Текст книги "Пассат"
Автор книги: Мэри Кэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 42 страниц)
Кулак Клейтона стремительно рассек воздух, Рори столь же стремительно уклонился от удара. В следующий миг консул схватил пасынка за руку и оттащил назад.
– Хватит. Клей!
Потом обернулся и резко велел уйти округлившим глаза слугам, стоящим в глубине холла. Когда двери за ними закрылись, лаконично сказал:
– Драки в присутствии слуг, да и кого бы то ни было, не потерплю. Теперь, Фрост, уходите.
– Ну как, Геро? – спросил Рори. – Можно взять детей?
– Почему бы нет? Места в доме много.
– Геро! – воскликнул Клейтон. – Неужели ты… Не смей! Я запрещаю! Я…
Голос его осекся.
– Успокойся, Клей! – резко сказал консул. – О ее уходе не может быть и речи.
– Может, – возразила Геро. – Извини, дядя Нат. Мне очень жаль. Я хотела…
Она умолкла, беспомощно потрясла головой и увидела, как обеспокоенное лицо дяди посуровело.
Мистер Холлис был терпеливым человеком, но в последнее время ему пришлось многое вынести, и его терпение иссякло.
– Отлично, – негромко произнес он ледяным тоном. – Ты совершеннолетняя; всеми силами стремишься показать, что сама себе хозяйка. Но знай, Геро, если уйдешь с этим работорговцем, назад не возвращайся. Я умываю руки и не желаю иметь с тобой ничего общего. Понятно?
– Да, дядя Нат. Мне… мне очень жаль.
– Мне тоже. Я отправлю тебе твои вещи. Прощай.
– Прощай, дядя Нат.
– Геро!
Клейтон отвел сдерживающую руку отчима и бросился к уходящей невесте. Рори подставил ему ножку и, когда он падал, ударил пинком.
Нанести удар Фросту мешал ребенок. Но он сводил счеты, и ненависть придала удару силу. Клейтон отлетел в сторону и, раскинув руки, упал ничком на порог гостиной.
– Я задолжал тебе это, – бесстрастно сказал Рори. – Пошли, Геро.
Он нагнулся, поднял еще одного плачущего малыша, и они вместе вышли под дождь; ошеломленные дети покорно последовали за ними.
39
– Кажется, история повторяется – заметил капитан Фрост, критически оглядывая гостью. – Рекомендую побыстрее переодеться. Дахили одолжит тебе что-нибудь сухое на то время, пока не доставят твои вещи.
Они снова были в Доме с дельфинами, и хотя большинство отнеслось к приему голодающих, бездомных, по всей видимости, зараженных холерой детей без особого энтузиазма, распоряжение Фроста, подкрепленное несколькими текстами из Корана, превозносящими милосердие, сломило их нежелание.
– Все в руках Аллаха, – согласился с ним хаджи Ралуб. – Кормить голодных сирот – доброе дело. А раз время и причина нашей смерти уже предначертаны, стоит ли беспокоиться о неизбежном? Аллах велик!
Детей увели кормить, доктору Кили отправили записку, Джума пошел купить еще молока; Геро и капитан Фрост сидели одни в длинной комнате, где белый попугай по-прежнему красовался на своей серебряной жердочке, а персидский котенок, уже превратившийся в крупного, величавого кота спал, свернувшись клубком на подушке.
Геро целый час почти не замечала, что одежда у нее мокрая, но теперь, опустив взгляд, скорчила гримасу при виде темного, расплывающегося пятна на ковре у своих йог. Потом глянула на Рори и сказала:
– Ты тоже вымок.
– Да, конечно. Давно ты ела последний раз?
– Не знаю, – с удивлением ответила она. – В полдень, должно быть. А что?
– Ты выглядишь почти такой же исхудалой, как эти детишки. Тебе это не к лицу. Зря ты осталась на острове. Почему хоть раз не повела себя разумно, не уплыла с тетей, кузиной и прочими?
