Текст книги "Путь. Эльфийские истории. (Тетралогия) (СИ)"

Автор книги: Лола Екшибарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)

   – Пять, я сказала. – и тот тоже успокаивается. В нормальном, не нервном состоянии, Талли выражается исключительно непотребно. Ровный тон не предвещал хорошего.

   Добровольцев среди Синей сотни хватало всегда, отбавить бы маленько, так в самый раз. В разведчики и подбирали таких, бесшабашных, готовых сунуться куда надо и не надо. Потому сидела я спокойно, понимая, что пятерых-то точно и без меня найдут. И даже решила заново спать улечься, но Талли, почему-то передумав, вдруг разрешила:

   – Ладно, сопляк. Бери весь десяток.

   Поднимаясь, иду умываться во двор.

   На сборы нам, как всегда, времени не дали, мало того, что жевали на ходу, так еще и перепоясываться едва ли не в седлах пришлось. Веррен, бледный, явно с похмелья, объявляет:

   – До Красновки идем, опять там обоз затерялся.

   И я понимаю, насколько неудачно начинается день: речка Красновка славилась исключительно обилием партизанских отрядов, а название оправдывалось количеством пролитой в ее воды крови.

   Следы обоза тянутся вплоть до приречных деревень, на третий день натыкаемся на обширную выжженную поляну посреди полей вдоль дороги, тут и там в пепле валяются остатки разбитых телег, по краю, у кромки редколесицы следы недавно перекопанной земли. Постояв над ясно очерченными краями свежей могилы, понимаем: снова партизаны.

   С первых дней прихода на земли хоссов южане партизан крепко били, но, привычные к лесам северяне умели хорошо прятаться в непроходимых чащах, нападая на обозы с провизией и ранеными. Что с того, что счет на рейды Синей сотни вдоль берегов Красновки во всех направлениях шел уже не на десятки? Безопасней дорога от того не становилась. Зеленые дозоры помогали мало, партизаны часто пропускали мимо большие группы, нападая на отставших, либо зажимая в тиски среди знакомых ущелий. Все правильно, они находились на своей земле – мы нет. Привычным к степям южанам приходилось принимать тактику лесных вылазок, лес же они знали плохо. Возможно, потому и старались отправить с очередным рейдом хоть одного наемника, мы, как правило, хотя бы умели его не бояться.

   Поглядывая на блеклые дымки прятавшейся за леском деревушки, Веррен решает:

   – Деревню спалить! – ткнул пальцем поочередно в пятерых разведчиков, приказал: – вы, к деревне. Поторопитесь там, до заката надо успеть. Остальные – за мной!

   Он с половиной десятка лихо умчался дальше, вперед, в глубокую разведку. Мы, назначенные в карательный отряд, выполняем поручение со всей тщательностью.

   Ввечеру уходим на рысях, вперед, к месту назначенного сбора, увозя прикрученные к седлам туго набитые сумки с провизией и конским кормом; поглядывая за спину, видим ясный указатель недавнего нашего присутствия: два черных, ровных по случаю полного безветрия, столба дыма на месте бывшей деревни.

   *

   Талли, злее обычного, сидит, кусая прутик. По другую сторону стола – шесть десятников, все, сколько есть сейчас. Перед сотником поставлена невыполнимая задача: выбить хоссов с Голого Привражка, выбить немедленно. А кем?! Ни одного полного десятка, пополнение еще не подошло. Но приказ есть приказ, и она думает. Десятники тоже.

   – Значит, так. – решает, наконец, сотник, и все выжидательно смотрят ей в рот: – Слушайте меня, паршивцы, раскорячить вас об косяк...

   Улыбнувшись, тихонько отхожу от оконца.

   – Ну, что? – вяло интересуется второй дежурный, разведчик из другого десятка. – Что она?..

   – Ругается. – успокаиваю его и себя. Если Талли начинает сквернословить, значит, настроение хорошее. То есть что-то на уме у шалого командира разведчиков есть.

   Несколько раз я оказывалась раненой, не смертельно, но довольно болезненно.

