Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"
Автор книги: Хулия Наварро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 55 страниц)
– Вот видишь, ты не хотел просить помощи у Омара Салема, а судьба все равно привела тебя к нему, – сказал сыну Мухаммед.
С восходом солнца Вади пришел в школу монаха и с первого взгляда понял, что хочет работать только здесь и больше нигде.
Он застал брата Августина с метлой в руках: монах подметал пол. Ему было не более сорока лет – высокий, худой, но крепкий мужчина. Поприветствовав монаха, Вади протянул ему письмо мистера Брауна, которое брат Августин тут же распечатал и принялся читать.
– Итак, вы хотите работать... – протянул он наконец. – Мне бы хотелось, чтобы вы остались, но дело в том, что это не настоящая школа, а просто место, где учатся читать и писать. Омар Салем подарил нам школьную доску и даже пожертвовал два ковра, чтобы дети могли сидеть на полу. Пожертвований хватает только на тетради и карандаши, так что едва ли вы как учитель можете рассчитывать на то жалованье, какого, безусловно, заслуживаете.
– Я не нуждаюсь в деньгах, – ответил Вади.
– Если б вы знали, каких усилий мне стоит сохранить эту школу, – вздохнул брат Августин. – Да, мне очень нужен хороший учитель, но я не могу себе позволить злоупотреблять вашей добротой. Вы еще молоды, когда-нибудь у вас будут жена и дети, которых вы должны будете содержать, и скажу честно: здесь вы и на хлеб не заработаете.
Но Вади не желал отступать, и монаху в конце концов пришлось согласиться принять его на испытательный срок.
– Хорошо, – сказал он. – Вот вам моя рука, а там решим.
Вскоре начали приходить дети – в разное время, кому как захотелось. Некоторые из детей не пробыли в школе и часа, другие задержались подольше. Порой раздавались крики матерей, звавших детей домой, и тогда очередной малыш немедленно вставал и, даже не попрощавшись, бежал на зов.
Вади занялся самыми маленькими детишками лет шести-семи, восхищенно наблюдавшими, как пишут старшие. Сами они были еще слишком малы, и брат Августин едва обращал на них внимание, лишь дал каждому бумагу и карандаш, позволив выписывать любые каракули, пока он занимается со старшими.
Прошло довольно много времени, прежде чем Вади удалось обучить малышей нескольким буквам, хотя они внимали ему с удовольствием.
Ближе к полудню брат Августин разделил между детьми лепешку и головку сыра.
Детям позволили немного отдохнуть, размять ноги и слегка подкрепиться немудреной снедью.
– Здесь поблизости есть пекарня, которую держит один добрый человек; он дает мне иногда пару лепешек для детей. Сегодня нам как раз повезло. А сыр делают монашки. Так что детишки сегодня смогут заморить червячка.
К двум часам пополудни в школе не осталось никого из детей. Брат Августин занялся уборкой: малыши оставили после себя изрядный беспорядок. Вади охотно помог монаху убираться. Когда они закончили, брат Августин посмотрел на него с благодарностью.
– Могу я вернуться завтра? – спросил Вади, затаив дыхание, ожидая ответа.
– Я даже не знаю, как вас благодарить... Мне бы не хотелось злоупотреблять вашей добротой. Вы так молоды...
– Я могу помочь собрать средства для школы, их нужно не так уж много. Сюда приходят только арабские дети?
– Есть несколько христиан, но ни одного еврея. Единственное, чего я хочу – чтобы несчастные дети имели возможность научиться читать и писать. На большее я и не рассчитываю, потому что просто не могу им дать.
Каждый день я открываю эти дверь и жду, когда придут дети. Иногда приходит двадцать человек, иногда – тридцать; бывают дни, когда не набирается и пяти. Все зависит от того, сколько у них дел дома, отпустят ли их родители. Знаете, очень непросто убедить родителей, считающих, что дети в школе лишь зря теряют время. Если они все же отпускают сюда детей, то лишь потому, что это бесплатно.
– А почему вы сами это делаете? – полюбопытствовал Вади.
