Текст книги "Борьба и победы Иосифа Сталина"

Автор книги: Константин Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)

Описывая обстановку этого периода как фактический «ввод осадного положения», Сталин отмечает: «На улицах войска, усмиряющие непокорных... Подозрительные арестовываются и отводятся в штаб. Идет разоружение рабочих, солдат, матросов». Примечательно, что демонстранты не предприняли ни одной попытки захвата правительственных или общественных учреждений. Хотя при тех силах, которыми они располагали, можно было «перевернуть» весь город, тем более что в руках народа имелся не «булыжник – оружие пролетариата», а боевые винтовки. Но удерживаемые большевиками рабочие не пошли на обострение ситуации.

В июле тактику действий резко поменяли все. Напуганное ярко выраженным народным волеизъявлением правительство и его единомышленники в Советах не намеревались больше играть в демократию. Они решили разрубить гордиев узел «большевистской опасности», грозившей ниспровергнуть власть. Однако устранить с политической арены большевиков, поддерживаемых широкими народными массами, было далеко не просто. И если для черного дела годится вообще все, то для грязного – чаще всего используется клевета. К тому же ее распространение «убивало» двух зайцев сразу. Тень позорного провала июльского наступления армии витала в атмосфере столицы не только немым укором, но и прямым обвинением в бездарности власти. Неудачи армии требовали хотя бы формального объяснения.

Причины поражения армии власти решили свалить на большевиков. Конечно, утверждение, что «немцам помогают большевики», не было свежей грязью. Новым в палитре политических инсинуаций этого момента стало обвинение: будто бы сам Ленин – «немецкий шпион». Эта политическая утка была приготовлена именно на кухне Советов, и ее «поваром» стал бывший участник троцкистского «августовского блока» – некий Алексинский. По замыслам организаторов провокации, инсинуация должна была появиться на страницах петроградских газет уже на следующий день после расстрела демонстрации. Однако ее распространению помешал Сталин. Узнав об этих намерениях, он позвонил председателю ЦИК меньшевику Чхеидзе, «уговорив» земляка обзвонить редакции газет, запретив публикацию очевидно провокационного сообщения. И его вмешательство возымело действие, «обвинение» в адрес Ленина опубликовал лишь мелкий бульварный листок «Живое слово».

Периодически возникающие споры о том, брал или не брал Ленин через еврея Парвуса деньги от кайзеровской Германии – бессмысленны. Деньги действительно были. Их дали те же еврейские банки, что и в 1905 году; и Парвус добивался их для Троцкого. Однако в связи с отъездом последнего накануне Февраля в Америку Яков Фюрстенберг (Ганецкий) и польский еврей Козловский, получив деньги в шведских банках, передали их социал-демократам Видимо, Ленин деньги «взял», и, комментируя этот факт, Адам Улам справедливо заметил, что «он бы взял их для дела революции где угодно, включая двор Его Императорского Величества, но он не был «немецким агентом».

7 июля Временное правительство отдало распоряжение на арест Ленина и Зиновьева, и услужливая пресса поспешила сообщить о его вызове в суд. Ленину предъявлялось обвинение в пособничестве немцам. Первым его порывом было желание явиться в суд, чтобы опровергнуть обвинения. Он даже написал в связи с этим специальное письмо в ЦИК. Пожалуй, это выглядит даже наивно.

Но, конечно, клевета больно ударила по самолюбию Ленина. Предъявленное нелепое обвинение стало политическим оскорблением, и вопрос о явке его и Зиновьева в «суд» руководством большевиков обсуждался на квартире Аллилуевых. На необходимости их встречи с властями настаивал рабочий Ногин.

Но Сталин категорически возразил против такого шага. Он проявил присущую ему трезвость. Не поддавшись легкомысленным эмоциям, он заявил, что об этом «вообще не может быть и речи, ибо это означало бы верную гибель». Ленин и Зиновьев были укрыты на станции Разлив.

Снова, как и в дореволюционные годы, Сталин фактически оказался один во главе партии. Ю.В. Емельянов отмечает: «...уговорив наиболее нетерпеливых большевиков отступить, убедив Ленина уйти в подполье, дав партийным организациям указания относительно политического курса в период отступления и в то же время сумев провести с эсерами и меньшевиками конструктивные переговоры...», Сталин практически спас партию от разгрома. Он проявил дальновидность, выдержку и чуждый рисовке прагматизм. Анализируя происшедшие события 15 июля в кронштадтской газете «Пролетарское дело» в статье «Смыкайте ряды», он призвал «не поддаваться провокации контрреволюционеров, вооружиться выдержкой и самообладанием, беречь силы для грядущей борьбы, не допуская никаких преждевременных выступлений.

