Текст книги "Королевство Бахрейн. Лики истории"

Автор книги: Игорь Сенченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

Первым из правителей в шейхствах Прибрежной Аравии, кто решился внести изменения в эти многовековые и кабальные в целом для ловцов правила и нормы жемчужного лова, был владетель Бахрейна шейх Хамад Аль Халифа. Его примеру последовали и другие правители. Главные положения реформы сводились к тому, что доходы, получаемые капитанами судов от продажи жемчуга, подпадали под строгий контроль шейхов; долги ловцов их потомками не наследовались.

Если владельцем судна выступал сам капитан, то ему причиталось 50 % заработка от продажи выловленного жемчуга, другие 50 % – членам экипажа (2/3 – ловцам и 1/3 – на покрытие фиксированных окладов «тягачей», матросов и чтецов Корана; табабы не получали ничего).

Если капитан не являлся хозяином судна, то ему полагалась только 1/5 от половины дохода с продажи выловленного жемчуга; остаток этой первой половины шел владельцу судна в лице того же тавваша. Другие 50 % распределялись между ловцами, «тягачами» и матросами (по указанной выше схеме).

Тавваш, финансировавший «жемчужную охоту», имел право приобретать жемчуг у капитана своего судна на 20 % ниже его рыночной стоимости. Случалось, что капитаны влезали в такие долги, что вынуждены были распродавать свое имущество и становиться ловцами.

Разбором всякого рода «жемчужных дел» между капитанами и ловцами занимался так называемый жемчужный суд (мах кама ал-гавс или сулфа), состоявший из 2–3 самых именитых и авторитетных капитанов в том или другом шейхстве, назначаемых указом правителя.

Редко, но случались, протестные выступления ловцов. Так, 25 мая 1932 г. 1500 ловцов переправились с острова Мухаррак на остров Бахрейн, чтобы вызволить из темницы девять арестованных их товарищей. По пути к полицейскому участку, где те содержались, ограбили лавки нескольких непопулярных среди населения Бахрейна торговцев, завышавших цены на продукты, и бесстыдно, по мнению ловцов, обиравших людей. Чтобы разогнать протестантов, полиция открыла по ним огонь. Несколько человек было убито и ранено (26).

По окончании сезона лова в казну шейха выплачивалось несколько налогов: нуб – с каждого ныряльщика (их собирали не во всех шейхствах) и тараз – с каждой лодки (он варьировался от размера судна и численности его экипажа). Можно было платить либо деньгами, либо продуктами (в основном – рисом). Маленький парусник оценивался в один мешок риса, большой – в четыре. Такие налоги давали правителям немалые доходы.

Налог тараз, рассказывал автору этой книги Эдвард Хендерсон, бывший английский политический агент в Абу-Даби, использовался на цели сооружения городских крепостных стен, сторожевых башен, а также для оплаты наемных вооруженных отрядов бедуинов. Дело в том, что летом, во время сезона жемчужной ловли, когда практически все мужчины уходили в море, прибрежные населенные пункты от набегов разбойников охраняли эти самые нанимаемые бедуины. Зимой они сторожили вытащенные на берег и разбросанные вдоль побережья парусные суда. Специальные сторожевые отряды сопровождали и жемчужные флотилии в море. Взимался такой налог с каждой семьи, один раз в году, обычно весной. И платили его, надо сказать, безропотно. Особенно с учетом того, что морские набеги пиратов (газу) на жемчужные флотилии тех или иных шейхств в местах лова сильно, порой, подрывали их финансовое состояние.

Впервые тараз, к слову, ввели португальцы, еще в XVI веке. Тараз считался «жемчужным налогом» первой категории, и со времен португальцев название его не менялось.

В некоторых шейхствах взимался специальный налог с капитанов парусников. Выплачивали его владельцы судов, чаще всего – все те же тавваши (27).