   Однажды, попав под прицельный обстрел засевших на скалах лучников, мы едва не погибли. Хоссы били в упор, а мы неслись галопом, не в силах ни защититься, ни спрятаться. Преодолев страшную расселину, десяток не досчитался двоих. Остальные разведчики получили ранения, некоторые – довольно серьезные. И я не избежала общей участи, длинная хосская стрела пробила куртку насквозь, прошла от плеча до бедра навылет, но поранила не сильно, порвала только кожу, не задев глубоко.

   Крови было много, Веррен, не слушая возражений, тут же отправил меня в походный лазарет, я удрала из него тем же вечером.

   Моя напарница в десятке, красивая сильная девушка, без вопросов утянула меня к ближайшим кустам, и занялась лечением. Содрав намотанные кое-как пьяным лекарем грязные тряпки, Марни приказала строго: "раздевайся!". Нахмуренно подождала, и видя мою оторопь, также строго спросила: "гнить хочешь?". Гнить заживо я совсем не хотела, и подчинилась. Веррен сел на землю, я легла спиной ему на колени, а он сильно прижал меня к себе, сдавив мне руки в мертвом захвате. Марни тщательно промыла длинную рану вином, и перевязала чистыми тряпицами. Я в это время билась в агонии и только старалась не визжать, когда пропитанный вином тампон вычищал попавшую в рану грязь. Умелые руки бывалой напарницы управились быстро, она не заставила меня мучиться ни на миг дольше необходимого. Веррен откровенно разглядывал меня без рубашки, и ухмылялся. В тот момент готова была его зарезать без жалости.

   Всю ночь после перевязки я приходила в себя. Рану жгло каленым железом, терзавшая боль временами становилась невыносимой, и тогда я тихонько скулила, зажав себе рот рукавом. Но под утро словно легкая рука мягко стряхнула с меня боль, я уснула мгновенно, крепко и без сновидений. Продрав глаза ближе к полудню, нашла похрапывающую рядом Марни и новенького мальчика из десятка, чутко стерегущего наш сон. "Веррен сказал вас дождаться, а после двигать к Чистым источникам. – серьезно объяснил парнишка. – Завтра вечером он нас там встретит". Хорошенько выспавшись, и без спешки наевшись, мы поспешили к своим. Садясь в седло, я боялась лишний раз вздохнуть, боялась возвращения ночного кошмара. Но боль не вернулась, бок саднил и временами покалывал, всё это в сравнении с пережитым ощущалось легкой щекоткой.

   Через два дня мы с Марни залезли под обозную телегу, так как я наотрез отказалась вновь раздеваться публично, и она заново перевязала меня, на этот раз обмазав вспухшие края раны чистым маслом. Вновь накрепко перетянула бинтами. Через неделю, в очередной раз сняв бинты, Марни скупо улыбнулась: рана зарубцевалась окончательно. "Теперь легче будет!" – утешила понимающая девушка, вновь протирая выступившую кое-где кровь вином и перевязывая в третий раз.

   Ее забота трогала до слез, я не знала, чем могла бы расплатиться с ней за ее хлопоты. Но Марни на корню обрубила мои жалкие попытки благодарности: "успеешь долг вернуть! – сказала строго. – В походе завсегда так, нынче я тебе царапины мажу, после, глядишь, ты меня на горбу потащишь!"

   Оценив внушительные габариты Марни, невольно расхохоталась. Она с готовностью поддержала, рассмеявшись в свой черед, даже не поинтересовавшись причиной веселья.

   Второй раз столкнуться с прелестями лазаретного быта мне пришлось примерно месяца через два, когда короткое толстое копье – дротик – скользнуло вдоль ребер, и ткнуло в бедро.

   Драка с хоссами случилась у самой нашей заставы, мы возвращались из двухдневного тяжелого рейда, усталые и подавленные – разведка прошла неудачно, поиски в этот раз не увенчались успехом. До южной заставы оставалось преодолеть два пригорка, когда они налетели на нас – превышающая десяток вдвое конная засада. Прорубаясь сквозь визг и звон, я попала между двумя всадниками, вооруженными копьями. Это самая опасная ситуация для конника, попасть вот так, между двумя верховыми копейщиками: нанижут как муху, вперекрест, и не уклониться, ни отбить атаку.

