Текст книги "Возвращение к любви"
Автор книги: Георге Георгиу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)
1
В семь часов утра Максим Мога был уже в дирекции. Адела, прибежавшая на несколько минут раньше, доложила: товарищ Томша просил сообщить, что он до вечера будет на виноградниках, на уборке. «Хорошо», – ответил он Аделе и прошел в кабинет. Вспомнилась ночная встреча с Томшей. Он застал парня расстроенным, с настороженным взглядом, будто с ним случилась большая неприятность, от которой он не мог избавиться. Надо будет попытаться с ним поговорить. Может, что-то в его работе ему не по душе, но парень не осмеливается об этом сказать?
Максим Мога всегда добивался, чтобы отношения между ним и товарищами по работе были ясными, нормальными. И в этом видел залог всех успехов. Такой вопрос должен был бы заинтересовать и Андрея Ивэнуша, – подумал Максим, рассматривая почту, поступившую накануне. И, словно подслушав эту мысль, Ивэнуш вошел в кабинет. Секретарь парткома протянул ему циркулярное письмо, прибывшее из столицы и содержавшее рекомендации по организации социалистического соревнования во время уборочной кампании.
– Опоздало с рекомендациями начальство, – сказал Мога. – Мы успели все предусмотреть.
Ивэнуш не затворил за собою дверь, поэтому ни он, ни Мога не заметили, как вошли Кэлиману и Войку; так рано их не ждали.
– О каких рекомендациях речь? – поинтересовался секретарь райкома.
Максим Мога протянул ему циркуляр.
– Прибыло черепашьим шагом, но польза от него все-таки есть, – кивнул Кэлиману. – Хорошее подтверждение тому, что наши действия были правильными.
– Мне всегда нравилось ваше умение заступаться за высшее руководство, Александр Степанович, – усмехнулся Мога. – В конце-то концов, не действуй мы по-хозяйски, – продолжал он глядя на Войку, словно спрашивая: а тебе чего здесь надо? – самые оперативные рекомендации ничем не могли бы помочь.
– Ваша правда, – согласился Кэлиману и переменил разговор. – Я искал вас вчера после полудня, затем – вечером, но о генеральном директоре – ни слуху, ни духу.
– Пришлось еще раз сделать круг по совхозам, проверить, как сторожат виноградники. Это, по-моему, чистая утопия – наладить охрану стольких тысяч гектаров. Потребовалось бы столько же сторожей.
– Не скажи. Если всем известно, что по ночам кто-то ходит по плантации с заряженными ружьями, любой вор сначала подумает о целости своей шкуры, – подумал вслух Войку.
– Теория, Драгомир, теория, – заметил Мога и рассказал о том, что случилось с ним на винограднике, а также о стороже, который объявил о своем присутствии только после того, как таинственный мотоциклист исчез.
– Не советую разъезжать ночами в одиночку по плантациям, – предупредил его Кэлиману. – За что вашему шоферу идет зарплата? Поймите правильно, как бы то ни было – вы у нас человек новый, по крайней мере на том посту, который занимаете. И, чего греха таить, можно нарваться и на какого-нибудь негодяя, способного на все.
– Александр Степанович, не пугайте меня! – засмеялся Мога и поднял руки, словно заслоняясь от удара. – Уж я-то по нашему району побродил. Да в какое время! В те трудные годы, когда на каждом шагу можно было ждать удара в спину. И как видите цел. Для вашего спокойствия, однако, обещаю: больше одному по территории не ездить. – И хитро взглянул на Войку. – Буду брать с собой каждый раз нашего Драгомира.
Кэлиману улыбнулся. Войку старался оставаться серьезным. И медленно произнес, не скрывая недовольства:
– Поэтому я и пришел. Хочешь того или нет, пока не вступлю по всем правилам в должность, придется уж потерпеть мое присутствие. Чего ты на меня так смотришь? – взорвался Войку, увидев в глазах Моги недоумение. – Хотел, чтобы я стал твоим замом? Пожалуйста, вот он я!
Максим Мога принял это известие спокойно, хотя в душе был рад.
