Текст книги "Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2"

Автор книги: Харро фон Зенгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 125 страниц)

21.19. «Нет» новой литературе со старым письмом

«Примечательно следующее: великому знатоку древней китайской литературы Линь Циньнаню не выпало пройти омоложения. Но омоложением занята старая китайская литература. Она покинула лоно [древности] и облачилась в новый скелет («то тай хуань гу»), поменяла голову и сменила лицо («гай тоу хуань мянь»). И тем самым с успехом воспользовалась замечательной стратагемой «цикада сбрасывает чешую». Так и живет она, словно заново рожденная».

Эти строки написал в 1931 г. Цюй Цюбо (1899–1935) в своей статье «О литературной революции и вопросах языка». С 1920 г. он работал в редакции газеты «Чэньбао» [ «Утренняя газета»] и как ее корреспондент прибыл в 1921 г. в Москву. Вернулся же оттуда приверженцем большевистских идей в вопросах культуры. [Еще будучи в России, ] в 1922 г. вступает в Коммунистическую партию Китая, затем не раз избирается в ее Центральный Комитет. В январе 1931 г. его выводят из числа руководителей партии. Затем он играет ведущую роль в революционном культурном движении Шанхая, а с 1933 г. вновь включается в работу Коммунистической партии.

Совершенно из другого теста был сделан Линь Циньнань (1852–1924), известный под именем Линь Шу. Еще в период империи, в 1882 г. он выдержал провинциальный экзамен, но затем семь раз, с 1883 по 1898 г., проваливался на столичном экзамене. Все это болезненно сказалось на нем, сюда еще добавилась смерть матери (отец умер еще в 1870 г.) и потеря вследствие туберкулеза жены и двоих детей. Чтобы как-то отвлечь Линь Шу от горестных мыслей, один приятель, учившийся во Франции, предложил ему совместный перевод на китайский язык Дамы с камелиями Дюма-сына (1824–1895). Приятель устно переводил текст на разговорный китайский язык, после чего не владевший иностранными языками Линь Шу перекладывал услышанное на классический язык. Позже таким же образом он переложил Хижину дяди Тома, Басни Эзопа, Робинзона Крузо, Дон Кихота, Путешествие Гулливера, Персидские письма [Монтескье], Оливера Твиста и даже отрывки из гомеровских Илиады и Одиссеи. Он познакомил китайцев с Шерлоком Холмсом. Тем самым Линь Шу стал первым крупным китайским переводчиком западной художественной литературы, оказавшись при этом и самым плодовитым китайским переводчиком. На его счету более 170 переведенных произведений авторов Европы и США. В конце жизни Линь Шу обрушился с гневной отповедью на культурные начинания, исходящие из рядов представителей движения 4 мая 1919 г., избрав своей мишенью, главным образом, поборников новой литературы.

Именно это припоминает ему Цюй Цюбо. Цюй Цюбо жалуется, что почти все исходные цели движения 4 мая вроде эмансипации женщин, участия рабочих и крестьян в управлении страной и всеобщего образования осуществляются, и только в одной области отсутствуют всякие подвижки: в сфере китайской литературы. Никто не отваживается сбросить с пьедестала старую китайскую литературу с ее реакционным содержанием. Прежде всего, шарахаются от реформы письма, не решаясь выбросить за борт китайские знаки, к которым прилипло столько старого хлама, чтобы перейти к буквенной азбуке. Тем самым новая пресловутая разговорная литература остается пустым звуком. В действительности старая китайская литература, и здесь Цюй Цюбо неоднократно прибегает к стратагеме 14, «для возвращения души воспользовалась трупом», а именно мертворожденной, пресловутой новой «разговорной» литературой: в ней продолжает жить «душа» уцелевшей литературы – одним словом, старый китайский, главным образом, конфуцианский духовный скарб.

Стратагему же 21 Цюй Цюбо использует исключительно как стратагему превращения. Старая китайская литература сняла свое исконное одеяние в виде классического письменного языка и вырядилась в легкодоступное новое платье в виде современных обиходных выражений. Но по существу в области китайской литературы все осталось по-прежнему.