– Я родился в нищей деревушке, затерянной среди бесплодных равнин Кастилии, в Испании. Мой отец был пастухом, едва умевшим читать и писать; мать не умела даже этого. Но при этом она инстинктивно чувствовала, что лишь учеба поможет мне избежать того жалкого существования, которое влачили родители. Мама все мечтала, мечтала вслух. Когда мы с братом были маленькими, она постоянно рассказывала нам чудесные истории. Не знаю, как ей это удалось, но она смогла убедить дона Фульхенсио, деревенского священника, похлопотать за меня, чтобы меня приняли в толедскую семинарию. Мне не было еще и девяти, когда родители простились со мной на пороге отчего дома, вложив мою ручонку в руку священника, который должен был отвезти меня в семинарию. Я плакал навзрыд, не желая никуда ехать, и даже укусил священника за руку. Мама испугалась, что дон Фульхенсио рассердится и не возьмет меня в Толедо. Но вместо этого священник попросил ее поехать вместе с нами, и она согласилась, несмотря на возражения отца.
В дверях семинарии она все пыталась уговорить меня отпустить ее руку, ласково журя. «Запомни, – говорила она. – То, что я сейчас делаю для тебя, ты будешь делать для других детей в будущем. Ты станешь Божьим человеком, а нет ничего достойнее, чем служить Господу нашему, обучая невежественных. Обещай, что пойдешь по этому пути».
И я обещал ей это, хотя в то время сам еще толком не знал, что значит это обещание. Я вспомнил о нем много лет спустя, возле смертного одра моей матери. «Теперь ты монах, – сказала она. – Сам Господь направил тебя на стезю бедности. Но он не простит, если ты не поможешь другим научиться тому, что знаешь ты сам. Разыщи тех, кто еще не обрел знаний, и помоги им их обрести. Всю жизнь мне было больно, что не умею читать и писать, не могу понять в книге ни единой буквы. Эта боль сжимала мне сердце и заставляла рыдать. Я знаю, что мне уже поздно, ты и сам видишь, как меня изнурила болезнь. Но я знаю, что ты сможешь научить этому других».
Вот так Вади узнал, что монах стремился исполнить обещание, данное своей матери – несчастной женщине, жаждавшей знаний, которые были ей недоступны.
Когда в тот вечер Вади вернулся домой, он чувствовал себя счастливее, чем все последние годы, когда единственной его мыслью было убивать, чтобы не быть убитым.
Сальма внимательно слушала сына. Она не решалась ему сказать, что помощь христианскому монаху – совсем не то, чего она желала бы для своего мальчика. Она считала, что сын достоин большего. С тех пор, как Вади вернулся с войны, они с Мухаммедом не переставали строить планы, какую замечательную карьеру он мог бы сделать. Однако Вади был слишком горд. Он стремился жить честно, по велению совести, и, казалось, этого ему вполне хватало для счастья.
– Быть может, тебе стоит поискать работу в одной из школ Дейр-Ясина, – предложила мать. – Там, где живет твоя тетя Айша, есть две школы: для девочек и для мальчиков. Юсуф может дать тебе рекомендацию. С каждым днем эта деревня все больше процветает и, кстати, она совсем недалеко от нас, к западу от Иерусалима. Так что тебе не придется слишком долго туда добираться.
– Да, конечно, Юсуф мог бы дать мне рекомендацию, но я предпочитаю работу, которую нашел сам. Детям, с которыми я сегодня встретился, нужен учитель. Монах не справится в одиночку.
Сальма не стала возражать, но Мухаммед в скором времени выразил свое недовольство его решением.
– Ты, конечно, можешь помогать этому монаху, но сначала должен найти настоящую работу. Монахи живут за счет пожертвований, но ты – не монах и должен работать. А кроме того, пора подумать о женитьбе и о собственном доме.
– Мне бы хотелось должным образом обустроить этот склад под школу, – сказал Вади. – Дети не должны сидеть на полу... Думаю, Омар Салем мог бы сделать и больше, чем просто предоставить пустующий склад. У него и его друзей достаточно денег, чтобы помочь беднякам. И детям нужен человек, который бы их обучал и наставлял. Сейчас у нас учатся одни только мальчики, но там достаточно места, чтобы обустроить классную комнату и для девочек. Брат Августин собирает пожертвования, чтобы содержать школу, я буду делать то же самое. Постараюсь убедить всех, кого знаю, жертвовать на школу, дабы послужить доброму делу.
