Текст книги "Борьба и победы Иосифа Сталина"

Автор книги: Константин Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)

«Пусть наши организации наряду с общеполитической работой неустанно вмешиваются во все эти мелкие столкновения, пусть связывают их с великой борьбой классов и, поддерживая массы в их повседневных протестах и запросах, демонстрируют на живых примерах принципы нашей партии».

Его программа предусматривает и перестройку высших организаций «партии применительно к защите не только политических, но и экономических интересов» трудящихся, объединив их в отраслевые организации. При этом он предлагает активнее выдвигать в партийное руководство рабочих.

Свою точку зрения Иосиф Джугашвили выразил вполне отчетливо: старый способ партийной работы при «руководстве» из-за границы не сможет связать партию с массой и спаять ее в единое целое». И он делает завершающий его мысли вывод: чтобы «связать между собой оторванные друг от друга местные организации, ...собрать их в одну связную, живущую единой жизнью партию», нужна «общерусская газета», которая могла бы стать «центром, руководящим партийной работой, объединяющим и направляющим ее».

То есть для возрождения партии Иосиф Джугашвили предлагает Центральному комитету – по примеру «Искры» – приступить к изданию общерусской партийной газеты, но не за границей, а внутри страны – открыто, легально. Его позиция предельно обнажена.

Но его критика и предложения подводят вплотную и к другому, главному логическому выводу, проистекающему из всех его рассуждений. И хотя автор не произнес определенно последних слов вслух, они ясны из сказанного им. По существу, он поднял вопрос о переносе руководящего партийного центра из заграницы в Россию. Борьба должна переместиться в саму страну.

Одновременно со своей статьей он публикует корреспонденцию «Из партии», содержащую резолюцию Бакинского комитета от 2 августа 1909 года о разногласиях в расширенной Центральной редакции издававшейся за границей газеты «Пролетарий».

Текст этой резолюции был подготовлен Иосифом Джугашвили, и его позиция была сформулирована отчетливо. Бакинский комитет в борьбе с отзовистами, ультиматистами и богоискателями решительно высказался «за позицию большинства редакции, представителем которого является товарищ Ленин». В этом документе комитета отмечалось, что «беспощадная идейная борьба с указанными течениями, группирующимися вокруг меньшинства редакции, является одной из настоятельных очередных задач партийной работы».

Однако Иосиф Джугашвили не был сторонником радикального отсечения инакомыслящих. Он проявлял толерантность, и резолюция указывала, что, несмотря на разногласия, «совместная работа обеих частей редакции является возможной и необходимой». Бакинцы заявляли, что комитет протестует против всяких «изверганий из нашей среды сторонников меньшинства редакции». По существу, это было осуждением радикализма Ленина, по инициативе которого было принято решение об исключении из редакции несогласных.

Преодоление розни, отказ от нетерпимости Бакинский комитет рассматривал в комплексе общей стратегии и тактики социал-демократического движения и предлагал: «Для ликвидации сложившегося ненормального положения созвать конференцию большевиков, параллельную конференции общепартийной». Это был призыв к консолидации партийных сил, к сплочению социал-демократов под единым знаменем.

Это был трезвый взгляд политика, находившегося в потоке жизни. Конечно, положение нелегалов отличалось от условий, в которых находились люди, работавшие легально или просиживавшие годами в эмигрантских кафе. Действующие борцы постоянно ходили по краю пропасти. И в дореволюционном периоде биографии вождя было немало моментов, когда он попадал в прямое поле зрения служб политического сыска.

Иначе быть не могло. Такова была жестокая реальность избранного им пути профессионального революционера. Образ его жизни. Он всегда помнил об этом и в негласной схватке проявил высочайшую осторожность, жестко следуя строгим правилам конспирации. Он был предусмотрителен и практически всегда переигрывал преследовавших его профессионалов охранки. Даже его аресты не были следствием его личных просчетов. Как правило, они становились результатом прямых предательств.

Но, пожалуй, никогда его положение не оказывалось столь сложным, как после побега из первой Сольвычегодской ссылки. И в этом не было его вины. Он ни в чем не мог себя упрекнуть. Он мог проявлять чудеса изобретательности и осторожности, уходя от слежки, но знавшие его в лицо и находившиеся в непосредственной близости от революционного подполья осведомители охранки имели возможность снова и снова наводить жандармов на его след.

