Текст книги "Стреляй, я уже мертв (ЛП)"
Автор книги: Хулия Наварро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 55 страниц)
Дина наблюдала за ними с беспокойством. У нее всё внутри переворачивалось при виде спорящих мужа и сына. Ее трогала боль Мухаммеда, она сочувствовала сыну и вместе с Касей строила планы о свадьбе детей, но такого всё равно не могло случиться.
Ей тоже хотелось бы выйти замуж по любви, но любовь пришла уже после свадьбы. Она едва знала Ахмеда, когда отец объявил, что пришел к соглашению с родителями жениха. Их семьи организовали брак, не спросив их согласия, и оба согласились с решением родителей, которое в конечном итоге привело к успешному браку. Ахмед был хорошим человеком, заботливым и внимательным мужем и всегда учитывал мнение жены. Ни разу он не посмотрел на другую женщину. Она тоже была хорошей женой и матерью. Она подарила мужу четырех детей, хотя выжили лишь двое, Мухаммед и Айша. Она до сих пор оплакивала маленького Измаила. По другому сыну, родившемуся мертвым, она не так скучала. Ей не позволили даже увидеть его лица.
– Твой отец прав, – решилась она сказать, понимая, что не должна вмешиваться в мужские разговоры.
– Однажды настанет день, когда религиозные предрассудки перестанут разделять людей, – заявил Мухаммед. – Ты ведь знаешь, мама, мы делим эту землю с разными людьми – с турками, евреями, армянами, русскими – со всеми, кто приезжает в Иерусалим, потому что считает этот город величайшей в мире святыней. Знаешь, сколько наших людей имеет жен-евреек? Многие этого даже не скрывают. Да, официально они не женаты, поскольку это запрещено законом, но знаешь ли ты, сколько аристократов держат гаремы, где проводят время с женщинами иных национальностей и вероисповеданий? Например, сын правителя Хусейна живет с одной из красивейших женщин Иерусалима, Персефоной. Ты же слышала о ней, мама? Ну, конечно, слышала. Она гречанка, торгует нефтью и делит ложе с сыном правителя. Да что там, я тебе и не такое могу рассказать...
– Хватит! Как ты смеешь рассказывать такие истории своей матери? Нас не касается, как ведут себя другие. Собирай свои вещи, завтра на рассвете ты уезжаешь.
Едва рассвело, Мухаммед бросился в Сад Надежды, где сразу наткнулся на Касю и Ариэля, которые в этот час всегда доили коз. Кася тут же разбудила Марину, и она выбежала навстречу Мухаммеду – как была, растрепанная, с заспанными глазами. Они простились, не в силах сдержать слез.
С этой минуты Ахмед стал замечать растущее с каждым днем напряжение между его семьей и землевладельцами. Соседи были по-прежнему вежливы, но Кася больше не забегала поболтать с Диной и Саидой, а Яков лишь сдержанно кивал, когда встречался с Ахмедом на тропинке, петляющей среди апельсиновых деревьев. Ариэль сделался еще молчаливее, чем всегда, а Луи даже не скрывал своей неприязни. Больше всего Ахмед боялся встречи с Мариной, да и сама она, казалось, делала все возможное, лишь бы не встречаться с членами его семьи. Айша, к которой Марина всегда относилась, как к младшей сестренке, однажды спросила у матери, что случилось.
– Я видела Марину, – рассказывала Айя. – Она посмотрела на меня, как на пустое место, а когда я к ней обратилась, сказала, что ей некогда, она очень занята. Я не понимаю, что с ней случилось. Она всегда была со мной так ласкова...
Дина опустила глаза, не зная, что и ответить, но ее выручила Саида, которая всегда старалась сгладить все углы.
– Не расстраивайся, малышка, – сказала она. – У всех у нас случаются тяжелые дни. Бывают, знаешь ли, у людей неприятности, о которых не хочется никому рассказывать. Оставь пока Марину в покое, не приставай к ней, и все само собой наладится.
– Но, бабушка, я ведь чувствую: что-то случилось. Почему ты не хочешь мне рассказать?
– Нет, девочка, ничего такого не случилось, просто человеку иногда нужно побыть одному. Не трогай ее пока, потом она сама к тебе придет.
