Текст книги "Возвращение к любви"
Автор книги: Георге Георгиу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 44 страниц)
И тут Дворец культуры сыграет свою роль.
Во время одного из таких разговоров, когда решалась судьба будущего Дворца культуры, Мога в шутку сказал:
«Колхоз, дорогие мои, это государство в миниатюре. Мы ставим вопросы экономического порядка, внутренней, внешней политики, имеем экономические и дружеские связи не только с соседними районами, но и со многими районами страны. Вот почему в этом государстве на высоте должно быть и министерство культуры».
Антип Назар перебывал во всех проектных институтах, какие только существуют в Кишиневе, и вернулся с проектом, в котором, помимо множества кабинетов, помещений и комнат, был предусмотрен и зрительный зал на тысячу мест.
Монументальное здание, которое должно стать центром села, требовало огромных расходов. «Ты не мог выбрать проект поскромнее?» – спросил Мога.
«Конечно, мог! Но через несколько лет нам пришлось бы построить еще один дворец, чтобы удовлетворить требованиям времени. В чем же преимущество?»
Мога вынес вопрос на общее собрание. Проект, предложенный Назаром, был утвержден. Здание построили за три года. Фасад был увенчан классическим фронтоном, который поддерживали четыре высокие колонны под капителью, что придавало зданию торжественный вид. Прямоугольную стену фронтона строители по собственной инициативе покрыли барельефом из гипса, изображающим виноградные гроздья и листья, а посредине – гигантского аиста, держащего кисть винограда в длинном клюве.
Мога взбеленился: «Это что? Винзавод?» – и заставил рабочих стесать и виноградные гроздья, и листья, и аиста…
Затем позвал мастера Жувалэ и приказал ему сделать на фронтоне народный орнамент. Хлеб и песня – вот что должно формировать духовный мир человека, его веру, его силу!..
Белое величественное здание дворца, с огромными окнами, через которые щедро льется свет, сразу изменило лицо села, омолодило, украсило его.
Назар подал счастливую мысль – одновременно со строительством дворца благоустроить и площадь перед ним. И когда здание было готово, то на площади уже росли розы невиданных до той поры жителями Стэнкуцы оттенков, серебристые ели, привезенные Лянкой из Кишинева, которые соревновались своей голубизной со стенами здания…
Назар настоял на том, чтобы для внутренней отделки пригласили из столицы лучших художников. В мозаике, фресках на стенах фойе прошлое должно гармонически сочетаться с настоящим. И это создание рук человеческих пробудит в людях законную гордость. Назар хотел, чтобы все, что делалось, таило в себе глубокий смысл и служило не одному поколению…
Открытие дворца происходило в самой торжественной обстановке. Прибыли гости из столицы, из других районов, собралось все село. Играл колхозный оркестр… Приехал со спектаклем театр из Кишинева – артистам очень понравились сцена и прием, оказанный зрителями. Они предложили правлению: а не заключить ли договор сроком на десять лет? Назар заволновался и поспешил ответить согласием, – впервые тогда Мога увидел Назара таким возбужденным, у него даже увлажнились глаза.
Стэнкучане катили волнами, волнами, как поток, спешащий в долину. Мужчины и женщины, дети и старики, все приодетые, с веселым гомоном, и мош Ион Прикоп, шедший в середине этой толпы, сказал так, словно увидел диво: «Ишь ты, как на праздник, идет народ!».
Поздней ночью, когда люди разошлись по домам, уехали и гости после устроенного Могой банкета. Когда стихли шумы и голоса, Мога остался один и еще раз прошелся по залам дворца, словно ночной патруль. Он остановился в фойе перед фресками, вызвавшими всеобщее восхищение. В центре мозаичного панно стоял, опершись на меч, молодой гордый богатырь – мастер увековечил образ Новака, легендарного гайдука. Казалось, он взял под свое покровительство и богатства земли, и людскую радость.
Мога пристально глядел на него и думал, что надо благодарить за все Назара. Этот дом со временем станет сердцем села. И лишь теперь всем своим существом Мога понял величие дворца и как бы вписал его навеки в пейзаж села.
«Ты золотой парень, старина», – сказал он, обращаясь не то к богатырю с мечом, не то к Назару.