Геро подняла глаза от сырого пятна на ковре, бросила взгляд на Рори и молча отвернулась. А он, словно она ответила, грубовато произнес:
– Знаю. И очень благодарен тебе.
– Не за что, – холодно ответила Геро. – Никакой пользы я не принесла.
– Не говори так. Может, это и банальность, но главное – старание.
– Главное для кого? – с горечью спросила Геро. – Для тебя, конечно. Для кого же еще? Тебе надо жить в ладу с собой. Если б тебе кто-то сказал, что все дети, которых ты собрала, умрут в течение недели, думаю, ты все равно не оставила бы их на месте. Или как?
– Нет. И они не умрут!
– Могут умереть. Будь к этому готова. И если такое случится…
– Не умрут! – вспылила Геро. – Они не больны, просто голодные. И таких, наверно, еще сотни. Тысячи. Если б только мы могли…
Рори засмеялся и протестующе поднял руку.
– Не продолжай! Надо было предвидеть, что ты об этом заговоришь. Иди, переоденься в сухое, пока не схватила воспаление легких. Предупреждаю, если сляжешь, вышвырну твоих подопечных на улицу. Я не смогу в одиночку заправлять сиротским приютом.
Геро долго смотрела на него в изумлении. Бледное лицо ее залилось краской, снова став юным, пылким, живым, и она с облегчением выдохнула:
– Спасибо!
Потом улыбнулась ему так, словно он поднес ей драгоценный подарок.
Портьера за ней качнулась, и, прислушиваясь к ее быстрым шагам по веранде, Рори криво улыбнулся.
Досадно было сознавать, что его все же охватило то чувство, которого он старательно избегал много лет и в конце концов вообразил себя ему неподвластным. И к кому – к Геро Холлис! Вот уж, казалось, кем бы не мог он увлечься – может, потому что все произошло так неожиданно. Он даже не догадывался о приближении этого чувства, и хоть думал о ней в последние недели много, но как о той, с кем уже никогда не увидится, и смирился с этим: между ними пролегла черта, превращавшая Геро в недосягаемую часть прошлого, а ему несвойственны тщетные сожаления и бессмысленные мечтания. Потом его жизни предстояло мучительно оборваться в ближайшем будущем, и он не сомневался, что кто-то – Дэн или родные – увезут ее в безопасное место, когда город охватит холера. Она отправится домой, и он больше никогда с ней не встретится. Что ж, тем лучше для обоих.
Он был совершенно не готов к сообщению Бэтти, что Геро все еще на Занзибаре. И тем более к своей бурной реакции на эту весть. Его словно бы кто-то неожиданно ударил по лицу; и после мгновенного изумления шок перешел в ярость, его охватил гнев против Бэтти, Дэна, Клейтона, Холлисов и полковника Эдвардса за то, что позволили ей остаться – и против самой Геро, за то, что так возмутительно, идиотски упряма и потому не согласилась уплыть.
Сняв тряпье, в котором покинул форт, он переоделся и тут же отправился в консульство, не предвидя ничего, кроме удовольствия высказать живущим там, что он о них думает. И лишь войдя в открытую дверь, увидя мокрую, охваченную отчаянием Геро, снова неудачно ударившуюся в благотворительность, он понял, что она для него значит. Может, потому что никогда не видел ее столь непривлекательной, и внезапно осознал, что ему неважно, как она выглядит; и всегда будет неважно…
Открытие это было удручающим. Но в меньшей степени, чем запоздалое понимание, что слепая ярость, толкнувшая его на похищение, была вызвана не смертью Зоры, а ревностью. Сам не сознавая того, он стремился любой ценой не допустить, чтобы Клейтон Майо женился на Геро или, в крайнем случае, был у нее первым.
