, что султанат во многом зависит от материка.
– Вот как? Ну, мэм, об этом я ничего не знаю. Как же, по-вашему, англичане этого добьются? Или он не сказал вам?
Видимо, речь об этом шла, и мисс Холлис (неизменно готовая просветить невежду) объяснила, что очень просто и совершенно бесчестно! Британцы, судя по всему, поддерживают правителя-марионетку, очень слабого и порочного человека. Он не только поощряет работорговлю и тратит доходы на разнузданную жизнь, но еще и не обладает правами на трон, ведь является лишь младшим сыном покойного султана. Его соперник, как утверждает сын французского консула, не только пригоден к правлению, но и снискал уважение и поддержку девяти десятых местного населения. Его поддерживает каждый мыслящий европеец за исключением англичан; те, поняв, что сила его характера может быть помехой их планам колониальной экспансии, предпочитают более податливого правителя. Слышал ли капитан о чем-нибудь, более постыдном? Конечно, она сама, как добрая республиканка, не может одобрять монархию ни в какой форме. Но с другой стороны, не может терпеть несправедливость.
От негодования классическое лицо мисс Холлис раскраснелось, глаза, по мнению Фуллбрайта, сверкали великолепно, но вряд ли привлекательно. Он уклончиво пожал плечами и заметил, что, на его взгляд, политика с позиции силы почти всегда грязное дело. Он никоим образом не защищает британцев, однако сомневается, что кто-то из французов может быть нейтральным или беспристрастным в том, что касается восточно-африканских территорий. Или Занзибара.
– Вы полагаете, что и у французов может быть желание аннексировать этот остров? – воскликнула потрясенная Геро. – Но ведь это нелепость!
– Ничего нелепого я тут не вижу, мэм… мисс Геро. Все европейцы – колониалисты. И в этом никакой разницы между ними нет.
– Вот тут я не могу согласиться с вами. Французы всегда ненавидели тиранов, поддерживали дело свободы и справедливости. Во всяком случае, после революции. И смотрите, как Лафайет[6]6
Мари Жозеф де Лафайет (1757–1834) – французский политический деятель, участник Войны за независимость в Северной Америке 1775—83 гг
[Закрыть]… Я признаю, что они имеют колонии. Но…
– Но как добрая американка становитесь на сторону французов против британцев. Признаю, это похвально, с этим большинство из нас согласится. Только не – надо выдавать изначально пристрастное отношение к одной из сторон за справедливое суждение!
– Я никогда, – выразительно заверила его Геро, – не позволяю личным пристрастиям заслонять факты.
Не желая продолжать этот спор, капитан вновь пожал плечами и сказал, что лично он не особенно интересуется внутренними делами Занзибара, они, слава Богу, его не касаются. Это замечание возмутило Геро, и она высокопарно заявила, что христиане должны интересоваться делами, влияющими на общественное благополучие где бы то ни было, и что ответственность по отношению к ближним не должна ограничиваться людьми своей расы.
– Да, конечно, – равнодушно ответил Фуллбрайт и проникся глубоким сочувствием к легкомысленным, вздорным, пребывающим в счастливом неведении жителям Занзибара, не представляющим, что их ожидает. Что ж, мэм, скоро у вас будет возможность поговорить на эти темы с вашим дядей, изложить свои взгляды. Наверно, его мнение стоит больше, чем мое, или этого юного месье с его болтовней о «земном рае» и «Тысяче и одной ночи». Какой там к черту «рай»! Может, кому-то так и кажется, только по-моему, это нечто среднее между помойной ямой и чумным бараком.
Говорил он намеренно грубо, но если хотел оттолкнуть этим мисс Холлис, то просчитался. Отнюдь не смущенная, она с радостью готова выслушать его неблагоприятное мнение о Занзибаре. И тут же сообщила с величайшей задушевностью о своих давних подозрениях, что многое из написанного и сказанного про великолепие восточных земель и тропических островов недостоверно, так как здравый смысл подсказывает, что места, где так жарко, где так низок жизненный и нравственный уровень, не могут не быть отвратительными.
