Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"
Автор книги: Хулия Наварро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 55 страниц)
– Боюсь, другого выбора просто нет. Либо они идут, куда сказано, либо нас всех арестуют. Лично мне совсем не хочется оказаться в одном из этих вагонов для скота, в которых евреев и маки отправляют в германские лагеря.
Остальным ничего не оставалось, как последовать за ними. Катя пообещала детям целый мешок карамелек, если они будут вести себя тихо.
Сколько времени они шли? Катя не помнила; помнила лишь, что все они промочили ноги, а дети дрожали от холода. Кто-то даже начал кашлять. Но четыре женщины упорно тянули их за собой, помогая вставать упавшим, зажимая рты тем, кто пытался заплакать.
Но вот наступила желанная минута, когда Жан с улыбкой повернулся к Кате.
– Мы в Испании.
– Слава Богу! – воскликнула сестра Мари-Мадлен, возводя глаза к небу и шепча молитву.
– Вы уверены? – обеспокоенно спросила Катя.
– Да, мы в Испании, – повторил Жан.
Теперь он наконец позволил им отдохнуть, расположившись под шатром заснеженных ветвей горной ели. Они промокли, вспотели, проголодались, но теперь были в безопасности.
– А где же те люди, что должны нас встретить? – допытывалась сестра Мари-Мадлен.
– Пришлось отклониться от курса, и теперь мы в четырех километрах от места назначения. Так что Франсуа пойдет вперед и проверит, ждут нас или нет. Быть может, нас давно уже никто не ждет: мы слишком задержались.
– Дети совсем выбились из сил, – сказала монахиня. – Они не в силах больше сделать ни шагу.
– Думаю, сестра, мы оторвались от того отряда, но точно я не уверен, – сказал Жан. – Мы в любую минуту можем нарваться на других солдат или жандармов.
– И что же они сделают? Вернут детей во Францию? – разозлилась сестра Мари-Мадлен. – Выдадут их гестаповцам только потому, что они евреи?
– Это война, сестра. Думаете, здесь кого-то волнует судьба каких-то сирот? Ну, спасли вы десяток детишек – Бог вас за это вознаградит; но, если мы нарвемся на солдат, вам останется лишь молить Бога о заступничестве.
– Может, вы не верите в Бога? – спросила монахиня.
– Как вы можете так говорить, сестра? – оскорбилась Катя. – Разумеется, он верит в Бога.
– Нет, сестра, я не верю в Бога, – ответил Жан. – Но это не мешает мне оставаться порядочным человеком, и вы вполне можете мне доверять. Вы спасаете этих детей по велению Божьему, а я сражаюсь против нацистов, потому что считаю, что все люди равны, независимо от расы и вероисповедания. Каждый из нас действует в соответствии со своими убеждениями. Поэтому, сестра, давайте уважать друг друга: я не стану навязывать вам своих убеждений, а вы не пытайтесь обращать меня в свою веру.
Дети и в самом деле не в силах были сделать больше ни шагу, поэтому Катя, несмотря на возражения Жана, настояла, чтобы им позволили отдохнуть. Уже одно то, что они наконец-то в Испании, обнадеживало. Она, конечно, знала, что Франко – союзник Гитлера, но до сих пор ничего не слышала о том, чтобы Франко преследовал евреев. Поэтому не сомневалась, что, даже если их и задержат, то уж точно не отправят обратно во Францию, зная, какая судьба ждет там бедных детей. Именно так она и сказала Жану.
– Ну, если вы так доверяете франкистам – то вперед, а меня уж увольте, – ответил Жан. – Я анархист, мадам, а в Испании анархистов расстреливают, не разбираясь при этом, испанский ты анархист или французский. Я спасаю вам жизнь, помогая пересечь границу, не более того. Так что если не хотите идти, я ничего не могу поделать.
– Да ладно, Жан, не сердись, – вмешалась Иветта. – У тебя у самого маленькие дети; представь, как бы они карабкались через эти сугробы.
Однако Жан неумолимо тащил их все дальше. Уже стемнело, когда они услышали неподалеку чьи-то шаги. Жан, велев остальным затаиться, отправился выяснить, кто бродит поблизости. Вскоре он вернулся в сопровождении четверых мужчин, одним из которых оказался Франсуа.