Торговцев, подвизавшихся на коммерции в море, на подвозе воды и продуктов питания, называли маззаринами. Одна бочка воды стоила 1 рупию. Потребности в питьевой воде команды одного парусника в течение сезона лова составляли не менее 200 бочек. Питьевую воду в бочках хранили не на палубах и в трюмах, где она от жары быстро портилась, а тянули по воде на тросах, вслед за судном. Такой способ, хоть как-то, но освежал воду, а главное – «продлевал ей жизнь», как говорили ныряльщики, не давал ей испортиться (28).

История жемчужного промысла Прибрежной Аравии свидетельствует, что тавваши вели себя с ловцами честно. Отношения торговцев-владельцев судов с артелями ныряльщиков и «тягачей» строились исключительно на устных договоренностях. Слово, данное таввашем, никогда им не нарушалось, чего бы это ему не стоило. Непременный атрибут каждого торговца жемчугом в прошлом – небольшой деревянный сундучок, инкрустированный серебром. В нем находились весы, специальные медные сита для сортировки жемчуга и красный шерстяной платок для их хранения.

Людьми в Прибрежной Аравии тавваши были уважаемыми. Достаточно сказать, что они выступали свидетелями при заключении правителями княжеств разного рода договоров и соглашений, в том числе с иностранными государствами, а также в качестве посредников при урегулировании споров и разногласий между семейно-родовыми и родоплеменными кланами. Многие из них оплачивали строительство и работу школ и библиотек. Заметное место среди них занимал Мухаммад ‘Али Зайнал ‘Али Реза. Человек глубоко религиозный, получивший образование в знаменитом на Арабском Востоке высшем теологическом учебном заведении, Каирском университете Аль-Азхар, он основал начальные школы в Джидде и Мекке, на Бахрейне и в Дубае, а также начальную арабскую школу в Бомбее. Для их финансирования требовались деньги, и он занялся жемчужной торговлей. Преуспел. Стал первым торговцем из Персидского залива, открывшим в 1920-х годах контору в Париже.

Несколько раз в году в каждом из шейхств «Жемчужного пояса Аравии» в речи дипломатов Российской империи, проходили общие встречи таввашей. На них обсуждались все важнейшие вопросы жемчужного промысла. Устраивались такие встречи в домах самых знатных таввашей, в кофейных комнатах для мужских посиделок.

Особое место в истории аравийского жемчуга занимает жемчужина «Ал-Йасима» («Уникальная»). Названа она была так потому, повествует средневековый ученый-энциклопедист и мыслитель Абу Райхан ал-Бируни (973-1048), что подобной ей – по величине и красоте – в то время не существовало. Тавваши Залива именовали ее между собой «Сиротой», не имевшей ни «сестер», ни «родственниц».

Согласно обычаю, если вылавливали две редкие большие жемчужины, одинаковые по форме, цвету и величине, что случалось крайне редко, то цена на них сразу удваивалась. Так вот, пару «Ал-Йасиме» составила жемчужина «Ал-Фарида» («Единственная»), практически такая же, но чуть-чуть меньшая по размеру. Различие это могли усмотреть только опытные торговцы.

Исторические хроники свидетельствуют, что во времена правления Харуна ал-Рашида торговец ‘Абд Аллах ал-‘Ираки принес эти две уникальные жемчужины во дворец халифа и показал их своему владыке. «Ал-Йасиму» продал за 70 тысяч динаров, а ее «сестру» «Ал-Фариду», – за 30 тысяч динаров. Заработав большие деньги, перебрался в ‘Уман (Оман), где приобрел большой участок земли и построил роскошный дом, стены которого, по словам местных краеведов, сохранились и поныне.

«Ал-Йасима» сделалась знаком халифского отличия. Из сочинений ал-Сули (ум. 946), летописца-хрониста династии ‘Аббасидов, известно, что она красовалась в короне (тадже) халифа Му’тасима (правил 833–842). Затем, как сообщает историк Ибн Тиктака, ею владел халиф ал-Муктадир (правил 908–932) (30). После его смерти эта жемчужина оказалась в Мекке, в Сокровищнице Каабы. Вместе с другими богатствами Сокровищницы Дома Бога и священным для мусульман Черным камнем ее похитили оттуда карматы, захватившие и ограбившие Мекку в 930 г.