– Занзибар, пожалуй, действительно отвратителен, – согласился капитан Тедиес. – Я читал, будто запах гвоздики и пряностей острова ощущается далеко в море, но вдыхал только запахи сточных канав да мусорных куч – и кое-чего похуже! Более грязного города видеть мне не доводилось, и, на мой взгляд, дамам жить в нем не стоит. Неудивительно, что ваша тетушка скверно себя чувствует. Она не имела права звать вас туда, это уж точно.
– Чепуха, капитан Тедиес. С моей кузиной Кресси ничего не случилось, а она младше меня на четыре года. Более того, Занзибар ей тоже кажется прекрасным, романтичным местом! Она так и писала мне.
– Может, ваша кузина влюблена. Я слышал, влюбленные все видят в розовом свете.
– Влюблена? Да в кого же влюбляться? Там ведь нет…
– На Занзибаре есть мужчины, мэм… мисс Геро. Вот хотя бы этот французик, что возвращается туда. Там довольно большая белая община. Служащие консульств, английские военные моряки, бизнесмены, проходимцы…
– Проходимцы? Что они собой представляют? – спросила заинтригованная Геро.
– Авантюристы. Паршивые овцы. Бродяги. Хищники вроде Разгульного Рори.
– Он кто – пират? Прозвище самое разбойничье!
– С него станется, – ответил капитан Фуллбрайт. – Это англичанин, по общему мнению, очень скверный человек. Насколько я понимаю, из тех, кому родные платят, лишь бы они не жили дома. Если происходит что-то отвратительное, от вывоза рабов до контрабанды оружия или наркотиков, похищения людей или убийства, смело можно закладывать свой последний цент, что тут не обошлось без Рори Фроета. Молодой Дэн Ларримор охотится за ним уже два года, но пока так и не поймал. Ему нужны только улики, и когда-нибудь он их раздобудет. Дэн – человек упорный.
– А кто этот Дэн?
– Неужто ваша кузина Кресси ни разу не упомянула о нем? Вот те на! А я уж подумал, что, возможно, она видит все в розовом свете благодаря ему. Лейтенант Ларримор – английский морж, командует маленькой канонеркой по велению королевы Виктории, его тягостный долг – пресечь работорговлю в тех водах или хотя бы попытаться. Действует он, учитывая все обстоятельства, недурно, но Рори Фроста пока не поймал. Полагаю, Дэн дал бы отсечь себе руку, лишь бы добиться своего. Однажды он решил, что все в порядке – внезапно подходит к Рори при легком ветерке возле Пембы, а в кильватере у того плавает труп негра. Ларримор прекрасно знал, что это означает – на борту рабы, а умершего только что сбросили в воду. И решил, что поймал Фроста с поличным, но едва отдал приказ лечь в дрейф, «Фурия» ставит паруса и…
– Кто ставит?
– «Фурия», шхуна Фроета. Он так назвал ее, и, видно, недаром. Говорят, никак не слушается руля – под стать хозяину.
– И что дальше? Фрост ушел?
– Нет. У канонерки паровой двигатель, и Дэн настиг Рори. Но когда поднялся на борт – рабами там и не пахнет. Он обыскал «Фурию» с форштевня до кормы, не обнаружив ни малейшей улики, а Рори твердит, что не знает ни о каком трупе, небось, какой-нибудь бедняга-негр упал с проходящей дау. Извиняется, что не лег по приказу в дрейф; объясняет, что в это время подкреплялся внизу, а члены команды приняли канонерку за французское работорговое судно. Дэн выходит из себя, но ничего не может поделать. Он узнал потом, что пока Рори увлекал его в напрасную погоню, приятель Фроста, араб-работорговец, на своем судне увез с Занзибара полный трюм рабов.
– Значит, тот поступил так умышленно? Это было хитростью, чтобы…
Геро побледнела, выпятила челюсть, как ее дед, Калеб Крейн, приходя в ярость. И гневно произнесла:
– Таких людей надо вешать!