– Я ведь говорил уже, что разыскивал вас вчера, – молвил Кэлиману, видя, что Мога ничем на это не отзывается. – Именно для того, чтобы решить наконец этот вопрос. Но, зная вашу позицию, решили единогласно – Грозя, Карагеорге и я – не откладывать. Получайте же товарища Войку, как вам того уже хотелось. И на этом покончим! – засмеялся Кэлиману. – Отныне требовать новых кадров вам больше нечего. Больше их у нас просто нет.
– Если дело того потребует, кадры найдутся, Александр Степанович, – улыбнулся Мога. – Не одни мы с Войку во всей Пояне и есть. Подучим еще молодых…
Разговор был прерван телефонным звонком. Мога поднял трубку.
– Слушаю, товарищ Трестиоарэ! – сказал Мога, узнав голос директора зоренского совхоза. – Хорошо, записываю. Вышло на виноградники… шестьсот тринадцать человек… Хорошо, верю, – отозвался Мога на замечание Трестиоарэ – пускай, мол, в Пояне, случайно не подумают, будто цифры берутся им с потолка. – Какая требуется помощь? Конечно, как только прибудут студенты, пришлем вам группу, как и договаривались вчера… Успеха вам, Аксентий Аксентьевич… Одну минуту… Вам известен товарищ Войку Драгомир? Очень хорошо. С сегодняшнего дня он назначен моим заместителем по транспорту, техническому снабжению… Как у вас с транспортом? Все в норме? Тем лучше для Войку..
Мога положил трубку и собирался уже обратиться к секретарю райкома, как телефон опять позвал его к себе.
– Мога слушает!
– Говорит Станчу. Спешу доложить: вышли все как один на уборку, первые тонны винограда прибыли уже на завод. Приезжай, угощу свежим мустом.
– Сколько вышло на сбор? Прошу тебя, уточни!
– Я же сказал, весь народ, все село, от мала до велика, – весело повторил Виктор.
– Еще раз прошу, уточни численность сборщиков урожая и сообщи товарищу Пэтруцу!
Мога положил трубку. Брови его сдвинулись.
– У нашего друга Станчу – прекрасное настроение, – сказал он и бросил сердитый взгляд на телефон, словно там, на невидимом экране, проступало лицо Виктора.
– Было, – уточнил Войку.
– Ну да, – проворчал Мога. – Может, надо было сказать ему спасибо за то, что не знает точного числа людей? – Он нажал кнопку звонка; секунду спустя появилась Адела.
– Прошу, оставайся все время у телефона, – сказал он девушке. – Докладывающих отсылай к товарищу Пэтруцу. Ему поручен учет. – Затем спросил Кэлиману: – Надо бы отправить всем совхозам телефонограмму, чтобы директора знали, к кому обращаться, если станет плохо с транспортом или еще чем-нибудь. – Секретарь райкома кивнул; Мога тут же написал текст и отдал его Аделе, которая вышла.
– Отличная перспектива, ничего не скажешь! – вздохнул Войку. Звучало как шутка, но в сущности он все еще не сумел примириться с мыслью, что навсегда расстался с работой, никогда не доставлявшей ему, по правде говоря, большого беспокойства. – И это случилось со мной, больше всех радовавшимся возвращению Моги в Пояну!
– Не огорчайся. Будешь радоваться моему присутствию и впредь. Но главной радостью для тебя должно стать твое собственное возвращение – всей душой, всей мужской любовью к земле! Ведь корнем ты тоже подгорянин, черт возьми!
– Ну ладно, теперь уже ясно, что общий язык вы найдете легко, – засмеялся Кэлиману. Он с силой, сердечно пожал им руки. – В добрый час. А я поеду в Драгушаны. Надеюсь, до моего приезда Станчу успеет сосчитать своих сборщиков.
Оставшись без свидетелей, Мога и Войку несколько мгновений смотрели друг на друга молча, словно не виделись очень давно.
– Если бы я не попал случайно на суд, который вы устроили над Станчу, – тихо молвил Войку, – я, возможно и не решился бы сменить работу. Но ты меня тогда убедил, что тебе нужны люди близкие, прежде всего – по духу. Единомышленники. Не знаю уж, надолго ли меня хватит. Но давай с самого начала договоримся: если увидишь, что я не справляюсь, не надо меня жалеть, не держи меня зря.