По одной из легенд, пришедшей на побережье Северо-Восточной Аравии с торговым караваном из Йемена, в течение тех 12 месяцев, что Ной провел в Ковчеге, он использовал в качестве лампады имевшийся у него «драгоценный камень моря» – невероятно крупную и ярко белоснежную жемчужину, «светившую по ночам подобно луне». После смерти Ноя эта «жемчужина-лампада», дарованная ему Богом, переходила из рук в руки его потомков.

Средневековый ученый ал-Са’алиби (961-1038) повествует, что в одном из храмов в Харране (древний город в Месопотамии, где жил Авраам) висели удивительной работы канделябры, инкрустированные большими жемчужинами. Так вот, канделябры эти светились, дескать, по ночам, не будучи зажженными. Свет излучали вставленные в них жемчужины.

Четками из «жемчужин необыкновенной величины, каких он прежде не видывал», владел, по словам знаменитого арабского путешественника XIV в. Ибн Баттуты, правитель Ормуза.

Известный французский купец-путешественник Жан Батист Тавернье (1605–1689), державший одно время в своих руках всю европейскую торговлю бриллиантами и жемчугом с Индией, совершивший туда пять поездок и умерший, к слову, в Москве, вспоминал, что уникальной жемчужиной в 1670-х годах владел имам Маската. За эту, самую красивую в мире, по мнению Тавернье, жемчужину властелин Персии будто бы предлагал имаму 2 000 туманов (7 000 фунтов стерлингов). Однако предложение это, как и другое, сделанное ему Великим Моголом, который готов был заплатить за нее 9 000 фунтов, имам отклонил, жемчужину не продал.

В 1520 г. Джабрид Мукрин ибн Аджвад (ум. 1524), один из тогдашних могущественных властелинов Аравии, чья власть простиралась от Бахрейна до внутренних районов Омана, поднес в дар Каабе во время паломничества в Мекку несколько редчайших жемчужин, сохранившихся якобы до наших дней.

Интересные странички из истории аравийского жемчуга связаны с деятельностью в зоне Персидского залива Датской Ост-Индской компании (образована в 1616 г.), штаб-квартира которой располагалась в Транкебаре, в Индии. Первого своего представителя для закупки жемчуга на Бахрейне компания направила в Залив в 1622 г. На обратном пути его ограбили пираты. Следующим представителем компании, посетившим Бахрейн в целях изучения тамошней торговли жемчугом, стал сотрудник представительства компании в Персии г-н Костерус. Прибыл он на Бахрейн по личному поручению Карела Константа, главы персидского филиала компании.

В 1690 г. на Бахрейне побывал еще один сотрудник этой компании – торговец Хугкамер, но уже не для закупок жемчуга и не для изучения бахрейнского рынка жемчуга, а для выяснения вопроса о возможности участия в жемчужной ловле. Столкнувшись с враждебным, как он отмечал в своем рапорте, отношением аравийцев к «чужакам» на жемчужных отмелях Залива и с «жутким», по его выражению, воровством ныряльщиков, счел обоснованным рекомендовать компании заниматься закупками жемчуга, нежели участвовать в его ловле.

В 1754 г. с предложением захватить Бахрейн и прибрать к рукам богатые жемчужные отмели у островов Бахрейнского архипелага обратился к руководству компании известный уже читателю по предыдущим главам этой книги барон Тодо Книпхаузен, основатель датской фактории на острове Харк. Он убедил директорию компании организовать собственную «жемчужную артель». По его расчетам, это могло увеличить доходы компании в данной сфере деятельности минимум на 50 %. Попросил прислать ему шесть «стеклянных водолазных футляров» – для облегчения погружений ныряльщиков на глубину. Их ему, что интересно, доставили (1758). Однако воспользоваться этими «футлярами» ловцы так и смогли – из-за отсутствия инструкции по их применению. Да и сами ныряльщики влезать в «банки шайтана», как они их прозвали, отказывались. Практического развития инициатива Книпхаузена не получила.

