Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"
Автор книги: Хулия Наварро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 55 страниц)
Омар сдержал свою ярость и униженно попросил этого мерзавца выдать тело Ахмеда. Он должен был сделать для семьи Зияд хотя бы это.
Дина не находила себе места, пока тело Ахмеда не было предано земле. Вместе с Саидой она его обмыла и обрядила для похорон. Мухаммед настаивал, чтобы ему позволили самому это сделать, но Дина не согласилась. В эти минуты ей было совершенно неважно, что говорит закон.
Сразу же после похорон Ахмеда Юсуф увез Айшу в свой дом. Он от души разделял горе семьи Зияд, но теперь нужно было жить дальше. Он – служит у шарифа, и его место там, где он нужен. Он отвез Ацшу в дом своей матери, которая жила в Аммане, за рекой Иордан. Его семья позаботится о молодой жене. Им так и не удалось побыть наедине, да он к этому и не стремился. Он знал, что Айша не сможет принадлежать ему, пока рана от потери отца хоть немного не заживет.
Прошло несколько дней, прежде чем Мухаммед набрался решимости и пришел в Сад Надежды. Он считал, что должен все объяснить этим людям. Самуэль был другом его отца, Мухаммед знал его с детства и очень уважал. Но при этом Мухаммед считал, что свои семейные проблемы должен решать сам. И вот наконец он принял ряд решений. И первым из них было решение о мести.
Мухаммед резонно рассудил, что искать предателя нужно среди уцелевших членов отцовской группы. Вместе с отцом повесили еще нескольких крестьян и каменотесов, так что искать предателя следовало среди тех, кого полиция Кемаля-паши не тронула. Таковых оказалось пятеро.
Спустя два дня после похорон он вместе со своими кузенами, Халедом и Салахом, без предупреждения наведался к ним домой. Первый из пятерых казался искренне убитым горем и клялся, что собственными руками задушит предателя, если только сможет его найти. Второй тоже, казалось, искренне горевал по казненному Ахмеду.
Очаг измены обнаружился в третьем доме.
В этом доме они застали не только хозяина, но и двоих оставшихся, чьи дома им еще предстояло посетить. Увидев на пороге дома сразу троих членов семьи казненного Зияда, они прямо онемели от ужаса. Мухаммед бросил им прямо в лицо обвинение в предательстве; один из них потупил глаза, не смея сказать ни слова, а двое других разразились потоком оскорблений. Халед и Салах сказали, что все трое – рабочие из карьера, и что у них есть приятель, который служит в полиции Кемаля-паши, так что никаких сомнений, все трое – предатели.
Те начали было спорить и оправдываться, но Мухаммед уже не сомневался в их виновности; выхватив нож, он одним ударом перерезал горло тому, кто молчал, потупив глаза. Остальные двое попытались бежать, но Халед и Салах встали у них на пути. Этих Мухаммед тоже не помиловал, и в доме на полу остались лежать в луже крови три трупа.
Так Мухаммед отомстил за отца, зная при этом, что тот никогда бы не согласился на подобное. Но отца больше не было на свете, а ему самому, чтобы продолжать жить, необходимо было лишить жизни тех, кто привел отца на виселицу.
Полиции, впрочем, не было особого дела до этих осведомителей, да и доказательств у них не было, так что убийство трех человек сошло Мухаммеду с рук – хотя рабочие в карьере шептались по углам, догадавшись без особого труда, кто именно совершил эту кровавую месть. Так что, когда Мухаммед появился в Саду Надежды, Самуэль уже знал обо всем.
Мухаммеда пригласили сесть за стол и разделить с ними ужин. Мухаммед хотел было отказаться, смущенный присутствием Марины, но в конце концов все же принял приглашение, он не мог вечно от нее бегать. За ужином они вспоминали Ахмеда, рассказывали разные забавные истории, пока Кася не поманила за собой Марину и Руфь, чтобы дать мужчинам возможность поговорить наедине. Уж она-то знала, что Мухаммед не станет говорить в присутствии женщин.
Едва женщины вышли, Самуэль без церемоний спросил напрямую, глядя ему прямо в глаза:
– Так это ты убил тех людей?
Мухаммед даже не стал этого отрицать.
