Текст книги "Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2"

Автор книги: Харро фон Зенгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 92 (всего у книги 125 страниц)

29.23. Дракон в облаках

«Шэнь-цзы сказал: «Летающий дракон (Фэйлун) летает в облаках, а прыгающая змея (Тэншэ) плавает в тумане. Уйдут облака, рассеется туман, и дракон и змея станут похожи на цикаду и муравья; они потеряют почву. Если добродетельный в подчинении у негодного, власть становится слабой, а положение низким, тогда как при обратном условии вышесказанному (негодный может быть подчинен добродетельному) достигается соответствующий результат (власть значительна, положение почетно). Когда император Яо был простым смертным, он не мог управиться с троими, а Цзе, занимая императорский престол, был в состоянии привести в смятение весь Китай. Из этого я заключаю: власть и положение достаточная опора сами по себе, а добродетель и мудрость не заслуживают сами по себе того, чтобы к ним стремиться. Лук слаб, стрела же заносится высоко – ей помогает ветер. Человек сам по себе никуда не годится, а [оказывается, что] его распоряжения исполняются, он получает поддержку в людях. Поэтому, когда Яо приказывал подчиненным, народ не слушал его указаний, когда же он сел на престол, лицом обратись к югу, и стал императором, его распоряжения исполнялись и запрещения имели силу. Из этого следует, что способности и мудрость недостаточны для покорения толпы, а власть может подчинить способных (добродетельных)» [ «Хань Фэй-цзы», 40-я глава «Положение» («Нань ши»): Иванов А. И. «Материалы по китайской философии. Введение. Школа Фа. Хань Фэй-цзы». СПб, 1912, с. 227–228].

В этих размышлениях Шэнь Дао (ок. 395 – ок. 315 гг. до н. э.) нашли отражение духовные начала стратагемы 29, выступающей в обличий стратагемы внушения уважения. В приведенных строках Шэнь Дао подчеркивает значимость «положения», особенно дающего власть. В китайском языке для этого употребляется слово «ши», появляющееся уже в первом предложении разъяснений к стратагеме 29 трактата пятисотлетней давности Тридцать шесть стратагем: «Воспользовавшись обстановкой, утвердить свое положение (ши) и даже небольшими силами обрести большую власть (ши)» [ «цзе-цзюй бу-ши, ли-сяо ши-да»]. Тем самым незначительное войско может поднять свою значимость и нагнать страху на врага, представ для него, например, в составе военного союза, союзником по-настоящему устрашающей военной державы. Воспользоваться можно именем человека или дела, о которых идет добрая слава, величием чего-либо, иначе говоря, всем тем, что способно придать важность.

«Рузвельт с исторического далека представляется выдающейся личностью, но вблизи часто разочаровывает». Разумеется, эти слова журналиста Уолтера Липмана (Lippmann) (Цайт. Гамбург, 8.10.1998, с. 110) о Франклине Д. Рузвельте, президенте США в 1933–1945 гг., говорились без всякого стратагемного подтекста. Однако они дают почувствовать, какие возможности способны предложить проводнику стратагемы 29 всего лишь временные обстоятельства, которые ему только надобно распознать и использовать.

