Текст книги "Возвращение к любви"
Автор книги: Георге Георгиу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)
Адела сообщила ему, что ни Моги, ни Томши на месте нет. Тогда Станчу отправился к Иону Пэтруцу, где застал также Драгомира Войку и Антона Хэцашу.
– Разве ты не уехал с Максимом в Стэнкуцу? – с порога взял его в оборот Пэтруц. – Ведь вы об этом, кажется, договорились!
Станчу пожал плечами:
– Дела, мой милый, дела! Ничего не попишешь! – назвал он обычный предлог, наиболее подходящий, если нельзя сказать правду.
– А я хотел пригласить тебя на рыбалку, – сказал Хэцашу. – Драгомир тоже едет, но Ион категорически отказывается. Занят, говорит, по горло, вместо рыбы ловит цифры, да не может поймать.
– Сиди-ка ты лучше дома, – ответил Ион. – Поймаешь еще карпа кило на десять и схватишь от радости инфаркт!
– Где же он, этот карп! – широко развел руками Хэцашу, готовый схватить в объятия обещанную сказочную рыбину.
В ту минуту в комнату вошел молодой человек с портфелем, с перекинутым через руку пиджаком. На нем была серая сорочка с короткими рукавами, джинсы и туфли на высоких каблуках. Серые глаза незнакомца быстро скользнули по лицам присутствующих, задержались на Хэцашу, который торопливо заложил руки за спину, словно что-то спрятал.
– Здравствуйте, – поздоровался гость. – От души сочувствую, что вы упустила такую добычу, – сказал он Хэцашу. – Насколько я понимаю, здесь все рыболовы. Меня зовут Ион Спеяну. Я приехал из Кишинева и хотел бы увидеть Максима Дмитриевича Могу.
– Товарищ Спеяну из республиканского объединения? – уточнил Ион Пэтруц. Мога рассказывал ему об этом молодом специалисте-виноградаре, однако, судя по внешности никак нельзя было сказать, что это и есть ученый, которого генеральный директор так хвалил и которого хотел бы заманить в Пояну; этот парень мало чем впечатлял. Скорее уж за ученого можно было принять Василе Бутучела, чем Спеяну.
– Это я собственной персоной, – робко улыбнулся Спеяну. – Где можно увидеть Максима Дмитриевича?
– В Стэнкуце, – вступил в беседу Станчу.
– Я тоже когда-то там работал, – сказал Спеяну. – Ничего не скажешь, красивое село.
– Если вам нужна какая-нибудь информация, какие-либо данные, – можете получить их от меня. Я главный бухгалтер объединения и тоже Ион. Ион Пэтруц.
– А я здесь, как пишут в газетах, с неофициальным визитом. Максим Дмитриевич однажды меня пригласил, потом написали письмо. Мы с ним давние знакомые, – добавил Спеяну, словно поясняя, почему Мога его пригласил. – Не знаете ли, когда он вернется?
– Скорее всего – завтра, – ответил Пэтруц.
– Если вам срочно нужен Мога… – начал Виктор Станчу, намерившись уже предложить Спеяну отвезти его в Стэнкуцу; но молодой человек, не понимая, куда он клонит, поспешил ответить:
– Вовсе нет, бог ты мой! Не горит. Пожалуйста, – обратился он вновь к Пэтруцу, – сообщите Максиму Дмитриевичу, что я приезжал, хотел с ним встретиться, но, к сожалению, не застал.
– Не беспокойтесь, передам, – заверил тот.
– Мне тоже пора, – объявил Станчу и вышел вместе со Спеяну. Сердце Виктора все еще не находило покоя. Если бы гость из Кишинева согласился, у него появился бы подходящий предлог попасть в Стэнкуцу хотя бы к вечеру. Хотя, почему бы ему не съездить туда самому? Разве не имел он права потратить час-другой только на себя, ради собственной души, изнемогавшей от сомнений? Кто мог ему это запретить? И ответ вдруг пришел, ясный, словно звон колокола на заре: Анна…
Если кто-нибудь сказал бы, что в эту позднюю пору жизни неодолимое чувство обладает им и лишит его всякой воли, он рассмеялся бы тому в лицо. Он, Виктор Станчу, всегда умел преодолевать не только трудности, но и такие искушения. Только страсть к коллекционированию, незаметно им завладевшая, заставляла его порой, чтобы заполучить желанный предмет, пойти против совести: заплатить сверх стоимости, пригласить кого-нибудь в совхозный зал дегустации. Вот и ради сегодняшнего сосуда пришлось склонить голову и гордость перед продавцом и попросить продать кувшин за наличные. Ибо такие предметы можно было купить, только продав потребсоюзу определенное количество яиц, входивших, конечно, в счет цены.