– А что бы сделал ты на моем месте?
– Мою мать, сестру и брата убили, когда я был еще маленьким; а отца убили, когда я был уже взрослым. Что я тогда мог сделать? Ничего – только бежать. Именно так я и поступил. Не думаю, что мне стоит гордиться тем, что я бежал из России, и я до сих пор задаюсь вопросом: мог ли я сделать что-либо еще?
– Найти их убийц, – ответил Мухаммед.
– Да, полагаю, что я мог бы остаться и примкнуть к одной из тех партий, что выступали против царя, стремясь при помощи насилия положить конец несправедливости. Но мой отец не хотел бы этого. Он умер, чтобы я жил.
– Знаешь, Самуэль, бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись – это умереть или убить.. Я мог спасти свою душу, лишь отомстив за отца, даже если бы это и стоило мне жизни.
Они молча смотрели в глаза друг другу, все понимая без слов.
– Ахмеду бы не хотелось, чтобы ты погиб из-за него, – заметил Ариэль.
Мухаммед пожал плечами. Он гораздо лучше, чем эти люди, знал своего отца, каким он был и что чувствовал. Хотя они, конечно, правы: отец ни за что не стал бы мстить.
– Тебя могут арестовать, слишком многие обо всем догадались, – не отступал Самуэль. – Всех молчать не заставишь.
– И что же ты теперь собираешься делать? – спросил Яков.
– Останусь с мамой. Но мне нужна работа. Вы можете поговорить с Анастасией, чтобы она взяла меня на работу в карьер?
– Почему бы тебе не вернуться в Стамбул? – спросил Самуэль. – Твой отец всегда хотел, чтобы ты учился.
– И чем я стану платить за учебу? К тому же я не могу оставить маму и бабушку без защиты. Тогда им пришлось бы жить у дяди Хасана, а маме даже подумать об этом страшно. Я не хочу сказать, что дядя Хасан не будет о них заботиться, или что Лейла, его жена, будет плохо к ним относиться, но чужой дом – это чужой дом. Нет, я не оставлю маму.
– Мы будем им помогать, пока ты не закончишь учебу, – заверил Ариэль. – Твой отец так надеялся, что ты выбьешься в люди и станешь по-настоящему уважаемым человеком.
– Да, он хотел, чтобы я стал врачом, а потом согласился, чтобы я изучал право, но сейчас... сейчас все идет так, как должно быть. Так вы мне поможете?
– Анастасия уезжает в Галилею, к сестре Ольге и Николаю. Ты помнишь Ольгу, сестру Анастасии? Они живут вместе с друзьями в такой же коммуне, как наш Сад Надежды. Она останется с ними, пока Иеремия не сможет вернуться. Но я все равно поговорю с ней и скажу, что ты хочешь устроиться на работу в карьер, хотя... Я мог бы оплачивать твою учебу, потом рассчитаемся, – сказал он, опередив Ариэля, который хотел выступить с таким же предложением.
– Спасибо, но я не могу оставить маму. Скажи, кто заменит отца на должности бригадира?
– Анастасия хочет поручить это Игорю, – ответил Ариэль, с гордостью глядя на сына. – Правда, он слишком молод, зато работает без устали и заслужил уважение всего карьера.
– Ты меня возьмешь? – Мухаммед взглянул на Игоря, до сих пор молчавшего.
– Ты знаешь, что да, – кивнул тот. – Если Анастасия согласится, мы будем работать вместе.
– Тогда я завтра схожу к ней, она как раз собирает вещи. Я собираюсь проводить ее до Галилеи, – объяснил Самуэль.
– Значит, ты уезжаешь...
– Нет, я не уезжаю, я только провожу Анастасию, – поспешил успокоить его Самуэль. – С нами поедет Михаил. Сейчас для женщины небезопасно путешествовать одной с детьми. Мы с Михаилом отвезем их к родственникам и вернемся. Наступают трудные времена.
– Да, это так, но жизнь продолжается. Через несколько месяцев я женюсь, – объявил Мухаммед.
Все так и замерли с открытыми ртами, ошеломленные таким известием. Первым опомнился Ариэль.
– Так, значит, ты женишься? А мы и не знали... Кто бы мог подумать...