– Короче говоря, случилось нечто такое, о чем знают все, кроме меня, – не отставала Айша.
Саида взглянула на Дину, в надежде, что хоть та сможет что-то объяснить Айше. Ведь сама она была всего лишь бабушкой, и не ее ума дело вмешиваться в личные дела семьи. Кроме того, она считала не вполне уместным посвящать Айю в причины конфликта с обитателями Сада Надежды. Сама она нипочем бы не призналась, как не хватает ей Каси, которая больше не приходила к ним по вечерам, чтобы поболтать за чашкой чая.
Пропасть росла с каждым днем, и в конце концов Дина сказала мужу, что надо что-то с этим делать.
– Они – землевладельцы и наши соседи, – сказала она. – Им ничего не стоит выжить нас из нашего дома, достаточно назначить арендную плату, которую мы никак не потянем. Ты должен поговорить с Яковом; я думаю, он поймет, почему ты решил разлучить Мухаммеда и Марину.
– Ты уже говорила об этом с Касей? – спросил Ахмед.
– Нет, я так и не решилась. Я знаю, что она очень сердится на нас, ей тяжело видеть, как страдает дочь, но я уверена, что в конце концов она поймет, что мы правы. Моя мать говорит, что Кася – разумная женщина и сможет понять, что ее Марине лучше не встречаться с Мухаммедом – по крайней мере, в ближайшее время.
– Быть может, Саида и права... Ладно, в таком случае, я поговорю с Яковом. Надеюсь, он согласится меня выслушать.
Но Ахмеду никак не удавалось выбрать подходящую минуту, чтобы выяснить отношения с Яковом. Прошло несколько недель, прежде чем он решил взять-таки быка за рога и прояснить наконец ситуацию. Окончив работу в карьере, он, не заходя домой, отправился в Сад Надежды. Сердце сжалось у него в груди при виде этого дома, притаившегося среди олив; всего несколько лет назад он помогал Самуэлю и его друзьям строить этот дом. Подойдя ближе, он от души порадовался, видя, что оливы заботливо обрезаны, и ветви гнутся под тяжестью плодов. Эти евреи получали неплохую прибыль, продавая оливки на маслобойню, где из них делали зеленоватое ароматное масло с легкой кислинкой, которое так любят жители Иерусалима.
Дверь была приоткрыта; Ахмед слегка толкнул ее, деликатно прокашлявшись, чтобы возвестить о своем приходе.
Он тут же отступил назад, увидев незнакомую женщину и молодого человека, в то время как остальные непринужденно болтали. Но вот Кася взглянула на него, изменившись в лице.
– Добрый вечер, Ахмед, – произнесла она, но без прежней приветливости.
– Я вижу, у вас гости, не хотелось бы вам мешать... Ну что ж, зайду в другой раз.
Однако Ариэль, к величайшему изумлению Ахмеда, приветливо ему улыбнулся.
– Добро пожаловать, – сказал он. – Это моя жена Руфь, а это мой сын Игорь.
Ариэль положил руку на плечо Ахмеда и слегка подтолкнул его вперед, принуждая войти в дом. Теперь Ахмед никак не мог уйти, даже если бы и захотел. Женщина, которую представили как Руфь, вышла ему навстречу и протянула руку.
– Так ты и есть тот самый Ахмед? – воскликнула она. – Я знаю о тебя и твоей семье из писем мужа. Надеюсь вскоре познакомиться с твоей женой Диной и тещей Саидой, а также с твоими детьми. Как я поняла, им примерно столько же лет, сколько моему Игорю?
Ахмед растерялся, не зная, что ему делать с рукой, которую протянула Руфь. Он не одобрял подобных фамильярностей в отношении женщин, особенно незнакомых, хотя, конечно, знал, что так принято у европейцев.
– Поговорим в другой раз, – повторил Ахмед.
– Несколько часов назад Руфь и Игорь прибыли в Яффу, – сказал Ариэль. – Мне до сих пор не верится, что они здесь. Я думал, что никогда их больше не увижу. Ты ведь и сам понимаешь, что это такое – семья.
Затем он протянул Ахмеду стакан.