– Есть тут домик неподалеку от Пучсерды, – сообщил он. – Там живут мать с дочерью; ее муж был контрабандистом, его арестовали и расстреляли. Там вы сможете отдохнуть, пока не придет грузовик, чтобы отвезти вас в Барселону.
Они простились с Жаном и Франсуа и отдались заботам встретивших их испанцев, которые помогли донести на руках детей, совсем выбившихся из сил. У всех троих за спиной висели винтовки.
Никто не видел, как они вошли в стоящий у подножия горы дом.
Должно быть, Иветта была хорошо знакома с его хозяйкой, поскольку они тут же обменялись горячими поцелуями.
– О Боже, бедные детки! – воскликнула хозяйка.
– Нурия, у тебя не найдется поесть чего-нибудь горячего? – спросила Иветта.
– Прежде всего, им нужно снять все мокрое, мы развесим их одежду сушиться у камина, – ответила Нурия – рыжеволосая женщина с карими глазами, ростом повыше Иветты и столь же решительная.
– Если их раздеть, они замерзнут насмерть, – возразила сестра Мари-Мадлен.
– Они замерзнут насмерть, если их не раздеть. Я постелю на полу матрасы и накрою их одеялами; Иветта, помоги. А пока можно дать им горячего молока, оно вон в том кувшине.
В скором времени сестра Мари-Мадлен вынуждена была признать, что Нурия права. Дети высохли и обогрелись, выпили несколько кружек молока и теперь мирно спали, закутанные в простыни и одеяла
Катя и Далида тоже переоделись в сухую одежду Нурии, но сестра Мари-Мадлен, хоть и не переставала кашлять, отказалась снять промокшую рясу, пытаясь обсохнуть возле камина.
– Считаете, Господь так уж огорчится, если вы ненадолго снимете рясу, пока она не высохнет? – спросила Нурия.
Монахиня ничего не ответила. У нее болела голова, а в груди разливался жар, не давая вздохнуть.
– Эта женщина больна, – сказала Иветта, обращаясь к Нурии.
В конце концов, Катя убедила ее перебраться в спальню Нурии и переодеться в ночную рубашку, пока ряса высохнет.
– Никто вас не увидит, сестра, обещаю.
– Быть монахиней – значит подчиняться определенным правилам, – ответила она. – Эти обязательства мы приняли добровольно, никто не заставлял. Я понимаю, вам, возможно, кажется абсурдным, что я отказываюсь надеть другую одежду, как это сделали вы с Далидой.
– Я вовсе не осуждаю вас, сестра, просто призываю вас вести себя разумно, – убеждала Нурия. – Пусть ряса высохнет, а вы пока побудете в моей комнате, где вас никто не увидит. Думаю, на это вы вполне можете согласиться.
Нурия сказала, что те трое мужчин, которые помогали им добраться сюда, охраняют дом.
– Мы их не видим, но они не теряют нас из виду и при малейшей опасности тут же придут на помощь, – объяснила она.
– Почему вы работаете в Сопротивлении? – спросила Катя.
– А вы знаете, сколько испанцев состоят в Сопротивлении? – усмехнулась в ответ Нурия. – Сама я в Сопротивлении не состою, но с нетерпением жду, когда Союзники освободят нас от тирании Франко.
Уже наступила ночь, когда в дверь Нурии кто-то осторожно постучал. Она пошла открывать, сунув руку в карман передника, где прятала пистолет.
Это оказался один из тех мужчин, что помогли им добраться до дома Нурии. Он сообщил, что грузовик уже прибыл и ждет, когда погрузят детей. Дети, успевшие поесть и отдохнуть, уже вполне могли продолжать путь. А вот сестра Мари-Мадлен совсем расхворалась. Она вся горела, и охватившая ее дрожь никак не унималась.
– Сестра, вам лучше остаться здесь, – настаивала Катя. – Мы сами довезем детей до Барселоны. Надеюсь, к нашему возвращению вы поправитесь.
