Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"
Автор книги: Хулия Наварро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 55 страниц)
Иногда Далиде приходилось сопровождать до границы группы беглых евреев. Как правило, группы состояли из четырех или пяти человек, не более, чтобы не вызывать подозрений. Этих людей снабжали фальшивыми документами; согласно легенде, они ехали на юг, чтобы навестить родственников или найти тихое прибежище на время войны. Твоя сестра провожала их до деревни, где их встречали другие члены группы Армандо, чтобы переправить в Испанию.
Я не знаю, сколько рейсов совершила Далида, но несомненно, она спасла много жизней.
Катя тоже внесла свой склад в общее дело. Статус русской графини открывал перед нею двери в дома самых влиятельных людей в Париже – гнусных предателей, ставших лакеями фашистов.
В конце 1940 года Катя получила повестку из полиции. У нее пытались выяснить, что она делает в Париже, чем занимается и, главное, предана ли она идеям нацизма, а то вдруг она иностранная шпионка?
Сам не знаю, откуда у тети взялась такая выдержка и отвага, но допрос она выдержала блестяще.
– Графиня, сколько времени вы собираетесь пробыть в Париже? – спросил полицейский.
– Ровно столько, сколько вы мне позволите, – ответила она. – Куда я поеду? Разумеется, когда-то я жила в Лондоне, но я не уверена, что сейчас мне там будет так уж уютно, учитывая, что всем знакомым известны мои симпатии к фюреру.
– Так значит, вы...
Но Катя продолжала щебетать, не давая полицейскому вставить и слова.
– Я, месье, только и мечтаю, чтобы фюрер поскорее выиграл эту войну, чтобы мы смогли наконец вернуться в нашу прежнюю, настоящую Россию. Я понимаю, что сейчас ему приходиться иметь дело с Советами, поэтому он ведет соответствующую политику, но я молю Бога, чтобы Адольф Гитлер стал императором Европы.
– И вы уютно чувствуете себя в Париже?
– Если вам так хочется знать, месье, скажу откровенно: разумеется, да. Мне пришлось бежать из России – полагаю, этим все сказано.
– А вы случайно не еврейка, мадам?
– Месье! Разве вы не знаете, что задолго до появления фюрера евреи доставляли нам в России немало проблем? Нет, месье, я не еврейка; слава Богу, он уберег меня от такого несчастья.
Кроме того, ни один мужчина не мог устоять перед красотой моей тети. Даже теперь, когда ей было уже больше шестидесяти лет, она, несмотря на все выпавшие на ее долю трудности, сохранила прежнее самообладание и элегантность. Ей не составило большого труда познакомиться с членами правительства Петена. Кроме того, она свела знакомство и с некоторыми чиновниками, которые, считая ее совершенно безобидной, иной раз выбалтывали кое-какие секреты, не ускользающие от чуткого Катиного уха. Таким образом она узнавала о планируемых облавах или о том, что того или иного члена Сопротивления взяли под наблюдение. Правда, Армандо с большой осторожностью использовал полученную от нее информацию; опасаясь, что Катю в любую минуту могут разоблачить и использовать как приманку в расставленной ловушке.
Она свободно разъезжала по Парижу на своем черном «мерседесе», а ее шофером был не кто иной, как один из людей Армандо. Она перевозила оружие, взрывчатку, доставляла письма и деньги, спрятанные в особом тайнике.
Однажды вечером, когда Катя выходила из дома одного из людей Армандо со свертком, внутри которого была взрывчатка, она столкнулась с тем самым офицером полиции, который вызывал ее в отделение для допроса. Его сопровождали офицер СС и несколько жандармов. Они спрашивали документы у всех прохожих и заставляли женщин открывать сумочки. Катю спасла ее невозмутимость, с которой она дружески поприветствовала знакомого полицейского.
– О, месье, как я рада вас видеть! Вы заняты? Если так, не смею вас отвлекать...
Никто из полицейских не осмелился потребовать документы у женщины, так непринужденно разговаривающей с одним из начальников. Тем не менее, один из эсэсовцев все же поинтересовался, что у нее в пакете, и Катя с улыбкой ответила:
– Ну, конечно, бомба, месье. Что же еще там может быть?
Француз рассмеялся удачной шутке, однако немец остался серьезным.
– Позвольте мне представить вас графине Кате Гольданской... Мадам, позвольте представить вам Теодора Даннекера, истинного хозяина Парижа.
– Но ведь это огромная ответственность – владеть таким городом, как Париж! – воскликнула Катя. – Вы должны как следует о нем заботиться, ведь это уникальный город, настоящая жемчужина Третьего Рейха.
Обменявшись с ней несколькими банальными комплиментами, двое мужчин проводили Катю до машины, где она возблагодарила Бога за спасение.
Несмотря на то, что организации принадлежала целая сеть домишек, разбросанных по всему городу, в которых располагались убежища на случай облав, они постоянно оставались настороже. Группа Давида Переца, в которую входили Самуэль с Далидой, Катя и Армандо, особое внимание уделяла вопросам безопасности, только так можно было выжить.
Две группы стали работать вместе благодаря Далиде. Именно она первой познакомилась с Армандо и сумела завоевать его доверие, хоть это и было нелегко. В других обстоятельствах Далида, быть может, отпрянула бы в ужасе от этого грозного сорокалетнего испанца с большими сильными руками и изборожденным морщинами лицом. Однако она не испугалась обманчиво грозного вида Армандо. Его выдал голос, так не вязавшийся с грубоватой внешностью; голос не деревенского мужлана, а человека образованного.
Они познакомились в доме Василия. Далида пришла туда, чтобы доставить фотографии для фальшивых паспортов, при помощи которых Самуэль пытался спасти одну еврейскую семью. Хуана тут же провела ее в гостиную, где Василий горячо спорил с каким-то типом.
Этот человек стоял спиной и не видел, как она вошла. Хуана не потрудилась его представить, да и сама Далида не желала знать, что делает здесь этот тип. Она молча стояла, слушая их разговор.
– Тебе же было сказано, что документы нужны прямо сегодня!
– Они будут готовы в течение нескольких часов, – спокойно ответил Василий.
– Через несколько часов? А что мне делать сейчас? Ты же знаешь, что я должен выехать из Марселя не позднее, чем через час. Я не могу ждать, и уже поздно искать другого человека, который мог бы-выправить мне документы! – возмутился Армандо.
Далида посмотрела на него и сказала:
– Я могу пойти вместо вас.
Армандо удивленно оглянулся; появление этой девушки его лишь больше разозлило.
– А это еще кто такая? – спросил он. – Вы все тут что, с ума посходили? Я же предупреждал, чтобы здесь не было никаких посторонних, когда я прихожу.
Хуана возразила Армандо:
– В моем доме командую я. Сюда не придет никто посторонний, а эта девочка, чтобы ты знал – еврейка и состоит в еврейской сети, и у нее столько же причин не доверять случайным людям, сколько и у тебя.
– Она либо до крайности наивна, либо просто невозможно глупа, если вызывается делать такую работу для незнакомого человека. Сколько тебе лет? – осведомился он, глядя на Далиду сверху вниз.
– Скоро исполнится двадцать, – ответила она спокойно.
– И с какой это стати ты решила сделать работу за меня?
– Потому что вы сами не можете. Вы же говорите, что людям грозит опасность и им очень нужны эти документы.
– Ну а тебе-то какое до этого дело?
– Мне есть дело до всего, что имеет отношение к нацизму.
Хуана улыбнулась. Нельзя сказать, чтобы ее удивила решимость Далиды, ведь она уже знала, что та состоит связной в группе Давида Переца, он тем, кто ее не знал, Далида могла показаться намного храбрее, чем сама себя считала.
– У вас не так много вариантов, – сказала Хуана. – Либо пойдет она, либо пойдешь ты сам, но тогда придется подождать.
– Насколько я знаю...
И тут Далида снова его перебила:
– В том-то и дело, что ты ничего не знаешь. Не знаешь, на что я способна, не знаешь, приду ли я вовремя или заплутаю, не знаешь, как я себя поведу, если меня задержат, что я могу рассказать... А я не могу ничего тебе обещать, кроме того, что я постараюсь вовремя доставить пакет в назначенное место и избежать при этом слежки. Вот и все, что я могу обещать.
Армандо по-настоящему заинтересовался Далидой – девушкой в расцвете своей красоты, но при этом обладающей несвойственной ее возрасту силой духа.
– Согласен.
Армандо ушел из мастерской, полный сомнений, не совершает ли ошибку. Видимо, эта девочка и впрямь заслуживала доверия, если работает в еврейской группе, но ведь он ничего не знал о ней, кроме того, что за нее поручились Хуана, Педро и Василий. Конечно, это являлось своего рода гарантией, но, с другой стороны, какие могут быть гарантии, когда занимаешься подпольной деятельностью?
Далида покинула мастерскую, унося в своей сумочке четыре французских паспорта для четверых испанцев, которые бежали из концлагеря и теперь собирались пополнить ряды Сопротивления.
Она шла достаточно быстро, но все же не настолько, чтобы привлечь ненужное внимание. Ей предстоял долгий путь от Монмартра до Елисейских Полей; именно там находился бар, где ей предстояло встретиться с человеком, которому она собиралась передать документы. Она знала, что нужно поторопиться, чтобы успеть вернуться домой, прежде чем отец начнет волноваться.
Через час она добралась до заветного бара. Она вошла внутрь, не обращая внимания на любопытные взгляды сидящих за столиками мужчин. Далида направилась прямиком к барной стойке и произнесла заветную фразу, которая служила паролем:
– Франсуа прислал меня за хлебом.
Бармен окинул ее растерянным взглядом. Он ждал Армандо, а вместо него пришла какая-то девица.
Он провел ее в подсобку. Стоило Далиде войти на кухню, как какой-то мужчина набросился на нее сзади, сгреб в охапку и приставил к горлу нож. Она замерла в ужасе, ощутив, как ее кожи коснулось холодное стальное лезвие.
Однако она сумела взять себя в руки и произнести несколько слов, которые Армандо заставил ее выучить. Слова казались полной бессмыслицей, но, видимо, эти люди так не считали.
С этого дня Далида стала работать сразу на две организации: на группу Давида Переца и твоего отца и на группу Армандо. Она стала пользоваться настоящим уважением у тех людей, которые, как и она, изображали прожигателей жизни в оккупированном Париже, вводя в заблуждение своим обманчиво-беззаботным видом.
У Армандо был адьютант – высоченный эльзасец, статью напоминающий медведя, которого все называли Раймоном. Он научил Далиду двум вещам: обращаться с рацией, при помощи которой они держали связь с Лондоном, и делать взрывчатку. И то, и другое она освоила в совершенстве.
Передавать сообщения было непросто. Рацию Далида держала у себя в комнате, рискуя, что ее в любой момент могут обнаружить. Раймон предупредил, что время сеанса связи должно быть минимальным, чтобы Гестапо не успело засечь сигнал. Она никогда не забывала вовремя отключить связь, а иногда и сама ее обрывала, чтобы не поставить под удар себя или других членов группы.
Иногда Катя уезжала в Мадрид, а оттуда – в Лиссабон, где встречалась с братом и передавала ему информацию о расположении нацистских войск в Париже, а также получала запечатанный конверт с инструкциями от Британской разведывательной службы, которые та рассылала своим людям в Париже. При этом Константин при каждом удобном случае пытался уговорить ее вернуться в Лондон, но она всегда отказывалась.
– Я люблю его, Константин, – говорила она. – Неужели ты не понимаешь? Ты веришь, что я могу бросить Самуэля? Да я готова пойти за ним даже в ад, если потребуется.
– Катя, когда-нибудь война закончится, и Самуэль вернется к тебе в Лондон, – отвечал Константин. – Согласись, мы с ним уже староваты для этих шпионских игр. Сам я нисколько не рискую, встречаясь с тобой в Лиссабоне или в Лондоне, чтобы передать тебе очередной пакет; но я не могу уснуть по ночам, зная, как рискуешь ты.
– Ты же знаешь, Константин, что я люблю Самуэля с детства. Я отказывала всем поклонникам, ты помнишь, как сердилась бабушка, что я отказываюсь выходить замуж. Когда мы с ним снова встретились, я уже считала свою жизнь потерянной, и ты знаешь, чем он пожертвовал, чтобы быть со мной. Всем, что имел – женой и сыном. А теперь ты хочешь, чтобы я бросила его в Париже и дожидалась, когда закончится война, пока он там рискует жизнью... Нет, Константин, даже все дивизии Вермахта не смогут нас разлучить.
– Пусть хотя бы Далида уедет в Лондон: там ей будет безопаснее.
– Ты ее не знаешь. Далида уже взрослая и отвечает за себя сама. Самуэль очень обеспокоен, что с каждым днем она все глубже увязает в делах Армандо. Неделю назад она принимала участие в диверсии: взорвали железнодорожные пути недалеко от Парижа. Очевидно, она научилась работать со взрывчаткой. На днях я спросила у нее, не боится ли она, и знаешь, что она ответила? «Мне страшно, что мы можем проиграть войну: что тогда будет с Европой? Вот это действительно страшно».
Густав ненадолго замолчал, и Вера предложила ему чашку чаю. Затем он продолжил свой рассказ.
– Изекииль, ты что-нибудь слышал о Rafle du Vel d’Hiv? Во время этой операции 16 июля 1942 года арестовали сотни евреев. Этих несчастных заперли на велодроме – я имею в виду Зимний велодром. Но всего хуже были даже не те страдания, которые они там терпели, а то, что вскоре уже некому было страдать. Многих, впрочем, отправили в Германию, в концентрационные лагеря.
Французы получили приказ от своих немецких хозяев: провести массовые аресты евреев. Приказ они выполнили без вопросов. Это оказалось совсем несложно: все евреи уже давно стояли на учете, так что полиция знала, кого где искать. Утром 16 июля в еврейские дома ворвались тысячи полицейских. Они арестовали более двенадцати тысяч человек, в том числе женщин и детей.
Кое-кому удалось бежать; другим, состоявших в группах Сопротивления, тоже удалось спастись благодаря тому, что за несколько месяцев до этого они, подобно Самуэлю и Далиде, ушли в подполье, оставив дома и семьи.
Кого-то отправили на Велодром; других в Дранси – это лагерь, расположенный к северу от Парижа; третьих – в Питивье и Бон-ля Роланд...
Семьи разлучили: детей отправляли в один лагерь, родителей – в другой. Многих детей отправили в Освенцим, где они в первый же день приезда нашли свою смерть в газовых камерах.
Запомни эти имена, Изекииль; никогда не забывай имена троих офицеров СС, троих убийц: Алоиза Брюннера, Теодора Даннекера и Хайнца Ротке. Алоиз Брюннер впоследствии стал комендантом лагеря Дранси.
Твоим отцу и сестре удалось выжить, вот только остальным они мало чем могли помочь. Для Самуэля стало навязчивой идеей вывезти из Франции нескольких еврейских детей, которых они прятали у друзей. Вместе с Давидом Перецем они собрали десять человек. Как я уже говорил, мой отец никогда не рассказывал, как Самуэлю удавалось держать с ним связь, но знаю, что Константин получил уведомление, что Самуэль собирается вывезти из Парижа десять детей.
Самуэль попросил отца постараться довезти их до Гибралтара или Лиссабона, а уже оттуда переправить в Палестину – или в другое место, где они будут в безопасности. Несмотря на все трудности, отец всегда неукоснительно выполнял инструкции Самуэля. Организовать доставку в Палестину еврейских детей оказалось очень непросто. Ты же знаешь англичан. Да, ты сражался с ними бок о бок и знаешь, какие они бесстрашные солдаты, но не забывай, что для британцев на первом месте всегда их собственные интересы, а потом уже все остальное. Тебе хорошо известно, что уже многие годы они ведут политику сокращения числа евреев, въезжающих в Палестину. Они не желали и не желают новых военных конфликтов и не хотят злить палестинских арабов.
Педро и Василий сделали поддельные документы для этих детей. Они передали их Кате, которая обратилась за помощью к неким монахиням из ордена Сестер Милосердия. Катя слышала, что эти монахини, помимо всего прочего, заботятся о детях-сиротах, и решила, что они смогут помочь. Она пришла в монастырь и попросила разрешения поговорить с настоятельницей, но та оказалась в отлучке, и ее приняла сестра Мари-Мадлен. Этой женщине не было еще и сорока лет, но она уже успела прославиться на всю общину своим скверным характером.
Катя дала волю своему красноречию, напрямую обсудив проблему с сестрой Мари-Мадлен.
– Нашим друзьям удалось спасти десять еврейских детей, – сказала она. – Их родителей забрали в Зимний велодром... Но дети по-прежнему в опасности, и мы должны вывезти их в Испанию, а оттуда – в Лиссабон или Гибралтар. Но мы должны быть уверены, что они смогут перенести путь. Вы сможете на время приютить их здесь?
Сестра Мари-Мадлен что-то неразборчиво проворчала сквозь зубы, пристально посмотрела Кате в глаза и ответила, даже не улыбнувшись:
– Даже не знаю, что сказала бы по этому поводу мать-настоятельница. Ее сейчас нет, она вместе с одной из сестер отправилась навестить один приют для престарелых, недалеко от Парижа. Они вернутся только завтра. Но если вы приведете детей сегодня, настоятельница не сможет отказать им в помощи, ведь они уже будут здесь.
– Но если бы она была здесь, разве смогла бы она отказать им в помощи? – спросила Катя.
– Я вам уже сказала, что нет. Но вы и сами должны понимать, что, согласившись принять у себя этих детей, мы подвергаем опасности остальных – тех, которые уже здесь живут. Что будет с нашими сиротами, если нас арестуют? Лучше скажите, как долго вы предполагаете их здесь продержать?
– Не знаю, сестра. Думаю, не дольше нескольких дней; не знаю, как получится, но мы постараемся как можно скорее избавить вас от их присутствия.
– Сколько им лет?
– Самому младшему четыре года, старшему – двенадцать.
– Сохрани и помилуй нас Бог!
– Воистину так, сестра.
Вскоре члены тайной организации доставили детей в монастырь. Малышам строго-настрого наказали, чтобы они не смели плакать, однако, несмотря на то, что спасенные дети очень старались держать себя в руках, их выдавали печальные лица и дрожащие губы.
Кое-кто из сестер был до крайности напуган, им вполне хватало забот и с собственными сиротами, но сестра Мари-Мадлен была непреклонна:
– Или вы хотите отречься от Христа, отказывая в помощи этим созданиям? – спросила она. – Да, конечно, это опасно, но к лицу ли нам так дрожать за свое благополучие – нам, невестам Христа, принявшим смерть на кресте?
Вернувшаяся мать-настоятельница устроила сестре Мари-Мадлен хорошую взбучку за то, что та приняла решение, не посоветовавшись в ней, но она была доброй женщиной и искренне сочувствовала несчастным детям.
Сестра Мари-Мадлен смогла убедить настоятельницу, чтобы та позволила ей сопровождать детей до границы. Они должны были ехать поездом – под тем предлогом, что якобы дети больны туберкулезом и теперь, благодаря щедротам графини Кати Гольданской, их везут на юг, к морю, на лечение и отдых. Присутствие монахини должно было добавить этой компании солидности и избавить от ненужных подозрений.
Далида убедила Армандо, что детей должны встретить на границе его люди. Армандо согласился не слишком охотно, не желая подвергать своих людей опасности, но в конце концов сказал, что его люди встретят детей по другую сторону границы. Но по территории Франции малышей должны были сопровождать люди из организации Давида Переца и Самуэля. Решили, что детей повезут в Перпиньян, а оттуда недалеко и до границы, откуда детей отправят в Барселону, где уже все будет готово к их приезду. Самое сложное – это, конечно, пересечь границу: для этого придется воспользоваться тропами контрабандистов.
На следующий день испуганные дети продолжили свое путешествие. Они еще не успели оправиться от пережитого страха, когда их разлучили с родителями, прятали по чужим домам, затем – в монастыре, где какие-то посторонние женщины заставляли их учить наизусть «Отче наш» и «Богородице, дево». Вряд ли из них собирались сделать католиков; просто, как объяснила сестра Мари-Мадлен, если их задержат, дети должны выглядеть добрыми христианами, а значит, знать молитвы.
Было решено, что Самуэль с ними не поедет; присутствие мужчины в группе монахинь неизбежно привлекло бы внимание. Так что Самуэль сдержанно простился с Далидой и Катей, не зная, суждено ли ему увидеть их снова.
Группу возглавляла сестра Мари-Мадлен. Детям достаточно было взглянуть на нее, чтобы умолкнуть. Монахиня обладала той непостижимой внутренней силой, в которой сейчас все нуждались больше, чем когда-либо.
При посадке на поезд их остановила полиция и потребовала предъявить документы. Монахиня стала объяснять одному из полицейских, что дети едут лечиться на курорт благодаря доброте своей благодетельницы, вот этой дамы. Катя улыбнулась легкомысленно-безразличной улыбкой, как будто это и впрямь была совершенно невинная поездка. Далида играла роль компаньонки графини.
Полицейские, казалось, были вполне удовлетворены объяснениями сестры Мари-Мадлен, но затем подошли еще двое мужчин, которые представились сотрудниками Гестапо и потребовали документы у детей и женщин.
– Неужели вы полагаете, что несчастные сироты представляют какую-то опасность для Третьего Рейха? – укорила монахиня гестаповцев.
– Сироты, может быть, и нет, – ответил один из гестаповцев. – А вот изменники представляют для Третьего Рейха серьезную опасность. Вы, сестра, случайно не изменница? – с этими словами агент Гестапо испытующе взглянул на монахиню.
– Я всего лишь слуга Божия, опекающая несчастных больных сирот. Они больны туберкулезом, вот их документы. Мы везем их на юг лечиться, чтобы от них не заразились другие дети в монастыре. Графиня была настолько щедра, что взяла на себя все расходы. Да возблагодарит ее Бог за ее доброту!
Видимо, в этот день Бог и в самом деле решил защитить этих детей – в отличие от тысяч других, которые с его попустительства погибли в газовых камерах. Агент Гестапо разрешил им сесть на поезд.
Катя и Далида поделили между детьми бутерброды.
– Сейчас вам нужно поесть, а потом – сразу спать, – наставляла сестра Мари-Мадлен. – Путь до границы долгий, и вы должны вести себя как можно тише.
Дети слушали ее, онемев от страха. Как ни мало им было известно, они все же понимали, что их жизнь висит на волоске.
Несколько раз поезд останавливали и пассажиров досматривали французская полиция и Гестапо. Они уже прибыли в Перпиньян и собирались покинуть поезд, когда их окружили четверо агентов Гестапо и потребовали предъявить документы. Один подозрительно оглядел Далиду и произнес:
– Что-то воняет еврейским душком.
Далида вздрогнула и протянула свои фальшивые документы.
– Итак, вы русская эмигрантка. Иванова, правильно?
– Да, – ответила Далида.
– Это моя компаньонка, – вставила Катя. – Я графиня Екатерина Гольданская.
– Так значит, фройляйн – ваша компаньонка? Вы можете поручиться, что она не еврейка?
– Разумеется, не еврейка! – Катя держалась с высокомерием истинной аристократки. – Или вы считаете, что я настолько глупа, чтобы взять в услужение еврейку?
Сестра Мари-Мадлен встала рядом с Катей.
– Месье, графиня была настолько добра, что взяла на себя заботы о больных туберкулезом детях. Благодаря ее доброте они смогут отдохнуть и набраться сил вдали от города. Уверяю вас, мадемуазель Иванова никакая не еврейка. Или вы считаете, что мы, добрые христиане, стали бы иметь дело с потомками людей, распявших Христа? Да Боже упаси! Прошу вас, месье, не задерживайте нас. Дети устали, они еще маленькие, им нужно поесть и отдохнуть.
Агенты Гестапо пристально вглядывались в лица молчаливых детей.
В конце концов их все же отпустили. Дети и взрослые продолжили свой путь без спешки, как будто им нечего бояться и нечего скрывать.
Далида решилась задать монахине тот самый заветный вопрос, что уже давно не давал ей покоя.
– Сестра, вот вы сказали эсесовцу, что евреев совершенно справедливо преследуют за то, что они распяли Христа. Так значит, вы считаете правильным устраивать погромы и массовые убийства по всей Европе только за то, что когда-то евреи распяли Христа?– голос Далиды звучал спокойно, но монахиня расслышала в нем смятение и гнев.
– Можно подумать, вы не понимаете, почему я так сказала, – ответила она. – Как еще я могла убедить этих людей, что наши дети – не евреи? Очень жаль, если я вас обидела.
– Нет, я не обиделась, – заверила Далида. – Просто это так ужасно, что всему еврейскому народу приходится до сих пор жестоко расплачиваться за смерть Иисуса.
– Я не одобряю всех этих преследований и убийств, совершенных под предлогом мести за Христа. В конце концов, наш Господь и сам был евреем и никогда этого не скрывал – так как же я могу клеймить и проклинать еврейский народ?
– Однажды настанет день, когда Церкви придется попросить у нас прощения, – в словах Далиды прозвучала горечь. Будучи палестинкой, где евреи никогда не подвергались гонениям, она была потрясена, когда узнала, что в Европе достаточно уже родиться евреем, чтобы тебя не считали за человека.
– Ну что ж, если это поможет, я сама готова первой покаяться во всех грехах, которые мы совершили против евреев, – ответила монахиня.
После этих слов женщины надолго замолчали. Старшие дети не упустили ни единого слова из этого разговора, и теперь на их лицах проступило недоумение.
Армандо дал четкие инструкции: прямо от станции повернуть направо, пройти пятьсот метров, а затем кто-нибудь из них должен был произнести фразу-пароль: «Дорога никогда не кончается».
Они успели удалиться от станции где-то на километр, когда рядом затормозил грузовик. Водитель высунул голову в окошко и назвал пароль. Через минуту дети уже сидели в кузове и, хотя едва могли двигаться от усталости, наконец-то почувствовали себя в безопасности.
Они выехали из города, и водитель объяснил, куда идти дальше. Их путь лежал к небольшому дому почти у самой границы, скрытому в леске. Там их уже дожидалась пухленькая женщина небольшого роста; она выглядела очень обеспокоенной.
– Пусть дети поскорее заходят в дом и сидят там тихо, – сказала она. – Здесь мало кто ходит, но все-таки лучше не привлекать лишнего внимания.
Двухэтажный дом оказался довольно скромным. Первый этаж занимала огромная кухня; она же служила гостиной и столовой. Там их встретило уютное потрескивание дров в камине, а также теплое молоко и свежий горячий хлеб, которым угостила хозяйка.
– Этого, конечно, недостаточно, но по крайней мере, сможете заморить червячка, – сказала она.
Ее звали Иветта, и она была замужем за евреем.
– Мой муж умер незадолго до начала войны, – призналась она. – Страшно подумать, что с ним могло бы случиться, будь он жив... Эти люди отправляют евреев в Германию; якобы в трудовые лагеря, однако ходят слухи, что... Нет, лучше я не стану ничего говорить: боюсь, дети испугаются.
У Иветты в Испании было двое детей.
– Если бы вы знали, чего мне стоило убедить их перебраться за границу! Не сказать, что Франко любит евреев, но он хотя бы не их убивает и не заставляет пришивать к одежде звезды Давида. Время от времени я навещаю детей в Испании, но не могу позволить им вернуться домой.
Уже наступила глубокая ночь, когда за ними приехал другой грузовик. Сидящий за рулем человек назвался Жаном; с ним вместе приехал молодой парень, который представился Франсуа. Они сказали, что повезут детей в Лез-Англь, а оттуда поведут тайными тропами в Пучсерду. Иветте предстояло их сопровождать.
Дети совсем измучились, но так боялись вызвать неудовольствие сестры Мари-Мадлен, что не смели ни плакать, ни жаловаться. Их разместили в кузове с брезентовой крышей, которая должна была защитить их как от дождя, так и от любопытных взглядов.
Жан, не зажигая фар, вел машину по каким-то грязным проселочным дорогам, стараясь не выезжать на шоссе. Поэтому дорога заняла гораздо больше времени, чем они предполагали. Когда они добрались до Лез-Англя, уже почти рассвело.
– Отсюда нам предстоит идти пешком, чтобы пересечь границу, – объяснил Жан. – Предупреждаю, это будет нелегко. Ближайшая к нам деревня – Пучсерда, но мы не можем идти напрямик. Придется идти через горы. Вы уверены, что дети смогут выдержать переход?
Катя устремила взгляд на покрытые снегом горные вершины. Они были по-настоящему прекрасны. Как чудесно было бы скатиться на санках по одному из этих белоснежных склонов!
Сестра Мари-Мадлен снова предупредила детей, чтобы вели себя тихо.
– Мы отправляемся на экскурсию, вам она понравится, – заверила монахиня, а на ее лице читалась безмерная тоска и острая жалость к этим несчастным созданиям.
Далида взяла на руки самого младшего из детей, а сестра Мари-Мадлен – девочку пяти-шести лет. Кате, как, впрочем, и Иветте, не позволили взять на руки ребенка: ей сказали, что она слишком устала, да и возраст у нее далеко не юный: как-никак, уже шестьдесят три года.
Жан шел впереди, по-прежнему требуя хранить молчание. Порой он останавливался, закрывая глаза, словно к чему-то прислушивался, стараясь уловить каждый звук или шорох, рождаемый этими горами. Замыкал шествие Франсуа; время от времени он куда-то исчезал; потом возвращался и о чем-то тихо говорил с Жаном.
– Я знаю эти горы, как свои пять пальцев, – заверила Катю Иветта.
Какая-то девочка споткнулась, упала и заплакала. Далида приказала ей замолчать, после чего наскоро обработала разбитую коленку девочки.
– Вот смотри, сейчас мы послюним эту тряпочку и как следует протрем ранку. Тут же все пройдет, вот увидишь.
– Мы должны идти как можно медленнее, – сказала Катя.
– Мы должны вовремя прибыть к месту назначения, – возразил Жан. – Вашим друзьям по ту сторону гор прекрасно известен график испанских патрулей. Если мы опоздаем хоть на минуту – нас могут обнаружить. Мне очень жаль, но нам нужно идти дальше.
Дети из последних сил карабкались по обледенелым тропам; порой их ноги вязли в снегу, отчего они мерзли еще сильнее и дрожали от холода. Ни у кого из них не было теплой одежды и подходящей обуви. Не было их и у Далиды, и у Кати, и уж, тем более, у сестры Мари-Мадлен; только у мужчин и Иветты была походная одежда и резиновые сапоги, в которых удобно было пробираться через сугробы.
– Дети могут заболеть, – прошептала Катя.
– Но хотя бы останутся живы, – ответила Далида.
Все же им пришлось сделать остановку. Дети совершенно выбились из сил, а самые младшие так просто спали на ходу.
– Позвольте нам отдохнуть хотя бы полчаса, – умоляла сестра. – Дети просто не выдержат!
– Десять минут – и ни секундой больше! – отрезал Жан.
Приказав детям сидеть тихо, он велел Франсуа сходить на разведку.
Тот ушел и вскоре вернулся, не на шутку встревоженный.
– Тут неподалеку целая рота солдат, – сказал он. – Кого-то ищут. Надо уходить. Придется сделать изрядный крюк, поднявшись вон на ту гору, иначе нам с ними не разминуться.
– Детям там не пройти! – возразила Далида.