– Выпей, – настаивал Ариэль. – Выпьем за мою семью.
Ахмед не знал, что ему и делать. С одной стороны, ему не хотелось обижать друзей, а с другой, как он мог нарушить заповедь Корана, которая запрещает пить?
– Ну, смелее, Ахмед! – подбадривал Ариэль. – Твой народ ведь пьет травяные ликеры, считая их лекарством для улучшения пищеварения. Эту водку приготовили мы с Луи, и она тоже лечебная, так что можешь пить спокойно, никакого греха в этом нет.
Ахмед нехотя обмакнул губы в прозрачную, как вода, жидкость с резким запахом и обжигающим вкусом. С каждой минутой он чувствовал себя все неуютнее – в том числе и от этой непривычной обходительности, которой никак не ожидал от грубоватого Ариэля. Столь же дружелюбно вела себя и его жена – маленькая полная женщина с открытой и доброжелательной улыбкой. У нее были каштановые волосы, карие глаза, маленькие руки и смуглая кожа. Сын же Ариэля, Игорь, был, напротив, высоким и крепким, с таким же пристальным взглядом, как у отца – разве что чуть дружелюбнее. Но гораздо больше, чем эти взгляды, угнетало Ахмеда угрюмое молчание Каси и Якова, демонстративное безразличие Луи и, главное, неприступно-каменное лицо Марины, с каким она покинула помещение, едва он вошел.
Но Ариэль был слишком счастлив, чтобы заметить неловкость друзей. Целых четыре года он не видел свою семью. Он рассказал, что поначалу решили, что он отправится в Палестину первым, и дело тут было не только в преследовании со стороны царских властей, но и в том, что Ариэль тоже искал в жизни свой путь. Руфь и Игорь собирались со временем последовать за ним, но потом тяжело заболел отец Руфи, и им пришлось остаться. Руфь ухаживала за больным отцом до последних минут его жизни. И вот теперь, ко всеобщей радости, семья наконец-то воссоединилась.
Внимательно выслушав рассказ Ариэля, Ахмед решил, что теперь может распрощаться.
– Я зайду в другой раз, – снова повторил он, уже стоя в дверях.
– Но ты ведь чего-то хотел? – допытывался Ариэль. – Тебе что-нибудь нужно?
В конце концов Ахмеду удалось преодолеть неловкость и заставить себя взглянуть на Якова.
– Собственно говоря, я хотел поговорить с Яковом, но дело не такое уж срочное.
Яков посмотрел на него, затем – на Касю, но та демонстративно отвернулась, как будто ее совершенно не интересовало, что скажет Ахмед. Луи, в свою очередь, неодобрительно посмотрел на Ахмеда и Якова.
– Думаю, что вам следует поговорить начистоту, – сказал он. – Если мы вам мешаем, то можем выйти. Уж лучше разобраться с проблемой сразу, чем пустить ее на самотек и позволить зайти в тупик. Уж лучше сразу откровенно поговорить и во всем разобраться.
– Хоть ты, Луи, не указывай, что нам делать, а чего не делать, – запротестовала Кася.
– Или вы решили всю оставшуюся жизнь не разговаривать с Ахмедом и его семьей? Да, он причинил нам неприятности, но я считаю, что следует позволить ему объяснить, почему он поступил так с нами и, прежде всего, с Мариной.
И Ахмед, и Яков обладали достаточно миролюбивым нравом и терпеть не могли ссор, так что эта ситуация угнетала их обоих. Тем не менее, Ахмед решил отклонить совет Луи.
– Да, я пришел, чтобы поговорить, но у вас праздник, и я не хочу омрачать вашу радость. Так что, если Яков не против, я приду завтра.
– Пожалуй, нам действительно лучше поговорить завтра, – поспешно согласился Яков, облегченно вздохнув, что ему не придется выяснять отношения на глазах у друзей.
На следующий день, дробя камень в карьере, он не переставал думать о том, как завести разговор с Яковом. Он не хотел обидеть его, но и лгать ему тоже не хотелось. Он был по-прежнему тверд в своем решении пресечь какие бы то ни было отношения между Мариной и Мухаммедом, и неважно, согласится с ним Яков или нет.