29.24. Устрашающее облако пыли

При нападении Цао Цао на Цзинчжоу после кончины Лю Бяо (см. 20.15) Лю Бэй оказался в отчаянном положении. С тремя тысячами конных воинов, за которым следовало несколько десятков тысяч жителей Цзинчжоу, Лю Бэй уходил от наседавшего на него Цао Цао. «С тридцатью всадниками помчался Чжан Фэй к Чанфаньскому мосту [находится в северо-восточной части уезда Данъян провинции Хубэй]. К востоку от этого моста виднелся небольшой лесок. Чжан Фэй решил пуститься на хитрость: он приказал своим воинам привязать ветки к хвостам коней и разъезжать по лесу во всех направлениях, вздымая пыль, чтобы создать впечатление, будто в лесу находится большой отряд, а сам в это время остановился на мосту и стал смотреть на запад… [Передовой отряд Цао Цао во главе с Вэнь Пином (род. 178 н. э.)] достиг Чанфаньского моста. Там с копьем стоял Чжан Фэй. Глаза его пылали гневом, усы ощетинились, как у тигра. К тому же за рощей, к востоку от моста, Вэнь Пин заметил облако пыли. Боясь попасть в засаду, он остановился… Грозный вид Чжан Фэя испугал [подоспевших остальных военачальников]. Опасаясь какой-либо хитрости со стороны Чжугэ Ляна, они тоже остановились в нерешительности. Построившись в линию к западу от моста, они отправили гонца к Цао Цао. Тот лично приехал посмотреть, что здесь происходит. Чжан Фэй, все еще неподвижно стоявший на мосту, заметил в задних рядах войск противника темный шелковый зонт, бунчуки и секиры, знамена и флаги и, решив, что это явился сам Цао Цао, зычным голосом крикнул: «Эй! Кто там хочет насмерть драться со мной? Я – Чжан Фэй из удела Янь!» Голос Чжан Фэя напоминал раскаты грома, и у воинов Цао Цао от страха задрожали поджилки. Цао Цао поспешно велел убрать зонт. «Я слышал от Гуань Юя, – сказал Цао Цао своим приближенным, – что Чжан Фэй может на глазах многотысячной армии противника снять голову полководцу так же легко, как вынуть что-нибудь из своего кармана! Надо с ним быть поосторожнее!» – «Чжан Фэй из удела Янь здесь! – снова донесся голос Чжан Фэя. – Кто посмеет сразиться со мной?» Цао Цао совсем пал духом, и у него появилось желание поскорее убраться восвояси. От зоркого взгляда Чжан Фэя не укрылось движение в задних рядах противника. «Ну, что вы там возитесь? – крикнул он, потрясая копьем. – Драться не деретесь, уходить не уходите!» Голос Чжан Фэя был так грозен, что стоявший рядом с Цао Цао Сяхоу Цзе от страха замертво свалился с коня. Цао Цао бросился без оглядки, а вслед за ним бежало и все его войско. Поистине, как желторотый птенец, испугавшийся удара грома, или как беззащитный дровосек, услышавший вблизи рев тигра, неслись воины Цао Цао неудержимым потоком, топча и сминая друг Друга. Многие из них побросали копья и шлемы… Устрашенный грозной силой Чжан Фэя, Цао Цао мчался на запад. Шапку он потерял, волосы его растрепались… [Затем] Цао Цао немного пришел в себя и приказал вернуться к Чанфаньскому мосту на разведку» [ «Троецарствие», гл. 41 и 42: Ло Гуаньчжун. Троецарствие. Пер. В. Панасюка. М., 1954, с. 511, 518–520]. Но тем временем, воспользовавшись передышкой, Лю Бэй сумел добраться до спасительного Сякоу [ныне город Ухань, столица провинции Хубэй].

Согласно китайскому исследователю стратагем Юй Сюэбиню здесь Чжан Фэй воспользовался стратагемой 29, когда своим устрашающим видом, могучим голосом, а главное, облаком поднятой пыли изображал силу и мощь.

29.25. Жаргонное пугало

«Раз этот человек ценит себя так дорого, он должен, конечно, обладать большой ученостью», – говорит в романе Речные заводи [богач] Лу Цзюньи и тотчас попадается на удочку мнимого гадателя, навлекая тем самым в дальнейшем на себя беду [ «Речные заводи», гл. 60: Ши Найанъ. Речные заводи, т. 2. Пер. с кит. А. Рогачева. М.: Гослитиздат, 1959, с. 455]. Обыкновением принимать высокие слова за большую ученость пользуются и интеллектуалы, и не только в Срединном государстве.

На высокопарный слог в научных экономических статьях последнего времени сетует Гу Хайбин в Рабочей газете [Гунжэнь жибао], печатном органе Всекитайской федерации профсоюзов (Пекин, 11.05.1990, с. 3). Авторы этих статей обеспокоены тем, чтобы величавыми фразами поведать людям о чем-то маловажном. Подобные претензии то и дело раздаются и на Западе. Так, Карл Поппер (1902–1994) взял выражение одного известного современного немецкого светила [Юргена Хабермаса] – «теории доказывают свою полезность в определенной области лишь тогда, когда под них подпадает все действительное многообразие» – и перевел на простой язык: «теории применимы в некой области тогда, когда они применимы». «Здесь нельзя не заметить скудости выражения; то, что данное светило могло бы и не пичкать книги подобными высказываниями, вполне очевидно, ведь разрушение жаргонной вывески создает угрозу самому их существованию; и кто решается на это, должен быть готов к тому, что навлечет на себя ненависть», – пишет Вольф Шнайдер (Schneider), размышляя о «научном оперении» (NZZ-Folio. Цюрих, июнь 1992, с. 69).

