Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"

Автор книги: Хулия Наварро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 55 страниц)

– Нет, Катя, – ответил Самуэль. – Ты намного полезнее для Сопротивления и британской разведки, занимаясь тем, чем сейчас занимаешься – сбором информации. Далида может оставаться с тобой – в конце концов, ей не впервые придется изображать твою компаньонку, так что никто не удивится, увидев ее в твоем доме; но вот мое присутствие было бы крайне нежелательно, а я не хочу подвергать вас опасности.

– Но тебе в любом случае нужно спрятаться, – настаивала Катя.

В конце концов они договорились, что твоя сестра укроется в доме Кати, а отец еще ненадолго останется, пока не найдут место, где его спрятать.

После этого Далида отправилась к Хуане и Василию в надежде, что они смогут помочь.

Хуана выслушала ее печальный рассказ.

– Если ваш друг Давид заговорит, они перевернут вверх дном весь Париж, чтобы вас найти, – заявил Василий.

– Мы должны где-то спрятать отца, – настаивала Далида.

– Он можете переждать здесь несколько дней, – ответила Хуана.

Василий хотел было возразить, но суровый взгляд испанки заставил его замолчать. Даже Педро, дядя Хуаны, и тоже не осмелился оспаривать решение племянницы.

– Мы все сейчас в опасности, – сказал он. – Это как в домино: если падает одна костяшка, вслед за ней и все остальные. Давиду известно о нашем существовании, мы сделали для него немало документов, и если его заставят говорить...

– Да что же это такое? – закричала на них Хуана. – Что вы хвосты поджали? Можно подумать, мы не знаем, что Гестапо объявило на нас охоту, и что нам грозит, если поймают. В лучшем случае нас просто убьют, в худшем – будут пытать или отправят в Германию, в какой-нибудь из лагерей. Но, как говорят у нас в Испании, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.

– Так что ты предлагаешь, Хуана? – спросил Василий.

– Думаю, Самуэлю стоит остаться здесь, пока мы не найдем для него более безопасного места. Насчет Далиды тоже нужно предупредить наших людей из Сопротивления. Армандо сейчас нет в Париже, но мы можем сообщить Раймону, а уж он знает, что делать.

– Разумнее всего для вас будет покинуть Францию, – посоветовал Педро.

– Да, это было бы лучше всего, – поддержала его Хуана. – Мы могли бы переправить вас в Испанию, а оттуда нетрудно добраться до Португалии.

Далида по-настоящему восхищалась Хуаной и ее силой духа; испанка была поистине бесстрашной женщиной. Неудивительно, что Василий в нее влюбился. Гораздо больше Далиду удивляло, что этот громадный детина, почти великан, рядом с Хуаной становился покладистым и кротким, как ребенок.

– А вот насчет тебя у меня другая идея, – обратилась Хуана к Далиде. – Твоя подруга-монахиня могла бы спрятать тебя в своем монастыре. Никому не придет в голову искать тебя там, и не нужно будет подвергать опасности Катю.

– Даже не знаю, возможно ли это... – ответила Далида.

– А ты попробуй, – настаивала Хуана. – Полагаю, это наилучший для тебя выход. Твой отец может пока остаться здесь, но вам все равно придется уехать.

– Но ведь вы и сами в опасности, – напомнила Далида.

– Мы не можем уехать, – ответил Педро. – Слишком много всего пришлось бы вывозить, а это ой как непросто. Так что единственная надежда – что слишком немногие знают, где нас найти.

– Но ведь и Давид входит в число этих немногих, – возразила Далида.

Хуана решительно прервала их разговор.

– Как бы то ни было, наш долг – делать свое дело и соблюдать осторожность.

Кате тоже не казалось удачной идеей спрятать Самуэля в доме Хуаны.

– Если Давида заставят говорить, то первым делом заявятся в этот дом, – сказала она.

– Вот уж где они не смогут меня найти – так это здесь, – устало ответил Самуэль, не переставая кашлять.

– Ты вот говоришь, что подвергаешь меня опасности. А тебе не приходит в голову, что я и без тебя в постоянной опасности?

– Единственное, на что я не согласен – это покинуть Париж, – сказал Самуэль. – Слишком многим я нужен здесь.