Быть может, потому, что его слишком угнетала мысль о встрече с Яковом, или по какой-то другой причине, Ахмед стал невнимателен и не заметил, как заложил слишком много динамита под скалу, которую они должны были расколоть на несколько кусков, и она взорвалась с такой силой, что куски камня полетели в разные стороны, и один попал в Ахмеда, придавив ему ногу, которую тут же пронзила такая боль, что он едва не потерял сознание.
Иеремия бросился к нему; спустя некоторое время ему, при помощи двоих сильных мужчин, удалось извлечь Ахмеда из-под завала.
– Повозку сюда! Немедленно! – велел Иеремия своим помощникам. – Скорее, не теряйте времени! Нужно срочно отвезти его в Иерусалим.
Поначалу Ахмед подумал, что не вынесет боли в ноге, а потом поморщился, увидев, что нога не только опухла, но и приобрела бордовый цвет. Он не мог пошевелить и руками и чувствовал, как кровь струится с головы. Он с трудом сдерживал крик и слезы при каждом вздохе, чтобы их не увидели другие. Он был мастером и должен подавать пример остальным, ведь несчастные случае происходили постоянно, хотя он и хвалился тем, как хорошо и безопасно организовал работу, чтобы избежать ситуаций вроде той, которую сам, к несчастью, спровоцировал.
Ахмеда отвезли к пожилому врачу-сирийцу, жившему за стенами города, недалеко от Дамаскских ворот.
Врач осмотрел пострадавшего с каменным лицом. Ахмед приготовился к худшему.
– Перелом коленного сустава, голени и лодыжки, – объявил врач. – Посмотрим, что тут можно сделать.
Врач заставил его выпить отвратительно горькую жидкость, и через несколько минут Ахмед впал в странную дремоту, сквозь которую смутно слышал, как врач отдает распоряжения помощнику. Он почти не чувствовал ног – ну разве что ощущал, как к больной ноге прикасаются чьи-то руки, стараясь соединить сломанные кости. Сквозь туман полусна доносились голоса; из этих речей он смог понять, что навсегда останется хромым, а, возможно, даже придется отнять ногу, если не получится остановить воспаление.
Спустя несколько часов он проснулся. Во рту у него пересохло, голова кружилась. Кровь бешено стучала в висках, невыносимо болела сломанная нога. Он попытался пошевелиться, но безуспешно. Нога не слушалась, а все тело казалось деревянным. Он хотел что-то сказать, но не смог издать ни звука. Он все задавался вопросом, жив ли он еще или уже умер. Но нет, едва ли он умер; не может мертвый испытывать такую боль. Он огляделся вокруг и с облегчением увидел сидящую рядом Дину, а рядом с ней – свою любимицу Айшу. Собрав последние силы, он потянулся к ним. Дина, казалось, всё поняла, наклонилась и сжала его руку.
– Айша, скажи доктору, что твой отец проснулся.
Дина склонилась ниже и отерла ему лоб влажным полотенцем.
– Все хорошо, все хорошо... – повторяла она. – Не волнуйся... все хорошо. Тебе нужно отдохнуть. Доктор даст тебе лекарство, и ты сможешь уснуть. Тебе не будет больно.
Но Ахмед больше не хотел спать. Он хотел открыть глаза и любоваться окружающим миром. Он предпочел бы терпеть любую боль, лишь бы чувствовать себя живым. Он не знал, слышит ли Дина его слова, которые пытаются произнести его губы.
– Я... Что со мной?... Ты здесь?... – пробормотал Ахмед. – Что со мной случилось?
Понизив голос, Дина рассказала, что доктору пришлось разрезать ему ногу, чтобы соединить кости, что было очень много крови, что он стоял на краю могилы, но его удалось спасти, вот только ходить, как раньше, он больше не сможет. Теперь он будет хромать, но, по крайней мере, он выжил. Но он не должен волноваться, Иеремия – хороший хозяин; он сказал, что, когда Ахмед поправится, он снова может вернуться на работу в карьер.
Вернулась Айша в сопровождении доктора, который спросил, как он себя чувствует, а затем снова осмотрел больного.