29.20. Спасительная стройка

Ha китайском рынке минеральной воды в 1992 г. по счастливому стечению обстоятельств удалось утвердиться марке «Сто драконов». Тем самым пришлось потесниться марке «Крез». Производитель обратился в пекинский Институт конъюнктуры рынка. Там пришли к заключению, что «Крез» при имеющихся денежных и людских ресурсах не может организовать рекламную кампанию, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. В то время как раз строилась вторая окружная дорога в Пекине, и это событие занимало внимание прессы столицы и всего Китая. И помочь вновь встать на ноги марке «Крез» предстояло этой стройке.

По совету пекинского института однажды под оглушительный бой барабанов на стройку пожаловали представители компании «Крез» и стали бесплатно раздавать потеющим рабочим бутылки с минеральной водой. Для находящихся на стройке журналистов это было сущей находкой. В Китайской Народной Республике нет «желтой прессы» в западном понимании, так что реакция китайских журналистов понятна. По телевидению, радио и в печати, везде только и говорили про бесплатную раздачу минеральной воды. Тем самым «Крез» неожиданно оказался в центре внимания. Компании ловко удалось привлечь крупный строительный объект Пекина – дерево – для повсеместного рекламирования себя – цветение почти увядшего собственного цветка.

29.27. Вместо имени Мао название косметического средства

После смерти Мао Цзэдуна (1893–1976) по всему Китаю зазвучала песня [Ван Сижэня (род. 1929)] с припевом «Самое красное – солнце, самый любимый – председатель Мао». Добрых двадцать лет спустя один завод в Уси (провинция Цзянсу) использовал эти строки для рекламирования своего косметического средства, только «председателя Мао» заменили на название этого самого средства. Такого рода рекламу, окружающую преподносимый товар ореолом известной личности, Рабочая газета [Гунжэнь жибао] (Пекин, 1.03.1995, с. 3) отнесла к стратагеме 29.

29.28. Как одна японская фирма завоевала американский рынок

Японская фирма Кано, как сообщает Юй Сюэбинь в 29-й главе своей книги по стратагемам, разработала фотокамеру и хотела продвинуть ее на американский рынок. Но пробиться туда оказалось непросто: борьба там велась за каждую пядь земли. Японцы увидели, что собственных сил для этого не хватит. Тогда они создали в США дочернюю фирму, которой удалось добиться сотрудничества с одной уважаемой американской компанией. Они использовали совместно одну марку, состоявшую из начальных букв американской фирмы, В.Н. и японского названия Кано – «В.Н.-Кано». Теперь японцы могли воспользоваться весом и рыночным опытом американского партнера, чтобы пробиться на американский рынок. Когда через несколько лет Кано со своими фотокамерами удалось утвердиться на американском рынке, она совершила следующий шаг. Японцы отделились от американского партнера и стали использовать для продукции лишь свою марку «Кано». Таким образом японская фирма обрела самостоятельность на американском рынке, а затем и на международном.

В данном примере собственная, слабая завязь пересаживается на сильное дерево. Когда же «завязь» благодаря этому набирает силу, она более не нуждается в «дереве» в образе американской фирмы и уже в состоянии цвести далее самостоятельно.

29.29. Пряный порошок карри на горе Фудзияма

«Фудзияма меняет свой прежний облик!» Под таким лозунгом вела свою рекламную кампанию в средствах массовой информации несколько лет назад японская фирма [по производству специй и приправ] S&B [(Spice&herB) Foods Inc., основана в 1923 г. Ямадзаки Минэдзиро (1903–1974)]. В рекламе говорилось: «Наша компания нанимает несколько вертолетов, откуда на белоснежную вершину Фудзиямы посыплется производимый нами желтый порошок карри. В тот час перед зрителями Фудзияма предстанет с золоченой вершиной». Подобного рода заявлениями компания хотела увеличить сбыт плохо раскупаемого порошка карри.

«Один камень способен вызвать волны высотой в тысячеэтажный дом» [ «и ши цзици цянь цэн дан»], – пишет Чжан Чицзи в газете Освобождение [Цзефан жибао], печатном органе шанхайского городского комитета КПК (7.03.1994). Стоило развернуться указанной рекламной кампании, как поднялась волна возмущения. Компания S&B в мгновение ока стала мишенью нападок. Все крупные средства массовой информации задали ей головомойку: Фудзияма является символом Японии, и кто позволил компании S&B менять ее макушку и перелицовывать ее облик?

На самом же деле подобная реакция и входила в планы компании: ведь она оказалась у всех на устах. Возникший на пустом месте шум привлек к ней внимание людей. Немного спустя компания объявила: «Видя, какое неприятие вызвал ее план в японском обществе, S&B решила отступиться от своего замысла посыпания порошком карри макушки Фудзиямы и извиниться перед общественностью».

