Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"
Автор книги: Хулия Наварро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 55 страниц)
– Мухаммед... О Боже! – прошептала Марина, обнимая его в порыве отчаяния.
– Ты в порядке? С тобой все хорошо? – повторял он, не в силах вымолвить больше ни слова.
– Да, всё хорошо, – ответила она. – Игорем с сыном пытаются потушить огонь... Руфь потеряла сознание от дыма, и мама сейчас с ней.
Они не знали, сколько так простояли, сжимая друг друга в объятиях, пока их не обнаружил Луи.
– Мухаммед, скорее к помпе, мы без тебя не справимся. А ты, Марина, помоги вывести маму и Руфь – кажется, огонь пошел в ту сторону. А потом помоги Мириам, мы до сих пор не нашли Изекииля...
В эту минуту появился Вади, кашляя от дыма. Этот отважный шестнадцатилетний паренек всегда готов был помочь другим.
– Я тоже хочу помогать, – заявил он, но никто не обратил на него внимания.
Послышался плач Далиды, она звала брата:
– Изекииль, Изекииль!
Игорь с трудом удерживал Мириам, которая рвалась в огонь в надежде найти сына.
– Где же все-таки он может быть? – спросил Игорь, совершенно измученный.
– Не знаю... сквозь слезы ответила Мириам. – Я держала его за руку, но было слишком дымно, ничего не видно... А потом он вдруг выпустил мою руку, я решила, что он вышел из дома, но... – тут Мириам снова разрыдалась.
– Наверное, остался внутри, – прошептала Марина.
Никто не успел ничего сообразить, когда Вади подхватил с пола одеяло, плеснул на него воды из ведра, набросил на голову и ринулся в горящий дом. Мухаммед хотел было его остановить, но тот уже исчез в дыму и в огне. Марина кинулась следом за Мухаммедом, пытаясь задержать его и не пустить в огонь. В эту минуту как раз подоспели Дина и Сальма. Когда им сообщили, что Вади только что вошел в горящий дом, Сальма так отчаянно зарыдала, что все просто пали духом. Однако, не прошло и трех минут, как Вади вышел, держа на руках какой-то сверток. Все бросились к нему. Вади улыбался, несмотря на ожоги; на руках он держал Изекииля.
– Он лежал возле самой двери. Наверное, споткнулся и ударился головой. Он молчит, у него идет кровь.
Больше Вади не успел ничего сказать, потеряв сознание.
На мгновение все вокруг застыли, в растерянности глядя на них. Изекииль получил несколько ожогов, но гораздо больше пострадал Вади, который, не раздумывая, завернул малыша в свое одеяло, а сам остался беззащитным перед огнем. Но Вади всегда был готов жертвовать собой ради других.
– Не трогайте их! – крикнул Натаниэль, старый аптекарь, опускаясь на колени перед Вади и Изекиилем, лежащими на земле.
Осмотрев их, Натаниэль решил, что обоих необходимо отправить в больницу.
– Вади совсем плохо, – распорядился он. – Даниэль, сбегай в сарай и принеси одеяло, их надо чем-то укрыть. Мы должны как можно скорее доставить их в больницу. И пусть кто-нибудь сходит за Йосси.
Мухаммед поднял на руки Вади, а Мириам – Изекииля. Мальчики застонали от боли.
Хоть Даниэль и старался ехать как можно быстрее, путь до больницы показался им вечностью. Сальма безутешно рыдала, ей вторили Дина и Мириам. Мухаммед все никак не мог успокоиться, пока не увидел, как Вади и Изекииля укладывают на носилки и уносят внутрь здания больницы в окружении врачей и медсестер.
Мириам велела Даниэлю сбегать за Йосси.
– Скажи дяде, пусть немедленно придет сюда.
Через полчаса появился Йосси в сопровождении Михаила. Ясмин осталась дома с матерью: Юдифь по-прежнему нуждалась в постоянном уходе.
Дежурный врач позволил Йосси зайти в палату, где оказывали помощь Вади и Изекиилю; через час он вышел в сопровождении двух врачей и медсестры, чтобы рассказать родным, как обстоят дела.
– Они выживут, – это было первое, что он сказал он, увидев залитые слезами лица Мириам, Сальмы и Дины.
Один из врачей доложил о состоянии здоровья мальчиков.
– Вади – очень храбрый мальчик. Он даже не закричал, когда мы по живому срезали с него рубашку, отрывая ее от ожогов. У него ожоги первой степени на руках и шее, а также на груди. Лицо, к счастью, пострадало меньше, но все же... Придется выждать несколько часов, пока его состояние стабилизируется. Мы вкололи ему успокоительное, чтобы он уснул. Ему нужно отдохнуть.
– А Изекииль? – спросила Мириам, снедаемая тревогой за сына.
– Вы про малыша? Он пострадал меньше, чем Вади, ожоги незначительны, хотя один, на шее, достаточно серьезный. Мы вкололи ему обезболивающее. На всю ночь они оба останутся под нашим наблюдением; если хотите, можете их увидеть, но очень вас прошу не шуметь. Им необходим покой, это самое главное. А еще им придется на какое-то время остаться здесь. Наши медсестры о них позаботятся.
Однако мольбы Сальмы и Мириам сделали свое дело, и в конце концов им позволили остаться у постели сыновей. Никто и ничто, как они потом уверяли, не заставило бы их покинуть свой пост.
Дина тоже хотела остаться с внуком, но Мухаммед убедил ее вернуться вместе с ним в Сад Надежды.
– Там нуждаются в твоей помощи: кто-то должен приготовить еду и постели, – сказал он. – Поверь, мама, ты сейчас гораздо нужнее в Саду Надежды.
Йосси и Михаил отправились с ними: на пожаре лишние две пары рук никак не помешают.
Как рассказал Даниэль, сначала загорелись окружающие дом деревья, потом горящая ветка упала на крышу лаборатории, а затем огонь перекинулся на другие постройки.
– Сам не знаю, как нам удалось выбраться... Мы все спали, – объяснял Даниэль, еле сдерживая слезы.
Всю ночь они сражались с огнем, от которого к рассвету остались лишь тлеющие угли. Задняя часть дома рухнула; от нее остались одни головешки. И совсем уж печальная участь постигла сад и столь заботливо возделанные поля, погребенные нынче под толстым слоем пепла.
Кася горько плакала. Дело всей ее жизни, плоды стольких трудов теперь обратились в пепел. Ее апельсиновые деревья, помидоры, пряные и лечебные травы, оливы... все это погибло в огне.
– Мама, мы снова все посадим, – утешала ее Марина, но Кася не хотела ничего слушать.
Игорь и Бен отнесли Руфь в дом Дины. Найма, дочь Мухаммеда и Саймы, обещала за ней присмотреть. Девочке уже исполнилось тринадцать, она была скромной и ответственной.
Кася подошла к Мухаммеду и, глядя ему в глаза, спросила:
– Кто это сделал? Кто до такой степени желает нам зла, чтобы сотворить подобное?
Мухаммед не знал, что и ответить. Ночное происшествие было всего лишь одним из вереницы подобных случаев; лишь часть той подпольной борьбы с евреями, которая в последнее время велась по всей стране. Но возможна ли победа в этой войне? Он не переставал думать о своем сыне. И о Марине... Как бы он смог жить дальше, если бы они погибли? Он знал, что не смог бы этого пережить. Он всегда честно выполнял свой долг; именно поэтому согласился жениться на Сальме, но при этом ни на минуту не переставал любить Марину.
Кася не сводила с него испытующего взгляда, дожидаясь ответа.
– Не знаю, Кася, – сказал он наконец. – Не знаю, кто это сделал, но клянусь, что он за это ответит!
Тут они увидели идущую к ним Марину, и Мухаммед невольно вздрогнул.
– Ты все еще любишь ее, – Кася не ждала от него никакого ответа; она и сама не спрашивала, а лишь подтверждала очевидное.
Кася зорко следила за обоими, чтобы они не вздумали снова обниматься, оскорбив тем самым Игоря, наблюдавшего за ними издали.
– Мы должны начать все сначала, – сказала Марина. – И мы это сделаем, но понадобится ваша помощь. В одиночку нам не справиться.
– Обещаю тебе, что Сад Надежды возродится... – ответил он. – Здесь прошло мое детство и лучшая часть моей жизни.
– Хватит, – прервала их Кася. – На нас все смотрят, не стоит причинять им лишней боли; хватит и того, что случилось.
Когда наступило утро, Дине удалось уговорить погорельцев отправиться к ней домой и немного отдохнуть. Вконец измученные люди не стали отказываться. Пока Дина с помощью Наймы подавала душистый чай и нарезанный ломтями хлеб с козьим сыром, Луи подсчитывал убытки.
– Каркас дома обрушился. Самуэль перестроил его из сарая, а тот и сам по себе был не слишком прочным. Придется отстраивать заново. Сарай, где живет Мойша, совсем обвалился, и лаборатория тоже... На крышу лаборатории что-то упало: то ли факел, то ли просто горящая ветка – точно не знаю...
Дина взглянула на старого Натаниэля, который за ночь, казалось, постарел еще больше. Для него самым большим горем оказалась именно потеря лаборатории, а на постройку новой требовалось немало денег и времени.
– Надо написать Самуэлю, пусть поскорее возвращается, – сказала Дина.
– Ты права, мы обязательно это сделаем. К тому же он должен знать, что произошло с Изекиилем, – в голосе Луи звучала усталость: бессонная ночь, проведенная в борьбе с пожаром, дала о себе знать.
– Дина, Мухаммед... мы в долгу перед вами. Если бы не ваша помощь... – на этих словах Кася невольно расплакалась. – Твой сын Вади – очень храбрый мальчик; если бы не он, Изекииль сейчас был бы мертв... – добавила она, обращаясь к Мухаммеду.
Через три недели Изекииля выписали из больницы, а Вади все еще продолжал сражаться за жизнь. Врачи уверяли, что он поправится, но порой казалось, что надежды нет.
Изекииль помнил лишь, как бросился к выходу, но споткнулся и упал на пол, обо что-то ударившись головой. Больше он ничего не видел и не слышал, как его звали. Он очнулся лишь на минуту, когда Вади вошел в дом, который уже со всех сторон охватил огонь.
Луи нанял бригаду для строительства нового дома. Все работали день и ночь, чтобы как можно скорее возвести крышу над головой. К концу лета они построили два дома, в которых все смогли с комфортом разместиться. Вот только лаборатория по-прежнему лежала в руинах.
– Мне жаль, Натаниэль, но мы должны дождаться Самуэля, – сказал Луи. – А уж он будет решать, что теперь делать.
А между тем, сотни палестинских арабов продолжали гибнуть в стычках с британцами.
Встреча Луи с Омаром закончилась полным фиаско. Луи всегда считал Омара Салема разумным человеком, несмотря на его приверженность муфтию Хусейни, но эта встреча развеяла последние сомнения.
– Мы будем сопротивляться до последнего, пока англичане не выполнят наши требования, – заявил он. – Они должны остановить еврейскую иммиграцию.
– Если что и нужно остановить – так это вооруженные атаки против евреев, – ответил Луи.
Омар лишь пожал плечами. Ему и самому были не по душе подобные меры; ему ничем не мешал ни Сад Надежды, ни Эдисон – другое еврейское поселение неподалеку от Иерусалима, сгоревшее несколько дней назад. Но в то же время он не хотел показывать свое недовольство по этому поводу – во всяком случае, в эту минуту. Он считал, что главное сейчас – доказать англичанам, что, если арабы объединятся, они могут быть весьма серьезной силой, с которой им придется считаться. Так что никак нельзя допустить разлада; в разладе – их погибель.
– А ведь британцы не дремлют, – заметил Луи.
– Думаешь, мы не видим, как их войска высаживаются в Палестине? Вот только, чтобы выиграть эту битву, одних лишь войск недостаточно.
– А они и не рассчитывают только на свои войска. Они рассчитывают на поддержку тех, кого вы считаете своими союзниками.
Истинное значение этой фразы Омар смог понять лишь позднее, когда в октябре 1936 года несколько арабских лидеров обратились к своим «палестинским братьям» с призывом прекратить всеобщую забастовку. Нужно ли говорить, что палестинцы не могли не откликнуться на призыв Сауда Аравийского, Абдаллы Иорданского, короля Ирака, эмира Йемена?
На самом деле это Верховный арабский комитет решил пойти на уступки. Палестинские арабы готовы были и дальше бастовать в ущерб себе и своим семьям, однако арабские лидеры решили принять условия Великобритании, дабы навести в стране хоть какой-то порядок.
– Тебе нужно поговорить с Иеремией, – посоветовала Сальма мужу.
Но у Мухаммеда не хватало духа появиться в карьере. Он знал, что на его место уже взяли Мойшу. Однако проблему решил сам Иеремия, заявившись домой к Мухаммеду в сопровождении Игоря.
– Когда ты собираешься вернуться в карьер? – спросил он после традиционного обмена любезностями.
Мухаммед промолчал, не зная, что ответить.
– Забастовка кончилась, и в карьере много работы, – сказал Иеремия. – Я говорил с Игорем, он нуждается в твоей помощи.
Дина и Сальма смотрели на него искрящимися глазами, полными благодарности. Позднее Мухаммед признался, как он был удивлен столь великодушным поступком еврея.
– Да, они – наши друзья, но чувствуют себя в долгу перед тобой, – сказала Дина. – Они лишились дома и сада, а ты из-за них чуть не потерял сына.
– Они мне ничего не должны, – ответил Мухаммед.
– Они перед тобой в неоплатном долгу, и шрамы на лице Вади, которые он получил, спасая Изекииля – прямое тому свидетельство. Они всегда будут чувствовать себя в долгу перед тобой и твоими детьми, – сказала Дина.
Вади уже почти поправился; однако полученные ожоги оставили глубокие шрамы на его теле и, хуже того, на лице. Эти отметины ему суждено было носить до конца своих дней.
Изекииль повсюду следовал за ним. Вади стал для него настоящим героем, которому он был обязан жизнью. Теперь Вади был для него самым любимым после Мириам человеком; он любил его даже больше, чем отца и сестру Далиду. За прошедшие годы Самуэль превратился для него в далекое и бесплотное воспоминание.
А сердце Мухаммеда наполнялось глубокой болью, когда он видел шрамы на лице сына. Слезы наворачивались на его глаза, когда он смотрел на лицо Вади, пересеченное вспухшими красными зигзагами. В тот самый день, когда он выглянул в окно и увидел горящий в ночи Сад Надежды, он поклялся, что виновные в этом несчастье не останутся безнаказанными.
Дождавшись, когда мать пригласит в гости своего брата Хасана вместе с женой Лейлой и сыном Халедом, он принялся выспрашивать у дяди, кто устроил поджог. Ему было известно, что дядя не только хорошо знаком с большинством повстанческих лидеров, но и прекрасно осведомлен об их планах.
– Дядя, ты должен сказать мне, кто в ответе за то, что случилось с Вади.
– Ты же знаешь, я и сам сожалею о том, что случилось с Садом Надежды: они – ваши друзья, и наши тоже. Никто не хотел по-настоящему им навредить; это была досадная случайность, что горящая ветка упала на крышу лаборатории... – Хасан смущенно потупился под взглядом племянника. – Они всего-то и хотели – сжечь несколько деревьев; им в голову не приходило, что кто-то всерьез пострадает.
– Мой сын чуть не погиб в огне, – не сдавался Мухаммед.
– Вади – храбрый и надежный мальчик. Он рисковал жизнью, спасая Изекииля, но ты же знаешь, никто не поднял бы руку на членов нашей семьи. Все знают, что ты – сын Ахмеда Зияда, а он был героем, живым примером для молодежи, а также для меня.
– Мой муж никогда не принял бы участия в подобном деле... – вмешалась Дина, не на шутку оскорбленная словами брата. – Никогда не поджег бы тайком чужого сада... Нет, мой муж ни за что бы этого не сделал, и ты, брат, не смей пачкать его имя, утверждая, что он бы одобрил подобное злодеяние!
– Послушай, Дина, что ты в этом понимаешь! Те, что подожгли деревья, не хотели причинить никакого зла, они просто сражаются за свою свободу.
– Сжигая чужие дома и сады? – воскликнула Дина.
– А что мы, по-твоему, должны делать? Спокойно смотреть, как всякие чужаки отхватывают себе куски нашей земли? Послушай, сестра, если мы не поставим их на место, то скоро у нас вообще ничего не останется, – ответил Хасан.
– Я хочу поговорить с теми, кто это сделал, – снова попросил Мухаммед дядю. – Помоги мне в этом.
– Я тебе этого не позволю... Не могу позволить... Я слишком хорошо тебя знаю: ты жестоко расправишься с ними, а ведь они не хотели ничего плохого... Это был просто несчастный случай...
– Так ты считаешь, что шрамы на лице моего сына – всего лишь результат несчастного случая? – возмутился Мухаммед. – Нет уж, такие способы борьбы – не для меня. Ты потребовал, чтобы я принял участие в этой забастовке и пообещал мне хорошие деньги, чтобы я мог прокормить семью. Я вполне согласен с теми, кто считает, что англичане должны отсюда уйти – так же, как мой отец мечтал, чтобы отсюда ушли турки. Я знаю, за что и против чего я сражаюсь, но знаю также и то, что есть вещи, которых я никогда не сделаю. Вместе с твоими детьми я сражался против турок – с Халедом, здесь присутствующим, и Салахом, пребывающим, как я надеюсь, возле престола Аллаха. Салах погиб как настоящий солдат, сражаясь с другими солдатами. Погибнуть на поле боя – это большая честь, но я никогда не стану сражаться с врагом, поджигая ночью чужие сады и угрожая чьим-то детям. Повторяю, этот способ борьбы – не для меня.
– Кузен прав, – это до сих пор молчавший Халед наконец набрался смелости и решился возразить отцу.
Хасан сердито взглянул на него. Он никому не позволил бы оспаривать свое решение, даже родному сыну.
– Твой кузен сейчас говорит, как отец, а не как солдат, – возразил Хасан. – А что я должен был делать, когда убили моего первенца? Не было ни единого дня, чтобы я не оплакивал твоего брата Салаха, а твоя мать и вовсе почти обезумела от горя. Но посылая вас сражаться под знаменами сыновей шарифа, я знал, что могу вас потерять: война есть война.
– Так значит, у нас война? – с болью в голосе спросил Мухаммед.
– Мы не можем допустить, чтобы евреи основывали здесь новые колонии! – отрезал Хасан.
– Я не стану поддерживать тех, кто нападает на безоружных крестьян! – крикнул Мухаммед. – Ни за что на свете!
– Безоружных? – воскликнул Хасан. – Уж тебе-то должно быть известно, что у них есть оружие. Или ты не знаешь, что твой друг Луи состоит в «Хагане»? У них даже есть собственная армия – пусть они не носят мундиров и не живут в казармах, но в остальном это самая настоящая армия.
Женщины молча слушали, дрожа от страха, что мужчины вот-вот подерутся.
Наконец, Хасан ушел, так и не открыв племяннику, кто повинен в нападении на Сад Надежды.
На следующий день Мухаммед встретил своего кузена Халеда. Какое-то время они шли молча, покуривая египетские сигары, которыми время от времени снабжал Мухаммеда Иеремия.
Халед уважал мнение своего отца, но при этом чувствовал себя обязанным Мухаммеду. Оба сражались бок о бок под знаменами Фейсала. Оба знали, что это такое – смотреть, как люди убивают других и гибнут сами; они видели, как рядом падают их товарищи, сраженные вражескими пулями, и сами стреляли в людей, защищая собственную жизнь.
– Я не знаю точно, – сказал Халед, – но слышал, что Сад Надежды подожгли два брата, которые живут неподалеку от Иерусалима, в двух километрах от Дамаскских ворот. Знаешь тот дом, возле которого растут два старых фиговых дерева? Эти люди очень преданы муфтию.
– Спасибо, Халед. Теперь я в долгу перед тобой.
– Отец тебя очень любит, но ему не нужны конфликты между арабами, – пояснил Халед. – Достаточно и того, что он согласился принять участие в этой забастовке.
– Я понимаю твоего отца. У него своя правда, у меня – своя. Когда я смотрю на лицо сына, покрытое ожогами, меня охватывает гнев.
– Я не смогу к тебе присоединиться, отец мне этого не простит.
– Я и сам бы не стал просить тебя об этом. В жизни есть вещи, которые нужно делать самому.
Никому, даже Сальме, Мухаммед не рассказал о том, что задумал. Он едва смог дождаться, когда наступит вечер пятницы, и молча стал одеваться, готовясь выйти из дома.
Дина и Сальма поинтересовались, куда он собрался на ночь глядя, и он ответил, что хочет повидаться с одним знакомым.
Укрытый пологом ночи, с ведром бензина в руках он обошел вдоль старой стены, ощущая, как в лицо ему бьет жаркий ветер пустыни, который в эту ночь не на шутку разыгрался. Пройдя несколько километров, он добрался до фермы, о которой говорил Халед. Дом был окружен оливковыми деревьями; рядом, в загоне, мирно паслись несколько коз.
Осторожно, стараясь не шуметь, он обрызгал бензином оливковые деревья. Затем направился к дому и постучал.
Дверь ему открыл пожилой мужчина; Мухаммед заметил, что внутри также находились пожилая женщина и двое юношей, одному из которых было около двадцати, а другому – не больше шестнадцати, как и его сыну Вади.
– Хвала Аллаху, что тебе нужно? – спросил мужчина.
– Чтобы ты вышел из дома, – ответил Мухаммед. – А также твои жена и дети.
– Что ты несешь? – запротестовал хозяин. – Почему это мы должны выходить из дома?
Юноши направились в сторону двери; Мухаммед прочитал на их лицах удивление и вызов.
– Выходите из дома, если хотите жить, – с этими словами Мухаммед поджег кусок ткани, смоченной в бензине, который еще прежде спрятал среди прочей одежды, и бросил горящий сверток в сторону оливковых деревьев. Как по мановению руки, небо вспыхнуло багряным заревом. Деревья тут же занялись огнем.
С угрозами и проклятиями вся семья бросилась прочь из дома, а оба юнца накинулись на Мухаммеда; старший попытался сбить его с ног. Однако это ему не удалось: Мухаммед приставил нож к его горлу, одновременно выхватив из-за пояса старый пистолет. Парень в ужасе застыл, решив, видимо, что оказался в руках сумасшедшего.
– Мне стоило бы убить тебя и твоего брата, – сказал Мухаммед. – Но из уважения к самому себе я не стану этого делать. Я не убиваю беспомощных сопляков. Но вы должны заплатить за содеянное.
Старик замахнулся на него палкой, но Мухаммед увернулся. Женщина громко зарыдала, глядя, как пламя охватывает сад и оливковые деревья, как козы в ужасе мечутся, а языки пламени неумолимо подбираются к загону.
– На этот раз я вас прощаю, но если вы снова перейдете мне дорогу – клянусь, вы об этом пожалеете.
Он медленно отступал, не поворачиваясь к ним спиной и держа под прицелом. Наконец, он скрылся в тени деревьев, а там уже бросился бежать, пока отчаянные крики о помощи не затихли вдали.
Вернувшись домой, Мухаммед понял, что обрел наконец душевный покой.
Омар Халем был в ярости. Он нервно расхаживал взад-вперед по своему кабинету, куда вызвал для разговора Мухаммеда и Юсуфа.
– Как ты посмел поднять руку на преданную муфтию семью? – повторял он. – Или ты хочешь, чтобы мы начали убивать друг друга?
Юсуф выглядел взволнованным, зато Мухаммед был совершенно спокоен. Он не боялся Омара Салема и не испытывал ни малейшего трепета перед его богатством и могуществом. Когда Омар наконец выплеснул свой гнев, Мухаммед заговорил:
– Мне не нравится подобная тактика: нападать на беззащитных людей. Уж коли мы должны воевать с евреями – давайте открыто бросим им вызов, вместо того, чтобы поджигать дома и угрожать детям.
– Они не успокоятся, пока не захватят всю землю, которая им не принадлежит, – начал было Юсуф.
Но Омар лишь сухо оборвал его, еще больше разозленный словами Мухаммеда.
– Как ты вообще смеешь оспаривать приказы муфтия? Ты! Отец бы тебя стыдился.
Повернувшись к Омару, Мухаммед уставился ему в лицо таким испепеляющим взглядом, что тот невольно отшатнулся.
– Не смей марать имя моего отца: он бы никогда такого не сделал! Ни за что не стал бы поджигать дома и сады. Будь он жив, он рукоплескал бы мне.
– Как ты смеешь думать, что вправе чинить самосуд? Кто ты такой, чтобы судить? – продолжал Омар, задыхаясь от ярости.
– Я не пытаюсь чинить самосуд; я хочу лишь жить в мире с самим собой. Бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись – это умереть или убить. В этом случае я спасал лишь свою честь, поэтому ваши друзья до сих пор живы. Но можешь мне поверить, что всякий раз, когда я вижу ожоги на лице Вади, я горько жалею, что оставил их в живых.
Мухаммед никому бы не признался, что душа у него болит не только за Вади, но и за Марину. Он до сих пор вздрагивал, вспоминая, как бежал к горящему Саду Надежды, сам не свой от ужаса, решив, что Марина погибла в огне. Как он мог простить людей, по чьей вине он едва не потерял тех, кого любил больше всего на свете: сына и Марину?
С этого дня Омар и Мухаммед больше не доверяли друг другу. Омар знал, что Мухаммед всегда будет поступать так, как велит ему совесть, и что он не выполнит приказа, если для этого потребуется пойти против совести; такому человеку Омар никак не мог полностью доверять.
Чуть позже Мухаммеда навестил его зять Юсуф, обеспокоенный случившимся.
– А ведь Омар всегда считал тебя своим другом, – упрекнул он шурина.
– Я тоже считал его своим другом, – ответил Мухаммед. – Или ты полагаешь, что он чем-то лучше меня?
– Ты не можешь выступать против муфтия.
– Я выступаю против того, что считаю бесчестным, – сказал Мухаммед. – Я уважаю муфтия, но не принадлежу ему.
После этого зятья еще долго спорили, но так и не пришли к согласию.
Вскоре после происшествия в дом Мухаммеда явились британские полицейские. Они подозревали, что пожар на ферме неподалеку от Иерусалима был как-то связан с таким же пожаром в Саду Надежды. Кто-то донес, что Мухаммед Зияд, должно быть, хорошо осведомлен об обоих происшествиях. Полиция вызвала его на допрос, но Мухаммед упрямо стоял на своем: мол, понятия не имеет, о чем его спрашивают. Несколько дней его продержали в камере, а затем отпустили, поскольку у не было никаких доказательств, а значит, и оснований держать его в заключении.
Дина решила поспорить с сыном.
– Разве мы мало страдали? – начала она. – Ты же не хочешь, чтобы еще и...
Но он не позволил ей продолжать.
– Мама, я не сделал ничего такого, в чем стал бы раскаиваться. Во всяком случае, позволь мне действовать так, как велит совесть.
– У тебя жена и двое детей, Мухаммед, подумай о них.
– У меня есть долг не только перед ними, но и перед самим собой.
А Сальма не могла даже помыслить о том, чтобы в чем-то упрекнуть мужа, как бы ни страшило ее будущее.
Я хорошо помню те дни, полные страданий и страха; а впереди нас ожидали новые страдания, связанные с возвращением Самуэля.
Однажды Мириам пришла к Дине и сообщила, что Самуэль возвращается в Палестину в сопровождении двоих друзей детства.
– Я собираюсь просить развода, Дина, – сказала она. – И я хочу, чтобы ты узнала об этом первой. Я знаю, как ты уважаешь Самуэля.
– Может быть, тебе лучше подождать и сначала поговорить с ним? Может быть, у вас все еще и наладится...
– За все эти годы Самуэль прислал лишь несколько писем, в которых только подробно описывал, что происходит в Европе и интересовался, что происходит здесь. Ты же знаешь, что он не хотел детей, это я настояла. Разумеется, он их любит, но я не верю, что Изекииль и Далида смогут его удержать. Дело здесь не только в том, что произошло с Изекиилем, но и в том, что Самуэль, как и я, тоже хочет развода. Я в этом уверена.
Дина с большой симпатией относилась к Мириам; она чувствовала в ней родную душу, несмотря на то, что та была намного моложе.
«Подумать только, ведь нам с Самуэлем уже за семьдесят, Мириам едва перевалило за пятьдесят, а выглядит она намного старше, – подумала Дина. – У нее такой печальный взгляд...»
Вскоре Самуэль действительно прибыл – по поручению британского консула, графа Пила, создавшего комиссию по расследованию ситуации в Палестине.
– Когда англичане не знают, что делать, они первым делом создают комиссии по расследованию, – откомментировал Мухаммед
– И что же случилось на этот раз? – в тревоге спросила Дина.
Мухаммед сообщил матери, что Самуэль уже в Иерусалиме.
– Игорь сказал, что Самуэль остановился в гостинице «Царь Давид» и собирается нас навестить. Хочет познакомить нас с друзьями. И... – запнулся он. – Мне очень жаль, но я должен тебе сказать... Самуэль привез с собой женщину, русскую аристократку...
Дина уже давно подозревала, что причина столь долгого отсутствия Самуэля в другой женщине. Да и сама Мириам на это уже не раз намекала. Дина задавалась вопросом, что будет, если Самуэль привезет с собой эту женщину.
Прошло несколько дней, а о Самуэле не было ни слуху, ни духу. Она так и не решилась сходить в Сад Надежды, чтобы расспросить о нем, а ни Кася, ни ее домочадцы даже не подумали известить ее о прибытии Самуэля. Дина представляла, чего им стоит держать лицо в присутствии «этой женщины», как называл ее Мухаммед.
Наконец, однажды вечером к ней в дом пришла Мириам, заливаясь слезами. Дина не знала, что и сказать, глядя на ее распухшее от слез лицо. Она лишь взяла Мириам за руку и пригласила сесть.
– Самуэль здесь, вот уже четыре дня, как приехал, – начала Мириам. – Он не посмел явиться в Сад Надежды и показаться нам на глаза, а потому попросил моего зятя Йосси, чтобы тот сообщил нам о его приезде. Он хотел знать, как мы его примем, и позволю ли я ему увидеться с детьми. А еще он хочет поговорить с ними наедине. Кася страшно разозлилась Ее так больно ранило поведение Самуэля... Она отправилась в «Царя Давида» повидаться с ним, а нам ничего не сказала. Так вот, когда она увидела его там с этой женщиной, с Катей... Представляешь, какой это был для нее сюрприз?.. Ведь я... Признаюсь честно, я никому об этом не говорила, но всегда знала, что в жизни Самуэля появилась другая женщина. Константин и Катя всегда много для него значили, они ведь выросли вместе. Катин дед очень помог отцу Самуэля после того погрома... Короче говоря, он привязан к семье Гольданских. И вот в Париже он вновь с ними встретился, и, когда я увидела их вместе, то сразу поняла, что между нами все кончено. Я тебе уже говорила, что он хочет подать на развод, он говорит, что так будет лучше для нас обоих. Честно говоря, я тоже так думаю, но мне так больно – ты даже не представляешь, как больно...
Дина слушала, не перебивая. Она знала, что Мириам необходимо выговориться и она не случайно для своих откровений выбрала именно Дину.
А Мириам тем временем продолжала:
– Дети очень хотят видеть отца – особенно Далида, ведь ей уже пятнадцать, она все понимает. Сколько раз она у меня допытывалась, почему мы не живем вместе... Я попросила Йосси, чтобы он передал Самуэлю: пусть приходит к нам, как-нибудь договоримся. А то дети не могут понять, почему их папа вернулся домой, а живет при этом в гостинице. Но Самуэль извинился и сказал, что не может оставить Константина и Катю, и что будет лучше, если мы все навестим его в «Царе Давиде». Я отказалась идти в гостиницу – почему я должна унижаться? Попросила Игоря и Марину взять детей и пойти с ними вместо меня. Кася даже слышать о нем не хочет, а бедная Руфь почти не выходит из дома: ты же знаешь, в последнее время она неважно себя чувствует. После встречи с отцом Далида вернулась такая счастливая... Она все расписывала, какая красавица эта «тетя Катя», и показывала подарки, которая та привезла ей и Изекиилю. Дочка уговаривала меня пригласить их к нам в гости, только боялась, что Кате у нас не понравится. «Она не такая, как мы, – вот что она сказала. – Такая элегантная... Но мы могли бы украсить наш дом цветами, чтобы он стал покрасивее...» Я притворилась, будто мне нет дела до этой Кати и спросила, видела ли она Густава, сына Константина и Веры. Далида ответила, что Густав не приехал, потому что он сейчас в пансионе, в Англии, а вот тетя Вера приехала и привезла ей в подарок шелковую блузку.