Это обозначилось сразу после его прибытия в Баку. Шестой номер «Бакинского пролетария» вышел 5 августа. Уже через три дня о возобновлении издания газеты Фикус информировал охранное отделение. «Статьи писали Джапаридзе, Коба и Бочка(Б. Мдивани¹. – К. Р.). «Тимофей» (Сурен Спандарян. – К.Р.) работает в типографии, – доносил он. – Типография помещается в городе. «Бакинский пролетарий» вышел в количестве около 600 экземпляров, из которых 500 разошлись в Балаханах».

Правда, установив местонахождение подпольной типографии, жандармы не стали спешить с ее разгромом. В докладе Бакинского охранного отделения Департаменту полиции пояснялось: «Типография помещается в одном из домов, посещаемых Джапаридзе, Кобой, Бочкой и Тимофеем, наружное наблюдение за которыми продолжается. При получении известий о приступлении к печатанию следующего № «Пролетария» означенные лица и дома, отмеченные посещениями, будут ликвидированы».

¹Поликарп (Буду) Гургенович Мдивани – сын дворянина Кутаисской губернии. ИДжугашвили был знаком с ним еще с периода руководства Имеретино-Мингрельским комитетом РСДРП в 1904—1905 гг.

Но осуществить свой план полностью службе политического сыска не удалось. Карты спутало намерение руководителей организации перенести типографию. Информируя об этом ГЖУ, 16 августа Фикус поспешил донести: «Коба говорил, что квартира с техникой должна ремонтироваться и хозяин требует ее очищения к 1 сентября. Бакинский комитет озабочен приисканием новой квартиры и выпуском следующего номера «Пролетария» еще на старой квартире. Хотя не все статьи еще готовы, но к набору уже преступлено. Коба посещает типографию почти ежедневно».

И все-таки осуществлению жандармского плана помешало не только решение о переносе типографии. Фикус (рабочий Ериков) был не единственным, кто держал охранку в курсе дел подпольщиков. Другой осведомитель, Михаил (Коберидзе), 27 августа донес об изменении общей обстановки. «Джапаридзе, – пишет секретный сотрудник охранки, – вернулся в Баку и сообщил, что вскоре по отъезде он обнаружил у себя пропажу чемодана, в котором были изобличающие его документы. Приехал лишь для устройства дел по секретарству и должен скоро уехать, так как опасается ареста».

Поспешный отъезд ПЛ. Джапаридзе, исполнявшего в организации обязанности секретаря, означал не только передачу «технических» полномочий своему преемнику. Практически произошла смена руководства. Теперь секретарские обязанности, подпольные связи, все руководство Бакинской большевистской организацией полностью переходили к Иосифу Джугашвили. Учитывая возможность изменения ситуации, охранка решила выждать и не спешить с захватом типографии.

Поэтому 7-й номер «Бакинского пролетария» с окончанием статьи Джугашвили вышел 27 августа благополучно. Конечно, Иосиф Джугашвили мечтал о новом подъеме революции, но после неудачи 1905 года у него не было юношеских иллюзий в отношении скорой победы пролетариата в достижении социальных завоеваний. И под влиянием обстоятельств в процессе жизни ему приходилось пересматривать свои взгляды на тактику борьбы.

В статье «К предстоящей общей забастовке», опубликованной в этом же номере «Бакинского пролетария» под псевдонимом «К К°...», он пишет: «Мы не знаем, когда именно начнется забастовка... Знаем одно, что надо теперь же открыть упорную подготовительную работу к общей забастовке, вкладывая в нее всю силу своего ума, энергии, храбрости».

Храбрость революционерам была необходима. Уже на следующий день после выхода газеты неожиданно был арестован Сурен Спандарян. Этот арест вызвал тревогу. Над подпольем замаячила зловещая тень провала. Опасность грозила всем, и в революционных кругах возникли слухи, что многие подпольщики и местонахождение типографии известны властям.

Сообщая об этих слухах Бакинскому охранному отделению, заведующий Народным домом Коберидзе, числившийся в списке его сексотов под кличкой Михаил, доносил 8 сентября: «Шаумян, опасаясь новых арестов и разгрома социал-демократов, бежал... Новую квартиру для типографии подыскивает сейчас Коба... Вероятно, найдут в крепости и переедут в нее те же два работника, что работают сейчас, – один русский и одна девица. Переезд состоится через неделю». В последней части сообщения агента речь шла о наборщиках Прусакове и его жене, работавших в типографии по найму.