21.20. Женщины в мужском платье

Многие китайские женщины древности, упрятанные внутрь своих жилищ, завидовали мужчинам с их неограниченным полем деятельности. Поэтому неудивительно, что китаянки постоянно прибегали к стратагеме превращения 21, когда хотели проникнуть в мужской мир. Переметнувшиеся таким образом в мужской стан китаянки то занимались политической деятельностью, то шли служить в армию, то становились мстительницами, то предавались наукам, то отправлялись странствовать и т. д. Здесь мы видим проявление присущего издавна китаянкам чувства собственного достоинства. Не только история, но и многочисленные романы, народные предания и пьесы повествуют о подобных женщинах.

Историческим лицом является поэтесса Лю Жуши (1618–1654) родом из Южного Китая. Она, будучи 22 лет от роду, в 1640 году переоделась в мужское платье, чтобы попасть к известному, в ту пору уже шестидесятилетнему поэту Цянь Цяньи (1582–1664). Он влюбился в нее с первого взгляда, сделав своей наложницей.

В одной народной песне из 300 слов времен династии Северная Вэй (386–534) воспевается девушка Мулань [дословно «Магнолия»], которая, переодевшись в мужское платье, вступила вместо престарелого и больного отца в войско и более десяти лет сражалась с племенем сюнну, чтобы защитить честь своей семьи и отстоять свободу своей родины [перевод «Песни о Мулань» см.: Литература Востока в средние века: Тексты. М.: Изд-во МГУ, 1996, с. 335–336].

Но самой знаменитой была Чжу Интай (IV в. и. э.), о которой повествует восходящее к временам династии Восточная Цзинь (317–420) и опирающееся на подлинные события предание. Чжу Интай жила в мире, который по существу сохранялся вплоть до начала XX в. и который характеризует в своей изданной в 1927 г. в Ольденбурге книге Китайское девичье зерцало («Chinesischer Frauenspiegel») отец Карл Мария Босслет (Bosslet) следующим образом: «Вплоть до последнего времени в Китае не было принято давать женщинам и девушкам образование, а тем паче посылать их в школу. Наука, как представлялось от-Цам, для девушек совершенно излишня. Их предназначение виделось в усердном труде». Чжу Интай восстала против подобных ограничений, оделась в мужское платье и три года посещала школу для мальчиков. Между прочим, в нынешнем Китае ее прославляют, сняв о ней фильм, поставив оперу и балет, сочинив скрипичную сонату, но главным образом по причине ее несчастной любви к Лян Шаньбо (см. роман китайской писательницы Чжу Цингэ (1914–1999)1 Лян Шаньбо и Чжу Интай в [авторизованном] переводе на немецкий язык Ханнелоры Теодор (Theodor). Кельн, 1984). Учебой в школе Чжу Интай осуществила свое «право на образование», как записано во Всеобщей декларации прав человека 1948 г. Здесь наблюдается общность стратагемы и данных от природы прав человека. Жившая почти полтора тысячелетия назад Чжу Интай являет собой не единственный пример того, как в Древнем Китае при отсутствии законных путей для достижения относимых ныне к правам человека личных целей прибегали к стратагемам (см. также 26.11 и кн.: Харро фон Зенгер. Хитрость («Die List»). Франкфурт-на-Майне, 1999, с. 29 и след.).

21.21. Иезуиты в облике буддийских монахов

В XVI в. первые миссионеры-иезуиты в Китае принимали имя и облик буддийских монахов. Они надеялись, что так проще будет попасть в Китай и обратить в свою веру китайцев. Однако им пришлось удостовериться, что священнослужители пользуются в тамошних краях меньшим влиянием и весом, нежели в Европе. Поэтому они сменили свои буддийские одеяния на одежду ученых. Первопроходец, миссионер Маттео Ричи [известный в Китае под именем Ли Мадоу (1552–1610, Пекин)] стал изучать классиков конфуцианства и в мае 1595 г., спустя 12 лет после своего прибытия в Китай, впервые появился в платье ученого. Он понял, что следует предстать не священником, а мирянином и «западным ученым» («сити»), если желаешь удостоиться хорошего приема со стороны высших слоев китайского общества. В одном из писем 1596 г. Риччи сообщает: «Коль мы отказались от имени бонзы – у них оно означает то же, что у нас «брат», но с крайне унизительным и презрительным оттенком, то мы не можем пока открыть ни церкви, ни храма, а лишь молитвенный дом, как поступают их знатные проповедники». То, что Риччи именует «молитвенным домом», в китайском языке соответствует понятию шуюань, ныне переводимому как академия [имеются в виду школы на дому в древности типа платоновской]. Итак, Риччи хочет предстать среди китайских философов философом, а не раскрывать, кто он на самом деле: священник, прибывший проповедовать истинного бога язычникам.