По дороге домой он остановился на винзаводе. Работники готовились отправиться по домам. В помещении стойко держался острый запах свежей краски. Оборудование сверкало чистотой. Стеклянные трубы были чисто вымыты. Дальше Виктор ехал по дорогам, змеившимся среди виноградников. Было особенно приятно прокатиться порой вот так без определенной цели среди плантаций, порадовать глаз и сердце их красотой и богатством, и Виктор с чистой совестью мог сказать, что есть в этом всем капля и его трудового пота. И как бы ни был он огорчен или утомлен, здесь, в сердце виноградников, он словно заново рождался, обретая вновь духовные силы.
Поянские плантации в последнее время тоже полюбились Станчу. И если раньше он во весь голос утверждал, что во всей республике не увидишь более прекрасных виноградников, чем драгушанские, теперь он находил, что поянские тоже хороши, особенно в отделении Анны Флоря.
Осталась ли она у родителей или поехала дальше с Максимом Могой? И Виктор увидел себя вновь замкнутым в том же безысходном круге, из которого ему удалось вырваться незадолго до того.
5
И вот они опять собрались в доме Михаила Лянки, как бывало не раз в прошлом: Антон Назар с женой, Максим Мога, один, как и прежде, Симион Лунгу, тоже одинокий. И была еще Елена Кожан, с ее неизменным очарованием и веселым искренним нравом, что и послужило ей, по мнению Моги, пропуском в этот круг, с течением времени обросший своими традициями и запретами. Вот почему, поздоровавшись с нею, он во всеуслышанье объявил:
– Я счастлив, что в этом доме вместо того, кто его покинул, появилось новое лицо. И еще приятнее, что оно куда более молодо, чем ушедшее.
– Ошибаешься, Максим, – возразила Валя. – В этом доме ты не отсутствовал ни мгновения. А Елена переступила его порог впервые. Ибо очень хотела тебя увидеть.
Нежные щеки молодой женщины залились румянцем.
– Все верно, Максим Дмитриевич, – подтвердила она. – Благодаря вам я попала в Стэнкуцу. Скоро здесь начнутся большие оросительные работы, и я получу возможность приложить свои силы. Потому и пришла – поблагодарить.
– Вот еще! – засмеялся Мога. – Благодарить-то за что? Не мне, а вам придется уж побегать по полям!
– Куда денется! – с досадой воскликнул Михаил Лянка. – Нас заставили вступить в новое объединение по мелиорации и орошению. – И по этой причине, как пояснил он далее с присущей ему резкостью, в отношениях между ним и первым секретарем райкома партии Андреем Велей возникла немалая напряженность. Колхоз «Виктория», располагающий наилучшей в тех местах оросительной системой, в таком объединении не нуждается. – Пускай и прочие хозяйства возвысятся до нашего уровня, тогда и поговорим. Правильно? – спросил он более взглядом Елену Кожан, и она сразу откликнулась: «Конечно!»
А Михаил, на ходу уловив ответ, продолжал доказывать Моге, что он, Лянка, вовсе не является упрямым консерватором, слепым приверженцем традиций или, не дай бог, врагом всяческого прогресса. Яростный спор состоялся и в кабинете Андрея Веля.
– Сколько пришлось побегать лишь тебе, Максим, за трубами, насосами, установками! Из конторы в контору, от маленького начальника к большому и обратно. Сколько моего «Норока» – лучшего вина поглотили у нас эти трубы! Тысячи и тысячи рублей ушли на то, чтобы все было установлено на своих местах. И теперь – отдать все это ни за грош, а потом платить хорошие денежки за каждый орошаемый гектар?