Сколько раз потом выходил он на трибуну в этом зале! Сто, тысячу раз? И сколько еще людей выступало с этой трибуны? Весь колхоз. Да, весь колхоз. И много других…
…Теперь снова настал его черед подыматься на трибуну. В последний раз… В зале стоял глухой шум, похожий на дальний прибой, на лесной шелест, когда ветер задевает только верхушки деревьев. Мога как наяву увидел присутствующих и попытался уловить в этом гомоне пульс того собрания, которое будет скоро. И не мог уловить.
Зал гудел. И среди этого гула можно было различить: «…Пусть останется Мога!».
«Люди добрые! Если мы его освободим…. На его место нужно избрать товарища Лянку…
«Мога должен остаться!»
«Мога!»
«Мога!»
А будет ли он доволен, если село освободит его? Он знал, что огорчится… Странно, но именно так бывает в поворотные часы жизни…
Звук торопливых шагов заполнил зал. Мога вздрогнул. Огляделся – показалось. В зале было пусто. Голоса раздавались в нем самом, как отзвук его мыслей.
Как же будет в действительности, когда он будет прощаться с колхозниками Стэнкуцы?
– Товарищ председатель, – услышал он знакомый голос моша Иона и поднялся со стула. – Вас спрашивал товарищ Флоря из Албиницы…
Мога медленно направился к выходу, но, сделав несколько шагов, остановился и повернулся лицом к залу, словно хотел убедиться, что оставляет здесь все в порядке.
…Таким останется этот зал и после собрания. Пустым. Нет, не пустым. Он еще будет хранить голоса, горячее дыхание людей. И трибуна, стол на сцене, стулья, люстры, стены в тишине будут обсуждать то решение, которое еще неизвестно ему…
Одинокий в этом огромном зале, объятый гнетущей тишиной, Мога почувствовал, что находится уже далеко от Стэнкуцы, и он испытал боль, сожаление о том, что ушло… И невольный протест против этого ухода, неожиданный порыв – оттянуть, отложить расставание с селом, людьми, своей жизнью, проведенной здесь…
«Ну, иди, старина, – с досадой сказал он самому себе. – Неужто ты расчувствовался, как Назар… Словно стоишь в головах у того, кто был когда-то Максимом Могой. Все естественно, все нормально. Мы находимся в вечном движении, – уговаривал он себя. – Ну, двигайся же!..»
И, выходя из Дворца культуры, Мога подумал: а почему мы презираем сентиментальных людей? И даже если не презираем их, то насмехаемся над ними. Ведь каждый из нас хоть раз в жизни проходит через это.
4
Фабиан сидел на диване, застеленном шерстяным ковром. На черном фоне цвели красные и желтые розы, собранные в большие букеты, с рельефными лепестками. Фабиан словно вдыхал аромат этих роз в этой светлой комнате, аромат, пьянящий его, как стакан доброго вина.
Он все еще находился под волнующим впечатлением встречи. С селом, с Валей, с этим домом… Со своими воспоминаниями.
В скромно обставленной комнате, кроме дивана, были еще прямоугольный стол, покрытый льняной скатертью светло-зеленого цвета, четыре стула и маленький буфетик, на полках которого красовались несколько кофейных чашечек с золотистой каймой, чайный сервиз и дюжина стаканов разной величины и разных фасонов, среди них несколько хрустальных.
Очевидно, хозяева не придавали большого значения этим небольшим атрибутам домашнего обихода.
На буфете лежал альбом с толстыми корочками, придавленный большой стеклянной пепельницей, – верный признак того, что альбом давненько не брали в руки. Чуть в сторонке стояла высокая керамическая ваза, сделанная, казалось, из множества ореховых скорлупок, приставленных друг к другу. Мастер, сделавший эту вазу, возможно, хотел напомнить людям, что орех, это благородное дерево, может произрастать на нашей земле так же хорошо, как и виноград, и пшеница.
Из спальни вышла Валя в черной юбке и тонкой оранжевой блузке. Короткие рукава открывали ее слегка загоревшие руки. На груди, как магический глаз, таинственно мерцал золотой медальон с рубином посредине. Черные волосы волнами рассыпались по плечам.