Да и саму христианскую весть в Китае нельзя представить, не принарядив. Как пишет Жак Жерне (Gernet) в книге «Chine et christianisme. La première confrontation» («Китай и христианство: первое противостояние», 1982; переведена на немецкий («Christus kam bis nach China: eine erste Begegnung und ihr Scheitern», 1984), английский, итальянский, испанский, японский, китайский), лучше всего вызвать у китайцев интерес и сочувствие, «представив христианство родственным конфуцианству учением и связав его с занятиями наукой». Первые миссионеры-иезуиты, чтобы не вызвать отчуждения, даже распятие Христа (см. 35.9) по возможности «скрывали за пологом» и открывали только тем китайцам, которые уже решили креститься. Этого вопроса касается Джанни Кривеллер (Criveller) в своей книге Проповедование Христа в позднеминском Китае (Preaching Christ in Late Ming China) (Тайбэй, 1997).

21.22. Обучение пению без наставника

Сперва запевает учитель, затем ученик подхватывает. Стоит учителю остановиться, останавливается и ученик. Таким способом сметливые быстро схватывают науку. Тугодумы же и после дюжины запевов учителя не делают успехов, а все потому, что меж учителем и учеником нет дополнительного подручного средства. Стоит учителю более не запевать, а начать вести ученика, играя на флейте, как задействуется дополнительное учебное средство и ученик быстрее достигает цели. «Сперва ученик следует за флейтой, а затем флейта следует за учеником», – пишет драматург, поэт, эссеист и музыкальный педагог Лю Юй (1611–1679). И добавляет: «Сие именуют способом «позволить цикаде сбросить свою чешую». Вначале своей игрой на флейте учитель опекает ученика подобно защитной чешуе цикады. Позже ученик поет уже сам, а игра на флейте лишь сопровождает его пение. Как только ученик достигает требуемого уровня, он больше не нуждается в опеке учителя и отбрасывает ее.

21.23. Оседлать облако без узды

«Естественный и непринужденный, прямодушный, не мелочный, молчаливый, но, когда говорит, речи его необычны, современники считали его человеком крайностей». Таково краткое описание Чжунчан Туна (179–220), умершего в возрасте 41 года в 220 г., данное Фань E (398–445) в его династийной хронике «Книга поздней Хань» [ «Хоу Хань шу»]. Первую предложенную ему должность Чжунчан Тун отклонил, сославшись на болезнь (см. стратагему 27; см. также 16.21). Но в конце концов он поступает на государеву службу и занимает высокий пост. Но когда бы ни заходил разговор о современности либо минувшем и о мирских делах, он тяжко вздыхал. Похоже, что он ощущал себя на этой земле стесненным и связанным. Чаяньем свободы и независимости проникнуто следующее стихотворение Чжунчан Туна, где, насколько известно, он создает самое старое выражение для стратагемы 21. Здесь «оболочка» цикады означает повседневное бытие человека в понимании даосской философии. Возможно, вдохновленный китайским мыслителем Чжуан Чжоу (около 369 – около 286), который сравнивал тень застывшего в покое человека с заключенной в свою оболочку цикадой, что замерла в ожидании крылышек (а также того, когда придет в движение сам человек) [гл. 2 «Как вещи друг друга уравновешивают»], Чжунчан Тун берет выходящую из чешуи цикаду как пример поднявшегося в высшие сферы человека.

Летящая птица оставляет след,

Линяющая цикада теряет оболочку,

Прыгающая змея (Тэншэ) сбрасывает чешую,

Священный дракон (Шэньлун) лишается рога.

Так достигший совершенства человек может измениться,

А просвещенный человек выделиться из массы.

Он седлает облако без узды,

Подгоняет ветер без шпор.

Собравшаяся роса служит ему пологом,

Плывущие облака служат шатром.

Туман служит пищей,

Солнце заменяет свечу.

Звезды предстают искрящимся жемчугом,

Утренний рассвет – блестящей яшмой.

На юге, севере, востоке, западе, вверху и внизу

Он может следовать велениям сердца.

