Текст книги "Пассат"
Автор книги: Мэри Кэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)
40
– Нам потребуется больше матрацев, больше молока и другой еды. Больше всего! – простонала Оливия, измученная наплывом малышей из-за ручья, грозящим истощить припасы Дома с дельфинами.
– Несомненно! И больше мыла, – сказала Тереза, морща нос от сильного запаха, издаваемого покрытыми грязью детьми.
– И больше места! – вздохнула Геро. – Слава Богу, есть еще сад. Поставим там палатки. Тереза, не могла бы ты…
– Устрою, – пообещала Тереза. И отправилась просить или одалживать палатки, брезент и все, что могло потребоваться для строительства приюта, у полковника Эдвардса, месье Дюбеля, мистера Холлиса и десятка других людей.
Большинство детишек из африканского города было ужасно грязным, изголодавшимся, и для многих помощь пришла слишком поздно. Свыше дюжины из них умерло в ту же ночь, некоторых, казалось, уже ничто не спасет. Но доктор Кили, обойдя заполненные веранды и набитые, шумные комнаты, остался доволен и объявил, что дети чувствуют себя хорошо – гораздо лучше, чем он ожидал.
Доктор спросил Геро об ушибах. Та беззаботно ответила, что почти не чувствует их. Но все же он посмотрел на нее пристальнее обычного и остался недоволен тем, что увидел. Он знал, что Геро получила много ударов, и тело ее должно быть покрыто синяками, но думал, что внутренних повреждений нет. Беспокоила его мысль не о них, а об ужасном распространении холеры в черном городе.
Как гуманист доктор Кили понимал мотивы, побудившие Геро пойти туда, и сочувствовал им, но взгляды его на неразумность ее поступка полностью совпадали с взглядами Фроста. К тому же, выглядела девушка неважно, и хотя после перенесенного это было естественно, он не мог отделаться от беспокойства и мысленно взмолился, чтобы чрезмерная бледность и черные круги под глазами оказались последствием шока и поверхностных ушибов, а не чего-то, гораздо более худшего. Он строго поговорил с ней, велел больше отдыхать, а уходя, сказал миссис Кредуэлл, что просит ее ежедневно укладывать Геро на два часа в постель, пока не даст других указаний.
Оливия повиновалась – в полной уверенности, что Геро воспротивится. Однако на сей раз та оказалась сговорчивой, потому что ощущала жар, слабость, боль. Для нее оказалось большим облегчением уйти в комнату на верхнем этаже, которую она делила с Терезой и Оливией, раздеться и лечь на кровать в одной тонкой сорочке. В царапине на плече пульсировала боль, синяки, уродующие тело, ужасно ныли, напоминая те дни, когда она лежала в каюте «Фурии» после спасения из моря. Только теперь было хуже. Гораздо хуже… Комната, казалось, раскачивалась, будто каюта, и Геро иногда мерещилось, что она снова там, а шхуна вздымается и опускается на синих длинных волнах Индийского океана…
Оливия, вошедшая на цыпочках час спустя, обнаружила, что Геро корчится от боли, по лицу ее текут струйки холодного пота, вызванного отнюдь не влажностью маленькой жаркой комнаты, а зубы впились в костяшки пальцев, сдерживая крик. Она подняла расширенные от мучений и отчаяния глаза, но не произнесла ни слова, боясь завопить. Оливия ахнула и выбежала.
Вернулась она почти сразу же, приведя с собой Терезу. Обе не про износ или ни слова. Приподняли ее, поднесли ко рту чашку, Геро выпила ее содержимое стуча о край зубами, и скривилась, потому что там было лекарство.
Стало немного полегче, Геро вновь легла и глубоко задышала, но вскоре боль вернулась с новой силой. Геро закусила руку, со лба ее струился пот, заливая глаза. Она чувствовала, что Оливия держит дрожащей рукой ее запястье, а Тереза обтирает ее избитое тело холодной губкой, и вскоре услышала над головой их встревоженный шепот.