– Со временем он поправится, но вот нога... Теперь он всегда будет ее приволакивать, но, по крайней мере, удалось остановить гангрену, – сказала врач. – Аллах проявил милосердие.
Затем врач объяснил, что какое-то время Ахмед не сможет двигаться, и ему придется несколько дней провести здесь, прежде чем он сможет вернуться домой. При этом он очень хвалил Иеремию.
– Этот человек грозил мне всеми земными и небесными карами, если я посмею отрезать ногу. Он потребовал, чтобы тебе обеспечили самый лучший уход. Он оплатил все расходы из своего кармана и навещал тебя каждый день.
Врач сообщил, что, кроме ноги, у него сломаны несколько ребер, к тому же он получил удар по голове и ушиб руки. Просто невероятно, как он вообще остался жив после этого взрыва.
Как и говорил врач, вскоре пришел Иеремия. На лице его читалась несомненная озабоченность состоянием своего мастера.
– Просто уму непостижимо, как тебя угораздило заложить столько динамита, – начал он прямо с порога. – Ты же мог взорвать весь карьер, а с ним и всех нас.
Ахмед начал было оправдываться, но у него не хватило сил, чтобы произнести хоть слово.
– Молчи, когда тебе станет лучше, ты обо всем мне расскажешь. Хотя я и сам знаю, что у тебя что-то произошло: ты в тот день выглядел таким потерянным, как будто забыл свою голову дома. Я так и не смог добиться от твоей жены, что же у вас произошло.
Однако самым большим для него сюрпризом стал приход Ариэля, Якова и Луи. Все трое казались ошеломленными случившимся с ним несчастьем.
– Не волнуйся за свой сад: твои племянники, Халед и Салах, помогают Дине. Да и мы все делаем, что можем, – заверил Луи.
Ахмед не знал, как и выразить свою признательность. Дина уже рассказала ему, как помогали им соседи; даже Кася и Марина пришли к ней и спросили, чем они могут помочь. Хотя, по словам Дины, Кася все еще дулась, когда пришла к ним, чтобы узнать, что случилось. А Марина так и вовсе не сказала ни слова, лишь нехотя отвечала на вопросы Саиды.
Нет, он больше не мог спокойно смотреть, как растет отчуждение между его семьей и друзьями-евреями из Сада Надежды и, несмотря на то, что еще не мог собраться с духом, он, тем не менее, понимал, что настало время, чтобы раз и навсегда разобраться с этой проблемой.
– Мне хотелось бы объяснить, почему меня так тревожила эта дружба Марины и Мухаммеда... – начал он слабым шепотом.
– Брось, Ахмед, сейчас не время! – перебил Яков. – Сначала ты должен поправиться, а потом обсудим этот вопрос.
– Я ценю твою заботу, но мы не можем больше тянуть. Мы должны поговорить сейчас, и уж поверь, как бы плохо я себя ни чувствовал, я буду чувствовать себя гораздо хуже, если мы этого не поговорим.
Яков заерзал, ощутив себя не в своей тарелке; Ариэль и Луи как-то сразу притихли.
– Я знаю, что мой сын любит Марину. Он и должен любить ее – но лишь как сестру, ведь они выросли вместе, но он полюбил как мужчина женщину. Я думаю... да что там думаю, я уверен, что они с Мариной вполне подходят друг другу, и я был бы счастлив, если бы мой сын женился на такой девушке, как Марина – целомудренной, скромной, трудолюбивой, но... но, к сожалению, это невозможно, друзья мои. Это было бы возможно, если бы Марина согласилась принять нашу веру, но я знаю, что это исключено. Я просил сына не быть таким эгоистом и с самого начала прекратить эти отношения, которые не могут завершиться браком, ибо, как Марина никогда не станет мусульманкой, так и Мухаммед не перейдет в иудаизм. Они оба еще молоды и вполне способны пережить горечь разочарования, на которую их обрекла подобная ситуация. Но так лучше и для них, и для всех нас. Я никоим образом не хочу сказать, что пресек эти отношения потому, что я что-то имею против Марины, я люблю ее всей душой и действительно не желал бы большего счастья, чем назвать ее своей дочерью...