– Если бы я не был уверен, что справишься до конца, не стал бы городить весь этот огород, – заверил его Мога.
– Не будь так уверен в силе своего предвидения, Максим. Вспомним хотя бы случай с Виктором. Как бы то ни было, годы и жизнь накладывают на всех отпечатки. Скажу искренне: только после памятного разговора у Станчу я начал искать, что осталось еще во мне от того, прежнего Войку.
– И что? – заинтересовался Мога.
– Особенно похвастать нечем, – улыбнулся Драгомир. – Хотя, конечно, было бы наивным полагать, будто мы все те же, что и в молодости. Для этого человек должен был бы быть задуман совсем по-другому, а прогресс, развитие человечества – иметь определенный предел, за которым простиралась уже абсолютная пустота. Но тогда – к чему еще жизнь? Человеку не удалось бы ступить на поверхность Луны, получить фотографии красавицы Венеры. А ты? Разве ты теперь – все тот же, прежний Мога? Посмотри-ка на себя: твой рост был однобоким, ты только и знаешь что работу и работу. Где теперь другой Мога – веселый шутник Максим, всегда державшийся молодцом, да не в одном лишь труде?
Это был один из немногих дней, когда у них появился случай поговорить с глазу на глаз хотя бы немного времени. Вскоре появился Ион Пэтруц и представил им положение, складывавшееся в объединении. Уборка винограда всюду началась организованно и только из Селиште еще не были получены ожидаемые сведения.
– И еще один вопрос, – мрачно продолжал Ион Пэтруц, почесывая карандашом за ухом. – Весьма деликатный… – После смерти Антона Хэцашу Пэтруц никак не мог прийти в себя и ходил как потерянный. Старался, как только мог быть осторожнее в словах, щадить по мере сил собеседников.
– Послушаем, – сказал Мога.
Ион Пэтруц заглянул в реестр, прошелся посуровевшим взглядом по раскрытой странице, затем захлопнул его с глухим шумом. «Свинство всегда портит дружбу», – философски заметил он про себя. Мога непременно рассвирепеет, возможно, схватится за сердце, оно у него не так уж крепко, но промолчать нельзя. Должность обязывает Максима принимать как добрые, так и дурные вести.
– По всем официальным документам, – четко, словно с трибуны заговорил Пэтруц, – по совхозу Драгушаны фигурируют восемьсот тридцать шесть гектаров плодоносящих виноградников. Предпринятое нашей комиссией обследование обнаружило еще тридцать гектаров. Как объяснил Станчу, это молодые виноградники. Однако за последние семь лет, как мы установили тоже по документам, он только в один прием посадил пятьдесят гектаров, все остальное время совхоз занимался ремонтом старых насаждений. Из тех пятидесяти гектаров в плодоношение вступило тридцать – об этом тоже свидетельствуют документы. Так что указанные тридцать гектаров второй год дают полноценный урожай, не будучи взятыми на учет.
Могу молнией озарило давешнее восклицание Трестиоарэ, еще тогда заставившее его призадуматься: «Знаем мы урожаи Станчу!» Вот оно, значит, что! Запасы труб, запасы ведер. Запасы гектаров! Мога обернул к Войку посеревшее лицо. Будто ждал, что тот опровергнет сообщение Пэтруца. «Это недоразумение», – скажет сейчас Войку. Ведь он занимался статистикой, он должен был знать!
– Ты это как следует проверил? – спросил Драгомир, и Максим Мога с надеждой посмотрел уже на Пэтруца: может быть, действительно, эти данные недостаточно проверены?
– Вчера вечером у меня был с ним разговор, – отвечал Пэтруц. – Он не отрицал, но и не признавался. Сказал лишь, что вполне мог запамятовать об этих гектарах, специалисты же совхоза не провели инвентаризацию как положено. От ответа, в сущности, увильнул.
– Поехали в Драгушаны? – предложил Войку. Мога покачал головой.