Оставившего все мирские дела,

Что его может стеснять?

Стратагема № 22. Запереть ворота, чтобы схватить вора

Четыре иероглифа

Современное китайское чтение: Гуань / мэнь / чжо / цзэй

Перевод каждого иероглифа: запирать / ворота / схватить / вор

Связный перевод: Запереть ворота и поймать вора. Отрезать все отходы, чтобы окружить противника

Сущность: Стратагема окружения; стратагема взятия в кольцо; стратагема блокирования

22.1. Не все τακ просто, как кажется

Стратагема 22, подобно стратагеме 3 или 28, относится к тем уловкам из китайского списка хитростей, чей смысл непосредственно и незатейливо заключен в самом названии, в отсутствие всякого поэтического образа, без связи с какой-либо историей. Оба действия, на которых строится стратагема, изображаются крайне скупыми средствами: вначале запирают ворота, затем разделываются с непрошеным гостем, как показывает следующая заметка, впрочем, из западной газеты: «Завидное хладнокровие выказал житель Эглизау,[319]319
  Eglisau, швейцарский городок (3150 жителей) на р. Рейн в округе Бюлах, кантон Цюрих. – Прим. пер.


[Закрыть] которому в пятницу ночью удалось запереть грабителя, проникшего в подвал его дома. Полиция, слегка повозившись, задержала этого человека» (Новая цюрихская газета, 31.10.1987, с. 11). Действия в стратагеме 22 совершенно противоположны тому, что представляет собой стратагема 16. Однако вполне возможно сочетание стратагемы 22 и ложного проведения стратагемы 16.

Под «вором» в выражении стратагемы 22 зачастую подразумевается настоящий преступник, а вот «запирание ворот» нередко употребляется в переносном смысле для осуществляемого на открытой местности окружения.

Стратагема 22 следует сразу за стратагемой 21, где на первый план выдвигается бегство и его сокрытие. В противоположность стратагеме 21 стратагема 22 не помогает бегству, а пресекает его. Если стратагема 21 предстает стратагемой крайности, используемой тем, кто оказался в положении слабой стороны, когда он почти попал в руки противника, стратагема 22 служит тому, кто находится в удобном положении сильной стороны.

Стратагема 22 относится к категории стратагем выгоды, когда используют слабости, недостаток численности и обособленность противника, то обстоятельство, что он добровольно вторгся в сферу вашего влияния, и собственный потенциал, позволяющий отрезать противнику все пути к отступлению и нанести ему поражение.

В отсутствие этих трех условий блокада противника может только навредить. По этой причине Чжугэ Лян (181–234), канцлер царства Шу, потерпел неудачу, когда вдали от родных мест при затрудненном снабжении на протяжении ста дней осаждал полководца вражеской армии Сыма И (179–251). Действие происходило у реки Хуай1. Длительная осада в итоге измотала силы не Сыма И, а Чжугэ Ляна [ «Троецарствие», гл. 103 и 104] (см. 14.6).

В военном отношении «ворами» согласно трактату 36 стратагем (Сокровенная книга о военном искусстве) XVI–XVII вв. «являются, например, особые войска неприятеля или лазутчики, которым поручено действовать в нашем тылу» [ «Тридцать шесть стратагем: китайские секреты успеха». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Белые альвы, 2000, с. 117]. Их отличает сравнительно малая численность, высокая подвижность и быстрота, особый упор на уловки и, как следствие, большая разрушительная сила. Такого неприятеля необходимо как можно быстрее обезопасить, помня совет из Воинского искусства Сунь-цзы: «Если у тебя сил в десять раз больше, чем у противника, окружи его со всех сторон» [ «Сунь-цзы», 3.4 «Стратегия нападения» («Моу гун»): «Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 129]. Он уподобится «рыбе в неводе» («ван чжун чжи юй»). И его можно ловить, как «ловят черепаху в глиняном бочонке» («вэн чжун чжо бе»).

«Десятикратное превосходство», согласно Цао Цао (155–220), который, несмотря на свою занятость полководца и политика, нашел время написать комментарий к Сунь-цзы, не следует понимать сугубо в численном выражении, а оценивать со стороны военачальника, учитывая такие обстоятельства, как полководческий талант своих и вражеских командиров, вооружение, боевой дух, временной фактор, вид местности и т. д. При наличии соответствующего превосходства и владении обстановкой стратагему 22 можно применить и против главных вражеских сил.

