Текст книги "Возвращение к любви"

Автор книги: Георге Георгиу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 44 страниц)

– Пойдем-ка лучше обедать! – объявил он вдруг, увидев, что жена не даст ему навести порядок в собственных думах. С чего это его Мария взялась рассуждать о жизни!? Но взгляд его все-таки невольно остановился на фотографиях, висевших на стене. Он увидел себя вновь молодым и красивым, с улыбкой счастливейшего на свете человека. И тут же словно споткнулся об огромную коробку, поставленную в угол комнаты. Это был цветной телевизор. На усталом лице Станчу появилась горькая улыбка.

– Разве ты не привел Могу? – Вернувшись к обязанностям хозяйки, Мария поспешила в ту комнату, в которой был накрыт стол, но никого там не увидела и теперь вопросительно смотрела на Виктора: – Он не приехал?

– Да нет, приезжал. Только не один. С одной своей знакомой. – Виктор помолчал – говорить или не надо? Он двинулся к двери и продолжал уже на ходу: – Пойду-ка вымою руки, принеси на кухню чего-нибудь поесть. – Поскольку привести Могу не удалось, не было уже смысла обедать в кабинете.

Мария последовала за ним с тарелкой кислых помидоров и курицей, зажаренной в духовке с картошкой. С любопытством спросила?

– С женщиной? Кто такая?

– Агроном. – Ни есть, ни разговаривать не хотелось, но деваться было некуда. – Мога хотел, чтобы я взял ее на работу в совхоз вместо Томши.

Мария, восседавшая в углу стола, не притрагиваясь к еде, спросила:

– Почему же ты ее не принял? Не понравилась?

Виктор медленно положил вилку на край тарелки. И с удивлением воззрился на Марию: именно она, видевшая соперницу в каждой женщине, говорит ему вдруг такое?

– Не знаешь, почему? Да из-за твоей дурацкой ревности! – с раздражением ответил он. Но это лишь усилило ее любопытство.

– Сколько же ей лет? – спросила Мария.

– Кому?

– Знакомой, а может и милашке Моги, кем бы она там ему ни приходилась, – уточнила она.

Виктор резко повернулся к жене и хватил кулаком по столу. Его глаза сверкали яростью.

– Откуда мне это знать? Крестил я ее, что ли? И откуда ты взяла, что это Могина милашка? Все на свете тебе известно! С телевизором история – тоже из-за тебя! Сиднем дома сидишь и еще бог весть что придумываешь! Сколько раз говорю тебе – выходи на работу, как все другие женщины! Только и знаешь пилить меня! Сколько это еще будет продолжаться?

Станчу вправду был в ярости. На себя, на Могу, на Марию. Ишь, чего надумала! Анна – милашка Моги! И он вышел, хлопнув дверью. Но несколько минут спустя возвратился вместе с шофером. Они подняли вдвоем телевизор и вынесли его из дому – неслышно, молчаливые, как воры.

В тот день Станчу отвез аппарат в Пояну, в магазин. Но и после этого, когда входил в каса маре, перед ним на мгновение, казалось, вспыхивал огромный экран, на котором словно наяву возникал суровый лик Моги, пронизывавший его строгим взглядом.

Мария тем временем примолкла на своем стуле. Давно уже Виктор на нее так не напускался. Что могло так его взъярить? Что произошло между Могой и им? Ведь не привел его даже к обеду! А эта женщина – какова она, молода ли, красива? Почему он ее не взял? «Неужто только из-за меня?»

Смутное, неотступное беспокойство поселилось в ее сердце. Мария сама не смогла бы объяснить, почему ей вдруг захотелось, чтобы незнакомка, привезенная Могой, осталась в Драгушанах. «Может, Виктор прав, я действительно стала отшельницей? Дом, двор, хозяйство – и все тут. Завтра же навешу на все двери замки и отправлюсь на виноградник. Виктор, наверно, думает, что вести хозяйство дома легче, что по этой причине я не работаю в совхозе? Продержу его дома хотя бы день и заставлю делать все, что делаю я!»

