Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"
Автор книги: Хулия Наварро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 55 страниц)
– Я предпочитаю выкупить землю. Если цена будет не очень большой и вы позволите выплачивать постепенно... Отец говорил, что ценно лишь то, что далось не без труда.
Самуэль понял, что для Мухаммеда выкупить собственный дом – это вопрос гордости и чести, так что он установил цену, которую тот мог себе позволить.
Подписав договор, они обнялись, а потом направились в Сад Надежды, где их ждаи Кася и Руфь.
– Мы хотели, чтобы это была свадебным подарком, – улыбнулась Кася.
– Эта земля в такой же степени твоя, как и наша, – сказала Руфь. – Мы с вами работаем на ней с одинаковым усердием.
Игорь и Марина тоже порадовались новостям. Марина даже пошутила, сказав:
– Не забудь, что мы социалисты. А именно так и должен поступать настоящий социалист – экспроприировать свою же собственность, чтобы разделить ее, хотя, как видишь, ты нам этого не позволил.
С того дня, как повесили его отца, Мухаммед впервые чувствовал себя счастливым.
Дина и Саида расплакались от радости, а Айша побежала обнять Марину.
Дружба между Зиядами и обитателями общинного дома Сада Надежды, похоже, была вновь восстановлена и на более прочной основе, чем при жизни Ахмеда, а Мухаммед и Марина заключили перемирие, последовавшее за их свадьбами.
Мухаммед женился холодным февральским днем 1919 года. Свадьба была очень скромной. В сердце Сальмы, как и Мухаммеда, еще жива была боль утраты: их отцов повесили в один и тот же день, по одному и тому же обвинению.
У Сальмы были каштановые волосы с медным отблеском и карие глаза. Она была среднего роста и прекрасно сложена. Но более всего покоряла ее доброта. Это была необычайно добрая и нежная женщина, всегда готовая помочь ближнему.
– Ее невозможно не полюбить, – призналась Айша матери.
Айша боялась, что их встреча причинит Марине боль, но та была любезна с Сальмой, похвалила ее свадебное платье, встретилась со всеми женщинами семьи и настояла на их присутствии на свадьбе.
Дина была крайне довольна невесткой. Та во всем слушалась свекровь, и хотя Мухаммед расширил дом, чтобы они могли побыть наедине, Сальма проводила все дни со свекровью и старой Саидой, а по мере возможности помогала Айше с малышом Рами, который уже начал делать первые шаги.
Эти спокойные дни были омрачены лишь болезнью Саиды. Та ходила с большим трудом; при малейшем усилии ее начинала мучить одышка, и она выглядела совершенно измученной.
А однажды утром Саида даже не смогла встать с постели. Пульс у нее почти не прощупывался. Дина отправила Айшу в дом Самуэля за лекарствами.
Самуэля на месте не оказалось, но к Саиде пришел молчаливый старик Натаниэль, недавно поселившийся в Саду Надежды, который, по словам Самуэля, был гораздо лучшим аптекарем, чем он сам. Он не был врачом, но знал о болезнях достаточно, чтобы понять, что сердце Саиды устало биться.
– Я пошлю Даниэля в город, пусть он сходит за дядей. В этот час Йосси обычно навещает больных, но я уверен, что он придет сразу, как только сможет.
Даниэль пустился бежать со всей скоростьюь, и уже через час вернулся вместе со своим дядей Йосси.
Саида открыла глаза и улыбнулась.
– Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что я вижу твоего отца, нашего доброго Абрама, – произнесла она слабым шепотом. – Ты так похож на него...
Йосси осмотрел Саиду и прощупал пульс. Потом он прошептал что-то на ухо Натаниэлю, и тот вышел, направившись в лабораторию, поискать нужные препараты.
– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Йосси Саиде.
– Мне уже ничего не поможет, – произнесла она. – Твой отец, наш добрый Абрам, никогда не обманывал своих пациентов. Абрам никогда не обещал, что сумеет вылечить человека, если точно знал, что на самом деле не может его спасти.
– Я тоже не хочу тебя обманывать. Твое сердце совсем изношено, и ты знаешь это лучше меня.
– Я достаточно долго жила на свете, и хотя я много страдала, жизнь того стоила. Теперь пришло мое время наконец-то воссоединиться с родителями, с отцом моих детей и со всеми, кого я любила. У меня больше нет сил оставаться в этом мире...
Натаниэль вернулся с пузырьком, отдал его Йосси, а тот попросил Дину накапать пару капель в воду и дать Саиде.
– Если поднять голову повыше, вам будет легче дышать, – сказал он, поправляя подушку.
В течение двух дней и ночей Саида прощалась со своими родными и близкими, а сердце ее билось все тише. На третью ночь она впала в забытье и к рассвету умерла.
Дина оставалась рядом с матерью, как и Айша, которая доверила малыша Рами заботам Сальмы. Кася и Руфь часто заходили, стараясь не побеспокоить больную, но всеми силами помочь.
Они тоже оплакивали Саиду. Дина и ее брат почувствовали себя осиротевшими. Хасан оплакивал смерть матери, но эти слезы были и по Салаху, погибшему на войне, и по лишившейся разума Лейле. «Что у меня осталось в жизни?» – повторял он, не находя утешения даже в объятьях Халеда, единственного оставшегося сына.
Кася не находила слов, чтобы утешить Дину, но по крайней мере старалась не оставлять ее в одиночестве и каждый день ее навещала. Дина видела в морщинках Каси отражение своих собственных. Белая, как молоко, кожа, которая так ее восхищала в Касе, когда они только познакомились, теперь потемнела и огрубела, как и ее собственная. Они вместе состарились, и отчуждение, вызванное разрывом Мухаммеда и Марины, не продлилось долго.
Дина восхищалась силой воли Каси и ее готовности трудиться на их общей земле. Она была ей ближе, чем собственная невестка Лейла. С Касей они могли поделиться сокровенными мыслями, поплакать и посмеяться вместе. Она была подругой, самой близкой, самой любимой. Теперь Кася находилась рядом и молча ее поддерживала.
Дина старалась плакать только тогда, когда этого не видели Мухаммед и Айша. Она не хотела, чтобы дети испытали еще больше боли, они и так достаточно пережили. Лишь малыш Рами мог вызвать у нее улыбку. Мальчик с каждым днем становился всё непоседливее и не давал ни секунды отдыха.
В скором времени Сальма объявила, что ждет ребенка. Это произошло в день свадьбы Марины с Игорем.
За несколько часов до брачной церемонии она пришла в Сад Надежды, чтобы поздравить невесту и вручить ей свадебные подарки. Дина приготовила свои знаменитые сласти, которые Марина так любила. Вручив подарки, Сальма поспешила уйти, несмотря на все протесты Каси, которая требовала, чтобы она осталась.
– Не могу, Кася, не могу, я постоянно готова расплакаться, так что из меня выйдет плохая компания. Я попросила зайти Айшу и Мухаммеда, но из уважения к памяти Саиды они отказались. Еще не прошло достаточно времени, чтобы мы могли разделить с вами радость на свадьбе.
Они ее не винили. Когда Кася и Руфь носили траур по погибшим мужьям, они тоже не стали бы принимать участие в веселье. Но отсутствие Дины их огорчило.
– Вы все – часть нашей необычной семьи, – сказала Кася.
Марина была красива, как никогда, хотя и казалась немного грустной, а Дина заметила, как лихорадочно блестели ее глаза, когда она принимала поздравления от Мухаммеда и Сальмы.
Если бы это мгновение длилось вечно, если бы на их долю не выпали новые беды...
1920 год оставил глубокую трещину в жизни всех обитателей Сада Надежды.
11. Трагедия
Несколько секунд они молчали, погруженные в свои мысли. Эти краткие мгновения тишины до того, как вернуться к реальности, уже вошли в привычку.
– Думаю, на сегодня достаточно, – в голосе Изекииля звучала усталость.
– Вы правы, я... что ж, мне кажется, я злоупотребляю вашим гостеприимством.
– Не беспокойтесь, думаю, что этот долгий разговор был полезен нам обоим.
– Полезен? Мне бы не пришло в голову так выразиться...
– Поразмыслите над этим и поймете, что я прав. Как считаете, может завтра прогуляемся по Старому городу?
– Если хотите...
– Когда вы уезжаете? Думаю, что ваша организация не позволит вам задержаться здесь надолго.
– Мы разумно тратим время и деньги, но никто и не указывает нам, как делать свою работу.
– Так значит, время у вас есть.
Мариан пожала плечами. С тех пор как она приехала в Иерусалим, она ощущала, что время утекает сквозь пальцы, но не считала это проблемой, по крайней мере сейчас.
– Для чего вы хотите прогуляться по Иерусалиму?
– Потому что считаю, что вам стоит своими глазами увидеть те места, где все это происходило. Итак, завтра в десять, возле дверей храма Гроба Господня?
Она кивнула, удивленная, но в готовности попасть в положение, которое не сможет контролировать.
– Хорошо, я приду.
Приехав в отель, она позвонила в Брюссель. Мишель, исполнительный директор организации по делам беженцев, похоже, был не в духе.
– Аллилуйя, ты жива! – язвительно воскликнул шеф.
– Разумеется, жива, что еще за глупости? – ответила она, защищаясь.
– Мы три дня ничего о тебе не слышали. Ты что, думаешь, что ты в отпуске?
– Ладно, Мишель, не надо так, я была занята. Здесь не всё так просто. Я не могу закончить доклад, если не поговорю с людьми.
– Ты уже неделю в Израиле. Этого что, не хватило? Эту страну можно за день всю проехать.
– Не так всё просто... Ладно, первую часть задачи я выполнила. Палестинцы готовы сотрудничать, но израильтяне не слишком нас любят и не доверяют.
– Да, и что с того?
– А то, что мне показалось необходимым, помимо официальных бесед с министрами и депутатами, поговорить и с простыми израильтянами на месте, именно этим я и занимаюсь.
– Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты вляпалась в какое-нибудь любовное приключение, хотя... Знаешь, что? Такое может произойти, когда занимаешься «полевой работой».
– Говори за себя, – раздраженно буркнула она.
– Хорошо, когда ты вернешься?
– Точно не знаю, думаю, денька через три-четыре.
– А это не слишком мало? – с иронией ответил он.
– Возможно. В этом случае я тебе позвоню.
– Два дня, и ни минутой больше. Или ты работаешь как следует, или можешь вообще не возвращаться. Два месяца ты провела в Руанде, месяц – в Судане, еще месяц...
– Я тебя умоляю!
– Мариан, это ведь просто работа, ничего более. Сделай ее как можно лучше, но не влезай в это, ты там не для того, чтобы урегулировать конфликт. Твой доклад должен быть у меня на столе утром в понедельник.
У Мариан не было времени для ответа, потому что Мишель повесил трубку.
В храм Гроба Господня хотели войти несколько групп туристов. Гид группы американцев просил их не отходить далеко. Священник вел многочисленную группу испанцев. Несколько скромно одетых женщин, которых Мариан приняла за монахинь, похоже, пришли в полный восторг, пока ожидали своей очереди, чтобы войти в церковь.
Она с нетерпением ожидала прихода Изекииля. Мариан встала рано и долгое время бродила по Старому городу. С самого раннего утра она поднялась до Купола скалы, где находится мечеть Омара. Потом у Стены плача наблюдала за приходящими и уходящими иудеями.
Направляясь к храму Гроба Господня, она разглядывала разномастные магазинчики с кучей всякого барахла для туристов.
Изекииль прибыл ровно в десять и застал Мариан врасплох.
– Я не заметила, как вы появилась.
– Знаю. Вы пребывали в такой задумчивости, и, я бы сказал, были чем-то озабочены.
– Я наблюдала за людьми.
Старик не настаивал, взял ее под руку и пригласил на прогулку.
– Давайте пройдемся по городу, а потом вернемся сюда. Думаю, вы уже были в храме Гроба Господня.
– Да, и не устаю удивляться набожности тех, кто посещает его впервые.
– Могу я спросить: вы верите в Бога?
Мариан взглянула на него раздраженно.
– Почему вы задаете этот вопрос? Вы злоупотребляете моим доверием.
– Не отвечайте, в этом нет необходимости, – сказал Изекииль, заметив ее дискомфорт.
– А вы? Во что верите вы? – спросила Мариан, и в ее тоне чувствовался вызов.
– Мне бы хотелось верить. Я нуждаюсь в вере. Но не знаю, верю ли.
На Мариан ответ произвел впечатление. Она чувствовала то же самое, именно это ее и беспокоило.
– Почему вы хотели, чтобы мы пришли сюда? – спросила она, чтобы положить коней этой теме.
– Потому что, как я уже сказал вчера, вы могли бы лучше понять мой рассказ, если мы прогуляемся по тем местам, где происходили некоторые события.
Изекииль шел медленно, чтобы Мариан двигалась с ним в ногу и слушала.
– Давайте вернемся в 1920-е годы, – начал он.
– Хорошо.
***
Самуэль и Натаниэль проводили нескончаемые часы у себя в лаборатории, составляя новые лекарства и проводя испытания. Тем не менее, от работы в поле их тоже никто не освобождал. Кася теперь твердой рукой правила Садом Надежды, не уставая всем напоминать, что у каждого есть свои обязанности перед общиной, которые заключаются в обработке земли и помощи по дому, а кроме того, никто не имеет права тратить ни единого гроша, не посоветовавшись с остальными членами общины.
Натаниэль, который привык к воцарившейся в Саду Надежды тишине, заметно оживился благодаря возможности обменяться мыслями и воспоминаниями с Руфью и Касей, этими двумя женщинами, потерявшими мужей.
Марина и Игорь, казалось, жили вполне счастливо, хотя и Самуэлю, и остальным членом общины они напоминали скорее двух друзей, нежели влюбленных. После стольких трагедий в общине наконец-то воцарился покой, особенно после того, как из Египта вернулся Луи. Он вернулся неожиданно, и все были рады его возвращению.
Луи в двух словах рассказал о времени, проведенном в Каире. Никто из его друзей не настаивал на том, чтобы он рассказал подробнее. Они привыкли к тому, что некоторыми сторонами своей жизни он не делился ни с кем, даже с ними.
– Мне достаточно, чтобы все осталось, как прежде, – признался Самуэль Натаниэлю.
Старый аптекарь всегда внимательно его выслушивал.
– Ты должен подыскать себе жену, – посоветовал он.
– Жену? Боюсь, я уже не в том возрасте, чтобы жениться. Да и кто захочет переехать сюда? Сад Надежды – это даже не дом, а кибуц.
– Не забывай, что некоторые наши женщины – коммунистки, другие – социалистки, а те, кто не принадлежат ни к тем, ни к другим, никогда не переставали работать и жертвовать собой. Сад Надежды – хорошее место для жизни, – ответил Натаниэль, искоса глядя на Даниэля, сына Мириам.
Натаниэль был достаточно стар и не мог не заметить, что Самуэль и Мириам искали предлог, чтобы быть вместе, но, боясь отказа, никто не решался сделать первый шаг. Кроме того, у Мириам был сын, и она ни за что на свете не хотела, чтобы Даниэль упрекнул ее в том, что она не носит траур по его отцу. Хотя Натаниэль думал, что мальчику нужен отец, и, если бы ему пришлось выбирать, единственный, кого бы он выбрал, был Самуэль, он никогда не решался заговорить об этом.
– Боюсь, что я уже слишком стар для женитьбы.
– Неужели ты не хочешь иметь детей?
– Даже и не знаю, – задумался он. – Жизнь никогда не давала мне возможности подумать об этом, хотя... Пожалуй, да, я хотел бы иметь детей.
– У тебя еще есть время.
– Ладно, ладно... Давай поговорим о серьезных вещах. Я беспокоюсь. Сегодня вечером я поговорю с Мухаммедом. Нам следует избегать стычек между арабами и евреями. Мы никогда не были врагами, с чего нам становиться ими сейчас? – Самуэль скорее спрашивал сам себя, чем Натаниэля.
– Ну, некоторые арабы так и не приняли декларацию Бальфура, они видят в ней угрозу своим интересам, – ответил фармацевт.
– Но, по всей видимости, принц Фейсал и доктор Вейцман наконец-то договорились, – не сдавался Самуэль. – Фейсала мало волнует, будет ли у евреев собственная земля. А уж теперь, когда его провозгласили королем Сирии...
– Проблема не в Фейсале, а в британцах и французах. Сомневаюсь, что премьер-министр Франции Жорж Клеменсо позволит Фейсалу править: он хочет, чтобы Сирия и Ливан принадлежали Франции. Но даже если британцы ему это позволят, то в состав его королевства войдет и Палестина, – Натаниэль нисколько не сомневался относительно намерений двух держав-победительниц в Первой мировой войне.
– Но они должны уважать договор с шарифом Хусейном и его сыновьями, Фейсалом и Абдаллой, – возразил Самуэль.
– Должны-то должны, но ты же не настолько наивен, чтобы предполагать, что они это сделают. Ни Великобританию, ни Францию не устроит большое арабское государство. Ты веришь в то, что они боролись против Османской империи, чтобы дать дорогу другой империи? Они ее поделят, и последствия аукнутся и арабам, и нам.
– Мы не можем позволить, чтобы нас втянули в эту войну, – настаивал Самуэль.
– Ладно, но существуют как евреи-националисты, так и арабы-националисты, считающие эту землю своей, видящие в нас угрозу, поэтому они давят на британцев, чтобы те не позволяли евреям из Европы эмигрировать в Палестину.
– И небезуспешно. К тому же военного губернатора Рональда Сторрза назвать приверженцем евреев можно лишь с большой натяжкой.
– Говорят, сейчас он проникся особой антипатией к Владимиру Жаботинскому, – заметил Натаниэль.
– Ну что ж, могу его понять, – ответил Самуэль. – Мне тоже не нравится этот Жаботинский. Он экстремист.
– Возможно. Но согласись, этот человек знает, чего хочет. Народ его слушает. Он – безусловный лидер, хотя у меня он тоже не вызывает доверия.
– Но сейчас речь идет о том, чтобы избежать столкновений с арабами. То, что случилось в Тель-Хае, не должно повториться. Мне не нравится, что он и его друзья разгуливают в форме, как павлины, – в голосе Самуэля слышалось беспокойство.
– Что ж, они сражались рядом с англичанами в составе Еврейского легиона. Напомню тебе, что они внесли свою крупицу в победу Антанты. И не забывай, что на сельское поселение в Тель-Хае напали бандиты, хотя некоторые и говорят, что это было столкновение еврейских крестьян с арабами и, к сожалению, не обошлось без жертв, – сказал Натаниэль.
– Всё это имеет отношение к напряжению в Галилее, которое не стихает после объявления Декларации Бальфура. К томуже Сирия и Ливан так близко, и палестинским арабам не нравится, во что их превратили французы, – возразил Самуэль.
– Я лишь хочу сказать, что некоторых из наших, а среди них и Жаботинский, настаивают на том, что нам следует подготовиться к защите и рассчитывать только на собственные силы, – ответил Натаниэль.
– В любом случае, Жаботинский мне не нравится. Нет у меня доверия к подобным людям, слишком уж он похож на европейских фашистов.
Но тут внезапно открылась дверь, и спорщикам пришлось замолчать. В лабораторию заглянула Мириам, и Марина, которая делала какие-то подсчеты, дружелюбно ей улыбнулась.
– Даниэль снова забыл свой обед? Не волнуйся, мы всегда рады его видеть за нашим столом. У мамы всегда найдется для него лишний кусок..
– Кася очень щедра, но у вас достаточно своих ртов, – ответила Мириам. – По крайней мере, позвольте поделиться тем, что я приготовила ему на обед.
– Как дела у Юдифи? – поинтересовалась Марина.
– Все хорошо, вот только никак не могу заставить ее отдохнуть, – ответила Мириам. – Сестра всегда была такой: все бы ей работать да помогать Йосси.
– Ты тоже много работаешь, – сказала Марина.
– Да, я работаю, как могу: это самое меньшее, что я могу сделать, чтобы помочь сестре и зятю, и чем я могу отблагодарить их за щедрость. Кроме того, они прямо с ног сбились: с каждым днем к ним приходит все больше и больше народу. Абрам всегда держал открытой дверь для каждого, кому нужна была помощь, неважно, бедного или богатого. Вот и Йосси такой же, как отец. И, конечно, учитывая ситуацию в Иерусалиме, в наш дом потоком хлынули приезжие, зная, что никто не заставит их платить.
– Твоя сестра говорит, что ты умеешь лечить переломы лучше, чем медики-профессионалы.
– Йосси научил меня накладывать шины, – ответила Мириам. – Он говорит, что у меня легкая рука.
Но тут Самуэль вмешался в разговор женщин, чтобы пригласить Мириам к столу.
– Нет, я не могу остаться, я пришла только чтобы принести сыну обед, но должна вернуться. Йосси должен принять еще человек тридцать, они с Юдифью не справятся, – извинилась Мириам.
– Хорошо, в таком случае я тебя провожу, у меня всё равно нет аппетита, – сказал Самуэль, оглядываясь в поисках куртки.
Они довольно долго шли, болтая о всяких пустяках.
– Пахнет весной, – заметила Мириам.
– Разумеется, сейчас ведь апрель.
– Вы будете отмечать субботу? Йосси хотел бы повидаться с Луи.
– Ах, Луи! Он то приезжает, то уезжает, ничего не объясняя, но мы рады, что он снова с нами.
– Как думаешь, столкновения продолжатся? То, что произошло в Тель-Хае, просто ужасно, – прошептала Мириам.
– Да ну, не преувеличивай, – попытался успокоить ее Самуэль. – В конце концов, не в первый раз бандиты нападают на наши поселения. Луи говорит, что на самом деле эти арабы ничего не имели против евреев, а выступали они против насаждения французского языка в северной Галилее. А кроме того, напали и на несколько христианских поселений.
– Давайте вместе отпразднуем Пасху. Осталось всего несколько дней. Ясмин сказала, что Михаил приедет из Тель-Авива.
Самуэль расстроился, что ему пришлось узнать о том, что Михаил приедет на Пасху в Иерусалим, от Мириам. Он понимал, что Ясмин и Михаил влюблены и постоянно переписываются, но разве сложно было хоть изредка написать и ему?
– Мне хотелось бы праздновать Пасху вместе с вами, но это будет зависеть от того, что скажут Руфь и Кася.
– В этом году наша Пасха совпадает с христианской, а также с арабской Наби-Муса, – напомнила Миириам.
– Наби-Муса – почти что еврейский праздник, ведь это день памяти Моисея.
– Дина будет его отмечать? – спросила Мириам.
– Дина – просто потрясающая женщина, она умеет всех сделать счастливыми. Как только ей удается всем угодить: и Мухаммеду, и невестке Сальме, и Айше, и малышу Рами. Рами улыбается всякий раз, как ее видит, а на днях он мне сказал, что бабушка – самое лучшее, что он видел в своей жизни.
– Рами – просто прелесть! – согласилась Мириам.
– Это точно, но прежде всего, он очень умный и веселый мальчик.
Они простились у ворот Старого города. Самуэль каждый день повторял себе, что общество Мириам нравится ему всё больше, и задавался вопросом, чувствует ли она то же самое.
Четвертого апреля 1920 года в Иерусалиме царила праздничная атмосфера. Арабы, евреи и христиане высыпали на улицы Старого города, так что яблоку некуда было упасть.
Луи проснулся в тревоге. Он провел в Саду Надежды несколько дней, и хотя всегда старался не волновать друзей, теперь не мог не поделиться своим беспокойством с Самуэлем.
– Не понимаю, почему губернатор Сторрз согласился на просьбу семьи Хусейни устроить шествие по городу.
– Ну все-таки Хусейни – влиятельная семья, сам мэр выходец из нее, не понимаю, что тебя беспокоит.
– Я волнуюсь, потому что с каждым днем возникает всё больше напряжения между арабами и евреями, а губернатор Сторрз должен стараться не допускать столкновений. И вообще, шествие всегда проходило вне города, никогда через него. Я знаю, что доктор Вейцман разговаривал с губернатором...
– Сэру Рональду Сторрзу не нравится, когда ему говорят, что делать, тем более, когда это говорит Хаим Вейцман, возглавляющий сионистов, – сказал Самуэль.
– После Тель-Хая Сторрсу следовало бы избегать любых конфликтов... Ты ведь знаешь об этой трагедии, сколько людей погибло...
– Да, знаю. Но в Иерусалиме не может случиться ничего подобного. Так что успокойся, Луи.
– Я собираюсь встретиться с друзьями, мы будем готовы, если что-то произойдет.
– Думаю, что лучший способ избежать неприятностей – это не раздражаться и не поддаваться на провокации, – заявил Самуэль. – Арабы нам не враги.
– А ты знаешь, я совсем не уверен, что это действительно так. Ты читал хоть одну из этих листовок? Они называют нас собаками...
– Не стоит поддаваться влиянию этих националистических группировок, которые считают нас опасностью. Мы же знаем, что живем на своей земле.
Вскоре после отъезда Луи Кася и Руфь сообщили Самуэлю, что хотят наведаться в Старый город.
– Не волнуйся, мы не задержимся там надолго, ты же знаешь, что Дина хочет праздновать Наби-Муса вместе с нами. Айша сказала Марине, что ее мать со вчерашнего дня не отходит от плиты. Я так рада, что наконец-то мы все сможем собраться за одним большим столом, – сказала Кася.
Самуэль тоже был этому рад. Сколько раз он с тоской думал, что, быть может, им больше не суждено собраться всем вместе. Несмотря на то, что Мухаммед, казалось, был вполне счастлив с Сальмой, а Марина – с Игорем, между ними все равно оставалось некоторое напряжение, которое передавалось и всем остальным. Хотя теперь, потеряв Ахмеда и Саиду, Дина делала всё возможное, чтобы вернуться к прежним отношениям, и не было даже речи о том, чтобы отвергнуть ее приглашение. Ее внуки – Рами, сын Айши, и Вади, сын Сальмы и Мухаммеда, стали настоящим бальзамом для ее ран. Вади родился месяц назад, наполнив Мухаммеда радостью и гордостью. Что касается Сальмы, то для нее рождение сына было настоящим счастьем; ей казалось, что малыш по-настоящему привязал к ней Мухаммеда. У нее не было причин жаловаться на мужа, но порой ее сердце сжималось от боли, когда она видела, какими глазами он смотрит на Марину.
Натаниэль вызвался сопровождать Руфь и Касю в Старый город. Марина и Игорь ушли в город еще на рассвете, чтобы успеть к началу празднества. Самуэль заявил, что для него этот день – тоже настоящий праздник, и теперь от души наслаждался ясным погожим утром, предвкушая встречи с друзьями, в том числе и с семьей Йонахов. Йосси и Юдифь настояли, чтобы Пасху праздновали в их доме, но при этом согласились пригласить Дину и отпраздновать одновременно еврейскую Пасху и Наби Муса.
Самуэль остался в доме один, наслаждаясь выпавшими на его долю минутами счастливого уединения. Жизнь в общине давала не слишком много возможностей остаться в одиночестве, пусть даже все здесь относились друг к другу с уважением и пониманием. Теперь Самуэль собирался почитать в тишине, устроившись в кресле-качалке, сделанном для него Ариэлем.
Незадолго до полудня Самуэль узнал о разыгравшейся в городе трагедии. В Сад Надежды неожиданно примчался заплаканный Даниэль, сын Мириам, и начал умолять Самуэля пойти с ним.
– Мама говорит, что ты обязательно придешь... Это ужасно, это просто ужасно... Нас убивают...
Самуэль побежал за ним, пытаясь понять рассказ Даниэля, но молодой человек так и не дал внятного объяснения.
– Это был он, брат муфтия Хусейни, – дрожащим голосом произнес Даниэль.
– Но что такого сделал Амин аль-Хусейни? – допытывался Самуэль, с трудом поспевающий за Даниэлем. У него защемило в груди.
Толпа у входа в Старый город внезапно смешалась, и до испуганного Даниэля донеслись крики на арабском языке:
– Смерть евреям!
Для Самуэля эти крики были подобны удару ножом из-за угла. Они укрылись было в нише какого-то дома, но, едва успели перевести дух, как им снова пришлось бежать изо всех сил, пока Самуэль не стал задыхаться. Люди вокруг пс криками бежали. У Самуэля закружилась голова, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Он очнулся, лишь когда несколько молодчиков с палками в руках начали избивать двоих стариков, которые попытались найти убежище в еврейском квартале. Самуэль хотел вступиться, убеждая их бросить палки, но один из молодчиков ударил и его тоже, продолжая кричать:
– Палестина наша!
Даниэля тоже кто-то стукнул, и юноша упал, обливаясь кровью. Это было последнее, что увидел Самуэль, прежде чем новый удар по голове лишил его сознания.
Видимо, это удовлетворило нападавших, потому что они бросили их посреди улицы. Самуэль довольно долго приходил в себя, сидя рядом с рыдающим Даниэлем и пытаясь его утешить.
Он с трудом поднялся и попытался сбежать от творящегося в городе безумия. Послышались выстрелы, они заметили группы арабов с пистолетами, нападающих на других, тоже вооруженных людей.
– Это евреи! Вон там! – указал Даниэль.
Самуэль не ответил, потому что в нескольких метрах лежал десяток раненых, к ним-то он и направился.
– Но где же британцы? – этот вопрос он задал скорее себе, чем Даниэлю, ибо знал, что мальчик едва ли сможет на него ответить.
Они снова бросились бежать, смешавшись с другой группой арабов, направлявшихся в сторону еврейского квартала, откуда уже доносились крики обезумевших от страха жителей. Их снова начали избивать, а потом один из атакующих с саблей в руке бросился на Даниэля и полоснул его по бедру. Самуэль хотел было броситься на помощь, но не успел. Внезапно он услышал какой-то глухой щелчок, а потом вдруг ощутил острую боль в плече. Они оба снова упали на землю под градом ударов и оскорблений. Самуэль почувствовал, что ему приходит конец, и потерял сознание, успев перед этим понять, что странная боль в плече не случайна: в него кто-то выстрелил.
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на полу в незнакомом доме. Он огляделся в поисках Даниэля. Он чувствовал такую слабость, что не силах был произнести ни слова.
Какая-то пожилая женщина отерла влажной тканью его лицо и попросила лежать спокойно.
– Не двигайся, здесь ты в безопасности, – сказала она.
Он попытался встать, но плечо и грудь тут же пронзила нестерпимая боль.
– Кое-кто из наших попытался им противостоять, но силы были слишком неравны, – сказала женщина.
Мужчина, тоже в годах, присел рядом с ним и протянул стакан воды.
– Пей, это тебе поможет, – сказал он. – С ногой у мальчика неважно, но мы сейчас не можем выйти из дома, чтобы привести врача. На улицах до сих пор идут бои, мы слышим крики и выстрелы. Вам просто повезло, что эти безумцы вас не убили: им так и не удалось взломать нашу дверь. Соседям повезло меньше:: к ним ворвались и жестоко избили. Эти дикари не щадят ни детей, ни женщин. Как я уже сказал, вам повезло, что они посчитали вас мертвыми и бросили. Мы увидели вас со второго этажа, сквозь щели в ставнях и, как только смогли, втащили сюда.
Оказалось, что они здесь не одни. Самуэль разглядел еще двоих мужчин и трех женщин, лежащих на расстеленных на полу одеялах. Его спасители, как могли, ухаживали за ранеными.
Все тело отдавалось невыносимой болью, но он все же смог заставить себя поднять голову. Хозяин дома постарался ему помочь.
– Тише, тише... – заговорил он. – Тебе нельзя никуда идти. Здесь ты хотя бы в безопасности. Мой отец был кузнецом и по какой-то своей прихоти выковал для этого дома железную дверь.
– Что произошло? – прошептал Самуэль.
– Я и сам не знаю, – ответил хозяин. – Могу лишь сказать, что мы уже собрались домой и вдруг увидели, как десятки арабов бегут по улицам и кричат: «Смерть евреям!» Еще они называли нас собаками. Мы поспешили спрятаться... Не хочу тебя пугать описанием того, что мы увидели...
– Но почему они вдруг так озверели? – снова спросил Самуэль, но незнакомец лишь развел руками.
– Я уже сказал: не знаю.
Но этих слов Самуэль уже не услышал, снова потеряв сознание.
Прошло несколько часов, которые обоим показались бесконечными, прежде чем всё утихло. Хозяин довольно долго осматривал улицу из окна верхнего этажа, прежде чем осмелиться выйти за помощью. Вскоре он вернулся в подавленном настроении. Не обращаясь ни к кому конкретно, он рассказал, что видел.
