Текст книги "Пассат"
Автор книги: Мэри Кэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)
Рори снял руки со спинки стула и поднялся.
– Спасибо, сэр.
– Подождите! Полковник властно поднял руку. – Это не все. У меня тоже есть несколько условий. Я готов убрать стражу от вашего дома и позволить находящимся в нем выйти. Дам вашим людям двадцать четыре часа, чтобы запастись водой, провиантом и привести в порядок свои дела. Но если они к концу этого срока не уйдут из гавани, я сочту наш договор недействительным, а если узнаю, что они высадились где-то на острове или на Пембе, без колебаний велю взять их под арест. Вам все понятно?
– Да, благодарю вас. Уверяю, что они не высадятся нигде на территории султаната.
– И отлично. Еще один вопрос. В настоящее время я не могу обходиться без «Нарцисса», не могу просить лейтенанта Ларримора содержать вас на борту. Не могу и сам держать вас под арестом в этом доме. Поэтому обращусь к Его Величеству за разрешением отправить вас в форт до прибытия «Баклана». Но поскольку я прекрасно осведомлен, что у вас есть влиятельные друзья, способные организовать вам побег, должен попросить вас дать мне слово.
Дэн резко, протестующе потряс головой, но промолчал, а Фрост удивленно приподнял белесые брови и произнес со странной ноткой в голосе:
Вы льстите мне, сэр. Почему вы считаете, что я сдержу его?
– Потому что, – сухо ответил полковник, – вы добровольно вернулись ради старика и ребенка. Конечно, я могу ошибиться. Но готов пойти на такой риск.
Рори неохотно улыбнулся и сказал беззаботно, но с ноткой горькой насмешки над собой:
– Ваша взяла, сэр. Странно, как «трусами нас делает раздумье!» Даю слово, что не попытаюсь бежать из форта.
Полковник обратил внимание на эту оговорку и сурово заметил, что вряд ли ему удастся бежать с «Баклана», если он имеет в виду это. Потом потянулся к стоящему на столе бронзовому колокольчику, громко позвонил и отдал краткое распоряжение вошедшему туземцу-служащему на его родном языке.
– Полагаю, – сказал затем полковник Фросту, – что вы хотите поговорить со своим человеком, ждущим вас снаружи. Можете говорить все в нашем присутствии.
Дверь открылась снова, вошел Ралуб. Он с серьезным достоинством приветствовал сидящих, и Рори твердо сказал ему:
– Хаджи, все в порядке. Тебе и остальным разрешено отплыть. Возьми ребенка, старика, всех из дома, кто захочет отправиться с вами и снимайся с якоря как можно скорее. Его превосходительство дает вам день и ночь на улаживание необходимых дел, но, поскольку задерживаться неразумно, отплывай немедленно – если удастся, в течение часа. И если мы больше не… – Он поколебался, а потом, решив не продолжать, отрывисто пожал плечами и произнес любезное мусульманское прощание: – Пусть ты никогда не будешь бедным.
– Пусть ты никогда не будешь усталым, – негромко ответил Ралуб. Он молча глядел на Рори целую минуту, а потом очень мягко произнес: – Нет, мы больше не встретимся… Потому что у каждого будет свой рай. Веда, я сиди.
Он прикоснулся ко лбу и к груди в церемонном прощании, повернулся и вышел.
– Надеюсь, – сказал Рори, голос его неожиданно посуровел, – вы отозвали того болвана с мушкетом. Если он намерен тащиться за Ралубом по всему городу, у него непременно возникнут неприятности. Хаджи иногда бывает очень вспыльчив.
