Текст книги "Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2"

Автор книги: Харро фон Зенгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 96 (всего у книги 125 страниц)

31.10. Месть посредством эротического романа

Успех самого знаменитого эротического китайского романа Цветы сливы в золотой вазе, которому на протяжении многих сотен страниц удается приковывать внимание читателя, с самого начала породил слух о его создателе, на место которого, впрочем, претендует ныне около пятидесяти человек (Каталог новых книг. Шанхай, 30.07.1993). Согласно этому слуху сочинителем романа является ученый муж Ван Шичжэнь (1526–1590).[428]428
  Далее мной приводится отрывок из статьи Б. Рифтина «Ланьлинский насмешник и его роман «Цзин, Пин, Мэй», помещенной в 1 т. русского перевода романа: «Цзин, Пин, Мэй, или Цветы сливы в золотой вазе». Пер. с кит. В. Манухина. Иркутск, Улисс, 1994, т. 1, с. 7–8. – Прим. пер.


[Закрыть]

«О том, как была написана эта книга, существует много легенд… Рассказывают, например, что в середине XVI в. в Китае жил крупный сановник Янь Шифань (ум. 1665), любитель древностей и коллекционер старинных картин. Он прослышал, что у военачальника Ван Шу хранится знаменитая картина художника XII века Чжан Цзэдуаня «Праздник Поминовения на реке Бянь», и решил во что бы то ни стало заполучить свиток, на котором была изображена целая панорама жизни восточной столицы при Великой Сунской династии. Но Ван Шу, не желая расставаться с редчайшей картиной, нашел искусного живописца, заказал с нее копию и поднес могущественному сановнику. Однако в этот момент в доме Янь Шифаня оказался Тан [Шуньчжи (1507–1560)], он взглянул на свиток и сказал: «Это не подлинник, я видел картину собственными глазами. Взгляните – вот воробей, как неуклюже стоят его лапки – сразу на двух черепицах, ясно, что это подделка». Янь Шифань разгневался и на Ван Шу, и на Тана. Впоследствии при первой же возможности он добился того, что Ван Шу обвинили в государственном преступлении и казнили. Сын Ван Шу – известный поэт и эссеист Ван Шичжэнь – задался целью отомстить за отца, но не мог найти подходящего случая. Однажды Янь Шифань спросил у Ван Шичжэня, нет ли сейчас в книжных лавках какой-нибудь увлекательной книги. «Есть!» – ответил Ван Шичжэнь. «Какая же?» – спросил сановник. Ван Шичжэнь оглянулся, случайно бросил взгляд на золотую вазу с цветущей веткой дикой сливы и ответил: «Она называется «Цзинь, Пин, Мэй» – «Цветы сливы в золотой вазе», присовокупив, что напечатана книга плохо, но он готов переписать ее и прислать почтенному сановнику. Вернувшись домой, поэт несколько дней раздумывал, потом взял эпопею XIV века «Речные заводи» и, дочитав до того места, где была кратко рассказана история торговца Симэнь Цина, стал сочинять ее дальше. Дело было в том, что Янь Шифань жил подле Западных Ворот – Симэнь, а детское имя его было Цин. Теперь оставалось лишь изобразить своего героя разнузданным распутником и таким образом высмеять заклятого врага, сгубившего отца. Дальнейшие события старинные источники описывают по-разному. Одни утверждают, будто Ван Шичжэнь, зная о привычке своего недруга слюнить пальцы, листая книгу, пропитал углы страниц романа ядом, и Янь Шифань якобы отравился и умер. Другие говорят, что Вань Шичжэнь подкупил цирюльника, холившего ногти на ногах Янь Шифаня, тот воспользовался моментом, когда сановный клиент зачитался увлекательным романом, и незаметно втер в маленькую царапину зелье. С тех пор нога сановника стала болеть, он не мог более являться ко двору, и карьере его пришел конец. Третьи рассказывают, что вовсе не Янь Шифань был виновником гибели отца Ван Шичжэня, а совсем другой сановник, известный сочинитель XVI века Тан Шуньчжи. По этой версии Ван Шичжэнь поднес свой роман именно Тан Шуньчжи, который на склоне лет, выйдя в отставку, пристрастился к чтению всяких увлекательных повествований. Тан Шуньчжи будто бы имел привычку, перелистывая страницы, слюнить пальцы, и именно поэтому Ван Шичжэнь пропитал бумагу мышьяком. Получив книгу, старый сановник с увлечением принялся читать ее и не заметил, как наступила ночь. К утру он дочитал роман до конца и тут почувствовал, что его язык одеревенел. Глянул в зеркало – язык уже весь черен. Он велел позвать сына и с трудом сказал: «Кто-то замыслил против меня зло. Я умру. Кроме близких родственников, никого не пускайте в мои покои». Тан Шуньчжи скончался. Вскоре явился человек в белом траурном одеянии и белой шапке, причитая так, что казалось, рухнет небо и разверзнется земля. Незнакомец распростерся ниц перед сыном покойного и сказал, что некогда был обласкан Тан Шуньчжи и хотел бы взглянуть на лик покойного. Когда же его допустили к телу, он упал на труп и зарыдал. Рыдал долго, потом поклонился и ушел. И вдруг при положении покойника в гроб обнаружилось, что у него исчезла одна рука. Тут всем стало ясно, что приходил не кто иной, как сочинитель той самой злосчастной книги: ему показалось мало отравить Тань Шуньчжи, он решил еще надругаться над трупом».