Ахмед не знал, что еще добавить. Он чувствовал, как краска стыда заливает его лицо под неотрывными взглядами троих мужчин, которые молча слушали его, не смея, казалось, даже вздохнуть.
Он закрыл глаза, чувствуя себя усталым. Лоб его горел огнем, но ладони были мокрыми от пота.
– Значит, ты полагаешь, что различие вероисповеданий является непреодолимым препятствием, – нарушил наконец молчание Яков.
– А ты считаешь иначе? И какой выбор ты можешь им предложить, чтобы они могли вести достойную жизнь?
– Мы не должны допускать, чтобы религиозные предрассудки оказывались непреодолимым препятствием на пути к счастью, заставляя страдать двух молодых людей, которые любят друг друга. Какой Бог может помешать достойным и честным людям любить друг друга? – спросил Яков потрясенного Ахмеда.
– Ты что же, готов усомниться в своем Боге? Но это... это же кощунство... я... Ваша сила в Торе, а наша – в Коране.
– Ты в самом деле думаешь, что Яхве или Аллах только и мечтают о том, как бы разлучить двух юных влюбленных? А может быть, как раз наоборот? До каких пор мы будем позволять религиозным предрассудкам разделять нас и сеять между нами вражду? Мы бежали из России от преследований; а ведь нас преследовали не только за то, что мы евреи, но и за то, что мы хотим построить новый мир, где все люди будут равны, где у всех будут равные права и обязанности, где каждый сможет молиться, как пожелает, не опасаясь преследований. Это будет мир без Бога, и никакой Бог, как его ни называй, больше не заставит людей убивать друг друга. И в этом новом мире Мухаммед и Марина смогут любить друг друга, – закончил Яков.
– Но такого мира просто не может быть, – возразил Ахмед. – А в моем мире я никак не мог бы быть счастлив без Бога; мне очень жаль, Яков, но я... Я просто не могу вас понять. Вы – евреи, и утверждаете, что приехали в Палестину, потому что она – родина ваших предков – и при этом готовы отречься от вашего Бога. Я просто не могу этого понять...
– И тебе неприятно находиться среди богохульников, – закончил Луи.
– Аллах всемилостив и всеведущ, ему ведомо все, что таится в самых темных уголках наших сердец. Я же всего лишь стараюсь следовать его заповедям, вдохновившим нашего Пророка, и быть хорошим мусульманином. Что же касается того мира, о котором вы говорите... Простите, но я не верю, что такое вообще возможно, ибо это против человеческой природы.
– Мы – социалисты и живем по нашим законам, – ответил Луи; теперь голос его звучал серьезно. – Разве мы не обращаемся с тобой, как с равным?
– Согласен, грех жаловаться, – нехотя согласился Ахмед. – Судьба моей семьи переменилась в тот день, когда мы встретили вашего друга Самуэля Цукера. Признаю, вы всегда были справедливы к нам и никогда не требовали такого, чего бы не делали сами. Вы всегда делились всем, что имели. Это закон Божий – помочь бедному и протянуть руку помощи слабому. И мы признаем, что видели от вас только добро.
– А мы благодаря вам стали настоящими земледельцами, – ответил Луи, а Ариэль молча кивнул в знак согласия. – Я, например, до того, как приехал сюда, видел оливку лишь на тарелке. Я даже не представлял, как это трудно и больно – целый день гнуть спину в поле, чтобы вырастить урожай. Вы тоже многое нам дали и многому нас научили. Сад Надежды вырос и расцвел благодаря тебе.
– Но мы должны придерживаться наших принципов и убеждений и вести себя, как достойные люди, – закончил Ахмед.
– Почему же тогда мы не можем позволить Марине и Мухаммеду самим решить свою судьбу? – воскликнул Яков, обращаясь неведомо к кому. – Почему мы должны их осуждать?
– Потому что одни вещи допустимы, а другие – нет. Если Марина и Мухаммед и вправду решили... решили пренебречь требованиями своей веры, то рано или поздно настанет день, когда они оба об этом пожалеют. Хотел бы я знать, сможет ли Мухаммед уважать Марину, если она согласится с ним жить, зная, что он не сможет на ней жениться? Он, конечно, мог бы сделать ее своей любовницей, но сделает ли это ее счастливой? Сможет ли она себя уважать?