– Возможно, действительно настало время нам всем уезжать, – задумчиво протянула Катя. – Константин прав, требуя, чтобы мы уехали в Лондон. Мы и так уже сделали все, что от нас зависело, но если мы сейчас останемся, всем от этого будет только хуже...

– Думаю, будет лучше, если ты вернешься в Лондон и заберешь с собой Далиду, но я останусь здесь, – Самуэль был непреклонен в своем решении.

Катя еще надеялась его убедить.

– Предлагаю решить все по порядку, – сказала она. – Прежде всего, нужно позаботиться о том, чтобы нас не арестовали. Далида проводит тебя в дом Хуаны, а я тем временем повидаюсь с сестрой Мари-Мадлен. Увидимся в монастыре. Если сестра разрешит Далиде остаться у них – проблема решена; если нет – мы вернемся домой.

Хуана не на шутку встревожилась, заметив, какой больной вид у Самуэля. Он весь горел и кашлял. Педро проводил его в свою комнату, чтобы он смог отдохнуть, а Хуана пообещала Далиде, что будет заботиться о нем.

– Он такой же упрямый, как мой покойный отец, – заметила Хуана.

Когда Далида добралась до монастыря, одна из сестер провела ее в трапезную, где сестра Мари-Мадлен о чем-то беседовала с Катей. Она сразу заметила тревогу на лице монахини.

– Я уже сказала Кате, что охотно позволила бы тебе остаться, но я должна спросить разрешения у настоятельницы, а она – просто страшная женщина, – объяснила Мари-Мадлен.

– Нам неловко подвергать вас такому риску после всего, что вы для нас сделали, – сказала Далида.

Две недели назад Далида привела в монастырь еврейскую семью, чтобы спрятать ее на несколько дней, и монахиня приняла их всех без колебаний, за что потом получила выволочку от настоятельницы, которая напомнила о том, что она своим поведением ставит под удар всю обитель. И теперь добрая женщина разрывалась между страхом и чувством долга, который велел ей помочь ближнему.

– Представьте себе, что сам Христос попросил бы вас о помощи – неужели вы бы отказали ему? – убеждала она настоятельницу. – А ведь Христос был таким же евреем, как и все эти люди – так неужели вы откажете им в помощи? Бог нам этого не простит.

Настоятельница в страхе перекрестилась, ошеломленная рассуждениями монахини. Она и сама рада была бы помочь этим евреям, но при этом дрожала от страха при мысли, что будет со всеми, если люди Гестапо постучат в двери монастыря.

Несколько дней спустя Армандо попросил Далиду помочь найти убежище для одной женщины из Сопротивления, по пятам за которой шли гестаповцы.

Далида попросила сестру Мари-Мадлен спрятать женщину в монастыре, пока Армандо не вывезет ее из Парижа в безопасное место. Монахиня снова согласилась, но на этот раз настоятельница разгневалась не на шутку.

– Вы не имеете право превращать обитель в штаб-квартиру Сопротивления, – заявила она. – Одно дело – помочь несчастным сиротам, и совсем другое – помогать всем подряд.

Однако в конце концов сестре Мари-Мадлен удалось настоять на своем. Настоятельница согласилась принять у себя эту женщину, но предупредила, чтобы монахиня «ни в коем случае» никого больше не приводила в монастырь, не поставив ее в известность.

– Я постараюсь уговорить ее позволить тебе остаться, но если она откажется... Я не смогу ее ослушаться, – извинилась монахиня.

Катя и Далида с нетерпением ожидали, когда сестра вернется после разговора с настоятельницей. Ее не было слишком долго, и они уже подготовились к отказу.

Когда сестра Мари-Мадлен вернулась в трапезную, у нее было лицо полководца, который только что выиграл битву, хоть и ценой немалых потерь.

– Можешь остаться здесь на два дня – и ни секундой больше, – сказала она. – К сожалению, это все, что я могу для тебя сделать.

– Это гораздо больше, чем мы надеялись, – с улыбкой ответила Катя.

По крайней мере, у них есть два дня, чтобы подготовить побег в Испанию. Армандо и Раймон должны им помочь.