Был разительный контраст между скромным жилищем и элегантностью его хозяйки, казавшейся здесь случайной гостьей.
Фабиан любовался ею, пока она сменила на столе скатерть, поставила два хрустальных бокала и два прибора.
– Ты не сказала мне, где пропадает твой муж, мой старый друг? – спросил Фабиан, видя, что Валя накрывает стол на двоих.
Легкая тень скользнула по Валиному лицу, словно дневной свет неожиданно померк для нее.
– Ты не в курсе наших перемен? Все дело в отъезде Моги, – ответила Валя и опустилась на стул, как будто готовясь для долгой беседы. Она вертела бокал между пальцами, точно играя им. Но больше ничего не добавила.
– Понимаю, – сказал Фабиан.
– Да ничего ты не понимаешь! – ответила Валя. – Мога предлагает на свое место Михаила. И Михаил срочно поехал в райком… Но вопрос-то должен решиться здесь… Михаил ужасно сердит и запретил мне вмешиваться в это дело. Он был вне себя вчера вечером, а я обидела его, сказав, что он боится… Да ладно, оставим это… Я сейчас приготовлю что-нибудь закусить… Ты же голоден с дороги. – Валя поднялась и хотела пойти на кухню, но Фабиан остановил ее:
– Минуточку… А почему бы Михаилу не остаться на месте Моги?
Валя покачала головой.
– Тебе легко говорить!.. А я боюсь за Михаила… Ты знаешь, что значит остаться за Могу? Быть на его уровне – значит быть таким же, как он…
– Ты преувеличиваешь! – воскликнул Фабиан. – Честное слово, преувеличиваешь. Мне не верится, что без Моги, без его могучей спины, Михаил вдруг потеряется. Я как раз думаю, что Мога видит в нем свое второе «я»…
Валя сверкнула черными блестящими глазами.
– Я начинаю подозревать, что Мога нарочно подослал тебя сюда. Вместе вам легче заарканить моего мужа, – улыбнулась она. – Ну, признавайся!
– Тоже сказала! – улыбнулся и Фабиан. – Просто я по привычке попытался сделать выводы. И защитить своего друга. Я понимаю, Михаилу придется трудно на председательском месте. В свое время я был за то, чтобы Михаил приехал сюда, в Стэнкуцу, иначе где бы он нашел такую жену, как ты? – попытался он шуткой смягчить разговор.
– На этот раз ты должен быть против! – сказала Валя. – Да, против! И скажи это Моге. По-дружески. Чтоб убедить его. Прошу тебя.
– Но Мога ведь может весьма любезно выслушать меня, а поступить так, как он находит нужным…
– Пожалуй… – вздохнула Валя. – А теперь я оставлю тебя на пару минут. Хорошо?
Валя вышла на кухню. Оставшись один, Фабиан постарался представить себе Михаила в роли председателя… Он знал его как энергичного, образованного человека. «Мога большой дипломат, – сказал ему однажды Михаил. – Он знает, как привлечь к себе человека… Понять его, выслушать и заставить сделать именно то, что нужно и когда нужно». Научился ли этому искусству Михаил?..
Фабиан вспомнил, что незадолго до его переезда в Кишинев Михаил позвонил ему и просил срочно приехать в Стэнкуцу. «Не спрашивай, что случилось, узнаешь все на месте». Он застал Михаила в кабинете у Моги. Они были не одни. Вокруг стола стояли сосредоточенные Назар, Лунгу – председатель сельсовета, Георге Енаке, директор совхоза из Кымпины. А на столе – несколько бутылок вина и стаканы…
Сначала Фабиан рассердился. «Что за глупая шутка? Я думал, случилась беда, бросил работу и помчался со скоростью сто километров в час…» – «Прости меня, Павел, если бы я сказал, что зову тебя на маленькую дегустацию, ты нашел бы причину для отказа… Для меня же это дело чести и принципа. Решается моя судьба как винодела! Кто знает, может, завтра-послезавтра у нас построят винзавод, значит, мы должны иметь свою марку вина, а не кланяться другим… В технологии виноделия есть свои тайны, которые охраняются чуть ли не как военные… Бывает, вроде работаешь над новым, а оказывается, что ты всего-навсего изобрел велосипед…»
Короче, Фабиан знал, что давно Михаил старается получить вино, единственное в своем роде по вкусу, цвету и аромату. И вот настало время оценить его труд!