Должно быть, я сошел с ума, подумал Рори. Философски пожал плечами, пошел второй раз задень переодеться в сухое и сказать Ралубу, что в скором времени можно ожидать нового наплыва малолетних гостей, и надо подготовиться к их встрече.
Он был бы настроен менее философски, если б полностью представлял, во что втянут.
Один из малышей – первый, кого подобрала Геро – умер на другой день, еще один на третий. Но поскольку причиной их смерти были заброшенность и голод, а не холера, жителей Дбма с дельфинами это не испугало. Да и все равно, в доме находилось уже не менее дюжины новых младенцев и более двадцати малышей в возрасте от двух до шести лет.
Прочтя принесенную Бэтти записку, доктор Кили пришел при первой же возможности и не только с предложением помощи, но и двумя младенцами-близнецами от силы месячного возраста, которых обнаружил хнычущими в доме, где лежали трупы их родителей.
– Я не представлял, что делать с ними, – признался доктор. – Милли плоха. У нее фурункулы, потница, больное горло, нянчиться с малютками она не в силах, а слуги пригрозили уйти, если я принесу детей в дом. Узнав о вашем приюте, я благословил вас.
– А дядя Нат нет, – уныло сказала Геро. – Боюсь, он очень сердит на меня.
– Принимая все во внимание, я этому не удивлюсь. Но, с другой стороны, мистер Холлис не врач, он несет за вас ответственность, поэтому ему нелегко. Он изменит свои взгляды.
– Я хотела бы на это надеяться, но не могу. Он не поймет, почему я пошла сюда. Ведь дом этот принадлежит Рори – то есть, капитану Фросту.
– Я и сам не понимаю, – откровенно признался доктор. – Но очень рад, что вы сочли возможным прийти. Если поможете выжить хотя бы малой части младенцев, это будет уже кое-что. Помочь взрослым мы ничем не в состоянии. Можно только надеяться, что теперь они усвоят несколько простейших уроков санитарии. Правда, я в этом сомневаюсь. Кажется, они видят в подобных эпидемиях неизбежное зло – колдовство или божью кару. Когда эпидемия кончается, они забывают о ней до следующей и ничего не делают для ее предотвращения. Сейчас они молятся, жгут фейерверки, чтобы отпугнуть злых духов, или красят лица в белый Цвет. А мусор по-прежнему выбрасывают на улицы и не собираются хоронить трупы. Поверьте, это безнадежно!
Но Геро положение вещей не казалось безнадежным. Правда, двое малышей умерло, зато остальным еда и уход шли впрок, они уже выглядели более упитанными. Через три дня их число увеличилось до пятидесяти и с каждым часом становилось все больше. Разнесся слух, что в Доме с дельфинами можно получить кров и еду, поэтому вход осаждала шумная толпа.
Будь на то воля Геро, она вполне могла бы пустить в дом всех. Однако Рори держался непреклонно. Он разрешал впускать только неспособных прокормиться малышей, а их родителей или других взрослых – нет.
– Иначе пропадем, – сказал Фрост. – Надо провести какую-то границу. Всем, кто старше восьми, придется самим добывать себе еду. Ну, ладно, десяти! Но это предел!
– Нельзя ли впустить несколько женщин? – попросила Геро. – Они могли бы помочь в уходе за детьми. Мы очень нуждаемся в помощи.
Рори сознавал разумность этой просьбы, но не сдался. При поддержке Ралуба и других членов команды он в конце концов убедил толпу разойтись и смириться с тем, что пускать будут только малышей.
В доме Фрост пользовался такими уважением и властью, что почти никто не выразил недовольства, узнав, что мисс Холлис получила разрешение превратить на время дом в сиротский приют. Все помнили доблестную борьбу Геро за жизнь Амры. Вскоре пришла и помощь извне. Экипаж миссис Плэтт, проделав нелегкий путь по узким улицам в дождь, остановился у Дома с дельфинами, и оттуда выбралась Оливия Кредуэлл с большим чемоданом.