– Там теперь Кэлиману, он пусть и разбирается! – взорвался вдруг Максим. – Они его растили и воспитывали, им теперь и расхлебывать!
– Кэлиману в ответе за воспитание Станчу в той же мере, что и ты, – возразил Войку. – Так что поехали!
Мога оставался непреклонным. Он почувствовал, будто что-то в нем вдруг обломилось; в сердце ворвался ледяной поток, от которого оно болезненно сжалось. Захотелось, чтобы стало вновь тепло, как несколько минут назад, и он поспешил выйти на солнце, высоко вознесшееся на ярко-синем небосклоне. Войку безмолвно последовал за ним.
Ионикэ ждал в машине у самого подъезда и, завидев Могу, завел двигатель. Но директор не спешил садиться, глядя вдоль широкой, залитой асфальтом улицы, движение на которой было в разгаре. Доверху нагруженная розовато-черными гроздями машина проехала мимо них и вскоре, свернув с главной улицы, направилась к винзаводу. За грузовиком тянулся приятный аромат свежего муста, и Мога сдвинул брови: лишь недавно Станчу приглашал его на муст. Зачем было Станчу создавать самому себе трудности, почему человек не может довольствоваться тем, что у него есть, почему не исходит из тех возможностей, которые для него реальны?
– Поехали, Войку, на поянские виноградники, – сказал Мога, и голос его зазвучал просительно. – По всему видно – отвернулся наш Станчу душой от земли, от кормилицы… Жаль, очень жаль.
2
Козьма Томша еще на заре отправился на виноградники, охваченный чувством полной духовной свободы. Казалось, навсегда освободился от Могиной опеки, от самого Моги, присутствие которого ощущалось во всем, что происходило в Пояне, в их объединении. «Он просто одержимый, этот Мога», – говорил Томша, видя, сколько энергии тот затрачивает каждый день даже на решение второстепенных вопросов. Зато сам Томша, более склонный к реализму, более «современный» человек, никогда не забывал, что у жизни, помимо работы, есть еще и другая сторона – интимная и, если пренебрегать этой стороной, можешь скоро превратиться в ворчливого старикашку. Уехав из Драгушан из-под опеки Виктора Станчу, он надеялся обрести в Пояне полную свободу действий, видел уже себя в роли ведущего специалиста объединения, командующим всеми агрономами и виноделами района. Но Максим Мога в последнюю минуту развеял его мечту, пригласив на эту должность человека со стороны. По всему видно – Максим Мога старался возвести вокруг себя прочную крепость, которая станет ему оплотом, во всех его будущих действиях.
Перед этой крепостью он, Томша, чувствовал себя бессильным. Ибо ничто теперь не совершалось здесь без Моги. Даже распределение рабочих рук, которые райисполком решил направить им в помощь для уборки, мобилизовав внушительное число служащих из различных районных учреждений, выполнил самолично Мога, в то время как он, Томша, Андрей Ивэнуш и руководители отделений пассивно при этом присутствовали.
Все это выводило его из себя. Максим Мога никогда не запрещал ему предпринимать те или иные действия, но каждый раз то, что он хотел, что намеревался сделать, Максим Мога успевал уже сделать сам. Томше иногда даже казалось, что Мога разгадывает его замыслы и тут же опережает его. Он чувствовал себя связанным по рукам и ногам Могой, как тень, принужденная кого-то сопровождать, как спутник, однажды запущенный на определенную орбиту и бессильный ее изменить.
Зато в это утро Томша с удовлетворением почувствовал себя важным деятелем. Отправился в поездку по виноградникам, ни с кем уже не советуясь, ни с Ивэнушем, ни с Могой. Побуждаемый этим приятным чувством, он давал указания, принимал рапорты бригадиров; за рулем своего «газика» переезжал из отделения в отделение и проверял, проверял, сурово судя за обнаруженные недостатки. И видел себя, наконец, этаким Максимом Могой, может быть, чуть менее внушительным, но решительным и инициативным.
