Текст книги "Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2"

Автор книги: Харро фон Зенгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 90 (всего у книги 125 страниц)

29.14. 3000 кур вместо 1500

«Накануне нового 1997 г. года во время зимних каникул я приехал в родную деревню, небольшое местечко на западе провинции Гуандун, – пишет Mo Вансюн из Института пищевой промышленности в Ухани (провинция Хубэй) в Жэнъминъ жибао (Пекин, 16.04.1997, с. 9). – В ту пору как раз по всей стране изучалось состояние сельского хозяйства. Для уяснения положения в деревнях после начала политики реформ и открытости я взял на себя роль «добровольного уполномоченного по проведению опроса».

Вместе с одним из таких же добровольцев я отправился домой к старосте восточнобережной деревни. Услышав о цели нашего визита, деревенский глава радушно нас встретил и передал уже готовые бумаги. Там приводились следующие данные: восточнобережная деревня состоит из 517 жителей, насчитывает 608 свиней, 210 быков и свыше 3000 курей. Деревню покинуло 100 работников. Средний ежегодный доход на человека составляет 2115 юаней [примерно 400 марок]. Затем мы посегили пять крестьянских дворов. И везде нам говорили, что эти цифры не соответствуют действительности. Один старый крестьянин сказал: «По моим расчетам, в нашей деревне более 550 жителей. Там насчитывается самое большее 200 свиней, около 100 быков и не более 1500 кур. Деревню покинуло свыше 150 человек, уйдя на заработки. Годовой подушный доход не превышает 1000 юаней [примерно 200 марок]». Не зная, верить ли услышанному, мы посетили другие крестьянские дворы. И везде нам говорили, что приведенные деревенским старостой сведения неверны, называя другие показатели. Подготовив реальные цифры и собираясь отправлять их наверх, мы получаем от руководства «Памятку»: сообщаемое наверх число жителей восточнобережной деревни не должно превышать 510 человек, количество свиней, кур и быков должно составлять соответственно 1000, 5000 и 300 голов и более. Число отправившихся на заработки не должно превышать 1/10 от числа жителей деревни. Ежегодный подушный доход должен составить

2500–3000 юаней… Если итоги опроса не совпадут с данными «требованиями», необходимо проводить «опрос и подсчет» до тех пор, пока результаты не будут соответствовать указанным требованиям. Мы были крайне поражены. Как при такой постановке дела можно получить истинную картину о положении сельского хозяйства? Завышенные «показатели» не только не смогут верно отразить положение в деревне, но еще будут способствовать принятию неверных решений. Надеюсь, что обратят внимание на действия упомянутых органов», – заключает Mo Вансюн свое письмо в Жэнъминъ жибао, печатный орган Центрального комитета Коммунистической партии Китая.

29.15. Изменения в определении «безработный»

Ирландцу Джорджу Бернарду Шоу (1856–1950) принадлежит выражение «существует пять разновидностей лжи: обычная ложь, прогноз погоды, дипломатическая нота, официальное сообщение и статистика». Так обманывают посредством статистики («So lügt man mit Statistik») – название интересной книги дортмундского профессора экономической и социальной статистики Вальтера Кремера (Krämer) (6-е изд. Франкфурт-на-Майне, 1995). Об «искажении цифр» («шу-цзы фу-бай») в связи с приукрашенной статистикой одного из городов провинции Хубэй идет речь в Банъюэтанъ (Двухнедельная беседа. Пекин, № 12, 1999, с. 14.)

«Ведь эти цифры рисуют картину более радужной, чем она есть на самом деле», – пишет Йохен Витман в очерке под названием «Чудо деловой активности в Британии – скорее арифметический трюк» (Kölnische Rundschau, 21.11.1997). Он продолжает: «Есть и другая статистика, согласно которой в Британии четверть населения живет за чертой бедности. Каждая пятая британская семья лишена кормильца – в 1975 г. таких семей было 6,5 %. Среди 15 стран Евросоюза Соединенное Королевство стоит на одиннадцатом месте как самая бедная страна. Каждый третий ребенок живет в нищете, и уже 111 лет не разделяла такая пропасть самых высоко и малооплачиваемых рабочих. Союз более чем 140 благотворительных организации обвиняет ныне свою страну перед комиссией ООН по экономическим, социальным и культурным правам в недостаточных мерах против дальнейшего обнищания народа».