– Твой дядя сказал мне, что ты ушла, – объяснила Оливия, стряхивая воду с нелепой, украшенной лентами шляпки. – Боюсь, он очень сердит на тебя, а у Клея, похоже, сломан нос. Очень жаль, это совершенно испортит его внешность. Но хотя до сих пор все было хорошо – я имею в виду твое пребывание здесь, милочка, а не сломанный нос Клейтона – теперь, когда капитан Фрост здесь, тебе нужна компаньонка, по крайней мере, это будет выглядеть чуть… Ладно, я понимаю, что тебе необходима помощь, а спать могу, где угодно. Даже на полу. И не думай, что тебе удастся прогнать меня отсюда. Я не уйду!
Геро не настаивала на ее уходе, она стала понимать всю важность той задачи, которую необдуманно взвалила на себя, и возможную меру неприятных последствий в случае провала.
– Вам не выиграть, мисс, – предостерег ее Бэтти.
– Ни в коем разе. Если сосунки перемрут, все в городе обвинят вас и чего доброго попытаются спалить дом вместе с нами. А выживут – так, никто вам даже «спасибо» не скажет. Чего с них взять – язычники.
Когда она передала эти слова Рори, тот засмеялся, сказал, что дядюшка – старый пессимист и нечего его слушать. Но Геро не могла отделаться от мысли, что Бэтти прав. Раз так, то не ради одной благотворительности нужно постараться, чтобы эта ее затея не окончилась провалом – как произошло с другими! Поэтому Геро обрадовалась Оливии – та при всей своей глупости способна позаботиться, чтобы кухня была чистой, окна открытыми, вода кипяченой. Все это казалось большинству жителей дома необязательным и требовало постоянного надзора.
Оливия оказалась не единственной добровольной помощницей. Через час после ее приезда еще одна гостья, тоже с чемоданом, постучала в дверь Дома с дельфинами. Привратник впустил ее, и она без предупреждения явилась в комнату, где Геро меняла на полу матрацы.
– Хорошо! Значит, это правда, – сказала Тереза Тиссо, с любопытством оглядываясь по сторонам. – Слуги сказали мне, что ты устроила здесь сиротский приют. Как поживаете Геро? Мы давно не встречались, и я вижу, ты похудела.
Геро не ответила ни на приветствие, ни на улыбку. Равнодушно спросила:
– Что тебе нужно?
– Вот тебе раз! Предложить тебе свою помощь, что же еще? Вижу, ты в ней определенно нуждаешься! Холеры я не боюсь и говорю на языке этих людей лучше, чем ты. Скажи, что от меня требуется, я буду делать.
– От тебя не требуется ничего, благодарю, – холодно ответила Геро. – Мы прекрасно управляемся, и помощи нам не нужно.
Ерунда! – заявила Тереза. – Тебе не хочется видеть меня здесь, и я это прекрасно понимаю. А детишкам есть дело, кто будет их кормить? Нет, конечно! Будьте разумны, мадемуазель. Я уже здесь и не уйду, так как вижу, что привратник сказал мне правду. Малышей в доме очень много и скоро станет еще больше, значительно больше. В такое время нельзя отвергать тех, кто предлагает помощь. Разве не так?
– Да, – неохотно ответила Геро. – Да, ты права… Тереза осталась. И к вечеру Геро уже забыла, что когда-то питала к мадам Тиссо неприязнь, простила ей все: хитрость с винтовками, связь с Клейтоном, уязвленную гордость. Это была уже другая Тереза; забывшая о манерности и притворстве, снявшая парижские платья, прячущая модную прическу под повязанной по-крестьянски косынкой, веселая, неутомимая, стойкая. Она не питала слабости к детям или к благотворительности, но являлась прирожденным организатором и не могла праздно сидеть дома во время кризиса. Знание местных языков позволнло ей взять над жительницами дома гораздо большую власть, чем Геро, слуги и дети повиновались ей лучше, чем ласковой, мягкосердечной Оливии. Она то бранила, то похваливала их на арабском и суахили и творила чудеса, добывая кровати, матрацы, одежду из консульств и европейских фирм, у богатых торговцев и землевладельцев.