Удар по жемчужному промыслу Персидского залива нанесли японцы, начавшие в 1916 г. заниматься выведением жемчуга на фермах. К 1938 г. таких ферм у них насчитывалось уже 360. Они давали 10 млн. жемчужин в год (около 15 тонн). Улов жемчуга в Персидском заливе пошел на спад. В 1954 г. он на Бахрейне, по словам Ч. Белгрейва, составил всего лишь 27 000 фунтов стерлингов (31).

Работорговля

Имела место на Бахрейне, как и повсюду в Аравии, и работорговля. Экспедиции в Африку за «черной костью», как торговцы-аравийцы в отличие от слоновой (белой) кости, называли «живой товар», то есть невольников-африканцев, бахрейнские владельцы судов совершали редко. Завозили этот «товар» в основном из Маската, крупнейшего в Аравии рынка торговли рабами. Туда их доставляли с Занзибара, подвластного одно время Оману, где базировались отряды гуамов или «охотников на черную кость». Не реже одного раза в два месяца гуамы высаживались на побережье Восточной Африки, «большой страны черных людей» или «земли зинджей» (чернокожих) в речи мореходов и торговцев Аравии, и устраивали «охоту» на «черную кость» (рабов). Налеты на поселения совершали, как правило, на рассвете (32).

Прибывавшие на Занзибар купцы из Маската, случалось, что и из Кувейта, и с Бахрейна, отбирали невольников в местах их содержания. Приобретенный «товар» разбивали на «мужской» и «женский». Затем – «сортировали». «Рабы высшего сорта», к которым относили молодых, рослых и крепких мужчин, стоили от 1500 до 2000 франков. «Женским товаром высшего сорта» выступали девушки в возрасте от 11–13 лет; за каждую из них торговцы давали по 400–500 франков (33).

Доставляли рабов на Бахрейн, как из Маската, так и с Занзибара, в трюмах большегрузных парусников (бумах или доу), человек по 300. Выставляли на рынках, будь то на Бахрейне или Мухарраке, в специально отведенных местах. Раба и рабыню при покупке осматривали, как говорится, с пристрастием, с головы до ног, раздев и внимательно оглядев все части тела. Существовал даже своего рода «гарантийный срок», когда в течение трех дней после покупки раба или невольницы их можно было обменять.

Хаживали бахрейнские торговцы за рабами и на остров Фар-сан, что в Красном море, напротив побережья Йеменской Тихамы. Именно там, как гласят сказания аравийцев, торговали самым «ходким» в шейхствах Прибрежной Аравии «живым товаром» – невольниками-абиссинцами, «отличавшимися крепким здоровьем и трудолюбием» (34).

В тех местах на рынках, где велась торговля рабами, имелись «дома услад». Над ними вывешивали специальные флаги (райо) (35).

Надо сказать, что хозяину раба в Аравии – с утверждением там ислама – вменялось в обязанность кормить и одевать его, и содержать до самой смерти. Более того, подыскивать рабу жену-рабыню, и помогать растить потомство. Если невольница беременела от своего хозяина, то, согласно обычаю, обретала свободу, дабы ребенок рождался человеком свободным.

Согласно данным, содержащимся в отчетах английских политических агентов в Персидском заливе, в начале 1900-х годов через шейхства Прибрежной Аравии работорговцы ежегодно доставляли на полуостров до 12 тыс. невольников (36). Шейх племенного союза ал-кавасим, через владения которого – Шарджу и Ра’с-эль-Хай-му – пролегал морской путь торговцев рабами из Нижней Аравии в Верхнюю, ввел даже специальный сбор за перевозимых невольников, если таковые имелись на судах, которые заходили в порты удела ал-кавасим. За все вопросы, связанные с трафиком рабов через Шарджу и Рас-эль-Хайму отвечал не простой чиновник, а представитель правящего семейства Аль Касими, что говорит о том, что торговля рабами была поставлена на широкую ногу и приносила неплохой доход.