Полковник Эдвардс, уже писавший распоряжение убрать стражу от Дома с дельфинами, пропустил это предупреждение мимо ушей. Вместо него к двери подошел Дэн, вполголоса дал указания стоящему за ней слуге, а возвратясь, зло сказал:
– Значит, добились легкой победы? Оказавшись в другом месте, наймете адвокатов и отделаетесь штрафом и тюрьмой. Но если б я мог…
– Не сможешь, – ответил Рори с легким смешком. – Если будешь торчать здесь до прибытия «Баклана». Не надо делать такое разочарованное лицо, Дэн. Тебе не удалось вздернуть меня, но я, скорее всего, не выйду живым из форта. Собственно говоря, мы все можем скоро умереть, притом гораздо более тяжелой смертью, чем от петли! Холера – жестокий палач, и, может, я даже пожалею, что не принял быстрого конца, а ты – что не напросился на пулю сегодня утром.
Полковник Эдвардс перестал писать, посадил кляксу на последнем слове, но не заметил этого. Его густые брови сошлись на переносице, он встревоженно глянул на Рори и резко спросил:
– Холера?
Рори удивился резкости вопроса и раздраженно за говорил:
– А что еще, по-вашему, привело меня сюда? Не мог же я подумать, что вы повесите вместо меня старого Бэтти или кого-то из слуг. Господи – я знаю, что вы на такое неспособны! Нет, привела меня сюда холера. Вы знаете не хуже меня, что в такую погоду, при скученности лкь дей на базарах и в африканском городе она будет распространяться, как лесной пожар. Ее ничем не удержишь, и я не мог допустить, чтобы вы держали Бэтти, ребенка и остальных под домашним арестом в городе. Чем скорее они покинут остров, тем лучше. И вы, если у вас есть какой-то разум, посадите как можно больше европейских детей и женщин на «Нарцисс» и отправьте в Аден или в Кейптаун, куда угодно, только подальше отсюда.
– Ерунда! – сердито произнес полковник, однако резкость тона выдала его беспокойство. – В некоторых деревнях было несколько отдельных случаев заболевания, но это эндемическая болезнь. А что касается эпидемической формы ее, опустошающей Африку, возможно, она достигла побережья, но еще не появилась на Занзибаре, и против нее приняты строгие меры предосторожности. Дау…
– Вы отстали от времени, сэр, – бесцеремонно перебил Рори. – острова она достигла больше недели назад и уже проникла в город. По крайней мере двое уже умерли от нее в квартале Малинди, а через неделю число умерших составит две сотни, если не две тысячи.
– Не верю. Мне бы сообщили. Кто вам об этом сказал?
– Один человек, – лаконично ответил Рори. – Но вы не должны верить мне на слово. Думаю, жители того злосчастного дома в Малинди не спешат объявить о постигшей их участи, но долго скрывать ее не смогут. Кому это знать, как не вам, сэр? Мне известно, вы находились в Бенгалии в том году, когда тридцать тысяч паломников у какой-то гробницы умерло от холеры за пять дней. И насколько можно судить, та индийская холера была пустяком по сравнению с этой, уже уничтожившей половину населения Африки. Вот почему я велел Ралу-бу отплывать как можно скорее, не дожидаясь истечения милостиво дарованных вами суток.
Глаза полковника стали непроницаемыми, будто камешки, казалось, взгляд их обращен на что-то далекое, неприятное. Рори увидел, как губы его шевельнулись, и догадался, о чем он думает…
На Занзибаре нет больниц, нет квалифицированных врачей, за исключением доктора Кили. Кроме «Нарцисса» и «Фурии» в гавани сейчас стоят только арабские дау, одна бутталоу из Маската, султанский «флот» и несколько рыбацких лодок. Из европейских кораблей в ближайшем будущем ожидается только «Баклан», да и тот появится в лучшем случае через две недели. Отпускать «Нарцисс» нельзя, пока нет уверенности, что пираты не притаились где-то на африканском побережье с намерением вернуться, когда это покажется безопасным. Поэтому в настоящее время невозможно отправить отсюда белых женщин и детей, даже если кто-то из них и захочет уехать; а это маловероятно, европейцы привыкли считать, что холера и оспа на острове эндемичны. В городе постоянно кто-то болеет то тем, то другим. Большей частью в районе Назимодо, по ту сторону бурного ручья, отделяющего каменный город, где живут арабы и богатые индусы, от африканского, где негры и освобожденные рабы живут среди невероятной грязи в лачугах из глины, древесных сучьев, ржавой жести и чего угодно, годящегося для укрытия от жары и проливных дождей. Африканский город – «черный город» – сущий питомник для холеры. Но за время службы полковника на Занзибаре эта болезнь никогда не принимала размеров эпидемии, и, по размышлению, он не представлял, почему она может достичь их теперь…
Взгляд его утратил рассеянность. Полковник отрывисто заговорил, нарушив молчание:
– Нет оснований полагать, что упомянутые вами случаи представляют собой нечто большее, чем обычная квота смертей в это время года. Холера на острове есть всегда, и вполне можно ожидать ее умеренной вспышки.