Временное правительство было вынуждено подписать ордер на арест и Троцкого, обвиненного Милюковым в получении 10 тысяч долларов в Америке, и тот скрывался на квартире у ближайшего сотрудника Парвуса Ларина-Лурье, будущего тестя Бухарина. 18 июля он был обнаружен и препровожден в тюрьму «Кресты». Здесь уже находились многие персоны, знакомые ему по эмиграции.

Итак, намеченная вождем большевистской партии программа не была выполнена, казалось, что противники уже могли сбросить ее со счетов. Впрочем, у властей были и другие заботы. 6—15 июля австро-германские войска перешли в контрнаступление на фронте, нанеся решительное поражение русским армиям. В такой обстановке 16—20 июля состоялась экстренная конференция Петроградской организации РСДРП(б).

С докладом о текущем моменте выступил Сталин. Характеризуя июльские события, он отметил, что большевики имели возможность взять власть, «но вопрос в том, могли ли мы удержать власть?». Захват власти 4 июля он признал несвоевременным и снова призвал «к выдержке, стойкости и организованности». Ободряя колеблющихся, он указал, что основная задача – «возобновление, укрепление и расширение наших организаций; не пренебрегать легальными возможностями, ибо никакая контрреволюция не может серьезно загнать нас в подполье».

Однако он чужд иллюзий и ясно понимает, что в политической борьбе большевики не могут выстоять в одиночку – необходимо искать попутчиков. В качестве возможных союзников, с которыми можно «объединиться в едином революционном фронте», он называет «камковцев» у эсеров, «мартовцев» у меньшевиков, но с полной категоричностью отвергает союз с самими лидерами меньшевиков и эсеров. Такой союз был больше недопустим. В период подготовки Октября тактика большевиков определялась многими факторами, и важнейшим являлась борьба «эсеров и меньшевиков, с одной стороны, и большевиков, с другой стороны, за трудящиеся массы крестьянства, за овладение этими массами».

В декабре 1924 года в предисловии к книге «На путях к Октябрю» он пояснял: «У большевиков не было, да и не могло быть в марте 1917 года готовой политической армии. Большевики лишь создавали такую армию (и создали ее, наконец, к октябрю 1917 года) в ходе борьбы и столкновений классов с апреля по октябрь 1917 года, создавали ее и через апрельскую манифестацию, и через июньскую и июльскую демонстрации, и через выборы в районные и общегородские думы, и через борьбу с корниловщиной, и через завоевание Советов».

В это лето Сталин часто навещает Ленина в Разливе и в условиях нового подполья с 26 июля по 3 августа проводит VI съезд РСДРП(б). На съезде он выступил с отчетным докладом ЦК и докладом о политическом положении в стране. Большевики не проводили партийных съездов в течение десяти лет – с 1907 года После первой встречи социал-демократов в 1898 году в Минске – впервые съезд партии состоялся на российской земле. С апрельской конференции количество местных парторганизаций увеличилось больше чем вдвое – с 78 до 162, а численность их членов со 100 до 240 тысяч. Поэтому Сталин мог с полным основанием предсказывать: «Поскольку развиваются силы революции, взрывы будут, и настанет момент, когда рабочие поднимут и сплотят вокруг себя бедные слои крестьянства, поднимут знамя революции...»

Сняв (временно) после июльских событий с повестки дня лозунг «Вся власть Советам!», большевики не отказались от намерения взять власть, и Сталин обосновывает возможность победы российской социалистической революции. «Некоторые товарищи говорят, – отметил он в докладе, – что так как у нас капитализм слабо развит, то утопично ставить вопрос о социалистической революции. Они были бы правы, если бы не было войны, если бы не было разрухи, не были бы расшатаны основы капиталистической организации народного хозяйства... Было бы недостойным педантизмом требовать, чтобы Россия «подождала» с социалистическими преобразованиями, пока Европа не «начнет». «Начнет» та страна, у которой больше возможностей (курсивы мои. – К. Р.)».