Однако монахиня, несмотря на лихорадку, по-прежнему настаивала на том, чтобы сопровождать детей.
– Говорят, Франко очень набожен, и думаю, лучше, если детей будет сопровождать монахиня, – сказала она.
Ее так и не удалось убедить и пришлось помочь ей снова забраться в грузовик.
Путешествие оказалось тяжелым. Их остановила пара патрульных. Водитель объяснил, что везет в обитель Сестер Милосердия Барселоны больную монахиню и нескольких детей-сирот, страдающих туберкулезом. Патрульные опасливо покосились на грузовик и велели ехать своей дорогой.
– Нам повезло, – сказала Катя.
– Это не везение, это Господь нас хранит, – убежденно заявила сестра Мари-Мадлен.
– Почему же Господь не всегда хранит тех, кто в этом нуждается? – возразила Далида. – Вы знаете, сколько детей лишились родителей, сколько родителей потеряли детей? Скажите, почему Господь допустил эту войну? Если мы все – его дети, то почему он допускает снова и снова, чтобы нас, его детей, на протяжении веков преследовали только за то, что мы евреи? – повысила голос Далида. Она уже давно перестала верить в справедливость Божьего суда.
Сестра Мари-Мадлен так и не нашла, что ответить.
Барселона, несмотря на все разрушения гражданской войны, выглядела настоящей королевой. Водитель, казалось, прекрасно знал, куда ехать. Дети выглядели совершенно измученными.
Дом, куда их доставили, находился на бульваре Сан-Хуан. Водитель велел немного подождать, пока он поговорит с хозяйкой. На стук вышла высокая женщина с седыми волосами, убранными в пучок на затылке. Они с водителем перебросились несколькими словами, а затем женщина подошла к грузовику и велела всем выбираться.
– Скорее, скорее, – торопила она.
Когда все проследовали в дом, хозяйка наконец-то представилась. Звали ее Дороти, она была американкой и тоже состояла в этой группе, помогая спасать детей из лап немцев.
– Мы сотрудничаем с Еврейским агентством, – сказала она. – Делаем все, что в наших силах, но, сами понимаете, это лишь капля в море. Но нам будет отрадно знать, что хотя бы эти несчастные дети выживут в войне.
– Куда вы их повезете? – спросила Катя.
– Пока они побудут здесь, – ответила Дороти. – Потом мы по возможности переправим их в Палестину, но с каждым разом это становится все труднее: британцы прилагают все усилия, чтобы ни один корабль с евреями не вошел в палестинские порты. Так что я не могу пока сказать, куда именно их повезут, но даю слово, что они будут в безопасности.
– Я слышала, что в Швейцарии евреев хорошо принимают, – заметила Катя.
– Не беспокойтесь,с уверяю, что им больше ничего не угрожает.
– Как, по-вашему, не может ли так случиться, что Франко понравятся принятые в Германии расистские законы, и он в угоду фюреру депортирует из Испании всех евреев?
– Я не могу ничего гарантировать, но точно знаю, что пока этого не произошло, – успокоила ее Дороти. Мы стараемся соблюдать осторожность; думаю, это главное наше оружие.
– А вы сами? – спросила Далида. – Почему вы помогаете евреям?
– Дорогая, ведь я и сама еврейка. Моя семья родом из Салоников, но дедушка с бабушкой эмигрировали в Соединенные Штаты. Я родилась в Нью-Йорке, но считаю, что при любой возможности должна помогать евреям, попавшим в беду, особенно детям.
– Семья моей матери тоже сефардского происхождения, причем именно из Салоников, – призналась Далида, успокоенная тем, что американка оказалась еврейкой.
Дороти настояла, чтобы сестру Мари-Мадлен осмотрел врач; монахиня дрожала в лихорадке, и пот тек с нее ручьями.
На пару дней им пришлось задержаться в Барселоне, пока монахиня хоть немного не поправится. Дороти показала им город.
– Барселона – очень красивый город, – высказала свое мнение Далида. – Жаль только, что все его жители так печальны.