– Это не эндемическая холера, и вспышка не будет умеренной, – сухо ответил Рори.
Он повернулся на каблуках и взглянул на Дэна в упор. В лице его не было ни раздражения, ни насмешки, только что-то странно похожее на робость.
– Ты друг Холлисов, – сдержанно заговорил Фрост, – и хотел бы видеть этих женщин в безопасности. Понимаю, ни тебя, ни их мое предложение не может привлечь, но все-таки скажи им, что место на «Фурии» найдется для всех троих, и Ралуб отправится с ними в любой не слишком далекий порт, какой они назовут. Могут взять с собой и Майо, если он не имеет ничего против сна на палубе.
На сей раз Дэн издал неприятный смешок, в котором звучали гнев, презрение и облегчение.
– Так вот что вы задумали! Я знал, что в этой коло-де должен быть какой-то джокер. Замысел хорош только, боюсь, у вас ничего не выйдет. Неужели всерьез надеялись выманить у нас заложников, явясь сюда с россказнями о холере? Должно быть, принимаете нас за идиотов.
– Я принимал тебя за умного, – сухо произнес Рори. – Но, кажется, ошибся. Не будь дураком, Ларримор! Мне нет нужды доказывать правоту своих слов. Все доказательства ты получишь до конца недели.
– А к тому времени ваше судно и все, кто на нем, будут за пределами нашей досягаемости. Очень выгодная сделка – для вас.
Рори сдержал возмущение и терпеливо заговорил:
– Послушай, Дэн, я хорошо знаю, как тебе и веем леди по фамилии Холлис не хотелось бы ступать ногой на мое судно. Но сейчас не время принимать театральные позы. Бери, что предлагают, и будь рад этому. Не исключено, – что это их последняя возможность.
– То есть, ваша последняя возможность получить в руки заложниц для заключения сделки! – насмешливо произнес Дэн. – Если б они, потеряв рассудок, приняли ваше предложение, то единственное, чего нельзя предсказать – это когда кто-то из ваших негодяев явится с требованием освободить вас в обмен на одну, а за остальных уплатить выкуп, какой вы сочтете достаточным. Пусть полковник Эдвардс готов поверить вам, что вы добровольно вернулись на Занзибар ради старика и ребенка, но будь я проклят, если в это поверю! Это трогательная история, сочиненная для того, чтобы подчеркнуть опасность оставаться этим женщинам на острове. Только я на нее не клюну. И даже если бы в городе разразилась эпидемия или начались пожары, я бы все равно никому не посоветовал верить вам или появляться на вашем судне!
– Как угодно! – пожал плечами Рори. И вновь обратился к полковнику. – Это предложение, сэр, остается в силе. Но Ралуб отплывет с ближайшим отливом, и, надеюсь, вы позаботитесь, чтобы его не задержали.
– Не задержат, – твердо пообещал полковник.
Рори признательно кивнул.
Вскоре Дэн и двое белуджей отвели его для временного заключения в одну из комнат на верхнем этаже консульства. Единственное узкое окно ее было забрано каменной решеткой и выходило на глухую стену. Вся обстановка состояла из койки с Веревочной сеткой местного производства. Дверь за ним закрылась, в замке со скрежетом повернулся ключ, и он услышал шаги трех спускающихся по лестнице людей.