В дискуссии по этому вопросу считающий себя знатоком марксизма Преображенский предложил поправку к резолюции о революции: «...для направления ее к миру и при наличии пролетарской революции на Западе – к социализму». Возражая против этой поправки, Сталин счел необходимым открыто заявить: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму... Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего».

Съезд вновь избрал его в Центральный комитет. Членами ЦК стали Ленин, Зиновьев, Каменев, Шаумян. Кроме того, в его состав вошли и принятые на съезде в большевистскую партию «межрайонцы»: Троцкий и Урицкий. На Пленуме ЦК Сталина избрали в «узкий» состав Центрального комитета партии.

На этом съезде произошло фактическое объединение большевиков с «межрайонцами». Посредником в этом деле стал Яков Свердлов. Поэтому примечательно: он имел отношение к тем же американским связям, что и Троцкий. В Америке находился брат Свердлова, который «подозрительно быстро выбился в банкиры», а после революции он займет пост заместителя наркома путей сообщения. Но, что самое любопытное, офис Бенни (Вениамина) Свердлова располагался по тому же адресу Бродвей, 120, где находилось представительство английского агента Сиднея Рейли, посещавшееся Троцким в начале 1917 года.

Троцкий просидел в «Крестах» недолго. Уже через полмесяца он вернулся в свою фешенебельную квартиру Его освободили под залог в 3 тысячи рублей. В сентябре он будет избран председателем Петроградского Совета большевиков. Но фактическим руководителем всей партии будет оставаться Сталин.

Сталин всегда являлся человеком действия, но, пройдя политическую школу революции, он не спешил с необдуманными, скороспелыми решениями. Пожалуй, ему больше была присуща многоходовая позиционная борьба с постепенным наращиванием сил и преимуществ. Так целенаправленно, без суеты и нетерпеливости, сумев провести партию через пороги и водовороты, период отступления, он доведет ее до решающего рубежа Великого Октября.

Свержение царизма не изменило существенно его образа жизни. В это время он жил «полулегально» и в отличие от спонсируемого английской разведкой Троцкого более чем скромно. Иногда он ночует у Аллилуевых. Все его вещи, принесенные в их квартиру, уместились «в небольшой плетеной корзинке, которую он привез из ссылки. В ней были рукописи, книги, что-то из одежды. Костюм у него был один, давнишний, очень потертый». Жена Сергея Аллилуева, взявшись однажды починить его пиджак, отчаялась и заявила, что ходить в таком больше нельзя. Он сослался на занятость, и хозяйка сама присмотрела новый костюм

Когда Аллилуевы стали искать новую квартиру, он попросил оставить комнату и для него. «Иногда, – вспоминала А. Аллилуева, – во время вечерних чаепитий в его комнате Сталин подходил к вертящейся этажерке и доставал томик Чехова. «А хорошо бы почитать. Хотите, прочту «Хамелеона»?» «Хамелеон», «Унтер Пришибеев» и другие рассказы Чехова он очень любил. Он читал, подчеркивая неповторимо смешные реплики... Все мы громко хохотали и просили почитать еще. Он читал нам часто из Пушкина и из Горького. Очень любил и почти наизусть знал он чеховскую «Душечку»... Рассказывая о самых больших, серьезных событиях, он умел передать, подчеркнуть их смешную сторону. Его юмор точно и ярко показывал людей и события...»

Конечно, он нуждался в общении и хотя бы в некотором подобии дома. Но главным для него по-прежнему остается дело, и он отдается ему с максимальным проявлением сил и энергии. Анна Аллилуева вспоминала: «Как бы поздно ни возвращался домой Иосиф Виссарионович, он и после наших чаепитий... всегда усаживался за работу». Он имел «обыкновение – прежде чем сесть за письменный стол, ненадолго прилечь на кровать. Дымя трубкой, он сосредоточенно и углубленно молчал, а потом неожиданно поднимался и, сделав несколько шагов по комнате, садился за стол».

Его работоспособность потрясает. Особенно это проявилось во время Великой Отечественной войны. 3 декабря 1944 года на завтраке, устроенном в честь прилетевшего в СССР председателя Временного правительства Французской Республики Шарля де Голля, генерал задал Сталину вопрос почему он так много работает?

