Текст книги "Катализатор (СИ)"

Автор книги: Мария Демидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

«Тебя это не бесит?»

Бесит. Ещё как бесит.

– Тебе по этому поводу звонила Мэдж. – Джин с трудом сохраняла спокойствие, пытаясь замаскировать закипающую в горле злость иронией. – Интересовалась, как здоровье её миленького котика, и не сможет ли её сладенький зайчик, не соблаговолит ли её прелестненький птенчик…

– Ну Джин… – страдальчески протянул Эш.

– Короче, я посоветовала ей катиться ко всем чертям… чёртикам и чертятам, – жёстко добавила колдунья, не давая оружейнику вставить слова. – Пусть выкручиваются сами. Ты на больничном. И не пойдёшь ни в какой музей, пока твой лечащий врач – и в данном случае не я – не скажет, что это безопасно. У меня всё.

– Но это очень важно, и я не могу…

Раздражение прорвало плотину и горячей смолой хлынуло в солнечную белизну палаты.

– Так. Мистер Скай, ещё одно слово – и я как твоё доверенное лицо официально заявлю врачам, что ты невменяем. И буду достаточно убедительна, чтобы тебя продержали здесь ещё месяца два.

– Джин… – Он удивлённо смотрел в её пылающие глаза. – Почему ты злишься? Что не так?

Она застонала от досады.

– То же, что и всегда! Ты игнорируешь предостережения, бросаешься в любой конфликт, как какой-нибудь пуленепробиваемый супергерой, и я никак не могу на это повлиять! Я не могу постоянно ходить за тобой с бинтами, жгутами и амулетами! И только посмей сейчас сказать, что это не моя забота!

Она замолчала, переводя дыхание.

– Но это, кажется, всё ещё моя жизнь, – заметил Эш. – И я имею право ей распоряжаться…

– Нет! – Её сжатый кулак метнулся вверх, и коричневая полоска браслета оказалась на уровне лица пациента. – Это моя жизнь! И я не понимаю, какого чёрта ты так упорно пытаешься её угробить!

– Так-так-так… – Дверь открылась бесшумно, и момент появления врача они упустили. – Значит, ещё недавно рыдала тут под дверью, как безутешная вдовушка, а теперь шумит и кулаками размахивает… – Вернер недовольно покачал головой. – Джина, думаю, вам лучше нас пока оставить. Стресс – плохое лекарство…

Девушка виновато опустила голову. Выплеснувшись, нервная злость растаяла без следа, и Джин поднялась со стула – опустошённая, растерянная. Она собиралась уйти, но Эш едва ощутимым касанием удержал её за руку.

– Никакого стресса, доктор. Я нарушил режим, и врач делает мне выговор. Всё нормально. Просто я сложный пациент.

Вернер хмыкнул.

– Спасибо, что предупредили. В любом случае, Эш, я рад наконец-то познакомиться не только с вашим внутренним миром.

Он подошёл ближе, и Джин, обойдя кровать, устроилась на диване, чтобы не мешать.

– Ну, как самочувствие?

– Отлично, – заявил Эш с преувеличенной бодростью.

– Не верьте ему, – предостерегла Джин.

Вернер усмехнулся, приступая к осмотру.

– Сейчас разберёмся.

– Доктор, скажите ей, что со мной всё будет в порядке, и вы выпустите меня отсюда к Дню города. У меня есть кое-какие неотложные дела на работе.

– Доктор, скажите ему, что он идиот.

– Я не стал бы выражаться так резко, – невозмутимо заявил Вернер, занося в карту показания приборов. – С вами, безусловно, всё будет в порядке, Эш. При соблюдении определённого режима. Два пулевых ранения в грудь, повреждения лёгкого и нескольких крупных сосудов – это не шутки. Так что ещё недели две я вас отсюда точно никуда не выпущу. При наличии поля регенерация тканей и общая реабилитация проходят быстро, но я бы не советовал торопиться. Вот так больно?

Эш до белизны стиснул губы.

– Нет.

– Неправильный ответ, – подала голос Джин.

Вернер на её комментарий не отреагировал.

– Что ж, мистер Скай, либо вы действительно пытаетесь обмануть лечащего врача, что уже само по себе нехорошо, либо ваше состояние гораздо тяжелее, чем мы предполагали. Частичная анальгезия, возможно, нарушение функции нервных волокон… – он с демонстративной озабоченностью качал головой. – Очень тревожные симптомы и повод для серьёзного и долгого обследования. – Врач сделал небольшую паузу, испытующе глядя на пациента. – Выбирайте, Эш. Либо вы помогаете нам адекватно оценивать ваше состояние и динамику реабилитации, либо я становлюсь доктором-перестраховщиком и вообще ни одного вашего слова больше не принимаю на веру. Угадайте, в каком случае вас быстрее выпишут из стационара.

Оружейник засмеялся, но тут же задохнулся от боли.

– Вы очень убедительны, доктор, – признал он, восстановив дыхание. – Я согласен на первый вариант.

Из тишины, которая повисла в палате, когда из неё, завершив осмотр, вышел Вернер, могла бы получиться надёжная крепостная стена. Эш смотрел на Джину устало и мрачно. Ей снова было больно и страшно. Он снова был в этом виноват. Он снова не знал, что с этим делать. И сейчас впервые задумался о том, возможно ли сделать хоть что-то. Может быть, он изначально был прав?

– Эш, мне не нравится то, о чём ты думаешь.

Её взгляд проник в сознание отрезвляюще-холодной волной.

– А ты знаешь, о чём я думаю?

– Догадываюсь. Я слишком хорошо помню это выражение лица. Избавься от него, пожалуйста. Желательно насовсем.

Он улыбнулся. Получилось немного натянуто, но пока и так сойдёт. Джин удовлетворённо кивнула.

– Ты звонила родителям?

– Нет. Подумала, лучше ты сам.

– Спасибо.

Значит, призыв к откровенности ничуть не противоречит поддержанию его привычки скрывать свои проблемы от родных. В чём подвох, Джин?

Врач вернулся в палату, на этот раз предварительно постучав.

– Здесь к вам рвётся один очень настойчивый молодой человек, – уведомил он. – Говорит, что из полиции, официальными бумагами стращает. Пообщаетесь с ним? Или пусть ждёт, пока поправитесь?

– Ну зачем же? Пообщаюсь, конечно. На свою работу не пускают, так хоть чужой посодействую.

Вернер выглянул в коридор, сделал кому-то знак, и через несколько секунд в палате появился Гай. Вошёл и замер на полпути к постели больного.

– Что, я так плохо выгляжу? – усмехнулся Эш.

– На покойника года не тянешь, – покачал головой лейтенант, подходя ближе. – Я видал и похуже. Как себя чувствуешь, герой?

– Как дырявый чайник без ручки, – признался оружейник. – Но доктор говорит, что это нормально.

Вернер и не подумал выйти из палаты. Прислонился спиной к стене, наблюдая одновременно за пациентом и за показаниями приборов.

– Расскажешь, что произошло? – Полицейский облокотился на высокую металлическую спинку в изножье кровати. – В общих чертах, конечно, всё уже понятно, но нужна твоя версия. Для полной картины. Как ты вообще там оказался?

– Да просто мимо проходил. Шёл на работу, решил прогуляться. Услышал подозрительные разговоры…

– И не смог не встрять, – донеслось с дивана.

Эш обернулся к Джин. Та встретила его взгляд ироничной улыбкой.

– Разумеется, – кивнул оружейник и вновь обратился к полицейскому. – Когда понял, что происходит, стал вам звонить.

– Почему не дождался наряда? Зачем полез в драку?

– Я не лез в драку. Я пытался её предотвратить.

Эш закашлялся. Вернер нахмурился. Джин бесшумно пересекла палату, присела на стул у кровати. Тонкие пальцы уверенно легли на запястье пациента. Подскочивший было пульс пришёл в норму.

– Как мальчики, кстати? – спросил оружейник, когда приступ миновал.

– Какие, нахрен, мальчики, Эш?! – удивился Гай, демонстративно обводя взглядом палату, словно намекая на неуместность сочувствия к виновникам произошедшего.

– Ну а кто? – невесело усмехнулся пострадавший. – Ты их видел? Там младшим лет пятнадцать…

– Тринадцать, – вздохнул Гай. – Самому младшему.

– Ну так как? – повторил вопрос Эш. – Не зря я здесь валяюсь?

– Нормально мальчики. Никто не пострадал. В худшем случае – ссадины. Да и то, если честно, скорее всего, это наши ребята при задержании перестарались. Уронили пару мальчиков неаккуратно, локти-коленки поцарапали. В общем, все живы-здоровы. За твой счёт. Если бы ты не вмешался, чёрт его знает, чем бы всё закончилось. У них такие игрушки изъяли – мама не горюй! Теперь выясняем, где взяли…

– Видел я их игрушки. Впечатлился.

– Ты мне вот что скажи: того, кто в тебя стрелял, помнишь? Узнать сможешь?

Эш помрачнел.

– Смогу. И назвать смогу. Мы знакомы. Почти.

– То есть он не случайно в тебя палил? И не только из-за вмешательства в их междусобойчик?

– Нет. Не поэтому. Мы повздорили. Он просто нашёл повод. Отыграться.

Паузы в речи Эша стали длиннее, вдохи – чаще и тяжелее. Вернер тронул полицейского за плечо.

– Хватит на сегодня. Гай, давайте в следующий раз.

Лейтенант послушно отступил от кровати.

– Выздоравливай.

Оружейник кивнул.

– Джин? – Проводив Гая до двери, Вернер остановился и выжидательно взглянул на колдунью.

– Нет, – твёрдо заявил Эш прежде, чем девушка успела подняться. – Подожди.

Джин развела руками: сами видите – пациент просит.

Вернер сдался.

– Ну хорошо, оставайтесь. Только никаких ссор и долгих разговоров. Для первого дня достаточно впечатлений.

Уже приоткрыв дверь, врач обернулся.

– Джина, скажите… Такого эффекта можно добиться с другими пациентами? И с другими донорами.

Она покачала головой.

– Нет. Только со мной и только с одним пациентом. И не в первый год.

– Я так и думал, – вздохнул Вернер. – Очень жаль. Отдыхайте, Эш. До завтра.

Несколько минут оружейник молчал – не то выравнивая дыхание, не то подбирая слова.

– Извини, что накричала. – Джин отрегулировала положение кровати, помогая пациенту устроиться поудобнее. – Просто ты меня очень сильно напугал. Сильнее, чем у Порога.

– Я не специально, – прошептал Эш.

– Я знаю.

– У меня не получается по-другому.

– Я знаю. Всё нормально. И врач велел тебе отдыхать, помнишь? Не трать силы и дыхание на такую ерунду. Если захочешь, потом это обсудим.

Её вечно беспокойные пальцы сминали и расправляли край лёгкого одеяла.

– Я не смогу измениться. Даже ради тебя. Прости. Мне было бы проще разорвать связку. Если это действительно так тяжело…

Колдунья фыркнула.

– Это просто последствия гипоксии. От недостатка кислорода ты плохо соображаешь. Так что дыши глубже и завязывай с этим дурацким драматизмом.

«Но как же тебе, должно быть, паршиво, если эта тема перестала быть запретной…»

Джин придвинула стул ближе к кровати, опустила голову на подушку.

– Всё хорошо, Эш. Честное слово. Тебе не нужно меняться. Ради меня – тем более. Тебе просто нужно выздороветь. А мне – выспаться и перестать истерить без повода. Так что выкинь всё это из головы, ладно? Просто дыши ровно и постарайся уснуть.

Она опустила невесомую ладонь ему на грудь – туда, где под аккуратной повязкой скрывались многочисленные швы.

– Больно?

Эш промолчал.

– Сейчас пройдёт, – пообещала Джин, закрывая глаза.

По руке потекла тяжесть. Разлилась в груди. Чтобы унять чужую боль, её нужно почувствовать. Иначе не получается.

Провалившись в ватную дрёму, колдунья не заметила, как Эш осторожно убрал её руку.

* * *

Говоря о том, что в Зимогорье его ждёт спокойная бумажная работа, Эштон даже не предполагал, насколько окажется прав. Дарен Тиг был рад его приезду, но подпускать новичка к опасным фондам не спешил. Историк изучал состав музейной коллекции по инвентарным книгам, осваивал правила учёта музейных предметов, скрупулёзно проверял соответствие электронных баз данных толстенным пыльным гроссбухам, к которым старый профессор питал особую слабость, сидел на бессмысленных совещаниях, которые Тиг, напротив, терпеть не мог.

Хранитель фонда ждал от предполагаемого преемника инициативы. Хоть какой-нибудь. Он вспоминал себя, неопытным двадцатилетним юнцом пришедшего в музей и тут же поставившего на уши весь крохотный на тот момент военноисторический отдел. Молодой специалист горел на работе. Он добывал экспонаты, он требовал доступа к редкому фонду, он выбивал разрешения на беспрецедентные исследования… А ведь тогда это было гораздо сложнее, чем после нынешних послаблений!

Эштону достаточно было попросить. Но он молчал, угрюмо и безразлично перебирая бумаги. Тиг не узнавал некогда увлечённого, энергичного, сильного учёного, способного не спать ночами ради демонстрации очередного эксперимента. Старый профессор хорошо разбирался в людях. Опыт, должность и статус обязывали. Как он мог так ошибиться? Ответ казался Тигу очевидным: никак.

Надломленный, выгоревший, Эштон Скай не был уничтожен. Гордый и независимый, он нуждался в помощи, но скорее умер бы, чем признал это. Что ж, если у кого-то земля ушла из-под ног, нужно найти для него новую опору. Даже если этот кто-то делает вид, что в ней не нуждается. Главное – не опоздать.

Похоже, кое-кому всё-таки придётся объясниться…

* * *

В двадцать восемь лет неожиданно ощутить, что ты не только не всесилен, но попросту беспомощен, – то ещё открытие! Мысль, что даже сам факт твоего существования теперь – исключительно чужая заслуга, – достойное к нему дополнение. Вишенка на торте. Чёрт бы её побрал.

Эштон Скай не привык быть слабым. И не хотел привыкать. Каким угодно – раздражающим или пугающим, нелепым или усталым, пусть бы даже мёртвым. Но не слабым.

Он привык отдавать. Силу, знания, поддержку, защиту. Каким бы зловещим ореолом ни окружал его университетский фольклор, многие в Лейске имели возможность убедиться: Эштон Скай – из тех, кто никогда не отказывает в помощи, готов взвалить на себя чужую ответственность, ввязаться в решение чужих проблем и, что куда важнее, действительно их решить.

Брать Эштон не умел.

Бездне, поселившейся под рёбрами, было плевать.

Поняв, что избавиться от этой вечно голодной сущности не получится, он пытался её игнорировать. Побег в чужой город, новая жизнь, новая работа, не требующая активного применения поля, не напоминающая о потерянном. Нужно просто привыкнуть. Отдохнуть, отдышаться, прийти в себя. И тогда снова появится жажда деятельности, и можно будет вернуться к исследованиям, оправдав наконец доверие, которое оказал ему старый Тиг…

Время обволакивало, шуршало осенними листьями, скрипело песком на зубах. Просачивалось сквозь пальцы. Холодной водой. Горячей кровью, толчками бьющей из разорванной артерии. Чувство стыда искривлённым клинком застряло в груди. Боль мешала действовать, но от бездействия становилась только сильнее.

Приходя с работы, Эштон сразу валился спать. Стараясь не думать о замкнутом круге, норовящем сжать горло. Уповая на новый день, который должен ведь хоть что-нибудь изменить.

О том, кто виноват в произошедшем, он тоже старался не думать. Получалось не всегда, и Эштон цепенел от замогильного холода, лишь немыслимым усилием воли удерживаясь на тонкой грани безумия.

А ещё он чувствовал Джин. Чувствовал, когда она колдовала, и знал, как тяжело ей это даётся. Она очень старалась и ловко компенсировала недостаток энергии чёткостью и экономичностью приёмов. И всё-таки полноценной силы это не заменяло. Эштон гордился тем, что смог натолкнуть её на верный путь. Из девочки мог получиться потрясающий врач! Но она растрачивала свой дар на него, и, разделённая на двоих, эта огромная мощь почти ничего не стоила.