Это было восхитительное вино, рубинового цвета, с тонким ароматом цветущего винограда. Название ему дали «Норок», то есть «Удача».
Позже Михаил как бы жаловался ему: «Жители Стэнкуцы начинают забывать мое имя… Меня уже-никто не называет товарищ агроном или Лянка… «Вот идет Норок… Знаете, что сказал Норок?..» Как тебе это нравится?»
Было у Лянки свое упрямство – доказать мастерам-виноделам из Кымпины, самым знаменитым в республике, что есть еще на свете люди, которые что-то соображают. Его «Норок» стал известен во всей округе и оценен по достоинству, ежегодно колхоз наполнял им две-три бочки «для внутреннего употребления». Официально же «Норок» не получил признания, потому что колхозы, не производящие вина в промышленных масштабах, на конкурс не допускались.
Лянка все же надеялся, что настанет счастливый день и для его «Норока»…
«Очевидно, что Михаил и в других делах такой же упорный и настойчивый, не только в своем деле – виноградарстве, – говорил себе Фабиан, – иначе Мога не рискнул бы предложить его на свое место…»
Вошла Валя с бутылкой вина – пусть Фабиан попробует стаканчик, чтобы ожидание не томило его.
– «Норок» Михаила? – улыбнулся Фабиан.
– Нет, это наше домашнее… Попробуй, оно понравится тебе.
Но Фабиан не прикоснулся к бутылке. Сидя один в этой комнате, он чувствовал себя стесненно. Он наткнулся глазами на лежащий на буфете альбом. Видно, и он так же одинок, – кто-то нарочно поставил на него тяжелую пепельницу, чтобы похоронить свои воспоминания, как в архиве.
Фабиан подошел к буфету и взял альбом. «Как объемистое дело», – подумал он.
Тонкая папиросная бумага пожелтела и пристала к толстым картонным страницам.
Павел осторожно раскрыл альбом, словно проник в тайну, долгое время хранившуюся за семью замками. И застыл, впившись глазами в первую же страницу.
Под яблоней, на земле, сидит Анна и читает книгу. Сквозь ветви дерева пробиваются солнечные лучи, образуя вокруг головы Анны светящийся нимб. Ее распущенные волосы отдыхают на спине, локон спустился на лоб. На затаенном лице – успокаивающая улыбка. Такой покой вокруг – словно море, уснувшее в полдень с солнцем в объятиях.
– Скучаешь? – Валя присела рядом.
Кто, он? Ничуть. Просто сидит и смотрит в окно. На белом, холодном снежном покрове Фабиану видится яблоня, освещенная солнцем…
Валя взяла альбом и перелистала.
– Я совсем про него забыла… Мы его уже не пополняем, – вымолвила она. – Все некогда..
Фабиан перевернул страницу и увидел большую фотографию. Валя в белом длинном платье, Михаил, серьезный, в черном костюме жениха стоит рядом с ней…
Из-за подвенечного платья Фабиан с Михаилом исколесили пол-Кишинева, пока нашли подходящее.
Счастливый Михаил весело болтал, Фабиан глядел в себя, как в глубокий, холодный колодец. Там, в бездонной глубине, застыла в ледяном молчании Анна.
– У тебя лицо, как у висельника, – мимоходом заметил ему Михаил, когда они выходили из очередного магазина, в котором ничего не купили. – Не горюй, наше от нас никуда не денется!
Хорошо, что Михаил был тогда столь счастлив, что не мог прочитать мысли Павла! Вот, на следующей фотокарточке, Михаил улыбается, сияет, обнимает Валю за талию. Они оба идут по только что зазеленевшему лесу, наверное, гуляют. Так и есть. Внизу, на белой кромке, написано карандашом: «1 Мая…»
Затем пошли карточки одной Вали… Перед каким-то домом… Валя с заплаканным лицом. Но Фабиан понял, что она счастлива, просто аппарат поймал ее в какой-то миг огорчения. И только.