– Я собирался объявить об этом на свадьбе сестры... Мама настаивала, чтобы я это сделал... Когда я приехал, она сказала, что они нашли для меня подходящую невесту. Она очень нравилась отцу; она – дочь одного его друга, который вместе с ним умер на виселице... Я давно ее знаю, знал еще девочкой... Отец спросил, хочу ли я на ней жениться. Я дал ему слово, что женюсь, и слово свое я сдержу. Правда, нам придется выждать по меньшей мере год, из-за траура мы не сможем пожениться раньше. Когда ее дядья и братья решат, что пора, они дадут мне знать. А я тем временем займусь устройством своего дома, куда приведу Сальму.
Они молча слушали, не зная, что и сказать. Сейчас любые поздравления были бы неуместны. Мухаммед косился в сторону Якова и не смел взглянуть на Марину, зная, как она страдает. Сам он страдал ничуть не меньше – и не только от того, что знал, как ей больно слышать эти слова, а прежде всего потому, что, несмотря ни на что, продолжал ее любить. Он так и не смог разлюбить ее, как ни пытался. Но он должен исполнить волю покойного отца.
Спустя неделю Мухаммед уже работал в карьере бок о бок с Игорем. Анастасия согласилась взять его на должность младшего мастера. Она тоже с большим уважением относилась к Ахмеду и его семье, а Мухаммед, хотя и считал эту слишком погруженную в себя женщину немного странной, всегда знал, что она – хороший человек.
С течением времени Мухаммед все больше втягивался в дело шарифа Хусейна. Он ненавидел турок, которых винил в убийстве отца, и примкнул к борцам за свободу по протекции своего зятя Юсуфа, мужа любимой сестры Айши.
Юсуф время от времени наведывался в Иерусалим, чтобы встретиться с Омаром Салемом, Хасаном и остальными, мечтавшими о том же, что и он сам: о независимом арабском государстве, протянувшемся от Дамаска до Бейрута, от Мекки до Иерусалима.
К 1917 году шариф Хусейн наконец заключил соглашение с британцами. При этом каждая сторона преследовала собственные цели, и, хотя британцы уже не раз доказывали, что доверять им не стоит, шариф все же не сомневался, что они помогут ему свергнуть османское владычество и построить новое государство.
– Ты должен поехать со мной и познакомиться с Фейсалом, – убеждал Мухаммеда Юсуф, расхваливая достоинства сына шарифа. – Ты придешь от него в восторг; даже англичане прониклись к нему уважением.
– Я не могу бросить маму и бабушку на произвол судьбы, – сокрушался тот.
– Но ведь твой дядя Хасан – старший сын Саиды, и он обязан о ней заботиться, – не сдавался Юсуф. – Что же касается твоей матери, то я знаю, что твоя тетя Лейла очень ее любит.
Но Мухаммед знал, что ни Саида, ни Дина не хотят жить с Хасаном и Лейлой.
– Хорошо, я поговорю с дядей, – сдался в конце концов Мухаммед. – Может быть, он сумеет устроить так, чтобы он мог о них заботиться, а они остались бы жить в нашем доме. В конце концов, такова была воля моего отца.
– Ты должен присоединиться к нам и сражаться с нами бок о бок. Ты не можешь оставаться в стороне, опекая двух женщин.
Мухаммеду и самому этого очень хотелось. Он восхищался Фейсалом, снискавшим себе славу столь же умного, сколь и отважного человека.
– Ты уверен, что британцам можно верить? – спросил Омар Салем у Юсуфа.
– Шариф держит связь с британской штаб-квартирой в Каире. Без нашей помощи англичане не смогут победить турок. Сэр Генри Макмагон подписал договор, согласно которому по окончании войны они поддержат создание нового арабского государства. Поэтому они снабжают нас оружием, а также людьми, которые воюют на нашей стороне. Сам Макмагон послал на помощь Фейсалу одного из своих офицеров, Лоуренс. Лоуренс стал его советником, и бедуины весьма его уважают.
Мухаммед решил поговорить со своим дядей Хасаном. Он так и рвался в бой.
– Дядя, мы с зятем решили вступить в отряд Фейсала, но вся беда в том, что я не могу оставить маму и бабушку без мужской поддержки.
– Ты же знаешь, что мы всегда рады видеть мою мать и сестру в своем доме, – ответил Хасан. – Моя жена их ценит и уважает. Так что можешь ехать спокойно.
Но Мухаммед хотел не этого, так что он долго уговаривал Хасана позволить женщинам жить в собственном доме, но под покровительством дяди. Хасан не соглашался. Но Мухаммед убедил его, что их дома находятся всего в нескольких метрах друг от друга, это всё равно, что жить вместе.
В конце концов Хасан согласился, хоть и не слишком охотно. Он знал, что Лейла начнет его упрекать в мягкотелости, что мать с сестрой вьют из него веревки. Но он уже дал племяннику слово, и сдержит его.
Мухаммед уезжал не один; его сопровождали его кузены Салах и Халед. Они тоже были молоды и тоже мечтали сражаться за родину.
Хасан продолжал посещать дом Омара Салема, где он всегда мог узнать последние новости о том, как продвигается борьба шарифа против турок. Таким образом, в июле 1917 года они радостно отпраздновали взятие войсками Фейсала Акабы – города, построенного турками на берегу Красного моря: Фейсалу удалось застать их врасплох. Эхо этой победы разнеслось далеко за пределы Аравийской пустыни, взметнув вихрем ее пески. Это была важная победа: взяв Акабу, Фейсал давал британцам возможность высадиться в этом порту. Но, к сожалению, англичанам не хватило времени, чтобы выгрузить оружие и людей, которые должны были укрепить позиции генерала Эдмунда Алленби.
– Алленби возьмет Иерусалим, – уверял Хасана Омар Салем, – и отсюда пойдет на Дамаск. Вот увидишь, скоро мы избавимся от турок.
– Слава Аллаху, – ответил Хасан.
– Твои сыновья и племянник выжили в этой войне. Мне сказали, что они – отважные люди, не боятся смотреть в лицо смерти. Ты можешь гордиться ими.
Хасан ежедневно навещал мать и сестру, и в этот вечер он выглядел немного веселее, чеи обычно.
– Сегодня я иду в дом Омара, мы должны отпраздновать эту победу, – сказал он сестре. – Наши дети сражались под Акабой и победили. Они проявили себя настоящими храбрецами.
– Когда они вернутся? – спросила Саида, которую не слишком заботили все эти битвы и победы, она мечтала поскорее увидеть троих своих внуков.
– Война еще не кончилась, мы должны продолжать бороться.
– Я не хочу, чтобы моего сына убили, – ответила Дина, глядя Хасану в глаза.
– А кто хочет потерять сына? Или ты думаешь, что я или Лейла не страдаем оттого, что Салаха и Халеда нет с нами? Но если мы любим нашу родину, мы должны бороться.
– Мало того, что турки отняли у меня мужа, так теперь из-за них я могу лишиться и сына. Почему бы им не приехать нас навестить?
Хасан попытался объяснить женщинам, в каком великом деле участвуют их сыновья, но ни Дине, ни Саиде, ни Лейле не было дела ни до какого величия, они лишь хотели, чтобы их дети находились рядом.
9. Те двадцатые годы
Мариан молчала. На несколько секунд она закрыла глаза, а когда открыла их вновь, то почувствовала пристальный взгляд Изекииля.
– Но эту историю вам рассказал отец, – пробормотала она.
– Не настолько детально. Я всегда знал, что отец как-то тесно связан с семьей Зиядов, но вы заставили меня посмотреть на эти события под другим углом и другими глазами. Уверяю вас, что этот разговор для меня очень важен.
– Мы можем продолжить?
– Да, конечно. Но сначала надо что-нибудь поесть. Вы знаете, который час? Уже почти два.
– Простите! Я всё говорила и говорила, не отдавая себя отчета, сколько прошло времени.
– Не извиняйтесь. Я тоже не заметил, как пролетело время.
– Позволите пригласить вас со мной пообедать? – произнеся эти слова, Мариан тут же о них пожалела.
Изекииль посмотрел на нее не то удивленно, не то радостно.
– А это не противоречит вашим правилам? Я думал, что вы не можете брататься с врагом.
Она неловко вздохнула.
– Не смейтесь, мне просто хочется выслушать вашу часть истории, и... раз уж подошло время...
– Я принимаю приглашение.
– Что скажете насчет «Американского Квартала»?
– Я бы с удовольствием, но там дороговато, не думаю, что ваша НКО оплатит такие расходы.
– Приглашает не моя организация, а я.
– Слишком далеко отсюда, вам не кажется?
– В таком случае, предложите место сами.
– Согласен. Я отведу вас с прекрасный рыбный ресторан неподалеку от ворот Яффы.
– В еврейской зоне?
– В Иерусалиме.
Мариан повела машину, следуя указаниям Изекииля. Ресторан выглядел скромно, но чисто, и был полон народа. Официант улыбнулся им и указал на столик чуть в стороне от столпотворения.
– Это столик шеф-повара, но сегодня его нет, и вы можете его занять. Я сейчас вернусь с меню.
Они заказали хумус, рыбу и бутылку белого вина и болтали обо всякой ерунде, пока не подали заказ.
– Ваша внучка на меня рассердится, – сказала Мариан.
– Да, точно, она не понимает, ни почему я посвящаю вам столько времени, ни к чему приведет этот обмен историями.
– Спасибо, что уделяете мне время, – искренне поблагодарила она.
– Вы привнесли немного оживления в скучную стариковскую жизнь. Кто бы мог подумать, что сегодня я буду обедать с такой интересной женщиной, как вы. Нет, не стоит благодарности, эти беседы весьма интересны. Знаете что? Думаю, что одна из здешних проблем состоит в том, что мы неспособны влезть в шкуру другого человека. Вы показали мне произошедшие события совсем с другой стороны.
– А вы – мне, – в свою очередь прошептала Мариан.
– Что ж, хотите начать или подождем десерта?
***
Михаил не знал, как начать разговор. Сближение с Самуэлем ему давалось нелегко. Он прикурил сигарету, подбирая слова, чтобы сказать о своем отъезде.
Последние две недели он провел в Тель-Авиве, и за это время успел решить, что это именно то самое место, где он хотел бы жить.
– Да ладно уж, начинай, – подбодрил его Самуэль.
– Так ты знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить? – спросил Михаил.
– Ты уже несколько часов, как приехал, и во время обеда упорно молчал, хотя Марина вовсю настаивала, чтобы ты рассказал, как провел эти дни в Тель-Авиве. Ты отделался какими-то общими фразами. А потом попросил меня выйти, чтобы немного прогуляться вместе.
– Ты прав, нетрудно было догадаться, что я хочу тебе что-то сказать. Видишь ли... Возможно, ты будешь сердиться, но я решил поселиться в Тель-Авиве. Дело в том, что Тель-авив – новый город, открывающий большие возможности. Там совершенно другая жизнь, не такая, как здесь... Мне не нравится Иерусалим, этот город меня угнетает, и я не разделяю того благоговения, которое питают к нему другие евреи. Мне гораздо интереснее та жизнь, которой живет Тель-Авив. Кроме того, там я смогу целиком посвятить себя музыке. Там формируются маленькие оркестры, музыкальные группы... Там идет настоящая жизнь, а здесь... Мне вообще кажется, что Иерусалим – мертвый город, вот только его жители об этом не догадываются.
Самуэль почувствовал, как у него заныло в груди. Михаил был тем единственным, кто связывал его со своим корнями, с Россией, с Санкт-Петербургом, с юношеской порой, все еще будоражащей сны
– Но постой, мне казалось, что Тель-Авив тебе не понравился. Когда мы находились там, ты сказал, что он мало чем отличается от обычной деревни... Хорошо, я понимаю, что ты хочешь уехать. Допустим, в Тель-Авиве и в самом деле больше возможностей, чем здесь, но, быть может, в таком случае тебе стоит подумать о возвращении в Париж? Там ты сможешь продолжать свою карьеру музыканта, которую вынужден был прервать. Так что подумай.
– Во Франции идет война, сейчас не лучшее время для возвращения.
– Во всей Османской империи сейчас война, а Палестина – часть этой империи, – возразил Самуэль.
– Ты прав, но здесь все по-другому. Знаю, что нам сложно понять друг друга, поэтому мои мотивы тебе незачем понимать. Не знаю, что я решу в будущем, но сейчас я хочу остаться в Палестине. Меня волнует все то, что происходит в Тель-Авиве. Этот город сам пишет свою историю, и у него большое будущее. Кроме того... думаю, время начать жить своей жизнью. Всегда, как смогу, буду приезжать в Сад Надежды. Для меня это все равно, что вернуться домой.
Должно быть, у них возник один и тот же порыв, побудивший их обняться. Именно в этот миг они были как никогда близки.
В один из последних дней перед отъездом Михаил зашел попрощаться в дом Йосси и Юдифи и пообещал Ясмин, что непременно вернется. Зашел он попрощаться и в дом семьи Зиядов. Мухаммед как раз тоже приехал навестить свою мать и бабушку Саиду, которая больная лежала в постели.
В доме Мухаммеда царила скорбь. Дина замкнулась в своем горе, и с ее лица исчезла улыбка, которой она прежде одаривала всех родных и знакомых. Но, как и сказала Кася, Дина была сильной женщиной и знала, что не имеет права раскисать, поскольку близкие по-прежнему нуждаются в ее заботе.
В последнее же время больше всех в этой заботе нуждалась ее мать Саида.
– Тебе повезло, что ты можешь уехать, – прошептал Мухаммед.
– Мне очень жаль, что так случилось, – ответил Михаил. – Я не успел толком познакомиться с твоим отцом, но я знаю, что он был прекрасным человеком.
– Да, и за это поплатился жизнью.
Они долго говорили о войне и оба сошлись во мнении, что эта война будет началом конца Османской империи.
–Старики этого не понимают, более того, боятся исчезновения империи, они спрашивают себя, что бы случилось, если бы это произошло. Я говорю, что это наш звездный час, когда мы должны перестать быть чужаками на своей земле. Дамаск, Бейрут, Мекка... Поэтому я присоединился к войскам Фейсала; да, мы должны бороться во имя великого арабского государства.
– Ты надолго останешься? – спросил Михаил.
– Еще на день. Я не могу остаться дольше, хотя и очень беспокоюсь за бабушку. Но сейчас настало время для борьбы.
Михаил выслушал его с большим интересом. Ему нравился Мухаммед, он очень ему сочувствовал и даже рассказал, как сам потерял отца, а потом сбежал из России на руках у Ирины и Самуэля.
– Видишь ли, моего отца тоже убили. Я так и не оправился от его потери. Матери своей я не помню, но отца помню хорошо.
Они разговаривали до тех пор, пока небо не окутала беззвездная ночь, под конец взбодрив друг друга разговором о своих любимых. На следующий день каждый из них взял свой курс, Мухаммед обратно в ряды Фейсала для участия в сражениях, а Михаил – по направлению к тому городу, который евреи считали своим.
Теперь прощание с Михаилом далось Самуэлю с трудом. Он ценил его больше, чем ему казалось. Тель-Авив был близко, но еще оставалось ощущение утраты.
– Мне бы хотелось поближе познакомиться с Мухаммедом, – признался Михаил.
– Мухаммед – хороший парень, – заверил Самуэль.
– И знаешь, что я скажу? Я не виню его в том, что он отомстил за отца. Если бы я мог отомстить за своего...
– Теперь ему придется всю жизнь нести груз вины... за смерть этих людей.
– Но ведь он поступил правильно. Бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись – это умереть или убить, и Мухаммеду не оставалось ничего другого. Если бы я был его другом, то пошел бы вместе с ним.
– Да, то же самое сказал мне и Мухаммед, но не забывай о самом главном: о совести.
Михаил ничего не ответил. Он не хотел ссориться с Самуэлем перед самым отъездом, а потому решил пойти попрощаться с другими обитателями Сада Надежды.
Яков подарил ему несколько книг Достоевского, а Ариэль весьма порадовал скрипкой, которую втайне от него сделал своими руками.
– Скрипка, конечно, не ахти какая, но зато она не позволит тебе нас забыть, – сказал Ариэль, вручая ему инструмент.