Стратагема красавицы в данном примере выступает в образе изобилующего соблазнительными сценами эротического романа, благодаря которому намеченная жертва попадает в силки данной стратагемы.

О слухе, что при написании романа Ван Шичжэнь пропитал ядом его страницы в целях умерщвления своего врага Янь Шифаня, упоминает в книге «Очерк истории китайской повествовательной прозы» («Чжунго сяошо ши дай», 1924) Лу Синь. Перевод этой книги на английский A Brief History of Chinese Fiction был издан в Пекине в 1976 г. Вполне возможно, что Умберто Эко читал это сочинение Лу Синя, поведала мне на европейском съезде синологов в Веймаре (5–9.09.1988) одна туринская ки-таеведка, знавшая автора мирового бестселлера Имя розы («H nome délia rosa». Милан, 1980). «Изобретательность Умберто Эко состоит в том, чтобы убийство поручить отравленной книге… Читатель, слюнявя пальцы, чтобы лучше было перелистывать страницы, тем самым отравлял себя», поскольку убийца «пропитал страницы ядом» (Буркхарт Крёбер [Ред.]. «Знаки в романе Умберто Эко «Имя розы». Мюнхен—Вена, 1987, с. 265, 93). «Новаторство Эко в криминологии» (указ. соч., с. 93). Но, как свидетельствует ходящий уже несколько столетий в Срединном государстве слух о возникновении романа Цветы сливы в золотой вазе, пресловутая находка Умберто Эко была известна китайцам уже давно.

31.17. Приманивать покупателей красавицами

Потребители чуть ли не на каждом шагу сталкиваются со стратагемой 31. С листков календарей и обложек журналов, равно как и с рекламных щитов, на них призывно смотрят статные девицы. Большие тиражи бульварных газет держатся во многом благодаря двум стратагемам. Опираясь на стратагему стервятника 5, там во всех подробностях описывают чудовищные преступления и человеческие заблуждения, зачастую в сопровождении фотографий с кровавыми сценами, а руководствуясь стратагемой сладострастия 31, украшают страницы изображениями красавиц и печатают сведения похотливого свойства. И на телевидении полагают, что с помощью стратагемы 31 можно повысить свой рейтинг: «Показы мод, телевизионные шоу, реклама: ныне они уже нуждаются в «кварталах красных фонарей» в качестве декораций» (заголовок фоторепортажа в газете Бильд. Гамбург, 21.11.1998, с. 2). В центре при этом стоят вовсе не красавицы. Они всего лишь помогают заманить покупателя и тем самым заработать денег. Красавица выступает средством в достижении цели, каковой она выступает и в самой стратагеме. Здесь речь идет не об устранении жертвы стратагемы, а о выманивании через нее денег.

31.18. Веснушчатая китаянка

Один китайский юноша уже год как был влюблен, только вот веснушки на лице его пассии ему не нравились. Поэтому, прочитав в газете объявление о высылаемом почтой средстве для отбеливания кожи, действующем в течение десяти дней, он тотчас отправил требуемые тридцать юаней и стал ждать. Получив уведомление о подорожании почтовых услуг, молодой человек хоть и с зубовным скрежетом, но внес дополнительную сумму. Наконец средство было получено. Однако после трех дней применения состояние кожи на лице его подружки заметно ухудшилось. Пришлось обратиться в больницу, где выяснилось, что пресловутое средство по уходу за кожей является самой настоящей липой. Юноша, будучи сотрудником газеты, написал письма в общество защиты потребителей и в журнал, где было напечатано объявление. Позже он узнал, что за распространение негодного косметического средства был задержан один шестидесятилетний мужчина, прежде судимый. Обо всем этом сообщает Китайская молодежь [Чжунго циннянь бао], печатный орган Коммунистического союза китайской молодежи, в статье под названием «Ставшие из-за доверчивости жертвой стратагемы красавицы» (Пекин, 20.02.1992, с. 3). Пожалуй, правильней здесь было бы говорить о «стратагеме [обещанной] женской красоты».

31.19. Любовник спасает человечество[429]429
  Ниже изложение ведется по шумерскому мифу «Сошествие богини Инанны в подземный мир и возвращение ее на землю», взятому из кн.: Г. Абдурагимов, Д. Абдурагимова. Лезги и древнейшие цивилизации Передней Азии: история, были, мифы, сказания. М.: Экономика, 1998. – Прим. пер.


[Закрыть]

«Не думал бедный Думузи, что долгожданный брак с прекрасной Инанной принесет ему столько бед и приведет его к гибели.

Властной и гордой оказалась Инанна [богиня плотской любви и утренней звезды Венеры]. Мало ей было владычества на небесах и на земле, она захотела господствовать и в подземном мире, где царствовала ее старшая сестра Эрешкигаль. Хорошо знала Инанна, что никого из небесных богов не пускает ее сестра в свое царство, и решила хитростью проникнуть под землю и разведать о порядках страны, откуда нет возврата. Она узнала о том, что муж ее сестры, великий властитель Гугальанна, погиб, и Эрешкигаль совершает погребальные обряды. Задумала Инанна спуститься в гости к старшей сестре, чтобы выразить ей свое сочувствие. Неужели та откажется принять ее в такой день и не разделит свою скорбь с нею?

Но все-таки опасалась Инанна, что ее свирепая сестра, безжалостная богиня смерти, не поверит ей и захочет ее погубить. И надумала она предупредить на всякий случай своего верного везира Ниншубура:

– Если я не вернусь через три дня и три ночи, будь готов выручить меня. Обратись за помощью к владыке богов Энлилю, к моему отцу Наннару и к премудрому Энки.

Распорядившись так, Инанна покинула небо и землю, где она была владычицей, и направилась к входу в мрачный подземный мир. Семь волшебных амулетов, заключающих в себе божественные законы, взяла она с собой». На вопрос [Нети] главного стража подземного царства, зачем та пришла к «Стране без возврата» [шумер. «кур-ну-ги»], Инанна ответила: «К великой владычице Эрешкигаль, ибо мертв Гугальанна, ее супруг. Погребальные травы ему воскурить, погребальное пиво ему излить». Этот явно основанный на стратагеме 7 ответ ввел в заблуждение главного стража, и тот ее впустил.