– Это весьма похвально, но ты должен подумать и о себе самом, – настаивал Мухаммед.
– Отец, обещаю, что не стану для тебя обузой. Когда я закончу свои дела в школе, то найду работу, за которую мне будут платить.
– Я не это имею в виду, – ответил Мухаммед. – Аллах всегда был к нам милостив. Этот дом и сад всегда будут твоими. Здесь жил мой отец, а до него – дед и прадед... Многие поколения Зиядов жили на этой земле, и так должно оставаться и впредь. Когда-нибудь ты женишься и приведешь сюда жену, здесь родятся твои дети, а затем – дети твоих детей. Я согласен, наш долг – помогать ближнему, но и перед собой у нас тоже есть долг.
Однако, хотя Вади и преисполнился решимости идти своим путем, его все же опечалило, что приходится перечить отцу.
– Мне самому не так много и нужно, – сказал он. – А если я встречу женщину, на которой захочу жениться, то ей придется умерить свои запросы. И ты знаешь, отец? Я считаю, нам очень повезло, что мы умеем довольствоваться малым, не теряя при этом достоинства.
– Мы не теряли достоинства именно потому, что честно зарабатывали себе на жизнь, – ответил Мухаммед, которому совсем не нравился этот разговор.
– Я буду зарабатывать деньги и учить детей, – сказал Вади. – Обещаю, ты будешь мной гордиться.
Свое обещание Вади сдержал. Каждое утро он появлялся в школе и оставался там до полудня, помогая брату Августину обучать детишек, охваченных жаждой знаний.
– Ты хороший учитель, дети за тобой хвостом ходят, – говорил монах.
– Мне нравится преподавать, и я люблю смотреть, как они чему-то учатся.
– У тебя есть терпение – та самая добродетель, которой я, к сожалению, не могу похвастаться, – признался монах. – Иногда, когда кто-то не слушается, я могу отвесить ему подзатыльник; я и сам понимаю, что не прав, но не знаю, как усмирить гнев.
– Что поделаешь. Все мы когда-то получали подзатыльники от учителей, а дети порой бывают совершенно невыносимыми.
Тем не менее, брат Августин замечал, что Вади ни разу не поднял на детей руку и даже не рассердился, когда кто-то из них, вместо того, чтобы внимательно слушать, начал бегать по классу. Вади был настоящим учителем – от Бога.
Ему также не потребовалось много времени, чтобы найти высокооплачиваемую работу. В этом ему помог опять-таки брат Августин, рассказавший об одной типографии, принадлежащей некоему британцу. Тот как раз искал сотрудника, который умел бы грамотно писать по-английски, а желательно, еще и по-арабски, а если, ко всему прочему, еще и на иврите, так вообще замечательно.
Несмотря на английское происхождение, мистер Мур был коренным иерусалимцем, сыном английского пастора, который пятьдесят лет назад поселился в Иерусалиме вместе с семьей. Отец мистера Мура был настоящим знатоком священных текстов; едва ступив на землю Иерусалима вместе с беременной женой, он понял, что никогда больше не вернется в Великобританию. Здесь родился его сын Фред, который получил истинно английское воспитание, как если бы вырос в самом центре Лондона. Так продолжалось до тех пор, пока Альфреду Муру не исполнилось шестнадцать лет: после этого его стали обучать арабскому и азам иврита.
Его родители состарились и умерли в Иерусалиме, там же были и похоронены в полной убежденности, что, когда настанет Судный день, Господь узнает их среди прочих своих детей.
Для Вади было настоящей загадкой, как монах-католик может водить столь тесную дружбу с англиканцем, которым, несомненно, являлся Мур. Однако с каждым днем он все больше убеждался, что ничего не знает о монахах. Или же просто брат Августин не был обычным монахом. Так или иначе, именно благодаря рекомендации брата Августина Фред Мур взял его на работу в типографию.