Михаил был растроган. Он успел проникнуться уважением к этому суровому человеку, который, как ему казалось, без всякого интереса слушал его игру на скрипке, а по вечерам при свете очага читал книги, который брал у Якова.
Кася подарила ему связанный собственными руками свитер, а Марина – шарф.
– Конечно, в Тель-Авиве не так холодно, как здесь, но я думаю, шарф и свитер все равно тебе пригодятся, – сказала Кася, обнимая его.
Руфь приготовила для него корзину с едой и несколько раз повторила, чтобы он непременно возвращался, если в Тель-Авиве дела не заладятся.
Никто не стал провожать Михаила до дверей, зная, что Самуэль хотел бы проститься с ним наедине.
– Я скоро вернусь, – пообещал Михаил.
– Попробуй только не вернуться, тогда я сам поеду за тобой в Тель-Авив, – угрожающим тоном ответил Самуэль.
– Еще чего не хватало!
– Не забывай писать Ирине, она всегда так беспокоится о тебе.
– Конечно, я всегда буду ей писать.
Они обнялись на прощание, и Самуэль отвернулся, чтобы Михаил не видел, как он расстроен.
А жизнь тем временем шла своим чередом.
1917 год оказался весьма щедрым на события. Однажды в Сад Надежды ворвался Яков, размахивая купленной в городе газетой и возбужденно крича:
– Царь отрекся от престола!
Самуэль и Ариэль тут же подступили к нему с расспросами, а Кася, ко всеобщему удивлению, расплакалась.
– Что с тобой, Касенька? – испугалась Руфь. – Тебе что, его жалко?
– Мне не царя жалко, – еле проговорила Кася сквозь слезы. – Мне нет дела до Николая. Мне нас жалко; нам всем пришлось бежать из дома, чтобы остаться в живых...
Тем временем Яков пересказал содержание статьи в газете: Николаю II ничего не оставалось, как отречься от престола. Теперь никто не мог сказать, что его ждет. В России победила революция, Советы набирают силу, и власти понимают, что с каждым днем все больше теряют контроль над ситуацией в стране.
– Так может, вернемся? – в голосе Каси прозвучали тревога и волнение.
– Вернемся? – ошеломленно переспросил Яков. – Ты хочешь вернуться в Россию? Нет, ни в коем случае, что мы станем там делать?
– Там же победила революция, а если так, то евреям нечего больше бояться. Многие большевики – евреи... А если царь отрекся от престола – значит, он больше не станет преследовать евреев и социалистов – таких, как мы.
– Наш дом – здесь, – ответил Яков. Это – наша потерянная родина, которую мы наконец-то смогли вернуть. Мы – евреи, Кася.
– Вильно – такой красивый город, – прошептала она сквозь слезы.
Ни Самуэль, ни Ариэль, как и Руфь не смели вмешиваться в этот спор между Касей и Яковом. Честно сказать, они по-настоящему растерялись, увидев ее плачущей. Кася, которая никогда не жаловалась, работая от зари до зари, ободряя и поддерживая остальных; Кася, ставшая настоящим оплотом Сада Надежды, теперь беспомощно плакала, как ребенок. А Самуэль думал, что за все эти годы Кася ни разу не дала понять, что тоскует по своему родному Вильно.
– Я напишу моему другу Константину Гольданскому. Он подробно расскажет, что там происходит, а то я что-то не слишком доверяю тому, что пишут в газетах, – сказал Самуэль, пытаясь отвлечь внимание Каси.
– Россия сбросила иго тирана, мы должны это отпраздновать, – заявил Ариэль.
Они и в самом деле отпраздновали это событие, хотя и не столь радостно, как ожидалось. Война принесла слишком много бедствий, и одного лишь отречения царя оказалось недостаточно, чтобы вернуть людям покой. Никто, кроме Каси, не осмеливался повторять вслух, что отречение Николая II привело их на распутье: вернуться ли в Россию или забыть о ней навсегда. Да, на глаза у них наворачивались слезы, когда они вспоминали о родине, но сейчас, когда забрезжила возможность вернуться, глаза туманили те же слезы при мысли, что придется покинуть эту землю. Может ли человек любить две родины сразу? Каждый задавал себе этот вопрос, не смея произнести его вслух.