Оказавшись перед владычицей подземного царства Эрешкигаль, Инанна сталкивает ее с трона и усаживается туда сама. Но семеро судей-ануннаков бросают на нее взгляд смерти, и она умирает. Ее труп вешают на крюк. Проходит семь лет, семь месяцев и семь дней. Отсутствие богини плотской любви тяжко сказывается на рождаемости зверей и людей на земле. И тогда Ниншубур предпринимает меры к спасению Инанны. Помощь Инанне согласился оказать лишь «хитроумный» Энки, как пишет Адам Фалькенштайн (Falkenstein) в статье «Шумерский и аккадский мифы о нисхождении Инанны в подземный мир» (в кн. Эрвина Грефа (Graf) [Ред. ] Юбилейный сборник в честь Вернера Каскеля [1896–1970, известный немецкий семитолог и арабист] («Festschrift Werner Caskel»). Лейден, 1968, с. 103). Он «прибегает к уловке, добиваясь у Эрешкигаль разрешения достать воду жизни, что было равносильно возвращению к жизни Инанны» ([издаваемая Фрайбургским университетом, Швейцария, с 1973 г. научная серия (до 10 выпусков в год, на 2003 вышло 193 номера)] Orbis Biblicus et Orientalis 63. Фрайбург, 1985, с. 125). «Энки достает грязь из-под ногтей, выкрашенных красной краской, и лепит два загадочных существа – «кургара» и «калатура» (по-видимому, евнухов или уродцев), снабжает их «травой жизни» и «водой жизни» и, научив магическому заклинанию, отправляет в подземное царство. Появившиеся в подземном царстве посланцы Энки застают Эрешкигаль в родовых муках. «Кургар» и «калатур», смягчив заклинательной формулой муки царицы, добиваются у нее обещания выполнить их желание. Они просят труп Инанны, а затем оживляют его травой и водой жизни. Но ее останавливают судьи подземного царства ануннаки: Инанна не может покинуть подземный мир, не оста вив там замены, таков закон «страны без возврата», одинаковый для богов и для людей. После трехкратных поисков выбора (Ниншубур, бог Лулаль и сын возлюбленный Шара) Инанна приходит в Кулаб – пригород Урука, где застает своего супруга Думузи сидящим на троне в царских одеждах. На него она и устремляет «взгляд смерти». Думузи обращается к своему родичу богу Уту с мольбой о помощи, бежит, сообщив место своего убежища только сестре Гештинанне и неизвестному «другу»… Но друг, подкупленный гала (демонами, преследующими Думузи), открывает им место убежища Думузи, тот бежит дальше, Уту превращает его в газель (или ящерицу), но в конце концов демоны все же настигают его и разрывают на части, [унося остатки в царство своей повелительницы]» [ «Мифологический словарь». Под ред. Е. Мелетинского. М, Советская энциклопедия, 1991, с. 244–245].[430]430
  «Он вонзил свои ногти в почву и оторвал кусок мягкой глины. Из нее он создал двух вестников – Кургарру и Калатурру. Это были покорные и бесполые существа, они не были ни мужчинами, ни женщинами и бесстрастно выполняли волю божественного гончара, слепившего их. И дал премудрый Энки одному из них пищу жизни, а другому воду жизни и послал их в мрачный подземный мир.
  Спустившись в преисподнюю, вестники бога мудрости были внимательными и осторожными. Бесшумно продвигались они по подземным тропам, остерегались смачивать свои уста водой подземной реки и не проглотили ни одного зернышка, выросшего на ее берегах, чтобы не позабыть землю и не остаться навеки внизу. Добравшись до трона Эрешкигаль, потребовали вестники божественного мудреца Энки именем своего владыки освобождения Инанны.