Непонятно, как это получилось, но из них лишь двое были счастливы в личной жизни – Михаил и Валя. Можно многого добиваться и достичь желаемого, радоваться плодам своего труда, но в личной жизни никогда не знаешь, что выйдет. Так случилось с Могой, с ним, Фабианом… С одной фотокарточки вопросительно смотрел Мога. «А вы, люди добрые, как устроили свою жизнь?» – словно спрашивал он. Фабиан перевернул страницу. Увидел Назара и его жену Ирину. Они задумчиво смотрели друг на друга.
– Бедняжка, – с состраданием сказала Валя. – Ирина очень больна, а сидеть дома не хочет, говорит, что без своих учеников умрет… Она прекрасная учительница. И человек…
Валя захлопнула альбом, положила его на колени и прижала руками – это была небольшая прогулка в прошлое, хватит на сегодня, зачем бередить воспоминания? Валя стала рассказывать:
– Часто мы все собираемся в этой комнатке. Приходят Мога, Назар – один или с женой. Начинают спорить. Мога и Михаил иногда сильно ссорятся… Ты знаешь, какой Михаил скорый, как придет ему в голову какая идея, тут же давай ее реализовывать. А Мога рассуждает иначе, он сначала все разбирает по косточкам, доказывает, что переходить к делу рано, нужно многое продумать… Вмешивается Назар, всегда тактично, что-то уточняет, проясняет, и все с улыбкой, все с шуточками… – Валя понимала, что с той минуты, как Павел увидел фотокарточку Анны, он думает только о ней, и старалась отвлечь его: – Если я начну только перечислять все вопросы, которые обсуждаются в этом доме, то потребуется тысяча и одна ночь…
Фабиан слушал ее, как во сне, хоть и старался быть внимательным. Если бы Валя говорила громче, может быть, ее голос заглушил бы тот, что настойчиво звучал в глубине души: «Дорогой мой…»
Валя, конечно, понимала, что происходит с ним, и ни словом не обмолвилась про Анну. Говорила о чем-то совсем другом… «Потребуется тысяча и одна ночь…» Ах, да… Чтобы рассказать обо всем… Я же уезжаю через несколько дней…»
Накрытый стол, уставленный едой, ожидал их. Но хозяйка и гость совершенно забыли про еду.
– Я экономная хозяйка, не так ли? Кормлю тебя словами. А ты молчишь и не протестуешь!
Фабиан усмехнулся.
– Ты умная, Валя. И славная…
– О, мне давно никто не делал комплиментов! – засмеялась она, поднялась с дивана, положила на место альбом, придавила его пепельницей.
– А теперь – за стол! – непререкаемым тоном вымолвила она, давая понять, что на этот раз все сказано.
Внезапно в передней послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и вместе с Михаилом ворвалось в дом дыхание зимы. Михаил остановился как вкопанный, потом, как был одетый, не отряхнув снега с воротника и шляпы, кинулся к Павлу:
– Грандиозно! Фантастично! Валя! Погляди-ка ты на этого типа! Нет, ты гляди на него хорошенько, кто его знает, увидим ли мы его еще в стенах нашего дома!
Михаил искренне обрадовался, хотя на его лице еще лежала тревожная тень, которую он не успел оставить там, за дверьми дома. Валя сразу же уловила его тревогу и поняла, что беседа с Андреем Велей не принесла Михаилу удовлетворения. Но ничего не спросила. Лишь поспешила поставить третий прибор. Между тем Михаил сбросил пальто на спинку стула и сказал Павлу:
– Ну и тип же ты! Не подать весточки, что почтишь нас своим посещением! И после этого еще приглашать его к столу!
Михаил плюхнулся на диван рядом с Павлом и обнял друга за плечи:
– Ты должен поставить Мирче угощение! Он привел меня сюда, – сказал Павел. С появлением Михаила он совсем пришел в себя.
– Послушай, друг, если ты присудишь Моге просидеть еще десяток лет в Стэнкуце, вот тогда я ставлю магарыч.
– Это тебя так устраивает? – улыбнулся Фабиан.
– Валя сказала тебе, конечно, что Мога уезжает? Я помчался в райком, чтоб не забирали его у нас…
В дверях кухни показалась Валя.