Катя не знала никого из них, но в Сопротивлении знали о ней и были благодарны за предоставляемую информацию. Что касается Далиды, то в ее распоряжении имелся экстренный способ связи – как раз на такой непредвиденный случай.

Если возникали какие-то непредвиденные трудности, Далида отправлялась в маленькую галантерейную лавку, расположенную неподалеку от Лувра, где заправляла мадам Жозефина – женщина средних лет, красивая, серьезная и ответственная. Далида перебирала катушки ниток и мотки шерсти, каждый раз повторяя одно и то же:

– Просто кошмар, как скачут цены! К сожалению, я забыла деньги, сейчас сбегаю и вернусь.

Это означало, что ей необходимо срочно увидеться с Армандо или Раймоном. Если же она говорила: «Приду завтра», это означало, что она может подождать.

Итак, сказав мадам Жозефине, что она «сбегает и вернется», Далида отправилась бродить по городу.

Все равно раньше, чем через два часа, возвращаться не имело смысла: это было установленное время встречи.

Далида бесцельно бродила по набережной, с тревогой думая, что рация осталась в Катином доме. Но она знала, что не вправе просить сестру Мари-Мадлен позволить принести ее в монастырь. Хватит уже и того, что монахини подвергли себя опасности, согласившись приютить саму Далиду.

Несколько раз у нее появлялось смутное ощущение, будто за ней следят; она пугливо оглядывалась по сторонам, но не замечала ничего подозрительного. Набережная была излюбленным местом для прогулок влюбленных и респектабельных супружеских пар.

Она поминутно смотрела на часы, мечтая поскорее вернуться в галантерейную лавку, где в потайной комнате ее будет ждать Раймон, а возможно, и сам Армандо.

Когда она наконец поднялась по лестнице, ведущей от набережной Сены к площади Конкорд, и направилась в сторону галантерейной лавки, у нее снова возникло ощущение, будто за ней следят. Приглядевшись, она заметила машину, которая очень медленно, почти со скоростью пешехода, двигалась вдоль тротуара. Далида притворилась, будто ничего не замечает, но краем глаза все же заметила, что автомобиль был черным, и в нем сидели трое мужчин. Но вскоре машина пропала из виду, и Далида успокоилась.

Когда она добралась до галантерейной лавки мадам Жозефины, та жестом велела пройти в заднюю комнату, где ждал Раймон.

Далида рассказала ему о случившемся, стараясь не упустить ни единой детали.

– Вы должны немедленно покинуть Париж, – заявил обеспокоенный Раймон.

– Вы сможете нам помочь? Мы не решаемся связаться ни с кем из наших. Боюсь, что большинство из них уже арестованы.

– И вас наверняка тоже ищут.

– И что же нам делать?

– У нас не так много времени, чтобы устроить побег. Скажи, где сейчас рация?

– В доме Кати Гольданской.

– Сомневаюсь, что она в безопасности.

– Но ей доверяют и немцы, и французы-колаборационисты, и мы можем обернуть это себе на пользу.

– Далида, немцы – не идиоты. Уверяю тебя, они уже потянули за ниточку и скоро до нее доберутся.

– Как долго человек может выдержать пытки?

– Ты имеешь в виду месье Давида? Не могу сказать. Есть люди, которые умирают под пытками, не сказав ни слова, а другие ломаются почти сразу... Никто не знает, где предел терпению. И я не могу судить тех, кто, попав в руки Гестапо, не смог молчать. Месье Давид уже немолод; трудно сказать, как долго он сможет выдержать.

Они договорились, что встретятся завтра в это же время и в этом же месте. Раймон заметил, что будет очень трудно довезти их с Катей и Самуэлем до границы, так что разумнее будет разделиться и ехать поодиночке. Однако Далида отказалась.

– Я не могу бросить отца, а он ни за что не поедет без Кати.

– Не забывай, что вас ищут, – возразил Раймон. – И если вы поедете вместе, то подвергнете себя гораздо большей опасности.

– Я должна сказать одну вещь, – призналась она. – Может быть, это и не так важно, но мне как-то не по себе... Когда я шла сюда, мне показалось, что за мной следят, но я не заметила ничего подозрительного; а потом увидела черную машину, которая очень медленно ехала следом... не знаю, может быть, это просто нервы, но...