– Любовницей? Да как у тебя язык повернулся? Ни за что на свете!
– Умоляю тебя, Яков, мы не должны позволять детям морочить себе головы и портить отношения между нашими семьями. Они молоды, у них это пройдет. В свое время Марина встретит хорошего еврейского мальчика, а Дина найдет Мухаммеду подходящую жену. Мой сын знает свой долг, и он его исполнит, даже если для этого должен будет расстаться с Мариной. Через несколько лет оба они будут смеяться, вспоминая о своей детской любви.
С большой печалью Ахмед смотрел, как они уходят. Эти люди, называющие себя социалистами, изгнали из своей жизни Бога и заменили его иным божеством, которое они называли Разумом. Как они не понимают, что никакого разума просто не может быть без дыхания Бога?
Прошло много времени, прежде чем Ахмед смог вернуться домой. Он был сам не свой от волнения, переступая порог дома, через который ему теперь пришлось перетаскивать покалеченную ногу. По поводу его возвращения Дина устроила долгожданный прием. С севера приехали его старшие сестры, зятья и племянники. Прибыл Хасан в сопровождении своей жены, лентяйки Лайлы, и сыновей, Халеда и Салаха; даже Омар Салем, его высокопоставленный друг, прислал слугу, который принес огромную корзину, полную всевозможных лакомств.
Дина также пригласила и своих друзей из Сада Надежды. Несмотря на то, что они предпочли бы остаться дома, полагая, что им нечего делать на семейном торжестве, в конце концов они все же явились почти в полном составе: впереди выступали трое мужчин, а за ними следовали Кася, Марина и Руфь, жена Ариэля. Не было только Игоря, его сына, который еще не вернулся из карьера, где работал под началом Иеремии.
Ахмед тоже чувствовал себя неловко в присутствии соседей, но все же поблагодарил их за то, что они пришли. Если бы они этого не сделали, он бы по-настоящему обиделся. Правда, пробыли они недолго, но все же достаточно, чтобы их уход не показался невежливым.
Ахмед страдал, видя, как Мухаммед и Марина отворачиваются друг от друга, избегая встречаться взглядом. Его сын приехал из Стамбула, еще ничего не зная о несчастье, постигшем отца, и им до сих пор не удалось побыть наедине.
Лишь на следующий день Ахмед и Мухаммед смогли откровенно поговорить, глядя друг другу в глаза, как мужчина с мужчиной.
Он видел, что сын изменился. Казалось, он повзрослел за последние месяцы. Вскоре Ахмед понял, что причиной такой уравновешенности и серьезности Мухаммеда явилось его увлечение политикой.
Мухаммед вошел в группу палестинских мусульман, как и он, студентов, решившими сделать явью мечту Хусейна ибн Али о создании независимого от султана арабского государства. Мухаммед не только интересовался планами шарифа Мекки, но и считал Палестину не просто частью империи, а своим домом, своей родиной. Некоторых из его новых друзей тревожило, что евреи капля за каплей просачиваются в Палестину, и в особенности, что они скупают всё больше земель.
Ахмед с сыном считали удачей, что самые влиятельные семьи Иерусалима разделяют эти чувства, хотя в то же время оба не переставали задаваться вопросом, почему они продолжают продавать земли евреям. Хусейни и другие знатные семьи, обосновавшиеся в Египте или Ливане, совершенно не сомневались по поводу продажи земель и продолжали продавть, хотя и старались держать это в секрете.
Незадолго до отъезда Мухаммеда в Стамбул Ахмед попросил сына сопровождать его в дом Омара. Он хотел познакомить Омара с сыном, чтобы в будущем они могли вести беседы.
Особняк Омара произвел на Мухаммеда впечатление. Хозяин принял их как лучших друзей, усадил Ахмеда на почетное место и приказал слуге следить за каждым движением гостя, чтобы помочь ему подняться при необходимости.
Омар заинтересовался группой молодых палестинцев, друзей Мухаммеда, стамбульских заговорщиков, и велел ему прислушиваться к тому, что говорят в городе. Всё могло пригодиться. А еще он дал ему адрес своего друга, который, по его словам, был его глазами и ушами в Стамбуле.