– Я буду председателем. Ясно? – ответил Михаил на ее тревожный взгляд.
– Не понимаю! – воскликнула Валя.
– Вот так! Я заделаюсь председателем, если мой дорогой друг Фабиан не приговорит Могу! – засмеялся Михаил. – А теперь – за стол! – добавил он, как и Валя желая на этом поставить точку.
Но Павел иначе понял слова, которыми перебрасывались Михаил и Валя, – как продолжение их вечернего спора, о котором ему рассказала Валя.
Валя убирала со стола. Собрала тарелки, приборы, стаканы; бросила взгляд на Михаила – то ли случайно, то ли прося помочь ей, но он не заметил ее взгляда, и тогда Фабиан поспешно вскочил из-за стола, схватил тарелки и понес их на кухню.
– На сколько же дней ты приехал? – Валя была задумчива, словно что-то ее сильно тревожило.
– На неделю, – ответил Павел. – Надеюсь, хватит, чтоб разобраться с Мирчей…
– А я думаю о Михаиле, – сказала Валя. – Мне кажется, он совсем запутался. Но со мной, как видишь, не хочет поговорить.
В это время Михаил созвонился с Могой. Он приглашал его в гости, сообщив о приезде Фабиана, но Мога настаивал, чтобы, наоборот, Михаил пришел к нему в правление. «У меня тут товарищ Анна Флоря, нам нужно разрешить несколько вопросов, и я хотел бы, чтобы ты участвовал… А потом уж сообразим, что делать…»
Несколько секунд Михаил стоял у телефона, не зная, что предпринять. Странно… Словно они заранее договорились – Анна и Павел, оба в один и тот же день приехали в Стэнкуцу! Как быть? Сказать ли Павлу, что Анна здесь? Или бежать в правление и привести Анну сюда?
– Вот какая история, – сказал он Павлу, входя в комнату и делая вид, что ничего не случилось. – Мога срочно вызывает меня. Он еще председатель, я должен подчиниться.
Он поспешно оделся, заглянул на кухню, откуда вернулся в сопровождении Вали.
– Через полчасика вернусь. Может быть, и раньше… Приведу с собой Могу…
– Пойду-ка и я с тобой, – сказал Фабиан. – Ты знаешь, что я приехал сюда не для того, чтобы сидеть на пиру и за трапезой.
– Брось ты его к черту, этого Мирчу, – махнул рукой Михаил. – Можешь же ты хоть один вечер побыть с друзьями?..
– И я прошу тебя, – вмешалась Валя. – Или тебе стало скучно у нас?
Павел посмотрел на нее с упреком: как можно думать такое?
– Оставь мне сигаретку, – обратился он к Михаилу. Подошел к печке и прислонился к ней, словно желая избавиться от озноба, внезапно охватившего его.
– Вот тебе целая пачка! – обрадовался Михаил. И тут же удивленно застыл с пачкой в руке. – Друг мой, а с каких это пор ты отравляешь себя?
– Да вот случается такое, – неопределенно ответил Павел.
5
Сломалась жизнь, которую Анна считала нерушимой. Она думала, что мерное течение этой жизни, в которой были радости, красота и покой, не поколеблется, пока они живы, и продолжится в детях. У Анны было все: любимая работа, дочь, которую она обожала, муж, который боготворил ее, оберегал от волнений, предупреждал ее желания. Случалось, конечно, что он повышал голос, срывался, но Анна считала это естественным – семейный очаг не вечный праздник.
Вечных праздников не бывает…
Когда же пошатнулся первый камень в основании их семейной жизни? Невозможно было установить минуту, час, как невозможно ощущать землетрясение, эпицентр которого находится очень далеко от тебя!..
Одно время она думала, что все зло идет от ее чрезмерного увлечения своей работой. Виною были те дни, когда она с утра и до поздней ночи пропадала на виноградниках, вечера, ушедшие на собрания, заседания, вечера, отнятые у мужа.
Но это была всего лишь дымовая завеса, которая отделяла их обоих от истинной причины.