Возможно, британский консул сомневался, что Эмори Фрост может поднять новое бесчинство, но рисковать не хотел. Если вести капитана среди дня под конвоем, его могли попытаться освободить, и полковник решил, что благоразумнее будет отправить его в форт с наступлением темноты – в надежде, что Его Величество султан согласится на содержание там своего друга! Но хоть они и друзья, Маджид вряд ли рискнет возмутить всех белых на Занзибаре отказом взять под стражу известного преступника, который подстрекал пиратов выступить против них и грубо похитил племянницу одного из консулов. Рори и сам прекрасно это понимал.
У Маджида не окажется выбора. Он будет вынужден содержать своего друга в заключении, приняв меры, чтобы арестант не совершил побега. Если б полковник Эдвардс знал султана получше, то мог бы избавить себя от неприятного и совершенно ненужного требования честного слова не бежать от «подлого работорговца». Маджид сделал тайком все возможное, чтобы помочь другу не попасться, но поскольку Рори открыто вернулся и сдался, он уже ничего не может поделать. Очевидно, он будет жалеть об этой необходимости, но увидит смысл держать капитана Фроста в строгой изоляции, пока не представится возможность увезти его с Занзибара. А бежать по пути в Аден или в Кейптаун из-под охраны враждебно настроенных матросов нет никакой надежды. Такую попытку можно сделать только сейчас, пока за ним не закрылись ворота форта.
Не пытаться бежать из этого дома Рори не обещал. Его зоркие глаза уже разглядели трещину в каменной решетке и толщину веревки на сетке койки. Вполне возможно сломать первую и спуститься по второй, длины ее хватит, чтобы безопасно спрыгнуть на землю. Но он знал, что делать этого нельзя. Надо дать Ралубу время увести «Фурию» подальше от острова, от досягаемости погони. А задолго до того, как он будет уверен, что судно ушло достаточно далеко, его уведут в форт.
Рори подошел к окну и, ухватясь за решетку, с кривой улыбкой обнаружил, что оказался прав. Плита песчаника, из которой высекли решетку, дала трещину, потом ветер и дождь потрудились над ней так, что сильный удар ножкой кровати превратил бы ее в осколки, Внизу, от силы в тридцати футах, находилась улочка, ведущая прямо к гавани, при других обстоятельствах побег не представлял бы сложности…
Рори вздохнул, отошел от окна, улегся поудобнее на провисшую веревочную сетку койки и заснул.
35
Форт представлял собой мощное строение с зубчатыми стенами из желтого кораллового известняка, возведенное в давние времена для обороны гавани. Теперь там размещались казарма султанской стражи и тюрьма. Стоял он в отдалении от дворца и домов богачей, фасадом на море, в нем было несколько комнат с выходящими на море зарешеченными окнами-бойницами. Но капитана Фроста ни в одну из них не поместили. Британский консул, несмотря на данное Фростом слово, потребовал, чтобы заключенного посадили туда, откуда он не будет виден людям, проходящим по улице или по берегу возле гавани. И таким образом лишили б городской сброд возможности общаться с ним.
Его Величество султан, считавший возвращение своего друга в город безумием, пожал плечами и согласился Два дня спустя он прислал Фросту пришедшихся очень кстати свежих фруктов и пообещал присылать еще для увеличения скудного тюремного рациона. Но больше от Маджида не поступало ни фруктов, ни вестей. Рори не мог знать, что лавочник, которому было поручено поставлять фрукты, умер от холеры, и что Маджид – тоже не знавший об этом, но услышавший, что холера достигла города – поспешил уехать в небольшое уединенное поместье за Бель-эль-Расом, приказав свести контакты с городом к минимуму из опасения, что гонцы или гости могут принести с собой заразу.