Мария глубоко вздохнула. Поднялась, чтобы убрать со стола. После этого следовало навести порядок в кабинете. Затем позаботиться о цыплятах. Утром она нашла двоих мертвыми. Надо было еще окропить водой и подмести полы. Сбегать в магазин, прикупить сахару, предстояло еще собрать черешню – хорошо уродилась нынешним летом! – и наварить компотов.

Тем временем Виктор Станчу добрался до поля, где косили на силос люцерну. Агрегаты работали по графику, беспокоиться Виктору было нечего. Но он все-таки предупредил бригадира – не приведи господь повториться случившемуся в прошлом году, когда люцерну не успели вовремя подобрать, пошли дожди, и под скошенными валками трава снова начала расти. Отсюда он отправился к табаководам, от табаководов – в теплицы, где на высоких тычках росли полуметровые огурцы. Рабочие грузили здесь как раз ящики нового сбора в рефрижератор.

Из теплиц Виктор проехал на виноградники. И вдруг заметил, что невольно придерживается направления к Пояне. Туда его влечет навязчивая мысль – еще раз поговорить с Максимом об Анне Флоря. И, если Максим начнет настаивать, а Анна еще не передумала, он возьмет ее в Драгушаны.

Вот так к вечеру Виктор и оказался в Пояне в уверенности, что застанет Могу в дирекции. Еще из машины он увидел Томшу, выходившего из кирпичного здания. Станчу помахал ему рукой, и Томша направился к нему.

– Максим Дмитриевич у себя?

– Был все время после обеда, – ответил тот. – Мы обсудили с ним проблему кадров. Не было заведующего для третьего отделения.

– И назначили Анну Флоря?

– Поскольку ее не хотели принять в Драгушанах, – с иронией заметил Томша. Сознание того, что его слово имеет вес в таких важных вопросах, наполняло его удовлетворением. – Не оставлять же ее без работы! Так или иначе, все мы остались в выигрыше, – засмеялся он.

– Так тому и быть! – выдавил из себя улыбку Станчу.

Но сердце не могло смириться с этой вестью.

Глава седьмая

1

Первый секретарь райкома партии Александр Кэлиману с самого утра отправился по следам Максима Моги и вскоре оказался в роли незадачливого следопыта. В дирекции совхоза он его не нашел. Увидев первого секретаря, Адела покраснела до мочек ушей, напрасно стараясь спрятать книгу, которую читала. Путаясь и заикаясь, девушка еле-еле смогла сообщить, что Мога и не заезжал в дирекцию, что передал… то есть позвонил из дому, что едет на виноградник… «А поточнее?» – пожелал узнать Кэлиману. И она, снова покраснев, единым духом отрапортовала: на отделениях Иона Котоману и Анны Флоря.

Кэлиману поблагодарил, направился к двери и, прежде чем выйти, обернулся и вопросительно взглянул на Аделу. Хотел еще что-нибудь узнать? К примеру, где Козьма Томша? Ибо каждый раз, приехав в совхоз и не найдя Максима Дмитриевича, непременно об этом спрашивал: «А Козьма Митрофанович у себя?».

Теперь он не поинтересовался о Томше. Может быть, просто раздумал, ибо улыбнулся Аделе и торопливо вышел, не сказав более ни слова.

Адела осталась на ногах, напряженно глядя в дверь, закрывшуюся за Кэлиману. С улицы донесся шум мотора; девушка повернула глаза к окну и увидела, что прежде чем сесть в машину, Кэлиману бросил быстрый взгляд на ее окно. Стало ясно, что первый секретарь хотел еще что-то узнать. Что могло, однако, его интересовать? Может быть, ее отношения с Томшей? Или Максима Моги – с Анной Флоря? Ибо с тех пор как эта обаятельная женщина приступила к работе в совхозе, люди начали судачить, будто между Анной и Могой давно уже была любовь, что именно поэтому он привез ее в Пояну. Если правда, – вздохнула про себя Адела, – сердце не разрывалось бы от подозрений. С тех нор как появилась Анна, Козьму словно подменили. Каждое утро является чисто выбритым. Каждый день надевает свежую сорочку. Если Анна оказывается в дирекции, сразу приглашает ее к себе в кабинет якобы для того, объясняет мне потом, что надо было решить срочные вопросы. С заседании оба выходят вместе, а я сижу, как дура, и жду, когда Козьма вернется, чтобы проводить меня домой. И как уж тогда старается быть со мной нежным! За двумя зайцами гоняется!»