Каждую пятницу, посещая мечеть, Вади не уставал благодарить Аллаха за такую удачу. Жалованье его вполне устраивало, а мистера Мура не слишком беспокоило, что Вади приходил в типографию лишь к полудню, лишь бы работа была сделана. В середине рабочего дня Элизабет, супруга Альфреда Мура, предлагала Вади выпить чаю, и он никогда не отказывался.
У четы Муров не было детей.
– Если Бог не пожелал благословить нас детьми – значит, у него были на это свои причины, – говорил по этому поводу мистер Мур.
Тем не менее, миссис Мур всегда старалась помочь брату Августину. Иногда она даже пекла пирожные, чтобы угостить детей из школы. Мистер Мур был человеком сдержанным и не терпел никакой болтовни во время работы; но его супруга была не столь сурова. Однажды она передала Вади объемистый мешок, набитый аспидными досками; Вади пообещал, что занесет их монаху по дороге домой. Ответ миссис Мур его крайне удивил.
– Думаю, тебе лучше отнести их завтра. Кто знает, где сейчас может быть брат Августин?
– Ну, я думаю, что найду его в монастыре францисканцев, – ответил Вади, удивленный ее словами.
– Вот уж там ты его точно не найдешь. Брат Августин не слишком ладит с братьями-францисканцами...
– В таком случае, где же го искать?
Элизабет пожала плечами, словно раздумывая, стоит ли отвечать.
– Не знаю. Вообще-то он может ночевать где угодно... Иногда даже ночует в школе. Он... короче говоря, он не такой монах, как все остальные... Я даже не уверена, по-прежнему ли он монах или давно расстрижен... Неужели тебе ничего о нем не рассказывали?
По удивленному выражению его лица миссис Мур поняла, что Вади ничего не известно о монахе.
– Боюсь, муж рассердится на меня за болтливость... – призналась она. – На самом деле нам не так много известно о брате Августине, мы лишь знаем, что в Испании у него возникли какие-то проблемы, которые заставили его покинуть монастырь, по-видимому, он решил отправиться на Святую Землю, чтобы искупить какие-то грехи. Кое-кто утверждает, что его вообще исключили из ордена.
– Но он носит францисканское облачение.
– Да, носит. Но ты обратил внимание, какая старая и засаленная у него ряса? К тому же такие рясы носят многие кающиеся, и далеко не все они – монахи.
– Но кто-то ведь должен о нем хоть что-то знать...
– Нет, уверяю тебя, никто ничего не знает о брате Августине. Он появился в Иерусалиме несколько лет назад и с тех пор живет подаянием.
– Но... но ведь вы же должны о нем хоть что-то знать...
– Он спас моего мужа. Как-то вечером мой муж допоздна задержался в типографии и возвращался домой почти глубокой ночью. По дороге ему показалось, что за ним следом кто-то идет; он ускорил шаг, но незнакомец догнал его и ударил, потребовав деньги и ценности. У мужа не было с собой ничего ценного; грабитель пришел в ярость и стал его избивать. И вот тут-то откуда ни возьмись появился брат Августин, бросился на этого мерзавца и прогнал его. Затем помог мужу подняться – тот лежал на земле, почти без сознания от полученных ударов. Брат Августин довел его до дома. Можете представить, что я пережила, увидев его в таком состоянии? Монах помог мне уложить его в постель и промыть раны, пока муж стонал от боли. С тех пор мы у него в долгу. Поверьте, мы питаем к нему огромную благодарность. Каковы бы ни были его грехи, мы знаем, что он хороший человек.
Мухаммед и Сальма облегченно вздохнули, узнав, что их сын нашел хорошую работу, и решили, что теперь остается лишь найти ему подходящую жену.
– Жизнь к нам благосклонна, – сказала Сальма мужу как-то вечером, ожидая прихода сына.
– Да, нам повезло. Вади, кажется, нашел свой путь в жизни, а наша Найма, похоже, счастлива с Тареком. Я все никак не могу привыкнуть к мысли, что дочка теперь стала матерью. Когда я смотрю на нее, то вижу перед собой прежнюю малышку.
Мухаммед взял Сальму за руку и с любовью посмотрел на нее. Всю совместную жизнь он упрекал себя, что не может дать ей той любви, какой она заслуживает. Он был уверен, что Сальма знает о его любви к Марине, но ни единый упрек ни разу не сорвался с ее губ. Нет, он ни разу не пожалел, что женился на ней. Мать не ошиблась, выбрав ему в жены именно эту девушку, и он, несмотря на отсутствие глубоких чувств, все же по-своему любил ее и был с ней счастлив.
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Этой улыбкой она сказала, что тоже счастлива в браке, путь даже он и не любит ее столь же страстно, как любил Марину. Ни один из них так и не произнес ни единого слова. Да в этом и не было необходимости.
– Пора бы нам уже начать подыскивать жену для Вади, – сказала Сальма мужу.
– Думаю, сначала стоило бы спросить у него самого, – ответил Мухаммед. – Не думаю, что Вади понравится, если мы попытаемся навязать ему жену. Полагаю, он сам хотел бы выбрать.
– Боюсь, ему просто некогда ее искать, он целыми днями пропадает на работе, – возразила Сальма.
– Тем не менее, он должен решить сам, – отпечатал Мухаммед.
Сальма не стала возражать. Она по-настоящему наслаждалась обществом сына и мужа. Никогда прежде она не чувствовала, что они ей так близки.
Мирное течение жизни было прервано приездом Изекииля.
Мириам не смогла преодолеть искушение и отправилась в дом Зиядов, чтобы сообщить о приезде сына.
– Мы едем в Хайфу его встречать, – сообщила она, сгорая от нетерпения.
Недолго думая, Вади заявил, что тоже поедет с ними. Ему тоже не терпелось посмотреть на Изекииля, каким тот стал. Ни один человек не сможет остаться прежним после таких испытаний.
Если Вади и удивился тому, что Изекииль привез с собой Сару, то виду не показал. Даже когда Сальма дала ему понять, что Изекииль влюблен в эту девушку, он не сказал ни единого слова.
Изекииль при первой же возможности рассказал другу обо всем. Вади терпеливо его выслушал, понимая, что скорбь от потери отца и Далиды неразрывно связана в его душе с болью Сары. Он понимал, что Изекиилю необходимо спасти Сару, ибо так он пытается хотя бы отчасти спасти Самуэля и Далиду, а возможно, и себя самого. Да, Изекииль сражался на фронте, но это не спасло его отца и сестру от смерти в газовых камерах.
– Что ты думаешь о Саре? – спросил Изекииль, помня, что Вади всегда был с ним честен и откровенен.
Вади глубоко задумался, прежде чем ответить. Заглянув Саре в глаза, он увидел в них отражение того ада, который пережила эта молодая женщина. Он сомневался, что Сара когда-либо до конца исцелится. Тем не менее, он старался как можно тщательнее подбирать слова, чтобы не нанести другу новой душевной раны.
Мало-помалу все привыкли к молчаливому присутствию Сары в своей жизни. Она любила бесцельно бродить по округе. Иногда ей встречалась Сальма, которая всегда зазывала ее к себе на чашку чая. Сара обычно соглашалась, молчаливо кивая. Потом она сидела на кухне, потягивая чай, иногда полуприкрыв глаза, иногда косясь в сторону. Сальма никогда не пыталась вывести гостью из раздумий. Она по-прежнему занималась своими делами, но при этом незаметно, но пристально следила за каждым движением Сары. Та какое-то время еще сидела, потом поднималась, благодарила хозяйку за чай и возвращалась в Сад Надежды.
– Меня беспокоит ее молчаливость, – призналась однажды Сальма Вади и Мухаммеду.
– Тому, кто выжил в аду, трудно вновь приспособиться к жизни на земле, – ответил Вади.
– Сынок, я знаю, что война – это ужас, и я с содроганием думаю, что пережила эта девушка, которой... которой пришлось стать проституткой в надежде спасти своих детей, а потом узнать, что все это время их пытали и ставили над ними опыты...
Иногда Сальма вместе с Мириам сопровождала Сару на прогулках. Обычно она присоединялась к ним по пути, и иногда они даже доходили до Старого города, чтобы навестить Йосси и Ясмин. Зять Мириам по-прежнему лечил больных. Михаила часто не было дома. Ни Йосси, ни Ясмин никогда не рассказывали, где он в это время бывает, но Сальме и не нужно было ничего объяснять: она и так знала, что постоянно отсутствие Михаила обусловлено его активной деятельностью в «Хагане».