– А ты с Михаилом согласен? – спросил Мога Антипа Назара, способного мыслить более хладнокровно и трезво.
– Пока – да. Могу сказать, что большинство специалистов во главе с товарищем Кожан на стороне председателя. С другой стороны, я, как и сам Михаил, стою за объединение, – неожиданно заявил Антип, вызвав недоумение Максима. – Мы, колхозы, – продолжал Назар, – готовы ассигновать, как полноправные участники, те суммы, которые необходимы для соответствующих работ. Надо изучить нужды и возможности района, подготовить кадры. Сколько времени потребует строительство всей системы? Два года, три, целую пятилетку? Очень хорошо. Все эти пять лет мы будем выкручиваться самостоятельно. А когда систему построят, товарищ Лянка сам подаст заявление, чтобы нас приняли в объединение.
Максим Мога слушал с большим вниманием. В том, что сказал Антип, было рациональное зерно. И было много общего с той позицией, которую Элеонора заняла в отношении ферм. Приступая к строительству дома, не ставишь на месте будущей постройки сначала мебель, а затем начинаешь возводить стены.
– Мне кажется, высшая цель объединений – сближать людей, – вступила в беседу Елена Кожан.
– Милая Елена, мы с вами мыслим одинаково, – со всей серьезностью поддержал ее Мога. – Имей это в виду и ты, Михаил.
Но из кухни явилась Валя и положила спорам конец.
– Как мы с вами договаривались? – напомнила она с упреком.
Валентина с самого начала поставила условие: на встрече друзей не говорить ни о каких объединениях, комплексах, комбинатах, гектарах, центнерах. «Дадим лучше слово нашим общим воспоминаниям, – предложила она, – вернем в эту комнатку нашу молодость, встречи, тогдашние наши волнения и мечты. И поглядим, чего добились с тех пор». Валя искренне сожалела, что среди них не было Анны, она упрекнула в том Максима, не довезшего ее до Стэнкуцы, на что он сказал, что только Анна, как мать, была вправе решить: остаться ей со своей девочкой у родителей или нет.
– Не хочешь ли мне помочь? – немного спустя спросила Максима Валя, и он последовал за ней на кухню, а в комнате сразу наступила тишина. – Вот видишь? – усмехнулась она, – настало доброе согласие и мир.
– Чем же тебе помочь?
– Посиди со мной. Хочу послушать, как ты себя чувствуешь, чего добился в Пояне. За столом нам уже не поговорить.
– Успеем. Я уезжаю завтра, – сказал Мога.
– И все-таки… – Валя помолчала, посмотрела на него с прищуром. Видимо, ей очень хотелось что-то узнать, любопытство не давало ей покоя, но она еще сдерживала его. – На днях здесь побывал Павел Фабиан. Ночевал у нас. Все еще не может забыть Анну. Я спросила, почему он не делает ей предложения. Он сказал, что не уверен в ее чувствах.
– А если Анна не в силах вернуться к их любви? Можешь ли ты понять? Это вовсе не так легко.
И он начал вдруг рассказывать Валентине о своей любви. Максим был уверен, что Валя-Валентина его поймет, и чем больше говорил, тем явственнее чувствовал волнующее присутствие Элеоноры, видел ее рядом, словно во плоти, будто она пришла, чтобы подтвердить его слова. Так что когда дверь в кухню с шумом отворилась, Максим вздрогнул, не вошла ли действительно Элеонора?
– Вы совсем забыли о нас, не так ли?
Вошедшим был Михаил Лянка. Валя вручила ему поднос с хлебом.
– Пошли, – сказала она, заговорщически улыбнувшись Моге. – Поговорим еще позже, вечерком.
6
После обеда Максим Мога направился на кладбище. Ожидал увидеть заросшую бурьяном могилу – он не был здесь с весны. И был удивлен: в оградке – чисто, ни травинки. В голове могилы, возле деревянного креста, на котором было выжжено имя матери, вырос розовый куст. Три крупных ярко-красных цветка склонили свои лепестки над невысокой насыпью. Здесь же рос куст сирени и целая россыпь касатиков – обычных обитателей кладбищ. «Валя заботится», – решил Мога и не ошибся.