Оливия как будто хотела немедленно послать за доктором Кили, а Тереза считала, что нужно подождать. Тереза, конечно, права, подумала Геро и ощутив, что боль немного ослабла, разжала зубы. Доктор и без того очень занят, а сможет ли он лишь Порекомендовать еще дозу микстуры, которую она только что выпила, да и все равно он придет еще дотемна, потому что всегда приходит дважды в день, хотя его жена все еще болеет. Тем временем настойка опия оказывала воздействие, и следующий приступ боли оказался менее мучительным.
Шепот над ее головой продолжался, вскоре она услышала, как юбки Оливии прошелестели по циновкам, как за ней закрылась дверь. Открыла глаза, поглядела на стоящую у кровати Терезу; и не увидела такого страха, как в лице и дрожащих руках Оливии, усиливавшего ее собственный испуг. Выглядела Тереза странно насупленной, однако ничуть не испуганной. Она вяло улыбнулась Геро и сказалэтвердым, равнодушным голосом:
– Не тревожься. Скоро все кончится.
Вот уже больше часа, с тех пор, как началась боль, Геро даже мысленно не произносила слова «холера». Словно боясь, что допустив такую возможность, окажется действительно больна. Но теперь, глядя на спокойное лицо Терезы, Поняла, что говорить о болезни не так страшно, как молчать.
– Видимо, – заговорила она, – я… заразилась в черном городе. Рори говорил… что если да… так мне и надо. У меня ведь холера?
Тереза покачала головой. Непонятно почему, в лице ее были презрение, злоба и что-то похожее на зависть.
И резко ответила:
– Не бойся. Ты действительно не знаешь, что с тобой? Да… да, вижу, что не знаешь!
Она сердито отвернулась, сцепила руки, Геро ухватила ее за подол и, потянув, заставила обернуться.
– Тереза, что со мной!
– Ничего страшного, – холодно ответила Тереза. – Могу заверить, поскольку со мной это случалось дважды – к моему глубокому огорчению. Но потеря этого ребенка для тебя не может быть горем. У тебя родятся другие.
Она увидела, как на бледных щеках Геро вспыхнул легкий, мучительный румянец, потом исчез, и произнесла с заметным усилием:
– Хочешь, пошлю за ним?
– Нет! Он не должен звать! – В голосе Геро звучал неудержимый страх. – Он ни за что не должен знать об этом – ни за что! Обещаешь, Тереза!
– Но ты обручена. И ему следует…
– Обручена? А… ты о Клейтоне. Но это не…
Она умолкла и покраснела вновь, на сей раз более мучительно.
– Господи! – прошептала Тереза, внезапно догадавшись. – Вот оно что! Да… Я слышала какую-то нелепую историю, но не поверила… Не думала… Моя несчастная малышка!
Геро поглядела на ее изменившейся лицо и подумала: Она решила, что это Клей! Значит, любит его! Бедная Тереза! Потом боль началась снова, она приподнялась с подушек и, задыхаясь, с отчаянием произнесла:
– Тереза, сделай Что-нибудь! Должно же быть средство как-то сохранить его. Я не хочу его терять!
Тереза, разинув рот, уставилась на нее; с минуту она не могла поверить собственным ушам.
– Ты имеешь в виду?.. Но, ma chore, для тебя это большая удача. Ты не можешь хотеть этого ребенка!
– Я хочу! Не думала, что будет так: мне казалось… Но я хочу его! И не должна его терять. Ты не понимаешь!
– Кажется, понимаю, – неторопливо произнесла Тереза.
– Ты не можешь понять. И никто не может. Даже я сама!
– Мы обе женщины, – сухо сказала Тереза: – Он знает?
Геро покачала головой.
– Нет… и не должен! Этого я хочу для себя. Вот почему… – Ее лицо вновь исказилось от боли, потом, снова обретя способность говорить, она умоляюще произнесла: – Неужели ты ничего не можешь сделать? Должно ведь быть что-то. Тереза, пожалуйста! Уже поздно что-то предпринимать. Но ты молода и…
Она резко умолкла, поняв, что в данных обстоятельствах это замечание вряд ли уместно.