Его друг-англичанин в соответствии с желанием британского консула был помещен в камеру без окон на первом этаже форта, дверь ее выходила на веранду, окружавшую внутренний двор. Железная решетка в верхней части двери пропускала недостаточно света и воздуха. Днем маленькая камера казалась довольно прохладной, толстые стены ес служили защитой от жгучего соли ца. Но по ночам она превращалась в душное чистилище, ветерок не мог проникнуть в нее, десятки москитов заполняли жаркую темноту жалобным нытьем.
Сквозь решетку Рори открывался вид на столб веранды и часть двора, где солдаты, тюремщики, слуги и несколько привилегированных заключенных собирались праздными труппами, болтали, дремали и ссорились. Хотя ему предоставили такие дополнительные удобства, как бритва, мыло и немного воды для мытья, покидать камеру не разрешалось ни в коем случае. Чтобы он не воспользовался бритвой как оружием, ее передавали через решетку, когда дверь была надежно заперта, потом он тем же путем возвращал ее и лишь после этого получал еду.
Очевидно было приказано, чтобы никто не приближался к его камере на расстояние, позволяющее тайком поговорить, солдаты держались от нее поодаль, и Рори общался всего с тремя людьми: Лимбили, угрюмым негром, приносившим еду и воду; Бхиру, неряшливым парнем-недоумком, убиравшим его камеру, и громадным немым нубийцем, стоявшим утрами и вечерами с заряженным ружьем у двери, когда она отпиралась, а по ночам сидевшим за ней, дополнительно вооружась кривой саблей и древним мушкетом.
Бхиру, индус низкой касты, выполнял свои обязанности под строгим присмотром Лимбили и боялся разговаривать; Лимбили и нубийца невозможно было втянуть в разговор, последний в ранней юности стал жертвой несчастного случая и лишился языка, а первый был продан в рабство португальцами, бежал от французских плантаций на Ла Реюньоне и питал жгучую ненависть ко всем белым.
Лимбили очень хотелось отвести душу на заключенном. Но он знал, что у англичанина есть сильные друзья – говорили, что Bjix числе и сам султан; хотя, видимо, дружба их уже распалась, так как белого посадили в форт по султанскому повелению. Все же от жестокого обращения с ним следовало воздержаться, пока положение его не станет понятнее, а тем временем негр довольствовался тем, что демонстративно портил большую часть принесенной еды, проливал воду, отказывался отвечать на вопросы и разрешал парню-индусу не выносить (а иногда умышленно опрокидывал) ведро, заменявшее собой уборную.
Однако жару и вонь, испорченную еду и недостаток воды, неподвижность и скуку долго тянущихся часов Рори воспринимал как обычные в его положении неудобства и относился к ним философски. Они были ему не в новинку, все их он так или иначе уже испытывал раньше. Единственно, чего Рори не предвидел, и что невыносимо раздражало его, было полное отсутствие новостей. Он не мог добиться ответов на свои вопросы и не знал, что делается в городе, распространяется ли холера или остановлена. И слышно ли что-нибудь о прибытии «Баклана».
«Фурия» должна уже достичь Сейшельских островов; в Доме с дельфинами, наверно, остались только сторож да горсточка пожилых слуг, живут они там очень долго и вряд ли захотят покидать его, будут с надеждой ждать возвращения хозяина. Возможно, Амра возвратится когда-нибудь и станет его владелицей. А может, Бэтти увезет ее в Англию, они поселятся в каком-нибудь мрачном, сером доме возле лондонской гавани, вид судов будет напоминать старику о прежних днях, а девочка забудет Занзибар, Зору и работорговца-изменника, бывшего ее отца.
После ясной, жаркой недели пассат пять дней гнал над островом гряды дождевых туч, и двор форта превратился в грязный пруд с квакающими лягушками и плавающим, словно обломки кораблекрушения мусором из канав. Пол и стены камеры Фроста повлажнели, но температура почти не изменилась. Сырость переносилась хуже сухой жары. Еца стала отдавать плесенью, в щелях между камнями буйно росли поганки, к москитам Прибавились стаи летучих муравьев.