В 1950-х годах рабов в Аравии, что интересно, широко использовали и сами британцы, «борцы с работорговлей». Речь идет об английских нефтяных компаниях, действовавших тогда на Бахрейне и в Саудовской Аравии. Об этом рассказывает в своих увлекательных заметках об «Острове арабов» известный английский путешественник Уилфред Тезигер, он же Мубарак ибн Лондон, как его величали аравийцы (37).

В целях беспрепятственной доставки рабов из Африки в Маскат, а оттуда – в порты Персидского залива оманские торговцы невольниками, дабы избежать задержания и досмотра их судов английскими сторожевыми кораблями, довольно долго, до начала XX столетия, перевозили их на своих судах под французским флагом. «Французскую принадлежность» таких судов регистрировали, как уже упоминалось в этой книге, во французском консульстве в Омане, либо же в Джибути, которым владела тогда Франция (38). За пользование французским флагом аравийцы платили ежегодные сборы. Торговца, ходившего на своем судне, но под французским флагом, арабы Аравии именовали «держателем документа на право собственности» (сахиб ал-васира), но под «чужим флагом». Летом 1900 г., к примеру, в оманский портовый город Сур работорговцы завезли тысячу невольников-африканцев, в том числе 560 человек – на судах под французским флагом (39).

Рабский труд в землях Прибрежной Аравии широко использовался в жемчужном и финиковом промыслах. Спрос на эти товары аравийского вывоза на мировом рынке определял и спрос на рабов в шейхствах Аравии. Во второй половине XIX века доля рабов-африканцев среди населения Аравийского побережья – от Омана до Кувейта – составляла 17 % (40).

Капитан Войне, старший офицер патрульно-сторожевого отряда английских кораблей в Персидском заливе, в одном из своих отчетов за 1939 г. отмечал, что арабы Аравии с незапамятных времен использовали рабов для выполнения всякого рода «физических работ», и в первую очередь таких тяжелых, как жемчужная ловля и уход за финиковыми садами. И любая попытка принудить жителей Аравии на их тогдашней стадии развития отказаться от использования рабского труда была равносильна попытке заставить шотландцев отказаться от виски.

Несмотря на звонкую риторику британцев о борьбе с работорговлей в зоне Персидского залива, их практические меры по ее пресечению, которые и прежде едва ли можно было бы считать сколько-нибудь эффективными, после 1890 г. и вовсе сошли на нет.

Действовавшая там специальная, как громко заявляли в Лондоне, «эскадра» по борьбе с работорговлей редко когда насчитывала больше трех кораблей. Даже для простого патрулирования побережья, протяженностью в 4000 километров, этого явно недоставало (41). Под лозунгами борьбы с работорговлей англичане занимались, в первую очередь, реализацией своих экспансионистских планов в данном районе мира, навязывая шейхствам Прибрежной Аравии, силой и хитростью, разного рода кабальные для них договоры и соглашения.

Торговая оружием

Бахрейн в документах Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ) фигурирует как главное «оружейное депо» бассейна Персидского залива. Свой протекторат на Бахрейне, говорится в них, англичане активно использовали для поставок оружия в племена, населявшие земли в турецких владениях в Аравии.

Снабжение племен Аравийского побережья Персидского залива «скорострельным огнестрельным оружием продолжается», доносил из Багдада коллежский советник Алексей Федорович Круглов (08.04.1901). «Англичане конфискуют оружие только там, где, как например, в Маскате, оно может быть обращено против них самих».

Что касается «прочих пунктов оружейной торговли» в бассейне Персидского залива – Мохаммеры, Линге, Катара и Кувейта – то, как и прежде, отмечал А. Круглов, Бахрейн продолжал служить для них «главным оружейным рынком», откуда оно к ним и завозилось. Можно с уверенностью констатировать, сообщал А. Круглов, что «существование этого рынка» не только не вызывает протестов со стороны английского политического агента на Бахрейне, но, «наоборот, даже поощряется им».

«Оружие поступает на Бахрейн на английских пароходах. Перегружается… на местные баржи и переправляется в Эль-Катар – для передачи шейху Джасиму ибн Тани». Недавно турки изъяли там «20 ящиков ружей Генри Мартини и 50 ящиков патронов». Однако большую часть этой оружейной партии арабы укрыть от турок все же успели. Шейх Джасим, замечает консул, «питает недружественные чувства к туркам; и не раз уже имел с ними кровавые столкновения» (42).

Главным рынком но торговле оружием в Персидском заливе в 1890-х годах называют Бахрейн и многие именитые английские исследователи Аравии. Оружие, по их словам, поступало из Европы на Бахрейн через Маскат. Во время событий 1894–1895 гг., рассказывают они, когда готовилось нападение на Бахрейн со стороны враждебных ему племен с материка (набег намеривались предпринять с территории Катара), то у гвардии шейха Бахрейна оказалось на вооружении только 100 ружей. Решение шейха о скором, как можно, увеличении своего арсенала и его конкретные распоряжения на этот счет послужили дополнительным толчком для роста оружейной торговли на Бахрейне. Главным из этих распоряжений стало введение льготной таможенной пошлины на ввоз оружия – в размере 1/4 его стоимости. Затем правитель Бахрейна, как мы уже информировали читателя, отдал торговлю оружием в руки своему визирю – на условиях ежегодного роялти в 30 ружей Мартини и 6000 патронов. Таможенная пошлина, установленная им для торговцев оружием, составляла 3 ружья с каждой ввезенной сотни, и 200 патронов к каждому из этих трех ружей (43).

Затем визирь передал торговлю оружием в концессию купцу Аге Мухаммаду Рахиму, нештатному политическому агенту Англии на Бахрейне, а тот, в свою очередь, переуступил ее компании «Francis, Times and Company».

По оценке Лоримера, объем торговли оружием на Бахрейне был «значительным». В 1896–1897 г. он составил 94 725 фунтов стерлингов, а в 1897–1898 г. – 311 386 фунтов. В течение четырех лет со времени начала реформы (1894–1895 г.) торговля оружием на Бахрейне увеличилась в 300 раз. Большая часть оружия с Бахрейна поступала в Неджд, Кувейт и Катар (44).

В апреле 1897 г. шейх ‘Иса, будучи обеспокоенным «наплывом оружия» на Бахрейн, отдал распоряжение о приостановке его ввоза, сроком на четыре месяца. В январе 1898 г., когда возникли острые разногласия между торговцем Рахимом и компанией «Francis, Times & Company» по вопросу о долях в доходах, шейх ‘Иса, реагируя на просьбу Аги Мухаммада Рахима, реквизировал весь оружейный сток этой компании на Бахрейне – изъял 2 667 ружей и 637 500 патронов. Удерживал это оружие до 1906 г., и только потом вернул его компании-владельцу (45).

Торговле оружием на Бахрейне, как следует из донесений английского политического резидента в Персидском заливе Перси Кокса, покровительствовали шейх ‘Иса и его сын, состоявшие в дружественных отношениях с Гогуйером, «англофобом» и «оружейным бароном» из Маската. Летом 1905 г. Гогуйер посещал Бахрейн (сопровождал представителей одного известного французского торгового семейства, заинтересованного в покупках бахрейнского жемчуга напрямую, минуя посредников-индусов) (46).

«Следствие, проведенное турецкими властями в Турецкой Аравии, – докладывал из Багдада А. Круглов, – показало, что скорострельные ружья для арабских племен подвозились из Англии и Индии капитанами английских пароходов». Оружие складировалось в портах Бахрейна, находившегося под протекторатом Британии, и оттуда на местных судах доставлялось в Кувейт и другие порты Залива. Через Бахрейн оружие напрямую поставлялось в племена Центральной Аравии и Неджда. А то, что завозилось с Бахрейна в Кувейт, шло оттуда в Зубайр, где «арабские скупщики открыли правильно организованное агентство». Из учетных книг этого агентства усматривается, отмечал А. Круглов, что ружья в Зубайре «сбывались на десятки тысяч кранов [иранская разменная денежная единица] единовременно», и расходились по кочевым племенам Бассорского вилайета (47).

