Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"

Автор книги: Хулия Наварро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 55 страниц)

– И что он теперь собирается делать? – спросила вечером Сальма у мужа.

– Не знаю, я так и не решился у него об этом спросить.

– Я поговорю с Беном, – предложил Вади.

– Да, поговори. Думаю, он тоже переживает за отца.

29 ноября 1947 года все палестинцы, арабы и евреи, собрались у радиоприемников. В этот день в ООН должны были объявить результаты голосования по вопросу раздела Палестины.

Вади позвал Рами и Изекииля, чтобы вместе послушать решение ООН. Рами осторожно сказал, что, наверное, это не слишком удачная идея: собраться вместе именно в этот день; но Вади решительно настоял, заявив, что «если до сих пор ничто не сумело разрушить нашу дружбу, то и сейчас ей ничего не грозит».

Они собрались в маленьком кафе в Старом городе, владельцем которого был палестинец-христианин, друг брата Августина. Сам брат Августин тоже пришел, он сидел за столиком в компании двоих мужчин, которых Вади не знал.

Около полуночи диктор объявил, что сейчас огласят результаты голосования. Сто восемьдесят один делегат, в том числе представители США и Советского Союза, отдали голоса в пользу раздела Палестины, тринадцать проголосовали против, десять воздержались, среди них – делегат от Великобритании. Таким образом, было решено разделить Палестину на две части, а Иерусалим взять под международный контроль.

В кафе повисла гнетущая тишина. Все были ошеломлены. Палестинцы-арабы никак не могли оправиться от удара, услышав, что ООН приняла окончательное и бесповоротное решение о разделе их страны. Евреи же, напротив, никак не могли поверить, что их заветная мечта о возвращении земли предков наконец-то осуществилась.

Изекииль и Бен пребывали на седьмом небе от счастья, едва сдерживая желание обнять друг друга, по-детски кричали от радости. Вади и Рами, напротив, не могли произнести не слова от потрясения. Они, конечно, с самого начала понимали, что именно так все и будет, однако, когда реальность обрушилась на них во всей своей неприглядности, были поистине обескуражены.

– Сегодня начинается будущее, – объявил Бен, глядя на друзей.

– Ваше будущее и наш позор, – только и смог вымолвить Рами.

– Мы оказались бессильны защитить наше дело, – прошептал Вади.

– Но все же это справедливо, – защищался Изекииль.

– Справедливо? – возмутился Вади. – О какой справедливости ты говоришь? Какие-то делегаты, ничего не знающие о Палестине, заявились сюда, провели здесь несколько недель и приняли соломоново решение: разделить Палестину на две части. И где ты здесь видишь справедливость?

– И вы, и мы имеем равные права на эту землю, – не сдавался Изекииль. – Мы должны научиться делить ее друг с другом. До сих пор нам это как-то удавалось. Может быть, теперь предоставляется новая возможность.

– Вот уж действительно, прекрасная возможность для вас: построить свое государство на нашем берегу, – вмешался Рами.

– Палестина никогда не была государством, – заявил Бен, с трудом сдерживая гнев. – Она была частью Османской империи, а до того никаким государством тоже не была. Так о чем тут говорить, Рами?

– Да, мы уже не в первый раз об этом спорим, – ответил Рами. – Вы утверждаете, что Палестина не принадлежит никому. Две тысячи лет назад она принадлежала евреям, потом сюда пришли римляне, потом их сменили другие захватчики, и так далее, вплоть до турок, а потом Палестина перешла в руки британцев. Но так или иначе, мы всегда жили здесь, и неважно, кто ею правил.

– Мы тоже всегда здесь жили, – напомнил Изекииль.

– Ты знаешь, сколько сейчас в Палестине арабов? – повысил голос Рами. – Так вот я тебе скажу: более миллиона двухсот тысяч душ. А сколько евреев? Всего шестьсот тысяч – это еще если учитывать всех иммигрантов. А пятьдесят лет назад и половины бы не набралось.

– ООН ведет нас к войне, – сказал Вади.

– Но это же просто безумие! – воскликнул Изекииль. – Почему мы не можем мирно разделить нашу землю? Как вы не понимаете, если мы не сумеем этого сделать, если не научимся жить в мире, то просто погибнем? Война – это не выход.

Изекииль, казалось, чувствовал себя виноватым за те слова, которые был вынужден сказать своим друзьям.

– Я просто не представляю, как можно ее избежать. Не сомневаюсь, что ваши лидеры уже вовсю готовятся к войне, чтобы когтями и зубами драться за тот кусок земли, который выделила нам ООН.

– Никакая война не потребуется, если вы поддержите резолюцию, – заметил Бен.

– Ты же знаешь, что мы никак не можем на это согласиться, – Рами, казалось, уже устал от этого спора.

В эту минуту к ним подошел брат Августин, готовясь пресечь назревающий конфликт. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять – между четырьмя друзьями вот-вот вспыхнет ссора.

– Мне очень жаль, Вади, – сказал он, похлопав его по плечу.

– Я знаю, – ответил Вади.

– Я постоянно твержу своим друзьям-арабам, что большой ошибкой с их стороны было пренебрегать дипломатией. Еврейское агентство вело именно дипломатическую войну – и победило. Я не устаю повторять вашим лидерам, что они совершают ошибку, относясь с таким пренебрежением к делегатам ООН, пожелавшим с ними встретиться. Ваши лидеры по-прежнему не желают понимать, что мало быть правыми, нужно еще уметь доказать свою правоту.

Брат Августин выглядел по-настоящему расстроенным.

– Мы не допустим раздела, – заявил Рами.

– Это бесполезно, пути назад нет, – ответил брат Августин. – Евреи получат хороший кусок земли и собственное государство. А для вас будет лучше смириться с неизбежным.

– Все еще может измениться, – сердито произнес Рами.

– Ничего измениться уже не может, – убежденно заявил брат Августин. – Не в вашей власти отменить резолюцию ООН. Что сделано, то сделано. Так что лучше вам смириться, иначе будет только хуже.

– Хуже? – повысил голос Вади. – Хуже для кого? Ты же не хочешь сказать, будто у нас нет иного выбора и мы должны смириться с тем, что нас выгонят с нашей земли? Что будет с арабами, живущими в городах и селениях, которые оказались на территории еврейского государства? Или ты хочешь сказать, что мы должны сами покинуть свои дома и свою землю, где похоронены наши предки? Или ты считаешь, что мы должны отдать свой плащ тому, кто украл у нас рубашку, и подставить левую щеку, когда бьют по правой?

– Можешь мне поверить, я на вашей стороне, – ответил брат Августин. – Однако это не мешает мне смотреть на вещи реально. В ваших силах не допустить войны, которая никому ничего не даст, кроме новых страданий. Развязать войну было бы роковой ошибкой.

В словах брата Августина не прозвучало ни тени надежды.

– В таком случае, позволь нам совершить эту ошибку, – бросил Рами, поднялся и направился к двери.

Вади схватил его за плечо, пытаясь задержать.

– Мы с тобой знали, что так и будет, – напомнил он. – Но мы все равно решили провести этот вечер вместе с Изекиилем и Беном. Поверь, мне сейчас так же тошно, как и тебе, но мы не должны терять голову. Монах прав, наши лидеры отказались отправить в ООН своих делегатов, а евреи сумели их убедить, что правда на их стороне.

Рами снова сел. Бен и Изекииль не двинулись с места, а монах вернулся к своим спутникам. В этот вечер все жители Иерусалима, да что там – всей Палестины – плакали в голос: одни от радости, другие – от горя.

– Американцы нас предали, – объявил Мухаммед, радуясь, что хоть кого-то может обвинить в своем разочаровании. Как и многие другие палестинские арабы, он надеялся, что президент Труман пойдет по стопам прежнего президента, Вильсона, который всегда защищал интересы арабов.

– Мы одиноки, отец, как всегда, – ответил Вади, который едва смог дождаться встречи с отцом, чтобы обсудить с ним голосование ООН. – Американцы, как и британцы, отстаивают свои интересы. Так что не стоит оглядываться на других, ожидая, что кто-то захочет нас защитить. Мы должны защищаться сами.

– Юсуф сейчас в доме Омара Салема. Они нас ждут.

– Уже поздно, отец, – Вади чувствовал себя очень уставшим, а завтра ему предстояло рано вставать, чтобы с самого утра быть в школе.

– Ты сам-то веришь, что кто-нибудь сможет уснуть в эту ночь? – усмехнулся Мухаммед.

– И что мы там будем делать? – спросил Вади. – Болтать и спорить, спорить и болтать... Я уже устал от этих бесконечных споров, которые все равно ни к чему не ведут.

– Если мы не придем, они обидятся.

– Лучше бы ты пошел туда один, не дожидайся меня. У меня совершенно нет настроения туда идти... Если хочешь, я, конечно, пойду, но не проси меня оставаться там слишком долго. Уже поздно, и что бы там ни решила ООН, завтра утром мне надо быть в школе.

Мухаммед не стал настаивать и отправился к Омару Салему один; но, вернувшись домой, он нашел Вади по-прежнему сидящим на кухне с чашкой кофе в руке.

– Ты прав, отец, этой ночью никто не спит.

После этой ночи на 29 ноября 1947 года не могло быть и речи о том, чтобы между двумя общинами возродился мир.

Вади уже был в школе, когда пришел брат Августин. Монах выглядел убитым.

– Будет война, – приговорил он, не сводя взгляда с Вади, который в это время писал на доске короткие фразы, чтобы дети их переписали.

– Я знаю, – хмуро ответил Вади.

– Во всем виновато министерство иностранных дел, – вздохнул монах. – Хотя многие британские солдаты на стороне арабов, приказ есть приказ.

Вади молча кивнул, продолжая писать на доске. Дети зашумели, взрослые заразили их беспокойством, царящем в Иерусалиме и во всей Палестине.

– В полдень придет Аниса, – сообщил он. – Вдова, живущая на дороге в Вифлеем, почувствовала себя хуже. Врач говорит, что ей осталось недолго жить, и прописал ей обезболивающие уколы. Делать их будет Аниса. Ты можешь подбросить ее на машине до дома этой вдовы, перед тем как отправишься в типографию мистера Мура?

Аниса появилась позднее, чем ее ждали, что вовсе не улучшило настроения Вади.

– Брат Августин попросил, чтобы я отвез тебя в дом той вдовы из-под Вифлеема, – сказал он сухо.

– Прости, что опоздала, сегодня в больнице было слишком много народу, – извинилась она. – Я говорила с лечащим врачом этой вдовы, и он сказал, что жить ей осталось от силы несколько дней. Бедная женщина!

Когда они добрались до дома вдовы, их встретила соседка.

– У нее страшные боли, – сказала женщина. – И отказывается от еды.

Вади едва смог дождаться, когда Аниса сделает больной укол. Когда они наконец покинули ее дом, Аниса вдруг положила руку ему на плечо, побуждая сбавить шаг, чтобы поговорить.

– Я так же возмущена решением ООН, как и ты, – сказала она. – У нас собираются отнять полстраны, и я сделаю все возможное, чтобы не допустить этого.

– Мы будем сражаться и неизбежно проиграем войну, потому что ООН не намерена отступать. Евреи уже одержали свою главную победу.

– Ты совсем не веришь в наши силы? – спросила она. – Не веришь, что мы сможем победить?

– Аниса, я тебе уже говорил, мы делаем все, что можем, но ООН не пересилишь.

– Почему ты настроен так пессимистично? – спросила она. – Или ты думаешь, что евреи умнее и лучше нас? Конечно, мы сможем их победить.

– Они не лучше нас, но готовы драться за каждую пядь земли – даже ценой собственной жизни. Им нужен собственный дом – пусть небольшой, но свой, место, откуда их никто и никогда не прогонит. Именно такое место они обрели здесь.

– Как ты можешь так говорить? – Аниса была прямо-таки шокирована словами Вади. – Или ты на их стороне?

– Я слишком хорошо знаю евреев. Я вырос бок о бок с еврейскими детьми, они до сих пор – лучшие мои друзья, так что хорошо знаю этих людей, и знаю, что одержать победу в этой войне будет крайне сложно. Уверяю тебя, я готов бороться до конца, готов отдать жизнь за наше дело, но почему некоторые думают, что сказать правду – значит предать свою родину?

– Я вовсе не хотела сказать ничего такого... – принялась оправдываться Аниса, поняв, что невольно его обидела.

– Ты сказала это же, просто другими словами. И ты далеко не единственная, кто меня в этом винит. Никто не хочет слышать правду, а когда говоришь ее в лицо, тебя называют сумасшедшим или предателем. Но я ни тот, ни другой.

– Я хотела тебе сказать... – чуть запинаясь, произнесла Аниса. – Это я сказал брату Августина, чтобы он попросил тебя поехать сегодня со мной... Я собиралась тебе сказать...

В эту миинуту Вади понял, что она наконец согласилась принять его предложение, однако его слова вновь заставили ее задуматься.

– Я ни за что на свете не стану тебя обманывать, Аниса, – твердо сказал он. – Не хочу, чтобы ты считала меня таким, каким я на самом деле никогда не был, и меня не волнует, что обо мне скажут другие. Я всегда говорю, что думаю, всегда буду отстаивать свою правоту, невзирая на последствия, даже если останусь один против всего мира. Но я никогда не стану обманывать себя и вводить в заблуждение других.

Мгновение они молча смотрели друг на друга; потом Аниса вдруг улыбнулась. Вади показалось, будто камень свалился у него с души.

– Я хотела сказать тебе, что согласна выйти за тебя замуж, если ты по-прежнему этого хочешь...

Как можно быть счастливым в эти тревожные дни, когда вся страна готовилась к войне? Именно об этом спрашивал себя Вади каждое утро, прежде чем открыть глаза. И, тем не менее, он был счастлив. Он был счастлив, потому что Аниса наконец согласилась выйти за него замуж. Он был счастлив, потому что работал в школе, куда вложил все свои мечты и амбиции. Он был счастлив, потому что супруги Мур любили его, как родного сына. Он был счастлив, потому что его родители пребывали в добром здравии. Он был счастлив, зная, что Рами счастлив с Шайлой. И, наконец, он был счастлив, потому что его сестра Нур снова ждала ребенка.

Однако, несмотря на все это счастье, он не мог сомкнуть глаз по ночам. Столкновения между арабами и евреями теперь происходили почти непрерывно. Стычки начались на другой же день после голосования, и с каждым днем напряжение все росло. Муфтий Иерусалима из своего каирского изгнания призывал ко всеобщей забастовке. Перестрелки случались почти каждый день. Счет жертв с обеих сторон пошел на десятки.

Мухаммед и Сальма договорились с родителями Анисы и назначили свадебную церемонию на начало года.

Сальму очень беспокоило, что скажут родители Анисы, а также ее родственники и друзья, когда увидят на свадьбе среди гостей евреев. Несмотря на растущее напряжение между двумя общинами, ни Мухаммед, ни Вади даже не раздумывали, стоит ли приглашать на свадьбу обитателей Сада Надежды.

Изекииль был искренне рад за Вади, когда тот наконец-то объявил, что женится, и познакомил всех с Анисой. Между ней и Сарой с первого взгляда словно искра пробежала, такой симпатией они прониклись друг к другу. Вади рассказал Анисе, как страдала Сара в Освенциме, каким ужасным пыткам подвергали нацисты ее детей, пока не замучили их до смерти. Аниса ничем не могла ей помочь, но была искренне тронута ее страданиями и с первого взгляда прониклась глубокой нежностью к молодой сефардке.

Мириам и Марина отнеслись к Анисе с такой сердечностью, что та была поражена. Один лишь Игорь казался ко всему безразличным. С тех пор как он лишился работы в карьере, он стал еще молчаливее. Теперь большую часть времени он проводил в поле, но обрезка оливковых деревьев не делала его счастливее.

Марина испекла пирог с инжиром, чтобы порадовать Анису, а Мириам приготовила кофе и чай. Однакони Мухаммед, ни Сальма не пошли в Сад Надежды с Вади и Анисой. Мухаммеду было неловко встречаться с Игорем; эта неловкость перешла и на остальных обитателей Сада Надежды. Проведенное в ООН голосование проложило между ними непреодолимую пропасть; в глубине души он это понимал, хоть и не желал себе в этом признаваться.

– Кажется, Сара с Анисой нашли общий язык, – шепнул Вади Изекиилю.

– Я и сам удивляюсь, – признался Изекииль. – Никогда прежде я не видел Сару такой счастливой. Она тараторит без остановки, а ведь это совсем на нее не похоже.

– Ей пойдет только на пользу, если у нее появится подруга ее возраста, – сказал Вади.

Аниса даже не предполагала, что проникнется таким сочувствием к этой еврейской девушке, но в скором времени они с Сарой стали неразлучны. Сара, казалось, доверяла Анисе больше, чем кому-либо другому, и теперь нередко можно было их гуляющими вдвоем, поверяющими друг другу секреты.

Однажды Вади спросил у Анисы, счастлива ли Сара. Она глубоко задумалась, прежде чем ответить.

– Она никогда не будет счастлива, да она на это и не рассчитывает, – ответила Аниса. – Все, чего она хочет – это жить в мире и покое и приносить пользу людям. Именно для этого она и приехала в Палестину, чтобы помогать прибывающим беженцам. Ты посмотри, она изо всех сил учит иврит, хотя еще и не освоила его в совершенстве; она озабочена тем, чтобы у приезжающих не возникло проблем из-за языкового барьера.

– Как думаешь, она любит Изекииля? – задал Вади тот самый вопрос, что тревожил его больше всего.

– Если она и способна кого-то полюбить, то именно Изекииля. Она благодарна ему за спасение и не требует ничего большего.

– Но она его не любит, – заключил Вади.

– Она любила Никоса, отца своих детей. Но теперь жизнь свела ее с Изекиилем, и постарается сделать его счастливым. Быть может, в конце концов она и полюбит его, как любила Никоса. Я знаю, что Изекииль – твой друг, и ты за него переживаешь, но позволь спросить: сам-то Изекииль точно уверен, что любит Сару?

– Разумеется, да! Он вытащил ее из больницы, привез в Палестину, женился на ней. Как ты можешь сомневаться?

– Ну, я считаю, что на самом деле он ее не любит. Причины, по которым соединились эти двое, не имеют ничего общего с любовью. Думаю, что Сара для Изекииля стала последним звеном, связывающим его с отцом и сестрой Далидой, погибшими в Освенциме. Возможно, ему казалось, что, спасая Сару, он в какой-то мере спасает их.

– Ты говоришь ужасные вещи, – Вади был потрясен словами Анисы.

– Оба они слишком много пережили и теперь могут быть вполне счастливы. Они понимают и поддерживают друг друга, и этого уже достаточно.

Омар Салем, как всегда, собрал друзей у себя в доме. Вади всегда чувствовал себя неуютно на этих собраниях, но Мухаммед настаивал, чтобы он их посещал.

– Мы не можем его обидеть, – говорил Мухаммед. – В конце концов, подумай о дяде Юсуфе и кузене Рами, оба они работают у Омара и от него зависят.

Собственно говоря, только ради Юсуфа и Рами Вади уступил настояниям отца. Сам он не питал симпатии к Омару Салему. Не то чтобы Вади считал его дурным человеком; напротив, он признавал; что Омар – достойный человек и настоящий патриот. Но при этом Вади думал, что Омару попросту наплевать на чье-либо мнение, кроме своего собственного. Омар Салем устраивал эти собрания и приглашал друзей лишь для того, чтобы они подтвердили его решения.

Едва увидев кузена, Рами бросился к нему обниматься. Вади заметил, что тот чем-то обеспокоен.

– Это настоящая катастрофа, – начал с ходу Рами. – Оба народа уже начали разделяться. Арабы покидают города и селения, где жили по соседству с еврейскими семьями. Думаю, им стоило бы остаться и дать отпор.

– Сейчас у нас война, – напомнил Омар Салем.

– Стрелки из Иргуна готовы отнять жизнь у любого, кто имеет отношение к семье Нуссейбех, – сказал один из гостей.

– Ты имеешь в виду то нападение на автобусной остановке вблизи Дамаскских ворот? – уточнил Мухаммед.

– Да. Только в Иерусалиме убиты несколько сотен арабов, – распинался все тот же гость. – Или мы должны вот так спустить сионистам обстрел Храмовой горы?

– Евреям не откажешь в организаторских способностях, – заметил Юсуф. – Они мобилизовали все свои силы.

– Нам помогут наши братья из арабских государств, – слова Омара Салема были встречены громом аплодисментов. – Помогут нам восстановить справедливость.

– Мы неустанно сражаемся с того самого дня, как ООН провозгласила раздел Палестины, – продолжал Юсуф. – Евреи знают, что такое наши солдаты.

– Настоящее благословение – иметь такого муфтия, как Амин аль-Хусейни, – заметил один из гостей, высокий и стройный мужчина приятной наружности.

– А я уже начал беспокоиться, почему это наш дорогой Касим до сих пор ни разу не вознес хвалу муфтию, которого Аллах столь неустанно хранит в его египетском изгнании, – ехидная реплика Вади вызвала волну возмущения среди гостей.

Касим с вызовом посмотрел на Вади.

– Ну конечно, семья Зиядов всегда проявляла нелояльность к муфтию... В чем ты собираешься на этот раз его обвинить, Вади Зияд?

– Этот муфтий умудряется сеять раздор между нами, даже когда его здесь нет, – хмыкнул Вади. – Что до меня, то я не разделяю стратегию муфтия. Кроме того... его поведение в прошлом не вызывает у меня ни малейшего уважения.

– Разумеется, мы уже поняли, что ты предпочитаешь дружить с евреями, – ответил Касим.

Оскорбленный Мухаммед чуть не вскочил, но Вади удержал его за руку.

– Прошу тебя, отец, позволь мне ответить. Я выбираю себе друзей, не думая о том, евреи они или арабы. Я выбираю в друзья тех, про кого могу сказать, что они – достойные люди и настоящие мужчины. Да, у меня есть друзья-евреи, которых я ценю и уважаю так же, как лучших из вас. И я не только не стыжусь этой дружбы, а почитаю ее за честь. До недавнего времени и у вас было немало друзей-евреев, вы охотно ходили к ним в гости и принимали их у себя. Вы заключали с ними торговые сделки, обращались к еврейским врачам, а евреи, в свою очередь, обращались к нашим. Я так же, как и вы все, считаю предательством решение ООН о разделе Палестины. Но я буду повторять вновь и вновь, пока вы наконец меня не услышите: убивая друг друга, мы ничего не добьемся. И, тем не менее, я буду сражаться, чтобы не допустить, чтобы нас изгнали с этой земли, которая. несмотря на все разделы, была и остается нашей.

Омар Салем, как всегда, молча досадовал, что пригласил Вади. Он не мог не приглашать Зиядов на свои собрания: это было бы для них настоящим оскорблением, но при этом он считал, что сын Мухаммеда – человек ненадежный.

– Наши братья из Арабской армии освобождения помогут одержать победу над евреями, – заявил Касим, снова взглянув на Вади.

– Все эти ливанцы, сирийцы, иракцы... Все они вроде бы сражаются на нашей стороне. Сирийцы, скажем, прислали нам Фавзи аль-Кавукджи – своего героя, которого мы все хорошо знаем. Во время восстания в Хаме он сражался против французов, в 36 году помог организовать восстание в Палестине, в Ираке сражался против британцев; в конце концов, он отказался служить Гитлеру. Я нисколько не сомневаюсь в его отваге и в том, сколько он сделал для нашего дела. Но я не доверяю людям, которые когда-либо якшались с Гитлером, хоть муфтию, хоть генералу, хоть даже такому герою, как Фавзи. Было время, когда я старался понять, почему иные из наших лидеров вступили в союз с Гитлером; ответ оказался прост: евреи были их врагами, а значит, враги евреев стали их друзьями. Но ведь это отвратительно.

– Так ты смеешь сомневаться в одном из лучших полководцев, которых мы встречали в жизни? – в голосе Омара Салема отчетливо прозвучал гнев.

Среди гостей снова воцарилось молчание; с каждой минутой гости ощущали все большую неловкость. А Мухаммед никак не мог понять, почему его сыну так нравится провоцировать окружающих. Никогда он больше не будет настаивать, чтобы Вади сопровождал его в дом Омара Салема.

– Я уважаю людей не за участие в выигранных сражениях, а за те идеалы, которые они защищали. Что касается Фавзи аль-Кавукджи, дело не в этом, я просто думаю, что свои проблемы с евреями мы должны решать сами. Вы уверены, что мы победим, потому что наш герой покинул свое золотое убежище в Египте и вернулся в Сирию, а оттуда готовит людей для битвы за Палесстину. А вы не спрашивали себя, по каким причинам наши арабские братья не вмешиваются напрямую? Лига арабских стран оскорблена результатом голосования ООН, все входящие в нее страны объявили, что не позволят разделить Палестину, но не отправили войска, а лишь поддержали созыв добровольцев – Арабской армии освобождения.

– Что же касается короля Абдаллы, то все мы знаем, что он тоже не одобряет этого раздела, но, возможно, считает, что это – единственный выход.

Мужчины беспокойно заерзали. Никто не хотел публично критиковать Абдаллу, только не перед людьми, которых нельзя назвать в полном смысле его друзьями. Некоторые втайне его проклинали и даже называли предателем. Они считали, что Абдалла печется только о своих интересах.

Юсуф, похоже, смутился больше всех. Он работал на Омара Салема, но все знали его привязанность к хашемитам. Его семья жила в Аммане и всегда верой и правдой служила Хусейну, шарифу Мекки, а потом и его сыновьям. Он решил, что уже слишком стар, чтобы соблюдать благоразумие, и потому решил вмешаться.

– Король Абдалла заботится о своих, как и все прочие арабские руководители. Мой племянник Вади говорит правду. Арабские государства считают, что вполне достаточно вооружить добровольцев. Абдалла мудр и прекрасно знает британцев, он не обманывается и понимает, чем закончатся сражения. Но я уверен, что если начнется война, мы можем рассчитывать на иорданцев.

– Раз уж мы заговорили о генералах, то как насчет Исмаила Сафвата? Арабская Лига назначила его руководителем армии Арабского освобождения, не говоря уже про Абделькадера аль-Хусейни, который хоть и член семьи муфтия, но даже юный Вади не может не признать его храбрость, – добавил омар Салем.

– Я это признаю, не имею ничего против Абделькадера аль-Хусейни, он достойный человек, как и другие, из семей Халиди и Даджани, – ответил Вади.

– На сегодняшний день у нас есть прекрасная база – мы контролируем дорогу из Иерусалима в Тель-Авив. Успех в наших руках, – заявил Рами, глядя на Вади.

Омар Салем откашлялся и посмотрел на Юсуфа. Они переглянулись, и Омар Салем заговорил:

– Сегодня вечером я хотел отпраздновать вступление Рами в войска Абделькадера аль-Хусейни. Еще месяц назад он попросил у меня разрешения временно покинуть предприятие, которым он так умело руководит в последние годы. Я дал согласие. Ничто не сделает меня более счастливым, чем осознание того, что наши лучшие люди борются за Палестину. С ними мы добьемся успеха.

Все закивали в ответ.

Вади с горечью посмотрел на кузена. Он узнал обо всем одновременно с остальными, и это его задело.

Мухаммед тоже ничего не знал и осуждающе посмотрел на Юсуфа. Почему муж Айши ничего не сказал ему о решении Рами?

Когда они вышли из дома Омара Салема, Вади высказал кузену свою обиду за отсутствие доверия:

– Почему ты мне раньше этого не сказал?

– Потому что я знал, что ты подумаешь, и не хотел, чтобы ты попытался меня отговорить. Я считаю, что мой долг – бороться, как боролись в прошлом мой отец и твой. Если мы этого не сделаем, то потеряем свою страну. Ты тоже должен ко мне присоединиться.

– Я не боюсь борьбы и снова к ней вернусь. Я уже воевал, – напомнил ему Вади.

– Это была не наша война, – слова Рами привели его кузена в настоящую ярость.

– Нет, наша. Сражаться против Германии – это был единственный достойный выбор. Я всегда буду гордиться, что помог побороть Гитлера.

– Ты должен вступить в армию Абделькадера аль-Хусейни, он с радостью тебя примет. Он знает, как смел твой отец, и что твой дед – герой. Я часто рассказываю ему о тебе.

– Рами, я тоже не согласен с разделом Палестины, и буду бороться до конца, но при этом знаю, что раздел неизбежен. Ты и сам это понимаешь. Ты знаешь их не хуже меня.

– О ком это ты?

– Мы выросли вместе с еврейскими детьми, так что хорошо знаем этих людей. Они не допустят, чтобы их снова выбросили отсюда. Бен мне однажды сказал: «Закончились времена скитаний для евреев; больше мы не допустим, чтобы нас гнали с насиженного места, на этот раз мы вновь обрели родину и, чтобы изгнать нас, придется уничтожить всех поголовно, а это не удалось даже Гитлеру». И с тех пор я не могу забыть этих слов Бена.

– Ну, положим, у него были причины так говорить, – ответил Рами. – Одним словом, у них своя правда, у нас – своя.

– Да, у нас своя правда, – согласился Вади. – Вот только много ли нам от нее толку?

Рами не понравились слова Вади. Если бы их сказал любой другой, он дал бы ему пощечину и назвал бы трусом. Но Вади трусом не был, и это сбивало с толку. Рами решил, что кузен слишком увлечен Анисой и хочет наслаждаться будущим без войн.

– Мы не можем позволить грабить нас, выгонять из домов, изгонять с нашей земли. Разве ты сам не понимаешь, во что выльется этот раздел?

После этих слов кузены молча расстались, думая о сказанном.

Рами не стал настаивать, чтобы Вади повидался с Абделькадером аль-Хусейни.

Шли дни, и Вади спорил с родными, убеждая их посмотреть на происходящее с точки зрения евреев, потому что только зная противника, можно его победить. Он понимал, что плывет против течения, и это не могло продолжаться долго. Изекииль признался ему, что Еврейское агентство поставило целью защитить территорию, отошедшую евреям при разделе, и сам он принимает в этом самое активное участие.

– У нас много погибших, – признался он. – Ваш Абделькадер аль-Хусейни – хороший полководец.

Так оно и было. Вади не мог не признать мужество и ум Абделькадера аль-Хусейни, который покорял всех, кто был с ним знаком. Он получил блестящее образование в Американском университете в Каире и писал стихи. Он был аристократом, история его семьи сплеталась с историей Иерусалима.

Вади с удивлением услышал из уст Абделькадера аль-Хусейни, что его кузен Рами – один из тех, кто охраняет Кастель – деревню, стоящую возле дороги, соединяющей Иерусалим и Тель-Авив. Войска устроили там главную базу.

– Ты прав, это действительно великий человек, – признался Вади кузену, когда они вышли на улицу после беседы.

– Я буду рад, если ты к нам присоединишься, – удовлетворенно произнес Рами.

– Я поговорю с отцом и с Анисой.

– Мне понятны твои сомнения, – сказал Рами, который хорошо знал своего кузена. – Тебе кажется, что, если ты присоединишься к нам, то предашь Бена, Изекииля... всех наших друзей из Сада Надежды.

– Не в этом дело. Во всяком случае, не только в этом.

– Но они-то не сомневаются, сам знаешь – Бен и Изекииль вступили в еврейские силы обороны и будут драться, когда настанет необходимость. Им есть что защищать, и нам тоже. Печально, что нам приходится сражаться друг с другом, что в любой момент твоя пуля может лишить жизни друга. Но не мы выбрали этот путь. Евреи сами не могут жить среди нас, им нужна собственная страна. Либо они, либо мы.

– Такого не должно было случиться. Мы вполне могли бы и дальше жить в мире.

– Ты – просто поэт, Вади, и это тебя погубит.

– Абдекадер аль-Хусейни – тоже поэт, – возразил Вади.

– Но он при этом еще и революционер.

Марине очень хотелось помочь Сальме в подготовке к свадьбе Вади, но та даже ради приличия не предложила ей принять в ней участия. Как и Мухаммед с Игорем, Сальма и Марина всегда старались держаться на расстоянии. Зато Мириам время от времени заглядывала к Зиядам, чтобы поболтать с Сальмой. Женщины нравились друг другу, да и Мухаммед питал глубокою привязанность к Мириам, жене Самуэля, который всегда был Зиядам больше, чем просто другом.