  Спокойно и насмешливо отвечала им повелительница преисподней, указывая на безжизненное тело, висящее на гвозде:
  – Вот она, ваша царица, забирайте ее, мне она не нужна!
  Тогда оба вестника сняли труп богини с гвоздя, и Кургарру осыпал ее зернами жизни, а Калатурру опрыскал ее водой жизни. И поднялась Инанна на свои прекрасные ноги и бодро двинулась к воротам подземного мира. Но семеро ануннаков, судей мертвецов, тут же бросились к ней:
  – Если Инанна покинет «Страну без возврата», за голову голову пусть оставит!
  – Прочь с дороги! Пустите меня наверх, я пришлю себе замену! – гордо воскликнула Инанна и величественным шагом прошла через семь ворот, облачаясь в свои наряды и оставленные у входа драгоценные амулеты, таящие в себе волшебную силу верховной власти.
  Но хитроумные ануннаки не успокоились. Они послали следом за богиней целую толпу свирепых демонов. Самые маленькие из них были ростом с пылинки, а самые большие напоминали гигантские тростники, растущие по краю болот. Это были страшные, бессердечные слуги свирепой Эрешкигаль. Нет у них плотских желаний, и чужды они сострадания. Никогда не вкушают они пищи и не пьют воды, но силы их остаются прежними и не чувствуют они усталости. Эти демоны похищают жену с ложа ее супруга и отрывают беспомощного младенца от груди кормилицы.
  Под охраной чудовищ пришла Инанна в город Умму к богу Шаре и сказала ему:
  – О, мой верный брат, спустись вместо меня в преисподнюю! Увидев уродливых и злобных демонов, окружающих богиню, испугался Шара, упал к ногам Инанны и жалобно молил о пощаде:
  – Другого, другого пошли, сестра моя, в страшный подземный мир! И двинулась Инанна в Бад-Тибиру, к богу Латараку. Но и тот с плачем умолял освободить его от ужасной участи и искать другую замену.
  И решила Инанна, что только Думузи, которого она одарила всеми чарами своей страсти, сможет заменить ее в подземном мире. Он не посмеет отказаться от своего долга. За небывалые наслаждения на ложе прекраснейшей из богинь заплатит он жизнью.
  И пришла Инанна в Куллаб, где сидел на троне ее супруг. Безжалостным взором взглянула она на него, и в ее ледяных глазах таилась смерть.
  Думузи в одежде власти, в царском покое сидит на троне.
  Демоны-«гола» его схватили.
  Семеро их – его грудь разодрали, его кровь излили.
  Семеро их – словно в горячке на него напали.
  Пастушью флейту, свирель его на глазах его разбили!
  Все понял несчастный Думузи, мгновенно побледнел он и поднял руки к небу, залитому яркими солнечными лучами, моля о помощи Уту, брата своей беспощадной супруги.
  …О Уту, ты брат моей жены!
  Я супруг твоей сестры!
  Преврати мои руки в ноги газели,
  Преврати мои ноги в ноги газели,
  И я от демонов убегу…
  Уту внял мольбе, и превращенный в газель Думузи бежит в Шубирил-лу. Демоны вновь настигают его, бьют и истязают. Опять обращается Думузи с мольбой к Уту. Тот второй раз превращает его в газель, и Думузи бежит в храм богини Белили. Он просит у нее немного пищи и воды. Пока Думузи ест и пьет, снова появляются «гала» и третий раз хватают Думузи. Уту превращает его в газель и в третий раз, и тот скрывается в загоне для овец. Но «гала» врываются туда и рвут Думузи на части, и свирепые стражи Эрешкигаль повлекли его остатки в царство своей повелительницы» (Г. Абдурагимов, Д. Абдурагимова. Лезги и древнейшие цивилизации Передней Азии: история, были, мифы, сказания. М.: Экономика, 1998). —Прим. пер.