Деятельными и изобретательными, по выражению А. Круглова, посредниками британских колониальных властей в торговле «скорострельными ружьями» в Верхней Аравии являлись агенты английского Торгового дома «Дерби и Эндрюс», арестованные турецкими властями. В Басре на этом поприще активно подвизался французский консульский агент Асфар, лишившийся своей должности «в связи с обвинениями, предъявленными ему турками». «Поплатился своим постом» за участие в сделках с английским оружием, как можно понять из донесений А. Круглова, и «муташар-риф [городской голова] Амры Рушди-паша» (48).

Англичане, сообщал из Багдада статский советник Петр Егорович Панафидин послу России в Константинополе Александру Ивановичу Нелидову, «зорко» оберегали свои протектораты в Прибрежной Аравии от ввоза огнестрельного оружия, даже охотничьего. В то же самое время «усердно» снабжали им «наиболее беспокойные и потому интересовавшие их провинции Турецкой Аравии» (49). «Главными складами такого рода товаров, завозимого на английских пароходах», указывал он, служили: «а) Маскат, Бахрейн и Кувейт – для Аравии и Месопотамии; б) Линге, Бендер-Аббас и Бушир – для Персии». Из этих «оружейных депо» Персидского залива ружья, с его слов, расходились «для продажи их в розницу» по всем рынкам Аравии, Месопотамии и Персии. Доставляли их как по суше – с верблюжьими торговыми караванами, так и по морю – на парусниках.

Попадало в Аравию, в том числе на Бахрейн и в Кувейт, и оружие из России – с паломниками, шиитами и суннитами. Везли его с собой пилигримы, доносили российские дипломаты, «в надежде выгодно сбыть по пути» и хотя бы частично покрыть расходы на паломничество. «На три с половиной, приблизительно, тысяч наших паломников в год, – говорится в одном из донесений российского консула в Багдаде, – по крайней мере, одна треть является сюда [в Неджеф и Кербелу] вооруженной винтовками и револьверами… казенных образцов». Ввозимое ими оружие «только в самой незначительной части вывозится отсюда обратно». Большая же часть этого оружия, «около 600 единиц», заввары (паломники) распродают. За револьвер арабы готовы платить 5–6 турецких лир (50 рублей), а за винтовку – 7-10 турецких лир (до 85 руб.). Повышенным спросом у бедуинов пользовалась винтовка Мосина; за нее предлагали до 170 рублей (50).

На нелегальных, как теперь бы сказали, поставках русского оружия в Месопотамию и Аравию подвизались чуаши, организаторы-проводники паломнических караванов из России к Святым местам шиитов и суннитов. «Целыми партиями» они закупали оружие на Кавказе, «похищенное со складов» расквартированных там войск, и на Нижегородской ярмарке, «главном рынке ворованного оружия» в Российской империи. Раздавали его участникам формировавшихся ими паломнических групп, и по прибытии в Святые места ислама изымали и «выгодно распродавали всю эту военную контрабанду, наживаясь на ней не меньше, чем на паломниках» (51).

В отчете консула Российской империи в Багдаде А. Круглова от 17.04.1900 г. о миссии военной дипломатии канонерской лодки «Гиляк» в порты Персидского залива содержится упоминание о посещении экипажем этого корабля базара в Кувейте. Внимание офицеров, отмечает А. Круглов, привлекли «дульные ружья 1875 г.». Продавались они почему-то под названием «Москови», хотя фабричная марка их была нерусской. Потом выяснилось, что русские ружья пришлись по вкусу бедуинам, и поэтому ружья, поступавшие в Аравию из других стран, торговцы зачастую сбывали под ходкой тогда русской оружейной маркой – «Москови» или «Москоби» (также, впрочем, как ситец и муку) (52).