Еще два дня, думал Фрост, глядя на дождевые струи, застилающие видимую часть двора. Если «Баклан» ничто це задержит, он должен прийти семнадцатого – необходимость принять на борт освобожденных рабов и конвоировать захваченные дау, неполадки в машинном отделении и болезнь членов команды. «Баклан» может появиться и через неделю, и через месяц, а если положение в городе не вызывает тревоги, Эдвардс вряд ли будет долго задерживать «Нарцисс» в гавани, отрывая его от патрулирования. Дэну придется вскоре отплыть, и он, видимо, возьмет на борт заключенного. «Баклан» увезет его отсюда или «Нарцисс» – произойдет это скоро. Через два дня или через три, или через четыре?
Но семнадцатое число наступило и прошло. Потом девятнадцатое, потом двадцатое. Ни Дэн, ни полковник не появлялись.
Дождь прекратился, с прояснившегося на время неба палило солнце, оно высушивало грязь, влагу и поднимало над городом вместе с паром отвратительную вонь. В смраде, заполнявшем камеру Рори, дурные запахи города не ощущались. Парень-недоумок не появлялся три дня, и никто не принял на себя его обязанностей. Лимбили, к которому Фрост обратился по этому поводу, оскалился в неприятной ухмылке и сделал невыполнимое, гнусное предложение. Рори мучительно захотелось двинуть кулаком по этой ухмыляющейся роже. Однако за спиной негра стоял немой нубиец, здоровенный, немигающий, настороженный, с пальцем на спусковом крючке старого ружья, из которого на таком расстоянии промахнуться не мог.
Неестественно маленькая голова нубийца говорила о недостатке сообразительности, но однажды усвоенная мысль засела в ней; и хотя ему сказали, что этот заключенный помещен сюда на время, и его надо будет передать белым живым-здоровым, Лимбили постарался внушить немому, что если белый выкажет намерение бежать или применить силу, в него нужно немедленно стрелять, только не в голову и не в сердце, это будет слишком быстрая и легкая смерть, притом можно и промахнуться. Живот представляет собой мишень получше.
Перспектива эта представлялась Лимбили приятной, но белый вел себя с огорчительной пассивностью, и даже самые изощренные оскорбления пока что не могли пробудить в нем гнев. Иногда казалось, что он либо слишком труслив, либо слишком хитер, чтобы выказать злость, однако подобное оскорбление несомненно заставило б любого нормального человека броситься в драку, не думая о последствиях.
Рори ясно видел отражение этих мыслей на его ухмыляющейся роже и был доволен, что не поддался внезапному бешеному порыву. Он давно понял, что Лимбили с радостью воспользуется любым предлогом убить его, не выпустить живым из форта.
Капитан расслабил руки. Он понимал, что сделав вид, будто не понял оскорбления, лишь заставит негра повторить его, и заставил себя широко улыбнуться, словно в одобрение грубой шутке. Обычно такая реакция погружала Лимбили в угрюмое молчание. Но в тот день она неожиданно привела его в ярость, он стал выкрикивать резким, хриплым голосом непристойные оскорбления, тощее тело его дрожало от ярости, глаза с желтыми белками выкатились.
Рори попятился к дальней стене, подальше от готовых вцепиться в него рук, размышляя, не случился ли с негром припадок, и как быть ему в случае нападения. Даже нубиец, одобрительно усмехавшийся живописным непристойностям Лимбили, насторожился и в страхе, что этот шум привлечет внимание охранника-белуджа, дернул негра за рукав, издавая успокаивающие, каркающие звуки.
Лимбили повернулся и ударил его по руке. Нубиец от неожиданности торопливо попятился, оступился и выронил ружье, с лязгом упавшее на каменный пол веранды. Черное лицо его смешно исказилось в испуге, он боялся оставить негра беззащитным против белого человека. После секундного колебания немой бросился вперед, обхватил беснующегося Лимбили поперек туловища и поспешно оттащил, захлопнув дверь камеры.
