Текст книги "Суд времени. Выпуски № 01-11"
Автор книги: Леонид Млечин
Соавторы: Николай Сванидзе,Сергей Кургинян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)
Мироненко:Вы знаете, кто может взвесить на весах? То, что это был серьезный фактор, это безусловно. Что перевешивало? Тут надо в каждом конкретном случае рассматривать борьбу различных политических сил.
Сванидзе:Спасибо, спасибо. Прошу, сторона обвинения. Сергей Ервандович, прошу Вас, далеко не уходите. Ваше слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.
Кургинян:Пожалуйста, выведите доказательство.
Материалы по делу.
Из письма императрицы Александры Федоровны Николаю II: «Зачем у тебя такая тряпка министр двора? Он бы должен составить списки имен и предложить кары за оскорбление твоей супруги. В частной жизни муж бы не потерпел бы ни на минуту таких нападок на свою жену».
Кургинян:Вот так назначались министры двора. Еще одно доказательство, пожалуйста.
Материалы по делу.
Из допроса генерал-майора Евгения Климовича (9 марта 1917 г.): «Мне казалось, что какой-нибудь организации влияющей нет – это хаос, полный хаос. По-моему, в центре этого хаоса все же стояла госпожа Вырубова. Это мои личные впечатления. К ней примазывались все, кому удалось. В данном случае, удавалось немногим пройти, например, Мануйлову (И. Ф. Манусевич-Мануйлов – журналист, сотрудник Департамента полиции, близкий знакомый Распутина.). Если не непосредственно к Вырубовой, то к Никитиной (фрейлина императрицы, дочь коменданта Петропавловской крепости, близкая к распутинским кругам.), Распутину. Засим, то, что группировалось около Распутина, в широком политическом смысле, политических целей оно, несомненно, не преследовало, а скорее преследовало цели чисто извлечения личных выгод».
Кургинян:Я согласен совершенно, что никто не может взвесить на весах; есть просто экспертное суждение. Вашему экспертному суждению я абсолютно доверяю.
Теперь я хочу предоставить слово своему свидетелю, Тюренкову Михаилу Анатольевичу, заместителю директора Центра консервативных исследований социологического факультета МГУ, ответственного редактора журнала «Русское время». Скажите, пожалуйста, вот Ваши ощущения роли вот этого всего, как сейчас бы сказали, нетранспарентного, непрозрачного, вот всех этих камарилий и людей, которые шепчут в ухо, толкают в спину, и при этом ни за что не отвечают, а только делают решения. Какова была эта роль?
Михаил Тюренков, заместитель директора Центра консервативных исследований социологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова:Как мне кажется, тут есть несколько составляющих, особенно если спроецировать те события на современность, то это, можно сказать, был сплошной «черный» пиар. То есть то, что происходило, особенно в 10-е годы, непосредственно перед Первой мировой войной, непосредственно перед революцией, – это действительно был какой-то спектакль абсурда. Пресса, несмотря на все-таки еще продолжающуюся цензуру, стала печатать вещи совершенно неприглядные: и в адрес самого государя, и в адрес его семьи.
Кургинян:Пресса была прессой, она уже была. Душить он ее до конца не мог и все прочее, но поменьше авантюристов и каких-то странных людей держать вокруг себя, а главное – не позволять им влиять на решения, он мог. Не держать их рядом с собой, доверять профессионалам и людям, которые этим управляли, а не каким-то странным людям. Что это за странные люди?
Тюренков:Сергей Ервандович, я немножко не закончил.
Кургинян:Да, пожалуйста.
Тюренков:Действительно, в этих обстоятельствах, если бы действительно государь был бы…
Сванидзе:Десять секунд.
Тюренков:…человеком, который умеет следить за ситуацией, он бы просто не позволил бы этому «черному» пиару распространиться. Хотя бы смог бы остановить эту волну.
Кургинян:То есть эта камарилья скорее управляла им, чем он ею.
Тюренков:Здесь я не стал бы столь категоричным, но в значительной степени – да, действительно, государь был заложником.