– Ну что значит «ничего»? – Джин улыбалась легко и искренне. – Ты только представь: эта сила удерживает жизнь! Это разве «ничего»? Подожди, не делай такое лицо! Абстрагируйся от того, что это твоя жизнь. Посмотри со стороны. Это же здорово! Это значит, что я могу делать то, что могу, и ещё благодаря мне ты можешь делать то, что можешь. И это уже вдвое больше. И тогда у всей этой громады появляется смысл, понимаешь?

Он понимал. Не понимал только, как ей хватает терпения повторять это в десятый, или двадцатый, или сотый раз.

– Вместо одной полноценной активной силы – две жизни практически совсем без сил. Ты столько могла бы сделать без меня!

– Разрушить полгорода из-за плохого настроения, например, – кивнула она. – Я могла бы, не сомневайся. Ты просто плохо меня знаешь. Эта связка – благо, Эш. Не только для тебя.

В её словах искренность мешалась с желанием его утешить. Определить пропорции было трудно.

– Тебе нужно стать психологом.

– Не всё сразу.

Он улыбался.

Бездна скалилась.

Она знала, что это ненадолго.

Здесь и сейчас, в уютном зале маленького кафе, жизнь была вполне сносной. Эштон знал, что она будет такой ещё минут пять. Пока не закончится разговор. Они с Джин виделись пару раз в неделю. Она готовилась к поступлению, осваивалась в городе, вольнослушателем ходила на лекции, пропадала в библиотеке и на встречах настаивала лишь для того, чтобы проверить работу амулетов.

– Слушай, ну что ты зациклился на этом поле? – Джин отставила чашку, сцепила пальцы в замок. – Миллионы людей живут вообще без него. Тебе же не приходило в голову, что все они никчёмные, ничего не способные сделать для мира существа? И разве всё, что ты делал раньше, было связано с полем? Твои исследования, твоя работа? Эш, ты же учёный, коллекционер, преподаватель… Тебя позвали в один из лучших музеев страны. Ну не из-за поля же! Тебе просто нужно найти новую сферу для исследований. Или немного иначе подойти к старой.

– Я не могу.

Бездна зевнула, вымораживая грудную клетку.

До «я не смогу» он ещё не дошёл, но и «не могу» было вполне достаточно.

«Не можешь – значит, недостаточно хочешь!»

Нет, это уже не Джин. Это воспоминание ударяет кровью в висок. Это он сам.

Перед преподавателем Лейского университета – студент четвёртого курса. Дрожит от волнения, шалеет от собственной смелости.

– Помогите мне.

О, это была дерзкая затея! Протащить на кафедру умного, увлечённого парня с очень слабым полем. Протащить, естественно, без всякой официальной протекции. Научить, подсказать, показать экономичные способы работы с полем, перехитрить природу… Эштону, прекрасно знавшему кафедральные требования, и в голову бы не пришло, что такое возможно. Но студент решился попросить о помощи. Это уже о многом говорило. Скай не устоял.

– Не ной. Работай. Не можешь? Работай ещё больше, и у тебя не будет времени думать о том, чего ты не можешь. Давай, соберись!

И парень действительно собрался. Сделал практически невозможное. Год назад Эштон поздравлял его с новой должностью. Наверное, если бы недавний подопечный оказался на кафедре в день аварии, для Эштона Ская всё закончилось бы гораздо раньше. А так… После переезда в Зимогорье он продержался почти два месяца.

Бездна ждала. Мерно дышала, втягивая силу.

Бездне некуда было спешить.

– Ты справишься, Эш, – уверенно заявила Джина, поднимаясь и набрасывая на плечо длинный ремешок сумки. – Неужели это самое страшное, что с тобой случалось?

Разумеется, нет.

«Соберись, ну же!»

Он абсолютно точно знал, что без поля можно жить. Знал, что можно работать и наполнять жизнь смыслом. Знал, что никакой проблемы на самом деле нет. Он жив, он и без поля на многое способен. В конце концов, разве пять лет назад не было хуже? Но он ведь справился! Почему же теперь не получается? Всего-то и нужно – закинуть подальше лишнюю рефлексию, взять себя в руки и начать действовать. И от того, что это никак не удаётся, становилось совсем паршиво.

Над всеми попытками выбраться из тупика нависал, норовя в любую секунду обрушиться карающим мечом, один-единственный вопрос: «Зачем?». Работать. Изучать. Преподавать. Общаться с людьми. Думать. Жить. Зачем?