День обещал быть отличным, солнце собиралось оставаться в небе до самого часа, когда ему положено закатиться; в воздухе плыл ветерок, напоенный ароматом спелого винограда. И каждый раз, выходя из машины, Томша жадно вдыхал чистый воздух, проводил ладонями по лицу, будто умывался живой водой, приправленной лучшими в мире благовониями. Если бы с ним теперь была Анна, если бы они прогуливались вместе по этому волшебному царству! Адела начала ему надоедать, особенно когда принималась болтать обо всем и ни о чем, и только поцелуи могли принудить ее к молчанию. Зато она все жарче загоралась в часы любви, словно нарочно старалась лишить его всех сил, чтобы не оставалось и для других. Томше вспомнилось, что довелось читать в каких-то книгах о некоторых обычаях, бытовавших у первобытных народов. Якобы где-то в Индонезии, точнее, на Яве, в пору цветения риса крестьянин со своей женой отправляется в поле и ложится с нею на своей земле. Это, мол, способствует обилию урожая. Но эти интимные минуты носили более символический характер, вроде священной жертвы, принесенной земле.
Что касается Анны – теперь он был в этом уверен, – она никогда не полюбит его, не станет ему принадлежать, и эти зеленые кусты никогда не услышат их шагов и шепота, не приютят их любви.
«Конечно, поскольку Мога заранее все наладил, и работы идут как по маслу, теперь ты волен раздумывать обо всем, что ни придет в голову, мечтать о разных удовольствиях. И это с самого утра, когда люди не видят света в работе». – Томша усмехнулся этим мыслям, своей неудачной попытке самобичевания. И на отделение Котоману приехал уже в отличном настроении. Котоману питал к нему симпатию, в его обществе Томше было легко. Оба были примерно одинакового возраста, имели высшее образование, но Котоману никогда не стремился выдвинуться, всегда довольный должностью, которую занимал.
Котоману вместе с ним проехал по бригадам; когда же Томша выкатил на дорогу, ведущую к отделению Анны Флоря, сказал ему просительно:
– Мы тут с бригадирами договорились собраться вечерком в краме. Может, заглянешь тоже? Это у нас традиция – к завершению первого дня сбора собираться и подводить итоги: кем получены лучшие результаты, на какие показатели следует ориентироваться в следующие дни… И целый ряд других вопросов, среди которых – вопрос о заме из рыбы.
Томша с удовольствием принял приглашение.
3
Оставив владения Котоману, Томша вначале поехал в бригаду Пантелеймона Бырсана; там обычно можно было встретить и Анну Флоря. Наступило время раннего завтрака. Еще с дороги Томша увидел, что рабочие заняты едой, кто – сам по себе, кто – в тесном кружке, ради лучшего аппетита. Наверно, Анна теперь тоже сидит за столом вместе с Бырсаном. Томша резко сбавил скорость, и облако пыли, тянувшееся за машиной, обогнало ее, закрыв на несколько мгновений окрестность. Когда оно рассеялось, Томша смог убедиться, что зрение его не обмануло; он еще издали увидел Могу и Бырсана, сидевших вместе за столом; рядом с ними был еще один мужчина – Драгомир Войку.
В то мгновение, когда Томша выходил из «газика», из бывшей каланчи – «канцелярии» Бырсана – появилась Анна, державшая большую миску. Она была в сером сарафане поверх зеленой блузки с длинными рукавами, с волосами, повязанными цветастым платком. Заметив Томшу, она посмотрела на него с удивлением, с раздражением даже, как смотрят на человека, которого не хотелось бы встретить, и тогда молодой агроном оказался в центре внимания остальных присутствующих: Бырсана – не выдававшего своего отношения к прибывшему – бывали у него гости и поважнее, – Войку, глядевшего изучающе, с искренним любопытством. Только Мога бросил на него короткий, испытующий взгляд, один из тех, после которых хочется повернуться и тут же исчезнуть.
Зато Анна Флоря заставила себя улыбнуться.
– Козьма Митрофанович!.. Просим…
Томша почувствовал себя так, словно солнце над ним вдруг взорвалось, излив на него невыносимый жар. Никогда еще Анна не разговаривала с ним таким официальным, холодным, таким отчужденным тоном. Сцена в каланче привиделась ему опять с ужасающей четкостью. И Томша понял, что в тот вечер в «кабинете» Бырсана своим дурацким поведением он подписал себе приговор: отныне слово «Анна» могло для него звучать лишь как любое другое имя.