Дом с дельфинами был одним из самых старых на Занзибаре: громадный, четырехэтажный, со множеством комнат. Но вскоре там не оказалось ни клочка свободного пространства. Веранды превратили в спальни, над внутренним двором натянули тент, создав таким образом еще комнату. Но Геро все еще была недовольна. Доктор Кили неосторожно упомянул об ужасном положении жителей африканского города за ручьем.
– Я слышал, – сказал доктор, – их положение гораздо хуже здешнего, и с дрожью думаю, сколько младенцев и малышей лежит там в пустых хижинах и на улицах, потому что родные умерли. Но тут уж мы ничего не можем поделать.
– А почему бы не сходить, не принести их сюда? – задумчиво спросила Геро.
– Господи! – воскликнул в тревоге доктор, кляня себя, что не подумал, как воспримет Геро это известие. – Ни в коем случае! Не смейте и думать об этом! Я даже сам там не был – и не собираюсь. У нас и так слишком много работы. К тому же, мы принесем оттуда инфекцию и подвергнем опасности жизнь всех детей в доме.
Геро засмеялась и ласково заговорила:
– Простите, уважаемый доктор, но это сущая ерунда. Я удивляюсь вам. Вы знаете, что каждый ребенок в этом доме соприкасался с холерой. Потому-то они и находятся здесь – их родители умерли от этой болезни. А она везде одна и та же, так что если нам можно брать осиротевших детей из каменного города, почему нельзя из африканского? Риск заразы один и тот же, разве не так?
– Видимо, да. Но примут вас там гораздо хуже, поэтому никто из вас туда не пойдет. Это приказ, дорогая моя девушка! Не смейте об этом забывать!
– Не забуду, доктор, – сказала Геро с обманчивой кротостью. И не забыла. Судьба осиротевших детей, которых некому принести из-за ручья в Дом с дельфинами, не давала ей покоя.
Кто-то должен пойти к ним на помощь. А поскольку Геро Афина, как и Дэн Ларримор, чувствовала себя неспособной перекладывать ответственность на чужие плечи, то решила идти сама – правда, тут уж ничего не поделаешь, в сопровождении одной из служанок, которая будет проводницей и поможет нести младенцев. Обсуждать свои планы Геро не посмела ни с кем, реакция доктора Кили Показала, что на них наложат запрет. Однако, несмотря на его признание, что риск заразиться по обе стороны ручья один и тот же, для предосторожности она все же окунула два комплекта одежды, включая туфли, в сильный дезинфицирующий раствор и высушила, не выжимая. Их можно будет надеть в доме и снять перед тем, как снова войти в него, а с принесенными из африканского города детьми обращение будет таким же, как с прочими – одежду, если она на них окажется, сожгут, а самих выкупают в дезинфицирующей ванне.
Когда все было готово, Геро, не теряя времени, незаметно вышла в боковую дверь вместе с маленькой негритянкой Ифаби, похудевшей от беспокойства и тяжелой работы. День этот запомнился Геро навсегда, иногда впоследствии он снился ей, и она с криками просыпалась.
Ночью прошел дождь. Несезонный, как сказал Ралуб, потому что в это время года дожди выпадают редко. Но хотя он прекратился на заре, день выдался пасмурным и очень жарким, тучи заволакивали небо, и не было ни ветерка. Промокшая земля, мрачные арабские дома, улицы, переулки и тропинки города курились паром. На улицы вышли люди. Жизнь продолжалась, чтобы поддерживать ее, приходилось продавать и покупать еду. Но многие лавки не работали, толпы были уже невеселыми, красочными, а грустными, напуганными и большей частью молчаливыми. Исключение представляли лишь процессии, нараспев читающие стихи Корана да молящиеся вслух о прекращении болезни.