В «Троецарствии» говорится о реке Вэйшуй – современная Вэйхэ (правый приток Хуанхэ) в провинции Шэньси. – Прим. пер.

Следует избегать положения, когда «бешеная собака прыгает на стену» («гоу цзи тяо цян») либо «загнанная в угол кошка превращается в тигра» (генерал Александр Лебедь: Вельтвохе. Цюрих, 24.10.1996, с. 2), когда запертый «вор», доведенный до крайности, оказывается сродни вооруженному мечом безумцу из трактата по военному искусству IV в. до н. э. Вэй Ляо-цзы: «Когда на рыночную площадь нападает вооруженный мечом разбойник, все [находящиеся там] 10 000 человек сторонятся его. Почему? Не оттого, что он храбр, а 10 000 человек не такие [храбрецы]. Тогда почему? Отгого, что готовый умереть не сравнится с теми, кто дорожит жизнью» [ «Вэй Ляо-цзы», гл. 3 «О приказаниях» («Чжи тань»)].

Итак, окружение должно быть непреодолимым, «запертые ворота» – неприступными, а закрытое помещение – без прорех и лазеек. Неприятель должен быть настолько подавлен, чтобы у него и мысли не возникло решиться на отчаянную борьбу и произвести большие разрушения.

Противника примерно одинаковой с вами силы не следует окружать, иначе возникает опасность «пустить к себе в дом волка» («инь лан жу ши»), который все там сокрушит. Равному по силе противнику нужно скорее противопоставить стратагему 16. Конечно, можно также создать благоприятные условия для взятия в кольцо противника, расчленив его силы. Тогда собственные силы сосредотачивают для создания превосходства на отдельном участке, благодаря чему такого противника «разбивают поодиночке» («гэ гэ цзи по»).

Окруженного противника нужно лишить возможности прибегнуть к стратагемам. Он должен быть на виду. Самим же следует держаться в тени, совсем как поется в заключительных строках «Трехгрошовой оперы» Брехта: «Тех, кто на свету, видят, а тех, кто в тени, – нет».[320]320
  В рус. пер. С. Анта подытоживающие пьесу куплеты уличного певца опущены: Брехт Б. Избранное. Пьесы, рассказы. М.: Радуга, 1987. – Прим. пер.


[Закрыть]

Даже предоставляя противнику определенную свободу действий, вы должны ограничивать ее в соответствии со словами Лао-цзы: «Сеть природы редка, но ничего не пропускает» («Дао дэ цзин», гл. 73. Пер. Ян Хиншуна). Сообразно данным словам в некоторых обстоятельствах можно руководствоваться указанием Сунь-цзы: «Если ты окружен, выходи из положения с помощью хитрости» [ «Сунь-цзы», 8.2 «Девять изменений» («Цзю бянь»): «Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 167], открыть противнику мнимый путь к отступлению и тем самым привести в действие стратагему лишения силы 19. Противник подумает, что может спастись, и потому не будет «сопротивляться до последней крайности» (Ду My (803–850): [ «Сунь-цзы. У-цзы: Трактаты о военном искусстве». Пер. с кит. Н. Конрада. М. – СПб.: ACT, 2001, с. 219]). Следует, конечно, остерегаться, как бы противник на самом деле не ускользнул и не оказался в положении, представленном в военном трактате У-цзы, который приписывают вэйскому полководцу У Ци (ум. 381 до н. э.): «Предположите, что Вы спрятали на обширной равнине всего одного разбойника, но готового умереть. Тысяча человек станут ловить его, и все будут озираться во все стороны, как совы, оглядываться по сторонам, как волки. Ибо каждый из них будет бояться, что тот внезапно выскочит и убьет его. Поэтому достаточно одного человека, решившегося расстаться с жизнью, чтобы нагнать страх на тысячу человек» [ «У-цзы», 6.9 «О поощрении воинов» («Ли ши»): там же, с. 254].

Окружение противника может происходить напрямую, но также и окольными путями, когда полностью контролируют те условия, в которых пребывает противник. Исключается любое убежище, отрезается сношение с внешним миром, отсекаются пути снабжения. Далее, предусматривается, чтобы противник не мог воспользоваться хоть каким-то подвернувшимся случаем. Тем самым ему не оставляют ни времени, ни пространства предпринять что-либо.

