Текст книги "Катализатор (СИ)"

Автор книги: Мария Демидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

– Когда мне было лет десять, мама хотела завести собаку. У нас в семье не всё ладилось, и она, наверное, надеялась как-то отвлечь нас с сестрой от того, что там у них с папой происходит. Я сказала: «Нет. Если в нашем доме появится собака, из него исчезну я». А мама уже кого-то присмотрела в приюте. Говорила, что это самая замечательная собака из всех существующих в мире собак, и что как только я с ней познакомлюсь, сразу передумаю. Я сказала: «Тем более». Тогда мама стала рассказывать мне всякие трогательные истории о том, какой собака замечательный друг. Знаешь, все эти «хозяин умер в далёком краю, а преданный пёс всю оставшуюся жизнь ждал его на вокзале и встречал каждый поезд…» Она рассказывает, а меня ужас пробирает до костей. Мне до сих пор представить страшно, что какое-нибудь живое существо будет так ко мне привязано, что после моей смерти у него тоже жизнь закончится. В общем, собаку мы так и не завели, хотя Лиза, моя сестра, до сих пор на меня за это обижается. А я подкармливаю дворовых кошек. Они меня любят, ждут, узнают мои шаги, и всё такое… Но, если что, вполне обойдутся и без меня. И мне это нравится. С людьми то же самое. Это, наверное, побочный эффект эмпатии. Я знаю, как бывает больно, и не хочу, чтобы это было из-за меня.

– Как будто это твой выбор… – невесело усмехнулся Крис.

– В общем, я предпочитаю не заводить близких знакомств, – резюмировала Мышь. – Проблема в том, что мне нравится общаться с людьми. Но это, в принципе, тоже решаемо. Если с наукой что-то не сложится, есть куча подходящих профессий – проводники, экскурсоводы, официанты… Каждый раз новые люди, никаких близких контактов. А если люди те же, то я каждый раз новая. Принадлежу только самой себе, не несу ответственности за чужую боль и не боюсь всяких несчастных случаев, неизлечимых болезней и других опасностей, на которые не могу повлиять. Если уж что-то случится, то только со мной, а не с кучей привязанных ко мне людей.

Крис задумался. Он прекрасно понимал Мышь и, если предположить, что ей действительно удаётся претворять в жизнь эту философию, даже немного завидовал. С другой стороны… Возможно, он сейчас жив только потому, что кому-то было очень больно.

– Ты думаешь, это справедливо? Решать за людей.

Девушка неуверенно улыбнулась.

– Но они же ничего не лишаются.

– Кроме тебя, – напомнил Крис, допивая остывший кофе.

– Невелика потеря.

Он с сомнением хмыкнул:

– Откуда ты знаешь? Может быть, кому-нибудь именно тебя не хватает для счастья? Вот живёт где-то грустный и одинокий человек. Во всех отношениях замечательный, умный, добрый, достойный всяческих благ. Но жизнь у него пока безрадостная и унылая: одна серая бытовуха. И вот Мироздание решило, что надо этому человеку помочь, и послало ему тебя. Такую яркую, весёлую и разноцветную. И всё у вас должно было быть хорошо – любовь, всякие радости и приключения… Счастье, в общем, и полная идиллия. А ты раз – и мимо. Чтобы не привязывался. И вот он увидел мельком, краем глаза, этот цвет, которого в его жизни больше никогда не будет. И даже понять ничего не успел, как цвет махнул хвостом и исчез. – От сочувствия к гипотетическому человеку Крис сделался серьёзен и мрачен, лоб пересекла драматичная складка. – И жизнь человека отныне и навсегда сера и пуста. Он просит у Мироздания помощи, а Мироздание только молчит удивлённо и сочувственно: оно же так старалось, оно же послало человеку спасение! Но спасение отвернулось и решило никого не спасать. Пусть лучше человек всю жизнь мучается и никогда не узнает счастья, чем рискует когда-нибудь это счастье потерять. А глупый человек не ценит этой заботы. И всё рыдает ночами о бессмысленности своей жизни, всё зовёт: «О Мышь, приди!» Но Мышь не придёт. Никогда…

Он ещё продолжал говорить: негромко, прочувствованно, с надрывом, но собеседница уже не слушала.