– Думаю, когда-нибудь повесят. По-моему, это ему на роду написано. Дэн Ларримор хотел бы обеспечить ему петлю. Дэна я за это не виню. Вообще я не особо расположен к англичанам, но лейтенант хороший человек и нравится мне.
– Думаете, и Кресси тоже?
– Дэн Ларримор? Что ж… думаю не только ей, он сложен хорошо, ничего не скажешь, только о вашей кузине у меня просто догадки. Я уж почти год не появлялся на Занзибаре, а они тогда были едва знакомы, правда все замечали, что он ей нравится. Вы сказали, она находит остров романтичным, вот я и решил, что, может, у них все сладилось. А с другой стороны, Дэн отнюдь не единственный мужчина на Занзибаре, и я слышал, что вашу тетушку Эбби и ее дочь очень любят в семье султана. Некоторые из этих арабских принцев – настоящие красавцы.
– Красавцы? Вы имеете в виду чернокожих? Африканцев? Предполагаете, что Кресси…
– На лице Геро застыло негодующее выражение.
– Арабов, мэм! Арабов! Они не чернокожие и не африканцы, многие из них почти такие же белые, как и я – разве что с легким загаром. Предки султана были королями в Омане, он и принцы гордятся этим куда больше, чем ваш дядя Джошуа фамилией Крейн – а он весьма горд ею! Мужчины у них очень симпатичные. И я слышал, что некоторые из дворцовых дам красивы, будто картинки, только поклясться в этом не могу, потому что женщины у них сидят взаперти, бедняжки. Им, должно быть, очень любопытно познакомиться с такими дамами, как ваша тетушка и кузина, которые могут спокойно ходить, где им вздумается.
– Да, конечно, – горячо согласилась Геро, и ее интерес внезапно принял другое направление. – Я посмотрю, что можно сделать для этих несчастных созданий. Может, удастся давать им уроки стряпни и шитья, обучить их читать и писать? Должно быть, ужасно быть невежественным, неграмотным и жить немногим лучше, чем в тюрьме – быть рабынями мужчин. Это надо будет изменить.
Капитан Фуллбрайт открыл рот, чтобы возразить, однако ничего не сказал. Ему пришло в голову, что мисс Холлис не помешает столкнуться с некоторыми сюрпризами по прибытии на Занзибар. Странно встретить молодую женщину, так одаренную внешне и обеспеченную материально, охваченную страстью к реформам. В ее возрасте легче ожидать интерес к балам и кавалерам, чем к благотворительности и благополучию цветных рас в отдаленных и нездоровых уголках земного шара. Конечно, у каждого свой вкус! Эта девица, решил он, не нашла своего призвания, из нее получилась бы замечательная учительница строгого типа. И еще может получиться! На основании своего краткого знакомства с Клейтоном Майо (а также сплетен и слухов), он не мог представить себе этого красивого энергичного джентльмена всерьез увлеченным такой откровенной и, возможно, холодной особой. Одни только взгляды мисс Холлис на брак способны остудить самого горячего поклонника, и капитан жалел ее будущего мужа – если только у нее появится муж, в чем он сомневался.
«Даже красота не поможет, – думал капитан Тедиес, почесывая седеющую бородку. – Правда, не стоит упускать из виду ее состояния. Благодаря ему она может выйти замуж. Одиночество – перспектива для любой девушки нерадостная, но, может, эта Геро лучшей и не заслуживает. Непонятно, что могла найти в ней Амелия».
4
Мисс Холлис поднялась, шурша черным платьем, разгладила темные складки на скромных обручах кринолина и вытерла пот со лба батистовым платком.
Несколько непослушных завитков каштановых волос выбились из строгого пучка и прилипли к стройной белой шее. Геро с неловкостью сознавала, что подмышками и между лопаток у нее проступают влажные пятна.
– В Индийском океане всегда так жарко и неприятно? – спросила она с ноткой отчаяния в голосе.
– Когда дуют пассаты – нет, – ответил капитан Фуллбрайт. – Думаю, их следует ждать в ближайшее время. Может, вам спуститься вниз и надеть что-нибудь полегче? У вас должно быть среди вещей муслиновое платье. Или что-то светлое и более просторное.