Улицы были чище, чем обычно, сильный ночной дождь унес накопившуюся грязь в море. Однако город пах смертью, и спасения от этого запаха не было.
Геро привыкла к нему, он проникал сквозь окна и стены, хотя в Доме с дельфинами, как и в американском консульстве, жгли свечи, благовония и пахучие палочки, чтобы заглушить его. Но на улицах он был силен до тошноты, даже прикрывая рот и нос смоченным в одеколоне платком, Геро не могла его ослабить. И, подавляя тошноту, решительно шла в африканский город, на другой берег ручья, отделяющего каменные здания от лачуг, где ютились негры и освобожденные рабы. Там холера взимала наибольшую дань и еще ярилась во гае го, там должны быть сотни беспомощных детей; гораздо больше, чем в лучших кварталах города. Но все, что Геро слышала и воображала не подготовило ее к виду ручья или к смердящей мерзости на другом его берегу.
Участок, отведенный под кладбище, быстро заполнялся. На окраинах появились новые. Но и они были уже целиком заняты наскоро зарытыми трупами, которые обнажили дожди и бродячие собаки, поэтому негры из африканского города носили по ночам своих мертвецов к перекинутому через ручей мосту Дараджани и бросали их в воду. Одних прилив уносил в море, но других – в неимоверном количестве – отлив оставлял, и дюжины ужасных гниющих трупов лежали на грязевых отмелях под мостом. Однако кошмарный ручей был ничто в сравнении с пустырем по другую его сторону, земля уже не покрывала всех, кого жители африканского города пытались хоронить там, и красная, смердящая почва, казалось, колеблется жуткой толпой, пытающейся встать из неглубоких могил, вздымая из грязи костлявые руки и черепа.
Зрелище это могло бы дать Данте материал еще для одной песни об Аде. Геро зажмурилась, ухватилась за руку Ифаби и торопливо пошла вслепую по грязной дороге через пустырь, от ужаса судорожно ловя ртом воздух. Она часто огибала африканский город на утренних верховых прогулках, но никогда не приближалась к нему. Видя его теперь, она поняла, что некогда ужаснувшая ее грязь каменного города – образец чистоты и порядка в сравнении со здешней. Ей казалось невероятным, что люди способны жить, работать и рожать детей в лачугах, которые самый бедный иммигрант из Европы счел бы непригодным для свиньи. И-тем не менее в каждом таком вонючем хлеву без окон ютилосьог четырех до дюжины жильцов: старики, взрослые и дети грудились в крошащихся земляных стенах, по которым ползали вши, под дырявыми крышами из гнилых пальмовых листьев и ржавой жести.
Полы были густо покрыты грязью и отбросами, узкие переулки походили на мусорные кучи, и в них, и в жилищах кишели крысы, они безбоязно шныряли под ногами прохожих и отскакивали, скаля зубы, когда на них замахивались. Были там и тараканы, и тучи мух. И повсюду стоял запах смерти, в каждой второй хижине лежали мертвые или умирающие негры. Геро, всхлипывая от ужаса и отвращения, оперлась о руку Ифаби, и ее вырвало.
Не успели они далеко углубиться в лабиринты африканского города, как Геро увидела младенца, плачущего в грязи у порога хижины, все обитатели которой перемерли. Она остановилась, подняла его. И внезапно оказалась в центре злобной толпы орущих негров, они теснились, с угрозами обвиняя ее в краже ребенка. Черные руки вырвали его и принялись наносить удары, швыряющие ее из стороны в сторону, рвать на ней арабскую одежду, пронзительныеобъяснения Ифаби тонули в безобразном реве голосов.