– Всё, всё, хватит! – она одновременно хохотала и плакала, растроганная трагической импровизацией. – Прекрати немедленно, фигов манипулятор!

Крис послушно замолчал и довольно улыбнулся.

– Вот видишь. А ты говоришь – ничего не лишаются…

Смех Мыши вдруг прервался. Она обернулась и напряжённо замерла, глядя на мужчину, только что вошедшего в «Тихую гавань». Посетитель решительно прошагал к стойке и, казалось, собирался грохнуть по ней огромным кулаком, но под ласковым взглядом Ланы сдержался и просто попросил пива – куда более спокойно, чем можно было ожидать. Тихих слов хозяйки кафе Крис не разобрал. Только увидел, как она, прежде чем достать высокий пивной бокал, положила перед посетителем ярко-жёлтую конфету из узкой стеклянной банки. Поступок казался нелепым, но мужчина вдруг неловко, будто вопреки собственным ожиданиям, улыбнулся, развернул фантик и закинул конфету за щёку.

Мышь снова повернулась к собеседнику. Плечи её расслабились, руки, скомкавшие было салфетку, разжались, хотя взгляд остался тревожным.

– Это кто? – негромко спросил Крис, кивая в сторону нового посетителя.

– Понятия не имею. Просто очень агрессивный и взвинченный человек. Сейчас таких много.

Она поёжилась.

– Хорошо, что здесь эти эмоции долго не живут. Отличное убежище. – Мышь помолчала и вдруг спросила: – Ты знаешь про «Грань возможного»?

– Кто ж про неё не знает… – поморщился Крис.

– Слышал вчера новости? Про финал.

Он покачал головой.

– Не успел ещё. А что там?

– Они объявили Роковой поединок. Между финалистами. По тем же правилам, что полуфинальные сражения: любые приёмы, любое оружие. На старой столичной арене, как в довоенные времена. С трансляцией в прямом эфире.

Крис ошарашено моргнул, но быстро взял себя в руки.

– Бред. Это просто идиотский пиар-ход. Вот увидишь: скоро народ возмутится, и этот Иномирец скажет, что просто неудачно пошутил. Или его посадят за нарушение Закона о неумножении агрессии. Давно пора уже…

– Я тоже думала, что все возмутятся, – вздохнула Мышь. – А на самом деле сейчас весь город бурлит азартом, предвкушением и любопытством. Все уже готовятся болеть за «своего» финалиста. Я как-то давно с папой была на футбольном матче в Миронеже. Вот там был похожий эмоциональный фон, жёсткое деление на своих и чужих, где свои – герои, а чужих нужно порвать на части. Только сейчас ещё сильнее. Как будто игра стала реальностью, и после финала ничего не закончится. Это давно уже висит в воздухе. Что-то неконтролируемое, нечеловеческое. И я боюсь, что ничего не отменят, и что люди действительно готовы на это смотреть. Понимаешь, тысячи людей хотят в прямом эфире увидеть, как один человек убивает другого!

Её голос вдруг задрожал, сорвался, на глазах выступили слёзы, и Мышь отвернулась к окну, будто так можно было спрятать их от собеседника. Крис обеими руками коснулся её ладоней – осторожно, стараясь не задеть ожоги. Закрыл глаза, потянулся к полю, слабому, но невероятно восприимчивому. Мышь говорила, и отголоски впитанных за день чужих эмоций накрывали её мутными волнами, которые, не находя выхода, бурлили, шипели и пенились, выводя эмпата из равновесия. Крис легко сжал бледные пальцы, позволяя нервным колебаниям чужого поля передаться его собственному. Выражение «разделить эмоции» больше не было абстракцией. Раздирающие Мышь чужие страхи, ярость, болезненное любопытство хлынули от поля к полю, будоража кровь, заставляя учащённо биться сердце, туманя мысли. Неужели город действительно так лихорадит?