Ситуация действительно выглядела тревожной. Проявляя предосторожность, Иосиф Джугашвили тоже выехал из города. Впрочем, его поездка имела и чисто деловые цели. Он отправился в Тифлис, где провел несколько совещаний комитета РСДРП, занимался финансовыми вопросами и «создал комиссию Красного Креста».

Приняв обязанности секретаря Бакинского комитета РСДРП, он подключился ко всем «нервным ветвям» как легальной, так и нелегальной деятельности организации; через него шла прямая и обратная связь от комитета к заграничному центру, партийным ячейкам и профсоюзным комитетам на предприятиях. Теперь он находился в прямом контакте с членами городского комитета, собирая их на совещания для решения насущных вопросов, и руководил политическими акциями, вовлекавшими в деятельность «рядовых» членов партии. Под его контролем осуществлялась работа нелегальных типографий, хранение и распространение литературы и вообще вся политическая агитация. Он представлял Бакинский комитет на всех внепартийных совещаниях и заседаниях, осуществлял связи и контакты с руководством организаций в других городах.

Но по другую сторону «баррикады» тоже стояли профессионалы, и о его появлении в Тифлисе почти сразу стало известно местному охранному отделению. Секретный сотрудник охранки Уличный уже 12 сентября сообщал: «Известный с-д работник – большевик Коба (Сосо) приехал в Тифлис и возобновил работу в партии». На этом сообщении появилась резолюция: «Выяснить личность Кобы».

Однако в Тифлисе Иосиф Джугашвили задержался ненадолго. Он вернулся в Баку, где его ожидали неприятные известия. Еще в период его отсутствия неожиданно исчез заподозренный в темных махинациях за спиной организации наборщик типографии Александр Прусаков. А вскоре на имя его жены Козловской поступила телеграмма: «Я в Одессе... Собери побольше денег и приезжай по известному тебе адресу. Ваня».

По стечению обстоятельств эта телеграмма с интригующим посторонний взгляд текстом случайно попала в руки А. Хумаряна, и о ее содержании он рассказал Вано Стуруа. Когда же тот поинтересовался у Козловской, от кого телеграмма, то получил явно не откровенный ответ, что, мол, от матери, но уже на следующий день после этого разговора жена Прусакова тоже скрылась.

Эти события усилили циркуляцию слухов о грозящем провале типографии. Но о том, что возникшие опасения не были игрой воображения подпольщиков, Иосифу Джугашвили стало известно из более серьезного источника. О намерениях жандармов захватить типографию его предупредил сочувствующий революционерам работник ГЖУ. После этого типографский станок разобрали; детали и шрифт вывезли, укрыв в надежных местах.

Революционеры не подозревали, что об их действиях уже вскоре стало известно властям. 20 сентября Михаил донес в Бакинское охранное отделение, что «из дома № 66 по Бондарной улице типография (была) вывезена ночью 16 сентября и помещена в доме рядом; машина разобрана; часть ее и часть шрифта остались в доме № 64 по Бондарной улице, часть увезена в Армянскую слободку. Шрифт был там же, но вчера большая его часть в мешках, в которых он связан по отдельным литерам, помещена в квартире Петербуржца в д. 495 в Крепости, небольшая часть в Баилове».

Этот донос вскоре был продублирован другим агентом. Секретный сотрудник Фикус сообщал 27 сентября Губернскому жандармскому управлению: «... «Бочка» (Б. Мдивани) рассказал Роруа (3. Чодришвили), что к нему и «Кобе» явился неизвестный человек и передал, что жандармскому управлению типография известна и что управление собирается арестовать весь Бакинский комитет вместе с типографией, как только в ней будет преступлено к печатанию следующего номера «Пролетария». После этих слухов типографию постановили переместить и тогда же ее разобрали ночью и перенесли через крышу в соседний дом. Затем шрифт частями перенесли в разные места третьего дня. В пятницу. Разобранный станок на арбе из старой квартиры перевезли в Балаханы, где он теперь находится около промысла Шибаева. По окончании установки техники квартира ее станет известной».

Однако перемещение нелегальной типографии потребовало непредвиденных расходов. И, как вспоминал бывший подпольщик-рабочий И. Ванек, Иосиф Джугашвили вместе с Поликарпом (Буду) Мдивани пришли к нему на завод, поручив «срочно достать деньги, каковые в сумме 600 руб. мною были получены от либерального управляющего».