Генерал Ивлин Баркер выбрал июнь 1946 года, чтобы нанести удар по сионистским организациям, которые бросали вызов британской империи и продолжали привозить в Израиль беженцев, вопреки желаниям британцев.
Ранним утром люди генерала Баркера ворвались в дома сионистских лидеров, подняли их прямо с постели и арестовали. К полудню в городе произвели более сотни арестов.
– Я собираюсь наведаться в Сад Надежды, – сказал Мухаммед жене.
Сальма не посмела ему возражать. Как и ее муж, она весь день не находила себе места, то и дело бросаясь к дверям, заслышав любой подозрительный шум. Но все было тихо.
– Я пойду с тобой, – сказала она.
Мухаммед, конечно, предпочел бы пойти один, однако тоже не решился ей отказать, так что в Сад Надежды они пошли вместе. Их удивила запертая дверь и подозрительная тишина, царящая в доме. Мухаммед тихонько постучал в дверь, с нетерпением дожидаясь ответа. Вскоре из-за двери выглянула Мириам, за спиной у которой виднелось лицо Марины.
– Мы так беспокоились за вас, – признался Мухаммед.
Женщины пригласили их в дом; пока Мириам готовила чай, Марина объяснила ситуацию.
– Вчера вечером пришел Михаил, чтобы предупредить нас... Благодаря ему Игорю удалось бежать. Но мы очень беспокоимся за Луи. Вчера утром он ушел из дома, и с тех пор о нем ни слуху, ни духу.
– Не волнуйтесь, Луи не так-то просто изловить, – ответил Мухаммед, стараясь хоть как-то успокоить женщин.
– А где Изекииль? – спросила Сальма.
– Ушел вместе с Игорем, – в голосе Мириам прозвучала печаль.
– Думаю, Михаил о них позаботится, – заверил Мухаммед, хотя сам не на шутку встревожился.
Большую часть дня они просидели, обсуждая сложившуюся политическую ситуацию. Сара выглядела обеспокоенной. Отсутствие Изекииля ее тревожило; казалось, она ни минуты не могла усидеть на месте, то и дело бегая к дверям: не идет ли Изекииль?
Когда на город опустились сумерки, в Сад Надежды пришел Вади, которого тоже сильно беспокоили аресты.
– Я встретил Омара Салема, – начал он, – и тот рассказал, что британцы не собираются прекращать эту череду арестов. Генерал Баркер хотел арестовать и Бена Гуриона, да вот не застал его дома; сдается мне, он уехал из Палестины, – в голосе Вади отчетливо прозвучало беспокойство.
– Британцы пойдут на все, лишь бы остановить нелегальную иммиграцию и показать сионистам, кто в Палестине хозяин, – сказал Мухаммед.
Сара, слушая их, все больше нервничала, а потом вдруг громко закричала, выскочила в открытую дверь и принялась метаться по саду, петляя между оливами. Вади бросился за ней, догнал и схватил за плечо, но она так вырывалась, что у него едва хватило сил ее удержать.
– Ничего не случится... поверь мне... Изекииль вернется, вот увидишь... Я сам поеду его встречать...
Но Сара лишь вопила все громче. Наконец, Марине удалось их догнать; она крепко обняла Сару, стараясь ее успокоить.
– Ну, не плачь, не волнуйся, ничего не случится, – уговаривала она. – Это уже не в первый раз, а мы ведь все живы.
– Нас всех убьют... – вопила Сара. – И их тоже убьют... я знаю... Нас все ненавидят... Нас все хотят убить...
Ни Мириам, ни Марине не удалось бы уговорить Сару вернуться в дом, не приди на помощь Мухаммед, Вади, а главное, Сальма. Как ни странно, но именно рядом с Сальмой Сара смогла успокоиться. Едва Сальма приблизилась к молодой женщине и протянула руки ей навстречу, Сара бросилась в ее объятия, как будто только в них могла найти защиту, а Сальма что-то тихонько шептала ей на ухо и гладила ее по голове, как ребенка.