Очень странно, подумала мадам Тиссо, и очень удивительно… Можно ли по-настоящему понять других людей? Или даже себя…
И почти тут же сказала:
– Скоро все кончится. Думаю, нам лучше не говорить об этом Оливии – и вообще никому. Правда?
– Правда, – согласилась Геро. И заплакала, слезы медленно катились из-под опущенных век и струились по лицу на подушку.
Тереза оказалась права, сказав, что все скоро кончится. Геро промучилась еще чуть больше часа; ей пришлось провести в комнате два дня, а потом выйти, потому что детей становилось все больше, и требовалась каждая пара женских рук. Вскоре-она была вынуждена признать, что дом уже больше детей не вмещает, однако несколько сердобольных людей в городе предложили свои дома, и около четырехсот малышей имело кров и пищу.
Вестей от дяди Ната или Клейтона не было, и Геро понимала, что им будет нелегко простить ее за уход с Рори Фростом. Но они прислали кое-что более важное: деньги, продукты и одежду. Маджид из своего уединения, куда удалился в надежде избежать болезни, опустошающей его остров, прислал в Дом с дельфинами посильную помощь, поздравление Рори с побегом и благодарность мисс Холлис с ее помощницами за благотворительность.
Чоле тоже прислала фрукты, овощи и зерно; но не передала ни словечка; прощать обиду было не в ее натуре, и она не переставала считать «чужеземцев» виновниками поражения Баргаша и крушения всех ее надежд. Новости приносили главным образом доктор Кили и Тереза, способные добывать их где угодно. Последняя сообщила Геро, что в доме ее дяди от холеры умерло двое слуг – Фаттума и ее напарник в преступлениях, Бофаби. Оба нашли вполне заслуженный конец, покинув сравнительно безопасное консульство ради фермы, где садовник нещадно заставлял трудиться рабов, купленных на деньги Геро, и там заразясь.
Миллисент Кили наконец поправилась и теперь почти целыми днями работала в Доме с дельфинами. Полковник Эдвардс не только поставлял свежие овощи со своего огорода, но и купил стадо коз, их доили под его собственным наблюдением, а потом отправляли молоко личной Геро. «У этой девушки сильный дух», – объявил полковник, и все признали, что в его устах это высшая похвала.
Он молча воспринял тот факт, что капитан Фрост снова на свободе и открыто живет в Доме с дельфинами. Да и бессмысленно было пытаться арестовать его снова, пока холера свирепствует в городе. Полковник это хорошо понимал. Он даже несколько раз – по необходимости – разговаривал с капитаном и однажды заметил в разговоре с Оливией Кредуэлл, что этот человек не может быть столь плохим, как считают, и, видимо, кое-что можно сказать в его защиту, хотя и прискорбно мало.
Времени достаточно, думал Эдвардс, чтобы решить, как поступить с Фростом, когда кончится эпидемия, если, конечно, оба ее переживут, потому что болезнь не идет на спад. Она по-прежнему находит жертвы по всему Занзибару, в деревушках и в городах, в домах, лачугах и дворцах, на дау и кораблях султанского флота. Ей никто не видел конца – и уж полковник определенно. Оставалось только ждать и надеяться. И молиться.
Кто-то из детей в Доме с дельфинами, разумеется, умирал. Но смертей было гораздо меньше, чем боялся доктор Кили, да и то главном образом от предыдущей заброшенности и голода. Холера унесла всего пятерых; и хотя дом, сад, двор, веранды, надворные постройки и даже крыша были так забиты детьми, что не протиснуться, заразилось ею только девять детей, четверо из них поправились. И зараза не распространилась…
– Это чудо! – объявила Оливия.
– Это милость Божьей Матери, она услышала наши молитвы и сжалилась над детьми, – сказала Тереза.
– На этом доме наверняка рука Аллаха и милость Пророка! – сказал Ралуб. – Хвала Всевышнему!