   Я позволила себе раздумывать только полстука сердца, и резко ударив пятками в бока лошади, "нырнула" на того, что был на два шага ближе. Он ударил точно, со страшной силой, я развернулась корпусом, пропуская копье вдоль себя. Перехватила меч левой рукой, правой вцепилась в выброшенное им до упора древко, и изо всех сил дернула на себя. Моя лошадь в этот момент очень удачно испугалась, и нервно отпрыгнула в сторону, почти по направлению моего рывка. Хосс вывалился из седла под копыта рубящимся в схватке конникам, дико заорал и перестал представлять угрозу.

   Но второй всадник в этот миг как раз достал меня – я скорее почувствовала, чем увидела, как слева, прямо на уровне сердца, мне под локоть влетает короткое толстое метательное копье – дротик. Времени для совершения каких-либо серьезных попыток уклониться или отбить его не оставалось, да я и не знала приемов, способных защитить от подобного смертельного удара. Спасла меня интуиция, я невольно взмахнула рукой, все еще сжимающей меч, клинок описал полукруг, словно я отмахивалась от набросившейся бешеной собаки. Ударив в центральную часть дротика, меч сбил его с направления, смертоносный наконечник ударил не прямо и насквозь, а наискосок, из-за спины вдоль ребер, и окончательно "завалившись" на излете, ткнулся в бедро. Хосс злобно выругался, и ускакал. Не раздумывая и не оглядываясь, мы помчались вперед, под укрытие своей заставы.

   В горячке драки я не оценила опасности. Неглубокая царапина – подумала вскользь, чувствуя, как под порванной курткой набухает и сочится кровью льняная рубаха. И лишь на заставе, попытавшись слезть с седла, и рухнув в точно подставленные руки Веррена, поняла: все-таки не царапина. "Не царапина" продержала меня в лазарете до конца осени, до первых заморозков. Синяя сотня давно "отстала", лазарет в суматохе отступления оказался в глубоком тылу. Я рвалась из него всеми силами молодой души, желавшей жить. Говоря откровенно, умереть в лазарете мне представлялось столь же возможным, как и в любом из наших рейдов, только в лазарете смерть выглядела еще непригляднее, чем в открытом бою. Здесь она воняла грязными телами, гнилыми бинтами и отрезанными, почерневшими конечностями.

   Как только я смогла сама забраться в седло, я удрала назад, на передовую линию обороны южан, разыскивая своих. Догнала десяток на четвертые сутки, злой с перепою Веррен изругал меня в прах за "бабью вредность", и тут же похвалил за "сознательность" – десяток здорово пострадал в последнем рейде, в седлах осталось всего шестеро бойцов. Семеро, считая со мной.

   От крови конский потник отстирать мне так и не удалось, я некоторое время здорово горевала по этому поводу: коврик был мне дорог тем, что это был последний из подарков Рэма. Но его нынешний неприглядный вид имел для меня и хорошую сторону, каждый встречный, бросив взгляд на столь явные следы моих походных заслуг, мог теперь предполагать во мне бывалого бойца.

   В том отношении, какое я вызывала в окружающих, заключалась очередная сложность: почти никто не воспринимал меня безразлично. Ко мне либо приставали с вопросами, либо гадко сплетничали, либо намекали на любовь. Я терялась в догадках, чем вызываю подобный всплеск интереса, и не находила ответов. Рассуждая объективно, я не превосходила других женщин в разведке ничем. Во мне не присутствовало ни одного яркого качества, оправдывающего повышенный интерес со стороны мужчин. Многие разведчицы были красивее меня, и лицом и фигурой, и почти все – намного интереснее в смысле "общения". Статные, юные и сильные, они не чурались мелких походных радостей: любили и выпить, и завалиться в ближайшие кусты с очередных кавалером. На их фоне я выглядела угрюмой и невзрачной.