– Есть, конечно. Только я не могу носить их, пока не кончится траур. По крайней мере, еще полгода. Это было бы неуважительно к памяти папы. А потом, кое-кто может подумать, что я не…
Голос ее дрогнул, на глазах выступили слезы. Геро сморгнула их, высморкалась и сказала извиняющимся тоном:
– Простите. Это глупо с моей стороны. Но мне без него очень тоскливо. Понимаете, я… мы были большими друзьями.
Капитан Фуллбрайт был удивлен и тронут. Да, в ней все же есть что-то привлекательное, и Клейтон Майо, видимо, это обнаружил. Грубовато сказал:
– Тем более, мэм… мисс Геро, следует поступать так, как ему бы понравилось. А ваш отец вряд ли бы захотел, чтобы вы затягивались в этот душный черный материал. Да еще при такой погоде. Я хотел сказать миссис Фуллбрайт, что это вредно. Вашему отцу хотелось бы, чтобы вы пребывали в добром здравии, а в такой одежде оно у вас быстро ухудшится.
Геро слегка улыбнулась и покачала головой.
– Вы очень любезны, но я не хочу снимать траур по такой пустяковой причине. Заботы о личном удобстве не главное. А потом, вряд ли эта погода продержится долго. Ведь наверняка скоро задует ветер.
– Как я уже говорил – судя по барометру, гораздо раньше, чем нам бы хотелось.
Капитан вытер шею пестрым платком и проводил мисс Холлис на палубу. Обратил внимание на бледность их теней, пузырящуюся смолу между досками и вновь пожалел, что на борту находится Амелия. Да и мисс Геро Холлис!
В маленькой рубке стояла гнетущая жара, но и на открытой палубе было невыносимо. Геро стала в небольшую тень и, опершись о поручень, с тоской поглядела вниз, в прохладную глубину, где длинные, накопившимися за долгое путешествие водоросли колыхались, будто луговая трава.
Из обычных судовых шумов слышалось лишь ленивое поскрипывание блоков «Норы Крейн», медленно идущей по вялой зеркальной зяби, да мерно похрапывал пассажир в тростниковом кресле под тентом. С носовой части верхней палубы доносились приглушенные голоса поваренка и юнги, забросивших крючок на акулу.
Между лопаток Геро скатилась струйка пота, и внезапно вязкая, сонная тишина показалась ей необычайно зловещей, словно жара, дымка и неподвижность объединились, чтобы остановить время и оставить «Нору Крейн» в каком-то странном, бессмысленном промежутке между реальностью и миром грез – обреченной дрейфовать, покуда ее деревянный корпус сгниет, паруса превратятся в пыль, и она бесследно исчезнет под водой…
Геро содрогнулась. От неприятных мыслей ее оторвал звук шагов и веселый голос старшего помощника, мистера Марроуби. Остановись рядом с ней, он дружелюбно заметил, что очень жарко, но до наступления темноты станет гораздо прохладнее.
– Вы это всерьез? – недоверчиво спросила Геро. – Признаюсь, мне кажется, что по ночам бывает еще жарче.
– Да, но должен подняться ветер и, по-моему, очень сильный.
– Капитан Фуллбрайт говорит тоже самое, но пока я не замечаю никаких признаков.
– Однако их можно унюхать. И посмотрите туда…
Он указал пальцем, Геро повернулась и, всматриваясь в гладкую, мерцающую даль, увидела вдали что-то, напоминающее пятно.
– Это ветер?
– Пока лишь его дыхание. Но скоро он задует вовсю.
Капитан Фуллбрайт, возвращаясь с бака, подошел к ним.
Мистер Марроуби послюнил палец, поднял его и сказал:
– Свежает, сэр.
Пятно на воде неслось к ним, покрывая гладкую поверхность мелкой, дрожащей рябью, от легкого дыхания воздуха дрогнули паруса, заскрипели снасти. Впервые за несколько дней «Нора Крейн» стала слушаться руля, и люди ощутили, как в нее вливается жизнь, она пробудилась от долгой дремоты и тронулась вперед. Под форштевнем негромко зажурчала вода.