Вскоре пришло письмо от Константина. Когда Самуэль распечатал конверт цвета слоновой кости с гербом Гольданских, он прочитал следующее:
«Мой дорогой Самуэль!
Мое сердце преисполнилось радости, когда я получил твое письмо. Катя все время жалуется, что ты совсем нас забыл, хотя я не устаю ей повторять, что никакие расстояния не в силах помешать нашей дружбе.
Когда ты получишь мое письмо, ты уже будешь знать, что в России идет гражданская война. Не то чтобы я считал неправильным, что царь отрекся от престола. Его правление было для России настоящим бедствием, и миллионы погибших, и страдания их семей – целиком на его совести.
Эта война – настоящее безумие, обеим сторонам она не принесет ничего, кроме новой боли, и едва ли поможет исцелить чьи-то раны.
Я не знаю, что ждет Россию, как не знаю, что будет со всеми нами. Ты знаешь, что я всегда тяготел к социализму, но теперь многие большевики внушают мне такой ужас, какого никогда не внушала царская полиция.
Мне очень жаль, но первыми жертвами этой войны стали именно евреи. Бездарное царское правительство посчитало их козлами отпущения и повесило на них вину за свои военные поражения. Вспомнив, что большая их часть проживает в губерниях, граничащих с Германией, их обвинили в том, что они шпионят на кайзера Вильгельма. Да-да, на кайзера, «обожаемого кузена Вилли» нашего царя. Как будто мало бед принесла нам эта война – по стране прокатилась целая волна еврейских погромов. Такое впечатление, что царь и великий князь Николай Николаевич решили устроить новый исход евреев, только уже не из Египта.
Ты знаешь, я никогда не переставал чувствовать себя евреем – возможно, потому, что я действительно наполовину еврей, а быть может, потому что мой любимый дедушка всегда стремился к тому, чтобы стереть различия между людьми, которые положила религия.
Сегодня многие русские евреи мечтают, чтобы революция победила и навсегда уничтожила память о ненавистных царях, которые принесли им столько страданий.
Я не знаю, что ждет нас в будущем. Как я сообщил тебе в последнем письме, я женился, и моя жена, Вера, уговаривает меня на какое-то время уехать в Швейцарию, но Катя отказывается ехать с нами, а я не хочу оставлять ее одну в таких обстоятельствах.
Да, я знаю, что Катя давно уже не ребенок, но по-прежнему чувствую себя ответственным за ее судьбу, поэтому я остаюсь здесь, не зная ни минуты покоя и не представляя, что принесет нам завтрашний день...»
Не успел Самуэль дочитать письмо, как Яков набросился на Касю:
– Теперь ты хоть понимаешь, что могло бы случиться, если бы я послушал тебя и сунулся бы в Вильно? Все те же еврейские погромы! Да-да, все те же погромы!
– Но ведь большевики победили, – возразила Кася. – А мы – социалисты. Никто не сделает нам ничего плохого.
Яков ничего не ответил. Как бы ни тосковал он по России, теперь его родина – Иерусалим.
Декларация лорда Бальфура, подписанная в ноябре 1917 года, застигла их врасплох. Палестинским евреям было известно о симпатии, которая связывала доктора Хаима Вейцмана с британским правительством, однако им даже в голову не приходило, что эти симпатии так скажутся заявленных принципах, согласно которым бринацы соглашались создать в Палестине «национальный дом еврейского народа».
В Саду Надежды отметили это событие, хоть и не столь радостно, как победу большевицкой революции.
– Мы должны помочь британцам, – заявил Яков.
– И каким образом ты собираешься им помочь? Будем благоразумны, – ответил Самуэль.
– Разве ты ничего не слышал о Декларации Бальфура? Если Османская империя падет, европейские державы отдадут нам эту землю.
– Никто и никогда не отдаст нам эту землю, – возразил Самуэль. – Они лишь обещают, что мы сможем по-прежнему жить на ней.
– Нет, они обещают гораздо большее. Ты считаешь, что декларация вроде той, что выпустило британское министерство иностранных дел – это просто бумага? Неужели ты не думал, что Палестина вновь станет нашей родиной? Нас выгнали, у нас ее отобрали, а мы вернулись, – вспыхнули глаза Якоба.