Услышав эти слова, Раймон застыл. Он не верил в подобные совпадения; и если ему до сих пор удавалось ускользать из рук Гестапо – то исключительно потому, что он привык доверять своей интуиции.

– Тебя раскрыли! Нужно как можно скорее выбраться отсюда, не то арестуют всех.

Он громко закашлял, и в потайную комнату тут же вбежала мадам Жозефина.

– Нам нужно срочно уходить через подвал, – сказал он, не в силах скрыть волнения.

Мадам Жозефина кивнула; затем, отодвинув в сторону старую швейную машинку, приподняла ковер, под которым обнаружился люк; мадам открыла дверцу, за ней оказалась узкая лестница, ведущая вниз.

– Ты знаешь, куда идти. Поторопитесь! – сказала она, захлопывая крышку люка над их головами.

В первую минуту Далида ничего не могла разглядеть, но вскоре глаза привыкли к темноте. Раймон схватил ее за руку и потащил вниз по лестнице. Она чувствовала, как юбка цепляется за какие-то острые гвозди и скобы, но продолжала спускаться, с трудом сдерживая тошноту, подступившую к горлу от стоявшего в подвале запаха плесени.

– Это общий подвал под двумя домами – этим и соседним, – прошептал Раймон.

Несколько минут они пробирались в темноте; затем Раймон зажег спичку; ее тусклый свет озарил помещение. Далида невольно вскрикнула, когда под ногами прошмыгнула крыса.

– Тихо! – прошипел Раймон, хватая ее за руку и помогая подняться по другой лестнице, еще более шаткой, чем та, что вела в подвал из галантерейной лавки.

Далида не решалась спросить, как они будут отсюда выбираться и что станут делать, когда окажутся на улице. Она была уверена, что Раймон это знает.

Она почувствовала, как он выпустил ее руку, чтобы снова чиркнуть спичкой. Увидела, как он улыбнулся и откинул крышку люка над головой. Выбравшись наверх, они оказались в другом подвале, где ощущался сильный запах вина.

– Это винный погреб, – объяснил Раймон. – Здесь хранятся самые лучшие вина, какие только можно купить. Хозяин этого погреба – один из наших.

Он отвел Далиду в дальний угол, где велел сесть и не шевелиться. Она безропотно подчинилась. Раймон сел рядом.

– Побудем немного здесь. Потом я поднимусь наверх и, если не увижу ничего подозрительного, приду за тобой.

– Но я должна быть в монастыре до наступления темноты. Настоятельница очень строга, а распорядок в монастыре жесткий.

– А кто тебе сказал, что ты вообще пойдешь в монастырь? Первым делом мы должны выяснить, действительно ли за тобой следили, и предупредить Хуану; представь, что нас ждет, если гестаповцы нагрянут в печатную мастерскую и обнаружат там твоего отца!

Они молча сидели рядом, думая каждый о своем. Вдруг наверху послышался шум и чьи-то шаги. Раймон выхватил из-за пояса пистолет, жестом приказав Далиде не двигаться.

Шаги все приближались, пока, наконец, перед ними не предстал человек огромного роста – еще выше Раймона.

– Я догадывался, что вы можете меня навестить, – сказал он. – Только что в мой погребок вошли двое гестаповцев; притворились обычными клиентами – якобы просто зашли выпить стаканчик вина. А еще я видел, как мимо проехали три или четыре машины, на каких ездят только они.

– Они заходили в лавку? – спросил Раймон.

– Нет, в лавку они не зашли. Думаю, они подозревают, что где-то здесь находится тайное укрытие, принадлежащее Сопротивлению, но пока не знают, где именно. А кто эта девушка? – спросил трактирщик.

– Друг мой, эта девушка – еврейка. Она состоит в еврейской организации и работает вместе с нами. Она знает, как обращаться с взрывчаткой, но прежде всего, она – наша связная. У нее есть рация, по которой мы связываемся с нашими друзьями в Лондоне, – объяснил Раймон.

Верзила кивнул; казалось, он вспомнил, кто такая Далида.

– Мы должны предупредить Хуану, – продолжал Раймон. – Она прячет у себя в доме отца этой девушки.