Сванидзе:Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты. Леонид Михайлович, Ваш вопрос свидетелю обвинения.
Млечин:Михаил Анатольевич, если я правильно понял цитату генерала Климовича, он говорил, что люди, которые проникали во двор – о чем мы тут беседуем – не оказывали влияния на политические дела. Речь шла о личных назначениях. Я правильно понял цитату, да?
Тюренков:Личные назначения и политические все-таки… Я не вижу разницы.
Млечин:Да? Генерал, видимо, видел, поскольку обозначил это.
Тюренков:Личное назначение – оно, простите меня… Назначение Штюмера, которое действительно фактически осуществил, в значительной степени, Распутин – это, конечно, личное назначение, но это назначение, безусловно, политическое.
Сванидзе:Штюрмер – это назначение на пост премьер-министра?
Тюренков:Да.
Млечин:Хорошо. Вы с генералом не согласны. Я просто хочу уточнить.
Кургинян (Млечину): Объясните мне. Я честно попытаюсь понять.
Млечин:Там в приведенном Вами доказательстве…
Кургинян:Да? И что там?
Млечин:…генерал говорит, что на принятие политических решений эти люди не влияли.
Кургинян:Назначение премьер-министра – это политическое решение?
Млечин:У меня нет ощущения, что у защитника есть сейчас возможность высказываться. Но пояснить могу.
Сванидзе:Защитник по ходу отвечает на Ваши вопросы, как мне кажется.
Млечин:Пояснить могу. Я пояснил. Теперь скажите, пожалуйста. Там первое доказательство мой достопочтенный друг привел – письмо императрицы императору, в котором она, если я не ошибаюсь, с возмущением говорит о министре двора. Правильно, об этом? И требует, говорит, что ты должен был бы его снять. Император откликнулся на просьбу императрицы? Сменил министра двора?
Тюренков:Это речь идет о том самом бароне Фредериксе, которого мы обсуждали с Сергеем Владимировичем?
Млечин:Да, да, да, да!
Тюренков:Ну, здесь…
Млечин:Не тревожьтесь, я отвечу за Вас – не сменил. Не сменил. И это и есть ответ на вопрос. Это доказательство обратного. Не того, что император был подвержен любому влиянию, а тому, что он принимал решения самостоятельно. Благодарю Вас.
Сванидзе:Объявляю короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания.
Сванидзе:Итак, второй день слушаний по теме: Николай II – достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?
Вопрос сторонам: контролировал ли Николай II кадровые назначения?
Слово предоставляется стороне защиты. Прошу Леонид Михайлович.
Млечин:Благодарю Вас. Могу ли я попросить вывести доказательство № 16 с выдержкой из письма императора.
Сванидзе:Пожалуйста, доказательство защиты.
Материалы по делу.
Из письма Николая II к императрице Александре Федоровне: «Только прошу тебя не вмешивать нашего Друга (Распутин). Ответственность несу я и поэтому хочу быть свободным в своем выборе».
Млечин:Благодарю Вас. Мог бы я задать вопрос обоим своим свидетелям?
Сванидзе:Да, разумеется.
Млечин:Сергей Викторович Куликов, историк из Санкт-Петербурга. Как Вы считаете, какой процент этих назначений был продиктован вот этим вот влиянием двора, личными знакомствами? Что-то такое очень знакомое нам по истории нашей страны.
Куликов:Вы знаете, Леонид Михайлович, спасибо за вопрос. С сентября 1915 по февраль 1917 года произошло 24 назначения на посты министров. А главный источник по этому – это та же самая переписка. Потому что царица подробнейшим образом все фиксировала: и свои мнения, и мнения Распутина. Относительно 16 кандидатур царица и Распутин либо ничего не писали, никак не реагировали, – то есть, очевидно, они происходили помимо них – а…
Сванидзе:Я прошу прощения, я сразу уточняющий вопрос, в связи с доказательством, представленным стороной защиты. Друг, о котором шла речь – это Распутин?
Куликов:Да, это Распутин.
Млечин:Это Распутин, там сказано, Ваша Честь.
Куликов:Так вот, конечно, Александра и Распутин – они, грубо говоря, подпевают императору, потому что, естественно, царица на стороне мужа, как и Распутин на стороне тех, кто им оказывает благодеяния.
Сванидзе:У Вас заканчивается время.
Млечин:Благодарю Вас.
Сванидзе:Прошу Вас, сторона обвинения. Сергей Ервандович, можете задать вопрос свидетелю защиты.
Кургинян:Я просто хотел бы, чтобы Вы прокомментировали ситуацию с главой МВД Протопоповым. Могли бы, как эксперт?
Куликов:Да, хорошо.
Кургинян:Скажите, пожалуйста. Вот, как Вы считаете, это назначение в каком ряду находится?
Куликов:Это находится в том ряду, в череде тех восьми назначений, о которых я говорил. То есть это личный выбор императора, которому подпевали Распутин и Александра.
Кургинян:Скажите, пожалуйста. Следующий вопрос. Тут обсуждают, кто доходил…
Куликов:Вот, кстати, это доказывает цитата, которую Леонид Михайлович привел.
Кургинян:Да, да…Кто доходил до Москвы когда-то, не доходил. Вот Наполеон тоже доходил до Москвы, потом сокрушительно катился назад, как, кстати, и Гитлер. Вопрос не в этом. Согласны ли Вы, что в ходе военных действий особо важно обеспечить политическую стабильность?
Куликов:Естественно. Конечно.
Кургинян:Естественно. Согласны ли Вы, что роль министра внутренних дел в обеспечении политической стабильности во многом является если не решающей, то очень важной?
Куликов:Спора нет.
Кургинян:Считаете ли Вы, что Протопопов был адекватным министром внутренних дел?
Куликов:Я Вам вопрос задам в ответ…
Кургинян:Да или нет?
Сванидзе:Нет, прошу прощения, если только этот вопрос Ваш будет риторическим.
Кургинян (Куликову): Я с упоением начну отвечать, но я не имею права.
Куликов:Я хочу объяснить, кто он был такой, потому что мы говорим: вот, Протопопов! Кто он был? Это был один из лидеров прогрессивного блока в Государственной Думе, товарищ председателя Государственной Думы, то есть это был, собственно, тот самый представитель общественности, назначая которого…
Кургинян:Понятно. То есть Вы считаете, что это был адекватный министр?
Куликов:…Николай надеялся достичь компромисса с общественностью.
Кургинян:Дело не в этом. Вы считаете, что это был адекватный министр?
Куликов:Нет, как оказалось, не совсем.
Кургинян:Как оказалось.
Млечин:Ваша Честь, извините. Свидетель не может ответить, адекватный или нет. Он может, как историк, объяснить, почему это произошло.
Сванидзе:Нет, он может… На мой взгляд, свидетель может оценить, высказать свое мнение, оценивающее качества министра.
Кургинян:Свидетель может делать только то, что нужно господину Млечину.
Сванидзе:Мнение свидетеля не будет окончательным. Приговор выносит история.
Кургинян:И вообще, давайте все-таки…Свидетель, не свидетель… Речь идет о разговоре экспертов и методологов.
Куликов:Не вполне адекватный, потому что именно он возглавлял МВД во время февральской революции, и кто победил – известно. Но есть и такая фраза современников, что даже если бы Столыпин в это время оказался во главе МВД, он наверняка бы проиграл.
Сванидзе:Как я понял, свидетель не оценил Протопопова как слабого министра, но и не оценил его очень высоко, сказав, что он в феврале не справился с ситуацией.
Куликов:Я же сказал, что он не справился.
Сванидзе:Да . (Кургиняну)Прошу Вас. Ваш тезис, Ваш свидетель.
Кургинян:Теперь я просил бы доказательство № 6.
Сванидзе:Доказательство обвинения, пожалуйста.
Материалы по делу.
Из письма Николая II Александре Федоровне: «Мне жаль Протопопова, – хороший, честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни. Рискованно оставлять в руках такого человека министерство внутренних дел в такое время».
Кургинян:Но министерство осталось. Прошу следующее доказательство № 7.
Сванидзе:Следующее доказательство обвинения, пожалуйста.
Материалы по делу.Из дневника посла Франции в России Мориса Палеолога: «По своим прежним взглядам Протопопов считается октябристом, т. е. умеренным либералом. В июне прошлого года он входил в состав парламентской делегации, отправленной в Западную Европу (…) По возвращении в Петроград он сблизился с Штюрмером и Распутиным, которые скоро представили его императрице. Он быстро вошел в милость. (…) Кроме того, я достоверно знаю, что он был болен какой-то заразной болезнью, что у него осталось после этого нервное расстройство и что в последнее время в нем наблюдали симптомы, предвещающие общий паралич. Итак, внутренняя политика империи в хороших руках!»
Кургинян:Политическая стабильность «в хороших руках»! Я не очень понимаю, вообще, зачем начали войну. Вот зачем ее начали? Это тонкий вопрос, его можно было бы долго обсуждать. Но если уж ввязались в войну, то, извините, во время войны держите политическую стабильность в руках, иначе, лучше вы ведете военные действия или хуже – не имеет никакого значения, все ваши конкретные результаты – весьма сомнительные – будут сметены политической нестабильностью. Политическая нестабильность приговорила к смерти власть, она приговорила к смерти империю, она ввергла страну в бог знает что. Политическая стабильность определяется, в том числе, фигурой министра внутренних дел. Здесь говорится о том, что этот министр внутренних дел – тяжело психически больной, неадекватный человек. Это назначение Распутина и других. Это назначение привело к тому, что политическая стабильность была потеряна. Я обвиняю Николая II в том, что, поддавшись чужому влиянию, как говорят все, и, установив этого человека на данном месте, назначив его на нужную должность, он отдал политическую стабильность в руки человека, который не мог с нею справиться, который ее проиграл! И вместе с этим погибли миллионы людей. Может быть, он хороший человек, но это так!
Теперь я хотел бы все-таки, чтобы подтвердили мою правоту или неправоту. Господин Репников.
Репников:Здесь звучали имена Столыпина, звучали имена Витте, деятелей, безусловно, первого ранга. Штюрмер, Протопопов, Горемыкин и далее – это люди адекватные той ситуации, которая сложилась в стране в период войны? Они могли удержать в этот период рычаги управления в своих руках?
Кургинян:Отвечайте сами.
Репников:На мой взгляд, нет. Был кадровый голод. У власти был кадровый голод. Но что интересно: у оппозиции тоже не было людей, которые смогли бы удержать рычаги власти, и она это показала после февраля 1917 года. Те, кто говорили: «Дайте нам порулить!» – в результате упустили власть из своих рук, и она ушла к большевикам. Следовательно, в этот период нужна была политическая воля. Ни одного человека, в том числе, из всей команды… К сожалению, такой команды – к сожалению для Николая II, для России – не было во время войны. И в результате происходило тасование одной и той же колоды чиновников, их меняли… Вот то, что Пуришкевич назвал «министерской чехардой» очень ярко. И это порождало в народе только недовольство властью и ненависть к власти.
Кургинян:Простите, пожалуйста. Может ли быть ситуация, при которой лидер не отвечает за команду?
Репников:Нет.
Кургинян:Значит, Николай II отвечал за команду?
Репников:Да.
Кургинян:Значит, команда была неадекватна?
Репников:Большей частью – да.
Кургинян:А отдельные ее представители, которые определяли политическую стабильность, то есть судьбу отечества в особо тяжелый момент, были просто психически нездоровы или частично нездоровы?
Репников:Неадекватны существующим обстоятельствам.
Кургинян:Безусловно. И они были назначены по лоббированию темному Распутина и других, так сказать, вопреки всякой политической логике. Да или нет?
Сванидзе:Время истекло. Завершайте.
Репников:Вопреки логике.
Кургинян:Спасибо.
