Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"
Автор книги: Хулия Наварро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 55 страниц)
В этот вечер ни Самуэль, ни Йосси еще не знали, что в Европе уже началась война; и тем более они не могли знать, как эта далекая война отразится на них. Они узнали обо всем лишь спустя несколько месяцев, уже осенью, после того как Турция поддержала Германию и тоже ввязалась в войну.
В Сад Надежды эту новость принес Луи. Он объявился неожиданно, и Самуэль едва узнал друга в бедуинских одеждах.
– Мне сообщили, что ты вернулся, – начал он прямо с порога, заключив Самуэля в объятия. – Я хотел приехать раньше, но никак не мог вырваться.
Кася принялась бранить Луи, что так долго не возвращался.
– Могу я хотя бы узнать, почему тебя так долго не было? Ты же знаешь, как мы все волнуемся.
– Моя дорогая Кася, боюсь, что теперь тебе придется беспокоиться о куда более важных вещах, – ответил он. – Наш обожаемый султан Мехмед V Рашид объявил войну Великобритании, Франции и России. Мне известно, что в мечети Аль-Акса уже призывают к войне.
Несколько секунд никто не знал, что сказать. Каждый думал о том, как на них повлияет это чудовищное слово: война.
– А как же мы? – нарушила молчание Марина. – Что будет с нами?
– С нами? – переспросил Луи. – Нам ни к чему ссориться с турками, так что тоже придется воевать.
– Я так полагаю, ты и дальше собираешься поддерживать турецкую империю, – произнес Яков, не скрывая своего разочарования.
– Ты не понял, я вовсе не собираюсь поддерживать империю. Я говорю о том, что мы приехали на землю своих предков, чтобы построить здесь будущее, а под властью турков построить его невозможно. Так что лучше уж посмотреть правде в глаза.
– Я – русский и почти что француз, и не понимаю, почему должен поддерживать немцев и турок, – запротестовал Михаил.
– Так и Самуэль тоже. Но здесь, в Палестине, ты – еврей; и не может быть для нас худшей беды, чем если Палестина окажется втянутой в эту войну.
– А я не согласен, – ко всеобщему удивлению вставил Яков.
– Не согласен? – насмешливо переспросил Луи. – И что же ты намерен делать? Напоминаю тебе, что в армии султана, помимо всех прочих, служат и евреи.
– Эта война не принесет нам ничего хорошего, – покачал головой Ариэль.
Было уже далеко за полночь; все уже давно легли спать, а Луи и Самуэль все не ложились, куря сигареты и ведя нескончаемые разговоры.
– Итак, ты вступил в «Ха-Шомер», – сказал Самуэль.
– Ну да. Я считаю, что для нас будет лучше, если мы будем сами себя защищать.
– Вот только не надо строить из себя еврейского альтруиста, – с улыбкой заметил Самуэль. – Уж я-то знаю, сколько «Ха-Шомер» дерет с колонистов за свою защиту.
– Ну и что? А до этого они платили арабским охранникам. Кроме того, мы должны думать о будущем, – очень серьезным тоном произнес Луи.
– Разумеется, мы должны думать о будущем, но я не понимаю, почему евреи должны иметь монополию на защиту еврейских колоний? В конце концов, это всего лишь защита от воров, и не более того.
– Но и не менее. Для своего же спокойствия ты должен знать, что существуют подобные отряды, в которых состоят как евреи, так и арабы. Но я собираюсь пойти еще дальше. Когда-нибудь мы наберем такую силу, что сможем защищать не только себя, но и всех остальных.
– И кто же наши враги? Ты же сам уверяешь, что мы должны оставаться подданными султана? Таким образом, единственные, от кого мы должны защищаться – это бандиты.
– Друг мой, не стоит упускать из виду то, что происходит вокруг нас. Я думаю, что нам совсем неплохо в составе Османской империи. Турки всегда были к нам терпимы, никогда не преследовали нас из-за веры, не мешали строить синагоги и жить так, как мы считаем нужным; как ты и сам знаешь, многие евреи занимали важные посты при дворе султанов. В то время как европейцы на протяжении веков преследовали нас и изгоняли за пределы своих государств, султаны нас приветствовали и давали возможность жить так, как мы хотим.
– Не бесплатно, разумеется, – напомнил Самуэль.
– Не бесплатно? Разумеется. Согласен, мы платили налоги, как и другие иноверцы, но, по крайней мере, нас никто не беспокоил. Хорошо бы все европейские короли вели себя так же, как османские султаны.
– Ты вправду так думаешь? – спросил Самуэль.
– Разумеется. И я считаю, что мы должны очень хорошо подумать, прежде чем нарушать статус-кво.
– В последнее время мне не кажется, что Блистательная Порта так уж нами дорожит, – ответил Самуэль.
Они так и не пришли к согласию, зато убедились, что, несмотря на долгие годы разлуки, их дружба по-прежнему крепка и они по-прежнему могут быть откровенны друг с другом, хотя Самуэль и заметил, что Луи изменился. Причем изменился не только внешне – теперь он носил огромные усы – но и внутренне: стал более серьезным, вдумчивым, а, главное, задался целью превратить Палестину в общий дом всех евреев с согласия Османской империи. И это согласие, по его словам, дал сам султан в Стамбуле.
– Посмотри вокруг, – говорил он. – Разве ты сам не видишь, как изменилась Палестина?
Самуэль понял, что Луи прав. Сейчас появилось много еврейских школ, и первые иммигранты превратились в новый класс – крестьян, но не только. Иврит получил новое рождение, превратившись в более популярный язык, чем идиш. Да и пецзаж изменился – с каждым днем за стенами Старого города появлялось всё больше новых зданий, был основан Тель-Авив, еврейский, и только еврейский город. Да, Луи был прав: за те годы, что он провел в Париже, Палестина стала совсем другой.
8. Первые слезы
К реальности их вернул скрип поворачивающегося в замочной скважине ключа. В гостиную вошла Ханна, дочь Аарона Цукера, удивившись, что Мариан до сих пор здесь.
– Ты уже здесь? Я думала, вы вернешься позже, – обратился Изекииль к внучке.
– Но, дедушка, уже почти шесть! А вы еще не закончили разговор? – спросила она Мариан, не скрывая раздражения от того, что обнаружила ее здесь.
– Простите... мы задержались.
– И ты не поел! – теперь она обратилась к дедушке с явным упреком в голосе.
– Ну разумеется, мы поели! Госпожа Миллер помогла мне приготовить салат.
Мариан извинилась. Она знала, что пора прощаться, но не могла бросить на полдороги то, ради чего сюда приехала. ей казалось, что этот человек ей манипулирует, втянул ее в бесконечный разговор, во время которого оба проливали слезы над двумя параллельными историями. Потому что таковыми они и были – параллельными, не сталкиваясь, хотя казались такими близкими.
Изекииль заметил ее досаду, но к удивлению Мариан именно он предложил ей вернуться на следующий день.
– Вы не хотели бы прийти завтра?
Она благодарно кивнула.
– Да, если это вас не обременит, иначе я не смогу завершить начатое.
– Знаю. Возвращайтесь завтра. Разговор с вами меня так бодрит.
– Но, дедушка, мне кажется, ты уже достаточно помог госпоже Миллер. Не забывайте, – сказала она Мариан, что дедушка не может весь день разговаривать. если хотите, я лично могу дать вам кое-какие сведения относительно политики еврейских поселений... хотя я отношусь к ним совершенно по-другому.
– Ладно, Ханна, позволь рассказать мне. Мне нравится беседовать с Мариан. Жду вас завтра к двенадцати. Это подойдет?
Ханна проводила Мариан Миллер к двери и на прощанье произнесла:
– Пожалуйста, не слишком его утомляйте, он еще не оправился от последнего инфаркта.
– Последнего? Я не знала...
– У него было три сердечных приступа. Врач велел ему не переутомляться. Всего пару дней назад он выписался из больницы.
– Обещаю, что постараюсь не слишком его утомлять и закончить как можно скорее.
– Так сделайте это.
Она почувствовала головокружение. Целый день она провела в этом доме, обмениваясь со стариком историями. Они вдвоем могли бы написать книгу. Эта мысль вызвала у нее улыбку.
Она вела машину медленно, пытаясь запомнить каждое слово. Изекииль открыл дверь к судьбам, которые она, казалось, отчетливо видела. В отель она приехала изнуренной, с деланием лишь принять душ и лечь спать, не прерывая при этом размышления.
Утром она пришла в назначенное время. Мариан встала рано с деланием прогуляться по Старому городу. Она покинула американский квартал примерно в восемь, когда Иерусалим уже просыпался, и быстрым шагом направилась к Дамаскским воротам, в этот час сотни человек пересекали их в обоих направлениях.
Торговцы открывали свои магазины, на рынке останавливались перед лотками женщины, опытным взглядом осматривая только что выложенную зелень, прибывшую из окрестных деревень.
Мариан остановилась перед магазином, откуда исходил аромат ванили и фисташек. Она не могла устоять перед искушением и купила несколько сладостей.
Она шла по Старому городу, не выбирая направления, покинула арабский квартал, чтобы затеряться на улочках христианского, оттуда оказалась в армянском и, наконец, в еврейском.
Она не могла избавиться от ощущения неловкости при виде евреев, одетых в черные лапсердаки и со спускающимися из-под шляп пейсами.
Уже было десять часов, когда она быстро вышла через Дамаскские ворота, чтобы вернуться в отель и сесть во взятую напрокат машину. На этот раз к дому Изекииля она ехала быстро, предчувствуя, что старик из тех, кто стражайше блюдет пунктуальность. Дверь открыла его внучка Ханна.
– Мне пора идти, но постараюсь поскорее вернуться. Дедушка плохо спал, хотя уверяет, что чувствует себя хорошо.
Она протянула бумажку с написанным на ней номером мобильного.
– Хотя я буду на занятиях, телефон оставлю включенным. Я очень обеспокоена, если вы заметите, что он плохо себя чувствует, звоните, и пожалуйста, не утомляйте его, как вчера.
Мариан пообещала, что постарается завершить беседу в этот же день.
Изекииль сидел у окна, откуда обозревал Иудейские горы. Казалось, что его мысли витают где-то далеко.
– Я принесла вам кое-какие сласти, надеюсь, что вам понравятся, – сказала Мариан, выдавив из себя самую приветливую из своих улыбок.
– Садитесь. Хорошо отдохнули?
– Да, проспала больше восьми часов. Ханна сказала, что ваша ночь прошла не очень хорошо...
– У стариков чуткий сон, а моя внучка разволновалась без причины. Она даже хотела позвонить в университет и остаться дома, но я настоял на том, чтобы она ушла. Так будет лучше, вам не кажется? Чья очередь рассказывать? Ваша или моя?
– Я не хочу вас утомлять...
– И я не услышу вашу версию того, что случилось с семьей Зиядов? Ну уж нет. На чем мы остановились?
– Как раз должна была начаться Первая мировая война.
– В таком случае, теперь моя очередь говорить.
***
Дина тревожилась. В то утро она пошла на базар в сопровождении своей матери Саиды и дочери Айши, там ходили слухи о неминуемом приезде паши Ахмета Кемаля, министра по делам имперского флота, губернатора Сирии и главнокомандующего Четвертой Османской армией. Если слухи окажутся правдой, Кемаль – человек кровожадный и непредсказуемый, готовый обуздать тех арабов, что мечтают о создании собственного государства вне империи.
Она боялась за Ахмеда и за своего брата Хасана, они так часто посещали собрания, где говорили о том, что скоро арабы обретут независимость от турков.
Она услышала, как кожевенник шепчется с мясником, и оба предсказывали смутные времена.
– Женщины вечно придают слишком много значения слухам с рынка, – сказал ей Ахмед.
Несколько дней спустя вместе с мужем и матерью Дина наблюдала за триумфальным въездом в город Ахмета Кемаля. Они вернулись домой, завороженные окружающей пашу роскошью.
– Такого парада я в жизни не видела, ему кидали лепестки роз, а народ пел. Я плохо его рассмотрела, но он кажется очень высоким, – рассказала Дина дочери, которая жаждала узнать подробности.
Всего неделю спустя Ахмед присутствал на одном из собраний, которые созывал Омар Салем.
– Кемаль-паша, похоже, верит только немцам, – с горечью произнес он.
– Да, с тех пор как правят три паши, все офицеры в их войсках – немцы, – прибавил Хасан.
Ахмед слушал их молча, обеспокоенный тревогой, которую читал на их лицах.
– Но в войсках султана много и арабов, и даже евреи есть, – осмелился он сказать, хотя и без особой убежденности.
– Но Кемаль нам не доверяет. Говорят, он прибыл сюда, чтобы подавить любую попытку мятежа, – вмешался Хасан.
Вошел слуга и что-то прошептал на ухо Омару, который тут же с улыбкой поднялся.
– Друзья мои, у нас неожиданный гость. Здесь Юсуф Саид.
Молодого человека, друга сыновей Хасана и Лайлы, и хозяин, и его гости приняли со всем дружелюбием. Он выглядел немного усталым, поскольку недавно прибыл из Каира.
– Я заходил к тебе домой, – обратился он к Хасану. – Твоя жена Лайла сказала, что ты здесь. Омар, надеюсь, ты простишь меня за вторжение без приглашения.
– Тебе всегда здесь рады. Расскажи о шарифе Хусейне и его сыновьях, Фейсале и Абдалле.
– Шариф ведет себя осторожно, но думает, что сейчас настал наш шанс. Не так давно Абдалла собственной персоной побывал в Каире, чтобы разузнать, что думают о будущем британцы.
– И что они думают? – спросил Омар.
– У них есть свои обязательства, они слушают с интересом, но ничего не обещают. Похоже, они убеждены, что выиграют войну. Мы должны быть готовы, если это случится.
Они разговаривали еще довольно долго, и несмотря на то, что Юсуф Саид осторожничал, пришли к выводу, что шариф Хусейн хорошо расположен к европейцам, если они гарантируют помощь в реализации мечты о большом арабском государстве.
– Поговаривают, что племя Саудов оспаривает лидерство Хусейна ибн Али, – бросил Хасан.
– Так и есть, но не забывай, что легитимность шарифа проистекает от его происхождения, он потомок самого Пророка, – заметил Юсуф.
Уже настала ночь, когда Ахмед отправился домой в сопровождении Юсуфа, Хасана и двух сыновей последнего. Юсуф ночевал в доме Хасана. Он сказал, что хочет отдохнуть перед поездкой в Мекку.
Взгляд Дины зажегся, когда она узнала от Ахмеда, что в доме ее брата остановился Юсуф.
– Думаю, что этот юноша интересуется Айшой, вот увидишь, он сделает всё возможное, чтобы с ней встретиться.
– Женщина, в конце концов от его дома нас отделяют всего несколько метров. Тебе следует присматривать за дочерью и не оставлять ее одну, я не хочу, чтобы Юсуф подумал, будто мы хотим выдать ее замуж, – сказал Ахмед.
– Предоставь это мне, я буду действовать осторожно. надеюсь, что Лайла мне поможет, раз уж она моя невестка.
– Поможет в чем?
– Устроить встречу Юсуфу и Айши.
На следующий день ее племянник Халед явился к ним с приглашением на ужин.
– Мама хочет устроить прием в честь нашего гостя и задумала семейный ужин.
Саида и Дина с готовностью выполняли роль свах. Они настояли на том, чтобы Айша надела лучшее платье и лучший хиджаб.
– Ты должна вести себя благоразумно, не смотри ему в глаза и не заговаривай, пока он к тебе не обратится, – советовала ей бабушка Саида.
– Но, бабушка, ты что, меня за дурочку принимаешь? – возмутилась Айя.
– Я принимаю тебя за хорошую мусульманку. Не забывай, что мужчинам не нравятся бесстыдницы.
Вечер прошел как нельзя лучше. Салах и Халед были близки с Юсуфом и знали об интересе приятеля к своей двоюродной сестре. Они напомнили ему, что Айша – еще почти дитя, и он не должен даже смотреть в ее сторону, если не собирается жениться. Юсуф заверил, что именно этого и желает. Если Ахмед согласится, они поженятся, как только позволят нормы приличий.
Мужчины поговорили о последних событиях в городе, а женщины тем временем выставляли на стол приготовленные вкуснейшие блюда. Юсуф похвалил приготовленные Айшой сласти, и она покраснела.
На следующий день Ахмед сообщил дочери, что Юсуф хочет с ним поговорить.
– И мне кажется, я знаю, о чем пойдет разговор, – сказал он.
– Он хочет попросить у тебя руки Айши! – радостно воскликнула Дина. – Аллах услышал наши молитвы!
– А если и так, что ты на это скажешь, Айша? – спросил Ахмед у дочери.
– Да какая разница, что она скажет! – воскликнула Дина. – Это такая честь для нас – войти в семью Юсуфа Саида!
– Послушай, жена, я и сам знаю, что дети обязаны слушаться родителей, но я хорошо понимаю чувства Айши и не хочу отдавать ее человеку, который внушает ей отвращение. Если это так, то мы поищем для нее другого мужа, – заявил Ахмед.
Айша стояла, крепко вцепившись в руку бабушки. Да, ей очень льстило, что такой человек, как Юсуф, обратил на нее внимание, но любовь... Она и сама не знала, любит ли она его. Да, ей нравился этот смуглый молодой человек с глубокими сияющими глазами, ей было очень приятно сознавать, что она для него так много значит, но сказать, что она в него влюблена... Она ощутила, как у нее свело желудок от приступа внезапного страха. Да, она хотела выйти замуж, но не думала, что это случится так скоро.
– Юсуф показался мне очень приятным, – произнесла она дрожащим голосом.
– Я не буду принуждать тебя к замужеству, ты вполне можешь подождать еще годок-другой, – настаивал Ахмед.
Однако Айша медлила с ответом, чувствуя на себе пристальный взгляд матери.
– Она уже не ребенок, – проворчала Саида.
– Если Юсуф хочет на мне жениться, я согласна, – произнесла наконец Айша, чувствуя, как охватывают ее одновременно радость и страх. Выйти замуж – значит навсегда покинуть дом, где она родилась, чтобы уехать на другой берег реки Иордан, где жила семья Юсуфа, а быть может – еще дальше, в Мекку. Ей придется жить в доме свекрови, и, собственно говоря, именно здесь и таилась главная причина ее страхов.
Ахмед вышел из комнаты, давая понять, что разговор окончен.
Тем же вечером пришел Юсуф и, как от него и ждали, попросил руки Айши.
Спустя несколько месяцев Старый город узнал, что такое настоящий кошмар. Кемаль-паша никому не доверял и повсюду разослал своих шпионов, которые даже чересчур добросовестно выискивали арабских националистов и просто недовольных политикой султана.
Обычным явлением в городе стали виселицы: паша приказывал вешать всех, кого считал врагами, и для пущего устрашения иерусалимцев превратил казни в публичный спектакль.
– Я проходил мимо Дамаскских ворот и едва смог пробиться сквозь толпу, чтобы узнать, что происходит, – возмущался Ахмед. – Люди стояли, храня гробовое молчание. Оказалось, что в этот раз повесили сразу пятерых.
– Сколько раз я тебе говорила, не надо туда ходить, – разволновалась Дина. – Ты же знаешь, как любит Кемаль-паша публичные казни, и чаще всего они как раз и проходят либо возле Яффских ворот, либо возле Дамаскских. Заклинаю, будь осторожен, не встречайся больше с Омаром Салемом. То же касается и моего брата Хасана, который к тому же подвергает опасности не только себя, но и своих сыновей.
– Это было просто ужасно; люди медленно умирали, и мы вынуждены были наблюдать за их агонией. Этот человек – настоящее чудовище, – сказал Ахмед, имея в виду, конечно же, Кемаля.
– Замолчи! Вдруг кто услышит. Даже подумать страшно, что случится, если Кемаль-паша узнает, какие вещи ты о нем говоришь.
– Евреям тоже грозит опасность. Я говорил с Самуэлем, и он мне сказал, что Кемаль встречался с несколькими старейшинами и пригрозил изгнать их из Палестины. А некоторые уже отправились в изгнание – в Дамаск, – объяснил Ахмед.
– Насколько мне известно, Самуэль весьма расположен к туркам, – ответила Дина. – Он говорит, что евреи чувствуют себя вполне неплохо под властью империи.
– Здесь они живут в мире и очень это ценят, но это на значит, что они поддерживают Кемаля. Самуэля, Ариэля Луи или Якова виселицы возмущают не меньше, чем нас. Но они тоже ни в чем не уверены. Самуэль говорит, что им придется приспособиться.
– Это еще что значит?
– Не портить отношения с Кемалем-пашой, чтобы не сомневался в лояльности местных евреев.
– Боюсь, это им не поможет, – заметила Дина.
Несмотря на горе, страх и неопределенность, поселившиеся в Иерусалиме, подготовка к свадьбе Айши шла полным ходом. Война шла где-то далеко, в Европе, и Дине казалось, что все эти города, о которых говорили, находятся где-то на краю света – Париж, Лондон, Петербург... Однако разрушительные последствия этой войны затронули и Палестину. Кое-кто из ее подруг потерял мужей, служивших в турецкой армии и погибших на фронте. Каждый день она возносила хвалу Аллаху, что Ахмед охромел после несчастного случая в карьере, и ему теперь не грозил призыв на войну. Однако, даже зная, что муж теперь в безопасности, она не переставала беспокоиться о своем сыне Мухаммеде. Она отчаянно боялась, что его отправят на войну, которая не имеет к ним никакого отношения.
– Сегодня я ужинаю в доме Омара, – объявил Ахмед как-то осенним вечером 1915 года.
– Ты же так устал за день, – запротестовала Дина, обеспокоенная тем, что в последнее время эти встречи в доме Омара стали повторяться все чаще.
– Да, сегодня у нас в карьере был тяжелый день.
– Тогда попросил Хасана, пусть он за тебя извинится и скажет, что ты придешь в другой раз.
– Я пойду, потому что должен, – заявил Ахмед, прежде чем она успела сказать хоть слово.
Дина принесла ему воды для умывания и подала чистую рубашку.
«По крайней мере, – подумала она, – если уж он решил ужинать в доме Омара, пусть хотя бы отправится туда прилично одетым».
– Просто жуть, что творится в городе, – сказал один из гостей Омара.
– Я знаю, о чем ты говоришь, – ответил Халед, племянник Дины, прежде чем его отец успел вставить хоть слово.
– Улицы Старого города наводнили проститутки, – пояснил Хасан. – Многие вдовы продают себя за пару пиастров.
– И почти все они – еврейки, – добавил Салах, его старший сын.
– Не обманывайся, сынок, у большинства из них мужья погибли на фронте, – возразил Хасан. – Такое несчастье может произойти с любой женщиной, а не только с еврейкой.
– А сколько стариков бродит по улицам, прося подаяния, – добавил Омар.
– А Кемаль-паша, как ни в чем не бывало, пускает деньги на ветер. Каждый вечер у него то попойка, то вечеринка, где собираются турецкие беки и даже кое-кто из наших – скажем, градоправитель Хусейн Хусейни частенько там появляется, – возмущался Хасан.
– Мне рассказывали, что несколько дней назад Кемаль устроил прием в честь вступления на престол султана Мехмеда, и все турецкие офицеры явились туда в сопровождении проституток. Этот человек понятия не имеет, что такое уважение: к кому-либо или к чему-либо.
– Думаю, нам не стоит сплетничать, – осторожно возразил Ахмед.
– Но, дядя, об этом и так весь город знает, – ответил Салах. – Нигде больше нет такого количества проституток, как в Иерусалиме, а турки никогда не отличались особым целомудрием.
– Ахмед прав, не стоит навлекать на себя беду подобными разговорами, – поддержал Ахмеда Омар. – Хотя ты тоже прав: слишком много народу знает об этих сборищах, которые Кемаль-паша устраивает, чтобы развеять скуку. У меня есть друзья в Дамаске, и они уверяют, что Кемаль и там вел столь же беспутную жизнь.
– Ну конечно, он устраивает праздники, а умирают от голода, – не унимался Салах.
– А что мы можем сделать? – спросил Халед, как всегда рассудительный.
– Как это что? Ты же слышал, что в прошлый раз говорил Юсуф: шариф Хусейн пытается заключить соглашение с британцами. Если они помогут нам создать собственное арабское государство, мы окажем им помощь в войне, – ответил Омар.
– Государство, простирающееся на весь Машрик [11]11
Машрик – изначально, по представлениям арабских географов, все восточные земли. С XVI века по начало XX века, в период османского владычества, границы понятия «эль-Машрик» сжались до рубежей османских провинций на Ближнем Востоке.
[Закрыть], – с энтузиазмом вставил Хасан.
– Вот поэтому шfриф разослал своих доверенных людей по всей империи, чтобы они вступили в переговоры с шейхами различных племен. Вот только боюсь, что на поддержку саудовских племен не стоит особо рассчитывать, – заметил Омар. – Слишком уж они амбициозны.
Тем временем слуга напомнил хозяину дома, что пора накрывать на стол. Гости надолго замолчали, отдавая должное жаркому из ягненка. И лишь под конец ужина, уже потягивая мятный чай, Омар вновь окинул взглядом гостей. Все они знали, что сегодняшняя встреча была особенной.
Хозяин дома слегка откашлялся, прежде чем заговорить.
– Итак, – начал он, – пришло время оставить жалобы и перейти от слов к делу. Вчера я навестил одного дальнего родственника, живущего в Бейруте. Он рассказал, что происходящее в их городе мало чем отличается от того, что мы терпим в Иерусалиме. Паша приказал вешать всех, кто попадет под подозрение, даже членов самых почтенных и знатных семей. Этот мой родственник тоже состоит в группе патриотов; они, как и мы, считают, что настало время сбросить турецкое иго. Он хотел бы знать: если в ближайшее время вспыхнет восстание, примем ли мы в нем участие.
– Восстание? – в голосе Ахмеда сквозил страх.
– Да, восстание, – пристально посмотрел на него Омар. – Вопрос стоит так: если британцы окажут нам поддержку, сможем ли мы выступить против армии султана?
– Я готов умереть, – пылко заявил Салах, прежде чем Ахмед успел что-то ответить.
– Чего они ждут от нас? – спросил Хасан, обеспокоенно взглянув на сына.
– Мы должны быть готовы к войне и, если призовет шариф, выступить на его стороне.
Ответ Омара рассеял последние сомнения.
– Даже не знаю, что и сказать... – произнес Ахмед, чувствуя устремленные на него враждебные взгляды. – Это не так-то просто – выступить против империи. Мы всегда жили под властью Стамбула. Кроме того, я не уверен, что мы, арабы, должны помогать англичанам в войне с турками: в конце концов, и мы, и турки – мусульмане.
– Но если ты не согласен с политикой шарифа Хусейна, что ты тогда делаешь здесь, среди нас? – слова Омара прозвучали, словно удар кинжала, пронзающего шелк.
– Ну... Я, конечно, не согласен с политикой Стамбула. Но, в конце концов, какое нам дело до султана и каких-то других пашей. Сейчас мы страдаем конкретно от Кемаля-паши, и я считаю, что с этим надо что-то делать. Мне казалось, что молодые офицеры из комитета «За прогресс из единство» все же лучше, чем гвардия султана, но на поверку они оказались еще хуже, – попытался объяснить Ахмед, стараясь побороть чувство вины, что он не разделяет революционный энтузиазм друзей.
– В таком случае, что ты делаешь среди нас? – грозно спросил один из гостей Омара. – Может быть, ты шпион?
– Я ручаюсь за зятя! – заявил Хасан, поднимаясь.
– Сядь! – приказал Омар. – Пусть Ахмед сам все объяснит.
– Я – простой человек, привыкший работать от рассвета до заката, – повинился Ахмед. – У меня нет ничего, кроме рабочих рук, честного имени и детей.
– Друзья считают тебя хорошим человеком, у которого можно попросить совета. Семьи, живущие рядом с вами, считают тебя примером, – добавил один из присутствующих.
– Но я не такой. Может, мне просто больше повезло, мой дом больше, а сад обширней, и я могу работать в карьере бригадиром, но я такой же, как и все остальные.
– Жители твоей деревни к тебе прислушиваются, а в карьере тебя уважают и считаются с твоим мнением. Потому ты и здесь, Ахмед, потому мы и попросили Хасана пригласить тебя, чтобы ты к нам присоединился, – подтвердил Омар.
– Дядя, для тебя нет пути назад, – упрекнул его Салах.
– Брат, уж позволь дяде самому решать, что ему делать, – вмешался Халед, заметив мелькнувшее в глазах Ахмеда беспокойство.
– Мы не призываем тебя воевать, да твоя нога и не позволила бы этого. Но ты мог бы помочь найти людей, которые согласились бы встать под знамена шарифа и бороться за наше дело. Людей, которые готовы сражаться. Людей, которые хотят быть свободными, – торжественно произнес Омар.
– Работники карьера тебя уважают. Ты мог бы поговорить с теми, кто больше тебя доверяет и создать группу, чтобы в нужный момент, когда попросит шариф Хусейн, присоединиться к борьбе за арабское государство, – с энтузиазмом произнес Хасан.
– Дядя, у тебя нет пути назад, – повторил Салах.
– Человеку свойственно сомневаться, – поддержал дядю Халед. – Мне тоже совсем не хочется воевать с нашими мусульманскими братьями, пусть даже у нас и есть с ними какие-то счеты. Но если долг велит мне воевать с ними – я буду воевать, пусть даже мое сердце разорвется от боли.
Они еще долго спорили по этому поводу, и в конце концов Ахмед вынужден был сдаться. Он ненавидел Кемаля-пашу, но при этом не имел ничего против турок как таковых. Он с детства привык жить, зная, что его жизнью из Стамбула управляет султан. Так же жили и все его предки. Он уже начал жалеть, что позволил шурину заморочить ему голову своими идеями.
«Я сам виноват, – думал он. – Ишь, обрадовался, что меня принимают в доме такого человека. А ведь стоило бы подумать, с какой стати они вдруг стали искать моего общества».
Когда он вернулся домой, Дина принялась было его расспрашивать, о чем говорили за ужином в доме Омара. Она очень гордилась, что ее мужа принимаются в доме такого человека, и хотя не слишком этим хвасталась, но иной раз все же не могла удержаться, чтобы не упомянуть в разговоре с соседками, что ее Ахмед запросто бывает в доме Омара Салема.
Теперь же Дина не на шутку встревожилась, увидев, что Ахмед вернулся домой с каменным лицом и, не сказав ни слова, лег в постель и повернулся к ней спиной. Тем не менее, Дина знала, что он так и не смог уснуть, угнетенный тяжелыми думами.
– Почему ты не хочешь мне рассказать, что случилось? – прошептала она ему на ухо.
Но Ахмед ничего не ответил, и Дина не стала настаивать. Уж она-то знала, что в конце концов он все ей расскажет, но сначала он должен сам все обдумать.
На следующее утро она завела разговор об Айше. Та выглядела грустной и нервной, как будто предстоящая свадьба вовсе ее не радовала.
– Я понимаю, что пути назад нет, но порой меня одолевают сомнения: действительно ли наша дочка этого хочет? – призналась Дина мужу.
– Я и сам советовал тебе подождать, это ты торопила с ее замужеством, – хмуро бросил Ахмед. – Она совсем еще молода, вполне можно было и подождать год-другой.
– Я в ее возрасте уже была замужем, – сердито ответила Дина, задетая его упреком.
– Она выйдет замуж за Юсуфа, вот тебе мое слово, – заверил Ахмед, прежде чем отправиться на работу в карьер.
Утром он не хотел разговаривать даже с Игорем, сыном Руфи и Ариэля. День за днем они вместе отправлялись в карьер, болтая по дороге о разных пустяках. Игорь был отличным парнем, честным и трудолюбивым, вот только слишком уж он был повернут на идеях социализма, которые впитал с молоком матери, а для Ахмеда они так и оставались всего лишь пустыми словами.
Почти весь день он думал, кому может довериться. Он не был уверен, что несмотря на общее недовольство, среди рабочих в карьере найдутся люди, которые решились бы принять участие в бунте против турок. Жаловаться на жизнь – да, сколько угодно, проклинать Кемаля-пашу – за милую душу, но чтобы осмелиться на что-то большее...
Когда рабочие собрались обедать, к нему подошел Иеремия.
– Ты выглядишь расстроенным. Тебя что-то беспокоит?
Вопрос Иеремии застал Ахмеда врасплох; он мысленно обругал себя за то, что плохо скрывал свои чувства.
– Меня беспокоит замужество Айши, она еще так молода, – признался он со смущением в голосе.