Суждено ли ему когда-нибудь прийти вместе с Элеонорой на могилу мамы, как пришел он сегодня со своей болью в душе?
С этой мыслью Максим возвратился в село. И пошел прямо к старому Жувалэ. Мастер совсем уже выздоровел после операции, которую ему сделала Валентина Рареш. Он опять работал, но на крыши уже не забирался. Максим Мога застал его вырезавшим столб для веранды. И тоже порадовался тому, что старик опять на ногах. Сообщил свою просьбу: если тот может и есть у него на то время, сделать памятник для могилы матери. «Каким его сделать?» – спросил Жувалэ. «Каким посчитаешь нужным. За тобою – искусство, за мною – оплата». Жувалэ посмотрел на него с упреком: «О какой оплате речь? Я обязан вам жизнью. Когда я лежал при смерти, вы подняли всех на ноги и спасли меня».
– А вы все один, Максим Дмитриевич? – поинтересовался затем мастер. Он принес из сада большие спелые абрикосы, с одной стороны – румяные, с другой – золотистые. Мога взял один, откусил от него – плод оказался сладким и ароматным, такой тонкий запах и стоял вчера в комнате Элеоноры.
– Один, как всегда, – отвечал он, думая о ней. – В юности не позаботился, а теперь уже и нелегко найти подругу жизни.
– Что и говорить! – согласно кивнул старик. – После того, как моя старуха преставилась, привел я, было, в дом одну. Да вы об этом, наверно, знаете. Я в ту пору закладывал за воротник, она тоже не отказывалась от чарки. Да и сварливой была – не приведи господь… Так что жизни мне с нею не было, пришлось отправить, откуда пришла. Чем держать скорпиониху в доме…
Максим Мога слушал старого мастера и думал о том, что ему посчастливилось встретить женщину исключительного душевного благородства, и вот не сумел ее удержать. Оставил ее в одиночестве, в душевном смятении. В тот памятный вечер, уезжая, не нашел ни слова, чтобы ее утешить. Будто вышел из пустого дома. Может быть, в те мгновения искренности ей захотелось побыть одной, получше разобраться в том, что творилось в ее душе. С тех пор миновали уже целый день и целая ночь. Прошла целая вечность!
Максим простился с Жувалэ, условившись, что через месяц приедет снова – осмотреть памятник.
Оставаться более в Стэнкуце было незачем. Он повидал друзей, побывал на могиле матери и мог уезжать. К чему оставаться до завтрашнего полудня? Душевная жажда, заставившая пуститься в путь, была утолена, настало время возвращения. Максим вернулся к дому Лянки – проститься с его женой. Благодарно поцеловал ей руку и сказал, как истинной сестре:
– Поклон тебе, сестрица, за заботу о маминой могиле.
Валя не стала его задерживать, хотя хотела бы, чтобы он подольше у них погостил. Ведь даже разговор, начатый в тот день, остался у них незаконченным. Но она хорошо знала Максима: если уж он решил ехать, значит у него на то была серьезная причина.
В Пояну Мога прибыл к сумеркам. Велел Ионикэ ехать прямо к дирекции; затем наказал наутро же отправляться в Ланкуцу, чтобы привезти Анну Флоря. В понедельник шофер мог отдохнуть.
Мога торопливо набрал номер станции и потребовал срочно связать его с Боуренами, с директором совхоза. «Буду ждать у телефона», – предупредил он при том. Несколько мгновений спустя в трубке послышался еще простуженный голос Элеоноры:
– Фуртунэ у телефона, – Так отвечала она обычно, и Мога однажды на это отозвался: – Всегда рад такой фуртунэ – подобной буре. Теперь, однако, после недолгой паузы Максим коротко произнес:
– Добрый вечер. Беспокоит Мога.
Мгновенное молчание. Затем голос Элеоноры оживился, зазвучал яснее, и до него отчетливо донеслось:
– Ты уже приехал?
– Торопился вовсю домой. Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше. Температура упала. Мне удалось найти следы цистерны, той самой. Расскажу, что с ней произошло, только не по телефону.
– Когда же? – в нетерпении спросил Мога, готовый хоть в ту минуту без отлагательства помчаться в Боурены.
Последовала довольно долгая пауза, такая долгая, что он был уже готов положить трубку, когда вновь услышал ее голос:
– Сообщу сама.
– Хорошо.
– Доброй ночи, – пожелала она и положила трубку.
Малая искра надежды, на мгновение согревавшая его душу, погасла.
И тут Максим подумал, что, может быть, виновна не одна лишь Элеонора, но вся Пояна; придется ему, как видно, пройти суровые испытания, прежде чем будет ею принят, и не только на улицах, в ее домах, на ее полях, но и в самом ее сердце.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая1
За несколько дней до пленума Максим Мога пригласил к себе Андрея Ивэнуша и Иона Пэтруца, главных своих помощников и советчиков во всех вопросах, касавшихся объединения. Генеральный директор хотел убедиться, что в деле совершенствования руководящего аппарата был на верном пути. А для этого требовался внимательный глаз опытного экономиста и мнение партийного работника. Мога был убежден: руководство следовало сосредоточить в руках группы специалистов, действующей самостоятельно. Он вручил всем по экземпляру своего выступления, подготовленного для пленума, и попросил прочитать внимательно, под критическим углом.
Первым высказался по этому поводу Ион Пэтруц. Положил отпечатанные на машинке листки на письменный стол перед Максимом, пристукнул их легенько кулаком, словно проштемпелевал, и заявил:
– Одобряется. Я кое-где подчеркнул карандашом, сделал на полях несколько замечаний. Ты не показал, к примеру, откуда берутся наши кадры.
– Нет.
– Сказать, что думаю? Тут есть определенные тонкости.
– Слушаю.
– В нашем районе – одни совхозы. Все хозяйства со всем чем владеют входят в состав агропромышленного объединения «Пояна», возглавляемого тем руководством, которое ты представляешь. Но существует еще райсельхозуправление. Какую роль оно будет исполнять отныне и впредь? Наверняка – дублировать нас. Следовательно, необходима простая операция: тамошние специалисты – хорошие специалисты, ты это знаешь! – должны быть переведены в наше объединение. Что мы таким образом выигрываем? – Ион Пэтруц провел ладонью по лбу, словно пытался что-то вспомнить. – Прежде всего, избегаем дублирования: во-вторых, укрепляем руководство объединения отличными специалистами. К примеру, Софрон Софроняну был бы для тебя первоклассным заместителем. Голова у него – просто министерская.
– Почему бы тогда не назначить его министром? – засмеялся Мога. – Задал ты мне работы, Ион, своими рассуждениями! А каким будет в результате такой реорганизации экономический эффект?
– Если надо, могу представить расчеты.
В разговор вступил Андрей Ивэнуш. Он начал издалека – проблема, естественно, интересна, генеральный директор обязан думать о совершенствовании руководящего механизма. Но на пленуме надо представить отчет о первых шагах объединения, о достижениях, полученных до сегодняшнего дня, и о планах на будущее, как это обычно и делается. Что касается создания научного совета, вопрос еще недостаточно обоснован, тем более, что существуют республиканские научные учреждения. В том числе и в системе агропрома.
Максим Мога внимательно выслушал замечания Ивэнуша. Спросил его со всем возможным спокойствием:
– По-твоему, вопрос поставлен неверно?
Андрей Ивэнуш отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал он быстро, словно стремился прибавить выразительности этому жесту. – Он ставится слишком рано. Мы с этим всем чересчур торопимся, Максим Дмитриевич…
– Наоборот, мы слишком медленно движемся, Андрей Андреевич, – возразил Мога. – Преобразования, имеющие место в сельском хозяйстве, требуют нового стиля в руководстве. Максимально оперативного.
– Максим Дмитриевич, я исполнил свой долг, высказал свое мнение. В конечном счете первым за объединение отвечаешь ты. Кэлиману ознакомился уже с текстом? И что сказал? Если он согласен…
Так вот оно! Андрей Ивэнуш просто боялся ответственности. Максим Мога почувствовал, что готов взорваться. Он стал неспешно собирать листки, оставленные Ивэнушем, стараясь сохранить спокойствие.
– Есть еще возражения?