С верхушки мачты крикнул юнга:
– Эй, на палубе! Парус, сэр…
– В какой стороне? – прокричал в ответ мистер Мар-роуби.
– Справа по носу, сэр. Движется к северу.
Мистер Марроуби поднял к глазам подзорную трубу и вскоре объявил, что приятно увидеть другой парусник, потому что лично он в пустом, море чувствует себя одиноко.
– Что это за судно? Я ничего не вижу, – сказала Геро, приложив ладонь козырьком ко лбу.
– Трехмачтовая шхуна. Но она далеко, вам не разглядеть в этой дымке. Ну вот, и я потерял ее из виду. Она движется, значит, поймала ветер. Скоро он дойдетдо нас, и мы снова продолжим путь.
Не успел он договорить, как новый, более сильный порыв ветра поднял рябь на воде, Летаргия двух последних недель сразу же окончилась. И Геро тут же обнаружила, что стоит одна. Раздавались команды, паруса наполнялись ветром, из-под форштевня тянулось белое кружево пены. Бездыханная жара сменилась соленой, освежающей прохладой, которая принесла громадное облегчение после зноя прежних дней и мучительной духоты по ночам. Судно двигалось снова. Впереди ждали Жизнь и Приключения, Остров Занзибар, Судьба и Клейтон Майо.
К шести склянкам ветер зловеще усилился, два часа спустя он задул яростными порывами, и море побелело от пены.
В каютах под палубами по-прежнему стояла жара, так как все иллюминаторы были задраены, ветер там не чувствовался, ощущались лишь дрожь корпуса, подъемы и падения. «Нора Крейн», наверстывая упущенное время, неслась к северу на всех парусах. Ее раскачивали порывы ветра и волны бурного моря.
Маленькая, хрупкая жена капитана Фуллбрайта легла в койку больше двух часов назад и, сжимая в руке флакон с нюхательной солью, бессвязно извинялась перед своей подопечной:
– Я очень стыжусь себя, – шептала она. – Это никуда не годится… жена моряка! Мистер Фуллбрайт говорил, что я привыкну к качке. Только мне никак не удается. Такой скверный пример для тебя, милочка. Ты правда чувствуешь себя хорошо?
– Отлично, благодарю, – бодро ответила Геро. – Мы снова движемся, и теперь я могу вынести, что угодно. Меня раздражал этот ужасный, бесконечный дрейф. А тебя не угнетает безделье и неподвижность?
– Нет, милочка. Но я не особенно сильная, и может, хорошо, что мы так несхожи. Нам было бы очень скучно. О… О, Господи!…
Миссис Фуллбрайт закрыла глаза, когда судно очень сильно качнуло, и Геро сказала утешающе:
– Я где-то читала, что один прославленный адмирал – кажется, Нельсон – так и не избавился от морской болезни, поэтому тебе нечего беспокоиться. Осилишь холодное питье, если я принесу? Лимонад?
Амелия Фуллбрайт содрогнулась и снова закрыла глаза.
– Нет, спасибо, милочка. Посиди со мной. Мне приятно слышать твой голос. Он отвлекает меня от этой ужасной качки.
– О чем будем говорить?
– О тебе. И твоем молодом человеке.
– Он пока не мой, – торопливо заверила ее Геро.