Рори слышал шум борьбы, поток оскорблений. Потом, когда шаги обоих затихли вдали, сел на узкую койку, чувствуя себя странно обессиленным. Несколько секунд спустя потянулся к принесенной негром кружке теплой воды, стал пить жадно и нерасчетливо – поскольку день стоял удушливо жарким, ночь не сулила прохлады, а до утра он питья больше не получит. Жалкую порцию воды, которую он почти прикончил, надо было растянуть почти на сутки, так как глиняная миска, служившая умывальным тазом, была довольно грязной еще три дня назад, когда парень принес ее, а теперь там оставалось лишь несколько дюймов дурно пахнущей мути.
Но Лимбили, видимо, решил проучить его. На другой день никто не подходил к камере, не приносил ни еды, ни питья. Когда с зубчатой стены исчез последний отблеск солнца, и двор стал заполняться тенями, Рори осознал; что ему ничего не принесли, а жажда превратилась в мучительную пытку. Он смягчил ее тошнотворными остатками мыльной воды в умывальном тазу. Но облегчение оказалось недолгим. Когда наступила ночь, жажда не давала ему спать, он прижимался лицом к решетке на двери в попытке вдохнуть больше свежего воздуха и в надежде – уже очень слабой – увидеть идущего с кувшином Лимбили.
Снаружи воздух был таким же скверным, как в камере, и нисколько не прохладнее; впервые ни со двора, ни из караульных помещений не слышалось голосов, и форт казался удивительно тихим. Рори поймал себя на том, что пытается услышать знакомое астматическое дыхание нубийца, которому полагалось находиться по ту сторону двери. Но ни возле нее, ни во дворе никого не было слышно.
Звездный свет по сравнению с полной темнотой камеры и густыми тенями под арками веранды казался очень ярким. Глядя на него, Рори заметил легкое движение в дальней стороне видимой ему части двора. Потом что-то промелькнуло и скрылось из его поля зрения.
Очевидно, бродячая собака в поисках объедков. Город полон этих голодных, робких, блошивых существ, они с надеждой роются в мусорных кучах, устраивают шумные ссоры из-за кости или дохлого котенка. Но к воротам форта их приучили не приближаться, солдаты часто стреляют по ним ради забавы или для проверки меткости, и видеть собаку во дворе было странно.
Рори подумал, что часовой заснул на посту, и какое-то дерзкое животное, привлеченное запахом отбросов, прокралось мимо него в поисках еды. Притом не одно, по освещенной звездами земле опять что-то промелькнуло. Прислушавшись, он услышал легкое постукивание когтей по нагретым камням веранды и негромкое сопение принюхивающихся носов. Собак тут не меньше дюжины, подумал он, значит, ворота открыты и не охраняются.
Где-то в дальней стороне двора послышалось рычанье, в ответ раздался отрывистый лай, затем последовала недолгая яростная драка, окончилась она визгом, раскатившимся под темными арками. Рори ждал мушкетного выстрела и голосов, бранящих собак, зовущих часового, чтобы он их прогнал. Но ни того, ни другого не последовало. В тишине, наступившей после драки, снова послышалось осторожное постукивание когтей; только теперь оно было уже менее осторожным, и вскоре стало более частым и уверенным. Он услышал, как когти нетерпеливо заскребли о закрытые двери, как жадно стали принюхиваться у порогов носы. Вскоре снова раздалось рычание, темнота в дальней стороне двора наполнилась лаем и тенями дерущихся из-за еды собак.
Неприятные звуки не умолкали, однако никто не обращал на них внимания, никто не просыпался. И Рори внезапно понял, что просыпаться некому…
Он мог бы догадаться и раньше, если б жажда, голод и дурной воздух в камере не заставляли его думать только о физических неудобствах. Пришло еще одно подтверждение его догадки. Ветер, свободно задувающий в открытые ворота, нес с собой нечто жирное, противное, не оставляющее сомнений. Запах, который вот уже неделю пропитывал город и скоро пропитает форт. Рори уловил бы и узнал его давно, если б не вонь в камере.