Они покинули дом Омара, успокоенные и довольные, в полной уверенности, что непременно примут участие в устройстве совершенно иного будущего, чем то, какое их ожидало. Когда они проходили мимо Сада Надежды, Мухаммед остановился и, виновато глядя отцу в глаза, попросил разрешения проститься с Мариной.
– Она не заслуживает такого обращения, – сказал он. – Не заслуживает моего молчания.
Ахмед кивнул и двинулся дальше один. Уже стоя на пороге своего дома, он обернулся, чтобы увидеть, как Мухаммед идет в сторону Сада Надежды на последнее свидание с Мариной. Теперь он доверял своему сыну и знал, что тот поступит так, как должен.
Мухаммед вернулся часа через два и после возвращения даже не взглянул в сторону родителей. Он поужинал в полном молчании, а потом заперся в своей комнате, отговорившись, что ему нужно собирать вещи, готовясь к возвращению в Стамбул. Ни Ахмед, ни Дина не осмелились его ни о чем расспрашивать, но оба были уверены, что Мухаммед сделал то, чего они от него ожидали.
Мухаммед уехал на рассвете, ни с кем не простившись.
Он вернулся в Стамбул 23 февраля 1913 года, в тот самый день, которому суждено было войти в историю. В этот день некий турецкий офицер тридцати двух лет, успевший, несмотря на свою молодость, сделать хорошую военную карьеру, вошел в здание правительства и выстрелил в премьер-министра. После этого Исмаил Энвер занял пост убитого, захватив власть вместе с двумя сподвижниками, Мехметом Талатом и Ахметом Кемалем.
Ахмед следил за прибывающими из Стамбула новостями с тревогой. Он не успокоился до тех пор, пока не получил длинное письмо от сына, где тот заверял, что с ним всё в порядке.
Тем временем, Ахмед понемногу втягивался в русло прежней жизни. Иеремия в очередной раз доказал, что, несмотря на угрюмый нрав, он хороший человек.
– Я понимаю, что ты не сможешь работать, как раньше, но ничто не мешает тебе оставаться мастером. Ты можешь присматривать за рабочими, ставить им задачи, следить, чтобы они выполняли мои распоряжения. Как ты считаешь, ты справишься?
Ахмед ответил, что готов попробовать, и с того же дня продолжил заниматься своей прежней работой– с той лишь разницей, что теперь ходил, опираясь на костыль. Он вновь втянулся в рутину прежней жизни, которую несколько оживляли лишь подпольные собрания, где, как он полагал, закладывались основы их новой родины – родины, независимой от воли султана и прочих иностранных держав.
Аллах вознаградил Дину за все ее усилия и страдания, послав хорошего жениха для Айши.
С тех пор как Ахмед и его зять Хасан с сыновьями, Салахом и Халедом, стали часто встречаться в доме Омара, отношения между семьями стали более теплыми и непринужденными. Хасан чувствовал себя уютно рядо с матерью, ведь Саида. разумеется, осталась в доме Дины и Ахмеда, и его супруга Лейла больше не пыталась против этого возражать.
Омар попросил Хасана, чтобы тот отправил одного из сыновей на другой берег реки Иордан, превратив его в курьера между людьми шарифа и иерусалимцами. Поначалу Хасан сомневался, он боялся лишить сыновей своей заботы, но Омар заверил его, что займется тем, чтобы сын в любом случае получил профессию и даже пообещал найти ему жену среди дочерей тех знатный семей, что поддерживают Хусейна.
Хасан поговорил с Халедом и Салахом, объяснив им просьбу Омара, и предоставил им самим решать, кто присоединится к людям из «гвардии» Мекки. К удивлению Хасана, Халед отказался от этой чести в пользу Салаха.
Когда Салах в очередной раз наведался в отчий дом, он привез с собой молодого человека по имени Юсуф. Лейла с большим любопытством смотрела на друга своего сына, особенно после того, как узнала, что он дружит с сыновьями шарифа. Она рассуждала, как мать, и откровенно радовалась, что у сына такие важные друзья.