   От явных приставаний меня спасало подчеркнуто покровительственное отношение Баграта, моего бывшего любовника, по версии досужих сплетников, и довольно странные собственнические замашки Веррена – любовника нынешнего, по версии тех же болтунов. Он постоянно дергал меня по разным мелким поручениям, часто таскал за собой в короткие разведывательные вылазки, и вообще, приблизил настолько, что сделал почти своей тенью. Его постоянная раздражительность сильно утомляла, но поскольку юный командир вовсе не проявлял ко мне специфического мужского интереса, я терпела его выходки безропотно. Будь все наоборот, мне давно пришлось бы дезертировать.

   Еще одна сложность, которую я так и не смогла решить до конца – доспехи. О, если бы нашлись такие, из которых я не рисковала бы выпасть! Все время северного похода я искала подходящие, долго и тщательно рылась, обыскивая всех проходящих мимо торговцев – увы! Моя щуплость не учитывалась кузнецами, изготовлявшими воинскую защиту.

   Однажды мне попалась в руки короткая кольчуга, изготовленная на ребенка, возможно, на сына знатного князя. Ее украшали чеканные медные пластины, а у ворота кольца выплетались в затейливый узор, отдаленно напоминавших морду льва. Не раздумывая, я выменяла ее на пузатый серебряный кубок с вкрапленными мелкими красными камнями – трофей из захваченного недавно хосского каравана.

   Но кольчуга оказалась невыносимо тяжелой. Промаявшись несколько дней, однажды не выдержала, и подарила ее самому юному разведчику нашего десятка, мальчику, шестнадцати лет от роду. Мальчик надел ее с легкостью, снисходительно посмеиваясь над "женскими капризами". Он долго и гордо ее носил, пока однажды не попал под удар тяжелой хосской палицы.

   Умный конь вынес своего хозяина из кровавой рубки, мы утащили мальчишку в ближайший лазарет, под опеку грузной старой крикливой дамы. Лекарша ростом превосходила почти всех мужчин рядом, голос имела грубый и громкий, а над верхней губой у нее пробивались настоящие усики. Она легко, как котенка приняла с наших рук неподвижное тело, сама унесла в палатку, и больше мальчика мы не видели. В суматохе постоянных передвижений сотни разведки мы скоро оказались довольно далеко от того лазарета, да и рана его выглядела скверно. Не знаю, выжил ли он вообще.

   Спустя пару недель Веррен в очередной раз доложил сотнику Талли о потерях в десятке, и сотничий фуражир, хмурый и злой старик вычеркнул имя юноши из списка разведчиков.

   Попадая в рукопашные схватки, с удивлением обнаружила успешность эльфийских уроков. Я считала, что так и не смогла ничему научиться, и какова же была радость, когда выяснилось, насколько хорошо Эллорн сумел меня подготовить! Я настолько ужасно выглядела на фоне самого эльфа, что искренне полагала себя мало способной оказать какое-либо серьезное сопротивление.

   "Двигайся! – внушал эльфийский принц. – Не замирай. Не раздумывай. Не медли. Не останавливайся никогда, держи ритм. Двигайся!"

   Наука, вколоченная с синяками, оказывалась бесценным даром. Он сразу увидел мои слабые стороны, и дал мне единственную действенную защиту: он заставил меня любить быстроту и бить на упреждение. Я хранила его приказ как завет.

   К тому же многочасовые тренировки с Эллорном приучили не опасаться подпускать противника на длину руки. Конечно, эльф никогда бы меня не поранил, и этим он сильно отличался от нынешних моих противников, но привыкшая к постоянной близости его клинка, я не вздрагивала и не теряла духа от мелькавшего иногда перед глазами чужого оружия. Я просто старалась не замирать, не медлить, и не давать воли нервам, когда чужая кровь вдруг брызгала мне в лицо, мерзкими липкими кляксами оседая на руках и одежде.

   Да, мне по-прежнему не хватало опыта, однако знания имелись, они только дожидались своего времени. Не хватало лишь практики для закрепления. Сейчас, когда возможность попрактиковаться появлялась с пробуждением, многое вспомнилось. Эльфийская тактика ведения скользящего боя для меня оказывалась неоценима – при небольшом росте и малом весе она единственная позволяла получить превосходство над сильным, но тяжеловесным, медлительным противником.