Обратим внимание, что кредитовавшим социал-демократов «либералом» был управляющий Биби-Эйбатского нефтяного общества Александр Манчо. Молдаванин, переселившийся после получения образования, в Баку, он в эти годы являлся также и заведующим нефтяной фирмой «Шибаев и К°», контрольный пакет акций которой принадлежал Сибирскому торговому банку и фирме «Братьев Нобель».

Уроженец Вены рабочий Иван Прокофьевич Ванек, длительное время являвшийся кассиром Бакинской организации РСДРП, позднее писал: «Мы часто брали у Манчо деньги для организации. В таких случаях ко мне приходил тов. Сталин», который «его хорошо знал».

Кто предупредил подпольщиков о грозившей опасности, досконально не установлено. Но существует предположение, что информацию Иосиф Джугашвили получил от работника, внедренного социал-демократами в охранное отделение. И возможно, что «неизвестным» был помощник начальника Бакинского губернского жандармского управления ротмистр Федор Зайцев, который уже с 1907 года – правда, не безвозмездно – стал «оказывать бакинским большевикам услуги, связанные с освобождением арестованных или смягчением им меры наказания». В любом случае очевидно, что сообщивший о намерении жандармского управления ликвидировать типографию «при приступлении к печатанию следующего № «Пролетария» имел доступ к секретам службы сыска.

Возглавив Бакинскую организацию, Иосиф Джугашвили не мог не сосредоточить свое внимание на мерах по разоблачению деятельности провокаторов, вербуемых властями в социал-демократической среде. В его непосредственное ведение вошли партийная «разведка и контрразведка».

И, человек аналитического мышления, прекрасно разбиравшийся в тонкостях и особенностях политической борьбы, он ясно осознавал, что действительно эффективной практика противодействия охранным службам станет лишь в том случае, если революционеры создадут собственную систему контрразведки и будут иметь своих людей в кабинетах карательных ведомств.

В его планах несложно разобраться, обратив внимание на агентурное донесение, полученное Тифлисским охранным отделением в ноябре 1909 года. «На Тифлисской общегородской конференции, – сообщал секретный сотрудник охранки, – присутствовал приехавший в Тифлис из Баку Коба (Сосо) – Иосиф Джугашвили, благодаря стараниям которого конференция решила принять меры к тому, чтобы партийные члены находились на службе в разных правительственных учреждениях и собирали бы нужные для партии сведения».

И осенью в сообщении агентуры указывалось, что «один партийный служащий» работает даже в канцелярии генерал-губернатора Тифлиса. Впрочем, то, что в охранке и полиции служили сотрудники, не только симпатизировавшие революционерам, но и помогавшие им, не является секретом для историков.

Действия, предпринимаемые революционерами для того, чтобы защитить свои ряды, вытекали из самой сути жизни. Провокаторство являлось ахиллесовой пятой подполья. От выявления внедренных в его среду агентов охранки зависела не только судьба отдельных участников, но и само существование организации. Поэтому, когда Джапаридзе получил сведения о связях с охранкой секретаря Союза нефтепромышленных рабочих Николая Леонтьева, вопрос был вынесен на заседание Бакинского комитета РСДРП. Обвинения в провокационной деятельности бывшему секретарю Союза предъявили Джапаридзе, Джугашвили и Якубов.

Конечно, для руководителей организации не все было ясно в хитросплетениях ходов служб полицейского сыска. Но далеко не безобидные события, взволновавшие бакинское подполье, требовали определенной оценки. И 28 сентября Михаил сообщил в охранное отделение: «В силу множества распространившихся слухов о провале техники Бакинский комитет решил выпустить прокламацию, отпечатав ее в частной типографии. Прокламация написана Кобой и содержит в себе изложение мер, принятых Бакинским) к(омитетом) для спасения техники и объявление о ряде провокаторов, обнаруженных в организации. Таковыми являются: бывшие наборщики в типографии Александр Прусаков, жена его Дуня Козловская, Фирсов Балаханский, Сашка Романинский и Николай Аеонтьев – бывший секретарь Союза нефтепромышленных рабочих».

Прокламация, в которой лица, перечисленные в доносе секретного сотрудника охранки, объявлялись провокаторами, появилась на следующий день. Она была отпечатана в типографии «Арамазд». В ней сообщалось, что «охранке удалось установить местонахождение подпольной типографии («техники») и она планировала захватить ее во время печатания «Бакинского пролетария». В прокламации указывалось: «Объявляется также провокатором бывший секретарь Союза нефтепромышленных рабочих Аеонтьев, недавно арестованный вместе с мирзоевцами и потом освобожденный. В Москве и за границей известен под кличкой Демьян».