Он задавал этот вопрос Джине, в сотый раз убеждая её, что нет смысла делить на двоих силу, которая может стольким помочь. Его аргументы казались неопровержимыми, но Джин всегда находила что ответить. Она была абсолютно уверена, что пациент в конце концов примирится с непривычным положением, и жизнь войдёт в новую ровную колею. Эта убеждённость была настолько заразительной, что Эштон и сам начинал верить: выход совсем рядом – осталось только протянуть руку и открыть дверь. Вот только пальцы натыкались на монолитную стену, оптимизм рассыпался пеплом, стоило умолкнуть внушавшим его словам. Их логика и сила исчезали в чёрной дыре вслед за энергией поля.

Бездна рокотала сыто и насмешливо.

Последней каплей стала случайность. Поглощающий энергию снаряд на тихой окраинной улице. И незнакомая женщина, под каблуком которой треснул артефакт, похожий на осколок стекла. Эштон бросился к ней, не задумываясь. Одной рукой – набрать номер «скорой»; другой – коснуться ярко блестящего на солнце кольца, явной батарейки… Он отдёрнул пальцы в первую же секунду. Почувствовав незнакомую силу, бездна вцепилась в неё, норовя присвоить, выпить, присовокупить новое лакомство к непрерывному потоку донорской энергии Джин.

Ничего страшного не произошло. Врачи появились через минуту. Пострадавшей даже госпитализация не потребовалась, и женщина долго и горячо благодарила своего спасителя. Вот только это уже ничего не меняло.

– Ты уверен, что я могу уехать? Миронеж всё-таки далековато. Вдруг связка даст сбой…

Ей не хотелось оставлять пациента, но медицинские курсы в столице манили открывающимися возможностями.

– Мы уже сто раз всё проверяли, – улыбнулся Эштон. – С чего бы ей сбоить? Ты вполне можешь контролировать её на расстоянии, и если что-то пойдёт не так, сразу почувствуешь и всё исправишь.

Она нерешительно кивнула.

Эта поездка даже несуеверному Эштону показалась знаком свыше. Особенно его поразила дата. Пятнадцатое октября. День смерти Пэт. Джина не обратила на это внимания – в её личном аду, разделившем жизнь на «до» и «после» не было конкретных дат. Эштон воспринимал происходящее иначе. Должно быть, поэтому он был так спокоен и убедителен.

– Всё будет хорошо, Джин. Езжай, ничего со мной не случится.

Всё было выверено по часам.

Ровно в двенадцать Зимогорский экспресс тронулся в путь, под перестук колёс увозя Джину Орлан к прежней, свободной жизни.

Через пятнадцать минут Эштон Скай допил чай, отставил в сторону стеклянную чашку, блаженно потянулся, поудобнее устраиваясь в кресле.

Для верности он выждал ещё четверть часа. Мысли текли спокойно и светло. Бездна облизывалась в предвкушении, но впервые это совсем не беспокоило.

Ровно в двенадцать часов, тридцать минут он сделал то, что должен был сделать ещё несколько месяцев назад.

Он снял донорский браслет.

Самым страшным моментом в жизни Эштона Ская было пробуждение в собственной гостиной в день, когда он рассчитывал не проснуться вовсе. От движения маленькая рука, сжимавшая его ладонь, бессильно соскользнула с подлокотника кресла. Джин полулежала на полу, привалившись плечом к ноге пациента.

Несколько жутких, неправдоподобно долгих секунд потребовалось для того, чтобы осознать: он жив, донорская связка работает, а значит…

Джин вздрогнула, вскинула голову, обожгла его до костей пронизывающим взглядом. Из-за полопавшихся сосудов белки глаз налились кровью. Эштону стало не по себе.

– Почему ты здесь?

Она молчала. И всё смотрела на него – безумно, испуганно, дико.

Ощущения возвращались постепенно. Руку пронзила боль. Эштон не сразу заметил, что ладонь пересекает длинный неровный порез. Запястье Джин тоже было перепачкано кровью. Рядом на полу валялся нож для бумаг. Похоже, колдунья в панике полосовала их руки первым острым предметом, который попался на глаза. В комнате царил бардак, словно по ней прошёлся небольшой ураган. В форточке не хватало стекла. Тихо скрипнула от сквозняка входная дверь.