– Я все сказал, Максим Дмитриевич, – ответил Ивэнуш. И вышел из кабинета, несколько обескураженный. Он ожидал, что генеральный директор затеет с ним яростный спор, и подготовился к отпору. Мога же беседовал с ним спокойно, может, с некоторой иронией, и только. Неужто ни одно из его замечаний не будет принято им во внимание?
Андрей Ивэнуш был одним из многих людей, которые на своих плечах выносят трудности всех преобразований. В этом Мога уже убедился, Ивэнуш поддерживал его до сих пор во всех его начинаниях. Почему же теперь их позиции разошлись? – старался понять Максим. «Может быть, мои мысли изложены неясно, если так, многие будут возражать. «Разговор с Ивэнушем внушил ему мысль созвать совет директоров, посоветоваться с ними, получить уверенность, что проблема и актуальна, и понятна. Если нет, надо еще уточнить в ней все, прояснить.
Мога позвонил, и Адела как обычно появилась с карандашом и блокнотом.
– Запиши, пожалуйста. К восемнадцати часам пригласить ко мне товарищей Томшу…
– Томша здесь! – вырвалось у Аделы, и она отчаянно покраснела.
– Анну Флоря…
– Она ожидает в приемной.
– Попроси ее войти. Позвоните еще Станчу, Сэрэяну… – продолжал диктовать Мога. – Сообщите также Серафиму Сфынту. Записала?
– Да, Максим Дмитриевич.
Адела выпорхнула и пригласила Анну, поспешив затем прямо к Томше, радуясь, что сможет побыть с ним хоть несколько мгновений. Если застанет его в одиночестве, можно будет задержаться и подольше. Дело в том, что Томша категорически запретил ей входить в его кабинет не по служебным делам. Поэтому едва появлялся такой предлог, Адела была счастлива им воспользоваться.
Анна вначале надеялась легко справиться с намеченной задачей. Но войдя и увидев Могу озабоченным, хмуро разглядывавшим какие-то бумаги, поняла, что отвлекать его второстепенными делами сейчас не время. К примеру, сообщением о том, что Никифор Ангел женит сына, и мать жениха, Султэника Ангел, работавшая в отделении Анны, заговорив с нею о предстоящей свадьбе, сказала, что семья хотела попросить Максима Могу быть посаженным отцом, но не смеет к нему с этим подступиться.
Недолго думая, Анна предложила свое посредничество. Но теперь решимость оставила и ее.
Максим Мога заметил ее затруднение и отложил бумаги. Спросил озабоченно, что случилось?
– Хотела поговорить о свадьбе, – смущенно улыбнулась Анна.
Максим внимательно ее выслушал. Никифор Ангел? Наверно, тот самый, который весной говорил ему, что Нистор Тэуту – его двоюродный брат.
– Свадьба – дело святое, – молвил он в раздумий. – Быть посаженным отцом – хорошо. Но, правду сказать, с крестниками мне всегда не везло.
В это время вошел Козьма Томша. Поздоровался, глядя более на Анну. Но она, машинально на мгновение повернув к нему голову, опять обратила взор к Моге. Томша для нее более не существовал. Как может Анна так с ним поступать? Почему его избегает? Томша был уверен, что в этом виноват Мога. Этот суровый, самоуверенный человек, этот диктатор, которого капризы судьбы незаслуженно возводят на недосягаемые вершины, и в этом стоит на его пути.
Но «диктатор» обратился самым к нему дружеским тоном:
– Я пригласил к восемнадцати часам директоров совхозов обсудить тезисы моего сообщения на пленуме. Приходи тоже. И еще хочу попросить: поскольку я в эти дни буду очень занят, держи под личным контролем уборку поздних культур. Прошу также проверить подготовку к севу. Новый сорт пшеницы посеем и на поливных участках, имей это, пожалуйста, в виду. И, если понадоблюсь, сообщай не медля… Анна Илларионовна, – обернулся он к Флоре, – в шесть часов вечера ждем также и вас.
«Ну да, без Анны Илларионовны на заседании, небось ты просто помрешь от скуки», – Томша снова ощутил прилив досады. И, когда Анна двинулась к двери, последовал за ней.