– Если его там найдут – это будет настоящая катастрофа! – испуганно ахнул верзила. – Как вам такое в голову пришло: прятать еврея в доме Хуаны?

– Это сама Хуана так решила, – ответил Раймон. – Ты же знаешь, ей никто не указ.

– И как только Василий это терпит? Иногда мне кажется, что именно она в этом доме носит брюки.

Раймон пожал плечами. Василий был хорошим печатником, но настоящей душой мастерской была Хуана. Армандо доверял ей больше, чем кому бы то ни было; иной раз даже сам спрашивал у нее совета – видимо, не последнюю роль здесь играло то, что оба были испанцами. Если потребуется убить человека, у Хуаны не дрогнет рука. Испанка была отважнее, чем большинство мужчин.

– Сходи посмотри, как там дела, – сказал он. – Если заметишь что-нибудь подозрительное – скажи, мы тут же уйдем. Я позабочусь о девушке, а ты предупреди Хуану с Армандо.

– Где ты собираешься ее спрятать?

– Если нас никто не видел, то, думаю, она может остаться у тебя в погребе – по крайней мере, на эту ночь, – сказал Раймон громиле. – Думаю, здесь она будет в безопасности.

– Хорошо, но сначала нам нужно отправить в Лондон несколько сообщений Они уже готовы. Это срочно. Наши друзья спасли пару британских летчиков.

Раймон в ответ покачал головой.

– Сообщения передавала именно эта девушка. И не думаю, что сейчас ей стоит высовываться, это слишком опасно.

– Мы должны рискнуть, – настаивал громила.

Они с нетерпением ждали возвращения трактирщика. Наконец, он вернулся; его лицо выражало явное облегчение.

– Как будто все спокойно. Я велел своему сыну Клоду и его невесте Адели прогуляться по улице – они говорят, что ничего подозрительного не заметили. Так что можете спокойно идти, только переоденьтесь.

Раймон сменил пиджак и кепку, а Далида надела пальто и шарф Адели.

Они вышли на улицу и пошли рядом, будто им нечего бояться. Вокруг было тихо, и они успокоились. Раймон не сомневался, что за ними никто не следит.

– Мне, конечно, это не нравится, но боюсь, делать нечего, – признался он. – Ступай в дом Кати, отправь сообщения, а потом возвращайся в монастырь и оставайся там, пока я с тобой не свяжусь. А рацию необходимо забрать из дома графини. Мы не можем ее потерять.

Он проводил ее до Катиного дома. Далида вошла в подъезд и нажала кнопку вызова лифта.

Кати не было дома, но открывшая дверь горничная пригласила Далиду войти. Она прекрасно знала, что хозяйка ни за что бы ей не простила, если бы она не впустила девушку, которая столько раз составляла хозяйке компанию.

Не теряя зря времени, Далида заперлась в Катиной спальне – именно там прятали рацию. В другое время она бы просто отправила пару сообщений и осталась на пару дней в Катином доме дожидаться ответа; но сейчас она не знала, когда сможет вернуться к рации, и поэтому на свой страх и риск передали все сообщения сразу. При этом она сосредоточенно глядела на улицу сквозь шторы, с нетерпением ожидая возвращения Кати. Но когда моя тетя наконец-то вернулась домой, уже настала ночь.

– Как ты задержалась! – воскликнула Далида, обнимая Катю.

– Чует мое сердце – быть беде! – ответила Катя. – Я только что была у мадам Денев – ты знаешь, она держит литературный салон, где бывают крупные французские чиновники и даже немцы. Мне показалось, будто мадам Денев тяготится моим присутствием, да и остальные дамы тоже меня избегают. Возможно, это просто мое воображение... А потом вошел генерал полиции в сопровождении этого ужасного немца, Алоиза Брюннера. Они извинились перед мадам Денев за опоздание, увидели меня и очень удивились. Мой друг-полицейский повернулся ко мне и сказал фразу, смысла которой я не поняла:

– Ну что ж, графиня, надеюсь встретиться с вами сегодня вечером в другом месте, – и отвернулся, прежде чем я успела что-то ответить.

– Это значит, что нас собираются арестовать, – заявила Далида. – Ты же сама говорила, что это вопрос времени.