В городе мертвецы. Их слишком много, поэтому тела невозможно толком похоронить. Ножной ветер, так часто несший навстречу судам ароматы гвоздики и пряностей, теперь несет в море запах этих тел: предупреждение всем людям не приближаться и приглашение всем поедате-лям мертвечины собираться на пир.
Значит, холеру не удержали, подумал Рори. Она пришла, как он и предупреждал полковника с Дэном. Может, они воспользовались его предложением и отправили миссис Холлис с дочерью и племянницей на борт «Фурии», пока еще было время. Однако, вспомнив резкие заявления Дэна, он усомнился в этом. Но ведь Дэн влюблен в Крессиду Холлис, он мог передумать, остыв и узнав правду про «россказни о холере». Только времени, пожалуй, ему не хватило. Ралуб конечно не стал задерживаться, а отправлять женщин на других судах было небезопасно. Моряки султанских судов живут в городе с семьями и вполне могли заразиться. Может, Дэн сам увез их на своем шлюпе? Вполне возможно, едва смертоносность болезни стала ясна, служащие консульств и европейских торговых фирм должны были принять срочные меры для вывоза своих семей, а «Нарцисс» – единственный корабль, где можно было не бояться заразы. Должно быть, они все уплыли давным-давно…
Эта мысль вызвала на изможденном, небритом лице Рори мрачную улыбку. Как, наверно, Дэну не хотелось отплывать без него! Но места на шлюпе мало, вряд ли он мог поместить опасного преступника среди взволнованных женщин, вопящих детей, гор багажа, дополнительных припасов и личных слуг, которых пассажирки должны были взять с собой. Дэн вынужден был отказаться от удовольствия лично передать капитана Эмори Фроста в руки правосудия и довольствоваться сознанием, что вместо него это сделает командир «Баклана». Если только «Баклан» не получил предупреждения держаться подальше от Занзибара, пока не кончится эпидемия; а она может продлиться несколько месяцев.
Раз холера началась, ее не обуздать. И не спастись от нее, теперь даже и бегством. Она будет на каждой уходящей от острова дау среди перепуганных пассажиров, станет косить их с той же быстротой и жестокостью, как в трущобах черного Города – или камерах и караульных помещениях занзибарского форта. Рори устало подумал, почему стая бродячих собак открыла ему то, что он должен был понять по крайней мере три дня назад. Теперь понятно, почему камера не убиралась, почему он не получил воды и пищи. Парень, который выносил поганое ведро, должно быть, умер в тот день, когда впервые не появился. Лимбили тоже, наверное, уже мертв – или перетрусил и удрал.
Ночной ветер и бродячие собаки открыли ему, что мертвецы есть не только в городе, но и в форте, а тишина и Неохраняемые ворота означают, что живые разбежались в панике, забыв о своих обязанностях. Но ведь должны быть и другие заключенные. Они все не могли умереть! Или же испуганные солдаты освободили их перед бегством, надеясь, что Лимбили с нубийцем выпустят и его? Эта мысль почему-то казалась более неприятной, чем та, что они все умерли, и Рори не хотел в это верить. Однако по его спине пробежала холодная дрожь, и он понял, что в первый раз за много лет испытывает страх – леденящий, ужасающий страх. Ухватясь за прутья решетки, он громко крикнул.
Голос его жутко раскатился по двору, заставив притихнуть грызущихся собак. Но никто не отозвался, и что-то в отзвуках его голоса сильнее, чем наступившая тишина, говорило о безлюдье, подтверждало первую догадку, что в форте никого нет. Кроме бродячих собак, мертвецов – и Эмори Фроста, работорговца, паршивой овцы, проходимца, который скоро умрет, если не от холеры, то более мучительной смертью от голода и жажды, потому что заперт в одиночестве, и в душной, тесной камере нет ни пищи, ни воды. И нет никого в живых, чтобы принести ему то или другое.