Теперь народ стал прибегать к выражениям вроде «кто богат, тому свойственно великодушие», «вот это поступок», «указанную ошибку незамедлительно исправили» и т. д., вовсю хваля компанию S&B. Ее имя было у всех на слуху, а ее порошок карри стал пользоваться бешеным спросом.

Фудзияма послужила компании S&B «деревом», на котором им удалось устроить, пусть и виртуально, свои «цветы», порошок карри.

29.30. Лиса пользуется могуществом тигра[413]413
  Источником идиоматического выражения «лиса пользуется могуществом тифа» («ху цзя ху вэй») и приводимого отрывка являются «Планы сражающихся царств», рассказ 16 из раздела «Замыслы Чу», гл. 1, под названием «Чускии [Оюань-]ван спрашивает придворных». – Прим. пер.


[Закрыть]

Цзинский[414]414
  Цзинский, т. е. чуский, государь. Название Цзин появилось в середине I тысячелетия до н. э. в применении к землям княжеств Чу, У, Юэ. – Прим. neр.


[Закрыть] Сюань-ван (правил 369–340 до н. э.) спросил собравшихся придворных: «Я слышал, что по ту сторону наших северных рубежей боятся нашего военачальника Чжао Сисюя. Так ли это?» Никто из собравшихся придворных не ответил, лишь один Цзян И взял слово:

«Тигр охотился на разных зверей и пожирал их. И вот как-то раз поймал лису. «Только не вздумай меня съесть! – сказала лиса. – Небесный Владыка прислал меня сюда начальницей над всеми зверями. Сожрешь меня – нарушишь его волю. А если не веришь – давай я пойду впереди, а ты ступай следом. Сам увидишь – посмеют ли звери, при виде меня, не разбежаться!» Тигр ей поверил – и пошел следом. Все звери, завидев их, разбегались кто куда. Невдомек было тигру, что звери разбегаются из страха перед ним, и он решил, что они и вправду боятся лисы!» [ «Из книг мудрецов: Проза Древнего Китая». Пер. В. Сухорукова. М.: Худ. лит., 1987, с. 316]. Ныне ваши владения составляют 5000 ли, латников свыше миллиона, которых вы поставили сугубо под начало Чжао Сисюя. То, что Чжао Сисюя страшатся на севере, означает, что на самом деле страшатся латников вана, подобно тому, как звери на самом деле страшились тигра, а не лисы».

Поведанная Цзян И притча живет в выражении «лиса пользуется могуществом тигра» («ху цзя ху вэй») и характеризует стратагему заимствования чужого авторитета. Тигр играет здесь роль дерева, придающего жалкому цветку – лисе – ореол могущества. Как особая разновидность стратагемы придания веса 29 стратагема заимствования чужого авторитета находит применение по всему свету при стечении самых различных обстоятельств.

29.31. Власть над солнцем

От китайских императоров, именовавших себя «сынами Неба», и от римских пап, выступавших «наместниками бога», длинная череда проводников стратагемы заимствования авторитета ведет к герою комиксов [молодому репортеру] Тантану [фр. Tintin] (на нем. яз. «Tim und Struppi» [ «Тантан и [его пес] Мелок (фр. Milou)»], см. Эрже (Hergé). «Храм солнца» («Der Sonnentempel», φρ. «Temple du Soleil» (1946)). Гамбург, 1998). Тантан, капитан Хэддок [досл. Треска] и профессор Лакмус [фр. Tournesol] в [уцелевшей] стране инков были приговорены к сожжению на костре, который должен был заняться от солнечных лучей. Поскольку Тантан до своего пленения защитил одного мальчика-индейца [от грубого обращения двух белых], ему была дарована милость выбора дня казни из ближайших тридцати дней. Тантан определяет сожжение на 18-й день, зная, что на него выпадает день затмения. Когда троим осужденным принесли увеличительное стекло, посредством которого им предстояло поджечь костер, Тантан перед собравшимися индейцами, [верховным] Инкой и своими друзьями по несчастью стал взывать к солнцу: «О, могущественный Пачакамак![415]415
  Пачакамак («держатель вселенной») – бог-создатель у индейцев побережья Перу. – Прим. пер.


[Закрыть] Я молю тебя, яви свою власть! Если ты не желаешь принять этой жертвы, сокрой свой огненный лик!» И действительно, солнце стало темнеть, пока не исчезло вовсе. Тогда Инка бросился умолять Тантана: «Сжалься, чужестранец! Пусть солнце вновь засияет! Я сделаю все, что ты пожелаешь!» И Тантан воззвал к солнцу, чтобы светило вернулось. «Клянусь Пачамакой! – воскликнул Инка. – Солнце повинуется ему. Быстро развяжите пленников!»