– А какими еще они могут быть после гражданской войны? Здесь у всех кто-то погиб: у кого-то – отец, у другого – брат или жена, сын, племянник... Но поверьте, еще хуже, чем потерять близких – это знать, что твои родные сами стали убийцами. Особенно в деревушках и маленьких городах, где все друг друга знают. Должно смениться несколько поколений, прежде чем испанцы смогут себя простить.
И Кате, и Далиде очень понравилась эта американка, потому что она оказалась по-настоящему добрым человеком. Ее муж, американец, служил в одной из правительственных организаций Соединенных Штатов. Дороти не говорила, кем именно, а они так и не спросили.
Сама же Дороти помогала евреям переправиться из Франции в Испанию.
– А вы не боитесь, что вас задержит полиция? – спросила Катя.
– Не думаю, что это случится, – ответила Дороти. – А впрочем, знаете, порой мне кажется, что, как бы Франко ни заигрывал с Гитлером и Муссолини, портить отношения с британцами и американцами он тоже не захочет. Кроме того, изрядное число своих яиц он положил в нашу корзину. Но все же мы не настолько наивны и стараемся зря не нарываться. Я вам уже сказала, что мы действуем с большой осторожностью.
Провернув эту операцию, Катя с Далидой не только спасли детей, но и завербовали сестру Мари-Мадлен в члены группы.
Им удалось убедить Давида и Самуэля, что помощь монахини их группе никак не помешает.
– Катя, не будь столь самоуверенной, – отговаривал ее Самуэль. – На сей раз все прошло благополучно, но почему она и дальше должна участвовать в деле спасения евреев? К тому же наши друзья из Сопротивления не одобрят, если мы посвятим монахиню в свои дела. Они не захотят ставить под угрозу свою жизнь, доверяясь постороннему.
Когда Далида рассказала о Мари-Мадлен Армандо, испанец решительно воспротивился.
– Не стоит доверять нашу жизнь этой монашке, – заявил он.
– Если бы не она, мы бы не смогли спасти этих детей, – возразила Далида.
– Ну что ж, если ты считаешь, что она заслуживает доверия, то пожалуйста. Можешь пользоваться ее услугами на свое усмотрение, но не вздумай раскрывать наши имена. Положим, ты считаешь, что ей можно доверять, но я не обязан так думать.
– Я знаю, что Франко в Испании благоволит к церкви, но здесь ведь Франция, – сказала Далида.
– И хватит об этом, девочка, – оборвал он. – В противном случае...
– И что же в противном случае?
– В противном случае ты отправишься своей дорогой. Я не собираюсь подвергать риску наше дело только потому, что какая-то монахиня решила проявить сочувствие к еврейским детям. Я не занимаюсь спасением евреев, а воюю против фашизма. Я сражаюсь за свободу – и за свободу Франции, но также и за свободу Испании. И если мы выиграем войну, я надеюсь возродить нашу родину.
Далиде стало ясно, что Армандо никогда не примет помощи Мари-Мадлен. В его глазах священники и монахи были союзниками Франко, и он не способен был ничего разглядеть за пределами собственной боли – боли за близких, которых он потерял на войне, и не только на войне.
Она почти ничего не знала об Армандо: в Сопротивлении было не принято рассказывать о личной жизни. Но слышала, что, когда фалангисты ворвались в его деревню, они приказали обрить наголо всех женщин, которых посчитали «красными», а потом расстреляли мужчин, сохранивших верность Республике. Говорили, что его жена была одной из пострадавших. Правда это или нет, Далида не знала, и ни за что на свете не решилась бы об этом спросить.
Она рассказала Самуэлю о своей размолвке с Армандо. К ее удивлению, отец сказал, что испанец прав.
– Я понимаю, что вы с Катей полюбили сестру Мари-Мадлен, но это еще не значит, что Сопротивление может ей доверять. Мы не вправе втягивать посторонних в наше дело и требовать от них больше, чем они могут дать. Эта монахиня нам достаточно помогла, но было бы несправедливо и дальше подвергать ее опасности.