– Но мне даже в голову не приходило, что меня в чем-то подозревают...

– Нужно забрать отсюда рацию и переправить ее в дом Хуаны, – сказала Далида. – А уж она передаст ее Армандо.

– Сейчас уже поздно... Если за нами действительно следят, а мы в такой неурочный час выйдем из дома... Даже не знаю... Не думаю, что это хорошая идея.

– Но мы должны это сделать. У тебя есть машина?

– Да, есть, хотя я и сказала Григорию, что сегодня он мне не понадобится.

– Просто счастье, что Григорий женат на твоей горничной и оба они – русские и не питают никаких симпатий к немцам. Не думаю, что Григорий так уж рассердится, если ты его вызовешь.

– Девочка, это просто безумие – выносить отсюда рацию.

– Но еще большее безумие – оставлять ее здесь. Мы не можем ее потерять, она необходима Сопротивлению.

Катя упрямо стояла на своем, и в конце концов Далиде пришлось уступить. Ей пора было отправляться в монастырь, что сестра Мари-Мадлен спрятала ее, пока за ней не вернутся Армандо или Раймон. Далида решила, что Кате не стоит сопровождать ее в монастырь, и от услуг Григория она тоже отказалась.

– Я буду привлекать меньше внимания, если пойду одна. А ты лучше подумай о том, как спрятать рацию, чтобы ее не смогли найти, даже если решат обыскать дом.

Обе знали, что всё потеряно, и постарались проститься, как в последний раз.

Далида медленно шла, прячась в тени домов, пока не добралась до монастыря, где ее с нетерпением дожидалась сестра Мари-Мадлен. Монахиня встретила ее в садике с видом на улицу, отгороженном решеткой.

– Только прошу тебя, не шуми, – сказала она. – Уже поздно, все спят, и настоятельница думает, что мы тоже спим. Как же я за тебя беспокоилась!

– За мной следили, – призналась Далида. – Подозреваю, что это Гестапо, но думаю, мне удалось оторваться.

– Здесь ты будешь в безопасности.

– Надеюсь. Я не задержусь надолго: всего на один-два дня. Потом за мной придут Армандо или Раймон, и мы уедем в Испанию.

– А дальше?

– В Лондон. Константин, брат Кати, примет нас в своем доме.

На цыпочках, чтобы никого не потревожить, они поднялись в келью, которая служила Далиде спальней.

– Я буду молить Бога, чтобы он тебе помог, – сказала сестра Мари-Мадлен, прежде чем покинуть келью.

Среди ночи Далида проснулась, услышав внизу шум и крики. Вскоре дверь ее кельи распахнулась, вбежала перепуганная сестра Мари-Мадлен и велела немедленно вставать.

– Одевайся! – приказала она, протягивая рясу. – В монастыре гестаповцы – нагрянули с обыском. Настоятельница утверждает, что мы никого не прячем. Одевайся, я помогу тебе бежать. Выйдем через черный ход.

Монахиня помогла Далиде облачиться в рясу. Взявшись за руки, они побежали по коридорам, слыша все ближе топот агентов Гестапо. Они успели добраться до кухни, где увидели сестру-келаря с искаженным от страха лицом. Но они так и не успели ни о чем ее расспросить, потому что как раз в эту минуту чья-то рука ухватила Далиду чуть повыше локтя.

– Ну и куда вы так торопитесь? – спросил мужчина, одетый в черную кожаную куртку и широкополую шляпу, под которой трудно было разглядеть лицо. – Или в самом деле думаете, что сможете от нас убежать?

– Кто вы такой? – спросила сестра Мари-Мадлен, глядя в глаза незнакомцу. – Что вы за люди, не имеющие ни толики почтения даже к бедным монахиням?

– Ну надо же, какая добрая самаритянка! Или вы тоже хотите отправиться с нами? Я не возражаю. А предатели – всегда предатели, в какие бы одежды ни рядились.

Гестаповец вывернул Далиде руку, так что девушка пошатнулась.

– А я считал, что христиане ненавидят евреев. Разве не они распяли вашего Христа? А тут, как я погляжу, среди ваших зерен определенно имеются плевелы.