[Закрыть]

Согласно более позднему, аккадскому изводу этого восходящего к XIX–XVIII вв. до н. э. шумерского мифа, на который обратил мое внимание профессор Хорст Штайбле (Steible) и который разъяснили мне профессор Буркхарт Кинаст (Kienast)) и госпожа д-р Ева Домради (Domradi) (востоковедческое отделение Фрайбургского университета, Швейцария), Эа [аккад. ] (= Энки [шумер, «владыка земли», «владыка низа»]) сотворил «любовника» (ассину, порой переводится как «мальчик для утех») из «света». «Ему надлежало спуститься в преисподнюю и обольстить Эрешкигаль» (Фолькер Мауль (Maul). «Кургару и ассину и их положение в вавилонском обществе»: Фолькерт Хаас (Haas, род. 1936) [Ред.]. Изгой и маргинальные группы («Aussenseiter und Randgruppen»), 32-й [выпуск издаваемой с 1982 г. университетом немецкого г. Констанц исторической серии (всего появилось 45 выпусков)] Kenia, Констанц, 1992, с. 161). «Владычица подземного царства крайне обрадуется тебе!» (взято из статьи Герфрида Г.В. Мюллера (Müller) «Аккадские мифы о преисподней»: О. Кайзер (Kaiser) [Ред.]. Тексты, соприкасающиеся с Ветхим Заветом («Texte von Umfeld des Alten Testaments»), т. III, 4. Гютерсло [земля Северный Рейн-Вестфалия], 1994, с. 764). Однако этот любовник не походил ни на мужчину, ни на женщину (Стефан М. Мауль, там же). Его невозможно определить как личность, он выступает как бесполое существо и не подчиняется подобно злым духам законам преисподней, которую он может беспрепятственно посещать и покидать (Стефан M. Мауль, там же; Жан Боттеро (Bottero, род. 1914), С. Н. Крамер (Kramer, 1897–1990), Когда боги сотворили человека: мифология Месопотамии («Lorsque les dieux faisaient l'homme: mythologie mésopotamienne»). Париж, 1989, с. 292 и след.; У. Дж. Ламберт (Lambert), «Проституция»: Фолькерт Хаас (Haas) [Ред. ], указ. соч., с. 151). В ином месте и тоже в связи с [сакральной] проституцией или женской проституцией упоминается ассину (Стефан М. Мауль, указ. соч., с. 162). Пленив владычицу подземного царства, любовник берет с нее клятву исполнить его желание. Засим он требует сосуд с живой водой. Владычица негодует, но вынуждена подчиниться. Везир богини окропляет Инанну водой, делая возможным ее возвращение на землю при условии, что та оставит себе замену (см. также Анн Драффкорн Килмер (Draffkorn Kilmer). «Как удалось провести владычицу Эрешкигаль»: Ugarit-Forschungen № 3, Нойкирхен-Флюйн [земля Северный Рейн-Вестфалия], 1971, с. 299 и след.).

Этот насчитывающий около четырех тысяч лет древний миф Передней Азии, пожалуй, является одним из старейших письменных источников, где по меньшей мере есть зачатки стратагемы сладострастия 31. Благодаря удавшейся стратагеме человечество смогло продолжать плодиться, и это длится по сей день.

31.20. Будда и женские перси

Шесть лет, на протяжении которых Гаутама, исторический Будда, упражнялся в аскетизме [санскрит тапас, пали тапа], злой бог смерти Мара пытался тщетно прельстить его радостями жизни. И вот когда Будда, обретя просветление, сидел в окружении света, собрал Мара свое воинство и напал на одиноко сидящего под деревом Бодхи и погруженного в себя Будду. Вначале Мара напустил страшную бурю, пытаясь шквалами ветра, камней, стрел, горящих углей, пепла, песка, грязи и тьмы прогнать Будду, но безуспешно. Как к последнему средству он прибег тогда к помощи своих дочерей, повелев им сломить сопротивление Будды. Красавицы отправились к сидящему в окружении света Будде, приблизились к нему и стали тридцатью двумя способами обольщать его [Лалитавистара, гл. 21]:

«Те наполовину открыли свое лицо. Те показывали свои высокие тугие перси. Те, сдержанно улыбаясь, показывали два ряда зубов. Те вздымали вверх руки, представляя взору свои подмышки, иные свои губы, алые, подобно плодам бимбы.[431]431
  Бимба, растение Momordica Monadelpha, с ярко-красным плодом которого сравнивают обычно губы красавиц.


[Закрыть] Те с полузакрытыми глазами бросали взоры на бодхисаттву [имеется в виду исторический Будда], после чего тотчас смыкали веки. Те выставляли напоказ наполовину прикрытые перси, иные свои бедра, едва опоясанные. Те обвязали прозрачной тканью свои бедра, те звенели своими кольцами на ногах. Те показывали ему, что меж их полными персями едва поместится нитка жемчуга. Те являли наполовину голые бедра. Те держали на голове или плечах [птицу] паттагутту,[432]432
  Пали паттагутта, дословно «защищенный крылом». – Прим. пер.