   Тот меч, что я купила в первый день среди южан, я тоже сменила, еще на первом месяце своей службы. Однажды в разъезде к нашему лагерю подкатили несколько Зеленых верхами, с запасными лошадьми, сильно гружеными всяким барахлом. Они заговорщицки перемигивались, и похлопывали по наполненным тюкам у седел. Я не сразу поняла, чего им нужно, но Веррен, лениво улыбнувшись, процедил сквозь зубы:

   – Да ладно!.. Я ничего не вижу.

   Разведчики тут же вскочили, и столпились вокруг приехавших. Я, преисполненная любопытства, тоже подошла. Оказалось, Зеленые затеяли что-то вроде выездной торговли, у них в тюках оказалось множество занятных вещиц, необходимых в дальнем походе. Пока мои товарищи рассматривали затейливые пряжки и пузатые фляги, я не проявляла особого интереса, ведь мое снаряжение подбиралось еще Охотником, и было максимально практично – а большего мне и не требовалось. Но когда из-под небрежно наброшенных одеял один из Зеленых вытянул узкий длинный, чуть изогнутый меч в строгих кожаных ножнах со множеством вставленных чеканных пластин, и полированным наконечником, я судорожно выдохнула. Он еще не успел вынуть меч из ножен, а я поняла – это он. Тот клинок, который как влитой ляжет в мою ладонь, и станет продолжением моей руки. Я "почувствовала" его.

   Разведчики по очереди осматривали меч, и, не проявив особой заинтересованности, передавали дальше. "Слишком легкий" – заключили сообща. Парень, продающий меч, досадливо кривился, видимо, уже не первый раз он пытался сбыть его с рук. Стараясь не выдать внутреннего ликования, я как можно безразличнее взяла меч в свой черед. Легко вытянула из ножен, взмахнула, приноравливаясь: мельница, вертушка, рубящий удар. У продавца загорелись глаза.

   – Эй! – крикнул он, и ткнул своего соседа локтем в бок. – А тебе он как раз по руке!

   – Эммм... – протянула, не зная, как себя вести дальше. У меня не было денег, чтобы купить этот меч, пусть его цену пока и не назвали. Правда, у меня оставалось иное "средство обмена", но я не умела торговаться, и не знала, как повести разговор.

   Валявшийся у костра Веррен перестал изображать слепоглухонемого. Он заинтересовано нахмурился, приподнялся на локте, наблюдая за нами издали.

   – Хорошо машешь. – похвалил второй Зеленый, бесцеремонно оглядывая меня с головы до ног. – Вроде длинноват он тебе, а ловко получается!.. Ты откуда сама?

   – С материка! А тебе что? – с вызовом ответила, боясь, что сейчас опять мне придется врать о своем прошлом. Я ненавидела подобные разговоры, каждый раз всячески уходя от них. Что я могла рассказать о своем прошлом? Вообще ничего.

   – Да так... – удивился он моей агрессии. – Показалось, видел я тебя где-то...

   Только не это! Я чуть не бросила им меч и не убежала прочь. Но тут за спиной появился Веррен, взял из моих рук клинок, и стал рассматривать его на солнце, поворачивая под скупыми лучами с видом знатока.

   – Добрая игрушка. Гномья работа, не иначе. – вынес вердикт, возвращая его хозяевам. – Ну, и чего тут за спор?

   – Нет никакого спора. – примирительно протянул первый из Зеленых, подозрительно поглядывая то на своего, ставшего слишком задумчивым товарища, то на меня, все еще нахмуренную и недовольную. – Вот, девке меч приглянулся. Как мыслишь, подойдет он тебе? – спросил, обращаясь прямо ко мне.

   – Подойдет. – согласилась, обрадованная тем, как легко разговор перешел в безопасное русло. – Что за него хочешь?

   – А что дашь? – игриво поинтересовался тот масляным тоном. – Мож, прогуляемся вдвоем, красотка? Да обсудим в тишине. А?