О том, что эмоции можно улавливать и передавать через поле, Крис узнал на собственном опыте раньше, чем прочитал в учебнике о психоэнергетической взаимосвязи. И гораздо раньше, чем хотел бы. А вот о том, что на чужое эмоциональное состояние можно влиять, догадался значительно позднее. Такие манипуляции отнимали много сил, так что целебными прикосновениями Крис не разбрасывался. Но Мышь выглядела слишком несчастной.

Сохранять связь с взбудораженным эмпатическим полем было сложно, но сенсорик терпел и ждал, когда утихнет буря. Наконец девушка отняла руки.

– Спасибо, что выслушал. – Она промокнула уголки глаз бумажной салфеткой. – Похоже, не только тебе сегодня был нужен одноразовый собеседник.

– Услуга за услугу, – улыбнулся Крис. – Всё честно. Обращайся, если что.

Девушка покачала головой.

– Нет, так не получится. Тогда мы будем уже не одноразовыми собеседниками, а знакомыми. Так что давай сделаем это нашим последним разговором. А потом мне снова будет наплевать на твои эмоции, а ты меня даже узнавать перестанешь.

– А если не перестану? У меня хорошая память.

– Ты не представляешь, как быстро я стираюсь из любой памяти. Это что-то вроде врождённого дара.

– Как твои перевоплощения? Или это просто грим?

– Нет, не просто, – признала девушка. – Немного косметики, немного полевых ухищрений, много фантазии. Меня мамина сестра научила, давно ещё.

– Она тоже так прячется от людей? – усмехнулся Крис.

– Нет. – Мышь вдруг опустила глаза, потом быстро глянула за окно, перевела взгляд на собственные пальцы. – Наверное, нет.

Крис посерьёзнел. Неожиданная догадка была бредовой, но что вокруг в последнее время таковым не было?

– А скажи-ка, Мышь, давно ли ты видела свою тётушку? И не жаждет ли с ней познакомиться полиция?

Девушка посмотрела на него с неприкрытым раздражением.

– Давно не видела. Мы не настолько близки, чтобы собираться каждый вечер за семейным столом. А ты что, следователь?

– Нет. – Крис примирительно улыбнулся. – Я же говорил: меня считают сообщником.

– Извини. – Мышь потупилась, провела тонким пальцем по краю столешницы. – Просто достали уже, правда. Как будто мы за ней следим. Я, кстати, по закону вообще не обязана её выдавать, даже если она объявится. Тем более что нам так и не объяснили толком, почему её ищут. Отговариваются служебной тайной, а мы должны просто верить на слово…

– На слово – не должны, – согласился Крис. – Можно тебя кое о чём попросить?

Расценив молчание как согласие, он продолжил:

– Если тётушка вдруг объявится, позвони мне. Я сейчас очень серьёзно, если что. И это не для полиции, честно. Она затеяла кое-что действительно опасное, и я хочу понять, знает ли она, что делает. Мне просто надо с ней поговорить. Это очень важно.

Мышь покачала головой.

– Мы же договорились: больше никаких разговоров.

– Хорошо, – сдался Крис. – Тогда просто маякни. Давай я настрою какой-нибудь передатчик, ты его активируешь, если Беатрикс окажется рядом, и я сразу приеду. И никаких разговоров с тобой лично. Надо только найти основу для маячка.

Он огляделся в поисках подходящего предмета и впервые пожалел, что не носит с собой, подобно большинству магов, связку амулетов на все случаи жизни. Мышь сняла с пальца тонкое серебряное кольцо с одиноким голубым камнем. Заметив сомнение во взгляде собеседника, девушка хихикнула.

– Не бойся, мама запрещает мне делать парням предложение при второй встрече.

Крис усмехнулся. Взял кольцо, спрятал между ладонями.

– Спасибо, успокоила. А то у меня, знаешь ли, был неприятный опыт принятия колец от членов вашего семейства. Не хотелось бы повторять.

Вернув готовый маячок на палец, Мышь поднялась с места.

– Я пойду. А то для случайных собеседников мы треплемся слишком долго. Прощай.

И она быстро направилась к выходу.

– Эй, Мышь! – спохватился Крис. – Зовут-то тебя как?

– А какая разница?

Она подмигнула и выскочила на улицу.