[Закрыть] попугая или священную ворону. Те бросали искоса взгляд на бодхисаттву. Те, опрятно одетые, поправляли будто бы платье. Те понуждали трястись опоясывающий чресла пояс. Те, словно в испуге, сновали туда-сюда. Те танцевали. Те пели. Те играли. Те изображали стыдливость. Те трясли чреслами подобно раскачиваемым ветром трубчатым листьям банана. Те со сбившимся платьем прыгали вокруг и ударяли по поясу с бубенцами. Те роняли платье и украшения на землю. Те увешались украшениями, являвшими стыд их во всей красе. Те натерлись благовониями, иные носили надушенные серьги. Те то прятали, то открывали свой лик. Те рассказывали друг другу, как недавно смеялись, веселились и играли, затем стыдились и останавливались. Те являлись в виде девушек, иные – в виде женщин, еще не родившихся, третьи – в виде более зрелых женщин. Те приглашали бодхисаттву испытать радости любви. Те осыпали его свежесорванными цветами, становились подле него и пытались прочесть его мысли» (Эрнст Вальдшмидт (Waldschmidt) [переводчик с санскрита, пали и китайского]. Предания о жизни Будды в извлечениях из священных писаний («Die Legende vom Leben des Buddha: in Auszügen aus den heiligen Texten», 1929). Грац, 1982, с. 159 и след.).

Но лик Будды оставался чистым, подобно диску луны, и неподвижным, подобно горе Меру. Обольстительными речами пытались теперь дочери Мары распалить Будду. Они говорили: «Друг, предадимся любви! Мы рождены даровать блаженство. Скорей вставай! Насладись своей чудесной младостью! Взгляни на этих пригожих небесных дев! Взгляни, наш господин, сколь они обольстительны! Взгляни на их высокие, тугие и полные перси, взгляни на любвеобильные широкие чресла! Они рождены для наслаждения!»

Но Будда не шелохнулся. Его чувства остались безмятежными. Он был лишен двуличия, страсти, низости, сумасбродства. Он улыбался. Из своего укрепившегося знания он обратился к дочерям Мары: «Желания – скопища многочисленных страданий и корни несчастья. Они ведут неразумных к уходу от погружения в себя, от совершенства и подвижничества. Все мудрецы говорят, что нельзя утолить жажду женской любви… кто предается желаниям плоти, лишь усиливает свою жажду… Ваша плоть подобна пене, водяным пузырям, сродни наваждению обманчивых чувств… Она подобна игре в забытье, мимолетной и эфемерной… Я вижу лишь, сколь нечисто, грязно и полно червей тело. Оно хрупко, жалко, подвержено тлену и преследуемо несчастьями… Желания непостоянны, подобно утренней росе на кончике былинки… Они схожи с быстро рассеиваемыми осенними облаками…»

Когда же Мара услышал слова Будды, недовольно сказал своим дочерям: «Как же вам не удалось заставить Будду покинуть круг света? Ведь он не глупец, он мудр, так отчего же пренебрег вашей обольстительной красой?» Дочери Мары отвечали: «Он прозревает глубоко сокрытое… ему неведома глупость… Его чувства свободны от желаний, а страсть не волнует его… Отец, те способы обольщения, к которым мы прибегли, должны были бы распалить его сердце и вселить в него страсть. Однако их вид ни разу не смог взволновать его чувства. Непреклонный, подобно горе, он остался сидеть».

В данной истории Будду отличает прозорливость в отношении стратагемы красавицы, к которой прибег Мара. Тем самым в глазах своего врага, Мары, он предстал мудрецом, а не глупцом. Мудрость в данной связи со всей очевидностью включает способность различать хитрость, т. е. содержит стратагемную составляющую. Поскольку с буддийской точки зрения являемый чувствами мир необходимо разоблачать как некое наваждение, то и отвергающий хитрость как образец поведения буддизм (его разновидность Хинаяна) предстает религией с четко выраженным, обширным стратагемным мировосприятием (см. также 19.4).