Когда все наконец вернулись в дом, тревога Мухаммеда и Вади лишь усилилась.
– Надеюсь, что с ними ничего не случится, – пробормотал Мухаммед.
– Аллах этого не допустит, – ответила Сальма. – У меня сердце разрывается, когда гляжу на Сару. Даже не знаю, чем ей помочь...
Они засиделись допоздна, обсуждая сложившуюся обстановку. Омар Салем однозначно дал понять, что целиком и полностью на стороне британцев, и пообещал, что уж они-то сумеют обуздать сионистов. К этому времени уже успели арестовать больше сотни человек, и все беспокоились, что Игорь и Изекииль могут оказаться среди них.
Они отправились спать, по-прежнему снедаемые тревогой за судьбу друзей.
Мужчины в конце концов задремали, но Сальма так и не смогла сомкнуть глаз. Она заварила себе чаю и долго сидела в кресле-качалке, зашивая рубашку Мухаммеда. Было еще темно, когда из сада до нее донесся тихий шорох. Она выглянула в окно, но в потемках ничего было не разглядеть. Она не решалась ни выйти из дома, ни разбудить мужа или сына. Стараясь не шуметь, она на цыпочках направилась к дверям, прячась в тени.
Она взглянула на часы. Еще только три часа ночи, и, хотя в Иерусалим уже пришла весна, по ночам было еще холодно. Вскоре послышались осторожные шаги в торце дома, со стороны кухни. Сальма сперва не на шутку испугалась, подумав, что какой-то недобрый человек хочет проникнуть в дом. Но тут кто-то окликнул ее по имени. Нет, это невозможно! Этого просто не может быть. Она хотела зажечь свет, но тут до нее снова донесся голос Игоря, звавший ее по имени. Она открыла дверь – на пороге стояли Игорь и Изекииль в сопровождении Михаила. Все трое выглядели совершенно измученными. Без лишних вопросов Сальма провела их в дом.
– Я позову Мухаммеда и Вади, – сказала она.
– Спасибо, Сальма, – ответил Игорь с такой горячностью, что она невольно отвела взгляд и отправилась будить мужа и сына.
При виде гостей Мухаммед облегченно улыбнулся, а Вади бросился обнимать Изекииля. В следующую минуту Мухаммед и Вади потребовали подробно рассказать о случившемся.
– Они скрывались в доме одного нашего друга-раввина, но это не самое безопасное место, поэтому я привел их сюда, – объяснил Михаил.
– Ты правильно сделал, – ответил Мухаммед без тени сомнения. – Никому не придет в голову искать вас здесь.
– Луи тоже в списке генерала Баркера, – продолжал Михаил. – К счастью, несколько дней назад он уехал в Тель-Авив, там ему будет легче спрятаться. По правде говоря, в списке у Баркера мы все, разве что Изекииля там нет; видимо; он не вызвал у них подозрений, ведь до недавнего времени он служил в британской армии.
– Тебя тоже ищут, – сказал Вади, взглянув на Михаила.
– Да, меня тоже ищут, – кивнул в ответ Михаил.
– В таком случае, тебе тоже нужно остаться здесь, – заявил Мухаммед.
– К сожалению, я должен уйти. Уже арестованы тысячи человек, подозреваю, что около трех тысяч, и среди них несколько ключевых фигур из Еврейского агентства, – продолжал Михаил. – Кроме того, во время арестов в руки англичан попали важные документы...
– Если ты выйдешь отсюда, тебя арестуют, – произнесла Сальма, которая как раз в эту минуту вошла в гостиную, держа в руках поднос с чаем.
– Придется рискнуть, – вздохнул Михаил. – У меня нет другого выбора.
Игорь хотел было отправиться вместе с Михаилом, но тот решительно воспротивился.
– Ты все равно ничем сейчас не поможешь, а если тебя арестуют, никому лучше не станет, – ответил он. – Так что Мухаммед спрячет тебя здесь. Что же касается Изекииля... Думаю, ему ничего не грозит, его ведь нет в списке британцев...
– Но у британцев на подозрении все жители Сада Надежды, – возразил Игорь. – Не забывайте, что они ищут Луи...
– Ну что ж, придется рискнуть. Думаю, с рассветом Изекииль может вернуться домой, но ты должен остаться здесь, – слова Михаила прозвучали, как приказ, и Игорь, хоть и с большой неохотой, но подчинился.
Мухаммед велел Сальме приготовить для гостей ту комнату, где прежде жила Айша, чтобы они могли отдохнуть. Он предложил остаться и Михаилу, но тот отказался. На дворе все еще стояла ночь, верная его союзница, и Михаил решил не медлить.
– Надеюсь, нет необходимости говорить, что никто не должен знать, что Игорь здесь? – предупредил он перед уходом.
– Никто ничего не узнает, – заверил Вади.
– Вы должны вести себя так, будто ничего не случилось, – наставлял Михаил. – Ходите на работу, занимайтесь обычными делами.
– Не волнуйся, никому не придет в голову искать здесь Игоря.
Михаил успокоился. Если и были на свете люди, которым он мог полностью доверять, то это семья Зиядов. Он знал, что они готовы рисковать жизнью, чтобы защитить Игоря.
Михаил ушел. Сальма провела их в комнату, где прежде жила Айша.
– Вам нужно отдохнуть, – предложила она.
– Не знаю, смогу ли я уснуть, – сказал Изекииль.
– Хотя бы постарайся, – ответила Сальма. – Ты устал, а завтра предстоит трудный день.
Когда Сальма и Мухаммед удалились в свою спальню, Вади вернулся на кухню, надеясь найти там Изекииля. Он слишком хорошо знал своего друга, чтобы поверить, что тот ляжет спать, не поговорив с ним.
Темную кухню освещал лишь слабый свет луны, глядящей в окно.
– Мама права, ты должен постараться уснуть.
Изекиль подскочил от неожиданности, услышав голос Вади.
– Нелегко чувствовать себя изгнанником в собственной стране, – признался он другу.
– Михаил сказал, что против тебя лично британцы ничего не имеют. – Ты – не лидер Ишува и, насколько я знаю, не состоишь ни в «Хагане», ни в других подобных организациях, которые устраивают нападения на британцев.
Они замолчали, глядя в темноту. Вади знал, что Изекиилю предстоит решить, может ли он ему по-прежнему доверять.
– Если ты меня спросишь, собираюсь ли я сражаться в отрядах еврейской обороны, – решился наконец Изекииль, – то мой ответ таков: да, собираюсь. Что мне еще остается? В время войны я сражался бок о бок с британскими солдатами, мы вместе рисковали жизнью, вместе убивали. Поэтому я не могу считать их своими врагами – даже сейчас, когда они преследуют евреев в Палестине и не пускают сюда тех несчастных, что выжили в лагерях смерти и могли бы найти здесь дом.
– Ты не можешь остаться в стороне, – ответил Вади.
– Ты прав, я не могу позволить себе такой роскоши, – горько усмехнулся Изекииль. – Но в то же время я не могу сражаться против вчерашних товарищей по оружию. Но если мне придется выбирать – а мне уже пришлось это сделать – то я останусь верным моей семье и друзьям. Ты знаешь, мой отец никогда не предполагал, куда его занесет судьба. В детстве я часто слушал их с мамой разговоры. Она всегда знала, что ее родина – Палестина; она и есть настоящая палестинка, такая же, как любой из вас. Но отец родился в польской деревне, а Польша тогда была частью Российской империи, и его семья погибла во время одного из погромов, после чего он вместе с отцом бежал в Санкт-Петербург, там он и вырос. Его мать была француженкой – еврейкой, разумеется, но при этом француженкой. Прежде чем отправиться в Палестину, он подолгу жил в Париже. Думаю, что, пока он не встретил Катю, здесь он был счастливее, чем где-либо еще.
– Но ведь ты родился здесь, – напомнил Вади.
– Да, я родился здесь, я не приезжий, каким был отец. И ты сам сказал, что у меня нет выбора. Если «Хагана» меня примет, я буду сражаться в ее рядах, но даже если не примет, эта война – моя война. Скажи, Вади, ты веришь, что мы можем жить в мире?