Бывший секретарь Союза нефтепромышленных рабочих действительно был секретным сотрудником службы сыска, но не охранки, а ГЖУ. К агентурной работе Леонтьева привлек полковник Дынга, заступивший на должность начальника Тифлисского ГЖУ летом 1909 года. Историк Александр Островский установил, что, получив в управлении кличку Эстонец, первую информацию провокатор дал 27 сентября, а последнюю – 26 октября. Возобновив с 5 ноября передачу информации под кличкой Донской, Леонтьев продолжал передавать ее до 25 ноября 1910 г., пока не был убит.

Предпринятые комитетом превентивные меры разрядили ситуацию, но не ликвидировали угрозу предательства в целом. Охранка продолжала получать информацию от своих остававшихся еще не разоблаченными сотрудников. Об очередном появлении в Баку Джапаридзе ей стало известно 14 октября из сообщения Фикуса: «Приехал Алеша Джапаридзе, ночует у своей жены, днем его нигде нельзя видеть, его очень скрывают. Сегодня или завтра Коба едет в Тифлис для переговоров о технике».

Власти отреагировали на это сообщение незамедлительно. В тот же день на квартиру Джапаридзе явился помощник пристава с двумя городовыми, но, кроме Джапаридзе и его жены, полицейский наряд неожиданно обнаружил в ней еще двух неизвестных. Гостями хозяина «крамольной» квартиры были Джугашвили и Орджоникидзе.

Казалось, что удача сама шла в руки полицейского чина: одновременный арест трех видных большевиков мог стать ступенью в его карьере, но помощник пристава упустил свой шанс. Его подвелочувство бюрократического формализма. Санкции на арест иных лиц не было, и, не решившись проявлять инициативу, правда, оставив одного городового у парадного подъезда, а другого – у черного входа, он отправился звонить начальству.

Ситуация была критической. «Мы стали раздумывать, – вспоминала жена Джапаридзе, – каким образом дать возможность уйти Сталину и Серго. Ясно было, что надо спровадить одного из городовых». Положение спасли 10 рублей «на расходы», которые получил служивый, посланный в лавку за папиросами. Пристав был взбешен, когда, вернувшись с распоряжением: «Взять всех», – в квартире он застал только Джапаридзе.

На этот раз Иосиф Джугашвили снова избежал опасности, и сообщение Фикуса, поступившее в Бакинское охранное отделение, вскоре подтвердилось. Он действительно выехал в Тифлис, но его поездка носила не только рабочий характер. Она была связана с судьбой С.А. Тер-Петросяна (Камо). Арестованный два года назад в Берлине, 21 сентября он был выдан Германией России, и революционеры получили информацию, что 12 октября Камо привезли в Тифлис. Там он был передан в руки Губернского жандармского управления. Но, когда после медицинского освидетельствования Камо поместили в тюремную больницу, он вскоре бежал и был переправлен за границу.

Отправляясь в поездку, уже по выработавшейся годами привычке Иосиф Джугашвили принял необходимые меры конспирации, и, как отмечено в документе охранки, «назначенный на вокзале на пост наружного наблюдения не видел его выезда». Правда, из сообщения своего агента Бакинское охранное отделение узнало о его отъезде в тот же день.

18 октября Михаил спешно доносил: «Скорым поездом № 11 в 6 час. вечера Коба выехал в Тифлис на конференцию. Там будет решаться вопрос об издании общего для Кавказа органа «Кавказский пролетарий» и другие связанные с этим вопросы. На этой неделе Коба вернется и сейчас же приступит к постановке техники. Кому перейдет это дело в случае его ареста – неизвестно, поэтому это крайне нежелательно, так как во всех отношениях повредит делу».

С последним соображением своего секретного сотрудника ротмистр Мартынов не мог не согласиться. Должность заведующего Народным домом давала Коберидзе возможность быть в курсе дел социал-демократов, и начальник охранного отделения не хотел терять ценного агента.