Часть 6. Шахматы

Вот что значит «собирать стадионы»…

Нет, если быть абсолютно честным, до настоящих стадионов Виктор ещё не дорос, хотя и надеялся исправить это недоразумение уже через пару недель. А пока ему вполне хватало Большого концертного зала Миронежа, где создатели, участники и поклонники (разумеется, лишь самые состоятельные из них) отмечали окончание съёмок грандиозного шоу, какого ещё не видело Содружество. По крайней мере, именно так охарактеризовали «Грань возможного» ведущие торжества. Впереди остался только финал, который, как Виктор объявил ещё летом, будет транслироваться в прямом эфире.

Последние полуфинальные битвы смотрели здесь же, на большом экране. Пока тысячи зрителей болели за своих кумиров перед телевизорами, несколько сотен избранных кричали, аплодировали, замирали, затаив дыхание, под высокими сводами просторного концертного зала. А после смогли вживую увидеть финалистов.

На эту парочку действительно стоило посмотреть. Со стороны магов в финал вышел мощный детина с длинной затейливой серьгой в левом ухе и плотным ковром татуировок на теле. Когда он колдовал, казалось, что змеи, лианы и цепи, покрывающие его руки, приобретают объём и начинают двигаться сами собой. Честь людей выпало защищать высокой стройной циркачке, с первого появления в проекте покорившей зрителей виртуозным метанием ножей и феноменальной способностью уходить от заклятий, отражая их простейшими амулетами.

Праздник удался на славу.

Если бы не одно «но»…

– Ты что, спятил?!

Ванда набросилась на Виктора, как только он скрылся от публики за кулисами.

– Нет, ты правда считаешь, что можно вот так вот просто объявить Роковой поединок и спокойно пойти спать?!

В этот момент Виктор понял, что сделал что-то не так. И что неспроста после его тщательно подготовленной финальной речи зал сначала замер в нерешительности и лишь через несколько секунд разразился бурной, но не слишком единодушной реакцией.

– Я не иду спать, – отмахнулся Виктор, торопясь покинуть концертный зал, только что бывший местом его триумфа, но теперь вдруг показавшийся неуютно людным. – Я иду на студию. У меня сегодня ещё встреча.

– Надеюсь, с адвокатом? – крикнула вслед генеральный продюсер «Грани возможного». – Он нам всем скоро понадобится, придурок!

Виктор почти бегом проскочил мимо десятка коллег, не менее взволнованных и озадаченных, чем Ванда. Останавливаться было нельзя. Тем более нельзя было отвечать на вопросы, пока он сам не выяснит, что натворил.

После душного зала вечерний сентябрьский воздух показался ледяным. Виктор закашлялся, только теперь поняв, что второпях оставил где-то шарф. Не беда. Он, в конце концов, не диктор и не оперная дива. Переживёт как-нибудь. Подняв воротник пальто, журналист быстро пересёк улицу и почти бросился под колёса проезжавшему мимо такси. Уже через пять минут он поднимался на второй этаж телестудии по вечно тёмной лестнице. Здесь, на площадке, сотрудники редакции регулярно курили, обмениваясь свежими сплетнями, и, очевидно, создавали при этом такие завихрения энергии, что ни одна лампочка не выдерживала дольше двух недель.

Пропуск для Барри Виктор заказал заранее и предусмотрительно предупредил вахтёра о том, что посетитель может явиться раньше, чем пригласивший его журналист. Предосторожность оказалась нелишней. К моменту появления Виктора Баррет уже около часа ждал его в пустой корреспондентской. Отлично. Значит, не придётся тратить время на интернет-сёрфинг.

– Что тебе говорит словосочетание «роковой поединок»? – забыв поздороваться, спросил Виктор, прежде чем рухнуть в кресло за своим рабочим столом.

Барри удивился, но всё же ответил сразу:

– Были такие сражения в древности. Ещё до того, как Белоомут запечатали. Два человека сражались насмерть. Буквально. На глазах у зрителей. Иногда так межгосударственные споры решали, но это совсем уж давно. Потом какое-то время было такое… развлечение, – Баррет поморщился, всем своим видом выражая отношение к такого рода забавам. – Арена, которая в Белоомуте, часто как раз для таких поединков служила. А почему ты вдруг этим заинтересовался?