Шли теплые дни, дул пассат, но удушливая, влажная жара не прекращалась. В ясные дни, когда с безоблачного неба сияло солнце, температура так подскакивала, что даже к стенам Дома с дельфинами становилось горячо прикоснуться. Но для Геро хуже всего были ясные ночи, дождь все же заглушал другие звуки, и в его равномерном стучании был какой-то успокаивающий ритм. Однако светлыми ночами, когда луна высоко поднималась, а ветер утихал, каждый звук резко раздавался в тишине, и сквозь беспрестанный шум беспокойных детей она слышала лай бродячих собак, дерущихся из-за трупов, гниющих в Назимодо – том ужасном клочке земли, куда бедняки Занзибара с незапамятных времен свозили дохлых животных, чтобы не хоронить их, а теперь и своих покойников. Этот звук постоянно напоминал, что враг не исчез, что он может еще ворваться в дом и всех уничтожить.
Тереза слегла с острым приступом лихорадки, целую ночь в бреду что-то быстро, пронзительно говорила по-французски. Рори поехал в ливень за месье Тиссо и крытыми носилками, размокшие дороги стали непроезжими для экипажа, и Терезу отправили домой из опасения, что лихорадка передастся детям.
Через неделю она вернулась словно бы постаревшая на десять лет, но по-прежнему живая, расторопная, и ни Геро, ни Оливия, ни даже Миллисснт Кили, продолжавшая работать, несмотря на возврат фурункулов и потницы, не замечали ее бледности, впалых щек и запавших глаз, потому что все они исхудали и побледнели. И были слишком заняты, чтобы обращать внимание на свою внешность.
Они были обеспокоены, измотаны, постоянно ус-талы, но Оливия была этим довольна. Теперь она наконец выглядела тридцатипятилетней, если не старше. Джордж Эдвардс, казалось, ничего не имел против, он стал приносить ей букеты цветов и беспокоиться о ес здоровье.
До сих пор об Оливии никто не беспокоился. И не дарил ей цветов. А Джордж считал себя закоренелым холостяком и благодарил за это Бога. Глупая вдовушка миссис Кредуэлл с ее бронзового цвета кудряшками, подозрительно румяными щеками и экспансивностью откровенно пугала его. Но Оливия бледная, с ввалившимися глазами в наскоро повязанной косынке, скрывающей зачесанные назад волосы, в большом переднике, закрывающем платье, и с негритятами на руках, пробудили в нем сильное желание лелеять ее и оберегать.
– У них роман! – сказала Тереза. – И, по-моему очень удачный. Они прекрасно поладят, я удивляюсь, что его раньше никто не устроил.
Она искоса бросила из-под ресниц долгий, задумчивый взгляд на Геро. Но лицо мисс Холлис не сказало ей ничего. Геро в эти дни была очень спокойной, и Тереза обратила внимание, что она не смотрела на Рори прямо, даже обращаясь к нему, и что он, как будто, старается избегать-ее.
Что ж, так и должно быть, подумала со вздохом Тереза. Эту связь никто не мог бы счесть удачной, из нее, ничего бы не могло выйти. Ей стало любопытно что произойдет, когда эпидемия наконец прекратится, и «Нарцисс» вернется в гавань. Арестуют ли Дэн и Джордж Рори Фроста снова и отдадут под суд, который приговорит его к тюрьме, а то и к виселице? Они оба настойчивы и взглядов своих не меняют. Но ей почему-то не верилось, что они предпримут какие-то шаги в этом направлении – разве что заставят Рори покинуть остров, как только холера прекратится. Если только прекратится!
Иногда Терезе казалось, что эта болезнь будет свирепствовать, покуда последний человек не умрет, тогда на Занзибаре вновь воцарятся цветы, зеленые джунгли – и покой.
Люди, подумала Тереза, любящая их, поистине отвратительны! И, глянув снова на Геро, увидела, что она тайком наблюдает за Рори, который стоял во дворе, следя, как там натягивают брезент, снесенный прошлой ночью.
– Не только отвратительны, но и непонятливы! – произнесла Тереза вслух; потом, пожав плечами, отправилась на кухню посмотреть, хорошо ли вычищены кастрюли для кипячения молока, и не охлаждают ли горячее молоко добавками сырой воды.