– Благодарю. Я занят.
Хорошее настроение испарилось, как роса поутру. Томша деревянным шагом снова направился к машине. Высокие каблуки оставляли хорошо отпечатанные следы на почве, недавно политой для того, чтобы пыль не попадала на стол. Но застыл вдруг на месте.
– Томша, будьте же джентльменом!
Это был голос Моги. Ни строгости, ни повелительного оттенка – словно Максим хотел дать ему совет. Но Томша не был уже в силах двинуться дальше.
Надо было вернуться. Сделав полуоборот, Томша подошел к столу. Анна между тем заняла уже место рядом с Бырсаном, лицом к Моге. Томша ждал стоя; за ним на поверхности земли его собственные следы казались ему теперь звеньями толстой цепи, приковавшей его к месту.
– Молодая дама приглашает к столу, – наставительно произнес Мога. – Отказываясь, вы рискуете навсегда утратить ее симпатию.
– Этот риск существует, – с вызовом отозвался Томша, – только если существует симпатия.
Максим Мога чуть поморщился; Томша сердится на Анну. Почему?
– Ну ладно, – сказал Мога, ставя точку на странном обмене колкостями и переходя к другой теме. – Как дела после первых собранных тонн? Как у нас с обязательствами? Анна Илларионовна, например, в этом отношении настроена оптимистически. А вы?
– Не хочу торопиться с прогнозами, – ответил Томша, все еще не садясь. Анна не стала приглашать его вторично, не обращала на него никакого внимания, а после его слов о риске встала и ушла в помещение. Бырсан принес кувшин молодого вина. Томша даже не прикоснулся к стакану, Мога едва прихлебнул; зато Войку выпил с охотой.
– Хорошо, отложим покамест прогнозы, – продолжал какую-то свою думу Мога, внимательно глядя на Томшу. – Поговорим о вещах достоверных. – Он помолчал, словно взвешивая вопрос, который собирался задать. – Знали ли вы, работая в Драгушанах, о тех гектарах виноградников, о вечно молодых посадках, которые нигде не фигурировали, не были взяты на учет?
Солнце снова взорвалось над головой Томши, окутав его удушливым жаром. Он невольно расстегнул до середины куртку из черной кожи, которую носил вместо пиджака. Конечно, он знал. Вот уже целых два года совхоз «Драгушаны» использовал виноград с тех самых тридцати гектаров для «обеспечения прогресса», как любил выражаться Виктор Станчу. Вначале, в качестве главного агронома, Томша пытался протестовать. Станчу покровительственно похлопал его по плечу: «Брось, парень, не бери в голову. За все отвечаю я. Разве мы крадем виноград с тех гектаров? Вовсе нет. Все равно продаем его государству. Процветание хозяйства укрепляет веру простого труженика в наши методы организации и руководства сельским хозяйством…»
Виктор Станчу выложил перед ним по этому поводу целую философию с уклоном в сторону политэкономии, довольно, правда, запутанную; но для Томши главное было в том, что директор берет на себя всю полноту ответственности.
– Ничего не знаю, – ответил он Моге. – Спросите товарища Станчу. Он ведь отвечает за все.
– Но вы были главным агрономом, не кем-нибудь, – с неожиданной резкостью вмешался Войку.
Томша повернул к нему удивленный взор: чего еще нужно и ему?
Максим Мога сохранял спокойствие без всякого видимого усилия. И посчитал нужным объяснить:
– Товарищ Войку у нас назначен на должность заместителя генерального директора.
Томша понял: крепость, которую Мога сооружал вокруг своей персоны, обросла еще одним редутом. Ион Пэтруц, Анна Флоря, Драгомир Войку. И еще – Ион Спеяну. Мога повысил в звании также Серафима Сфынту, который с тех пор с ним словно побратался навек. Да еще Александр Кэлиману, который тоже поддерживает генерального директора. Значит, он, Томша, оставался по ту сторону стены, совершенно обезоруженный, а стало быть, не в силах ворваться внутрь ни штурмом, ни путем долгой осады.
