Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"

Автор книги: Хулия Наварро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 55 страниц)

А сегодня утром я получила записку от Самуэля; он просит о встрече. Говорит, что пока мы не встретимся на «нейтральной территории», он не должен появляться в Саду Надежды. Клянусь, я хотела ему отказать, но знаю, что Далида никогда бы мне этого не простила, поэтому я смирила свою гордость и пошла в «Царя Давида». Самуэль ждал меня в баре, и в первый миг мне показалось, что все по-прежнему и между нами ничего не изменилось. Он обнял меня с таким чувством, что я расплакалась.

Но он не позволил мне обмануться. Сказал, что не вернется в Палестину, что теперь его жизнь в Париже, хотя много времени он проводит в Лондоне по своим «торговым делам», а потом добавил, что мое место – здесь. «Тебе было неуютно в Париже, ты чувствовала себя там чужой, – сказал он. – Ты же не переставала твердить мне об этом. И я тебя понимаю, ведь ты – настоящая палестинка. Но, возможно, дети могли бы часть времени проводить с нами. Кате они нисколько не мешают, она их очень любит». Меня так и подмывало съездить ему по физиономии, однако я сдержалась, только спросила: «Катя? Какое дело этой Кате до наших детей?» Самуэль застыл на месте, а потом сказал: «Ну же, Мириам, давай будем честны друг с другом. Ты же знаешь, насколько Катя важна для меня. Мы столько времени уже вместе... Честно говоря... Я давно уже хотел попросить у тебя развода. Я уже немолод и должен обеспечить Кате статус официальной супруги. Она значительно моложе меня, вы с ней примерно одного возраста, я и хочу, чтобы в день моей смерти она имела право плакать над моей могилой, как моя вдова».

– Как он вообще смеет так говорить? – Дина прямо-таки кипела от возмущения. – Эта женщина околдовала его , он никогда таким не был...

– Я чувствовала себя такой униженной... – всхлипнула Мириам. – Ответила, что и сама давно хотела с ним развестись, что не могу понять, как умудрилась его полюбить и жалею о том, что родила от него детей... Не помню, чего еще я ему наговорила, я была совершенно не в себе. А Самуэль слушал с этаким спокойным безразличием, а потом сказал, что ему понятна моя злость, нам уже давно следовало решить этот вопрос, вот только расстояние помешало. Еще он признался, что прошлой зимой подхватил пневмонию и всерьез опасался за свою жизнь. Катя ухаживала за ним, не оставляя ни на минуту, он был чрезвычайно тронут ее заботой. Так или иначе, но мы собираемся разводиться. А еще он спросил, можно ли ему привести Константина и Катю в Сад Надежды, он давно хочет познакомить нас со своими друзьями.

– Ты должна была сказать ему, что нельзя! – возмущенно выкрикнула Дина.

– Я сказала – пусть приводит, если ему это нужно. Не хочу, чтобы Далида меня потом упрекала.

– И в чем она может тебя упрекнуть? – спросила Дина. – Или твоя дочь воображает, что ты должна распахнуть двери дома перед любовницей мужа?

– Это не мой дом, Дина, это дом Самуэля.

– Это уже не дом Самуэля, – возразила Дина. – Дом Самуэля сгорел, а этот мы построили собственными руками.

– Сад Надежды всегда останется его домом, это единственный дом, который он знает.

– Ты не должна принимать эту женщину! – возмущенно воскликнула Дина.

– Я и не собираюсь ее принимать. Она придет завтра вечером, а я отправлюсь в Старый город повидаться с сестрой. А сюда придут Ясмин, Михаил, Иеремия, Анастасия, Натаниэль, Мойша с Эвой и, разумеется, Луи... Я попросила Касю устроить праздничный ужин, на котором, кстати, ты тоже должна присутствовать. Кася сначала отказывалась, но в конце концов я ее убедила.

– Я тебя не понимаю!

– Если бы ты знала, чего мне это стоило! Но повторяю, я делаю это только ради Далиды. Она любит отца, что совершенно естественно, а сейчас он явился, как настоящий король – нарядный, в костюме, под руку с этой графиней... Когда ты познакомишься с Катей, то сама поймешь, какое впечатление она может произвести на подростка. Эта женщина настолько красива, что кажется просто ненастоящей. Она всегда прекрасно одета, причесана, накрашена; выглядит безукоризненно в любую погоду – в снег, дождь, зной или ветер. Она поистине безупречна. К тому же Далида чувствует, как много значит Катя для Самуэля, и старается завоевать ее симпатию, чтобы быть ближе к отцу.

– Видеть не желаю эту Катю! – ответила Дина, все больше распаляясь.

– И все-таки я прошу тебя прийти завтра в Сад Надежды. Самуэль хочет повидаться с тобой, а также с Айшой и Мухаммедом.

– Я не пойду, – ответила Дина. – Дети пусть идут, если хотят, но моей ноги там не будет. Я лучше пойду вместе с тобой проведать Юдифь.

Однако, как ни старалась Дина избежать встречи с Самуэлем, но все же ей это не удалось. Он появился вечером, когда она уже вернулась домой после встречи с Юдифью. Мириам осталась в доме сестры, дожидаясь возвращения Ясмин и Михаила. Дина зазевалась и не заметила, как Самуэль подошел к самому ее дому. Она молча открыла дверь; некоторое время они смотрели друг на друга, не решаясь сказать ни слова.

– Я скучал по тебе, – произнес он наконец.

– Охотно верю, – ответила Дина. – Особенно учитывая, что ты почти семь лет не показывал носа домой. У тебя было достаточно времени, чтобы соскучиться.

Самуэль был ошеломлен. Вот уж от кого он никак не ожидал проявления враждебности – так это от Дины, которую всегда считал своим лучшим другом.

– Как прошел ужин? – спросила Дина, не скрывая своего недовольства.

– Не сказать, что прекрасно, хотя мы сделали все возможное, чтобы его не испортить. Руфь так и вовсе не хотела выходить из своей комнаты – отговаривалась плохим самочувствием. Потом она все же вышла, нехотя поцеловала меня в щеку, а Кате даже руки не подала. Кася не скрывала своей неприязни к Кате, но вскоре сдалась перед обаянием Константина, как и все остальные. Только Иеремия и Мойша старались держаться с ней любезно. Что касается Анастасии, то ты же ее знаешь: никогда невозможно догадаться, о чем она думает. Натаниэль постарел, совсем сдал. Игорь почти не изменился – все такой же серьезный. Сальма была хороша, как никогда, а Мухаммед – сама обходительность. Думаю, одна лишь Далида по-настоящему радовалась, а малыш Изекииль в упор нас не замечал. А твой внук Вади уже совсем взрослый, как и Бен, сын Марины, и Рами, сын Айши. Все так выросли! Найма и Нур тоже уже почти взрослые, как и моя Далида. Только по ним и видишь, сколько воды утекло!

Какое-то время они молчали, не зная, что сказать. Потом Дина все-таки предложила ему выпить чаю.

– Не откажусь, хотя предпочту гранатовый сок, – ответил Самуэль.

Она подала ему стакан, стараясь не смотреть в лицо.

– Что случилось, Дина? – спросил Самуэль. – Я пришел поблагодарить тебя за то, что Вади сделал для Изекииля. Я уже сказал об этом Сальме и Мухаммеду. Им повезло иметь такого сына – храброго и великодушного. Вы должны им гордиться.

– Мы им гордимся, – сухо ответила Дина.

– Жизнь – непростая штука, – задумчиво протянул Самуэль. – Очень жаль, что ты на меня сердишься... Мне бы хотелось, чтобы все сложилось иначе... Хотя понимаю твою солидарность с Мириам.

Дина не знала, что и ответить. Она чувствовала себя по-настоящему неловко. Наконец, она решилась посмотреть ему в глаза, в глубине надеясь увидеть того, прежнего Самуэля, что на протяжении стольких лет был другом ее мужа.

– Ты нехорошо поступаешь, – сказала она. – Оставить жену и детей... Что ты за человек после этого, Самуэль?

– Я никогда не пытался казаться лучше, чем есть, но должен признаться, что совершил ошибку, женившись на Мириам, она не заслуживает того, чтобы страдать из-за меня. Я не могу тебя обманывать, ты же знаешь, что я никогда не был в нее влюблен; да, я был к ней привязан, и мы были счастливы, но я никогда по-настоящему ее не любил.

– Но если ты знал об этом и все равно женился, то должен нести ответственность за свой выбор. Или ты думаешь, что раз ты не был в нее влюблен, это снимает с тебя вину? Вот скажи, Самуэль, так ли уж необходимо было привозить сюда эту женщину?

– Я хотел, чтобы Константин и Катя увидели Палестину. Ты не представляешь, что сейчас творится в Европе. Гитлер превратил жизнь немецких евреев в настоящий ад. Все, кто только может, стараются уехать из Германии. Мы с Константином делаем все возможное, чтобы британские власти открыли въезд в Палестину для всех желающих. Здесь они смогут найти дом.

– Это моя земля, Самуэль, земля моих предков, а также моих детей и внуков, – ответила Дина. – Она не может вместить евреев со всего света.

– Мы можем жить вместе, Дина, как жили до сих пор. Если бы ты знала, что творит Гитлер... Он заставляет евреев пришивать на одежду шестиконечные звезды Давида. Запрещает им заниматься торговлей, изгоняет из университетов, конфискует имущество, лишает гражданства...

– Мне очень жаль, что так все случилось. Не могу понять, чего добивается этот Гитлер...

Дина замолчала.

Но тут послышались шаги на дорожке, а затем деликатный стук в дверь. Самуэль открыл ее; на пороге стояла Катя.

Дина была потрясена, увидев эту женщину: она выглядела неземной, будто сошла с какой-то картины.

– Дина, познакомься с Катей, – сказал Самуэль.

Две женщины посмотрели друг на друга: Дина – с опаской, Катя – с безразличием, которое пыталась скрыть под широкой улыбкой.

– Я столько слышала о вас, – произнесла Катя. – Поистине, вы – единственная женщина, которая удостоилась такой глубокой привязанности Самуэля.

– Хотите гранатового сока? – предложила Дина, не зная, что и сказать.

– С удовольствием, – улыбнулась Катя. – Самуэль так расхваливал ваш знаменитый гранатовый сок, что я никак не могу упустить возможности его попробовать.

Разговор перешел на разные пустяки. Дина не желала поддаваться обаянию этой неземной женщины и отвечала ей с тем же показным равнодушием, какое демонстрировала Катя. В этой атмосфере Самуэль чувствовал себя неуютно и не мог дождаться, когда можно будет откланяться и уйти.

– Мы должны вернуться в гостиницу до наступления темноты. Я еще вернусь – повидаться с тобой перед отъездом, – пообещал Самуэль.

Чуть позже Сальма рассказала свекрови, что происходило в Саду Надежды во время ужина.

– Константин и Вера были очень милы и уделили внимание каждому. А вот его сестра, как мне показалась, чувствовала себя не в своей тарелке, – сказала Сальма. – Похоже, она принадлежит к тому типу людей, которые считают нас вульгарными.

– Я ничуть не удивлена, что Самуэль не хочет возвращаться, – ответила Дина. – Едва ли эта Катя смогла бы жить здесь. Ты вот можешь представить, как такая фифа гнется над картофельной грядкой или доит козу? – Дина невольно улыбнулась, представив Катю за подобными занятиями.

– Самуэль ни на шаг от нее не отходит, – продолжала Сальма. – Он кажется...

– Он кажется очень влюбленным, ты это хотела сказать? – закончила Дина.

Сальма смущенно кивнула. Самуэль смотрел на Катю с той же страстью, с какой Мухаммед смотрел на Марину, когда думал, что никто этого не видит. Сальма ощутила очередной укол ревности и печали, вспомнив, что на нее Мухаммед никогда так не смотрел и никогда не посмотрит.

– Далида казалась очень счастливой, а Изекииль, наоборот, выглядел угрюмым и замкнутым. А потом вдруг спросил, скоро ли вернется мама, и Самуэль почувствовал себя неловко. Кася посоветовала ему прогуляться и сказала, что мама пошла проведать Юдифь. А Изекииль стал требовать, чтобы мама и Даниэль поскорее вернулись. «Даниэль – это мой старший брат», – объяснил он Кате и Константину. Хорошо, что Вере, жене Константина, удалось вовремя сменить тему разговора.

– А эта Вера – какая она? – поинтересовалась Дина.

– Очень милая женщина – не такая красивая, как Катя, но тоже благородная дама. Она была так ласкова с детьми Мириам и похвалила Вади за смелость, за то, что спас Изекииля. Мне кажется, малыш догадывается, что между его родителями не все благополучно. Вера пригласила Далиду и Изекииля навестить их в Лондоне. Далида пришла в восторг, а Изекииль спросил, можно ли ему приехать вместе с мамой. Катю это разозлило, а Вера улыбнулась и сказала, что он может приехать, с кем захочет.

– Самуэлю не следовало привозить сюда эту женщину, – повторила вконец возмущенная Дина.

– Мухаммеду пришлось пригласить их всех в гости, но я думаю, что Самуэлю вряд ли хочется повторить сегодняшний вечер, – продолжала Сальма. – Поэтому он пригласил всех наших мужчин на завтрашний ужин в «Царя Давида».

– Мой сын не должен был их приглашать! – заявила Дина. – Я рада, что у Самуэля хватило совести отказаться.

– Но ведь он все же пришел повидаться с тобой. Он был очень расстроен, что ты не пришла на ужин в Сад Надежды.

– А чего он ожидал? Да, он пришел повидаться со мной, но это уже не тот, прежний Самуэль. Эта женщина совершенно его изменила.

– Не вини ее, – сказала Сальма и тут же об этом пожалела.

– А кого же я должна винить? – в гневе спросила Дина.

– Нельзя винить человека за то, что он полюбил не того, кого следовало. Ты сказала, что Самуэль любит Катю, но можно ли его за это осуждать? Мне жаль Мириам, она этого не заслужила, но, в конце концов, она всегда знала, что нельзя требовать от Самуэля больше, чем он может дать.

Дине совершенно не хотелось продолжать этот разговор. Она поняла, что невестка говорила не только о Самуэле, но и о себе самой.

Мухаммед очень волновался и поминутно спрашивал у матери и жены, надлежащим ли образом он одет. Никогда прежде он не переступал порога «Царя Давида»– самого фешенебельного в городе отеля, где останавливался сам король Абдалла, когда бывал в Иерусалиме.

Отель открыли всего несколько лет назад, а теперь в его салонах встречались самые влиятельные люди мира, в том числе египетские принцы и, конечно, знать Иерусалима.

Вернувшийся Луи все подшучивал над Мухаммедом, который вырядился для ужина слишком уж официально.

– Мы же собираемся ужинать с Самуэлем, а не с английской королевой, – говорил он.

Сам же Луи был одет, как обычно – ну, может быть, имел вид чуточку более официальный, чем всегда. Во всяком случае, Дина, увидев его, всплеснула руками:

– Как, ты еще не одет? Вы же опоздаете!

Они прибыли вовремя, но, войдя в ресторан, уже застали там Хасана и Халеда, сидящих за столиком в обществе Самуэля и Константина. Натаниэль, Мойша и Игорь вместе с Иеремией подтянулись чуть позже, а еще через несколько минут пожаловали Михаил и Йосси.

Мухаммед ничего не мог с собой поделать, поминутно косясь на официантов в красных фесках с поистине княжескими манерами.

– Я благодарен вам за то, что приняли приглашение, – сказал Самуэль. – Я столько времени провел вдали от вас... Все переменилось, ведь так? Да и у вас, я думаю, есть о чем рассказать.

Последним прибыл Юсуф. Мухаммед искренне восхищался самообладанием зятя, глядя, с какой непринужденностью тот держится среди всей этой роскоши.

Юсуф поприветствовал своих знакомых, собравшихся в обеденном зале; среди них были какие-то ливанцы в сопровождении европейки, несколько похожих заговорщиков сирийцев, и даже Рариб аль-Нашашиби, один из влиятельнейших людей города.

– Нашашиби продолжают выступать против Хусейни? – спросил Самуэль.

– Нас всех объединила общая забастовка, – осторожно сказал Юсуф, не желая вдаваться в подробности.

– А теперь, когда она закончилась, между ними снова возникли разногласия, – заключил Самуэль.

Посыпались бесконечные вопросы, на которые Юсуф и Мухаммед едва успевали отвечать. Этот русский оказался поистине ненасытен в своем стремлении понять Палестину. Мухаммед обратил внимание, что Луи старается не вступать в разговор, предпочитая лишь внимательно слушать, что говорят другие. «Должно быть, он и в самом деле по уши увяз в своей «Хагане», – подумал Мухаммед. Луи всегда приезжал и уезжал, никого не спрашивая и никому не докладываясь, однако с тех пор, как Самуэль решил остаться в Париже, он взял на себя ответственность за благополучие Сада Надежды и добился величайшего уважения всех его обитателей.

– Я знаю графа Пила, – сказал Константин, – это очень разумный человек. Надеюсь, что его комиссия сможет остановить стычки.

– Или обострить их еще больше, – предположил Хасан.

– Я все никак не могу понять: почему арабы и евреи не могут между собой договориться? – спросил Константин.

– Отчего же, могут – при соблюдении некоторых условий. Дело в том, что евреев приехало гораздо больше, чем мы могли предположить. Они скупают наши земли, вытесняя с них крестьян. Единственное, чего мы хотим – чтобы Англия наконец поставила крест на Декларации Бальфура. Какие права у британцев на нашу Палестину? Мы сражались на их стороне в Великой войне в обмен на обещания, которые так и не были выполнены. Они обманули шарифа Хусейна и его сыновей – и Фейсала, и Али бросили на произвол судьбы. Правда, сейчас они признали Абдаллу правителем Трансиордании, потому что им это выгодно, – объяснил Хасан.

– Я сражался на стороне британцев, как и мой шурин Мухаммед, и мой кузен Халед, – вступил в разговор Юсуф. – Мы сражались за нашу великую арабскую родину, которую теперь подмяли под себя евреи. Шариф не возражал против того, чтобы у вас был здесь дом, как не возражал и Фейсал; однако кое-какие условия британцы не выполнили. Так почему мы должны отдавать свою землю?

Юсуф говорил вроде бы от своего имени, но собеседники прекрасно понимали, что его устами сейчас вещает могущественный иерусалимец Омар Салем.

– Ну а ты, Луи – что ты обо всем этом думаешь? – спросил Хасан.

Мужчины испытующе посмотрели на Луи. Все прекрасно знали, что он тесно связан с еврейскими лидерами и особенно предан Бен Гуриону.

– Арабы и евреи должны поделить между собой Палестину, и чем раньше это произойдет, тем лучше, – огласил Луи свой приговор.

– И почему мы должны ее делить? – не сдавался Хасан.

– Потому что и те и другие живут на этой земле.

– Мы жили здесь задолго до того, как заявились вы, спасаясь от произвола своих царей.

– Вы здесь жили? И долго? Прежде эта земля звалась Иудеей, ее населяли и потомки Ханаана, и египтяне, не стоит забывать и о филистимлянах; по ней прошли македонцы, римляне, византийцы, персы, арабы, Аббасиды, Фатимиды, крестоносцы, османы... а теперь еще и британцы. Но именно евреи – плоть и кровь этой земли, и не смей говорить, что ты этого не знаешь, – последние слова Луи отчетливо прозвучали в наступившей тишине.

– Вы могли бы оставаться его плотью и кровью и в составе Арабского государства. Никто вам не мешал, – ответил Юсуф, пристально глядя на Луи.

– У вас свои отношения с англичанами, у нас – свои, – ответил Луи. – Однако и нам, и вам следует уяснить, что выполнение британцами их обещаний будет зависеть исключительно от того, входит ли это в круг их интересов. Так что перевесит та чаша весов, на которой будут лежать их выгоды. А будущее Палестины зависит от того, сможете ли вы договориться с нами.

– Мне неприятно слышать, когда ты говоришь «мы» и «вы», – в словах Самуэля послышалась печаль. – Когда мы были молоды, то верили, что сможем построить мир, где все будут равны.

На этот раз слово взял Мойша. Наверное, он все же ощущал некоторую неловкость; ведь единственный не чувствовал себя здесь среди друзей.

– Мечты юности разбиваются о повседневную реальность, – изрек он. – Так сказал Маяковский; правда, он говорил о любви, но то же самое можно сказать и в отношении всего остального.

– Реальность будет такой, какую мы сами построим, – ответил Самуэль.

– Реальность такова, что все мы – разные люди; у нас разные интересы, мечты, вера. Вот мы, евреи, верили, что революция откроет нам новую эру, мы перестанем быть людьми второго сорта. Мы сражались бок о бок с остальными, веря, что и они разделяют наши мечты, но едва борьба окончилась, как выяснилось, что они мечтали совсем о другом. Такова реальность, не имеющая ничего общего с мечтой, – подвел итоги Мойша.

– В таком случае, что ты предлагаешь для Палестины? – спросил Константин.

– Я ничего не предлагаю. Просто говорю, что желания арабов идут вразрез с нашими собственными, и рано или поздно настанет день, когда нам придется отстаивать свои интересы в вооруженной борьбе, – в словах Мойши прозвучало мрачное пророчество.

– А ты, я гляжу, только и ждешь, чтобы с кем-нибудь подраться, – отрезал Мухаммед.

– Ты же сам побывал в бою, как и я, – ответил Мойша. – Оба мы знаем, каково это, смотреть, как твои товарищи падают мертвыми один за другим и знать, что следующим можешь пасть ты. Я тоже не сторонник насилия, но без него, к сожалению, не обойтись. Царь ни за что бы не отдал власть, если бы ее у него не вырвали силой. Вы сражались против турок, надеясь создать в будущем арабское государство. По доброй воле турки ни за что ни уступили бы вам ни пяди земли. А сейчас на одни и те же территории претендуют арабы и евреи. Мы хотим вернуть землю предков, ведь здесь остались наши корни – вот чего мы добиваемся. А вы не хотите делить эту землю с нами, считая ее своей, потому что жили здесь несколько столетий... Да и кто знает, кому на самом деле молились твои предки... Однако есть люди, которые будут до смерти стоять на своем – вот ваш муфтий как раз из таких... – окончив свою речь, Мойша выжидающе оглядел слушателей.

– И ты тоже, как я погляжу, – заметил Хасан.

Но тут Константин искусно переменил тему, заговорив о каких-то пустяках.

Прощаясь с Самуэлем, Мухаммед обнял его.

– Я тебя навещу. Нам есть о чем поговорить.

Мухаммед кивнул. В конце концов, он искренне любил и уважал Самуэля. Он был другом его отца, после смерти которого Мухаммед с готовностью принял на свои плечи бремя этой дружбы. Но теперь он, похоже, перестал понимать этого человека; сейчас Самуэль казался ему совсем чужим в своем элегантном костюме, в роскошном отеле, где он жил вместе с женщиной, от красоты которой захватывало дух. Мухаммед вынужден был признать, что своей красотой она затмевала даже Марину, которая обладала врожденной грацией и благородством и казалась ему красивее любой принцессы даже с мотыгой в руках. На какой-то миг он даже позавидовал Самуэлю, решившемуся на то, на что так и не отважился сам Мухаммед: перешагнуть через людские законы, чтобы быть с любимой женщиной. Нет, Мухаммед никогда не смог бы оставить Сальму, Вади и Найму. Чувство долга никогда не позволило бы ему это сделать. Отец ни за что не простил бы ему подобного бесчестья. Но в то же время, Мухаммед никогда не переставал мечтать о Марине.

Дина была не в духе: Мухаммед объявил, что вечером к ним пожалует Самуэль.

– Надеюсь, он придет один? – осведомилась мать. – Эта русская графиня здесь никому не нужна.

– Он – наш друг, и мы всегда ему рады, кого бы он с собой ни привел, – ответил Мухаммед.

К облегчению Дины, Самуэль действительно пришел один. Он дал понять, что пришел исключительно затем, чтобы поговорить с Мухаммедом наедине, поэтому Дина и Сальма вскоре удалились, оставив их вдвоем.

– Я не знаю, как тебя и благодарить за то, что твой сын сделал для Изекииля. Если мой сын сейчас жив – то исключительно благодаря отваге твоего. Мы у тебя в долгу. И я бы хотел, чтобы Вади вместе с Изекиилем поехал учиться в Англию. Там есть отличные пансионы, где обучают всему, чему только можно. Это откроет такие возможности для них обоих!

– Я благодарен тебе за предложение, но я не хочу расставаться с Вади, – сказал Мухаммед.

– Да полно, Мухаммед! Ты же сам видишь, сколько детей из почтенных иерусалимских семей едут в Англию, чтобы получить там образование. Я знаю, ты считаешь британцев врагами; не спорю, у тебя есть причины им не доверять, но это не значит, что ты вправе лишать сына возможности получить хорошее образование. Ты ведь и сам учился в британской школе Сент-Джордж.

– Я не хочу, чтобы сын ехал в страну моих врагов. Неужели ты не видишь, что творят эти англичане?

– Могу сказать, что с арабами они ведут себя не хуже, чем с евреями, – ответил Самуэль.

– Ты ничем мне не обязан, Самуэль.

– Я обязан твоему сыну жизнью моего.

Мухаммед промолчал в ответ; его явно угнетал этот разговор.

– Ну что ж, не буду настаивать, но если ты все же когда-нибудь передумаешь, просто напиши мне об этом.

– Изекииль и Далида поедут с тобой в Лондон?

– Мне бы очень этого хотелось, и я надеюсь убедить Мириам отпустить детей. Но сейчас мы говорим о другом. Я очень встревожился, услышав слова Юсуфа.

– Да, теперь это уже не та Палестина, которую ты знал, Самуэль, – вздохнул Мухаммед. – С каждым днем пропасть, разделяющая арабов и евреев, становится все шире. Если бы ты знал, чего мы наслушались после того, как навестили тебя в «Царе Давиде»! Один из лучших друзей даже обвинил меня в измене.

На этот раз Самуэль надолго замолчал. Казалось, он сомневается, стоит ли дальше это обсуждать.

– Мне не хотелось бы тебя обманывать, Мухаммед, – признался он наконец. – Дело в том, что мы с Константином оказываем активное содействие евреям, желающим покинуть Германию. Мы сотрудничаем с Еврейским агентством, а через него – со здешними лидерами.

– А ты ведь никогда не был сионистом.

– Я и сейчас не сионист, у меня попросту нет родины. Что я могу назвать своей родиной? Польский городок, где родился? Или Россию, родину отца? Или, быть может, Францию, родину матери? Или Палестину, потому что я – еврей? Я не могу считать родиной эти земли, где погибли близкие.

– Но ведь ты помогаешь своим единоверцам обрести родину в Палестине.

– Я просто помогаю им выжить.

– О, нет, не просто выжить, – возразил Мухаммед. – Если ты сотрудничаешь с Еврейским агентством – стало быть, вместе с ним хочешь сделать Палестину страной евреев, а это значит, что собираешься отнять ее у нас.

– Вот как ты на это смотришь?

– Увы, но это так.

– Ты знаешь мою историю, Мухаммед, – произнес Самуэль. – Ты знаешь, что моя мать, сестра и брат были убиты во время еврейского погрома, а мне пришлось бежать в Санкт-Петербург, где позднее убили моего отца. Я приехал сюда вовсе не в поисках новой родины, а из уважения к памяти отца, который всю жизнь мечтал когда-нибудь приехать сюда вместе со мной.

– Да, возможно, первые русские евреи, что приехали сюда, бежав от царского режима, и не имели других намерений, кроме как жить в мире со всеми, но сейчас вы стремитесь захватить нашу землю.

– Я не стремлюсь к этому, Мухаммед.

– Ты, может быть, и не стремишься, но ты помогаешь тем, кто этого желает.

Больше им нечего было сказать друг другу, поэтому они долго курили в молчании, погруженные в свои мысли. Наконец, Самуэль решился снова заговорить.

– Я хочу попросить тебя об одном одолжении, – сказал он.

– Мухаммед кивнул, давая понять, что внимательно слушает.

– Если все же случится так, что столкновения не удастся избежать... Если произойдет самое худшее... Обещай мне, что защитишь моих детей, если Мириам не позволит им уехать ко мне.

– Я никогда бы не поднял руку на Сад Надежды, – ответил оскорбленный Мухаммед.

– Я это знаю, как знаю от Луи, что ты жестоко покарал тех, кто сжег наш дом, оливковые деревья и лабораторию...

– Что Луи может об этом знать? – бросил Мухаммед. – Для меня это было делом чести.

– Если начнется новая война, ты защитишь моих детей? – повторил Самуэль.

– Мой отец никогда не простил бы мне, если бы я этого не сделал.

– Если рай действительно существует, то мой друг Ахмед, несомненно, пребывает там. Это был лучший из людей, кого я знал.

Самуэль еще не успел покинуть Иерусалим, когда пришел ответ из Великобритании на доклад Пила. Британские аристократы советовали разделить Палестину на две части, в одной из которых будут жить евреи, а в другой – арабы; при этом у каждой будет свое правительство, Иерусалим же останется под контролем Британской империи.

Омар Салем устроил у себя в доме собрание.

– Мы никогда не допустим, чтобы нашу землю рвали на части! – лютовал один из гостей.

– Мы совершили большую ошибку, упустив из виду графа Пила, – сказал Юсуф, что вызвало еще большее возмущение слушателей. – Сионисты с ним заигрывали и прикармливали, а мы это проглядели.

– Вы и вправду считаете, что это могло бы что-то изменить? – поинтересовался Омар. – Что тут еще скажешь? Британцам, как и их эмиссару, прекрасно известны все наши требования, и прежде всего, мы не допустим, чтобы евреи продолжали тысячами ехать сюда и захватывали нашу землю. Сколько можно повторять одно и то же? Разумеется, мы хотим, чтобы и британцы отсюда ушли.

Омар Салем искоса посмотрел на Юсуфа.

– Мало быть правым, – сказал Юсуф. – Нужно еще уметь отстоять свою правоту, и сионистам как раз удалось убедить графа Пила. В то время как наши лидеры не проявили никакого интереса к его программе, евреи сделали все, чтобы ее выполнить.

– Быть может, нам следовало бы рассмотреть то предложение, при котором мы получали семьдесят процентов всех земель, а евреи – всего тридцать? – предположил один из гостей, человек почтенного возраста. – А при известной настойчивости мы могли бы вытребовать себе и больше.

– Мы никак не могли принять это предложение, – ответил Омар, с трудом сдерживая гнев. – Почему мы должны кому-то отдавать нашу землю, пусть даже речь идет о нескольких пядях? А кроме того, граф Пил добивается, чтобы евреям досталась лучшая доля. Побережье, Галилея, Израильская долина – все это им, а что осталось бы нам? Клочок пустыни?

– Да, нам достаются худшие территории – Западная Иордания, Негев, долина Арава, Газа... А хуже всего то, что на эти земли претендует Трансиордания, так что этот раздел поможет создать проблемы подданным Абдаллы.

– Нельзя осуждать эмира Абдаллу за симпатии к британцам, – сказал Юсуф. – В конце концов, его семья боролась за создание великого арабского государства.

– Ну конечно, ты всегда защищаешь этого Абдаллу! – воскликнул Хасан. – Да, мы помогали англичанам в войне с турками, потому что верили, что они позволят нам создать великое государство – и посмотрите, что они оставили семье Хашимитов: сущие крохи! Трансиордания – всего лишь жалкая подачка, милостыня, которую они швырнули Абдалле.

– Юсуф, определись, наконец, кому принадлежит твое сердце: Абдалле или Палестине? – произнес кто-то из гостей, и в его голосе прозвучала несомненная угроза.

Все гости уставились на Юсуфа, ожидая ответа.

– Я не стану отвечать на этот вопрос, – заявил Юсуф. – Вы все знаете, что я проливал кровь на поле боя. Да, я всегда был предан семье Хашимитов, служил Хусейну в Мекке, сражался бок о бок с его сыновьями, Фейсалом и Абдаллой. И я прекрасно знаю, что мои враги – британцы, а вовсе не Абдалла.

– Мы и не собираемся драться между собой, – вставил Омар. – Один мой друг сказал, что сионистские лидеры тоже не поддерживают решения графа Пила. Они тоже любят Палестину. Хотя бы в этом они солидарны с нами.

– Но они согласятся, – подал голос Мухаммед, чем поверг в изумление всех гостей Омара. – Пусть неохотно, но согласятся.