Несколько дней назад вечерком, сидя с ним на скамейке, Адела тесно прижалась к Томше и с болью в душе напрямик спросила: «Скажи правду, тебе нравится Анна Флоря? Симпатичная, не правда ли? И к тому же вдова…» Но он принялся с жаром целовать ее, пока не закружилась голова, «О моя Аделочка, только ты нравишься мне! Только ты меня действительно любишь!» – нашептывал он ей на ухо. Эти слова словно разбудили ее. Томша ни разу еще не называл ее Аделочкой, ей даже послышалось «моя овечка». И это вернуло мыслям ясность; Адела заметила даже, что он так и не ответил на ее вопрос. Всем своим существом, исстрадавшимся от любви, Адела ждала совсем других слов: «Люблю только тебя одну!» Может быть, она и впрямь уподобилась покорной овечке, ибо Томше достаточно улыбнуться ей, приголубить, чтобы она простила ему вечера, проведенные без нее, сердитые речи, порой даже невнимание.

Месяц июль на исходе, на дворе, наверно, такой же зной, как в Сахаре – сколько градусов жары должно быть теперь в той пустыне? – и в душе у нее тоже – настоящая Сахара.

«Надо что-нибудь сделать, не сидеть же мне сложа руки, оплакивая собственную судьбу».

Но что могла она предпринять?

Телефонный звонок прервал ее мысли. Адела подняла трубку.

– Алло! Да, это я, Максим Дмитриевич… Из Кишинева? Нет. Вас искал товарищ Кэлиману… Да… Куда?.. Хорошо, если позвонит, передам… До свидания…

«Если бы Томша захотел…» – продолжала думать Адела. И снова затрезвонил телефон:

– Алло? Максима Дмитриевича нет. Поехал по хозяйствам… Кто? Спеяну? Товарищ Спеяну из Кишинева? Он вас знает?… Хорошо, я записала…. До свиданья…

И в особой тетрадке, расчерченной по дням недели, она сделала запись: «Для М. Д. М. – позвонить тов. Спеяну в Кишинев». Как только Мога появлялся, Адела клала ему на стол эту тетрадь и в зависимости от числа записей ей тоже оставалось немного свободного времени.

…Если бы Томша в один прекрасный день пришел и… Но что сегодня стряслось с этим телефоном? Все утро молчал, а теперь, пожалуйста, не дает додумать до конца ни одной думки!

– Да, совхоз… Объединение… Да, генеральная дирекция… Максима Дмитриевича нет. Я же вам говорю! Уехал в Селиште? Кто?.. Минутку, записываю… Товарищ Андрей Петрович Прекуп… Из ЦК… Записала… Обязательно… До свиданья!

Иногда телефон трезвонит с утра до вечера, да так безостановочно, что бедная Адела, придя домой, даже во сне непрестанно слышит: «До свиданья… До свиданья…» Так как это насчет Томши?..

Опять проклятый телефон! Какой дурак выдумал на нашу голову эту штуку!

– Алло! – с раздражением крикнула она в трубку, но тут же расцвела от внезапной радости – на другом конце линии знакомый мужской голос отозвался: – Алло, Адела?

– Товарищ Томша? – счастливо защебетала она. – Это вы? Да, да, слушаю, с удовольствием… Как?.. Это не Томша?.. – Лицо ее вытянулось, глаза испуганно заморгали: неужто выдала себя! Проклятый телефон! – Как бы сказали? Будяну Николай? Журналист?..

Адела внесла имя Будяну в тетрадь с примечанием: «Сообщить М. Д. М. – завтра приезжает». С некоторых пор все едут и едут в Пояну, то одни, то другие – настоящее паломничество. Из-за этих бесчисленных визитеров нет более покоя ни Моге, ни Томше.

«…Если Томша захочет на мне жениться, – добралась наконец Адела до самой потаенной своей мысли, – пойду за него с закрытыми глазами. У меня будет хорошее приданое. Папа готов купить мне даже машину… Уж я бы заботилась о моем Козьмике, как о царевиче. И, стоит ему пожелать, народила бы ему полный дом детей…»

Неодолимая жажда любви охватила Аделу. И это привело ее к новой мысли, к новому решению.

2

Тем временем Александр Кэлиману остановился в третьем отделении совхоза, в котором поутру побывал и Максим Мога, – проверил, ремонтируются ли подъездные пути, в какой стадии находится приспособление бывшей крамы – винодельки – для приема помощников, которые, возможно, будут присланы из города в начале осени.

Обо всем этом секретарю райкома доложила Анна Флоря.

Кэлиману был из тех руководителей, которым нравилось работать в постоянном окружении знающих людей, по-своему фанатичных, но с трезвым умом, динамичных и пребывающих в неустанном поиске, хотя с такими людьми постоянно возникали всяческие осложнения. Так случилось и теперь. Правду сказать, он совсем не ожидал, что именно Максим Мога, работавший в этих местах еще в молодости и знакомый здесь очень многим, станет вдруг мишенью для анонимщиков. То же самое касалось Анны Флори. И это его не на шутку встревожило.

– В пятидесятых годах, когда взяли свой старт местные колхозы, – Кэлиману кивнул в сторону двухэтажного здания из красного кирпича – в этом месте была построена лучшая крама во всем районе. Колхозы производили вино, часть его продавали государству, остальное надо было реализовывать. В ту пору это была целая проблема.

– У каждого времени – свои проблемы, – заметила тут Анна Флоря, приподняв черные брови. – Только я не могу понять, зачем потребовалось отказываться от старой крамы. Она еще крепка, у нее сухой, выложенный камнем подвал. Наверху можно было устроить уголок отдыха для рабочих. Либо, на худой конец, использовать подвал под склад, а на этаже прекрасно поместилась бы контора отделения.

Кэлиману молча обвел взглядом облезлые стены и грязные стекла в окнах. Несколько лет тому назад совхоз начал ремонтировать бывшую краму; собирались даже пристроить к ней флигелек и придать ей вид старинной усадьбы: вокруг – стена из нетесанного камня, дубовые, окованные железом ворота, в углу двора – крестьянский колодец с резным навесом, загородки для машин, оформленные под деревенские сараи. В разгаре, после всяческих «каса маре», была мода на «домики виноградарей», «охотничьи», «прибежища путника» и другие интимные уголки того же пошиба, возникавшие как грибы среди виноградников, рядом с живописными садами, в укромных природных уголках. Каждый такой домик был по-своему оригинален, безвестные зодчие вовсю проявляли на них свои таланты. И в этих «хижинах», конечно, можно было найти все, чего пожелала бы душа: спальни, современные кухни, залы для застолий, бани – часто даже финские; только простых виноградарей или садоводов в них никак нельзя было встретить.

Однако, эти островки уюта чересчур расплодились, вышестоящие инстанции сочли нужным запретить их строительство под любыми названиями и видами. Поянская крама подпала как раз под этот запрет. В дирекции совхоза еще хранился проект, на разработку которого в свое время ушла кругленькая сумма.

– Мы подсказали Максиму Дмитриевичу мысль обновить здание и использовать его с толком, – продолжала Анна Флоря, видя, что Кэлиману безмолвствует. В районе первого секретаря считали человеком коммуникабельным; что-то не было на это похоже.

– Вы давно знакомы с Могой? – спросил он вдруг, резко поворачиваясь в ее сторону.

Анна Флоря вздрогнула, удивленная неожиданным вопросом. Что хотел узнать Кэлиману? Может быть, ему показалось странным ее появление в Пояне, особая внимательность со стороны генерального директора? Анна спокойно ответила:

– Лет десять, наверно.

– Значит, старые друзья… Ваша дочь живет у родителей?

– Да, пока не найду себе квартиру. – Анна постаралась улыбнуться: – Не беспокойтесь, товарищ первый секретарь, у меня нет претензий насчет жилья. – Но сердце ее сжалось; без Марианны было тяжело.

Кэлиману, видимо, что-то почувствовал – по ее тону, по выражению лица, так как поспешно добавил:

– До сентября придется подождать. Будет сдан четырехэтажный жилой дом на Комсомольской. Одну комнату для вас гарантируем. Больше не получится.

– Буду весьма признательна. – Анна не ожидала, что ее жилищный вопрос решится так быстро. Она уже с теплотой посмотрела на Кэлиману.

Секретарь райкома негромко засмеялся.

– Благодарите Максима Дмитриевича. Схватил нас за горло: в первую очередь жилье – для специалистов объединения. Иначе дело обернется плохо. Действительно, разве он не прав? Пришлось попросить товарищей из райисполкома пересмотреть некоторые списки.

Александр Кэлиману взглянул на часы и покачал головой: время бежит быстро. Только виноградники, на первый взгляд, оставались равнодушными к его течению, хотя в действительности никто с такой точностью, как они, не подчинялся требованиям времени – в пору набухания почек и цветения, роста побегов и листвы, наполнения ягод соками земли и теплом солнца, их созревания и сбора… Тут и там между рядами появлялась белая косынка, рядом с нею – желтая, чуть в сторонке – синяя…

– Собираем жемчуг Саба, – пояснила Анна, заметив, что секретарь райкома снова рассматривает виноградники. – Сейчас угощу вас гроздью.

– Спасибо, мне пора. И так отнял у вас много времени, – извинился Кэлиману. – Мне нужен Мога, и не знаю уже, где смогу его найти. Так вы говорите, что утром он был здесь?

– Да, – коротко ответила Анна. Она знала, где сейчас Мога. Стало правилом: если Мога уезжал из Пояны, он непременно ставил ее в известность. А возвратившись, тоже сообщал ей об этом, если, конечно, не приезжал обратно поздно вечером. Даже отправляясь и Боурены, он извещал ее, если случалось встретиться, ничего, конечно, не уточняя. Только кордон Штефана Войнику оставался еще для всех тайной.

…Много лет назад ее добрый знакомый, Павел Фабиан, поступал таким же образом. Может, он любил ее сильнее, чем она его; иначе вряд ли она бы его бросила, чтобы выйти замуж за Илью Флоря. Павел Фабиан так и не женился, он был свободен, и она могла бы к нему вернуться. Может быть, по этой причине и побывал у нее в гостях весной, в тот вечер с внезапным, небывалым снегопадом? И на какой-то миг из прекрасного прошлого пробился луч надежды. Но только один луч.

Может быть, возвращение к былой любви – словно вино пополам с водой: утолить им жажду можно, ко опьянеть – вряд ли…

Кэлиману она сказала:

– Вы найдете его в Селиште. Он намерен провести там целый день. – Это было уже о Моге. Павел Фабиан еще присутствовал в ее мыслях, но уже как в тумане.

– Наверняка? – вопросительно посмотрел на нее секретарь райкома.

– Да. Он так и сказал, а Максим Дмитриевич не привык говорить одно, а делать другое, – заверила его Анна. На мгновение ей показалось, что Кэлиману усомнился в ее словах.

Секретарь райкома открыл дверцу «Волги», но в машину не сел. Что-то его еще тревожило.

– Мога, Мога, – протянул он. – Иногда мне кажется, что это человек трудного характера. Точнее, тяжелого, – подчеркнул Кэлиману.

– Вовсе нет, Александр Степанович, – возразила Анна. – Максим Дмитриевич – человек цельного характера, и надо либо принимать его таким, каков он есть, либо не принимать совсем.

Кэлиману усмехнулся чуть иронически:

– Учту ваш совет. До свиданья.

Кэлиману хотел было сесть в машину, но вернулся. Судьба Анны по-прежнему тревожила его. Много забот непрестанно ложится на плечи первого секретаря райкома партии, но забота о людях сопровождает постоянно, становится неотъемлемой частью его работы, самой его жизни.

– Анна Илларионовна, – возобновил он беседу уже несколько доверительным тоном, – скажите, почему вы еще не состоите в партии? По всем данным, которыми мы располагаем, вы вполне заслуживаете этого.

Анна зарделась.

– Боюсь, что я еще не готова. С другой стороны, семейные неурядицы…

– А мое мнение – вам нужно к этому готовиться. Изучайте Устав партии, Программу. Обратитесь по этому вопросу к Ивэнушу.

3

У Анны Флоря было достаточно забот по службе, слишком мало времени оставалось для личных проблем. Но беседа с Кэлиману заставила ее призадуматься.

Обильные дожди отмыли до блеска кусты, вызвали усиленный рост сорных трав; пора было привести в действие культиваторы. В последнее время специальные журналы все настойчивее твердили о необходимости применения гербицидов на виноградных насаждениях. Анна посоветовалась с Томшей – надо ли попробовать применить этот новый метод? Главный агроном тоже был «за», но решающее слово принадлежало генеральному директору. Томша не осмеливался еще решать сам, да и ей не хватало храбрости. На первый взгляд виноградники на ее участках оставляли хорошее впечатление. Но чем внимательнее проверяла их Анна, тем больше странички блокнота с особыми, «критическими» пометками, как она их называла, заполнялись ее мелким, но четким почерком. Большие залысины появились, к примеру, в бригаде Пантелеймона Бырсана; но что заставляло еще больше призадуматься – пустоты занимали сплошной участок гектара в два. «Будто это место проклято!» – жаловался Бырсан.

Много забот свалилось на голову нового заведующего отделением агронома Анны Илларионовны Флоря. И одна из них, о которой она даже не подозревала, как раз спешила к ней через виноградник, с непокрытой головой, взъерошенной шевелюрой, с фетровой шляпой в одной руке, в желтой сорочке с расстегнутым воротом.

Это был Виктор Станчу.

Виктор поздоровался с нею издалека, как со старой знакомой, помахав шляпой, и поднял вверх другую руку, в которой держал виноградную гроздь.

– Поймали вора, товарищ Анна? Какое будет ему наказание? – И, не ожидая ответа, бросил гроздь в шляпу, на вид совсем еще новую, взял руку Анны и поднес ее к губам. – Как я рад, что встретил вас! – поднял он на нее глаза. – Как здорово, что человеку порой выпадает капелька радости! Особенно если радость взаимна.

В нетерпеливом взоре Станчу Анна увидела горячую просьбу: ну скажите же, что это вас тоже радует!

Анна улыбнулась:

– Ваше внимание меня радует. Но может быть, вы ищете Максима Дмитриевича?

Виктор Станчу поднял обе руки в знак протеста, и золотистая гроздь упала на землю, раскидав ягоды, словно зерна янтарного ожерелья.

– Мне незачем пока его искать, – заявил он.

Участки бригады Бырсана занимали два широких склона и выходили в одном месте к шоссе, тянувшемуся из Пояны до Драгушан. На макушке одного из холмов метров на двадцать пять в вышину поднималась серая каланча, подобная монументальной колонне, построенная лет двадцать назад поянскими пожарными, чтобы с ее вершины наблюдать за полями пшеницы. В ту пору окрестные плато родили пшеницу и кукурузу; затем наибольшая часть тех земель была занята виноградниками, и каланча осталась без дела. Она разделила участь «домика виноградаря» и развалилась бы, наверно, совсем, если Бырсан не объявил бы ее собственностью бригады. В верхней части этого сооружения, шестигранном, с широкими окнами для обзора, он устроил себе нечто вроде кабинета. «Это одно из отделений, наиболее обеспеченных хозяйственными служебными помещениями», – сообщил Максим Мога Анне, предлагая работу именно здесь словно для того, чтобы исключить отказ.