– Будет твоим, я не сомневаюсь. Похоже, он просто очаровательный. И подходящий во всех отношениях. Жаль только, что такой близкий твой родственник. Двоюродный брат…
– Нет-нет. Между нами вообще не существует кровного родства. Клей – сын тети Эбби от первого брака, и фамилия его отца не Майо, а какая-то длинная, непроизносимая. Он изменил ее, два слога звучали похоже на Майо, и она стала короче. Отец Клея эмигрировал из Венгрии, а бабушка была полька. Видимо, очень красивая, говорят, Клей пошел в нее; правда, и тетя Эбби, должно быть, в юности была хорошенькой. Клею было всего полгода, когда отец его погиб, и папа как-то сказал мне, что это к лучшему. Похоже, он пристрастится к выпивке и азартным играм, и в конце концов какая-то ужасная женщина застрелила его в танцевальном зале – только представьте себе! Для тети Эбби, наверно, эта потеря была тяжелой, но, к счастью, лет через пять она познакомилась с дядей Натаниэлом и вышла за него. Однако Кресси – это моя кузина Крессида – родилась только спустя шесть лет после этого. Только, я думаю, тетя Эбби всегда любила Клея больше. Странно, тебе не кажется? Ведь его отец так дурно обращался с ней, а Кресси – дочь дяди Ната.
Амелия слабо улыбнулась и сказала:
– Некоторые женщины больше любят сыновей.
– Но Кресси такая хорошенькая и младшая в семье.
– Твой дядя наверняка любит ее больше всех.
– Да, это правда. Кресси может делать с дядей Натом что угодно. Он очень не хотел брать ее на Занзибар, боялся, что климат ей не подойдет, и что она заразится какой-нибудь ужасной болезнью, умрет от сердечного приступа или солнечного удара; и тетя Эбби тоже. Он хотел оставить их обеих дома, но Кресси сломила его своими приставаниями. Очень сентиментальная и романтичная девушка.
– А мистер Майо? Тоже романтичный? Надеюсь, он не пошел в отца?
– Нет! – возмутилась Геро. – Нисколько, уверяю тебя. По характеру он в родню тети Эбби, а ее отец был священником. Внешность у него, возможно, романтичная, но человек он здравомыслящий, отнюдь не легкомысленный, как Кресси. Конечно, он намного старше ее. Кресси всего семнадцать лет – нет, уже почти восемнадцать! А Клею двадцать девять.
– Ему самое время жениться, – сонным голосом заметила Амелия. – Надеюсь, милочка, ты не заставишь его ждать слишком долго, а то он будет очень неуживчивым… с молодой женой.
Веки Амелии дрогнули и закрылись, больше она не произнесла ни слова, и вскоре Геро поняла, что компаньонка спит.
Каюта раскачивалась, вздымалась со скрипом и дрожью, потом опускалась с поразительной быстротой под громкий шум, в котором невозможно было отличить стука падающей мебели от ударов волн, перекатывающихся через палубу. Но Геро только жара причиняла неудобство, и ома с радостью поняла, что неистовое движение судна если и не совсем приятно, то гораздо предпочтительнее Вялого дрейфа в последние десять дней. Она убрала все незакрепленные вещи в безопасное место. Получить горячую пищу, пока «Нору Крейн» безудержно швыряло туда-сюда, надежды не было. Геро отправилась в кают-компанию, взяла там бисквитов и вернулась с ними на койку, чтобы последовать хорошему примеру своей компаньонки.
Ночь была отнюдь не спокойной. «Нора Крейн» с убранными парусами и натянутым, чтобы не опрокинуться, спенкером[7]7
Спенкер – продольный парус
[Закрыть], то вставала на дыбы, словно необъезженный жеребчик в поводу, то опускалась, зарываясь носом в бурные волны, и вода заливала ее палубы.
Серый утренний свет с трудом пробивался сквозь густые черные тучи и пелену дождя, полыхали молнии, над взбаламученной водной пустыней раскатывался гром, от ветра скрипел такелаж. Дождь и брызги сократили видимость до нескольких ярдов, море смыло с палуб клипера все, что можно. Шлюпки унесло, шлюпбаки превратились в щепки. Однако шторм не собирался утихать, и капитан Фуллбрайт, не позволяя останавливать помпы, размышлял намного ли его судно сбилось с курса.
Пассажиры «Норы Крейн» благоразумно оставались в койках. Исключение представляла лишь мисс Холлис; она ухитрилась не только одеться, что при бортовой и килевой качке требовало немалой ловкости, но и пройти в кают-компанию. Там выпила кружку холодного кофе, плотно позавтракала солониной, пикулями и бисквитами. Затем, убедившись, что по-прежнему не может помочь Амелии, вернулась к себе в каюту. Но читать или шить было очень темно, к тому же, болтанка исключала возможность этих занятий, оставалось только лежать, глядя в потолок, либо, закрыв глаза, переживать неприятные ощущения долгого подъема по волне, а потом вновь проваливаться с мыслью, что судно уходит в морскую глубь.
Геро всегда считала себя разумной и хладнокровной; однако темнота, непрерывные, оглушающие скрежет, скрип и особенно ужасающие падения в невидимые бездны начали действовать ей на нервы. Вскоре в голову закралась тревожная мысль, что койка с высокими бортами, на которой она лежит, похожа на гроб.
Она читала истории о судах, бесследно исчезающих в шторм; кроме того, в детстве родственник матери рассказывал ей, что по пути в Рио-де-Жанейро видел, как большой корабль под всеми парусами соскользнул вниз между валов и больше не появился – канул в бурный океанический простор. Если такая же судьба постигнет их судно, она узнает об этом лишь когда дверь каюты не выдержит напора, и в нее, кружась, хлынет черная вода. Она не сможет даже вылезти из койки, захлебнется в ней, и все судно с отчаянно пытающимися спастись людьми превратится в громадную деревянную гробницу, которая будет погружаться все ниже и ниже, пока наконец не окажется в липком иле морского дна.
Возможно, неистовая болтанка судна вызвала у Геро легкое умственное расстройство, так как в ее воображении ярко возникла отвратительная картина громадных угрей и спрутов, плавно скользящих сквозь сломанные трапы и каютные двери, чтобы сожрать тела утонувших, и акул, жадно кишащих у слепых иллюминаторов и среди покореженного такелажа…
Усилием воли Геро отогнала омерзительное видение, сердясь на себя за столь нелепые фантазии, и стала думать, стоило ли есть на завтрак солонину и пикули. Чувствовала она себя неважно, и явно не от морской болезни, мистер Марроуби сказал ей, что, привыкнув к качке, человек от нее больше не страдает. А она привыкла две недели назад. Но либо мистер Марроуби ошибался, либо солонина испортилась на жаре, потому что к горлу мисс Холлис подступала тошнота.
Каюта резко накренилась, судно стало подниматься по длинному склону водяной горы и когда достигло вершины, в иллюминатор проник серый свет, по стеклу зашелестели дождь и брызги. Потом нос «Норы Крейн» резко опустился, они снова устремились вниз, в темноту, за стеклом вновь забурлила вода; спуск все тянулся, тянулся, и в конце концов стало казаться немыслимым, что судно сможет подняться вновь; оно вдруг замерло, содрогнулось и закачалось от обрушившихся на палубу сотен тонн воды, потом снова поползло вверх, избитое, изможденное, но все же доблестно сопротивляющееся.
– Я не могу этого вынести! – произнесла Геро в душную, хмурую темноту. – Если останусь здесь, меня стошнит, а я не допущу этого! Ни за что!
Девушка вылезла из койки, ощупью отыскала туфли, обулась и вышла из каюты. Удерживаться на ногах оказалось нелегко, и она поднялась по трапу, ведущему из кают-компании на палубу, уже с головокружением и синяками. Засовы открывались туго, и когда она отодвинула их, дверь никак не поддавалась, потому что ветер дул в нее со штормовой силон. Наконец в минуту затишья Геро удалось распахнуть ее. Она оказалась на палубе и, запыхавшись, тут же насквозь промокшая, слишком поздно осознала невероятное безрассудство своего поведения.
Видимо, решила она, я заболела или спятила, отправляясь на палубу в такой шторм, и чем скорее вернусь в свою каюту, тем лучше. Но подумать оказалось легче, чем сделать, потому что дверь захлопнулась, и ветер снова не давал ее открыть. Геро с ужасом обнаружила, что не может ни ухватить как следует мокрую дверную ручку, ни потянуть, шторм прижимал девушку к мокрой панели и не давал дышать. Она впервые ощутила страх, потому что хотя время близилось к полудню, день оставался почти таким же темным, как ночь; и шторм на открытой палубе оказался гораздо более сильным и страшным, чем она могла вообразить.