Но Далида не обратила на его слова никакого внимания. Ей нравилось вести богословские беседы с сестрой Мари-Мадлен, которая зачастую оказывалась в полной растерянности перед ее вопросами. Монахиня была не богословом, а просто храброй женщиной, которая старалась честно исполнять Христовы заповеди и помогать людям. Причем не из политических соображений, а просто потому, что считала – те, кто преследует евреев, преследует и самого Христа, а те, кто их убивает, убивает Христа в их лице.
– Ты знаешь, что сестра Мари-Мадлен, при всей ее приверженности католической вере, встала на нашу сторону, – стояла на своем Далида. – Мы все боремся за правое дело, так почему ты считаешь, что ее вера слабее нашей?
Твой отец очень сердился на Далиду. Как ты и сам знаешь, он никогда не отличался особой религиозностью. Он всегда воспринимал иудаизм как тяжкое бремя, как несмываемое клеймо, которое делало его не таким, как все. И никак не мог понять внезапно возникшей у Далиды склонности к католицизму, и уж совсем ему не нравились ее походы в церковь по воскресеньям, где она слушала, как поют монахини во время мессы.
Группа Армандо получила от британцев новое задание – взорвать железнодорожные пути на линии, идущей из Парижа к германской границе.
Армандо попросил Далиду о помощи. Ему нужен был человек, который мог бы доставить взрывчатку к окраинам Парижа. Твоя сестра научилась водить автомобиль, а Армандо было известно, что у Давида Переца есть машина.
Самуэль встретился с Армандо, чтобы обсудить детали предстоящей операции. Твой отец заявил, что Далида окажется в большой опасности, если что-то пойдет не так, и предложил сам сесть за руль машины, везущей взрывчатку.
– Никому не придет в голову заподозрить такого немощного старика, как я, – сказал Самуэль.
– Вам предстоит не только отвезти взрывчатку за сто километров от Парижа, – возразил Армандо. – Вы должны будете помочь ее выгрузить. Далида молода, и от нее будет больше толку, чем от вас; кроме того, она знает, как обращаться со взрывчаткой, а я не уверен, сможете ли вы хотя бы включить таймер.
В конце концов, они все же пришли к соглашению: решили, что Самуэль и Далида поедут вместе.
В назначенный день, уже в сумерках, они выехали из города. По плану Армандо, к месту назначения они должны были прибыть ночью, где и встретиться с ним. Место выбрали глухое, вдали от города и деревень. Армандо решил, что лучше уж рискнуть, действуя в чистом поле, чем привлечь к себе ненужное внимание. Армандо заручился поддержкой одного старика-железнодорожника. Тот указал, где лучше всего установить взрывное устройство. Предполагалось взорвать участок железнодорожного полотна, чтобы блокировать поставки продовольствия и боеприпасов, которые Вермахт получал из Германии.
Самуэль вел машину не торопясь, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Далида просила пустить ее за руль, но твой отец не позволил, ведь молодая женщина за рулем слишком бросается в глаза, это наверняка не ускользнуло бы от зорких глаз от Отделения СС IVB4, во главе которого в то время стояли Алоиз Брюннер, Теодор Даннекер и Хайнц Ротке, снискавшие заслуженную славу убийц.
В тот день удача оказалась не на их стороне: едва они успели выехать за пределы Парижа, как спустило колесо. А хуже всего то, что это случилось совсем рядом с Дранси – лагерем, куда немцы согнали тысячи евреев.
Пересыльный лагерь располагался неподалеку от трех железнодорожных станций, откуда свозили под конвоем тысячи евреев, которых потом отправляли дальше – в Польшу, в лагеря Освенцим и Собибор.
С дороги были хорошо видны пять дозорных башен лагеря Дранси.
– Даже не знаю, смогу ли я сама поменять колесо, – с сомнением в голосе произнесла Далида, смущенная близостью лагеря. – Боюсь, придется позвать кого-то на помощь.
– Не волнуйся, – ответил Самуэль. – Пусть я старик, но еще помню, как менять колесо. Если ты мне поможешь, мы управимся быстро.
Самуэль как раз снимал спущенное колесо, когда появилась группа солдат со значками СС в петлицах.
Эсесовцы потребовали документы, и один из них стал внимательно изучать бумаги, пока остальные задавали вопросы.
– Куда вы направляетесь?
– На север, к родственникам.
– А именно?
– В одно местечко недалеко от Нормандии, – объяснил Самуэль. – Я уже стар, и в Париже мне тяжко.
– А вы чем занимаетесь? – спросил солдат у Далиды.
– Забочусь об отце и служу компаньонкой у одной пожилой дамы.
Но солдатам, видимо, не понравились ответы, потому что они, грубо оттолкнув от машины Далиду и Самуэля, принялись тщательно ее обыскивать.
Самуэль достал сигарету и закурил с нарочитой небрежностью. Далида молилась про себя, чтобы солдаты не обнаружили тайник, где люди Армандо спрятали динамит.
Она и сама не знала, где именно находится тайник. Армандо сказал, что если их остановят и начнут допрашивать, ей не придется лгать. И вообще, будет лучше, если она не будет знать про тайник: так она в любом случае не сможет его выдать.
Солдаты тщательно обыскали машину, но ничего не нашли. Закончив осмотр, они сказали, что Далида и Самуэль могут поменять колесо и отправляться своей дорогой.
Меняя колесо, Самуэль с Далидой не обменялись ни единым словом. Прошло немало времени, прежде чем они решились заговорить.
К месту встречи они прибыли на два часа позже, чем было условлено. Казалось, их никто не ждал. Самуэль остановил машину.
– Подождем немного; если никто не появится, вернемся в Париж.
– Они думают, что нас арестовали, – заявила Далида. – Армандо не станет ждать ни одной минуты. Когда кто-то не прибывает вовремя, он просто отменяет операцию.
– Мы сделали все возможное, – ответил Самуэль. – По крайней мере, добрались до места назначения.
Они ждали полчаса, но даже мышь не пробежала мимо. К тому же и дождик начал накрапывать.
Самуэль уже завел мотор, собираясь уезжать, когда они вдруг увидели приближающуюся к ним тень. Это оказался старик, который шел, прихрамывая и опираясь на трость. Самуэль и Далида решили подождать, пока он подойдет вплотную к машине.
Незнакомец заглянул в боковое окошко машины с той стороны, где сидела Далида, и произнес условную фразу:
– Не доверяйте погоде, сегодня может пойти дождь.
Далида с такой силой распахнула дверцу, что едва не сбила старика с ног.
– Почему вы опоздали? – спросил он.
– Колесо спустило, а потом нас задержал патруль СС, – ответила Далида.
– Где наши друзья? – допытывался Самуэль.
– Недалеко отсюда. Я как раз собираюсь к ним.
– Мы пойдем с вами, – предложила Далида, в глубине души надеясь, что он откажется.
– Нет, вам не стоит этого видеть, – ответил старик. – Подождите здесь, только выключите фары. Они скоро придут, а если не придут, то я вернусь и вам сообщу.
Они смотрели, как незнакомец исчезает в ночи.
Прошел почти час; они уже потеряли надежду, когда появился Армандо в сопровождении незнакомого мужчины. Незнакомец открыл дверцу машины и разместился на заднем сиденье.
Самуэль с Далидой повторили им то, что уже рассказали железнодорожнику. Армандо, казалось, сомневался, стоит ли закладывать взрывчатку.
– Уже слишком поздно, темно, да и дождь припустил, – объяснял он, не уверенный в правильности принятого решения. – Фитили могут намокнуть.
Однако Раймон, его помощник, с этим не согласился.
– Мы не можем отступить, – возразил он. – Завтра прибывает поезд из Берлина с поставками для войск в Париже. Нельзя этого допустить.
– На улице дождь, – не сдавался Армандо.
– Дождь не помешает взорвать рельсы. Да, это будет труднее, но вполне можно.
Они еще долго спорили, но в конце концов Армандо уступил настояниям француза.
Раймон вышел из машины и подошел к старику, ожидавшему в нескольких метрах от машины. Самуэль с Далидой не слышали их разговор, но вскоре старик ненадолго отошел, а затем вернулся в сопровождении пятерых мужчин и одной женщины, которую представил как свою невестку.
Двое мужчин сняли задние сиденья автомобиля, под которыми обнаружился тайник со взрывчаткой. Они стали выгружать ее прямо на дорогу, а Армандо велел Самуэлю отогнать машину на несколько километров вперед, не зажигая при этом фар.
Далида помогала Армандо выгружать ящики. Она делала это без малейшего страха или сомнения; для нее это была просто работа.
На установку взрывного устройства потребовалось полчаса. Работали в полном молчании, не решаясь передохнуть даже на полминуты, тревожась, что вот-вот наступит рассвет и кто-нибудь их увидит. Когда все заряды были установлены, Армандо дал знак поджечь фитили.
Когда прогремел взрыв, они находились уже далеко.
Взорвались не все ящики. Несколько фитилей потухло из-за дождя, но все равно значительный участок железной дороги был выведен из строя. Немцам понадобится немало времени на его ремонт.
– А теперь по-быстрому разбегаемся. Встретимся через несколько дней в Париже, – сказал Армандо, прощаясь.
Самуэль слишком устал, чтобы вести машину, и за руль села Далида. Армандо не умел водить машину, а оставаться здесь было слишком опасно: в любую минуту их могли задержать.
– Мы спрячемся на ферме в нескольких километрах отсюда, – сообщил Армандо. – Нас там уже ждут. Хозяевам можно доверять.
– А остальные? – спросила обеспокоенная Далида.
– У всех есть план отступления на случай провала. Они в безопасности.
Ферма принадлежала сыну старого железнодорожника, который в это время находился в Марокко, во французской армии. Его жена – та самая женщина, что помогала выгружать взрывчатку – сказала, что спрятала машину в стоге сена. Она предложила по тарелке горячего супа и проводила в комнату, где они могли отдохнуть.
Два дня они провели на ферме, дожидаясь, пока все утрясется.
Катя с нетерпением ожидала их в Париже. Когда он вернулись, она с большим удовольствием пересказала, что говорят об этом опустошительном взрыве.
Ее пригласили на чай к одному знакомому, имеющему связи среди немецких офицеров. За столом как раз обсуждали, как разозлился губернатор Парижа. Одна дама заверила, что «преступников непременно найдут, достанут из-под земли. Полиция уже арестовала нескольких подозрительных личностей. Конечно, их расстреляют. Просто не понимаю, чего хотят добиться эти люди, которые причиняют нам столько хлопот». Катя ничего не ответила, лишь молча улыбнулась. Далида отправила в Лондон отчет об успешном завершении операции и получила новое задание для Армандо.
Далида проснулась от холода и тяжело вздохнула, подумав о том, что придется выбираться из-под одеяла и спускать ноги на холодный пол. Ее разбудил сухой кашель Самуэля. Надо будет поговорить с Катей, чтобы та выделила несколько франков на дрова, а то печка еле теплая.
Она хорошо знала, что, если отец отказывается покупать дрова – значит, денег у них совсем не осталось.
Им удалось продать за бесценок несколько картин и кое-какие драгоценности, но больше не осталось ничего ценного. Кроме того, большую часть своих денег Самуэль потратил на финансирование операций по оказанию помощи евреям, которые избежали кровавых когтей нацистов.
Она чувствовала себя очень усталой. Ей удалось поспать лишь четыре часа, поскольку накануне пришлось участвовать в другой операции группы Армандо.
Цель операции состояла в том, чтобы взорвать кафе, которое посещали все сотрудники СС, в том числе и ненавистный капитан Алоиз Брюннер. Сопротивление приняло решение заложить бомбу именно там.
План Армандо был очень прост. Кто-то должен зайти в кафе, заказать что-то из меню, а затем уединиться в туалете. Там он должен будет оставить взрывчатку и поскорее уносить ноги, зная, что в запасе не более минуты.
– А что будет с гражданскими? – спросила Далида.
Но Раймон лишь посмеялся над муками ее совести.
– Девочка, – сказал он, – там нет гражданских. Только солдаты и сотрудники Гестапо. И не воображай, пожалуйста, что владелец кафе чем-то лучше нацистов. Он даже хуже любого из них, потому что предатель.
Этот ответ показался ей достаточно убедительным, чтобы она приняла в операции самое активное участие. Главная сложность состояла в том, чтобы переправить бомбу из дома одного из членов Сопротивления в это самое кафе. Далиде удалось проделать это без помех, после чего она вернулась домой с нехорошим предчувствием.
Далида заварила себе чаю и выглянула в окно. Уже начинало светать; на улице не было ни души. Она хотела вернуться в постель, но прекрасно знала, что если уж проснулась, то больше уснуть не сможет. Кроме того, ей было чем заняться – скажем, заштопать носки отца или сварить бульон из имеющихся в доме скудных запасов, чтобы согреть его старые кости. Однако ни того, ни другого ей сделать было не суждено.
Самуэль еще спал, когда снаружи послышался нетерпеливый стук в дверь. Он начал поспешно одеваться, недоумевая, кто бы мог появиться в столь ранний час. Он слышал, как Далида открыла дверь, а затем, к величайшему удивлению, он услышал Катин голос.
– Что ты здесь делаешь? -спросила Далида. – Заходи скорее! Что-нибудь случилось?
– Давида Переца арестовали, – ответила она. – Я узнала об этом еще вчера вечером, но вчера не могла вас предупредить. Я была в гостях, и там как раз обсуждали, что арестован «один из руководителей еврейского Сопротивления». Я не решилась спросить, кто именно, но с этой минуты стала ловить каждое слово, пока кто-то не упомянул имя Переца. Это был один из офицеров СС, он говорил с начальником французской полиции, упрекая его за то, что до сих пор не арестовали всех евреев в Париже. Тот оправдывался, уверяя, что и так делается все возможное, однако, по его словам, «многим евреям удалось скрыться, но, вне всяких сомнений, мы всех скоро найдем и арестуем». Потом они заговорили о Давиде Переце. Его арестовали при попытке спрятать нескольких еврейских девочек, родителей которых отправили в лагерь Руалье. Судя по всему, родители попросили своего друга спрятать девочек; друг согласился, однако его жена очень нервничала и вконец растерялась, когда соседки стали расспрашивать, что это за девочки и откуда взялись. Сначала она сказала, что это дочки ее заболевшей кузины, но в конце концов выболтала правду одной из соседок, и та донесла. Муж едва успел вывести девочек из дома и привести их в дом Давида Переца. Но полиция уже шла по следу и арестовала всех.
– Никто не знает об этом доме Давида Переца, – сказала Далида. – Лишь немногие знают, где он живет.
– Вот и мы так думали. Давид, как и твой отец, ушел из дома и нашел безопасное убежище, но все равно его выследили. Давида и его жену арестовали. Хорошо хоть их дети, как тебе известно, уехали в Испанию.
– Пойду разбужу отца. Он плохо спал, всю ночь кашлял.
– Здесь очень холодно.
– Он не хочет, чтобы я считала его слабым, и старается не подавать виду, что ему холодно, – ответила Далида. – Когда я жалуюсь, что мерзну, начинает рассказывать, какие суровые зимы в Санкт-Петербурге, в сравнении с которыми здешний холод – просто пустяки.
– Насчет Санкт-Петербурга он прав, но здесь.... Никогда я не встречала здесь подобного холода, – поежилась Катя.
Самуэлю не потребовалось много времени, чтобы одеться и выйти в гостиную, где его дожидались за чашкой чая Далида и Катя.
– Так что же нам теперь делать? – спросила Далида, когда Катя повторила тревожные новости для Самуэля.
– Немедленно съезжать. Бросайте вещи, сейчас не до них, берем только самое необходимое. Давид в любую минуту может нас выдать, и тогда они придут за нами.
– Как ты можешь так говорить, папа? Давид никогда нас не выдаст.
– Дочка, я и сам знаю, что наш друг будет держаться до последнего, но в Гестапо умеют развязывать языки. Его будут пытать, пока не сломается, и тогда он заговорит.
– Твой отец прав, – сказала Катя. – Я помогу вам перебраться в другое место. Можете укрыться у меня, хотя бы на несколько дней. Никому не придет в голову искать вас в моем доме.