В какой-то момент в доме появилось два хозяина. Анна уже не подчинялась Илье, ее личность, некогда подавленная его властным характером, как бы проснулась и потребовала прав на собственное существование не только в поле, но и дома.
И Илья, привыкший командовать и подчинять ее своей воле, взбунтовался. Нашел, а может быть, встретил случайно другое существо – мягкосердечное, всегда готовое потакать и безропотно подчиняться ему. Это была молоденькая учительница, не красавица, не дурнушка, но достаточно смекалистая, чтобы понять его слабости. И незаметно он, которого Анна всегда считала волевым, мужественным человеком, оказался в ее власти.
Анна ни в чем не упрекала учительницу.
Не упрекала и Илью. Нашла в себе достаточно твердости, чтобы, убедившись в необратимости случившегося, окончательно порвать с ним. Забрала Марианну и перешла на квартиру к своей бывшей хозяйке, тетушке Иляне.
Тяжело ей было оставить мир, где она впервые познала радости любви и отдала годы своей молодости созиданию того, чем имела право гордиться. Она уходила не на день, не на год, она никогда больше не вернется в Албиницу, надо было уехать, иначе мучились бы и она и дочь. Илья приходил иногда проведать Марианну, и девочка вся светилась счастьем; в такие минуты Анна винила себя, что не сумела сохранить семью.
До того как Анна встретила Могу, она еще не решила, куда уехать. Ее обрадовало его предложение: она будет среди друзей, ей легче будет заново начинать жизнь. Она почувствовала сердечную благодарность к Моге, за поддержку в тяжелую минуту.
На другой день, придя в правление за приказом об освобождении от работы, она узнала от Арсене, что Мога уезжает из Стэнкуцы. Известие ошеломило ее, спутало все ее планы, оно же и заставило Анну немедленно пуститься в дорогу…
Она выложила Моге все, как на исповеди. Ни с кем еще не говорила она так откровенно о своей беде. Мога ни о чем не расспрашивал. Он внимательно выслушал Анну и стал рассказывать ей о перспективах Стэнкуцы.
– Завидую я вам, Максим Дмитриевич, – вздохнула Анна. – Все вам ясно, нет у вас сомнений, колебаний… А я…
Мога слушал ее внимательно, глядя на окно, как будто на его стекле, разрисованном морозом, отражалось все, о чем они говорили с Анной. А за окном был совершенно другой мир, там собирались в группы люди, оживленно беседовали, иногда кивали головой или указывали рукой на кабинет Моги. Конечно, они говорили о нем, о его отъезде. На улицу вышел мош Костаке, и люди поспешили ему навстречу, как к человеку сведущему и посвященному во все тайны.
Мош Костаке, очевидно, попросил сигарету, так как ему протянули сразу несколько пачек. Старик закурил, выпустил дым колечками, слушая, что ему говорят, и чуть наклонив голову набок, после чего поднял руку, как бы прося слова. Группа вокруг него сомкнулась теснее, мош Костаке заговорил. Время от времени он замолкал, чтобы затянуться сигаретой. Все терпеливо ждали, когда старик продолжит свою речь. Вскоре люди разошлись; но через несколько минут собралась новая группа. Та же сцена и того же содержания, только кроме моша Костаке были другие актеры, и они сразу же окружили старика. Незаметно мош Костаке становился главной фигурой, потому что напоследок рассказывал долго и даже отвечал на вопросы. Он вошел в свою роль: с каждым разом его речь становилась намного продолжительней…
«Такова жизнь, – подумал Мога, – уходит один, приходит другой, так меняются на сцене действующие лица… Придет день, когда судьба Анны соединится с судьбой другого человека, и все ее сегодняшние треволнения останутся в памяти как дымка, а может, и забудутся вовсе».
– Вы правы, – повернулся Мога к Анне. – Здесь вам будет трудно. Может быть, поедете со мной?