Геро прикрыла голову руками, сильный удар палкой заставил ее рухнуть на колени. Она скорчилась в грязи среди топчущих, пинающих ног, издавая стоны, слыша пронзительные крики Ифаби сквозь вой толпы и с ужасом думая, что их обеих убьют. Это конец всего, скоро они будут валяться на ужасном красном поле или на грязевых отмелях под мостом, растерзанные, неузнаваемые. Из раны на плече потекло что-то теплое, потом от сильного пинка у нее перехватило дыхание, и она повалилась набок, слабо корчась в мучительных усилиях вздохнуть; слепая, глухая, обезображенная налипшей маской из грязи и крови.
Она не слышала выстрелов поверх голов толпы, мгновенно оборвавших вопли. Не сознавала, что толпа разбежалась, бросив ее в зловонном переулке, и едва ощутила, что ее поднимают. Лишь вновь обретя способность дышать, она почувствовала, что кто-то стирает грязь с ее лица, и что злой голос, пришедший на смену пронзительным воплям, принадлежит Рори.
Казалось, он обращается к кому-то, навлекшему его недовольство, большинство слов было незнакомо Геро, хотя, несмотря на мутящееся от боли сознание, она догадывалась об их значении. И вскоре до нее дошло, что обращается он к ней.
Она попыталась поднять голову, но ее тут же снова вырвало, и Рори зло сказал:
– Так тебе и надо! Неуемная, бестолковая, безмозглая бродяжка!
Однако туман боли и страха слегка рассеялся, и ее не обманули ни эти слова, ни тон, каким они были произнесены, потому что Рори обнимал ее, она ощущала всю меру его испуга и понимала, что боится он не за себя, а за нее. Сознание этого принесло ей странное удовлетворение, но она не пыталась в нем разбираться, а устало уронила голову на плечо Фроста и погрузилась в полузабытье, прошедшее только в Доме с дельфинами.
Оливия с Терезой уложили Геро в постель, срочно вызванный доктор Кили перевязал ей рану на плече, смазал бальзамом синяки, сердито браня ее, и наконец заставил выпить противной микстуры. Там, видимо, содержалось сильное снотворное, потому что Геро быстро уснула и проснулась на другой день лишь к вечеру.
– Ой, Геро, дорогая, как ты напугала нас, – дрожащим голосом сказала Оливия, появляясь в дверном проеме с кружкой крепкого чая. – Мы уж думали, что тебя убьют. И убили бы, если б Тереза не спросила одну из этих женщин, где ты. Та ответила, что ушла с Ифаби, одевшись по-арабски. Конечно, она не думала, что ты отправишься в африканский город, но считала, что тебе не следовало уходить с одной лишь спутницей. Ведь на улицах сейчас небезопасно. Появились шайки грабителей. Право же, Геро, так поступать нельзя.
– Знаю, – согласилась Геро извиняющимся тоном. – Я повела себя глупо. Бэтти сказал мне, что негры могут решить, будто мы крадем детей. А когда я спросила Рори, правда ли это, он только засмеялся, и я выбросила эти слова из головы. Как он узнал, куда я пошла?
– Один ребенок услышал твой разговор с Ифаби, это величайшая удача – хотя, конечно, подслушивать нехорошо, и я не думаю… В общем, Тереза срочно послала одного из мужчин в гавань за капитаном Фростом, потом он, мистер Поттер и еще кое-кто отправились за тобой. Слава Богу!
– А как Ифаби – хорошо себя чувствует?
– Да, ее почти не тронули. Но она получила нагоняй от капитана Фроста за то, что позволила тебе отправиться туда, не сказав ему, что у тебя на уме, и с тех пор все еще всхлипывает, бедняжка.
– Она тут не виновата. Ей не хотелось идти, но я ее заставила.
– Боже! В это я охотно верю, – колко заметила Тереза, входя с полотенцами и горячей водой. – Но зачем? Чего ради ты пошла на такую безумную авантюру? И почему не сказала нам, куда идешь?
– Я… я думала, что если скажу кому-нибудь, меня не пустят, – пристыженно призналась Геро. – Или что вы сами пойдете туда вместо меня, а я не могла допустить этого.