29.32. Коль точно слово, то и дело сладится

«Если имена не выправлены, то слова не согласуются [с истинным положением дел]. Если же слова не согласуются [с истинным положением дел], то дела не завершаются» [ «Лунь юй», 13-3]. Отсюда устойчивое выражение «при правильных формулировках и речь льется плавно» («мин чжэн янь шунь»). Ли Жу (ум. 194), советник диктатора Дун Чжо (ум. 190), как сообщает роман Троецарствие, использовал это выражение, когда советовал Дун Чжо прикрыть истинные намерения задуманного похода на столицу каким-нибудь благовидным предлогом (см. 19.9). Естественно, стороннему наблюдателю зачастую нелегко уяснить, является ли ладно скроенное обоснование совершаемого действия лишь предлогом или же истинной побудительной причиной либо сочетанием того и другого.

Верное, ясное, убедительное название своего намерения на этапе замысла, как и в ходе и после его осуществления подобно величественному, раскидистому древу, на фоне которого более не воспринимается убогость пристроенного на нем «цветка». Измышление неуязвимого наименования для задуманного подвоха в Китае именуют «хитроумно придумывать название (предлог)» («цяо ли минму»). Основным поставщиком всякого рода оправданий служит право, а в отношениях между странами международное право, мораль, этика, религия и идеология (см. 25.24). В Китайской Народной Республике, например, во время «культурной революции» (1966–1976) целый арсенал высокопарных наименований из сокровищницы синомарксизма служил для оправдания вторжения – порой самого бесцеремонного – в личную жизнь граждан.

«Государство всегда именуют отечеством, когда готовятся к убийству людей», – отмечает со стратагемной прозорливостью швейцарский писатель Фридрих Дюрренматт [в пьесе «Ромул Великий» (1949) о последнем императоре Римской империи Ромуле Августуле (460 – сер.530-х; правил 475–476)]. Когда на Западе готовятся к подрывной деятельности и собираются куда-то вмешиваться, там начинают говорить о правах человека. Так иногда переиначивают слова Дюрренматта в Китае (Жэньминь жибао. Пекин, 11.07.1990, с. 4). В Европе промышлявшие работорговлей государи говорили римским папам, «что вырученные от продажи негров средства они могли бы направить на борьбу с мусульманами. Так политики и духовенство покрывали рабство, а этика Католической церкви допускала его вплоть до девятнадцатого века» («Рабство: преступление тысячелетия». Шпигель. Гамбург, № 8, 1998, с. 149 и след.). Но еще раньше, во время Пелопоннесских войн (431–404), свою высадку на Сицилии в 415–413 гг. афиняне представили как помощь тамошним жителям и своим союзникам. В действительности же они с самого начала намеревались прибрать к своим рукам весь остров. «Подобно тому, как двумя с половиной тысячелетиями спустя сербы и хорваты маскировали свои боевые действия в Балканской войне; подобно тому, как США оправдывали свое вторжение в Корею или Вьетнам» (Райнер Луйкен (Luyken). «Присмотритесь сперва к миру! Разыскания касательно Фукидида». Цайт. Гамбург, 1.08.1997, с. 36).

29.33. «Белая яшма» вместо «соевого сыра»

«Драконовые «усы» [ «лунцзы»] вместо «побегов маша» [фасоли золотистой]; «белая яшма» [ «бай юй»] вместо «соевого сыра» [яп. тофу, кит. «доуфу»]; «золотые крючочки на яшмовом подносе» [ «цзиньгоу гуа юйпай»] вместо «ростков пророщенных бобов на соевом сыре»; «когти феникса» [ «фэн чжуа»] вместо «куриных коготков» [ «цзи чжуа»] – все это лишь некоторые употребительные в Китае наименования блюд. Несомненно, они порывают с действительностью, давая разыграться фантазии. Подобного рода украшения психологически способствуют более обостренному восприятию прославленной китайской пищи. Красивый цветок здесь лишь усиливает очарование чего-то изначально добротного.

Но некоторые китайские рестораны в своем рвении заходят слишком далеко, создавая крайне причудливые названия, вводящие посетителей в заблуждение. Поэтому в данной сфере необходимо больше «раскрывать в реальных фактах их подлинную сущность» [см. 29.13] и, поменьше «витийствуя в толпе, приобретать ее любовь» («хуа-чжун цюй-чун), – призывает Лю Шаоин в шанхайской газете Литературное собрание [Вэньхуэй бао] (27.02.1997, с. 4).