Молодой агроном хотел бы оказаться в эти минуты далеко-далеко, но к столу его по-прежнему приковывала невидимая цепь, отпечатавшая лишь на поверхности почвы свои звенья. Независимость, свобода действий, которыми он так гордился недавно, развеялись как дым. И Мога тоже не был уже вчерашним, каким он видел его в каланче на бригадном стане, – простым, усталым, рядовым смертным. Он спустился на землю и, подобно Антею, вновь обрел энергию и силы, стал опять тем же Могой, каким был всегда.
– В таком случае повторяю и для товарища Войку: мне ничего не известно, – упрямо молвил Томша.
– Зато Станчу другого мнения, – нанес ему последний удар Максим Мога, которого странное упорство Томши начало раздражать. – Он утверждает, что специалисты совхоза не поставили его в известность о существовании неучтенных участков.
Томша даже подскочил.
– Это Станчу-то не знал?!
В ту минуту ему показалось, будто он кричит с такой силой, что от его голоса зазвенели виноградники, что слышит его целый мир. Но вопрос вырвался у молодого агронома приглушенный возмущением. И, поскольку Мога не удостоил его более даже взглядом, Томша снова спросил, более сдержанно:
– Я могу идти, Максим Дмитриевич?
Мога чуть взглянул из-под прищуренных век.
– В семь часов вечера в саду возле Селиште состоится летучка. Место вам известно. Доставите данные о том, как прошел сегодняшний день. Будет присутствовать товарищ Кэлиману.
После отъезда Томши некоторое время стояла тишина. Лишь откуда-то из-за рядов виноградника доносился смутный гул моторов – трактора вывозили на дорогу доверху нагруженные прицепы, из которых виноград пересыпали уже в самосвалы, отвозившие его на винзавод. Максим Мога сидел молча, словно прислушивался к трепету подгорий, охваченных уборочной суетой. На самом деле он думал о Томше. Когда пришлось уехать из Стэнкуцы, он мог без колебания сказать: его место займет Михаил Лянка. Если же завтра придется передать в чьи-то руки руководство объединением, он не мог уже назвать Томшу. Особенно после истории с драгушанскими виноградниками.
Войку закурил сигарету и в молчании выпустил кольца дыма. Бырсан успел убрать со стола и сидел как на угольях: пора было идти к своим работникам, но он не решался нарушить покой гостей.
– Как они редки, такие мгновения, когда можно, в разгар трудовых будней, остаться наедине с собой!..
Дуновение ветра коснулось посуровевшего лица Моги, неся, казалось, с собой неведомый зов. Максим поглядел вокруг, поднял глаза к окнам бывшей каланчи. Там виднелась Анна.
– Погоди минуточку! – сказал он Войку и торопливыми шагами направился туда.
4
Анна стояла у окна и с грустью глядела перед собой. На эту высоту любые звуки доносились с трудом. И если не были бы видны десятки сборщиков, непрерывно передвигавшихся между рядами кустов, могла бы подумать, что она одна над этим привольным царством – среди зелени, голубизны и тишины. А каким покоем встретила ее Пояна поначалу! У нее не было еще здесь своего жилища. Не было семьи, она не знала еще никого, кроме Максима. И была тому рада – не встречать сочувствующих взглядов, снисходительных усмешек. Не надо было отвечать – то одним, то другим, которые там в Албинице, старались успокоить ее, ободрить. Здесь незаметно для себя она всей душой привязалась к Максиму, и теперь почувствовала, что Мога ей не безразличен. Это было своего рода возвращение к давно забытым радостям, отодвинутым в прошлое пережитыми невзгодами. Но вот явились – вопреки всем ее ожиданиям, наперекор любой логике – явились Виктор Станчу со своей любовью и Козьма Томша – с его страстью. А по их следам заторопились и анонимки. Об одних ей рассказал Андрей Ивэнуш, другие она получила у администраторши гостиницы – отпечатанные на машинке, в заклеенных конвертах. С обычным для таких посланий содержанием. Ивэнуш ее предупредил – ни в коем случае не проболтаться об этом Моге, у Максима и без того хватает забот. Но Анна смолчала бы и без такого предупреждения.