Сванидзе:Спасибо. У меня к Вам уточняющий вопрос. Александр Витальевич, скажите. Ну, действительно, Столыпин и Витте каждые два месяца не рождаются, но с чем был связан такой кадровый голод, который, вероятно, затруднял, в том числе и государю-императору, назначения на высшие государственные посты?
Репников:Вырождение правящего слоя, отсутствие у чиновников и вообще у бюрократии желания служить России…
Сванидзе:Не при нем же это вырождение возникло, началось.
Репников:Но он мог предотвратить. Нужна была кадровая революция, нужна была кадровая модернизация. У него был период… После первой революции власть успокоилась: дома подконтрольно, революционеры посажены, эмигрировали, разгромлены – все, наступила стабильность. Но были эти годы – семь лет, до начала Первой мировой войны, и власть могла это тоже использовать.
Сванидзе:Я прошу прощения, когда Вы говорите о кадровой модернизации, Вы имеете в виду социальную модернизацию, политическую модернизацию?
Репников:Модернизацию в целом. И социальную, и политическую. Я здесь не беру экономические вопросы.
Сванидзе:Спасибо, спасибо. Пожалуйста, сторона защиты. Ваш вопрос свидетелю обвинения, Леонид Михайлович.
Млечин:Вы знаете, Вы так точно и интересно сказали. Я говорю это совершенно искренне. Сильных руководителей не нашлось ни в лагере императора, ни в лагере оппозиции, которая ее сменит. То есть мы констатируем, что общество в целом не имело лидеров. Их, во всяком случае, было мало для того, чтобы руководить страной. Я правильно Вас понял?
Репников:Ну, такие лидеры, несомненно, были. Я не думаю, что вся Россия неожиданно обезлюдела, исчезли талантливые люди…
Млечин:Вы так сказали, поэтому я всего лишь привел Ваши слова.
Репников:Их надо было искать, их надо было продвигать. Должен был быть социальный лифт, которого не было, наконец.
Млечин:А как? Что это такое?
Репников:Столыпиных нужно было готовить. Если царь не сможет управлять – и он понимает, что не обладает этими инстинктами власти – то он должен искать людей, которые этим обладают, выдвигать их.
Млечин:Ну, выдвинул Столыпина, выдвинул Витте, а может быть, больше не было! Столыпиными же не становятся, а рождаются! Все-таки, я прошу прощения, это же талант от бога!
Репников:Смотрите, отношение к Столыпину… То есть я здесь с двух сторон пытаюсь посмотреть, не обвиняя, не оправдывая, просто есть…
Сванидзе:Десять секунд.
Репников:…некая объективная реальность. Зачастую чиновники тоже не поддерживали, не продвигали людей, которые могли стать яркими звездами.
Сванидзе:Завершайте, если можно.
Млечин:Такова была система?
Репников:Система виновата тоже.
Млечин:Благодарю Вас.
Сванидзе:У меня к Вам еще один уточняющий вопрос. В продолжение той же темы. Может быть, все началось не при Николае? Вот был стабильный период его батюшки, государя-императора Александра III. Такой, казалось бы, замечательный, спокойный… «Победоносцев над Россией простер совиные крыла…»Может быть, тогда начался кадровый застой? Смотрите, при Александре был Победоносцев, а при Николае все-таки какая плеяда подряд! Витте, все те же, Столыпин, Коковцов, который был не последний совсем государственный деятель, очень яркий человек. Смотрите, каких он людей выдвигал. Может быть, все-таки не его была вина? Может быть, началось все при Александре? Он что-то пытался, у него не получалось. Нет такого впечатления? Ваше мнение.
Репников:Ну, при Александре тоже были талантливые люди. Конечно, может быть, не было людей рангом таких, как Столыпин или Коковцов, но каждая эпоха выдвигала своих управленцев. И это не обязательно какие-то замшелые ретрограды и консерваторы, потому что эпоха Александра III иногда называется консервативной стабилизацией сейчас. То есть здесь тоже не был сплошной застой. Ведь были же такие люди в России.