Однако холера уже пошла на спад, хотя пройдет много дней, прежде, чем кто-нибудь поймет это. Она унесла жизни более двадцати тысяч султанских подданных, опустошила целые деревни и уничтожила больше двух третей населения города. Но теперь наконец стала отступать, и у людей появилась надежда.
Вечером после жаркого тихого дня на остров обрушился шторм. Всю ночь ветер выл будто тысячи привидений-плакальщиц, хлеща дождевыми потоками и вздымая громадные волны, они набегали на пляжи и обдавали город водяной пылью. Ломал стволы пальм, словно гнилые прутики, и опустошал целые акры земли. Срывал плоды, цветы и листья в апельсиновых рощах и на гвоздичных плантациях, гнал прилив в ручей, поэтому вода подступила на расстояние фута к мосту Дареджани и залила дома по обе его стороны.
Шторм бушевал два дня, а потом прекратился так же внезапно, как и начался. Утром солнце поднялось в ясном небе, воздух стал прохладнее, чем в прошлом месяце, ручей и пляжи очистились от трупов.
Дождливый сезон кончился. А с ним и холера. Шторм, пронесшийся над островом, очищая улицы и унося мертвецов в море, казалось, унес с собой и болезнь. Долгий кошмар остался позади.
В саду Дома с дельфинами земля была усеяна сорванными листьями и сломанными ветвями, но высокая стена в известной степени защитила его от ветра. Большинство разбитых там палаток и навесов осталось стоять, и вскоре их снова сделали жилыми. Двор превратился в неглубокий пруд, несколько ставней оказалось сорванными, двух ребятишек слегка поранило осколками разбитого ветром стекла. Однако, если не считать того, что обитателей палаток пришлось спешно перетаскивать в уже и так чрезмерно переполненные комнаты, жители Дома с дельфинами, в сущности, не пострадали от шторма, а прохлада и яркое солнце с лихвой искупили неприятности этих двух беспокойных дней.
Ветерок еще несколько недель доносил запах трупов с кладбища за ручьем, дикие собаки, пировавшие в Назимодо, оказались почти без еды и стали бродить ночами по улицам города, хватая детей с порогов и набрасываясь на одиноких прохожих. Но собак можно было отогнать ружьями и дубинками, это видимый враг, не то, что холера.
Занзибар зализывал раны, подсчитывал мертвых, благодарил за спасение Аллаха и целый сонм богов и демонов. Родители, деды с бабками и родственники, принесшие детей в Дом с дельфинами, требовали их обратно, и комнаты стали пустеть.
– Что будем делать с теми, у кого все умерли? – спросила Оливия, глядя, как Мустафа Али закрывает парадную дверь за тощей женщиной, только что забравшей двух детей. Это, заявила она, дети ее единственной сестры, которая умерла вместе с мужем и его семьей, и утащила обоих так поспешно, словно боялась, что их отнимут.
– Содержать здесь, – ответила Геро. – Можно открыть школу, учить их ремеслам, чтобы могли обеспечивать себя, когда подрастут.
Тереза посмотрела на нее презрительно, но с симпатией и некоторой завистью к способности видеть положение вещей простым, когда на самом деле оно сложно, запутано и подчас неразрешимо.
– Я думаю, тут никого не останется.
– Должны остаться! Многие лишились всех родных, и никто не знает, чьи они.
– Это так. Но вот увидишь, их потребуют всех.
– Я чего-то не понимаю?
Тереза криво улыбнулась.
– Да, chere. Определенно. Многие люди потеряли сыновей, дочерей, внуков, их некому будет кормить, когда они состарятся. Есть и такие, кому нужны рабы. Они будут являться сюда, как эта женщина, и говорить: «Это ребенок моего умершего брата, теперь я единственный его родственник и буду о нем заботиться». Как узнать, правда это или ложь?
– Но ведь это ужасно! У Геро округлились глаза. – Мы не должны допускать такого. Надо ее остановить!