Как же тут согласуется одно с другим? За 18 лет правления консерваторов определение «безработный» пересматривалось 32 раза и оказалось столь суженным, что ныне под него попадает все меньшее число людей. Да и новоявленное лейбористское правительство придерживается такого же подсчета, способствуя приукрашиванию положения с занятостью. По расчетам экспертов, реальная безработица в Британии составляет 14,2 %.

29.16. Трюкачества с выполнением требований Маастрихтских соглашений

«Я сторонник евро, – заявил Фриц Болькестейн (Bolke-stein), с 1990 г. председатель Народной партии за свободу и демократию (Нидерланды) и с 1996 г. [по 1999] президент Европейского объединения либеральных и реформистских партий [так называемого Либерального Интернационала, основанного в 1947 г.]. – Для Голландии как торгового государства он дает большие выгоды, уменьшая затраты по сделкам и непредсказуемость валютного курса. Однако все это предполагает выполнение требований Маастрихтских соглашений. Евро выгоден нам, лишь будучи таким же твердым, как гульден. В Голландии у нас привыкли к стабильной валюте и терять этого не желают, – продолжает Болькестейн. – Он выказывает доверие к немцам, но во французах и итальянцах он не столь уверен. Маастрихтские требования должны быть нерушимы и исполняться без всяких бухгалтерских трюков, – подчеркивает Болькестейн. – Мы считаем евро экономической, а не политической денежной единицей» (Новая цюрихская газета, 4.05.1998, с. 7).

Бросается в глаза то, как часто в немецкоязычной прессе на пространстве Валютного союза употребляется слово «трюк» (Trick) (согласно Большому словарю немецкого языка Дуден, т. 6. Манхейм, 1981, с. 2627 это «хитро задуманный, ловкий ход»): «Больше никаких трюков в Валютном союзе» (название статьи в газете Tages-Anzeiger. Цюрих, 4.02.1997, с. 27); «Вот это изобретательность – Европу веселят и тревожат бухгалтерские трюки немцев с золотом» (название статьи в Цайт. Гамбург, 30.05.1997, с. 13); «Заядлые игроки в боннском правительстве: ловкость рук – тоже трюк?» (название статьи в Новой цюрихской газете, 30.05.1997, с. 23); «Карманы, игроки, трюки» (название статьи на первой полосе Цайт. Гамбург, 11.07.1997); «Евросоюз не согласен с трюками итальянцев по отношению к золоту» (название статьи в Новой цюрихской газете, 28.01.1998, с. 21). «Нынешний канцлер освоился с трюками и ложью в европейском сообществе… Даже поднаторевшие в этом деле противники не посмеют тягаться с ним» (Рудольф Аугштайн: Шпигель. Гамбург, № 20, 1998, с. 36).

Какие цели связывают с этими «трюками», указывают слова «украшать фасад» в названии статьи из Новой цюрихской газеты (3.06.1997, с. 21) и подзаголовок «Потемкинские деревни» (в статье «Махинации с бюджетом Бельгии». Новая цюрихская газета, 17.01.1997, с. 23). При этом откровенно, по имени названа стратагема 29 (см. также 19–26). Конечно, она используется столь неуклюже, что легко угадывается:

«Глубокие структурные огрехи французской экономики он (французский премьер-министр Ален Жупен) лишь тащит за собой, по-настоящему не принимаясь за них… Соблюсти внешние приличия, искусственно создавая трехпроцентный барьер (определенная Маастрихтскими соглашениями величина дефицита бюджета, которая не должна превышать 3 % от валового национального продукта)… Жупен умудрился с помощью финансово-технического «пируэта», как полагает один парижский обозреватель: французское государство в 1996 г. просит компанию France-Telecom авансировать пенсионные выплаты в размере 37,5 млрд. франков для того, чтобы внести эти чрезвычайные поступления в свой бюджет» (Стефан Брендле (Brandie). «Спасительный трюк». Tages-Anzeiger. Цюрих, 19.09-1996, с. 33). «Не только принятое во Франции решение рассматривать пенсионные обязательства France-Telecom как статью государственного дохода показало участникам рынка границы ожидаемого, но и указание статистического ведомства Евросоюза Eurostat учитывать при расчете экономических показателей, которые будут ложиться в основу оценки происходящего сближения с требованиями Маастрихтских соглашений, в национальном валовом продукте помимо официального сектора экономики и «теневую экономику» (Новая цюрихская газета, 16.09.1996, с. 9).

«Хотя большинство стран Евросоюза в своих проектах бюджета на 1997 год указывают 3 %, возможно, что в некоторых странах подобные величины были достигнуты с помощью бухгалтерских трюков» («Оптимизм по поводу евро [в частном цюрихском банке Julius] Bär: банк ожидает расширение исконного союза». Новая цюрихская газета, 11.10.1996, с. 23). В «бездумном приукрашивании и умалении экономического и политического риска» упрекает Рената Ор (Ohr), профессор Гогенгеймского университета [некогда земледельческой академии, Штутгарт] в области внешнеэкономической деятельности (Цайт. Гамбург, 6.12.1996, с. 30). В деле изобретательного ведения хозяйства страны «вроде Франции или Италии уже заражены плохим примером, а Германия вот-вот готова» опуститься до уровня этих стран («Неприятности, свалившиеся на Валютный союз». Новая цюрихская газета 7.08.1997, с. 21). «Если даже Бонн прибегает к трюкачествам ради точного соблюдения Маастрихтских требований, Европе остается только ежиться» (из передовой статьи Новой цюрихской газеты, 7–8.06.1997, с. 1). О предостережениях президента Бундесбанка [в 1993–1999] Ганса Титмайера (Tietmeyer) «касательно причесывания и подтасовки статистических данных» в отношении Италии и других стран и касательно того, что «сегодня на такого рода подтасовках поймали [немецкого министра финансов] Вайгеля (Waigel)», сообщает бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт на первой странице Цайт (Гамбург 13.06.1997).

О введении евро «при сомнительных условиях» и притягивании за уши «посредством бухгалтерских трюков» собственных показателей к требованиям Маастрихтских соглашений предупреждал Ролан Вобель (Vaubel), профессор политэкономии Мангеймского университета и член научного совета при министерстве экономики Германии, в статье «Деньгам нужно время» (Цайт. Гамбург, 27.06.1997, с. 26). Прочного сплочения нельзя достичь разовыми мероприятиями и «особыми бухгалтерскими приемами», предостерегал Александр Ламфалушши (Lamfalussy), некогда директор Европейского валютного института [1994–1996] («Прочен ли порядок?». Новая цюрихская газета, 15.10.1997, с. 23). Большая часть так называемых успехов в приближении к Маастрихтским требованиям покоится «на манипуляциях» наподобие одноразовых действий, новых статистических подсчетов и приписок («Вред для Германии». Шпигель. Гамбург, № 42, 1997, с. 34). «…Несмотря на многочисленные примеры изобретательной бухгалтерии, именно «составляющим костяк [Евросоюза], странам» не удается надолго удержать согласованный уровень дефицита», – заявили в начале 1998 г. 150 ученых-экономистов, главным образом из немецкоязычных регионов («Противники преждевременного валютного союза». Новая цюрихская газета, 10.02.1998, с. 17).

Во многих странах «столь усердно заняты наведением лоска в собственном хозяйстве, что закрадываются сомнения насчет прочности достигаемого сплочения. Что, например, делать с головоломками в цифрах, которые возникают при измерении дефицита бюджета в единицах Евросоюза?» (Стефан Поль (Pohl). «Политически уместно». Westfalenpost. Хаген, 28.02.1998, с. 2). «Сообщаемые ныне приемлемые величины дефицита нередко получаются благодаря «изобретательной бухгалтерии», как пишет Альбрехт Бек (Beck) в Badische Zeitung (Фрейбург на Брейсгау, 28.02.1998, с. 1). Показатели евро «подгоняются», полагает Карл Хайнц Деке (Däke), с 1994 г. председатель Союза немецких налогоплательщиков. Германия и другие страны с евро такой важнейший показатель, как дефицит бюджета, подогнали «лишь посредством трюков и одноразовых мероприятий» (Бильд. Гамбург, 13.03.1998, с. 1).

Установленная Маастрихтскими соглашениями предельная величина дефицита государственного бюджета в 3 % от совокупного общественного продукта оказалась необходимой лишь на вступительном экзамене, но не в дальнейшем. Хотя по требованию немецкой стороны дополнительно был заключен договор о стабильности, который требовал неукоснительно придерживаться установленных показателей, однако санкции, которые следовали бы автоматически, предусмотрены не были, и превышение [дефицита] без труда оправдывали «разглагольствованиями» перед советом министров Евросоюза (Ганс Мартин Кёлле (Kölle). «Факты и мифы о евро». Finanz und Wirtschaft. Цюрих, 25.04.1998, с. 1). Как раз здесь и кроется угроза инфляции. Дыры в бюджете многих стран с евро при всех заверениях будут расти из-за необходимости наверстать упущенное, что было «обусловлено бухгалтерскими ухищрениями 1997 г., когда многие расходы были просто отсрочены» (там же). «Необходимо честно признать, что при всех усилиях, предпринимаемых такими странами, достичь стойкого упрочения казны в данной валютной зоне еще не удавалось. Добивались лишь краткосрочного, благоприятного для показателя дефицита бюджета положения многочисленными разовыми, сообразующимися с текущим моментом мероприятиями. Для Италии это налог на евро, для Германии – привлечение поступлений от приватизации или выведение сферы больничного лечения из ведения государственного финансирования» (Эрнст Бальтеншпергер (Baltensperger), профессор политэкономии Бернского университета. «Грядет евро». Der Monat in Finanz und Wirtschaft. Базель, май, 1998, с. 6).

Ответственные политики сами опровергали использование стратагемы 29 или избегали занять четкую позицию в этом вопросе. Например, тогдашний немецкий министр финансов Тео Вайгель на вопрос: «А на трюки по увязке итоговых показателей вы просто закрываете глаза?» – ответил: «С этим пусть разбирается брюссельская комиссия. Я уже говорил, что у меня нет никакого мнения на этот счет» (Шпигель. Гамбург, № 47, 1996, с. 22). В начале 1998 г. Вайгель «в доверительной беседе» заверял: «При 3,0 % дефицита (максимально допустимый уровень дефицита бюджета), которого мы добиваемся, уже не словчишь» (Бильд. Гамбург, 18.02.1998, с. 2). Премьер-министр Нидерландов [в 1994–2002] Вим Кок (Kok) на вопрос: «А не пользуется ли изобретательная бухгалтерия по соблюдению требуемого уровня дефицита огромным спросом в министерствах финансов многих европейских стран?» – ответил следующее: «Я как за изобретательность, так и за бухгалтерию. Но их содружество бывает и чревато. С введением евро мы приняли бесповоротное решение. Как можно большее число стран должны сотрудничать, но имея здоровый бюджет, а не только соответствующие цифры на 1997 год. Необходимо покопаться и проверить, на чем эти цифры держатся» (Шпигель. Гамбург, № 50, 1997, с. 119).

Таким образом, невозможно отделаться от впечатления, что, несмотря на все опровержения, стратагема фасада 29 играла существенную роль в столь значительном событии, как введение евро. Но в каком качестве? Как стратагема услужения, очевидная для всех заинтересованных сторон, которые, однако, ради высшей цели, за некоторым исключением, приняли в ней участие? Или как вредящая стратагема, к которой отнеслись с полной доверчивостью и беззаботностью, чтобы в один прекрасный день оказаться у разбитого корыта? Поживем – увидим. Во всяком случае, похоже, что рождение евро доказывает, сколь неотъемлемы от пашей жизни стратагемы. С опорой только на одну, требуемую Иммануилом Кантом правдивость в общении,[406]406
  «Правдивость во внутреннем признании перед самим собой, а также в отношениях с каждым другим»: Кант И. О характере как образе мыслей // Психология личности. Тексты. М.: Изд-во МГУ, 1982, с. 234. «Правдивость в высказываниях, которых нельзя избежать, есть формальный долг человека в отношении к каждому человеку, хотя бы и могли возникнуть от нее вредные последствия для него и для других»: Кант И. О мнимом праве лгать из человеколюбия // Трактаты и письма. М.: Наука, 1980, с. 292–297. —Прим. пер.


[Закрыть] как и под страхом потерь, вряд ли могло появиться на свет это вожделенное евро.

29.17. Желаемое выдавать за действительное

Американец Майкл Мозер (Moser) в своей работе на звание доктора наук «Право и общественные перемены в китайском обществе» («Law and Social Change in a Chinese Community») (Лондон, 1982, с. 60), частично основанной на полевых исследованиях в Тайване, описывает следующий случай:

«Вскоре по прибытии в Бэйюань [на Тайване] я посетил дом члена местного согласительного совета. Мы сидели в гостиной и пили чай. Я спросил, как улаживаются споры в данной общине и доводят ли люди дело до суда. Похоже, это был любимый конек моего собеседника, так как его рассказ занял целых три часа. Он говорил о вреде судебного разбирательства и о том, что жители Бэйюаня обычно свои разногласия утрясают по-приятельски, без привлечения властей. «Мы, китайцы, неохотно обращаемся в суд, – сказал он мне твердо и с выражением некоторого нравственного превосходства. – В отличие от вас, иностранцев, – продолжал он, – у нас за плечами пятитысячелетняя цивилизация. А наши великие традиции учат, что верный путь к разрешению спора лежит во взаимных уступках, на которые идут живущие в одном доме братья. Доводят дело до суда те, кому не стыдно ронять свое достоинство. Но это неразумные люди, которых, к счастью, крайне мало».

Спустя несколько дней после нашей беседы я встретил своего приятеля при посещении суда в Синьчжу, в коридоре отдела по гражданским делам. Он поклонился мне, и мы пожали друг другу руки.

Его явно озадачила встреча со мной, вызвав замешательство. После того как мы попрощались, я зашел в отдел по гражданским делам и выяснил, что мой приятель как раз подал жалобу на своего соседа за неуплату ссуды».

Американский обозреватель Майкл Мозер комментирует это событие следующим образом: «Рассказывая о спорах, жители Бэйюани исходят из идеального образца [в английском первоисточнике стоит «normative model»], дающий картину того, как следует утрясать разногласия. Неважно, является ли собеседником не умеющий ни читать, ни писать крестьянин, деревенский староста или чиновник местной управы, сами очертания данного образца неизменны. Но действительность зачастую оказывается иной. Различие между обеими сферами отражается в очевидном расхождении того, как видится улаживание споров в идеале и как они утрясаются на самом деле».

Анализ Майкла Мозера не мешало бы дополнить стратагемным видением происходящего. Описывая иностранцам Китай, китайцы часто стараются дать по возможности приукрашенный образ своей отчизны. Вместо сущего они изображают согласующееся с их представлениями должное, естественно, зачастую таким образом, что иностранцы полагают, будто его китайский собеседник говорит о действительности.

29.18. По одежке встречают

«Ненастным ноябрьским днем шел бедный портной в Гольдах, маленький, но богатый город, до которого от Зельдвилы было всего несколько часов ходу. Денег в кармане у него не было, один только наперсток, который он то и дело крутил пальцами; руки у него замерзли, пальцы болели от игры с наперстком; он потерял сразу и работу, и все заработанные деньги из-за банкротства одного зельдвильского мастера и вынужден был пуститься в странствия. Он еще не завтракал, лишь проглотил несколько снежинок, случайно залетевших в рот, а надежды на обед у него тоже не было никакой. Просить милостыню ему было очень тяжко, да и вряд ли такое было бы возможно, поскольку поверх черного воскресного костюма, который был у него единственным, развевался широкий темно-серый дорожный плащ, подбитый черным бархатом; плащ придавал юноше благородный и романтический вид, бородка и длинные черные волосы были заботливо ухожены, а лицо отличалось бледностью и правильностью черт. Носить подобную богатую одежду стало его потребностью, хотя у него и в мыслях не было пускать пыль в глаза или выдавать себя не за того, кем он был на самом деле; наоборот, он бывал доволен, когда ему не мешали и давали спокойно работать; но он скорее умер бы с голоду, чем расстался со своим дорожным плащом или польской меховой шапкой, которую также носил с большим достоинством… Печальный и усталый, добрел он до вершины холма и увидел там новую и удобную карету, которую кучер перегонял из Базеля своему господину, чужеземному графу, жившему где-то в Восточной Швейцарии в купленном или арендованном старом замке. В карете было много приспособлений для крепления багажа, и поэтому она казалась тяжело нагруженной, хотя на самом деле была пуста. Кучер шел по крутому склону рядом с лошадьми, а когда снова взобрался на облучок, то пригласил портного сесть в пустую карету. Ведь начинался дождь, и кучер сразу заметил, что путник устал и с трудом бредет по белу свету. Портной принял предложение с благодарностью и с приличествующей скромностью, и карета, быстро рванув с места, через час с грохотом величественно въехала в ворота Гольдаха. У первого трактира «У весов» богатый экипаж внезапно остановился, и слуга тотчас так сильно дернул колокольчик, что чуть было не оборвал веревку. Хозяин и прислуга тут же выскочили, откинули подножку; дети и соседи окружили великолепную карету, с нетерпением ожидая, что за орешек выскользнет из такой невиданной скорлупы, и когда смущенный портной наконец появился в своем плаще, бледный и красивый, с потупленным взором, он казался по меньшей мере таинственным принцем или сыном графа. Проход от кареты к воротам гостиницы, и без того узкий, был почти до отказа забит зеваками. Быть может, портному не хватило присутствия духа или мужества, чтобы, растолкав толпу, пойти дальше своей дорогой – он этого не сделал и безвольно дал ввести себя в дом, поднялся по лестнице и заметил свое новое странное положение только тогда, когда оказался в уютной зале и с него с услужливой готовностью сняли внушавший почтение плащ. «Господин желает отобедать? – спросили его. – Сейчас же накроем стол, у нас уже все готово»… Все время, пока шли обстоятельные приготовления, портной переживал мучительный страх, так как на столе уже сверкала белизной скатерть, и хотя еще совсем недавно изголодавшийся путник мечтал о любой пище, теперь, испуганный, он желал бы незаметно ускользнуть от грозившего ему обеда. Наконец он собрался с духом, схватил свой плащ, натянул шапку и направился к выходу. Но в смятении своем он не сразу нашел в обширном доме лестницу, и кельнер, которого, несомненно, сам дьявол заставил оказаться рядом, подумал, что господин ищет известные удобства, и крикнул: «Позвольте, сударь, если угодно, я покажу вам, куда надо идти!» – и повел его длинным коридором, который заканчивался отлично отлакированной дверью с аккуратной табличкой. Носитель плаща, не сопротивляясь, кротко, как ягненок, вошел в эту дверь и закрыл ее за собой. Там прислонился он к стене, горестно вздыхая о золотой свободе проселочной дороги, которая казалась ему теперь, пусть и при плохой погоде, наивысшим счастьем. И все-таки он сам запутался в своей собственной лжи и, пробыв немного в закрытой комнатке, вступил тем самым на крутую дорогу зла. А между тем хозяин, который увидел его расхаживающим в плаще, закричал: «Господин мерзнет! Натопите получше в зале!.. Быстро корзину дров в печь и горсть лучинок, пусть разгорится как следует! Черт возьми, что же, людям в плаще садиться за стол, что ли?» Когда портной появился снова из длинного коридора, меланхолично, как прогуливающийся в родовом замке призрак прародителя, хозяин с тысячами извинений снова ввел его в проклятый зал. Там без промедления его подвели к столу, придвинули кресло, и так как аромат крепкого бульона, которым он уже давно не наслаждался, лишил его последних остатков воли, то он положился на волю божью и тотчас зачерпнул тяжелой ложкой золотисто-коричневую жидкость. В глубоком молчании подкреплял он свой усталый дух, а ему прислуживали в почтительной тишине… Вот так и тянулся обед – очень медленно, так как бедный портной ел и пил жеманно и нерешительно, а хозяин, чтобы не торопить его, подолгу оставлял кушанье на столе. Пока, правда, он съел очень мало, но голод, который столь опасно раздразнили, заглушил страх, и, когда на столе появился паштет, настроение портного резко изменилось и появились новые мысли: «Теперь уж все равно, – сказал он себе, согретый и возбужденный новым глотком вина, – я буду дураком, если мне придется выносить неизбежный позор и преследование, оставшись голодным! Так что – вперед, пока есть время! Может быть, то кушанье, которое они мне принесли, будет последним; приналягу на него хорошенько, а там – будь что будет! Что у меня в желудке окажется, никакой король не отнимет!»… Кучер между тем накормил лошадей и сам сытно пообедал в зальце для простого народа, и так как он спешил, то попросил снова запрягать. Родственники хозяина не смогли удержаться и решили разузнать у господского кучера, пока тот еще не уехал, кто же его хозяин и как его зовут. Кучер, плутоватый и сметливый малый, спросил: «А он сам этого еще не сказал?» – «Нет», – ответили ему. «Оно и понятно, – сказал кучер, – он ведь не очень разговорчив; так вот – это граф Стра-пинский! Он пробудет здесь несколько дней, а мне приказал уже сегодня отправляться дальше». Он сыграл эту весьма злую шутку, чтобы отомстить портняжке, который, вместо того чтобы поблагодарить его за помощь и попрощаться, сразу направился в трактир, да еще изображал из себя важного господина. Решив довести свою шутку до конца, кучер сел в коляску, не заплатив по счету ни за себя, ни за лошадей, щелкнул кнутом и уехал из города; и все это было принято как должное и занесено на счет портного. И ведь должно было так случиться, что портной, родом из Шлезии, действительно звался Страпинским, Венцелем Страпинским; может, это был просто случай, а может быть, оставил портной свои бумаги в коляске и кучер взял их себе. Короче, хозяин, радостно потирая руки, подошел к нему и спросил, не желает ли господин граф Страпинский на десерт стакан токайского или шампанского, и сообщил ему, что комнаты сейчас будут готовы, а бедняга Страпинский лишь побледнел, смутился и снова ничего не сказал. Между тем пришли городской писец и нотариус, чтобы, как обычно, выпить кофе и сыграть свою ежедневную партию в карты; скоро появился также старший сын из дома «Геберлин и K°», младший из дома «Пючли-Нивергельт», бухгалтер большой прядильни, господин Мельхиор Бёни; но вместо того чтобы сесть за игру, господа ходили широкими кругами вокруг польского графа, заложив руки в карманы, прищурив глаза и кривя рты. Это были те самые господа из хороших семей, которые всю жизнь провели дома, но так как их родные и знакомые ездили по всему миру, то им казалось, что они тоже знают свет. И это – польский граф? Карету-то они видели из своих контор; к тому же им было не понять, кто кого угощает обедом – хозяин графа или граф хозяина; правда, до сих пор хозяин никаких глупостей не делал; он слыл хитроумным малым, и поэтому круги, которые любопытные господа совершали вокруг незнакомца, все уменьшались, пока наконец они не уселись за тот же стол и ловко навязали себя в компанию, начав играть в кости на бутылку вина… Кто-то предложил насладиться благоприятной погодой, ведь вряд ли этот год подарит много таких дней; было решено навестить веселого советника, у которого совсем недавно давили виноград, и попробовать новое красное вино… Графа настоятельно пригласили присоединиться