Мимо Аделы он прошел, даже не взглянув, и сердце девушки сжалось: лишь теперь она заметила, что Анна с Томшей хорошо смотрелись вдвоем.
2
В установленное время приглашенные собрались в кабинете Максима Моги. Генеральный директор объявил о цели совещания, огласил текст будущего выступления.
Первым попросил слово Макар Сэрэяну. Заявил, что лично у него возражений нет, Максим Дмитриевич вправе выступить с подобными предложениями с трибуны пленума. Следом заговорил Виктор Станчу. У этого была своя тактика: вначале внимательно выслушать, что скажут другие, отметить в уме наиболее интересные мысли, чтобы потом, проиллюстрировав их собственными примерами, заново представить слушателям. Правда, у Станчу был талант накладывать на заимствованные им мысли печать новизны и эмоциональную окраску, подчеркивая какое-нибудь слово или утверждение и этим завоевывая всеобщее внимание. Но в этот раз присутствие Анны заставило его высказаться без проволочек. Станчу по опыту знал, что в узком кругу, таком как сегодняшний, повторение чужих мыслей может показаться пустой болтовней. А перед Анной хотел выглядеть искусным оратором, автором оригинальных, дерзких замыслов. Виктор заговорил о той роли, которую объединения должны сыграть в экономическом и социально-политическом плане, подчеркнул актуальность проблемы совершенствования механизма руководства сельским хозяйством; затем, обращаясь прямо к Моге, с воодушевлением продолжал: да, руководство объединения обязано глубоко вникать в нужды совхозов-заводов, у нас плохо с техникой, плохо с кадрами… И, упомянув о кадрах, Виктор Станчу внезапно умолк, словно в горле у него появился комок. И торопливо опустился на стул.
Мога улыбнулся. Кто же, если не Станчу, отказался принять на работу Анну Флоря? А теперь, как Максим уже знал, мучился со своим Трофимом. Этому надо было постоянно подсказывать, что делать, неустанно подстегивать его, заставлять действовать энергично.
Тут заговорил Козьма Томша: административная структура, предложенная Максимом Дмитриевичем, соответствует требованиям времени, рациональная со всех точек зрения и, не будь уже такой поздний час, он мог бы тоже представить уважаемым товарищам по этому поводу убедительные доводы. На этот раз Анна Флоря посмотрела на Томшу с симпатией.
Андрей Ивэнуш в спорах не стал участвовать. Время решит, думал он, кто из них был мудрее, он или Мога.
Сразу после заседания Максим позвонил Александру Кэлиману.
После их неожиданной памятной стычки они виделись только однажды, в день рождения Кэлиману. Мога был встречен им с искренней радостью. Секретарь райкома не был злопамятным и надеялся, что Мога вылеплен из такого же теста. Несмотря на это, некоторое отчуждение между ними вначале еще ощущалось. Но вот среди фотографий, собранных под одной рамкой, какие можно увидеть во всех крестьянских домах, Максим заметил изображение девушки, показавшейся ему знакомой. Снимок был старым, сделанным много, много лет назад. Но он все-таки был уверен что знал когда-то эту девушку. И вдруг глаза ее словно ожили: «Разве ты не узнаешь меня, Максим?»
Это была Нэстица.
Кэлиману увидел, что Мога застыл перед фотографией, подошел, постоял перед нею тоже с минуту без слов. Затем сказал:
– Да, это Нэстица. Единственный снимок, который сохранился.
– Хотелось бы снять с него копию. Потом я его вам верну, – тихо молвил Мога. И посмотрел на Кэлиману подобревшим взглядом.
Нэстица появилась в тот вечер словно нарочно для того, чтобы их помирить.
3
На дворе была уже ночь, но Кэлиману все еще работал. Изучал какие-то бумаги. При появлении Моги он положил карандаш на один из листков.
– Гляжу, как у нас дела с силосованием кукурузы. – Он сделал рукой полукруг над разложенной перед ним документацией. – Совхоз «Боурены» пока идет лучше всех. Товарищ Фуртунэ достойна похвалы. Трудолюбивая женщина.
– Всецело с вами согласен. – Отзыв Кэлиману об Элеоноре обрадовал Максима. Он не видел ее с того печального вечера, когда она просила его больше не приезжать. День за днем с тех пор проходили в нервном напряжении, в постоянном ожидании ее звонка.