Иосиф Джугашвили был еще в пути, когда, опережая его, по проводам прошла телеграмма, уведомлявшая начальника районного охранного отделения о необходимости встречи Кобы «в Тифлисе, с указанием цели его поездки». Но уже на следующий день Мартынов телеграфировал, что «арест Кобы безусловно нежелателен ввиду грозящего провала агентуры и потери освещения предстоящей ликвидации местной организации и ее техники».

Впрочем, такое предупреждение уже не имело смысла. Даже при нетерпеливом желании арестовать Кобу тифлисская охранка не могла. Она вообще не обнаружила его прибытия и, пытаясь организовать поиск революционера в городе, взяла неверный след.

Дело заключалось в том, что еще в конце августа российский Департамент полиции получил агентурную отчетность по городу Баку за июнь 1909 года, в которой упоминался Коба. Рассмотрев информацию, запросом от 20 сентября за подписью М. Борецкого Департамент предложил Кавказскому районному охранному отделению: «сообщить о результатах установки (личности. – К.Р.) бежавшего из Сибири Сосо (кличка Коба) <...>, а равным образом уведомить, какие приняты <...> меры».

Через месяц, 24 августа, начальник Тифлисского ГЖУ А. Еремин дал ответ: «Кавказское районное охранное отделение доносит, что, по сообщению начальника Бакинского охранного отделения, бежавший из Сибири Сосо, кличка в организации Коба, является по установке жителем гор. Тифлиса Оганесом Вартановым Тотомянцем, на каковое имя он имеет паспорт, выданный тифлисским полицмейстером с 12 мая сего года за № 982 на один год».

Таким образом, и в Баку, и в Тифлисе, и даже в Петербурге были уверены, что революционер Коба – это Оганес Тотомянц. И, исходя из этого убеждения, начиная поиск Тотомянца, охранка сделала предположение, что «Коба (Сосо) может проживать у своего шурина, бывшего воспитанника Тифлисской дворянской гимназии Василия Ратиева». Однако усиленное наблюдение за домом 17 Хухуни по Пасанаурскому переулку, в котором проживал дворянин Василий Фаддеевич Ратиев, результатов не принесло. Ничего не дали поиски Тотомянца и в других известных жандармам местах.

Но пока тифлисские филеры разыскивали в многолюдном городе Кобу, а аналитики сыска копались в путанице и неразберихе, выясняя семейные связи Тотомянца и Ратиева, Иосиф Джугашвили завершил участие в общегородской конференции. Напомним, что, как сообщал доносчик ГЖУ, именно на ней он настоял на решении о внедрении членов организации на службу в правительственные учереждения для сбора нужных «для партии» сведений.

Закончив дела, уже перед отъездом из Тифлиса, 12 ноября Иосиф Джугашвили послал письмо за границу, в редакцию «Пролетария». Сообщая о получении писем с конспиративными адресами, он указал, что причиной задержки ответа стали текущие дела и обстоятельства провокации. Не вдаваясь в детали, он отметил, что «теперь все улеглось».

Но принципиальным моментом в содержании его письма стало то, что он снова заявил о несогласии Бакинского комитета с решением об исключении сторонников «отзовизма» из состава членов редколлегии. Он не пытается смягчить свою позицию: «Ваша приписка к нашей резолюции о разногласиях в расширенной редакции «Пролетария»., а также «беседа с петербургскими большевиками еще более убедили нас в неправильной организационной политике редакции». Человек дела, он не считал разногласия принципиальными и не скрывал своей позиции.

Однако он ошибался, полагая, что вопрос с провокаторами вроде бы утратил свою остроту. Во всяком случае, это не относилось непосредственно к нему, и, потеряв след в Тифлисе, охранка почти с нетерпением ждала его возвращения в Баку. 5 ноября Михаил сообщал своим хозяевам: «Коба все еще в Тифлисе... приедет он, вероятно, на следующей неделе», а 12 ноября сексот поспешил донести: «Коба на днях приехал из Тифлиса».

Пожалуй, без этих разбросанных по архивам донесений секретных сотрудников политического сыска царской России и редким их публикациям вообще невозможно, даже хотя бы эскизно, проследить детали дореволюционной работы Сталина. Конечно, сообщения о его «передвижениях» не могут отразить полноту его фактической деятельности. Но даже чернильные следы доносов сексотов позволяют более объективно взглянуть на события, чем многочисленные публикации окололитературных сочинителей, представляющих читателю плоды измышлений, извращенных скудостью собственного воображения.

Осенью 1909 года Бакинское охранное отделение получило сообщение, что «при Бакинском комитете существует финансовая комиссия». Перечислив членов комиссии, сексот сообщал: «Деятельность означенных лиц в активных действиях не проявляется, а всецело только направляется на сбор денег под руководством Семенова (районного фабричного инспектора. – К. Р.). Последний

брал деньги у Ландау, управляющего Балахинскими промыслами Ротшильда, Браиловского, управляющего Московско-Кавказским нефтепромышленным товариществом, Багдатьяна, управляющего техническим надзором в Совете съездов нефтепромышленников, Манчо, директора Нефтяного товарищества».

Конечно, политическая пропаганда требовала средств, и Джугашвили находил способы их изыскания. Впрочем, в том, что деньги на пропаганду и революционную деятельность бакинские большевики получали у «капиталистов», не было ничего парадоксального.

Между тем аналитики сыска уже стали подходить к идентификации личности руководителя бакинских революционеров. 1 декабря 1909 года Тифлисское охранное отделение сообщило в Тифлисское ГЖУ: «Сосо (Коба), упомянутый в записке вверенного Вам районного охранного отделения от 9 ноября за № 14536, известен как видный социал-демократ, по установке в Баку он значится как житель г. Тифлиса О.В. Тотомянц. В охранном отделении имеются агентурные сведения, что Коба (Сосо) есть И.В. Джугашвили (выписка агентурных сведений от 25 ноября № 10790). Точно выяснить личность Кобы (Сосо) не представилось возможным»

Подпольщики тоже принимали меры по нейтрализации провокаторов в своих рядах. Участница событий того времени Г. Варшамян приводит в воспоминаниях эпизод, когда, встретив Джугашвили на улице, работник охранного отделения сказал: «Я знаю, что вы революционер или социал-демократ (я не знаю, как он сказал), вот возьмите список, сюда включены товарищи, которые в ближайшее время должны быть арестованы». В списке было 35 человек. В связи с этим на экстренном совещании Бакинского комитета была проведена ротация тех членов, которые оказались в списке.

Безусловно, в действительности передача информации произошла не столь «примитивно». И, конечно, секретарь Бакинского комитета, получив информацию от работника охранки, сочувствующего революционерам, не мог сказать об этом открыто. Но такая информация ему поступала. По словам рабочего И.П. Вацека, кассира Бакинского комитета РСДРП, когда появились сведения о связях с охранкой заведующего Народным домом Михаила Коберидзе, Иосиф Джугашвили «явился к нему и потребовал назвать тех лиц, которые были им провалены».

То, что подполье имело свою контрразведку для борьбы с провокаторством и противостояния карательным службам, являлось закономерным элементом революционной деятельности. И имен-

но успешное разоблачение провокаторов станет причиной ареста самого Иосифа, о чем речь пойдет ниже. Большевики Баку применяли в своей деятельности как нелегальные приемы борьбы, так и легальные возможности. Использование для пропаганды легальных учереждений, клубов, потребительских кооперативов и особенно промыслово-заводских комиссий, Иосиф Джугашвили отмечал в «Письмах с Кавказа», опубликованных за подписями «К.С.» и «К.Стефин» 13 февраля 1910 года в центральной большевистской газете «Социал-демократ».

Он писал, что положение в Баку выгодно отличается от такового в других частях России: «Ввиду некоторых специфически бакинских условий на промыслах (некоторая возможность собираться, не вполне уничтоженная администрацией; существование промыслово-заводских комиссий). Через них наша организация получает возможность... влиять на всю массу нефтяных рабочих».

«Правда, – признает он, – значение комиссий теперь не так велико, ибо с ними не считаются больше нефтепромышленники, но с комиссиями считаются рабочие, а это для нас важнее всего». Объединие рабочих, занятых по специфике труда в бурении, добыче, нефтеперегонке, механических работах и т.д., отмечал Джугашвили, «диктуется условиями борьбы». Это позволяло проводить локальные забастовки на отдельных производствах без полной остановки предприятий.

В отличие от остальной части России, где в результате спада революционной волны рабочее движение перешло в пассивную фазу, в Баку продолжали действовать профсоюзы, советы уполномоченных, в которых активную роль играли большевики. Г.К. Орджоникидзе позже вспоминал: «В то время как по всей России господствовала черная реакция, в Баку заседал настоящий парламент. В этом парламенте открыто разрабатывались все требования бакинских рабочих, развертывалась нашими ораторами вся наша программа-минимум».