и немножко познакомиться с окрестностями. Через полчаса добрались они до имения советника. Страпинский подкатил по великолепной дуге и резко остановил разгоряченных лошадей. Все высыпали из экипажа, и советник повел общество в дом, где тотчас был накрыт стол, на котором красовалась дюжина графинов с молодым вином. Горячий шипучий напиток сначала лишь попробовали, похвалили и только потом начали пить, а хозяин дома оповестил всех в доме, что пожаловал знатный граф, поляк и следует приготовить изысканное угощение. Общество разделилось, и стали играть в карты, чтобы наверстать упущенное время, поскольку в нашей стране мужчины не могут сойтись вместе и не играть – быть может, это врожденная тяга к деятельности. Страпинский, который под различными предлогами от игры уклонился, был приглашен посмотреть, так как господа хотели показать, сколь умно и с каким присутствием духа они обычно играют. Ему пришлось сесть между противниками, и они очень старались играть остроумно и ловко, да еще развлекать гостя. Так он и восседал, как больной князь, которого придворные развлекают приятным зрелищем и изображают ход событий в мире. Они ему объясняли все важные повороты игры, удары и события, и в то время как одни на какое-то мгновение должны были заняться исключительно игрой, другие еще более старательно поддерживали беседу с портным. Лучшим предметом разговора показались им лошади, охота и тому подобное; Страпинский в этом тоже неплохо разбирался; ему нужно было только вспомнить выражения, которые он когда-то слышал от офицеров и помещиков и которые и тогда ему особенно нравились. И поскольку он стал употреблять эти выражения понемножечку, с известной скромностью и грустной улыбкой, то достиг тем еще большего впечатления; если двое или трое из господ вставали и отходили в сторону, то они согласно восклицали: «Он настоящий юнкер!» Только Мельхиор Бёни, бухгалтер, как прирожденный скептик, потирал удовлетворенно руки и говорил самому себе: «Я уж предвижу, как снова разразится скандальчик в Гольдахе, он, пожалуй, уже начался! Да и пора, с последнего раза прошло больше двух лет. У этого господина странно исколоты пальцы, наверное, он из Праги или Остроленки! Но я не стану вмешиваться». Обе игры закончились, были выпиты горячительные напитки, и все захотели охладиться старыми винами советника, которые как раз были принесены; но охлаждение получилось несколько бурным, так как, чтобы не впасть в порок праздности, была предложена общая азартная игра. Карты смешали, все бросили на стол по талеру; очередь дошла до Страпинского, но ведь не мог он бросить туда свой наперсток. «У меня нет таких монет», – сказал он, покраснев; но Мельхиор Бёни, наблюдавший за ним, поставил вместо него, и никто этого не заметил; всем было так хорошо, что никто и подумать бы не мог, что у кого-то в этом мире совсем нет денег. В следующее мгновение портному пододвинули его выигрыш; в смятении он не притронулся к деньгам, и Бёни поставил за него и во второй раз; второй тур, да и третий, портной проиграл. А в четвертый и пятый раз снова выиграл поляк, который понемногу пришел в себя и начал играть сам. Он играл спокойно и тихо и с переменным успехом; однажды у него остался последний талер; он вынужден был его поставить, снова выиграл, и под конец, когда игра всем надоела, у него оказалось несколько луидоров, больше, чем было когда-либо в жизни; увидев, что все забирают свои деньги, взял и он свои, опасаясь, не сон ли это. Бёни, который не переставал за ним наблюдать, почти уверился в своих догадках и думал: «Да, этот малый пустился во все тяжкие!» Но поскольку он заметил, что загадочный чужеземец не выказал никакой алчности и вообще вел себя скромно и прилично, то не стал на него сердиться и решил пустить все дело на самотек. Тем временем граф Страпинский, когда все перед ужином вышли прогуляться, собрался с мыслями и решил, что пришла пора незаметно исчезнуть. Теперь у него была солидная сумма на дорогу, и он мог из ближайшего города отослать хозяину трактира плату за навязанный ему обед. Он живописно закутался в свой плащ, пониже надвинул меховую шапку на глаза и стал медленно прогуливаться по аллее акаций, освещенной вечерним солнцем, любуясь прекрасными окрестностями или, лучше сказать, разыскивая дорогу, по которой можно было бы уйти.