   Я холодно посмотрела в узкие, сальные глазки, и промолчала. Хотелось надеяться, мое молчание вышло со смыслом. Веррен хмыкнул, и показал из-за моей спины ему кулак.

   – В своем табуне кобыл ищи, понял? – язвительно скривился в злой ухмылке. – Чё, зубы лишними стали?

   – Да ладно, мож ей понравится!.. – не отступался Зеленый.

   – Лишь бы тебе понравилось мерином ходить! – хохотнул десятник. Я немало удивилась такой горячей поддержке, а он ехидно продолжал: – Не к той стенке прислоняешься. Смотри, я тебе предупредил, если что... потом не жалуйся... она у нас на расправу быстрая...

   Я опять удивилась. И чего только о себе не узнаешь!..

   – Дёшево не отдадим. – вдруг вернулся в разговор второй Зеленый, все еще пристально разглядывавший меня. – Сама понимаешь, вещица штучная. Деньги есть?

   Я назвала, сколько у меня было. Первый фыркнул возмущенно, второй покачал головой. Остальные Синие, уже выбравшие для себя товары, теперь следили за нами с жадным любопытством. Возможно, они надеялись, что наше общение все-таки перестанет быть мирным, и тогда у них появится хоть какое-то развлечение. Но меня саму подобный исход не устраивал совершенно, довольно того, что теперь этот странный Зеленый явно в чем-то меня подозревал. Поэтому я полезла во внутренний карман, и на ощупь выбрала кольцо поменьше. Зажала в кулаке, оглядела оценивающе разложенное вокруг на земле барахло Зеленых. Кое-что из предложенного я все-таки не отказалась бы приобрести.

   – Жаль. – насмешливо протянул первый Зеленый, откровенно дразнясь, поворачивая меч у меня перед глазами и так и эдак. – Глянь, какой занятный! И тебе впору! А ты ломаешься... прям, какая недотрога...

   – Слюни утри! – зло посоветовала, невольно сжимая кулаки. – А то потом ножны не отмыть.

   Синие захохотали. Зеленый довольно осклабился:

   – Злая! Ах, люблю я таких!..

   – Заткнись. – тихо одернул его Веррен, и, даже не оглядываясь, я почувствовала, как исчезла его улыбка.

   Зеленый скривился еще паскуднее. Дело принимало вовсе нехороший оборот, и я решилась.

   – Я вам вот что предлагаю. – со всем возможным притворным равнодушием я подняла вверх ладонь с кольцом.

   Синий камушек блеснул искрами. Все замерли. Может быть, на фоне изысканного ожерелья, или других эльфийских украшений кольцо и выглядело грубо, но здесь, среди корявых лесов и грязных дорог, в компании провонявших потом и конским навозом вояк, оно смотрелось... удивительно.

   – О-о-о... – протянул первый Зеленый, враз утратив игривое настроение. – Ты чего, недавно казну ограбила, что ль?

   Я подняла ладонь еще повыше.

   – Отдам за меч, но не только. – предупредила Зеленых, и глянула на разведчиков. Те тоже стояли с открытыми ртами. Похоже, все-таки я нарвалась на сплетни – подумала с досадой. – Это вам плата за всех нас будет. И еще мне тут кое-что приглянулось, так, по мелочи... ну, что скажете?

   Зеленые переглянулись, но выражение их лиц уже сказало мне – они согласятся. Они вполне понимают настоящую стоимость кольца. Я могла просить вдвое больше – и тогда они не остались бы внакладе, так что сделка уже заключена.

   – Давай. – наконец ответил второй, и небрежно ткнул носком сапога сваленные на земле тюки с товаром. – Выбирай, чего хочешь.

   Первый жадно потянулся к кольцу, но я сжала ладонь. И протянула другую руку за мечом – он отдал его поспешно, и тогда я передала ему кольцо.

   – Командир! – окликнула собравшегося уходить Веррена. Он оглянулся удивленно. – Ты ж вроде жаловался, что проигрался сильно последний раз? Вон, глянь у них по тюкам – может, себе что выберешь. За всё уплачено.