Она повернулась, словно хотела бежать за ушедшей женщиной. Тереза схватила ее за руку и вернула на место.
– Нет, Геро. Эта, во всяком случае, сказала правду, потому что дети ее узнали и охотно пошли к ней.
– Да, верно, я и забыла. Ой, как ты напугала меня! Но теперь мы должны требовать доказательств.
– Ты их не получишь. Откуда им взять доказательства? Кто-то, может, и найдет, но очень немногие. А если хоть одному не отдать ребенка, они завопят, что ты сама хочешь украсть его, и поднимут против нас бунт. Обратила ты внимание, как та женщина посмотрела на нас? Как схватила детей и торопливо ушла? Они позволяли тебе содержать и кормить всех, сколько сможешь, пока свирепствовала холера, а теперь, когда она кончилась, поведут себя так, будто в этом доме зараза, и детей надо спасать от нее. Вот увидишь! Волей-неволей.
– Я буду требовать доказательств, – упрямо сказала Геро.
Но доктор Кили, полковник Эдвардс, Бэтти, Ралуб, Дахили стали отговаривать ее в один голос, они тоже слышали базарные слухи и знали Восток, знали Занзибар.
Последней ее надеждой оставался Рори, он встал на ее сторону против дяди Ната и Клея, позволил заполнить свой дом осиротевшими детьми, без него все это было невозможно. Но и он встал на сторону остальных.
– Они правы, – сказал Рори, – и тебе, хочешь – не хочешь, придется это признать. По крайней мере, никто из детей голодать не будет. У них появится дом – хоть какой-то, еда и крыша над головой. И они будут благодарны тебе и другим за то, что остались живы. Довольствуйся этим.
– Вот не думала, что ты испугаешься суеверных туземцев, – зло сказала Геро.
– Не думала? Напрасно. Я боюсь. Не имею желания, чтобы мой дом штурмовала толпа истеричных горожан, внушивших себе, что ты убиваешь младенцев и вытапливаешь из них жир для какого-то западного колдовства, или я кастрирую мальчиков, дабы увезти в Аравию и продать как евнухов.
Увидев, как Геро побледнела от ужаса, он рассмеялся.
– Поразительно, ты столько перенесла, столько видела и ужасаешься простой констатации факта. Неужели, изучая гнусности работорговли, ты ни разу не слышала, что ежегодно сотни мальчиков делают евнухами для продажи? И что пресыщенные старики тысячами покупают маленьких девочек? Наверно, эти подробности считаются чересчур грубыми для дамских ушей. Но тем не менее, дела обстоят именно так, и чем раньше ты это усвоишь, тем скорее поймешь, что население Занзибара не только из суеверий начинает интересоваться, как я намерен поступить с детьми.
– Ты… ты хоть раз… – заговорила Геро сдавленным голосом.
– Нет. У меня есть свои рамки, торговля детьми в них не входит. Но Занзибар не может – и не хочет – этого знать. Люди знают, что я торговал рабами, и этого достаточно. Очень жаль, Геро, но тебе придется распустить свой приют, ничего не поделаешь. Не принимай это близко к сердцу. Ты сделала все, что могла.
– Я сделала то, что должна, – сказала Геро, но словно бы не ему.
Она давно уже не вспоминала о предсказании Бидди Джейсон, и вот теперь оно неожиданно вспомнилось в сотый раз… или в тысячный…
Вместе с другими поможешь многим найти смерть и гораздо большему количеству выжить… За первое получишь порицание, за второе не услышишь благодарности. В конце концов это сбылось. И помощником в том и другом оказался не Клейтон, а Рори…
Если б Рори не продал партию винтовок, а она не помогла переправить их в Бейт-эль-Тани, то, может, не произошло бы стычки возле «Марселя». И если б он не предложил ей пристанище, она не могла бы спасти детей. Только вот золото…
– О чем задумалась? – спросил Рори.
Геро вздрогнула, вернулась в настоящее, ответила, покраснев: «Ни о чем» и пошла помогать Дахили раскладывать для просушки матрацы.