«Тов. Сталин, – записал посол Богомолов, – ответил, что это, во-первых, дурная русская привычка, а во-вторых, объясняется большим размахом работы и той ответственностью, которая возлагается на него таким размахом работы. «Боюсь ошибиться», – добавил тов. Сталин.

Де Голль спросил, не является ли эта боязнь боязнью за ошибки сотрудников. Тов. Сталин ответил, что иногда это ошибки сотрудников, а иногда и его самого. «Ошибки имеются. И у меня, и у моих сотрудников, а ответственность огромна – вот и приходится много работать, но мы привыкли к этому», – добавил смеясь т. Сталин».

Конечно, в этой беседе Сталин упростил мотивы своей огромной работоспособности, но несомненно, что им всегда руководила величайшая ответственность за выполняемое дело. И это чувствовали люди, окружавшие его. Похоже, этим даже злоупотребляли. Протоколы ЦК за август – октябрь 1917 года дают пусть не полное, но яркое представление о разнообразии, сложности и объеме его работы в этот период. Его фамилия – самая упоминаемая в стенограммах: он «настаивает, докладывает, сообщает, возражает, отстаивает свое мнение; его избирают, назначают, направляют, ему поручают, предлагают...».

С июля, в период вынужденного отступления партии и нового ухода в подполье, его редакторская и издательская деятельность становится главным средством, с помощью которого большевики могут осуществлять связь с рабочей средой и пропагандистское руководство массами. Из-за преследования властями «Правда» регулярно меняет названия: «Листок «Правды», «Пролетарий», «Рабочий», «Рабочий путь». Он постоянно пишет для газеты: в августе опубликованы 19 его крупных статей, в сентябре – 16.

Он отслеживает все шаги времени, а оно было тревожным и непредсказуемым. Репрессии против большевиков стали сигналом, что мирный этап революции завершился. Первым на это отреагировал стоявший во главе армии генерал Лавр Корнилов. В отличие от большевиков он не стал церемониться с «правом» и решил сменить власть силой.

Глава Временного правительства Керенский назначил Главковерхом (Верховным главнокомандующим) командующего Петроградским военным округом генерала Корнилова еще 19 июля. И, как часто бывает, столь стремительный взлет вскружил голову. Этот генерал маленького роста, с кривыми ногами и калмыцким лицом не сомневался, что ему удастся повторить путь Наполеона. 25 августа Корнилов двинул на Петроград 3-й конный корпус генерала Крымова.

Предпринятая с 25 августа попытка мятежного генерала захватить столицу для установления военной диктатуры напугала эсеров и меньшевиков. Перед неминуемой опасностью они забыли о «разногласиях» с пролетарской партией, и 31 августа Петроградский Совет перешел на сторону большевиков.

Уже на следующий день была образована Директория во главе с Керенским, провозгласившая Россию республикой. За день до этого премьер-министр стал еще и Верховным главнокомандующим, лишив этих полномочий взбунтовавшегося генерала.

Яркий и модный молодой оратор-адвокат, до Февраля Керенский принадлежал к партии трудовиков, существовавшей еще в годы царизма как мирная легальная крестьянская группа. В Феврале он стал лидером эсеров и ходил с большим красным бантом; для него «принадлежность к масонству была гораздо важнее, чем членство в каких-либо партиях».

Чтобы понять мотивы руководителей вспыхнувшей позже в стране Гражданской войны, необходимо повторить, что Февральский переворот был бы невозможен, если бы заговорщиков не поддержал армейский генералитет. Все вожди Белой армии, получившие известность во время Гражданской войны, – «выдвиженцы» кадетско-эсеровского Временного правительства. «Временное правительство, – пишет историк А.В. Кавтарадзе, – уволило из армии сотни генералов, занимавших при самодержавии высшие строевые и административные посты... Многие генералы, отрицательно относившиеся к проводимым в армии реформам, уходили сами».

Находившиеся далеко не на высших ступенях армейской иерархии – только командиры корпусов, – перепрыгнув ряд должностных ступеней, широко известные впоследствии «белые генералы» Корнилов и Деникин достигли в результате Февраля больших высот. И, поднявшись стремительно вверх, они уже не хотели довольствоваться только ролями послушных исполнителей чужих приказов. У них было свое понимание будущего страны и свой внутренний импульс «революционности».

Напуганные корниловским намерением установить военную диктатуру с кадетским привкусом, меньшевики и эсеры спешно освобождали арестованных большевиков, возвращая им оружие. Теперь они уже не возражали против создания отрядов Красной гвардии. На защиту города были мобилизованы рабочие-красногвардейцы, матросы Кронштадта и солдаты петроградского гарнизона. Навстречу двигавшимся с фронта корниловским частям были посланы агитаторы. Встреченные на подступах к столице корниловские войска, частично разбитые, частично «разагитированные» большевиками, перестали существовать как боевые единицы. 30 августа Красная гвардия ликвидировала военный мятеж.

Мятеж провалился. Генерал Крымов застрелился. По приказу Керенского начальник штаба Главковерха генерал Алексеев арестовал Корнилова и Деникина. Забегая вперед, следует заметить, что вскоре мятежные генералы Керенским были освобождены, и спустя три с половиной месяца Алексеев и Корнилов возглавят Белую армию.

Однако подавление выступления военных мятежников, хотя и трансформировало расстановку сил в Советах, но не изменило сущности правительства, где по-прежнему царили кадеты, меньшевики и эсеры. И уж тем более это не оказало влияния на экономическое и политическое состояние страны. «Корниловское восстание, – писал Сталин 9 сентября 1917 года в статье «Вторая волна», – лишь открыло клапан для накопившегося революционного возмущения, оно только развязало связанную революцию, подстегнув ее и толкнув вперед».

Непрекращающееся политическое бессилие властей не могло не отразиться на экономическом положении страны. Когда правительству не хватает денег, оно эти деньги печатает. Эта старая банальная истина не стала открытием Временного правительства; еще в первые месяцы своего воцарения оно пустило в оборот новые ассигнации, получившие в народе название «керенки». К осени две главные столицы стали ощущать нехватку продовольствия. На деньги уже было трудно что-то купить. Крестьяне не хотели брать деньги, превращавшиеся в труху.

Впрочем, благоденствие не наступило и в охваченной аграрным движением крестьянской России. Люди оказались на грани нищенствования. В заметке «Голод в деревне» Сталин привел письмо крестьянина Муромского уезда: «Наступит скоро зима, реки замерзнут, и тогда нам придется умереть с голоду. Станция железной дороги от нас далеко. Выйдем на улицы искать хлеба. Как нас ни называйте, но голод заставляет нас это сделать».

Неуправляемая ни политически, ни экономически, Россия погружалась во все более глубокий экономический кризис. С начала года объем производства сократился на 36,4 %; в таком же соотношении снизилось металлургическое производство; упал выпуск товаров легкой промышленности, но особо сложное положение образовалось на железнодорожном транспорте.

В заметке «Голод на фабриках» Сталин отмечал: «Россия, вывозившая ежегодно хлеба до войны на 400—500 миллионов пудов, теперь, во время войны, оказывается не в состоянии прокормить своих же рабочих. На фабриках работы останавливаются, рабочие бегут с работы из-за того, что нет хлеба, нет продовольствия в фабричных районах... Земледельческие районы жалуются на то, что от фабричных районов поступает к ним невероятно мало товаров». Он указывает на взаимосвязанность этого процесса, когда бегство рабочих от голода с фабрик вызывает сокращение производства товаров, «поступающих в деревню, что в свою очередь вызывает новое уменьшение количества хлеба, притекающего к фабрикам, новое усиление голода на фабриках и новое бегство рабочих».

К октябрю аграрное движение в деревне приобрело еще более активные формы, выливаясь в крестьянские восстания. К этому времени карательные акции Временного правительства уже перестали достигать своих целей. Выходцы из деревни – солдаты отказывались стрелять в крестьян. Гаккебуш (Горелов) пишет, что в 1917 году мужик снял маску... «Богоносец» выявил свои политические идеалы: он не признает никакой власти, не желает платить податей и не согласен давать рекрутов. Остальное его не касается».

Нехватку продовольствия ощутили и обеспеченные слои общества. В столице России не стало ни хлеба, ни масла, ни сахара, ни яиц, ни картошки – жаловались пребывавшие в городе иностранцы; в лучшем ресторане Петрограда предлагали лишь рыбу и зелень. «Нехватка продовольствия, – писал в своих мемуарах Уильям Моэм, – становилась все более угрожающей, приближалась зима, и не было топлива. Керенский произносил речи. Ленин скрывался в Петрограде, говорили, что Керенский знает, где он находится, но не осмеливается его арестовать. Он произносил речи».