Запирание ворот, в зависимости от обстоятельств, происходит сразу – так, чтобы заподозривший неладное «вор» не мог тотчас покинуть дом, – либо чуть позже, когда вор уже захватил добычу и налицо сам состав преступления. Далее, запирание может происходить молниеносно, чтобы вор не мог просунуть ногу в дверную щель; но также может происходить и достаточно медленно.

На глазах закрываемая «дверь», да еще с хлопаньем, может особо нагнать страх на запертого «вора», так что тот, смотришь, и сдастся безропотно. Закрывая же дверь тихо, мы избегаем опасности столкновения с немедленным отпором с его стороны. Пока противник все еще считает дверь открытой, он уверен, что выберется, и мы тем самым не даем укрепиться в нем решимости бороться до конца.

Цель стратагемы 22 состоит в поимке вора. «Если у тебя сил в пять раз больше, чем у противника, нападай на него», говорится в Воинском искусстве Сунь-цзы [ «Сунь-цзы», 3–4 «Стратегия нападения» («Моу гун"): «Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 129]. При достаточной собственной силе можно задержать противника, пока тот не пришел в себя при виде запертых ворот и не предпринял ответных действий. Но можно позволить вору некоторое время бросаться на стену, и, когда он выбьется из сил, напасть на него. При военных столкновениях для проведения затяжного окружения руководствуются другими соображениями: выжидание, пока в стане отрезанного от внешнего мира противника не воцарится разлад, и тогда будет легче его одолеть. Если же окруженный противник оказывает ожесточенное сопротивление, можно посоветовать заманить его еще в ловушку, чтобы уже без особого труда обезвредить. Впрочем, за разъяснениями обращайтесь к 21.1 (раздел 2е).

«Не забравшись в логово тигра, не добудешь тигренка» [ «Бужу ху-сюэ бу-дэ-ху-цзы»]. Эти слова, произнесенные военачальником Бань Чао [32—102; см. гл. 47 династийной хроники «Хоу Хань шу»] в 73 году перед ночной вылазкой и ставшие пословицей, указывают на то, что порой, особенно в военных стычках, приходится проникать в чужую «комнату». Но чтобы это не представляло собой просто отчаянную выходку, необходимо руководствоваться вторым из «Десяти секретов игры в облавные шашки» [«(Вэйци) ши цзюэ»]:[321]321
  Автор Ван Цзисинь, живший в период правления танского императора Сюань-цзуна (685–761, правил 712–755). —Прим. пер.


[Закрыть] «Осторожно переходи чужие рубежи» [ «Жу цзе и хуань»].

При случае с помощью разведывательной стратагемы (см., например, стратагему 13) вражеская территория исследуется на предмет ее опасности. Обязательно нужно предусмотреть возможное бегство. Если в случае окружения противник неожиданно откроет путь отхода, необходимо, будучи командиром окруженного войска, отрезать эту возможность бегства и тем самым заручиться, что войско будет продолжать биться, не щадя живота своего. Это советует Ду My (803–853) в своем комментарии к Сунь-цзы [ «Сунь-цзы. У-цзы: Трактаты о военном искусстве». Пер. с кит. Н. Конрада. М.-СПб: ACT, 2001, с. 301–302].

И стратагема 22, и стратагема 28 нацелены на отрезание противнику пути отступления. Но в отличие от стратагемы 28 стратагема 22 перекрывает противнику все входы в то место, где он находится, и выходы из него. При применении стратагемы 22 противник сам засовывает голову в «пасть тигру», а при использовании стратагемы 28 он туда заманивается. Стратагема 22 направлена на захват и обезвреживание противника, тогда как посредством стратагемы 28 противника побуждают к действиям, необязательно связанным со сдачей в плен. К стратагеме 22 прибегают при наличии превосходства, тогда как стратагему 28 можно использовать и при обычных условиях.

В ходе военных столкновений согласно китайским книгам по стратагемам такое бывает и в случае стратагемы 22, когда противника заманивают в заранее подготовленную западню (Sack). Но тогда, если быть точными, речь идет о сочетании стратагем 22 и 28. И здесь я советую обратиться к введению посвященного стратагеме 28 раздела.