   *

   Затаившись в высокой сухой траве, мы наблюдаем за дорогой. Там, внизу, как раз под нами, только что показались первые телеги, и я напрягаю зрение, стараясь разглядеть: чьи? Если обоз наш, то почему нет впереди обязательного Зеленого разъезда; если не наш, то опять же, какой-то совсем неохраняемый. Подвод много, около двадцати, они тяжело груженые, плотно укрытые, не поймешь, что везут. Возницы все сильные, возрастные мужики, женщин почти нет. Веррен, толкнув меня, показывает соединенные в кольцо большой и указательные пальцы, знак "западня", я согласно киваю. Правильно, мне тоже не нравятся неохраняемые обозы. Слишком уж на ловушку смахивают. Десятник поочередно тычет пальцем по направлению движения телег, в меня, в себя, вниз назад.

   Стараясь как можно меньше шевелить смерзшуюся сухую траву, сползаю с пригорка, тихо крадусь по опушке, держась наравне с первой подводой.

   Именно потому, что чувствую чужое присутствие задолго до возможной встречи, остаюсь живой. Ментальный посыл множества человек открылся вдруг, разом, я рухнула в ближайшие кусты, свернулась клубком. Затаив дыхание, разглядываю вереницу хоссов, направляющихся как раз в сторону оставшихся разведчиков, и понимаю: если олухи сейчас хоть немного расслабились, по возвращении найду очередную могилу.

   Переждав пару часов, возвращаюсь, и радуюсь, что волновалась зря. Все живы. Партизаны не увидели группу разведки. Веррен, сосредоточенно хмурый, решает непростую задачу: необходимо срочно вернуться, но при этом каким-то образом обогнать незамеченными хитроумную хосскую приманку с телегами на тракте, по которому и надо, собственно, вернуться.

   На то он и десятник, чтобы думать. Пользуясь главным правилом разведчиков: всем поровну, засыпаю сразу. Дежурить будут другие, те, что не следили за обозом.

   Веррен поднимает нас в сумерках, голос сиплый, глаза шальные. Мы молчим выжидающе, ждем приказа. Понимая, что стороны две, а выход один.

   – Прорываться будем. – подтверждает общие опасения Веррен. – Здесь ждать резона нет, вот-вот следующий обоз пойдет, не знает же никто про здешние дела. Скажут: разведчики были, значит, тракт чист. Все полягут, не совладать им с силой хосской...

   – Откуда только набежали, стервецы... – негромко ругаются разведчики за спиной Веррена, тот кивает согласно, нервно сплевывая под ноги.

   Ему по-настоящему страшно, и мне тоже. Пробиваться придется сквозь нешуточный заслон, не зря приманка среди бела дня на глазах крутится, северяне выжидают, когда кто-нибудь попадется. И попадется, если мы не предупредим. А мы?.. Тот отряд, что прошел утром, был человек в тридцать. Значит, впереди, в засаде, не менее дважды столько. А нас!..

   Основательно затягивая ремни под седлом, жалею, что прорываться нам надо назад, откуда пришли, на засаду, а не вперед, на, возможно, слабые посты. Конечно, мы можем двинуть к Талли, и никто не возразит – приказ у нас однозначный. Но мы не двинем. Веррен решил.

   На дорогу высовываться никто не спешит до времени, сколько можно, идем перелеском, осторожно обходя открытые места. Конечно, это сильно растягивает путь, но позволяет пожить еще немного. Только когда доходим до поворота, что делает тракт, уходя от болотистых лугов к югу, понимаем: пора проверить, к кому сегодня благосклонна судьба.

   Выехав на дорогу, некоторое время мы молчим, усаживаясь поудобнее в седлах, приглядываясь к огонькам внизу, Веррен без слов отмахивает рукой: "вперед!", и мы устремляемся вперед.

   Мой меч дважды звенит, отбивая летящую в меня смерть, пока я миную заставу на дороге. Лошадь скакавшего впереди разведчика не желает перепрыгивать баррикаду, встает на дыбы, и они оба тут же умирают, еще не успев упасть. Слева вылетает из седла Марни, вторая женщина в десятке, следом за ней еще кто-то. Поневоле оказываюсь сразу за Верреном, вижу, как его гнедой легко перепрыгивает преграду, сама пригибаюсь в седле, вцепляясь в поводья, и!.. кубарем лечу в придорожную канаву. Сразу за баррикадой.