В эту минуту двое гестаповцев втолкнули в кухню настоятельницу. Женщина отчаянно старалась держаться с достоинством, но в ее глазах застыл ужас.

– Игра окончена, дамы, – объявил тот, что был за главного. – Теперь вам придется отвечать за то, что прятали в монастыре еврейку.

– Поверьте, месье, здесь нет и не может быть никаких евреек, – убеждала его сестра Мари-Мадлен. – Мы здесь все монахини, католички.

Агент Гестапо шагнул к сестре, остановившись в двух сантиметрах от нее, но она не двинулась с места.

– Ну что ж, если вы так настаиваете, то тоже поедете с нами.

Настоятельница попыталась возражать, но ее лишь оттолкнули, и она чуть не упала, больно ударившись об угол камина. Гестаповцы вышли, уводя с собой Далиду и сестру Мари-Мадлен.

Их усадили в машину, и женщины прижались друг к другу. Всю дорогу монахиня шепотом молилась.

Наконец, их привезли в отделение Гестапо и вытолкнули из машины. Они прошли с гордо поднятыми головами, всеми силами стараясь не показать страха.

Внутри их разлучили и заперли в разные камеры. Далида вздрогнула, увидев грязные холодные стены. Здесь негде было даже сесть, и она стояла, стараясь привыкнуть к темноте и ужасной вони, в которой смешались запахи пота, крови и страха.

В скором времени за ними пришли. Двое агентов, из числа тех, что их арестовали, выволокли женщин из камер и потащили вверх по узкой лестнице, осыпая потоком оскорблений.

Сестру Мари-Мадлен привели в какую-то комнату, где ее дожидался мужчина.

– Садитесь и смотрите, – приказал он. – Хорошенько смотрите, как мы поступаем с евреями и предателями.

В одной из стен помещалось окошко, через которое была видна какая-то комната с единственным стулом. Потом гестаповец ударил Далиду, и она упала на пол. Он закричал на нее, приказывая встать, и девушка с трудом поднялась. Затем ей велели сесть на стул и связали за спиной руки. Вошел другой гестаповец и брезгливо посмотрел на нее. Он обошел вокруг и вдруг ударил, видимо, сломав ей нос. На миг Далида потеряла сознание, а потом поднялась. Кровь стекала у нее из уголка губ. Со связанными руками и она не могла ее вытереть, оставалось лишь глотать собственную кровь.

– Итак вы – дочь Самуэля Цукера. Где скрывается ваш отец?

Далида не ответила. Мужчина подошел вплотную и, окинув пристальным взглядом, ударил снова – на этот раз в правый глаз. Далида потеряла сознание. Она не знала, сколько времени пролежала без чувств. Когда она пришла в себя, по лицу струилась кровь и глаз невыносимо болел.

– Ваши еврейские друзья любезно сообщили, где вас найти, – продолжал гестаповец. – Ах, Давид, добрый друг вашего отца! Все евреи – презренные трусы, готовые продать собственных детей, лишь бы спасти собственную шкуру. Вы, словно крысы, хоронитесь в своих норах, но это не поможет, потому что рано или поздно вы попадетесь в наши ловушки. Да, в скором времени мы сможем сообщить фюреру, что наконец-то очистили Париж от вашего гнусного племени.

С этими словами он снова повернулся к Далиде, которая едва могла видеть одним глазом – другой был уже совершенно залит кровью.

Ее подняли со стула и, так и не развязав рук, подвесили на свисающий с потолка крюк. Один гестаповец ударил ее по голове; другой нанес несколько ударов по телу. Они терзали ее, пока сами не устали. У нее уже даже кричать не было сил. Боль была настолько невыносимой, что она мечтала умереть. Когда ее наконец перестали избивать и сняли с крюка, Далида рухнула на пол, как мешок. Гестаповец сорвал с нее рясу, оставив обнаженной. Она услышала комментарии относительно своей фигуры, которые должны были еще больше ее унизить.

– Между прочим, ваша подружка-графиня тоже уже здесь, – сообщил гестаповец. – Итак, спрашиваю еще раз: где ваш отец? Если будете хорошей девочкой, возможно, мы позволим вам его увидеть.