– Гладиаторские бои… – пробормотал Виктор вместо ответа.

– Что?

– Гладиаторские бои. Неважно. Какой же я идиот!

Он оттолкнулся ногами от пола и прямо на кресле подъехал к соседнему столу. Дёрнул верхний ящик, заглянул в него разочарованно, открыл второй, но искомое обнаружил лишь в самом нижнем. У Пита всегда была какая-нибудь заначка для успокоения нервов. Вот и сейчас в ящике под несколькими старыми газетами лежала непочатая бутылка бренди. Достаточно приличного, к слову.

«Извини, приятель, – подумал Виктор, выкручивая пробку. – Я возмещу».

Нужно было учить матчасть. Когда-нибудь в мемуарах он напишет поучение для потомков: готовя торжественную речь в чужом мире, убедись, что громкая формулировка не является каким-нибудь местным термином. А то рискуешь угодить в неприятности.

Не став искать бокалы или другую подходящую посуду, журналист глотнул бренди прямо из горла и протянул бутылку Баррету. Тот отрицательно качнул головой.

– Да что случилось-то?

– Неважно, – повторил Виктор и отставил «успокоительное» в сторону. – Из новостей узнаешь. Зачем ты хотел встретиться?

Баррет приехал в Миронеж рано утром с одной-единственной целью – получить новые материалы для своего исследования. После появления Виктора в Зимогорье учёный возобновил работу над диссертацией, несмотря на то, что о публикации этого научного труда по-прежнему не могло быть и речи. Увлечённый исследователь старался об этом не думать, утешая себя тем, что работает на благо грядущих поколений, которым не будет дела до истории конкретного учёного и конкретного межпространственного путешественника.

Весь день Барри провёл в научной библиотеке Центрального университета Миронежа, а вечером явился к главному объекту своего исследования с контрольным опросом. С момента появления Виктора в Зимогорье прошло полгода, и нужно было кое-что проверить.

– Расскажи о своей прошлой жизни, – попросил Баррет. – О твоём мире.

Виктор удивлённо нахмурился.

– Я же тебе уже всё рассказывал, чуть ли не в первый день как сюда попал. Ты что, записи потерял? – спросил он с издёвкой.

Барри покачал головой.

– Не потерял. Даже с собой привёз. Но это формальная часть исследования: хочу проверить, как пребывание в чужом мире влияет на память, – пояснил он.

Виктор кивнул без особого энтузиазма и начал рассказывать:

– Мой мир… – он запнулся и странно усмехнулся. – На самом деле он давно уже не мой, но какая разница? Тот мир очень похож на этот, но в нём нет магии…

Глоток крепкого алкоголя на пустой желудок и без закуски развязал журналисту язык. Виктор рассказывал о покинутом мире подробно и обстоятельно: говорил о государственном делении, о политическом устройстве, о военных конфликтах, о родной стране – великой, уникальной, удивительной и немного странной, как, впрочем, любая страна, если посмотреть на неё повнимательнее…

Рассказ ничуть не противоречил заметкам, которые Барри делал полгода назад, но по мере приближения к жизни самого Виктора парадоксальным образом терял краски и становился менее подробным. О родном городе журналист говорил мало, а название газеты, в которой работал, и вовсе не смог вспомнить.

– «Наш край»… – Виктор помотал головой, споря с самим собой. – «Наш регион»… Нет, как-то по-другому…

Он был озадачен куда больше Баррета, торопливо строчившего в своём толстом потрёпанном блокноте.

– А семья? – спросил учёный, не отрывая взгляда от строчек. – Расскажи мне о своей семье.

– У меня нет семьи, – неуверенно произнёс Виктор. И, чуть помолчав, спросил совсем уж глухо: – У меня была семья?

Барри поднял глаза. Журналист смотрел на него с непередаваемой смесью страха и надежды во взгляде. Учёный не сразу решился ответить.

– Да. У тебя была семья.

Виктор помолчал. Потянулся за бутылкой, щедро отхлебнул бренди, поморщился. И только потом потребовал:

– А теперь ты расскажи мне о моей семье.

* * *

Виктор не спал. Невозможно всерьёз назвать сном эту мешанину из навязчивых мыслей, смутных видений и обрывков отредактированной памяти. Рассказ Барри скальпелем пропорол невидимую пелену, скрывавшую от Виктора прошлое. Так рвётся полупрозрачная плёнка под толстой кожурой граната, открывая скопление кроваво-алых зёрен. Он, оказывается, успел забыть их вкус…

Виктор вспомнил какие-то выборы. Кого и куда избирали – неважно. Главное – шумный день в редакции, а потом не менее суматошная ночь. Постоянные сводки избиркома под коньяк, конфеты и сплетни. Про «нашего», которого продвигали всеми правдами и неправдами. Про соперников, которых аккуратно, но методично «топили» весь последний год… И наш-то, конечно, тот ещё упырь, но те-то – вурдалаки похуже, честное пионерское! Вадик так и сказал: «Честное пионерское!» Ударил себя кулаком в грудь и запил восклицание буржуйским коньяком, привезённым месяц назад с загнивающего Запада…

Виктор заворочался, перевернул горячую подушку, уткнулся щекой в приятную прохладу.

Он вспомнил своё первое настоящее свидание. Эффектный, хоть и неуместный в пиццерии «взрослый» костюм, который Виктор (тогда ещё Витя, Витёк, Витус) совершенно не умел носить. Конец мая. Измученные жарой цветы в потных руках. Он так и не рискнул раздеться до рубашки, застеснявшись взмокшей под плотным пиджаком спины. Лицо девушки стёрлось. Вспоминались только вульгарный макияж, пытающийся скрыть неловкую неопытность, да смелый вырез платья. Виктору было шестнадцать. Его всё устраивало.

Журналист встал, дошёл до кухни, глотнул ледяной воды и вернулся в постель.

Он попытался восстановить в памяти образ матери.

Нежные руки, всегда готовые обнять и защитить. Светящиеся любовью глаза… Нет, не то. Шаблон, подкинутый воображением.

Усталое, будто слегка помятое и выцветшее лицо. Сутулая спина, согнувшаяся под бременем забот… Нет, снова чужое, прилетевшее невесть откуда.

Где-то там, за клочковато-серой пеленой, скрывалось его настоящее прошлое. Так близко, а всё равно не достать, не вернуть.

Виктор дотянулся до телефона. Не вставая, набрал номер Баррета.

– А меня из того мира тоже стёрли? – спросил без приветствия.

– Что?

Три часа ночи – не лучшее время для серьёзных вопросов.

– Вот ты говоришь, что у меня была мама, – мрачно объяснил Виктор. – Меня из её памяти удалили? Или она живёт там одна и до сих пор не знает, куда пропал её сын?

В голове всё ещё шумел алкоголь. К горлу подкатывал пьяный бабский всхлип.

– Не знаю. – Голос Барри звучал растерянно и виновато, будто учёный был лично причастен к тому, что его друг остался без прошлого. – Я правда не знаю.

* * *

Виктор выждал несколько дней, наблюдая за эффектом от своей невольной выходки. Новость прочно обосновалась в топах и на первых полосах. Телефон Иномирца разрывался от звонков, электронная почта захлёбывалась вопросами. Виктор отмалчивался. Он хотел убедиться, что продажи билетов на финал «Грани возможного» остановятся, а потом во всеуслышание объявить, что громкое заявление было шуткой. Провокацией. Социальным экспериментом. Он будет выглядеть глупо, но это лучше, чем угробить собственное детище. В конце концов, кроме этого проекта у него здесь ничего нет.

Пара десятков человек сдали билеты сразу после объявления правил финала. Ещё столько же – в следующие два дня. Но этого никто не заметил, потому что продажи резко скакнули вверх. Через трое суток после скандальной речи почти все трибуны были забиты. Ни о каких признаниях больше не могло быть и речи. Коллеги, поначалу шокированные смелостью Виктора, теперь смотрели на него с возросшим уважением. Даже Совет Содружества, который, как опасался журналист, мог сказать своё веское слово, молчал. Приближались выборы, и политики боялись резких движений с непредсказуемым эффектом, поэтому предпочитали просто держаться подальше. Ситуация, похоже, устраивала всех. Кроме финалистов.