У Бырсана вошло в привычку забираться на каланчу, когда надо было оформлять бригадную документацию, подготовить отчет или просто хотелось отдохнуть. С течением времени Пантелеймон провел наверх электричество, телефон, а года за два до того обзавелся также великолепным биноклем «Мадам де Пари», как он его почему-то называл, может быть, потому, что у бинокли была своя довольно забавная история. Однажды здесь внезапно появились три французских туриста, специалиста в области виноградарства. Виноградникам поянцев, образовывавшим живописный зеленый ансамбль, хотя и не только по этой причине, довольно часто оказывали честь посещениями официальные иностранные делегации и группы туристов. Пантелеймон Бырсан, рассказав о бригаде и ответив на множество вопросов, пригласил французов наверх, в свой «кабинет». «Оригинально! – восклицали гости. – Великолепно! Отсюда, наверно, можно увидеть даже Париж!» – смеялись они, а сухой мускат, за которым последовал выдержанный каберне, еще больше повысил их настроение. У одного из них был большой бинокль в черном кожаном футляре, висевший на тонком ремешке у хозяина на шее. Француз посмотрел в него и, восхищенный открывшимся перед ним видом, пригласил остальных последовать его примеру. Бинокль переходил из рук в руки, приближая к любопытным глазам гостей архитектонику ухоженных плантаций, тянувшихся на все четыре стороны к горизонту, необъятные поля подсолнечника в цвету, сады и еще сады с таявшими в отдалении рядами деревьев, напоминавшие крепостные стены полосы лесов, сверкавшие в низинах зеркала озер; далекое шоссе то убегало куда-то, то поднималось на холмы, то принимало вид гигантской змеи, то пряталось среди виноградников и садов… и было притом в непрерывном движении; можно было подумать, что движутся не машины, а само шоссе, словно гигантский транспортер.

От тех французов и достался ему бинокль – в благодарность за радушный прием. Отказаться было просто нельзя. Темпераментный гость обиделся, когда Бырсан пытался это сделать, и даже пригрозил, что, если тот будет упорствовать, он выбросит бинокль в окно и бросится вслед за ним. Кто мог тогда поручиться, что экспансивный француз действительно не выкинет такого номера? Бырсан склонил голову, принимая подарок, а француз, к которому тут же вернулось хорошее настроение, повесил ему бинокль на шею как спортивную медаль.

К этому сооружению и направлялась Анна после встречи с Кэлиману, когда внезапное появление Виктора Станчу задержало ее.

– Я приехал именно к вам, – искренне признался Станчу, молитвенно прижимая к груди ладони. – Дорогая товарищ Анна, снимите камень с души, скажите, что не сердитесь на меня за то, что я отказался принять вас на работу! Поверьте, это не было в моих силах! Я не мог этого сделать! – с неприкрытым страданием заключил он к великому удивлению Анны.

– Виктор Алексеевич, не терзайте, не упрекайте себя ни в чем, – я и не думаю на вас сердиться. По какому праву? Да и устроилась я отлично. Давайте лучше к этому больше не возвращаться!

– Спасибо, Анна Илларионовна, – с проникновенным взором промолвил Станчу; его щеки зарделись, как у юноши, даже уши и те пылали. – Хотелось приехать к вам с того самого дня. Не хватило смелости, не мог решиться явиться вам на глаза. Не знаю, что помогло мне сегодня. Собрался с силами – и вот я перед вами.

Анна слушала с предельным вниманием, но обрушившийся на нее поток слов сбивал ее с толку. Ей стало вдруг жарко, и нахлынувшая горячая волна, казалось, исходила от Станчу, который придвигался все ближе и ближе, так, что их плечи уже почти соприкасались. Пантелеймон Бырсан, наверно, взирал на них в это время в бинокль со своей каланчи. Анна Флоря вдруг остановилась, повернулась лицом к Станчу и дружески ему улыбнулась.

– Вам уже сообщали, что Максим Дмитриевич собирает директоров всех совхозов в Селиште?

Виктор пожал плечами.

– Конечно, знаю. В двенадцать часов. Зачем еще потребовалась эта встреча? Ей-богу, странный он человек, наш друг Мога. Хотя, правду сказать, не так уж легко нести на себе груз целого объединения, да еще водиться с такими, как мы.

Анна Флоря взглянула на ручные часики. Потом – на Станчу. Виктор нахлобучил вдруг на голову свою шляпу, как мальчишка, желающий выглядеть лихим парнем.

– Так я поехал, Анна Илларионовна, поехал! Я пошел.

Но торопился Виктор лишь на словах. Он завладел рукой Анны, словно для того, чтобы проститься, но не мог сдвинуться с места; горячая, нежная рука молодой женщины удерживала его в странном сладостном плену. Не хотелось ни идти никуда, ни ехать, не нужны были ему ни Селиште, ни Мога, ничто и никто! Наконец, Анна осторожно отняла руку – медленно, словно боялась причинить Станчу боль, и он очнулся и, улыбнувшись застенчивой улыбкой и поклонившись, пошел прочь большими шагами между кустами.