Власти лихорадочно пытались найти выход из создавшегося положения. Стремясь ослабить нарастание общенационального кризиса и укрепить позиции Временного правительства, ВЦИК и Исполком Советов объявили о созыве Демократического совещания. В работе совещания, представлявшего весь спектр российских партий, состоявшегося 11—12 сентября в Петрограде, приняли участие 1582 делегата от Советов, профсоюзов, армии и флота, кооперативов.

После возвращения большевиков к снятому до того лозунгу «Вся власть Советам!», в статье «К Демократическому совещанию» 14 сентября Сталин писал: «Если Советы и Комитеты оказались главными оплотами революции, если Советы и Комитеты победили восставшую контрреволюцию, – не ясно ли из этого, что они должны быть теперь основными носителями революционной власти в стране?»

Однако раздираемое партийными и чисто эмоциональными разногласиями совещание зашло в тупик. Не найдя реальных путей выхода из кризиса, 20 сентября оно выделило из своего состава представителей в новый постоянно действующий орган – Временный совет Российской Республики (Предпарламент), призванный быть представительным органом российских партий до созыва Учредительного собрания.

Это был лишь очередной маневр, не менявший существа власти. Полномочия этого органа были ограничены лишь совещательными функциями, и по предложению Ленина большевики стали бойкотировать Предпарламент. 21 сентября Сталин выступил по этому вопросу на заседании большевистской фракции Демократического совещания, а 27 сентября в газете «Рабочий путь» появилась его статья «Правительство буржуазной диктатуры».

Нет. Постоянно выступавший на страницах большевистской прессы, имевший прямые контакты с пролетарскими массами, Сталин не пребывал «в тени». К этому времени он стал в стране заметной политической фигурой: его знают, он имеет авторитет, на него надеются. 29 сентября избирательными округами Петрограда, Екатеринослава, Закавказья и Ставрополья его кандидатура была выдвинута в Учредительное собрание.

Охвативший страну экономический хаос усугублялся. Правительство лихорадочно искало выход из создавшегося положения.

В сентябре ситуация в столице превратилась в критическую. Австро-германские войска захватили острова на Балтике, обозначив угрозу удара по Кронштадту и Петрограду. Правительство заготовило план эвакуации, в городе усилились грабежи, и повсеместно шел открытый торг золотом, бриллиантами и фарфором из дворцов бывшей царской фамилии. Биржевые ведомости писали, что «еще никогда Россия так не стояла на краю гибели».

В этих условиях находившийся в Гельсингфорсе Ленин 12 сентября пишет письмо Центральному комитету «Большевики должны взять власть», а 14-го – «Марксизм и восстание». В этих письмах он утверждает, что в стране сложились как объективные, так и субъективные условия для вооруженного восстания. Он доказывает, что существующего активного большинства «революционных элементов народа в обеих столицах достаточно» для того, чтобы не только завоевать власть, но и удержать ее.

Ленин торопил ЦК. Он считал, что Керенский готов пойти на сговор с немцами и сдать Петроград. «Предстоящая отдача Питера, – пишет он, – сделает наши шансы в сто раз худшими. А отдаче Питера при армии с Керенским и К ^{во главе мы помешать не в силах».}

Он был категоричен и не хотел больше ждать вызревания ситуации. Момента, когда взятие власти будет соответствовать формальным правовым нормам. «Ждать формального большинства, – говорит он, – наивно: ни одна революция этого не ждет. И Керенский с К ^{не ждут, а готовят сдачу Питера... Нет аппарата? Аппарат есть: Советы и демократические организации». В качестве практической меры Ленин предлагает найти поддержку этим действиям в самой партии: «Вопрос в том, чтобы задачу сделать ясной для партии: на очередь дня поставить вооруженное восстание в Питере и Москве (с областью), завоевание власти, свержение правительства». Ленин не сомневается в успехе: «Взяв власть сразу в Москве и Питере (неважно, кто начнет; может быть, даже Москва может начать), мы победим безусловно и несомненно».}

Настаивая на решительных действиях, Ленин не ограничивается призывом. Он предложил схематически план проведения восстания и требовал «арестовать и разогнать» Демократическое совещание, «мобилизовать вооруженных рабочих, призвать их к отчаянному последнему бою». Однако дерзкий план Ленина не нашел бесспорной поддержки в ЦК. Каменев и Зиновьев решительно выступили против него, Троцкий предложил свой «альтернативный план», увязывая тактику действий с поддержкой Советов. Сталин не стал с категоричностью Зиновьева и Каменева выступать против Ленина, но не склонился и на сторону Троцкого. Он решил передать письма Ленина в крупные парторганизации для обсуждения и принятия окончательного решения.