Огромные чугунно-серые горы воды с пенистыми гребнями яростно вздымались на фоне черных туч и зигзагов молний, швыряли беспомощное судно туда и сюда, играли с ним будто гигантский кот с раненой мышью. Привязанный к штурвалу рулевой решительно старался вести клипер по ветру; но шторм казался живым существом; он вздымал качающееся судно, ронял вниз, отбрасывал в сторону и подхватывал снова.
Геро разжала дрожащую руку и попыталась протереть глаза от плещущих дождя и брызг; тут кипящий, пенистый вал плеснул через борт и, захлестнув ноги девушки выше колен, сорвал ее другую руку с дверной ручки. Юбки ее липли к телу мокрыми складками, а густые волосы из растрепанного пучка тянулись по ветру, словно длинные ленты бурых водорослей. Она ощутила, как к ней неуклюже прижался грузный мужчина; увидела мокрый плащ и яростное, изумленное лицо. Почувствовала на своей руке его пальцы и услышала сквозь рев шторма отдельные слова:
– Черт возьми… здесь делаете? Эта погода не… прогулок! Уходите! Спускайтесь вниз! Сей…
Ветер уносил слова, гром заглушал их.
Молния вновь расколола небо, и мужчина пронзительно вскрикнул:
– Господи!
Тут Геро увидела то же, что и он…
На них неслось другое судно. Черная шхуна, увлекаемая ветром и неспособная свернуть в сторону; со сломанной фок-мачтой, с тянущимися за кормой тросами. Смертоносная, как бросающийся тигр или скрытый риф.
Пальцы, стискивающие руку Геро, разжались, мужчина бросился к штурвалу, оттеснил плечом ничего не видящего за брызгами рулевого и с усилием стал перебирать рукоятки. Но Геро не могла отвернуться. Не могла оторвать глаз от приближающейся шхуны, она знала, что это смерть. Через минуту – даже раньше – она столкнется с «Норой Крейн», раздастся грохот ломаемого дерева, треск падающих мачт, потом над людьми и обломками забурлит вода, утянет их вниз, и никто не узнает, что случилось. Ей так и не придется принимать решение относительно Клея. Или чего бы то ни было еще. Времени уже нет… уже нет…
«Нора Крейн», повинуясь рулю, отвернула вправо, во впадину между валами, поднялся длинный серый утес воды, обрушился на ее наклонную палубу и захлестнул людей по пояс. Обкрутил мокрые юбки Геро вокруг колен, повалил ее и понес, как игрушку. Она отчаянно попыталась ухватиться за пиллерс[8]8
Пиллерс – вертикальная стойка, служащая опорой для палубы судна.
[Закрыть], но не дотянулась; увидела на краткий, ужасающий миг, что в дальнем конце круто накрененной палубы не осталось поручней, и не за что ухватиться. А потом, ослепшая и оглохшая, покатилась и упала за борт в поток бурной пены.
Плавать Геро никогда не учили, да это теперь и не имело значения, никакой пловец не смог бы противостоять неистовому морю. Гора воды увлекла ее вниз, потом подбросила, дождь и брызги хлестнули ей в лицо. Но едва она успела схватить ртом воздух, как снова очутилась внизу, давясь и барахтаясь. Ее подхватила вторая волна, вынесла наверх и бросила во что-то, обвившееся вокруг ее рук и тела; она неистово ухватилась за это и ощутила в онемевших пальцах веревку.
Какое-то время, показавшееся вечностью, хотя длилось оно от силы несколько минут, Геро сжимала веревку изо всех сил, старалась держать голову над водой и хватала ртом то воздух, то воду, потому что волны бросали ее то вверх, то вниз. Потом наконец веревка туго натянулась, Геро стали тащить из воды, перебирая веревку руками, словно лесу с макрелью, и наконец покрытую синяками и окровавленную, полузахлебнувшуюся, втянули на наклонную, слава Богу, твердую палубу.