– Сегодня я был в Боуренах, – негромко продолжал Кэлиману, но речь его прозвучала теперь строже. – Застал Фортуну в кабинете совсем больной. Еле могла говорить. Послал ее домой, да сам и отвез на своей машине. Плохо вы заботитесь о кадрах объединения, – повернул он дело в шутку.
– Именно поэтому я здесь, по вопросу кадров. Точнее – руководящих кадров объединения. – Мога коротко развернул перед ним существо проблемы.
– Подготовку и обучение кадров надо вести постоянно, – сказал Кэлиману, растягивая слова. Было поздно, секретарь райкома выглядел усталым, его ждали дома: но каждый раз, когда он встречался с Могой, Александру Степановичу не удавалось расстаться с ним сразу. У этого человека был дар – побуждать к раздумью, к поиску. Даже если тому случалось взрываться подобно вулкану. – Я уверен, вы наметили также будущий руководящий состав объединения, – на тот случай, конечно, если мы наберемся мужества решить проблему так, как вы ее поставили, – заключил он.
– Именно так! – подтвердил Мога. Заговорил о Драгомире Войку, об Ионе Пэтруце, Серафиме Сфынту, Ионе Спеяну. Хотя ни Войку, ни Спеяну не дали еще согласия, Мога не оставлял надежды увидеть их работающими вместе с ним. – Кроме того, – продолжал он, немного возвысив голос, чтобы особо заострить внимание секретаря райкома, – если ликвидировать райсельхозуправление, Симион Софроняну будет для меня надежным первым заместителем. Остальные специалисты управления нам тоже нужны.
– Вы предлагаете нам серьезное испытание, Максим Дмитриевич, – задумчиво сказал Кэлиману.
– Этого требует время, Александр Степанович. Время! Сегодня мы в начале пути, а любое начало – и сложно, и трудно. Вы знаете, наконец, поговорку: волков бояться – в лес не ходить.
– Ну ладно! – Кэлиману сделал паузу. И вдруг оживился, словно вспомнил о чем-то приятном; в глазах его мелькнул лукавый огонек. – Элеонора Аркадьевна спрашивала о вас. Казалась встревоженной. Хотела у меня узнать, как вы себя чувствуете, не тревожит ли сердце. Женщины – существа добрые, – улыбнулся Кэлиману. Он вернулся к поездке в Боурены не только для того, чтобы сообщить Моге о беспокойстве Элеоноры, но также чтобы продолжить начатый еще там разговор. Кэлиману казалось даже, что Мога именно этого ждет.
– Мы обсудили проблему ферм. Я выслушал доводы Фуртунэ, и, скажу честно, там, в Боуренах, ее правда меня убедила: ликвидируя фермы, мы ставим снабжение села молочными продуктами в зависимость от нового комплекса. А значит, создадим для себя сами целый ряд проблем – новых и вовсе не простых.
– Вот видите! – воскликнул Мога. – Выслушивать всех – полезно!
– Не торопитесь. Ибо возвратившись из Боурен и уединившись в кабинете, я подумал, что секретарь, принимая во внимание чье-то мнение и еще чье-то, должен также убедиться, что эти мнения естественным образом вписываются в требования времени, сегодняшнего дня. Разве я не прав?
Мога несколько мгновений взвешивал свой ответ.
– И да, и нет, – сказал он наконец. – Ибо есть еще также день завтрашний. Так вот, когда мы научимся с толком соединять сегодняшний день с завтрашним в единое целое, – тогда мы и придем к той истине, к которой направляет нас партия.
– Хорошо, Максим Дмитриевич, подумаем еще, посоветуемся. Хочется верить, что мы сумеем прийти к правильному решению, при всех недоразумениях, которые между нами еще возникают.
По внимательному взору секретаря райкома Максим понял, что Александр Кэлиману не исключает возможности новой вспышки у своего собеседника. Тем более, что после прежнего инцидента они впервые встретились в официальной обстановке и занялись обсуждением той же самой проблемы. Но секретарь не знал еще достаточно Моги, всей сложности его характера.