Первой сдалась циркачка.

– У меня семья, – просто сказала она за неделю до решающей даты. – А вы ненормальный.

Да, конечно. Он ненормальный. У неё семья. А у него нет. И как будто никогда не было…

Узнав о самоотводе соперницы, маг-здоровяк с облегчением последовал её примеру. Виктор остался без главных героев многообещающего действа. Информация тут же просочилась в прессу. Шоу рушилось. Объявление о том, что в связи с отказом финалистов от участия в решающем поединке любой может попытать счастья и претендовать на свой звёздный час в прямом эфире, не дало никакого эффекта. За два дня до заявленной даты ни одного желающего так и не нашлось.

Виктор заперся в квартире и отключил телефон, предупредив Ванду, что ему нужно всё обдумать. Отменять шоу было самоубийством: как с репутационной, так и с финансовой точки зрения. Неустойка, которую запросил Рамух Шу за срыв прибыльного мероприятия, была астрономической. Такого не потянуть ни самому Виктору, ни всему телеканалу. Да и гордость не позволяла ни сдаться, ни упрашивать финалистов вернуться хотя бы на условиях обычного, не смертельного поединка.

Гордость. Имя. Амбициозный телевизионный проект. Вот всё, с чем он остался в этом на первый взгляд таком дружелюбном мире. Лишённый прошлого, он закрутился в сиюминутном, растворился в работе, стал функцией. Приложением к собственному проекту. И если проект лопнет, так и не достигнув кульминации, с чем останется его создатель?

Виктор сидел на краю ванной и мрачно смотрел в зеркало. Потом перевёл взгляд на узкую стеклянную полку. Отлично, мыло в наличии. Осталось обзавестись верёвкой.

Невесело усмехнувшись, он, сам не понимая зачем, набрал номер «Тихой гавани». Долго слушал длинные гудки и уже собирался дать отбой, когда Светлана взяла трубку.

Он рассказал ей всё. О том, как попал в Зимогорье, как осваивался в новом мире, как добился успеха, лишился прошлого и зашёл в тупик. Светлана слушала молча, не перебивая. Лишь иногда вставляла сочувственные междометия, давая понять, что связь не прервалась. Когда он замолчал, спросила:

– И что ты планируешь делать?

Он рассказал.

– Виктор… – Светлана грустно вздохнула. – Даже лишившись прошлого, ты всё ещё можешь решать, каким будет будущее. И не только твоё. Выбор есть всегда. Просто иногда, чтобы увидеть его и принять, нужно чуть больше смелости, чем нам бы хотелось.

Он не ответил. Она повесила трубку.

Светлана ошибалась. У него не было выбора.

На следующий день Виктор объявил о переносе даты шоу.

И о том, что лично вызывает на Роковой поединок любого мага Нового Содружества и, если угодно, всего мира.

* * *

– Даже не думай в это лезть! А ещё говорят, что это я непредсказуемый подросток с адреналиновым двигателем вместо мозга…

Крис, скрестив на груди руки, стоял у сестры за спиной и, несмотря на улыбку, выглядел весьма строго.

– Если бы ты заварил эту кашу, тоже полез бы, – спокойно заметила Тина, продолжая заплетать косу и поглядывая на брата в зеркало.

– А ты читала бы мне мораль, и всё было бы как-то привычнее. Но раз уж роль вершителя опасной фигни на этот раз отхватили без меня, приходится выбирать из оставшихся. И не то чтобы мне это нравилось… Кто из нас старше и умнее, в конце-то концов?

Тина обернулась и посмотрела на Криса уже впрямую.

– Этот Иномирец появился здесь из-за меня. Всё так вышло из-за того, что я использовала незаконный артефакт. Кто-то должен это исправить.

– И ты думаешь, его убийство что-то исправит?

– Это не убийство. Это дуэль.

Крис сжал губы.

– Ты меня пугаешь, сестрёнка. Серьёзно.

Она подошла ближе, улыбнулась и вдруг потрепала брата по волосам.

– Ладно. Я ещё ничего не решила. Пойдём, нас уже заждались.

– Только не пори горячку, ага? – Крис галантно распахнул дверь. – Уж поверь моему опыту: не стоит торопиться с глупостями – они никуда не убегут.

По лестнице брат и сестра спустились в мрачном молчании, но, войдя в гостиную, не сговариваясь, приняли как можно более беззаботный вид.

Во время обеда Анита сияла от радости. Наконец-то вся семья собралась за одним столом, и никто при этом не выглядел ни судьёй на ответственном заседании, ни приговорённым.

– Как в университете дела? – спросил вдруг Жак.

– Да нормально, – пожал плечами Крис. – Как обычно.

– А вот профессор Грэй так не считает, – заметил отец.

Улыбка Аниты тревожно застыла.

Крис поднял на отца любопытный взгляд.

– В смысле?

– Он мне звонил вчера. Спрашивал, всё ли у тебя в порядке. Говорит, ты как-то странно себя ведёшь, свернул свои опыты…

– Не свернул, – вставил Крис. – Просто отложил. И очень тщательно к ним готовлюсь. Очень, очень тщательно. – Он зловеще улыбнулся. – И что ты ему ответил?

– Я предположил, что ты переживаешь из-за взрыва в лаборатории. В конце концов, он же произошёл из-за твоего эксперимента?

– Класс! – Крис вскинул большой палец и удовлетворённо кивнул. – Будем придерживаться этой версии. При случае можешь добавить, что я очень подавлен и мучим чувством вины из-за того, что так сильно его подвёл, и всё такое… Вот и осторожничаю теперь. Да, и ещё я очень расстроен тем, что он мне больше не доверяет.

Ни расстроенным, ни тем более подавленным студент не выглядел, но Жак всё-таки уточнил:

– Не то чтобы я был против твоей осторожности, но что-то я в неё не очень верю. Что на самом деле с тобой творится?

– Да ничего особенного. – Крис потянулся, обеими руками ероша волосы на затылке. – Грэй не подпускает меня к самостоятельным опытам, лично всё контролирует. А я же не могу показать, что действительно делал, когда раздолбал лабораторию. Вот и жду, когда ему наскучит со мной возиться. Тем более я сейчас действительно немного застопорился. Прошлый опыт не удался, для новых нужны новые данные… Вот и развлекаюсь. И если Грэй даже до тебя докопался – значит, развлекаюсь не без пользы.

– Диверсия, значит? – усмехнулся Жак.

– Что-то вроде.

Отец помолчал, разделываясь с аппетитно зажаренным куском мяса.

– Завязывал бы ты с этим… – вдруг предложил он.

– С диверсиями?

– Да куда уж… – хохотнул Жак. – С опытами своими. Взрывы, аварии, повреждения поля… Гробишь себя почём зря. Зачем тебе это?

– Честно?

– Валяй.

– Я хочу изолировать поле. Точнее, для начала я хочу научиться изолировать поле. Безопасно, естественно. А там видно будет. Это по поводу того, зачем. С тем, чтобы завязать, – сложнее.

– Почему? – Жак отодвинул тарелку и с любопытством воззрился на сына. – В мире полно других тем для исследований. Менее опасных. И ты же стажируешься в музее? Разве это недостаточно интересно?

– Стажируюсь, да… Интересно…

Крис посерьёзнел, задумчиво смял салфетку, погонял получившийся шарик между пальцами, помолчал, как будто на что-то решаясь.

– Я тебе сейчас кое-что напомню. Ты, наверное, будешь злиться, ну да ладно. Не привыкать. – Он улыбнулся как-то нерешительно и продолжил: – Это было лет семь назад. Я, как всегда, валялся в больнице. Меня тогда сильно приложило, и вы с мамой долго сидели в палате и ждали, когда я очухаюсь. А мне очень не хотелось выслушивать нотации. Тем более что тогда я, для разнообразия, действительно был не виноват и на самом деле случайно налетел на военный снаряд. Так что я притворялся, что сплю, и слушал, как вы ссоритесь. Мама просила тебя уйти с работы. Или перейти в другой отдел. Говорила, что волноваться сразу за двоих слишком сложно.

Анита опустила глаза, сморгнула неожиданно подступившие слёзы.