Значит, здешний покой оказался иллюзией, вроде приманки, чтобы заставить ее пустить в Пояне поглубже корни.
В дни тяжкого испытания, когда Анна была поставлена перед необходимостью развестись с мужем, оставить очаг, который она столько лет согревала всеми силами души и своей преданности, она думала, что до конца своих дней не встретит уже другой любви, не поверит даже самым священным клятвам.
И только здесь, в Пояне, в Максиме Моге, которого давно уже знала, открыла для себя настоящего человека, почувствовав, что как раз такой и нужен ее измученной душе.
Анна вздрогнула, затрепетала: на ее плечи опустились тяжелые ладони. Не видя еще подошедшего, она поняла, что это Мога. Максим появлялся всегда, когда она попадала в сложные ситуации, оказывалась на перепутье, и Анна готова была поверить, что он это чувствовал и тут же поспевал на помощь. Так случилось в ту морозную ночь, когда усталая и измученная она возвращалась из Кишинева, а автобус из-за неисправности застрял в пути; Мога негаданно возник на пути и отвез ее домой. Так случилось и в Стэнкуце, когда она не знала уже, куда податься, где устроиться, и Мога подсказал ей – надо ехать в Пояну. Так было и совсем недавно, когда она встретилась с Фабианом, и Мога оказался рядом, чтобы ее поддержать.
– Что с тобой?
Анна повернулась к нему лицом. В голосе Моги звучало беспокойство, та мужская нежная забота, перед которой ни одна женская душа не может оставаться равнодушной, и она, словно ободренная этим голосом, прижала вдруг лицо к его груди, будто искала защиты от опасности, угрожавшей ей в ту самую минуту.
Максим Мога, застигнутый врасплох этим порывом, растерялся. Анна казалась такой слабой и беззащитной, что Максиму стало даже страшно – без его помощи эта женщина не справится с невзгодами жизни. Анна, однако, сразу пришла в себя и, застыдившись, отступила. Но все-таки робко подняла на него глаза – Мога ясно прочитал в них просьбу простить ее несдержанность.
На душе у Максима стало горько: он не мог ответить на ее чувство. И осторожно взял ее за руку.
– Давай останемся друзьями, – хрипло зазвучал его голос.
Анна казалась спокойной. Она лишь опустила взор и отняла руку.
– Пойду-ка на виноградник, к сборщикам, – сказала она ровным голосом и направилась к двери. На пороге, однако, остановилась, словно передумала. Повернула голову, луч солнца из окна ударил в ее глаза, и лицо Моги предстало перед ней будто из-за прозрачной ткани, вытканной из тончайших шелковых нитей. Показалось – он сейчас где-то далеко. И вдруг, как сквозь туман, увидела его на похоронах Хэцашу, идущего под руку с Элеонорой Фуртунэ.
Шагнув за порог, Анна начала медленно спускаться вниз.
Максим Мога молча за ней последовал.
5
Пришел Андрей Ивэнуш. Принес плакаты и лозунги, свежеотпечатанные, лишь вчера закупленные в книжном магазине Пояны. Отдал несколько Бырсану, скатав остальные снова в трубку, чтобы раздать по другим отделениям и бригадам. На свежевыкрашенном панно, сколоченном из досок, были заблаговременно вывешены условия социалистического соревнования, обязательства виноградарей каждой бригады в отдельности. Все это в значительной мере было работой Анны Флоря, и Андрей Ивэнуш посчитал уместным похвалить ее.
Но среди многого хорошего, выставлявшего Анну в наилучшем свете, проскальзывали также двусмысленные намеки, сплетни, анонимные письма. Ивэнушу было хорошо известно, что эти грязные выдумки имеют прежде всего целью дискредитировать Максима Могу. Он прекрасно знал, что между Могой и Анной не существовало никаких интимных отношений; и все-таки, когда Мога сказал ему, что Анну следовало бы принять в партию, не сказав «нет», не стал также торопить события: лучше, мол, подождать, пока злые языки не утихомирятся.