И он засмеялся над собственной удачной шуткой. Больше Далида ничего не слышала, потому что снова потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, то услышала, как у нее переговариваются гестаповцы:

– Скорее мертва, чем жива. Лучше бы уж сразу ее прикончить, хоть не придется тратиться на доставку в Германию. Евреев в тамошних лагерях и так хватает, мы с тем же успехом можем истреблять их и здесь.

Эти звери измордовали Далиду до такой степени, что она не могла даже говорить. В таком состоянии они и доставили ее обратно в камеру, где она продолжала терзаться вопросом, в какой лагерь ее отправят, если вообще куда-то отправят. Или, быть может, убьют прямо здесь, в Париже?

Катю арестовали в ту же ночь; от нее тоже ничего не удалось добиться. Как и Далида, она потеряла сознание под пытками. Под конец ее тело превратилось в кусок окровавленной плоти, но она ничего не сказала.

В отделении Гестапо Катю раздели догола и в таком виде заперли в камере, где продержали несколько дней в полной темноте, не давая ни воды, ни пищи.

В темноте Катя слышала крысиный писк. Она не решалась даже сесть, опасаясь укусов. Все эти дни она простояла у стены, почти обезумев в кромешной темноте. Когда ее вызвали на допрос, она почти потеряла рассудок. Но все же сохранила присутствие духа и так и не сказала, где прячется Самуэль. Да, она была на грани безумия, но при этом понимала, что, если станет вести себя, как сумасшедшая, у нее будет шанс остаться в живых. Нормальные люди не относятся серьезно к словам сумасшедших. Хотя, с другой стороны, можно ли считать этих людей нормальными, а Катю – сумасшедшей?

Ее поставили на колени и велели лизать языком сапоги офицера, который ее допрашивал. Катя не стала отказываться; защищенная своим безумием, она даже не поняла, чего от нее хотят. Ее ударили; она упала на пол, а ее все продолжали избивать, пока она не потеряла сознание.

Все это время сестра Мари-Мадлен сидела, привязанная к стулу, глядя в окошко, как в соседней комнате мучают Катю. Больше она не молилась. Она уже знала, что никто не откликнется и не придет на помощь.

Несколько дней ее заставляли смотреть, как пытают то Далиду, то Катю.

Сама монахиня тоже пострадала от рук этих мерзавцев, хотя и немного иначе: после того, как ей в очередной раз показали, как пытают Далиду, один из гестаповцев ее изнасиловал. На следующий день они спустились к ней в камеру и снова изнасиловали. В комнату с окошком ее больше не приводили. В конце концов ее все же отпустили.

Настоятельница встретила ее со слезами на глазах, требуя поклясться, что никогда больше не будет столь безрассудна. Однако сестра Мари-Мадлен ни в чем не поклялась – просто потому, что не могла. Едва закрыв глаза, она ощущала на своем теле мужские руки, чувствовала отвратительный запах пота и вкус чужой слюны на губах.

Да, ее не подвешивали на крюк, словно коровью тушу, и не избивали до потери сознания. Но пытка, которую ей пришлось перенести, была не менее ужасна – она знала, что после изнасилования уже никогда не будет прежней.

Она призналась во всем настоятельнице, принесла покаяние, не уставая спрашивать ответа у Господа, как он мог допустить такое. Но в ответ услышала лишь молчание – то самое, что слышали миллионы евреев, цыган и другие заключенные концлагерей; видимо, Господь решил замолчать навеки.

Но где теперь искать твою сестру? И где искать Катю? Я так и не смог ничего о них узнать, пока был в Париже. Сестре Мари-Мадлен больше ничего не известно. Мне с большим трудом удалось добиться у настоятельницы, чтобы она позволила мне с ней встретиться. Настоятельница убеждала меня, что сестра Мари-Мадлен не станет со мной разговаривать, потому что она вообще ни с кем не говорит, но в конце концов все же проводила меня к ней в келью и оставила нас наедине. Но настоятельница ошиблась: сестра Мари-Мадлен рассказала мне все. Именно от нее я узнал эту историю. Ее голос казался каким-то неживым, словно звучал из другого мира. Казалось, эта женщина лишь телом пребывает здесь, а ее душа давно покинула мир живых. Прежде чем мы расстались, она поставила меня в тупик неожиданным вопросом: