Текст книги "Борьба и победы Иосифа Сталина"

Автор книги: Константин Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 49 страниц)

«6 декабря в д. № 4 по Школьному переулку состоялось нелегальное собрание, на коем присутствовало 7 человек от рабочих разных городских заводов и 4 интеллигента, а именно: Михаил Егорович – брюнет среднего роста, Сергей Иванович (А.А. Сольц. – К.Р.), шатен среднего роста, в пенсне, Михаил (М.М. Лашевич. – К.Р.) – среднего роста, полный, коренастый, приехавший, по-видимому, из Одессы, и Коба, он же «Василий» – среднего роста, худощавый, лицо оспенное, без бороды (бреет), небольшие усы, лет 30—35, кавказского типа.

Коба является представителем ЦК РСДРП. На собрании трактовалось о характере деятельности социал-демократической партии в настоящий момент, и было предложено принять меры к образованию Петербургского комитета РСДРП. Существующая в Петербурге «Социал-демократическая группа», переименованная в «Международную комиссию», имеет также войти в состав образуемого Петербургского комитета...»

Сведения о деятельности Джугашвили регулярно пополняли и досье Департамента полиции. 9 ноября 1912 года информация о нем поступила в Департамент от начальника Петербургского охранного отделения.

Но пока ему удавалось избегать непосредственной слежки со стороны службы наружного наблюдения. План Иосифа Джугашвили о воссоздании Петербургского комитета завершился успешно, и спустя неделю после встречи на Школьной, 22 декабря, Прозоров доложил своим хозяевам:

«Несколько дней тому назад сорганизовался «Петербургский комитет РСДРП», в состав коего вошли: Михаил Егорович, Сергей Иванович, Михаил... Валентин, рабочий фабрики Паля, бывший выборщик в Государственную думу Михаил Иванович Зайцев и рабочий Путиловского завода Савенков. Представителем от Центрального комитета является Коба, он же Василий».

Партийные и думские дела задержали Иосифа Джугашвили в Петербурге, но, когда 15 декабря Государственная дума разошлась на рождественские каникулы и наступила пауза, он вновь выехал за границу. Накануне на квартире Эмиля Копонена, в доме № 10 на Финляндском проспекте, состоялось совещание. В числе присутствовавших были лекальщик орудийного завода Калинин, депутаты

Госдумы Муранов, Петровский, Самойлов и рабочий Шотман. Обсуждалось два вопроса: о работе в Государственной думе и поездка Джугашвили в Краков.

Обеспечением поездки Джугашвили занялись финские рабочие-большевики А. Шотман и Эйно Рахья. На этот раз до Кракова он добирался через Финляндию. Чтобы предотвратить возможность обнаружения Иосифа Джугашвили филерами охранного отделения на Финляндском вокзале, машинист Эмиль Копонен вывез его из города на маневровом паровозе и довез до станции Парголово, где, соскочив на ходу с подножки еще не успевшего остановиться паровичка, пассажир пересел в поезд, следующий за границу. Он пересек границу Финляндии на станции Белоостров с русским паспортом, и Исидор Воробьев (позднее председатель Союзтабактреста) сопроводил его до города Мариенгам. Там, с берега Финского залива, уже с финским паспортом, он отправился на пароходе в Германию. В Краков он прибыл в двадцатых числах декабря.

Иосиф Джугашвили еще находился в пути, когда, сообщая 22 декабря охранке о восстановлении Петербургского комитета и планируемом совещании в Кракове, ее сотрудник Прозоров отмечал: «Представитель Центрального комитета Коба дня четыре тому назад уехал за границу».

Начавшись 26 декабря, совещание Центрального комитета РСДРП в Кракове продолжалось по 1 января нового года. С докладом: «Революционный подъем, стачки и задачи партии» перед прибывшими партийными работниками выступил Ленин. Его доклад предусматривал программу деятельности в условиях подъема революционной борьбы.

Доклад вызвал общее воодушевление. 28 декабря Иосиф Джугашвили коротко написал Каменеву в Россию: «Я останусь в Кракове еще недели 1—1/2. Вас(илий)», а Зиновьев сделал к письму приписку: «Публика вся превосходная. Дел будет почище, чем в Праге. Жаль, что вас нет». Но дела партии обстояли не столь блестяще, как могло показаться на первый взгляд. Ахиллесовой пятой любого серьезного дела является нехватка денег, и среди животрепещущих тем, обсуждаемых на совещании, был вопрос о финансах.

В это время значительно сократились денежные поступления в партийную кассу; к концу года в ней оставалось лишь 7500 франков. Может возникнуть подозрение, что большие средства уходили на содержание самого ЦК, но такое мнение опровергается агентурным донесением в Департамент полиции: «Выяснилось, что благодаря отсутствию денежных средств в пределах России на партийном содержании может жить только один представитель ЦК. Таковым, несмотря на свои отказы по принципиальным соображениям, назначен Коба. Коему ассигновано по 60 руб. в месяц. Ленин получает от «Правды» по 100 руб. в месяц; таковую же сумму получает от редакции названной газеты и Зиновьев...

Следует отметить, что месячный заработок квалифицированного рабочего тогда превышал 60 рублей, и содержание руководства ЦК партии нельзя назвать «барским». Но недостаток денежных средств ставил под вопрос возможность проводить активную политику партии.

И секретный сотрудник полиции сообщал, что для исправления положения на совещании было решено: «Поручить депутатам Петровскому и Малиновскому обратиться в городе Москве к Кржижановскому, Никитичу (Л.Б. Красину) и некоему Радченко и в Петербурге к присяжному поверенному Соколову, а по указанию последнего и к другим лицам – с просьбой ссудить или помочь добыть деньги».

Впрочем, «все переговоры с перечисленными лицами» взялась вести прибывшая вскоре в Москву Андреева, жена Максима Горького, и, как известно, большевики получили необходимые средства. Несмотря на проведенные российскими властями массовые аресты, большевистская партия, подобно мифологическому Фениксу, снова возрождалась. Вернувшись в Петербург, Малиновский 8 января 1913 года поспешил донести в Департамент полиции, что Краковское совещание РСДРП восстановило не только Центральный комитет, но и две коллегии внутри него.

«Современный ЦК, – сообщал Малиновский, – составляют: 1) Ленин, 2) Зиновьев, 3) Коба, 4) Петровский, член Государственной думы, 5) Малиновский, член Государственной думы, 6) Свердлов (Светлов), 7) Филип, 8) Спица, 9) Белостоцкий. Агентами ЦК были назначены: «выборщик Савинов» по Московской губернии, Михаил (М.И. Калинин) по Петербургской и Шотман по Гельсингфорсу».

Обратим внимание: хотя провокатор поставил Иосифа Джугашвили третьим в списке членов ЦК, фактически он являлся первым лицом в руководстве партией внутри России. Но удовлетворение Джугашвили мог испытывать даже не от того, что управление партией приобрело те формы, на которых он настаивал еще несколько лет назад. Теперь руководящие органы большевиков были нацелены не на разрешение теоретических разногласий, а на обеспечение практической революционной деятельности в самой России.

В доносе полицейскому ведомству Малиновский отмечал эти особенности: «Созданы по примеру прежних лет Русское и Заграничное Бюро ЦК партии. В состав Заграничного Бюро ЦК избраны Ленин и Зиновьев. В качестве секретаря им придана Крупская. В Русское Бюро ЦК избраны Коба, Андрей Уральский и депутаты Петровский и Малиновский; последние, имея и без того ряд сложных обязанностей, будут посещать собрания Бюро и участвовать в его работе по очереди».

Краковское совещание подтвердило руководящее положение Иосифа Джугашвили в партийной иерархии, и, заняв ведущую роль в Русском бюро ЦК РСДРП, он оставался главной фигурой российской части Центрального комитета. Такое признание его авторитета было естественно. Он не только имел большой опыт революционной работы, но после последней ссылки фактически уже исполнял эту работу, возглавив практическую деятельность большевистских организаций как в столице, так и в регионах страны.

Зарубежные биографы Сталина усматривают в непродолжительном пребывании его за границей чуть ли не некую «ущербность». Спустя двадцать лет после его последнего посещения зарубежья Эмиль Людвиг задаст ему вопрос не считает ли он своим недостатком незнакомство с европейской жизнью?

И Сталин, не без иронии, ответит: «Что касается знакомства с Европой, изучения Европы, то, конечно, те (люди), которые хотели изучать Европу, имели большие возможности сделать это, находясь в Европе. И в этом смысле те из нас, которые не жили долго за границей, кое-что потеряли. Но пребывание за границей вовсе не имеет решающего значения для изучения европейской экономики, техники, кадров рабочего движения, литературы всякого рода, беллетристической или научной (курсивы мои. – К. Р.).

При прочих равных условиях, конечно, легче изучить Европу, побывав там. Но тот минус, который получается у людей, не живших в Европе, не имеет большого значения. Наоборот, я знаю многих товарищей, которые прожили по 20 лет за границей, жили где-нибудь в Шарлоттенбурге или в Латинском квартале, сидели в кафе годами, пили пиво и все же не сумели изучить Европу и не поняли ее».

Объективность этого вывода подтвердила последующая история. Никто из завсегдатаев Латинского квартала – «вечных эмигрантов» – не оказал решающего влияния на послеоктябрьские события в России: ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Каменев, ни Бухарин. Дешевое пиво не прибавило им ни политической, ни государственной мудрости.

Но привычка – вторая натура. Проведя значительную часть жизни за границей, где практическая деятельность подменялась дискуссиями, эти люди возомнили себя теоретиками партии. Не имевшие деловой хватки, даже после революции для самоутверждения они будут доказывать свое мировоззренческое превосходство – продолжать ту же тактику интриг. Бесплодные, вечно брюзжащие интеллигенты, одержимые манией величия, они обратят свою энергию против Сталина, и это, естественно, почти всех их приведет в кабинеты лубянских следователей.

И все-таки на этот раз пребывание за границей для Иосифа Джугашвили оказалось более продолжительным. Видимо, сделав в его работе паузу, Ленин стремился предохранить соратника от висевшей над ним опасности ареста. Переждать, пока улягутся предвыборные страсти. И он организовал ему своеобразный отпуск.

Правда, ему не сразу нашли дело, сначала он получил предложение участвовать в подготовке тридцатого номера газеты «Социал-демократ». И в Кракове он написал для газеты две статьи: «Выборы в Петербурге» и «На пути к национализму». Однако он чувствует себя неуютно среди «коренных» эмигрантов. Если не сказать одиноко. Он пишет в одном из писем: «Здравствуй, дружище... Скучаю без тебя чертовски. Скучаю, клянусь собакой. Не с кем погулять. Не с кем по душам поболтать...»

Однако вскоре Ленин нашел ему занятие, обратившись с предложением о переработке статьи Иосифа Джугашвили «Марксизм и национальный вопрос», недавно переданной им в редакцию журнала «Просвещение». Дальнейшие события показали, что национальный вопрос приобретал все более важное значение не только для России, и Ленин справедливо рассчитывал на опыт Иосифа Джугашвили, приобретенный им при работе в бакинском профсоюзном движении. На его знание многонациональной рабочей среды. В письме Горькому Ленин указывал, что на «Кавказе с.-д. грузины+армяне+татары+русские работали вместе в единой с.-д. организации больше десяти лет».

Трудно сказать, заинтересовало ли это предложение Иосифа Джугашвили? До того времени он мало занимался этой темой. Правда, ранее его перу принадлежала статья 1904 года «Как понимает социал-демократия национальный вопрос», но в ней он писал: «Не национальный, а аграрный вопрос решает судьбы прогресса в России. Национальный вопрос – подчиненный».

Впрочем, хотя социал-демократическое движение и выступало под лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – в марксистской литературе такая тема вообще была слабо исследована. В основном ею занимались лишь австрийские социалисты. Поэтому Иосиф Джугашвили отправился в Вену.

В столице Австрии он сначала остановился на квартире, которую снимал сын бакинского купца, депутат Государственной думы М.И. Скобелев. Здесь он случайно «столкнулся с Л. Троцким». Вспоминая об этой встрече, много лет спустя Троцкий самодовольно писал: «В 1913 году, в Вене, в старой габсбургской столице, я сидел в квартире Скобелева за самоваром. Сын богатого бакинского мельника, Скобелев был в то время студентом и моим политическим учеником... Мы пили душистый русский чай и рассуждали, конечно, о низвержении царизма. Дверь внезапно распахнулась, без предупредительного стука на пороге появилась незнакомая фигура невысокого роста со смуглым отливом лица, на котором ясно видны были следы оспы».

Видимо, тщеславного Лейбу Бронштейна задело, что вместо того чтобы сразу стать еще одним его «политическим учеником», не проявив заинтересованности и «не сказав ни слова, незнакомец налил чая и молча удалился». У Скобелева Джугашвили задержался недолго и вскоре перебрался к Трояновским. «К нам на квартиру, – вспоминала жившая у Трояновских латышка Ольга Вейланд, – ежедневно приходил Бухарин и одно время жил Сталин».

Александр Антонович Трояновский был участником краковского совещания. Сын офицера, окончивший артиллерийское училище, он вступил в РСДРП еще в 1904 году. Уволенный в 1906 году из армии, позже он попал в ссылку, откуда бежал за границу. Во время мировой войны он примкнул к меньшевикам-оборонцам, а вернувшись после революции в Россию, служил в Красной Армии. Примечательно, что с 1921 года Трояновский работал в Рабоче-крестьянской инспекции, которую возглавлял Сталин, но в ВКП(б) он вступил лишь в 1923 году. Позже он был заместителем председателя Госплана СССР, с1933 по 1939 год – полпред в США, а после отзыва в Москву профессор Трояновский преподавал в высшей Дипломатической школе.

Приступая к работе над национальной темой, Иосиф запросил из Петербурга материал, написанный ранее и переданный в журнал «Просвещение». В письме Малиновскому от 20 января он пишет «Передайте Ветрову, чтоб он не печатал «Национальный вопрос», а переслал его сюда. <...> Статью нужно переслать по возможности сегодня же. о Я буду скоро у Ильича». О том, что эта работа рассматривалась как срочное дело, свидетельствует то, что 22 января А. Трояновский отправил в Петербург две телеграммы. Одна, направленная в редакцию журнала «Просвещение», вопрошала: «Ждем статью Сталина о национальном вопросе. Почему не шлете?»

Вторая, посланная Малиновскому, гласила: «Справьтесь, пожалуйста, не умер ли случайно Ветров. Ни слова не пишет и номера не выпускает. Что сие значит... Василий очень просит вернуть его статью по национальному вопросу сюда к нам». Правда, уже на следующий день материал пришел в Вену, и 24 января Трояновский телеграфировал в редакцию «Просвещения»: «Статью Сталина, наконец, получил. Спасибо».

Те дополнения и исправления, которые Иосиф Джугашвили намеревался внести в свою работу, касались критики позиции австрийских социал-демократов. Но, поскольку знания немецкого языка, приобретенные им с помощью учебников, были ограничены, в переводах его консультировала латышка, родившаяся в Одессе Ольга Вейнланд, в Вене она жила в квартире Трояновских.

Доработка статьи заняла около трех недель, и в феврале Ленин пишет Горькому «Насчет национализма вполне с Вами согласен, что надо этим заняться посурьезнее. У нас один чудесный грузин засел и пишет для «Просвещения» большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы».

Работу «Марксизм и национальный вопрос» Иосиф Джугашвили дорабатывал в течение месяца. После ее публикации за Сталиным навсегда закрепится авторитет специалиста по национальному вопросу, и это не дань конъюнктуре. Даже по истечении времени, по глубине и объективности сделанных выводов, его анализ национальной проблемы не претерпит серьезной ревизии. Его основные выводы и обобщения не теряют своей актуальности для трансформирующегося мира.

Конечно, для современного ему периода, исходя из марксистской концепции, во главу угла Сталин поставил «принцип интернационального сплочения рабочих как необходимый пункт в решении национального вопроса». Но в теоретическом плане одной из его научных заслуг стало то, что, опровергая положения, выдвинутые теоретиком «культурно-национальной автономии» Отто Бауэром, утверждавшим, что «нация – это вся совокупность людей, связанных в общность характера на почве общности судьбы», Сталин вывел четыре признака нации, ставшие классическим выводом.

Общность языка, общность территории, общность экономической жизни, общность психологического склада, проявляющегося в общности культуры. «Только наличие всех признаков, вместе взятых, – заключил он, – дает нам нацию». Этот постулат не претерпел изменений под влиянием времени. И по-прежнему сегодня остается незыблемой формулой, характеризующей понятие нации, ставшей основой общемировой юридической и философской практики.

Хотя Сталин поддержал лозунг о праве наций на самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельных государств, он указал, что реальное решение национального вопроса находится в прямой зависимости от конкретных исторических условий. «Экономические, политические и культурные условия, – пишет он, – таков единственный ключ к решению вопроса о том, как именно должна устроиться та или иная нация, какие формы должна принять ее будущая конституция».

Сталин выступил против принципов национализма, проповедуемого еврейской партией «Бунд»: «Дезорганизация рабочего движения, деморализация в рядах социал-демократов – вот куда приведет бундовский федерализм».

Статья «Марксизм и национальный вопрос» была напечатана в журнале «Просвещение» за подписью К. Сталин, ставшей впоследствии его новым партийным псевдонимом. Когда Ленин узнал, что эту работу предложили объявить дискуссионной, он категорически возразил: «Конечно, мы абсолютно против. Статья очень хороша... Вопрос боевой, и мы не сдадим ни на йоту принципиальной позиции против бундовской сволочи».

Пробыв за границей два неполных месяца, 14 февраля Иосиф Джугашвили выехал в Россию. В Петербурге он поселился на Шпалерной улице в доме 44-б, в квартире, снимаемой депутатами Госдумы Бадаевым и Самойловым. 17 февраля он написал Трояновским в Вену: «Ну-с, друзья, приехал. Пока ничего определенного не могу сообщить. Вакханалия арестов, обысков, облав – невозможно видеться с публикой, нужно подождать до 21 февраля. Успел видеться только с шестеркой. С Ветровым (журналист И.С. Книжник-Ветров – редактор журнала «Просвещение». – К.Р.) увижусь завтра... Наши сплошь заболели (т.е. были арестованы. – К. Р.)».

Многочисленные аресты, прокатившиеся по столице накануне его возвращения в Россию, вызвали различные слухи и предположения в революционной среде, острое обсуждение их причин. И на поверхность всплыла фамилия Малиновского, которого стали подозревать «в сношениях с охранным отделением».

А вскоре на страницах меньшевистской газеты «Луч» появилась заметка, публично обвиняющая Малиновского в провокаторстве. И хотя автором заметки, подписанной буквой «Ц», был меньшевик Циоглинский, большевики решили, что «Ц» означает Цедербаум. По воспоминаниям Л.О. Дан – урожденной Цедербаум, – «к ней на квартиру пришел, добиваясь прекращения порочащих Малиновского слухов, большевик Васильев (Джугашвили)».

Добиваясь защиты чести товарища по партии, Иосиф не подозревал, что именно на основании агентурных сведений, полученных от Малиновского, 20 февраля вице-директор Департамента полиции С.Е. Виссарионов сообщил Петербургскому охранному отделению: «Коба в установке Джугашвили вернулся в Петербург; настоящее его местожительство неизвестно, но имеются сведения, что он останавливается в Петербурге по адресу: большой Сампсониевский проспект, д. 16 (кв. 63)».

Примерно в это же время Иосиф Джугашвили написал для руководства ЦК письмо в Германию. Он направил его на имя владельца табачной фабрики Густава Титце по адресу. Бреславль, Гумбольдтштрассе.

В письме шла речь о конкретных текущих делах. Он сообщал об обострении отношений в социал-демократической думской фракции и, отметив дружную работу депутатов Малиновского и Петровского, сетовал: «Одно нехорошо: сведущих лиц нет (курсив мой. – К. Р.). Я не могу угнаться за всем. Помогайте».

Сообщая о деятельности журнала «Просвещение», Джугашвили поясняет: «У нас в руках все права, но сил нет, легальных сил. Система руководства извне ни к чему, это все сознают. С 46 № я буду посылать по статье или две, но это не есть, конечно, руководство. Повторяю, что нужны люди, но внутри В. (ветровского «Просвещения». – К. Р.) и непременно легальные. Мы хотим пригласить Суре-на (Спандаряна. – К. Р.) и [Молния]». Говоря о планах создания новой газеты, он писал: «Беда в том, что № 3 (Малиновского. – К. Р.), кажется, уже завлекли (меньшевики. – К. Р.), и теперь ему трудно выпутаться. Пока приходится ждать. Проклятье, безлюдье сказывается во всем...»

Однако Малиновского «завлекли» не только меньшевики. Строя свои планы, Иосиф Джугашвили, конечно, не мог подозревать, что дни его пребывания на свободе были не просто сочтены – его противники уже крапили карты.

На 23 февраля в Петербурге, в здании Калашниковой биржи, намечалось проведение бала-маскарада. «Мы, – пишет Т. Слов-тинская, – часто с каким-либо студенческим землячеством устраивали концерты якобы с благотворительной целью, а на деле – чтобы собрать деньги для партии...» Среди организаторов этой акции, часть сбора от которой предназначалась для фонда газеты «Правда», был присяжный поверенный Николай Крестинский.

«Такие концерты, – вспоминал бывший депутат Госдумы А. Бадаев, – обычно в большом количестве посещались сочувствующей интеллигенцией и рабочими. Приходили туда и легально живущие партийцы, и даже нелегальные работники, в шуме толпы успевающие встретиться и переговорить с кем надо. Сталин решил отправиться. Малиновскому это было известно, и он и сообщил об этом в департамент полиции».

Действительно, вечером 23 февраля Иосиф Джугашвили встретился с Малиновским. И провокатор, явившийся на эту встречу после свидания с директором Департамента полиции СП. Белецким, уже знал, что арест руководителя Русского бюро ЦК был предрешен Но о намерении Джугашвили посетить Калашникову биржу Малиновский, видимо, сообщил полиции лишь после разговора с ним

Сталин сидел в буфете биржи, разговаривая с Бадаевым, когда «заметил, что за ним следят». «Он, – пишет Татьяна Словатинская, – вышел на минутку в артистическую комнату и попросил вызвать меня... он сказал, что появилась полиция, уйти невозможно, сейчас он будет арестован. Попросил сообщить, что перед концертом он был у Малиновского. Действительно, как только он вернулся, к его столику подошли двое штатских и попросили его выйти с ними. О том, что Малиновский – провокатор, никто еще не знал...»

Спустя несколько дней меньшевистская газета «Луч» сообщила: «В воскресенье, 24 февраля в 12 ч. ночи в помещении Калашниковой биржи во время проводившегося там концерта-маскарада, устроенного с благотворительной целью, явились чины охранной полиции и заявили дежурившему в зале полицейскому чину, что среди гостей присутствует лицо, подлежащее личному обыску и аресту. Один из агентов охранного отделения был допущен на концерт. В буфетной комнате агент указал полицейскому на неизвестного, сидящего за столиком, занятым группой лиц, среди которых находились члены Государственной думы. Неизвестный был приглашен следовать за полицейским чином и после безрезультатного обыска арестован и передан чинам охранного отделения. Назвать себя при аресте неизвестный отказался».

Кроме Иосифа Джугашвили в эту же ночь, с субботы на воскресенье, арестовали и члена Русского бюро Ф. Голощекина. Утром 24 февраля охранное отделение информировало об аресте И.В. Джугашвили директора Департамента полиции С.П. Белецкого, министра внутренних дел и даже Управление дворцового коменданта. Такая спешность свидетельствует о той важности, которую власти придавали этому аресту. Примечательно, что, несмотря на выходной день, Белецкий дал срочное распоряжение Особому отделу о подготовке справки на арестованных.

Заказ на ее составление, с грифом «экстренно», «Регистрационное отделение Центрального справочного алфавита» получило в 12.38 и уже в 13.50 представило в Особый отдел «Справку по ЦСА» на четырех листах. После аналитической доработки в тот же день материалы были переданы Белецкому. Направляя документы, заведующий Особым отделом Еремин указал: «Вследствие приказания Вашего превосходительства имею честь представить краткие справки на членов Центрального комитета Российской социал-демократической партии Шаю Голощекина и Иосифа Джугашвили».

Глава Департамента полиции торжествовал: неуловимый Коба – глава большевиков в России, которого больше года безуспешно разыскивали его агенты, наконец-то оказался в его руках. Арест руководителя Русского бюро РСДРП вызвал острую реакцию в социал-демократической среде. Вскоре Департамент полиции перехватил письмо в Краков для Ленина, предупреждавшее о провокации в верхах партии. Письмо было написано иносказательным стилем; фразами, внедренными в отвлекающий внимание текст, но полиции не составило труда понять его содержание.

В нем, в частности, говорилось: «Я не знал о его пребывании в Питере и был ошарашен, узревши его в месте людне. «Не уйдешь», – говорю. И не ушел... Мы толковали о реорганизации... и назначили день для детального обсуждения, но... Мне было приятно узнать от Василия, что вы относитесь ко мне любовно... Кто-то мешает. Ума не приложу, кто... Изъятие грузина прямо сразило меня. У меня такое чувство, что скачу по тропинке бедствия, как и всякий другой, кто будет способствовать обновлению редакции. Кто-то мешает и «кто-то» сидит крепко».

Арест Сталина стал серьезным ударом для большевиков. 1 марта Н.К. Крупская пишет в Петербург «Дорогие друзья. Только что получила письмо с печальной вестью. Положение таково, что требуется большая твердость и еще большая солидарность». А в конце марта в одном из писем Ленин отметил: «У нас аресты тяжкие. Коба взят».

Действительно, это был очередной разгром руководства большевистской организации. После ареста 10 февраля Свердлова и 23-го числа Джугашвили в Русском бюро осталось только два члена: Малиновский и Петровский.

Однако прямой виновник этих событий Малиновский еще долго оставался неразоблаченным. Он по-прежнему получал от Департамента полиции жалованье за провокаторскую деятельность. Кстати, заметим, что если оклад директора Департамента полиции равнялся 7000 руб. в год, то жалованье Малиновского 6000– 8400 руб. в год Это говорит о многом.

Только в 1914 году, когда департамент счел опасным для престижа монархии содержать в одном лице агента полиции и члена Госдумы, Малиновский был вынужден сложить свои депутатские полномочия. Он выехал за границу. Однако на предупреждение о его предательстве Заграничная часть ЦК отреагировала отрицательно. Судебно-следственная комиссия ЦК РСДРП в составе: Ганецкий, Ленин, Зиновьев – отвергла обвинения Малиновского в провокаторстве.

Правда, поскольку Малиновский представлял дело так, что оставление им поста депутата было следствием душевного переутомления, то за нарушение партийной дисциплины он был исключен из состава ЦК. Но до конца ею предательская роль вскрылась лишь после Февральской революции, когда в архиве Департамента полиции были обнаружены неопровержимые улики, подтверждавшие его предательство.

И все-таки возмездие настигло провокатора. По непонятным причинам в феврале 1918 года Малиновский вернулся в Петроград. (Позже он объяснял трибуналу, что «приехал кровью смыть мою когда-то позорную жизнь».) Судом революционного трибунала при ВЦИК 5 ноября 1918 года предатель был приговорен к расстрелу.

Выданный Малиновским властям, Иосиф Джугашвили после ареста оказался в руках Петербургского охранного отделения, но 7 марта охранка передала его ГЖУ. Очередную переписку о его политической благонадежности 11 марта начал полковник Леонид Кременецкий, и 13 марта в 7-м делопроизводстве столичного жандармского управления появилось дело 392: «По наблюдению за производящейся в порядке Положения о государственной охране переписке о крестьянине Иосифе Джугашвили».

Жандармский полковник взялся за дело обстоятельно. Он затребовал даже данные более чем десятилетней давности. Об этапировании подследственного из Баку к месту первой (сольвычегодской) ссылки. Но запросы полковника Кременецкого поставили бакинские власти в тупик. «Ввиду ветхости и недостачи» большинство материалов ему не сумели представить. И лишь к концу лета в Баку нашли копию «уведомления № 2068 от 30 ноября 1908 года о высылке Джугашвили в Вологодскую губернию».

Однако начальство не позволило полковнику «бесполезно» терять время на выяснение всех обстоятельств революционной деятельности арестованного члена ЦК РСДРП. На первый допрос его вызвали 13 марта, и через месяц, 18 апреля, переписка была завершена. Уже на следующий день начальник Петербургского ГЖУ генерал-майор Митрофан Клыков подписал постановление с предложением вернуть Иосифа Джугашвили в Нарымский край «на срок по усмотрению Особого совещания».

Без особых проволочек документы прошли и другие инстанции. 20 апреля материалы переписки были представлены петербургскому градоначальнику, 23-го числа он передал их (за № 9270) в Министерство внутренних дел, а оттуда дело поступило в Особое совещание.

Постановление Особого совещания, утвержденное 7 июня министром внутренних дел Н.А. Максаковым, в качестве меры пресечения революционной деятельности Иосифа Джугашвили определило высылку на четыре года в Туруханский край.

И вот, после четырех томительных месяцев тюрьмы, снова ссылка. Она станет для Сталина последней... и самой долгой. Вряд ли он не мог предполагать, что наступал самый тяжелый период его жизни, но «он вышел живым из этого ада».