Сванидзе:Спасибо. Благодарю вас. Короткий перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.
Сванидзе:В эфире «Суд времени». Второй день слушаний по личности и политике императора Николая II.
Вопрос сторонам: контролировал ли Николай II свою семейную ситуацию?
Пожалуйста, сторона обвинения. Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.
Кургинян:Работать в ладу с системой может средний администратор. Преодолевать систему может только сильный, талантливый, яростный человек, такой, как Петр. Система существовала уже сама по себе, а эти люди – сами по себе, и они существовали во все более страшной ситуации. Эти милые люди существовали во все более страшной ситуации.
Прошу доказательство № 9.
Сванидзе:Пожалуйста, доказательство обвинения.
Материалы по делу.
Из дневника великого князя Николая Михайловича: «Убийство Распутина полумера, так как надо покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым. Вот видите, снова у меня мелькают замыслы убийств, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было. С Протопоповым еще возможно поладить, но каким образом обезвредить Александру Федоровну? Задача – почти невыполнимая. Между тем время идет, а с отъездом Юсупова, великого князя Дмитрия Павловича и Пуришкевича я других исполнителей не вижу и не знаю». Из книги «Гибель монархии».
Кургинян:Вы понимаете, исполнителей чего он имеет в виду? Он киллеров имеет в виду. Нет киллеров для семьи. То есть семья уже нанимала киллеров друг на друга. Вот что говорит один из членов семьи.
Теперь следующее доказательство, пожалуйста.
Сванидзе:Пожалуйста, следующее доказательство обвинения.
Кургинян:Семье было не до страны, но и не друг до друга. Она киллеров нанимала.
Материалы по делу.
Из переписки Александры Федоровны и Николая II: «Как легко ты можешь поколебаться и менять решения, и чего стоит заставить тебя держаться своего мнения… Как бы я желала влить свою волю в твои жилы… Я страдаю за тебя, как за нежного, мягкосердечного ребенка, которому нужно руководство».
Кургинян:Итак, я хотел бы, чтобы господин Репников подтвердил или опроверг мое представление о том, в каком состоянии находилась семья.
Репников:Переписка Николая II и Александры Федоровны опубликована, и есть недавно вышедшие дневники, очень интересные, 1917–18 гг. Можно точно судить – это письма все-таки интимные, не предназначенные для печати – можно точно судить, что у них было взаимопонимание. То есть как семья они действительно состоялись. Они любили друг друга, они друг друга по-своему уважали, но в этой ситуации, мне кажется, общество не могло простить царю, когда он пренебрегал большой семьей – государством, обществом, народом, и уходил в малую семью, уходил в свою семейную жизнь, замыкался в этом кругу, пытался в этом кругу оградить себя от всех проблем, которые на него обрушивались постоянно, лавинообразно. И, конечно же, я понимаю, почему Николай II так болезненно воспринимал любое вмешательство в личную жизнь, почему он так отвергал вот эти вот попытки удалить Распутина, попытки каким-то образом эту тему поднять. Он воспринимал это с точки зрения самодержца: для него личная жизнь сакральна, она закрыта.
Кургинян:Скажите, пожалуйста, начался ли внутренний развал даже святая святых, вот этих родственников, и всего?
Репников:Да, безусловно, согласия не было.
Сванидзе:Внутри клана Романовых?
Репников:Да. Согласия не было, уже шла борьба.
Сванидзе:Спасибо.
Кургинян:Внутри самых узких кругов…
Сванидзе:Благодарю.
Кургинян:…и доходившая до киллеров?
Репников:Ну, вплоть до таких высказываний.
Сванидзе:Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты. Вопросы свидетелю обвинения.
Млечин:Александр Витальевич, мы Вас все мучаем, да? Взаимоотношения между императором и императрицей – это настоящая история любви, правда? Ведь они ужасно любили друг друга. Она родила ему четырех дочерей, и ждали мальчика. И мальчик родился в 1904 году, а в возрасте трех лет выяснилось, что у него страшная болезнь – гемофилия, верно? Это неизлечимое заболевание, несвертываемость крови. Сейчас таким больным разрешают продлить жизнь, новые лекарства, а тогда – нет. Это ребенок, который живет на грани смерти, да? Вы согласны со мной? Я читал воспоминания современников, что за одну ночь император состарился на десять лет. Вся жизнь его теперь, с того момента, была сосредоточена на жизни этого ребенка, и всякий человек, который появлялся в окружении, обещал помочь хоть как-то спасти несчастного наследника, спасти ребенка от страшного кровотечения, был для него важнее всего. И мать, которая заботилась о ребенке, стала для него важнее всего. Не этим ли объясняется их особые отношения: я имею в виду между императором и императрицей? И особое отношение императора ко всем; пусть это с нашей точки зрения шарлатаны, но они обещали спасение. А за что еще хвататься людям, когда не было лекарств?
Репников:С точки зрения матери, конечно, можно Александру Федоровну понять, потому что единственный сын родился с этой страшной болезнью. И она, как мать, будет верить в любое чудо.
Млечин:А отца? А отца?
Репников:Отца тоже можно понять, просто я здесь еще делаю поправку на эмоциональность Александры Федоровны. Все-таки Николай II был не столь эмоционален. Но массы не прощают, когда глава государства делает выбор в пользу семейной жизни. И если вспомнить, опять же, аналогию с Михаилом Сергеевичем, он, когда Раиса Максимовна постоянно появлялась вместе с ним, думал, что это будет работать позитивно. Я думаю, это из лучших побуждений делалось…
Млечин:Может быть, он просто тоже любил свою жену и хотел, чтобы она была с ним рядом.
Репников:Чем это закончилось, мы все знаем.
Млечин:Может быть, эта проблема наша, что мы не способны увидеть нормальные отношения, не способны оценить. Может быть, даже не очень ценим эти отношения. А дело не в них – не в людях, которые любили друг друга и ценили друг друга. И дай бог, чтобы все семьи были такими.
Репников:Это прекрасно, но глава государства должен жертвовать личной жизнью. Иногда он должен даже через что-то переступать. Я не говорю, что он должен был переступить через эту трагедию, но, вместе с тем, это ко многому обязывает. Когда человек обладает такой полнотой власти, он не может уйти в семью, он не может уйти в личную жизнь целиком.
Млечин:А может быть, это ужасно, если человек жертвует своими близкими, семейными. Он тогда жертвует и другими, ему тогда и других не жалко, если ему ни себя не жалко, ни детей.
Сванидзе:Спасибо. Время истекло, завершайте.
Млечин:Благодарю Вас.
Сванидзе:Знаете, был сейчас поднят очень тонкий и важный момент, наверное, для каждого живого человека. Может быть, Михаил Сергеевич Горбачев, дай бог ему здоровья, наступил на те же грабли в своих отношениях с женой, на которые в свое время наступил последний русский император.
Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваш тезис, Ваш свидетель.
Млечин:Благодарю Вас. Могу ли я пригласить своего свидетеля, Сергея Владимировича Мироненко? Будьте добры, Сергей Владимирович. Скажите, пожалуйста. У меня такое ощущение, что воспитание сделало Николая в определенном смысле фаталистом. Он верил в судьбу, был убежден в том, что он исполняет нечто, ниспосланное ему свыше, что он выполняет миссию. И он горячо любил свою жену, и это было для него важнее. Это действительно так? Я почему задаю этот вопрос: потому что мы смотрим исключительно негативно – жена влияет на мужа. А что в этом дурного, собственно говоря?
Мироненко:Ну, Вы знаете, в личной жизни, может быть, ничего дурного и нет, но я хочу Вам напомнить, из-за чего произошло убийство Распутина. Николай опять в Могилеве. Почему так резко отреагировала семья на вмешательство императрицы Александры Федоровны? И когда она вызвала обер-полицмейстера Максимовича и дала ему распоряжение арестовать Дмитрия Павловича, вся семья пришла в шок.
Млечин:Убийцу. Убийцу арестовать.
Мироненко:Минуточку, минуточку.
Млечин:Я слушаю Вас. Я просто уточняю.
Мироненко:Почему? Да потому что кто она такая. Если государь-император дает указание – никаких вопросов. А если она дает указание – это значит для всех, в том числе для большой семьи Романовых, лишнее доказательство, что она управляет государством, а не бедный Ники. Почитайте дневник матери императора, императрицы Марии Федоровны…
Млечин:Она не любила невестку, скажем так. Сильно не любила.
Мироненко:Это бывает…
Млечин:Да, это бывает очень часто, да.
Мироненко:Это бывает в жизни. Господи, невестка не любит свекровь, свекровь не любит невестку – это все, так сказать… Но! Это происходит, между прочим, в самодержавном государстве, и это чревато невероятными потрясениями, которые произошли. Когда убили Распутина, не помню, то ли Александр Михайлович, то ли Николай Михайлович, написал Марии Федоровне. Мария Федоровна была в Киеве. Почему она уехала? Потому что она не могла смотреть на то, что Ники не может противостоять, как она считала, невестке.
Млечин:Я прошу прощения, что Вас прерываю! Тут не было чисто личной… Матери всегда кажется, что сын под пятой у жены. Боже мой, я как сын тоже это чувствую иногда. Мне понятны эти чувства.
Мироненко:У нее были некоторые основания для того, чтобы понимать, что Александра Федоровна перешла некоторую границу и вмешивается в государственные дела. Ведь это же очень важно. Одно дело – семейная жизнь, другое дело – государственная. Не то, чтобы она пыталась влиять на назначения, не то, чтобы она убеждала Николая стать верховным главнокомандующим. И председатель Государственной Думы, и восемь министров – чрезвычайный случай – обратились к императору с письмом, в котором предупреждали, что ни в коем случае нельзя совершать этот роковой шаг.
Сванидзе:Завершайте.
Мироненко:А он, тем не менее, совершил. Так вот, Мария Федоровна, когда она получила известие в Киеве об убийстве Распутина…
Сванидзе:Десять секунд.
Мироненко:…она поняла, что это не последняя кровь. Но! Когда Николай Михайлович то, о чем он писал в дневнике, написал ей в письме, она не возмутилась. Она не воскликнула: «Боже мой! Как вы можете?! Как вы можете думать об убийстве моей невестки?! Матери моих внуков!» Это свидетельство невероятного кризиса, который охватил семью Романовых, а вместе с ней и всю Россию.
Млечин:Благодарю Вас.
Сванидзе:Спасибо. Я должен в дополнение к тому, что сейчас сказал Сергей Владимирович Мироненко, отметить, что вообще Мария Федоровна, матушка последнего русского императора и вдова Александра III, она отличалась очень прозорливым, мощным, проницательным государственным умом, помимо того, что она была мать и бабушка. Очень многое предвидела, и в том числе большую кровь и революцию.
Сейчас короткий перерыв, после которого мы вернемся к нашим слушаниям.
Сванидзе:В эфире «Суд времени». Продолжаем слушания по теме: Николай II – достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?
Пожалуйста, сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты
Кургинян:Скажите, пожалуйста. Я много раз это слышал, и каждый раз пытаюсь это просто понять. Ну, вот все эти аргументы безумно сильно действуют на сознание. Как бы все время говорится: вот мальчик, вот он такой страдающий, вот он больной, вот он сейчас умрет. Естественно, что всех ведут на помощь. Ну, как вы можете в этом упрекать человека? Что вы упрекаете людей, что они любят друг друга? И так далее. Скажите, пожалуйста. Родился больной наследник, он все равно не сможет управлять. Почему бы спокойно, сохранив страну, сохранив свое положение, свою возможность любить жену и своего любимого сына, не отойти чуть-чуть в сторону? И не в обстановке революционного хаоса, а в нормальный момент передать власть кому угодно, кто не обременен проблемой с больным ребенком, у кого семейные отношения не так сильно на все влияют. Разве этого нельзя было сделать? Я для себя пытаюсь понять.