Было ли это проявлением нерешительности Сталина? Или у него не было своего мнения?

Нет. Все было им осмыслено. Он считал, что начинать восстание, не дожидаясь съезда Советов, преждевременно, однако он не хотел подрывать авторитет вождя вступлением с ним в конфронтацию. Эта позиция объясняется не только тем, что с июльского кризиса Сталин лично много сделал для перетаскивания Советов на сторону большевиков и завоевания партийного влияния в этих органах.

Сталин трезво воспринимал и взвешивал обстановку Он видел, что даже при полном успехе восстания в «двух столицах» большевики не имели никаких гарантий в том, что они получат поддержку в стране. Еще одним весомым аргументом для его позиции являлось то, что во фронтовых частях были сильны эсеровские и меньшевистские настроения.

Кроме того, он понимал, что выглядевший красиво на бумаге сам ленинский план восстания был рассчитан на почти идеальный вариант. На условную ситуацию, при которой действиям восставших не будет оказано серьезного сопротивления. Призыв к рабочим отрядам «погибнуть, но не дать неприятелю двинуться к центрам города» был чисто умозрительным и эмоциональным. Отряды могли ввязаться в затяжные бои и действительно погибнуть, и тогда торжество победителей не ограничилось бы полумерами тюремных репрессий участников борьбы.

Расплата неминуемо обернулась бы кровью – более обильной, чем после поражения революции 1905 года. Она залила бы кровью улицы Петрограда и Москвы. Но это стало бы не только поражением самого восстания, а крахом и гибелью всей партии.

В отличие от скрывавшегося от властей Ленина находившийся в гуще событий Сталин постоянно занимался в этот период укреплением и усилением партии. Он знал, что идет наращивание ее кадрового потенциала. Время работало на большевиков, и Сталин эффективно использовал это время.

К октябрю 1917 года численность партии возрастет с 240 до 350 тысяч, и парторганизации будут существовать уже более чем в 100 городах; ежедневный тираж большевистских газет достигнет 600 тысяч экземпляров, а на фронте будет 50 тысяч большевиков. Но это к октябрю. В любом случае практически бескровный (о чем почему-то «язвят» антикоммунисты) захват власти в октябре 1917 года исторически подтвердил правоту тактики Сталина.

Торопливость не была присуща его характеру В этот момент, когда появилась реальная возможность дальнейшего укрепления Советов через созыв съезда, при обозначившейся перспективе легитимного признания лидерства в них большевиков, Сталин не видел необходимости в поспешных и непредсказуемых действиях. Позже, в феврале 1924 года, он пояснял свою позицию: «Что означало поднять восстание в такой момент? Поднять восстание в такой обстановке – это значит поставить все на карту».

Он не изменил своей точки зрения и позже. В выступлении по поводу 50-летия Ленина Сталин с легкой иронией комментирует позицию ЦК: «Нам казалось, что дела обстоят не так просто, ибо мы знали, что Демократическое совещание состоит в половине или по крайней мере в третьей части из делегатов фронта, что арестом и разгоном мы можем не только испортить дело и ухудшить отношения с фронтом. Нам казалось, что все овражки, ямы и ухабы на нашем пути нам, практикам, виднее. Но Ильич велик, он не боится ни ям, ни ухабов, ни оврагов на своем пути, он не боится опасностей и говорит: «Встань и иди прямо к цели». Мы же, практики, считали, что надо было обойти эти преграды, чтобы взять быка за рога. И, несмотря на все требования Ильича, мы не послушались его, пошли дальше по пути укрепления Советов и довели дело до съезда Советов 25 октября, до успешного восстания. Ильич был уже тогда в Петрограде. Улыбаясь и хитро глядя на нас, он сказал: «Да, вы, пожалуй, были правы»... Товарищ Ленин не боялся признавать ошибки».