Джин моргнула. Тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Медленно поднялась на ноги.

– Тебе придётся сменить замок, – бесцветно произнесла она.

И вдруг, словно вмиг обессилев, упала на колени и разрыдалась, закрыв лицо руками, захлёбываясь, дрожа всем телом.

Эштон попытался встать, но получилось лишь сползти с кресла на пол. Он потянулся к Джин, крепко прижал её к себе, словно, уняв дрожь, мог её успокоить. Постепенно судорожные рыдания сменились редкими всхлипами.

– Почему?

Шёпот был таким тихим, что Эштон не сразу расслышал вопрос.

– Почему, Эш?

Ответить было нечего.

Потому что идиот. Есть ещё варианты?

Откат навалился почти сразу и показался спасением. Голова закружилась. Комната качнулась, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Эштон попытался опереться ладонью о светлый ковёр, на котором ярко выделялись бурые кровавые пятна, но локоть подломился, и историк упал, ткнувшись лицом в пол, задыхаясь, проваливаясь в завораживающую, закручивающуюся воронкой черноту.

Он не помнил, что было дальше. Не знал, как хрупкой девчонке удалось дотащить его до кровати. Эштон помнил одно: когда он очнулся, Джина была рядом. Как и все последующие годы.

* * *

Пожалуй, больше всего её напугало не то, что он сделал, а то, как легко смог её обмануть. Джина снова и снова прокручивала в голове их разговор, пытаясь понять, было ли в словах, взглядах, движениях историка хоть что-то, что могло бы её насторожить. Она искала зацепки и не находила их. Возможно, девятнадцатилетней девушке не хватало опыта. Возможно – чуткости и внимания к чужим переживаниям. Неужели её настолько поглотило обустройство собственной независимой жизни? А может быть, Эштон просто очень хорошо умеет врать, скрывая правду под плотно пригнанной маской спокойствия.

И если так – всё может повториться в любой момент. Когда она будет в библиотеке, в университете… Да где угодно! Главное – достаточно далеко, чтобы не успеть ничего сделать. И как это предотвратить, если распознать правду невозможно?

Беспокойство перерастало в панику. Паника провоцировала паранойю.

«Это просто стресс», – говорила себе Джин, провожая взглядом историка, выходящего из кабинета.

«Это просто последствия нервного срыва», – напоминала она, торопливо поднимаясь с кресла и открывая дверь.

«Это временно. Это скоро пройдёт», – шептала она между глубокими вдохами, тенью скользя по музейным коридорам.

Время шло.

Наваждение не исчезало.

* * *

После случая с браслетом Эштон сник совершенно. О том, чтобы повторить попытку, не могло быть и речи. Джина не отходила от него ни на шаг. Бессменный страж. Неусыпный соглядатай. Её мучили кошмары, и Эштона сводило с ума знание, что это – его вина. Спрятаться от чёрных мыслей было так же невозможно, как от тревожного взгляда серых глаз Джины.

Дарен Тиг вызвал его на ковёр через три дня.

– Я думал, ты приехал работать, Эштон. А не слоняться по коридорам с унылым видом. Я с тем же успехом мог бы взять сюда любого зелёного студента!

Под бесцветным взглядом карих глаз профессор смягчился.

– Да что же с тобой случилось, мальчик мой?! Уезжать из родного города тяжело, да ещё при таких обстоятельствах… Но не это же тебя сломало…

Он говорил задумчиво, как будто сам с собой. Словно вовсе не ждал объяснений. Но ответ всё же последовал.

– Я там был. В университете. На кафедре. В эпицентре.

Эштон вдруг рассказал всё. Про аварию. Про больницу. Про почти незнакомую девочку с удивительным полем, которая появилась в последний момент, чтобы вытащить его с того света. Про побег. Про истинную причину переезда в Зимогорье. Про бездну, высасывающую силы и душу.

И о том, что произошло три дня назад, рассказал тоже.

Именно это и разозлило профессора. И вместо готового уже сорваться с языка «Бедный мальчик!» он воскликнул с жаром:

– Бедная девочка! А ты – бесчувственный чурбан! Сейчас же пойду к твоей Джине и буду убеждать её не тратить свой бесценный дар на такого неблагодарного идиота!