– Какая глупость! – возмутилась Тереза. – Я вполне согласна с твоим бедным дядей, месье Холлисом – ты сумасшедшая.
– Доктор Кили сказал, что холера сильнее всего свирепствует в африканском городе, я хотела увидеть это собственными глазами. И увидела. Это правда! Страшнее всего, что мы могли… там, должно быть, сотни детей, бци умрут, если мы срочно ничего не предпримем. Тереза, мы просто обязаны что-то сделать для них.
– Ну конечно. Но не будем сами носить их сюда. Ты, ma chere, чересчур импульсивна. Видишь только цель и стремишься к ней, не замечая опасностей на пути, а это очень многим причиняет огорчения и беспокойство. Сердце у тебя горячее, но к нему нужна еще холодная голова, а этим достоинством ты явно не обладаешь.
Геро, несмотря на ее протесты, оставили в постели до конца дня, хотя повреждения у нее оказались незначительными, грубая черная ткань смягчала удары лучше, чем можно было предположить. Если не считать царапины на плече и множества синяков, она осталась сравнительно невредимой и наутро смогла подняться с постели, чувствуя себя не особенно скверно после вчерашнего приключения. Стойко вынесла от Рори гневное осуждение своего поступка, в прежнее время подобный тон возмутил бы ее, каким бы заслуженным ни был упрек. Но теперь она лишь пробормотала, что извиняется. Эта кротость вызвала бы изумление у родственников, но Фроста она ожесточила еще больше.
– И есть за что! Ты была б не только мертва, если бы мы не подоспели вовремя, но и виновата в смерти Ифаби. Небось, не подумала об этом? Или о том, что она может заразиться холерой в тех трущобах, где ежедневно умирает больше ста человек? Негры особенно легко заражаются этой болезнью, а Ифаби негритянка. И ты заставила ее идти с собой!
– Прости. Я взяла ее только потому, что она знает дорогу. И не подумала…
– Ты никогда не думаешь! – гневно перебил ее Рори. – Пора бы начать. Вы обе могли заразиться в той толпе – африканцы били вас руками и ногами, плевали вам в лицо, и можно не сомневаться, что кое-кто из них уже мертв. Если б ты заразилась – так тебе было б и надо! Даже шестилетний ребенок подумал бы об этом. Я начинаю испытывать глубокое сочувствие к твоему дяде и двуличному мерзавцу, за которого ты собиралась замуж!
– Кому-то надо было пойти, – стала оправдываться Геро. – И я решила, что лучше всего мне. Я просто не могла сидеть здесь сложа руки.
Лицо Рори изменилось, гнева и раздраженности и нем поубавилось. Он сказал уже менее грубо:
– Ты не сидишь сложа руки, а делаешь очень много. Но этих людей не понимаешь. Я понимаю: поэтому, будь добра, впредь подобными делами предоставь заниматься мне.
– А ты станешь? Сможешь объяснить этим людям так, чтобы они поняли?
Рори глянул на неё, и лицо его вновь помрачнело, губы дрогнули. При виде того, как она похудела, что сделали с ней толпа, последние недели и он сам, ему стало мучительно жаль ее. Прекрасное округлое тело, каждый изгиб и ложбинку которого он знал так хорошо – которым обладал с необузданным гневом, а потом с поразительным восторгом – дошло до истощения. Руки огрубели от тяжелой работы, под серыми глазами появились большие темные круги, и внезапно ему потребовались все силы, чтобы не обнять ее, не спросить: «Геро, Господи, должна ли ты это делать?» Но капитан Фрост знал, что говорить это бесполезно, и прикасаться к ней он не должен. Хватит! Прошлое и без того терзало его совесть. Сильнее, чем ему представлялось возможным…
– Сможешь, Рори? – снова спросила Геро.
– Думаю, что да, – покорно ответил он.