   А потом...

   – Удачливая ты! – удивляется обрадованный Веррен, когда я все же выхожу к армии южан через две недели.

   Вспоминая, как жутко кричала перед смертью Марни, как я сама пролежала в грязной луже много часов, выставив над маслянистой глинистой поверхностью лишь нос, как готова была выбить себе зубы, чтобы они не стучали так громко, как раз за разом видела сквозь слипшиеся ресницы сапоги почти над головой, и слышала чужую, напевную речь, как... я киваю. Да. Мне сказочно везет, я знаю.

   Неделя в походном лазарете, под кучей вонючих шкур меня не доконала, отвратительные настойки пополам с дрянной водкой не отравили. Я смогла отстирать от тины одежду, наточила нож и отполировала меч. Его я не выпускала из рук все время, что выбиралась к своим по занятым северянами землям. Мельком подумала, что о собственной внешности я стала заботиться гораздо меньше, чем об оружии. От этой мысли невольно взгрустнулось.

   И вот, я вновь в седле. Странно, но именно в том, из которого вылетела месяц назад. Веррен, хмурый с перепою, привел меня вначале в конюшню, где я с радостью кинулась к своей лошади, а после проводил в занятую десятком избу, и отдал мою седельную сумку, потник и ножны от меча. Я в изумлении не нашла слов, способных выразить благодарность.

   – Ты что же, сохранил их... для меня?... – поразилась растерянно.

   Десятник смущенно насупился.

   – Я надеялся. – промямлил себе под нос, и ушел торопливо, распинывая некстати подвернувшихся под ноги кур.

   За время моего отсутствия в десятке добавились четверо новеньких. Я была теперь единственной женщиной, и у меня случился конфликт из-за... недопонимания. Прежние товарищи по оружию довольно быстро усвоили правила отношений внутри десятка, проще говоря, к нам с Марни не лезли с вольностями. Своих кавалеров Марни всегда выбирала сама, а непрошенных ухажеров запросто могла так двинуть кулаком, что на вторую попытку никто не решался. Я вообще сторонилась походной любви. Наш десятник, Веррен, весьма не поощрял откровенных вольностей, и у меня раньше не возникало серьезных проблем.

   Однако новенькие, появившиеся среди нас меньше месяца назад, либо не знали о некоторой дистанции, что держали мы между собой, либо не приняли ее в расчет. Когда я вернулась, они сразу заходили вокруг, все норовя то обнять, то шлепнуть игриво. Я при первом же намеке предупредила:

   – Руки по плечи выдерну!

   Естественно, предупреждение проигнорировали. Вроде бы на время перестали тянуть лапы, но сальные ухмылки не прятали, перемигивались меж собою откровенно.

   Вечером десяток укладывался спать в большом пустом амбаре, я привычно устроилась в углу, подальше от остальных. Не успела задремать, как сверху навалилась невыносимая тяжесть, придавила к полу, не давая шелохнуться. Грубая ладонь намертво зажала мне рот, вторая ухватилась за штанину, ощупывая жадно.

   Ужасный гнев, вспыхнувший во мне, почти ослепил. Я не стала отталкивать насильника, или пытаться кричать. Пока он лихорадочно шарил в поисках у меня несуществующего подола – видимо, от страсти забыл, бедолага, что я юбок не ношу! – я спокойно протянула руку, ухватила поудобнее лежавший рядом меч, и, размахнувшись, ударила напавшего рукоятью по голове. Тот странно булькнул, и заорал. Я перекатилась из-под него, выскальзывая из ослабевшей хватки.

   Проснувшийся десяток мигом столпился вокруг.

   Теперь я могла рассмотреть незадачливого ухажера внимательно, им оказался рыжий веснушчатый верзила, один из новичков. Он корчился, и зажимал руками окровавленный нос. Оказывается, я попала ему в лицо!

   – Дура!.. – рыдал, катаясь по полу. – Стерва!.. Гадина!..