Эштон лишь слабо улыбнулся: идите, убеждайте, у меня не вышло.

– И что, ничего нельзя сделать? – со вздохом спросил Тиг, устало опускаясь в массивное кресло.

Молодой историк покачал головой.

– Вы же наверняка сами об этом читали. То, что я выжил, – случайность. Мне просто повезло с Джиной.

– Случайностей не бывает, мальчик, поверь старому оружейнику, – веско произнёс Дарен Тиг. И добавил: – Береги эту девочку, Эштон. Она же ещё совсем ребёнок. Очень отважный, очень сильный, но ребёнок. Ты уже наворотил слишком много, остановись. Она достаточно от тебя натерпелась, и ты не имеешь никакого права бросать её. Сейчас ты ей нужен. Живым, надёжным и, по возможности, психически устойчивым.

Эштон задумчиво рассматривал собственные сцепленные в замок руки, сжатые до белизны суставов.

– И не ей одной, кстати, – заметил профессор, вдоволь насмотревшись на мрачное лицо подчинённого. – Ты помнишь, что у нас через месяц отчётная выставка намечается? Мэдж требует чего-нибудь особенного, а мы непростительно затянули планирование…

Скай вскинул на него удивлённый взгляд, словно не веря неожиданной перемене темы. Тиг, не замечая его замешательства, продолжал:

– Я тут набросал концепцию и приблизительный список того, что нужно включить в экспозицию…

Профессор нарочито долго искал нужную бумагу. Эштон невольно усмехнулся: он давно заметил любовь старого Тига к излишней театрализации и был уверен, что на самом деле оружейник прекрасно ориентируется в царящей на столе иллюзии хаоса. Наконец тонкая прозрачная папка была извлечена на свет и торжественно вручена младшему научному сотруднику.

– Вот, глянь-ка.

Эштон быстро перелистал страницы, наискось пробегая взглядом по строчкам. Вопросительно посмотрел на Тига. Тот нахмурился.

– Нет, ты сосредоточься, включи голову и посмотри внимательно. Там, кстати, пара твоих подарков есть. Главные приобретения этого года, как-никак. Пора их выгулять.

Молодой историк послушно вернулся к началу и, старательно отгоняя навязчивые мысли, погрузился в чтение. На этот раз медленное и вдумчивое. Профессор не торопил. Откинулся на спинку кресла, сжав морщинистыми руками витые деревянные подлокотники.

– Ну, что скажешь? – спросил он, заметив, что подчинённый закончил чтение и теперь перескакивает взглядом с одного пункта списка на другой, словно что-то сопоставляя.

– Сложно, – ответил Эштон. – Очень сложно. Разные эпохи, разные страны… Гремучая смесь. Не боитесь, что рванёт?

– Наша задача – чтобы не рвануло.

Не отводя взгляда от бумаг, молодой историк потянулся к столу в безнадёжной попытке вслепую что-то на нём нашарить. В пальцы лёг протянутый Тигом карандаш. Через десять минут Эштон поднял взгляд от пестрящего пометками листа.

– Ну да, в принципе, возможно. А где будет выставка?

– А ты как думаешь?

– В Синем зале? В остальных слишком тесно, не развернуться.

Профессор вздохнул.

– Вот в этом-то и проблема. Мэдж не хочет давать нам Синий зал. У неё на него какие-то другие виды. Будем выбивать. Так что работы предстоит много, отлынивать некогда. В конце концов, я старый, больной человек. Вот слягу – кто будет всем этим заниматься? Лех, конечно, хороший мальчик, старательный… Но что он против Мэдж? Не продавит… Да и пытаться не будет. До сих пор не могу ему объяснить, сколько бед может наделать парочка неосторожно положенных рядом артефактов. Проще самому всё сделать. Ты мне поможешь? Я один не справлюсь.

Волшебные слова прозвучали.

Будущий главный оружейник Зимогорского музея кивнул.

Когда он выходил из кабинета, профессор неожиданно произнёс вслед:

– Жизнь не в силе, Эш. А сила не в поле. Если ты этого не поймёшь…

Он не договорил и только грустно покачал головой. Смысл и так был кристально ясен.