– То есть? – возмутилась Анна. – Вчера вы мне предлагали одно, сегодня – другое… – Она поднялась со стула, намереваясь уйти. Но осталась, держась за спинку стула и стараясь не смотреть на Могу, будто он сразу стал ей антипатичен. Глаза ее остановились на диаграммах, развешанных на стене, и, продолжая разговор, Анна как бы обращалась к ним: – Вы мне подсказали мысль о переходе в Стэнкуцу… И вы же теперь отговариваете…
– Когда вы рассказывали мне позавчера о персиковом саде, мне понравилось, как вы ставите вопрос, – стал пояснять Мога, чтоб рассеять ее недоумение. – Но лишь сегодня мне пришла в голову мысль, что и в Пояне потребуются такие специалисты, как вы. Возможности аграрно-промышленного объединения очень велики. И это, если чутье меня не подводит, устроит вас намного больше, чем работа в Стэнкуце. Безусловно, нагрузка будет посерьезней, но именно в этом вы и нуждаетесь теперь… И, чтобы сразу уточнить положение вещей, должен предупредить вас, что даже если останетесь здесь, я все равно заберу вас потом в Пояну!..
Анна нахмурилась. И чего это люди бросаются словами, которые так ранят тебя?..
«Должен вас предупредить… предупредить…»
Кто еще так говорил с ней? Да, Илья… «Должен тебя предупредить, что ты можешь устраивать свою жизнь, как тебе хочется!..» Каким доброжелательным хотел показаться Илья! Жертвует, мол, всем для ее блага.
– Вы извините меня, Максим Дмитриевич, – с огорчением сказала она, – но вы, вероятно, считаете меня шахматной фигурой, которую можно переставлять по собственному желанию… Лишь бы выиграть партию…
Она сняла с вешалки пальто и быстро оделась. Анна чувствовала, как к горлу подступают слезы, и хотела поскорее уйти, чтобы Мога не увидел ее плачущей. Но он был уже рядом и легонько ухватил ее за руку.
– Простите меня, – хмуро сказал он. – Я не хотел обидеть вас. Поверьте, я хотел сделать как лучше… Минуточку! – попросил он, услышав звонок телефона.
Звонил Михаил, звал его к себе домой. «У меня и Фабиан!» – «А у меня товарищ Флоря, приходи, нам нужно обсудить один вопрос, после чего решим, что будем делать. Привет Фабиану!» Мога положил трубку и повернулся к Анне.
– Подождем Михаила, – сказал ей Мога. – Послушаем, с какими новостями он приехал из Мирешт… Что же касается нашего разговора, считайте, что его не было… Даю вам слово, что никогда больше не вернусь к нему. Воля ваша, решайте сами. Ладно?
Анна молчала. Весть о том, что Фабиан здесь, переполошила ее. Это было странное совпадение: они оказались в Стэнкуце в один и тот же день. «Нет, нет, не откажусь!» – звучали в ее душе последние слова из того давнишнего письма, и она со страхом подумала, что эти слова будут преследовать ее всю жизнь, как проклятие…
Она присела, нервно теребя в руках перчатки. Белизна рук и черный цвет перчаток сменяли друг друга, как игра света и тени. Но в какой-то миг черные тени показались ей слишком удручающими, и она спрятала перчатки в карман.
Дверь скрипнула, Анна вздрогнула, испуганно оглянулась и с облегчением вздохнула, увидев, что вошел только Лянка.
– Дорогая Анна, добро пожаловать на землю Стэнкуцы! – весело обратился к ней Михаил. И добавил тут же: – Пошли, нас ждет наш добрый друг, Фабиан!
Анна не шелохнулась. Сейчас встреча с Павлом была для нее невозможной.
– Прежде всего расскажи нам, что ты сделал в Мирештах? – перебил его Мога.
– Серьезные разговоры – потом. Ей-богу! – умоляющим тоном сказал Михаил. – Сегодня мы должны гульнуть в честь неожиданной встречи с друзьями. Мы уже так давно не бывали вместе, а еще закадычные друзья! Не так ли, дорогая Анна?
Анна поднялась со стула.
– Я спешу. Оставила Марианну одну…
– Сегодня командую я. И требую, чтобы мои приказы выполнялись незамедлительно, – ответил Михаил, явно пребывающий в хорошем расположении духа. – Итак, поехали!
Анна неожиданно улыбнулась.
– Как любите командовать вы, мужчины! Вам даже не приходит в голову, что вы можете ошибаться… Передай Вале мой привет… Я приеду в другой раз обязательно…
Мога поддержал ее:
