Текст книги "Возвращение к любви"
Автор книги: Георге Георгиу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 44 страниц)
– Будьте здоровы, дядя Стэника! – Мирча пригубил и поставил рюмку на стол. – «Старка»? – удивился он. – Откуда? Когда у тебя ее просят, клянешься, что нет ни капли…
– Эх, товарищ Костика! Раз ты не торговец, тебе этого не понять. Когда человек хорошо платит, есть у меня и «Старка», – улыбнулся буфетчик, соображая, что Мирча находится в таком состоянии, когда денег не жалеют. – Сколько бутылок тебе нужно?
После того происшествия со старухой народ прозвал Стэнику Иконой. И он так привык к прозвищу, что хотел даже переменить фамилию в паспорте. «Ведь все село, – говорил он, – иначе меня не называет…» И это даже нравилось ему: Икона – единственная фамилия в Стэнкуце и даже во всей республике, а Мунтяну – как соломы в снопе!.. Лишь когда кто-нибудь вместо «Стэника» ляпал «Сатаника», он выходил из себя.
– Ты говоришь, у меня хороший дом? – тем временем продолжал он. – А я хочу сделать его еще красивее. Найму мастера Жувалэ. Не пожалею денег, лишь бы сделал так, как ни у кого в Стэнкуце. Как икону, – засмеялся он. – А весной куплю себе «Жигули». Ни у кого еще нет «Жигулей», а у меня будет. Потому что, как я уже говорил, я женюсь… Будь здоров! – он выпил до дна.
– Будьте здоровы, дядя Стэника! Пригласите и меня на свадьбу, – попросил Мирча. – А невеста есть? Надеюсь, симпатичная старушка…
– Как можно так думать! – обиделся Стэника. – Нашел я одну, эге-ге! – У него загорелись глаза, словно он увидел перед собой будущую невесту. Он наклонился к Мирче, посмотрел по сторонам – не подслушивает ли кто? – и шепнул: – Женюсь на Тинке Урсаке. Ну, товарищ Костика, что скажете?
Мирча широко раскрыл глаза: Тинка… Икона!.. Икона чертова!
Не везет ему, но чтобы уж так – это слишком! Неужто и Тинка бросит его?..
Постоял он, подумал и тут же составил план. Если ему и придется потерять Тинку – Стэника никогда не бросал слов на ветер, – то надо извлечь из этого хоть какую-то пользу!
Он заплатил за выпитое, пожелал Стэнике успеха и отправился прямо к Тинке.
На этот раз Мирча вошел не постучав, как к себе домой. Увидя его, Тинка поспешила задернуть занавески. Экран телевизора был закрыт полосатым полотенцем, словно Тинка боялась, чтобы снова не появился вчерашний диктор.
Одета она была в прозрачную зеленую блузку из нейлона, сквозь которую просвечивалась ее белая полная грудь, а узкая юбка тесно облегала бедра. «Ну, дьяволица, прямо как переспелый, готовый лопнуть арбуз! – восхитился Мирча. – Ничего, отведаю и я этого арбуза, дядя Стэника, будь спокоен!»
Плюхнулся на диван, Тинка подсела к нему, он гладил ее волосы, щеки, обнял и грустно зашептал, что пришел конец их любви, что они увидятся лишь через год, если не позже, – он идет прямо от прокурора, завтра или послезавтра его заберут. Приукрасив немного свою беседу с Фабианом, Костика, вздохнув, закончил:
– Только ты могла бы помочь мне, Тинкуца!
– Чем же, Костика? – озабоченно спросила она. Он уже не был ей чужим. Она с радостью помогла бы ему, но не знала как!..
– Знаю я одного влиятельного человека, который очень привязан к тебе, – смиренно сказал Мирча. – Если бы ты попросила его…
Тинка пристально посмотрела на него, стараясь понять, кого он имеет в виду.
– Говори, Костика!
– Сходила бы ты к Моге…
Костика, прищурившись, посмотрел на Тинку: если она выполнит его просьбу, то Мога у него в руках! И тогда посмотрим еще, как прокурор выйдет сухим из воды.
– К Максиму Дмитриевичу? – удивленно спросила Тинка. – Что же мне делать у него? – продолжала она, хотя инстинктивно чувствовала, на что намекает Костика.
– Ты скажешь ему, что встретила Кристину, убитую горем, узнала от нее о несчастье, которое меня ждет, скажешь ему, что тебе жаль моих детишек… Ну, ты же сообразительная женщина, знаешь, как подойти к нему по-хорошему…
– Так… так… по-хорошему… – Тинка задумалась, как бы прикидывая, как лучше выполнить просьбу Мирчи. – Как же мне по-хорошему обойтись с ним, Костика? – вдруг спросила она. – Так, как ты со мной обошелся?..
Костика прикинулся дурачком:
– А как я поступил с тобой, Тинкуца? Я знаю, что ты нравишься моему посаженому, и он послушается тебя…
– Послушается, говоришь? – Глаза Тинки метали молнии. – А почему ты не пошлешь к нему Кристину? – Тинка едва сдерживала гнев. – Она помоложе меня, покрасивее!.. Тебе жаль ее? А меня тебе не жаль? Словно чужая тебе… Вот зачем ты ходишь ко мне, свалился, как снег на голову!
Костика опешил. Он никак не ожидал, что она возмутится. «Чего не сделаешь для любимого человека…» – говорил он себе. Но, как видно, не совсем так…
– Зря ты, Тинкуца, – пытался увещевать ее Мирча. – Я пришел к тебе потому, что ты мне нравишься. Сама знаешь, сколько раз стучался я в твои двери…
– Сказки, Костика, сказки! – огорченно сказала Тинка.
Костика не понял, что она имеет в виду: то ли не верит его словам, то ли мимолетное счастье было как сказка, – было и нет его…
– Ну, что ж, пойду я… – неуверенным голосом сказал он.
– Вот так, Костика! – продолжала она. – Если мне захочется пойти к Максиму Дмитриевичу, я и сама найду его… Только сейчас никто мне не нужен. А на тебя, если только посмеешь еще раз прийти, спущу собак!..
«Решительно все в Стэнкуце сошли с ума, если даже Тинка выгнала меня», – с тоской думал Мирча. Он шагал посреди улицы как в бреду и чувствовал себя одиноким, отвергнутым всем селом. Ни доброго слова, ни сочувственного взгляда ниоткуда.
Он шел опустив голову, ничего не видя и не слыша. Впервые горькая боль тревожила его душу.
«Я спущу на тебя собак!..» – Мирча даже услышал их злое рычанье…
Он поднял голову, словно хотел увидеть, с какой стороны набросится на него злой пес, и обмер. Прямо на него шла полуторка, груженная бетонными столбами для шпалер. Мирча отлично понимал, что надо отскочить в сторону, но не мог пошевельнуться. Он стоял как загипнотизированный, только грустная улыбка застыла на его лице.
Резкий скрип тормозов заставил его закрыть глаза. Он почувствовал, как что-то задело его. «Сейчас задавит» – совершенно ясная мысль молнией мелькнула у него в голове.
– Мало вам, что ли, тротуара, товарищ Мирча? – испуганный голос раздался в его ушах, и он открыл глаза.
За его спиной, метрах в двух, встал грузовик. Правые колеса его еще крутились на самом краю канавы, а на асфальте отпечатались два черных следа. Машина чуть не задела его.
Бледный водитель, у которого нервно подергивалось лицо, прокричал из кабины:
– Я чуть не сел за решетку из-за вас! Вам что, жизнь надоела? – Он все еще не мог прийти в себя. – С другим я поговорил бы иначе! – добавил он и тронул машину.
Поплелся дальше и Мирча. «Чудно!.. Меня чуть не задавили, и опять я один виноват!.. Всегда я один во всем виноват!..»
5
– Конечно, тяжело, когда человек берется за дело, которое ему не по душе, – говорил Антип Назар в ту самую минуту, когда Фабиан входил в кабинет Моги. – Тут нужно обладать высокой дисциплиной духа и ясной головой…
– Рад вас видеть, Антип Леонтьевич, – Фабиан горячо пожал ему руку, затем оглядел присутствующих.
Что-то произошло между ними или так показалось? Все сидели в каком-то напряжении – и Мога в своем кресле, и Назар за углом стола, что-то черкая на листке бумаги, Лянка стоял, опершись руками о спинку стула… У окна Симион Лунгу – председатель сельсовета – внимательно рассматривал свою шапку, словно она была не его, а чужая.
– Где тебя носит, человече? – напустился на него Михаил. – Я звонил Вале, она ответила мне, что ты давно пошел сюда.
– Прогулялся немного… в голубых санях, запряженных парой белых лошадей… На дворе такой теплый снег… – улыбнулся Фабиан. – Настоящая феерия!
– Послушай, уж не выпил ли ты? – подозрительно спросил Лянка.
– У вас разве напьешься! – притворно возмутился Фабиан. – Не ты ли приказал запереть погребок, чтоб не выпили весь твой «Норок»? Я надеюсь, Антип Леонтьевич, что с вашим появлением будет порядок в Стэнкуце? Товарищ Мога уже собрал свой багаж, а Михаил…
– Будем надеяться, – усмехнулся Назар. – Я рассчитываю на вашу помощь.
– Я свою миссию выполнил, все! – сказал серьезно Фабиан.
– Ну и что же дало расследование? Будешь судить меня или нет? – спросил Мога, изображая озабоченность.
– Пока отдадим под суд Мирчу. Хороший штраф вправит ему мозги, – ответил Фабиан. – А Максима Могу я попросил бы быть более принципиальным в будущем. И более предусмотрительным. Ты знаешь, почему Мирча так воевал с тобой?
– Я не задавал себе такого вопроса, – ответил Мога.
– Ему, с его амбицией, было лестно бороться с таким человеком, как ты, а ты поддерживал эту игру, не думая об опасностях какими чреваты действия таких людей, как Мирча. Позаботился бы хоть о престиже Стэнкуцы!
– Век живи, век учись, – с философским видом заметил Лунгу. – Даже у такого, как Мирча, выходит, можно кое-чему научиться. Так-то! Вот я до сих пор не знал, что и молодость – нелегкое бремя. Встречаю утром Илью Перепелицу, который выиграл в лотерею как раз накануне свадьбы «Запорожец». Стоит с машиной у ворот. Прошу его подбросить меня до сельсовета, а он мне отвечает:
«Не могу, товарищ председатель. Жена наказала мне ежедневно возить ее на ферму».
«И ты ее возишь?» – спросил я.
«А что же делать?.. Молодость – нелегкое бремя», – вздохнул Илья, а по глазам вижу, что доволен…
Пронзительно, как сигнал тревоги, зазвонил телефон. Мога поднял трубку, молча выслушал и сразу потемнел лицом.
– Это Валя, – сказал он, ни к кому не обращаясь, положил трубку и тут же поднял ее, набрал номер и попросил телефонистку соединить его с районной больницей.
Мога сказал главврачу сдержанным голосом, внешне спокойно, что срочно нужен хирург.
– Я пошлю колхозную машину… спасибо, – закончил он разговор.
Прошло несколько секунд в тяжелом молчании. Все ждали, что Мога объяснит, в чем дело. А он открыл серебряный портсигар, вынул оттуда папиросу и торопливо закурил. К портсигару протянул руку Михаил, то же сделал и Фабиан. Некурящий Лунгу машинально повторил их жест, но не закурил, а поднес папиросу к глазам, как бы внимательно изучая ее.
Назар черкнул красным карандашом по бумаге. На белом листе появились большие разбросанные пятна, похожие на свежие следы крови, и Мога, невольно бросивший взгляд на листок, вздрогнул.
– Жувалэ при смерти. Он упал с крыши табакосушилки, – хрипло вымолвил Мога.
Назар скомкал бумагу и бросил в корзину у стола. Михаил смял сбою папиросу. Лунгу тяжело вздохнул. Мога встал с кресла:
– Я в больницу. Ты со мной, Антип?
– Пойдем все, – сказал Михаил.
Они молча вышли из кабинета. Машины стояли на асфальтовой полоске у здания правления. Первым спустился по лестнице Фабиан. Григоре, видя, что все сопровождают его, решил, что Фабиан уезжает, и открыл дверцу машины. Он был готов сам отвезти его в Кишинев, даже поднять его на «Волге» на одиннадцатый этаж, лишь бы не видеть рядом с Наталицей. Эта чертовка пожирает прокурора глазами, никак влюбилась! Фабиан хоть и хорош собой, но он ей не пара. И намного старше ее!.. Григоре не знал, сколько лет Фабиану, но был бы рад, если б тот оказался вдвое старше, чем на самом деле. Иначе он может забрать Наталицу в Кишинев и останешься ты, Григоре, с носом. «За час домчу его в Кишинев, ей-богу! – строил планы Горе. – А как вернусь, возьму Наталицу за руку и поведу к Максиму Дмитриевичу, пусть благословит нас. Не захочет Наталица? Украду ее! Как пить дать – украду!»
Но Фабиан вместе с Могой, Назаром и Лунгу сел в машину Марку. Лянка приказал Горе срочно ехать в Мирешты за хирургом.
– Давай гони! – строго добавил он.
«Черт возьми! Что случилось? А я уже видел себя в Кишиневе! – с сожалением подумал Горе. – А вышло наоборот: я уезжаю, а Фабиан остается. Гм!.. Будь она проклята, эта жизнь, как говорит мастер Жувалэ!
Состояние Жувалэ резко ухудшилось. Испуганная и растерянная медсестра побежала за Валей и крикнула с порога:
– Он умирает!
Встревоженная Валя поспешила за ней. Всего минут десять, как она отошла от его постели и в ожидании хирурга занялась историей болезни. Упав, Жувалэ вывихнул ногу. Других телесных повреждений не было. Оставалось неясным, были ли повреждения внутренних органов, поэтому Валя и вызвала хирурга из районной больницы.
Жувалэ стонал, был бледен, холодный пот выступил на лбу. Затуманенным взором он глянул на Валю, не узнавая ее. Валя внимательно осмотрела его: пульс едва прощупывался, сильно упало давление, живот вздулся… «Разрыв селезенки или печени», – мысленно поставила она диагноз. Несколько секунд сидела неподвижно, глядя на страдальческое лицо старика. Хоть бы хирург приехал скорей!..
А если он задержится? Если приедет слишком поздно?
– Приготовьте к операции, – сказала она медсестре.
Старика перевезли в операционную.
Снаружи не доносилось ни звука, словно само время приостановило свой бег. Стояли наготове две медсестры, которые должны были ассистировать ей, а Жувалэ неподвижно лежал под белой простыней, с восковым лицом. «Будто уже мертв!» – на какую-то долю секунды испугалась Валя.
– Пульс? – тихо спросила она.
Медсестра кивнула головой – есть!
Валя взяла в руки холодный скальпель и глядела на него, будто раздумывая – понадобится он или нет?
В этой гнетущей тишине послышался скрип двери. Валя обернулась и увидела Могу в белом халате. Он остановился на пороге, слегка наклонил голову в знак привета или, может быть, одобрения, и Валя сразу почувствовала себя спокойно и склонилась над больным…
Вскоре Мога покинул операционную, но Валя не заметила его ухода.
…Хирург из Мирешт прибыл, когда операция подходила к концу. Валя почувствовала, что он вошел, но даже не повернула к нему головы. Она боялась сделать хотя бы одно лишнее движение.
– Селезенка? – спросил хирург.
– Я удалила ее, – ответила Валя, с трудом шевеля языком.
Только этими словами они и обменялись до окончания операции.
Валя еще стояла у постели больного, а в ее кабинете собрались четверо мужчин, присутствие которых было бы полезнее ей, чем Жувалэ.
Хирург из Мирешт был в восторге от спокойствия Вали и ее мастерства. «Ювелирная работа!» – повторял он, объясняя остальным особенную трудность операции в условиях сельской больницы, где ограниченные возможности и лишь в исключительных случаях можно решиться…
– Что там говорить! – сказал Мога. – Валя наш ангел-спаситель.
Михаил, улыбаясь, слушал похвалы своей жене. Он радовался, что ей удалась операция. Вспомнил о ее мечтах поработать в крупной клинике… Но с некоторых пор Валя не заводила об этом речи. «Неужели она отказалась от своей мечты?» – спрашивал себя Михаил. Они давно уже не разговаривали о Валиных планах. Его охватило чувство вины перед женой – слишком уж он был увлечен собственными проблемами.
А «ангел-спаситель» в это время сидела на стуле у изголовья Жувалэ. Вале просто не верилось, что это она всего несколько часов назад говорила Павлу о своих сомнениях. И вот нашла в себе силы решиться на такую операцию. Валя была счастлива, что спасла старого мастера, и он еще много лет сможет дарить людям красоту своего искусства.
Незаметно для себя она принялась поглаживать руки, словно лаская их в благодарность за проделанную работу.
Появился хирург, пришедший проверить состояние больного. Он сказал Вале, что в его присутствии нет нужды и он уезжает – завтра ему тоже предстоит с утра сложная операция. Валя проводила его в свой кабинет, где их ждали Мога, Михаил и Павел.
– Моим мужчинам лучше было бы отправиться домой, – сказала она им после отъезда хирурга.
– Хорошо, Валя-Валентина, – Михаил обнял ее и поцеловал в щеку. – Ты смелая девочка, по общему мнению мужчин, – ласково добавил он.
Лишь оставшись одна, Валя почувствовала, как она устала. Она шагала по комнате; чтобы прийти в себя, остановилась у окна и при свете уличных фонарей увидела веселый рой танцующих в воздухе снежинок. За их игрой Валя пыталась разглядеть скорое и щедрое весеннее цветение. В эту минуту ей захотелось поторопить весну, как будто с ее приходом решились бы все ее вопросы. Выйдет из больницы старый Жувалэ, к которому Валя испытывала сейчас еще более глубокую симпатию, она сделает все, чтобы он как можно скорее поднялся на ноги. Благодаря ему она почувствовала себя настоящим врачом.
Лишь бы весна пришла поскорей, увлекла Михаила своей суматохой, отогнала его сомнения и волнения. Укрепился бы и Мога на новом месте, и Фабиану, быть может, она принесет тепло.
Но за окном валил снег, укутывал промерзшую землю, и казалось, что зима очень довольна собой: скольким людям не дает покоя своими метелями, перекрывает все дороги белыми сугробами.
Валя оторвалась от окна, вышла из кабинета и направилась в палату, где лежал Жувалэ. Постояла, прислушиваясь к тому, как дышит спящий. И снова ее охватило чувство полного счастья, отогнавшее усталость.
Когда Валя снова вернулась в кабинет и увидела там Могу, она встревожилась:
– Что случилось? Вы ведь вместе пошли домой?
– Именно так, – успокоил ее Мога. – Мы хотели устроить небольшой пир в твою честь, но нам не хватает тебя. И мы решили устроить его здесь. Сейчас придут остальные.
– Мужчины вы мои, мужчины! – добродушно усмехнулась Валя. – Да будет так! Ради вас я нарушу больничный устав.
Мога посмотрел на нее с нежностью.
– Скажи, откуда у тебя столько сил, твердости? Когда я увидел тебя над Жувалэ, увидел твое спокойствие и уверенность, я позавидовал тебе. Честное слово! Я не видел тебя рядом с больными с той поры, как ты спасла Матея.
– Он пишет? – спросила Валя, чтобы сменить тему.
– Ему некогда, – неожиданно улыбнулся Мога. – Он кавалер, у него уже есть девушка.
– Хорошая?
– Она из Пояны. Зовут ее Миоара, – ответил он с той же улыбкой и опять заговорил о том, что его интересовало в эту минуту. – Когда ты была в операционной, да и весь этот вечер я думал, что, наверное, совершил ошибку, оставшись холостяком… Я убеждал себя, что не смогу полюбить еще раз, что обязательно придется притворяться, что люблю жену, а все мои мысли будут с той, первой любовью. Со временем душа очерствела. Я стал искать счастье в труде, труд стал моим другом, моей женой… Знаешь, как поется в солдатской песне:
Наши жены – пушки заряжены,
Вот где наши жены.
В это время появились Михаил и Павел.
– О чьей жене идет речь? – спросил Михаил, услышавший последнее слово.
– О моей и его, – усмехнулся Мога, кивая головой на Фабиана. – И нам следовало бы взять себе беду на голову, что скажешь, Павел?
– Пожалуй! Чего нам не хватает?
– Шампанского, – подсказала Валя.
– Пожалуйста!
Павел открыл портфель, вытащил бутылку шампанского и торжественно, как на празднике, выставил на стол.
– А я и не знала, что ты волшебник, – засмеялась Валя. – Только прошу без артиллерийских залпов!.. А пока я сбегаю посмотрю, как там мой старик… А вы ведите себя прилично. Ладно?
Ее долго не было, а когда вернулась, все трое вопросительно глядели на нее.
– Я сделала ему инъекцию, – ответила Валя на их немой вопрос: – Эффект наркоза прошел, появились боли. В остальном все хорошо, дорогие мои! – она сделала паузу, глянула на них ясными, сияющими глазами. – Если бы вы только знали, как вы мне дороги! – произнесла она от всего сердца, подошла к Моге и расцеловала его в обе щеки, затем Фабиана и Михаила. Она казалась школьницей, которая выдержала трудный экзамен и теперь не знает как проявить свою радость…
6
Андрей Веля был занят. Фабиан решил подождать, хотя секретарша и предупредила его, что ждать придется долго, заседание только началось.
Но, к удивлению секретарши, заседание скоро закончилось. Следом за несколькими мужчинами, которых Фабиан не знал, появился и Веля, одетый по-дорожному – в пальто, с толстым шарфом на шее и в шапке. Увидев Фабиана, он пригласил его в кабинет.
Та симпатия, которую Веля питал к Фабиану еще со времени его службы в Мирештах, с годами не прошла, как случается иногда с людьми, некогда связанными между собой интересами службы, но давно не видевшимися.
– …Какая атмосфера в Стэнкуце? Как чувствует себя Мога, Лянка? Я слышал, что жена Лянки проделала труднейшую операцию и очень успешно… – Веля расспрашивал с таким интересом, словно долгое время отсутствовал и не был в курсе событий. Лишь в конце и как бы между прочим полюбопытствовал, как Фабиан разрешил дело с жалобами Мирчи.
– Мирчу отдадим под суд, – ответил Павел. И, прочитав в глазах Вели недоумение, продолжал: – Этот вопрос намного сложнее. Я сказал это Моге, повторяю и тебе. Речь идет о твоем и Моги отношении к этому делу, особенно о твоем. Тебе лучше, чем кому бы то ни было, известно положение в Стэнкуце, ты хорошо знаешь Могу, знаешь, что Мирча виноват. Но не принял соответствующих мер с самого начала, допустил, чтобы Мирча распоясался… Мы недооцениваем опасность, какую представляют для нашего общества типы, подобные Мирче! – с жаром продолжал Фабиан. – Если бы Мирча украл мешок кукурузы, он давно получил бы соответствующее наказание, не так ли? А то, что он чернит честного человека, покушается на честь целого коллектива – это ему ходит с рук! Мы сторонимся клеветников, не трогаем их, чтобы как-нибудь не попасть и самим в сферу их грязной деятельности. И они делают ставки на это…
– Людей, подобных Мирче, становится все меньше и меньше, – сказал Веля, выслушав Павла внимательно и не перебивая его. – Сама наша жизнь заставляет их сложить оружие.
– Вот ты и рассердился, – сказал Фабиан, видя, как у Вели потускнело лицо.
– Думаю, ты согласишься, что с отъездом Моги дело Мирчи решится само собой.
– Компромисс – это кажущееся разрешение вопроса, – резко возразил Павел. – Уедет Мога? Да, но на его месте останется Лянка! И если до сих пор Мирча затрагивал Лянку только мимоходом, то в будущем он обратит весь свой огонь против него. Потому что и Лянка, как я понимаю, не будет потакать его безосновательным требованиям и не назначит главным ветеринаром.
Андрей Веля удивился: Фабиан говорит с такой уверенностью, словно Лянка уже избран на пост председателя.
– Неужели жители Стэнкуцы уже произвели миропомазание Лянки? – улыбаясь, спросил он.
– Конечно, нет. Но могу утверждать одно: колхозники уже сейчас обращаются к нему как к председателю, – ответил Фабиан.
– Вопрос о председателе колхоза «Виктория» более сложен, чем ты себе представляешь… И довольно деликатный, – оживился Веля, как бы избавившись от тяготившего его дела и возвращаясь к близкой его сердцу теме. Кроме того, мнение Фабиана могло оказаться полезным для него. – В принципе мы за Лянку, – продолжал Веля. – Но у нас есть еще одна кандидатура… Нам кажется, что посторонний человек будет полезней Стэнкуце с некоторых точек зрения… Он не связан с ближайшим окружением Моги, ни с кем не имеет ни дружеских, ни враждебных отношений, не работал годы подряд в какой-то отдельной отрасли производства, что заставляло его невольно отдавать ей предпочтение в ущерб другим отраслям…
– Я уверен, что жители Стэнкуцы сами внесут полную ясность в этот вопрос! – улыбнулся Фабиан.
– Ясно! – Веля откинулся на спинку стула, словно разминаясь. – Когда ты думаешь еще побывать у нас?
– Не знаю… У меня много дорог, и часто они не зависят от меня… – Фабиан поднялся со стула, подошел к окну и глянул на оживленную улицу, летящую прямо, как стрела, соединяясь где-то далеко за Мирештами с другими большими и малыми дорогами. – Сердце, черт возьми, – улыбаясь, сказал он, – не хочет позабыть этих мест…
После обеда Фабиан сел в кишиневский автобус, маршрут которого проходил через Стэнкуцу. Он решил еще на денек остановиться в Стэнкуце, попрощаться с друзьями, а на следующее утро выехать в Кишинев. Теперь, выполнив свою миссию и по привычке проанализировав результаты, Павел установил, что беседы с Могой и Велей были гораздо тяжелее, чем расследование дела Мирчи. Как бы там ни было, ему было неприятно становиться в позу моралиста и объяснять элементарные вещи таким людям, как Мога и Веля, которые постоянно решают множество сложных вопросов.
А может быть, в самом деле что-то в суете жизни невольно ускользает от нашего внимания?
Или, как это часто случается с сильными людьми, умеющими владеть собой, они своими чувствами управляют не всегда и слабости их проявляются, когда они совсем этого не ждут?
Оставшись наедине с собой, Фабиан пытался оправдать и Могу, и Велю, понять их не только разумом, но и сердцем.
Во всяком случае, он может возвращаться в Кишинев со спокойной совестью…
«А Анна?»
Фабиан вздрогнул. Он посмотрел на сидящих вокруг пассажиров, словно хотел узнать, кто из них спросил про Анну.
И лишь теперь Фабиан понял, что его размышления о слабостях других и борьба с этими слабостями не что иное, как бессознательная попытка бороться с собственными слабостями.
Он не мог вернуться в Кишинев, не повидавшись с Анной!
Это решение пришло к нему просто и естественно, Анна постоянно присутствовала в его жизни, делила все его страдания, и он чувствовал, что теперь она сама нуждается в его помощи.
Впервые он понял, что еще с той поры, со дня их знакомства, их судьба находилась в его руках. Но нужно было, чтобы годы выкристаллизовали это сознание, подсказали главное именно тогда, когда он старался понять поступки других людей.
Это было болезненное возвращение к счастью, за которое ему еще предстоит бороться.
– Кто выходит в Стэнкуце?
Фабиан не услышал вопроса водителя. Был углублен в себя.
Где-то за серым горизонтом, который открылся сразу после того как автобус выехал за Стэнкуцу, находилось другое село. И там рождаются и умирают, трудятся и любят, радуются и страдают люди… И ждут…
Ведет ли эта дорога к исполнению желаний тех, кто ждет? Его? Анны? Их обоих?..
На повороте, где стрелка указывала направление в Албиницу, Павел вышел и отправился дальше пешком, держась обочины шоссе, как нити Ариадны. Он шел быстро, словно спешил на первое свидание с любимой.
Несколько дней назад по этой дороге прошла и Анна. Для нее тот короткий путь вместе с Могой был началом другого пути. То же происходило и с Фабианом…
Пронеслась «Волга», обдав его струей холодного воздуха. «Нужно было попросить подвезти, – подумал Фабиан, – скорее бы доехал…»
И «Волга», словно угадав его мысли, притормозила, дала задний ход и остановилась вровень с Фабианом. Из машины выглянул Ион Арсене, председатель колхоза из Албиницы.
– Павел Алексеевич! – Арсене радостно протянул ему руку. – Тыщу лет не виделись! Раз уж я застал вас в нашем хозяйстве, не спрашиваю, куда держите путь, но почему пешком?
– Хочу вспомнить, как в молодости шагалось, – пошутил Павел, усаживаясь на заднее сиденье. Арсене сел рядом с ним.
– Что же все-таки заставило вас пуститься в такой путь пешком? – повторил свой вопрос Арсене. Ему казалось невероятным, чтобы такой человек, как Фабиан, занимающий столь высокий пост, путешествовал пешком. – Разве Мога не мог предоставить вам машину? Насколько мне известно, вы уже несколько дней у него.
– Как всегда, сельское справочное бюро работает отлично, – весело заметил Фабиан. – И чтобы вы были в курсе самых свежих новостей, знайте, что Моге неизвестно, куда я направился. Мне вдруг захотелось побывать в Албинице, и я отправился в путь своим ходом.
– И правильно сделали, Павел Алексеевич! – воскликнул Арсене. – Право слово! Сами увидите, что не только Моге есть чем похвалиться. Взять хотя бы вот этот персиковый сад. Такого нет не только в Стэнкуце, но и во всем районе. Это работа Анны Флоря! – с гордостью сказал Арсене.
Фабиан не спеша протер рукой запотевшее стекло. Навстречу машине неслись запорошенные снегом деревья. И на какой-то миг весь сад оделся весенними цветами, и Павел точно наяву увидел Анну, проходящую, как сквозь сон, под бело-розовым куполом…
7
«Вот это моя Албиница!.. Посмотри, как расцвели акации!» – Анна приподнялась на цыпочки, чтоб сорвать белую гроздь, но не дотянулась до цветка, в пальцах у нее осталось всего несколько зеленых листочков. Она разочарованно посмотрела на них и подбросила в воздух: «Не хочет дерево отдавать свою красу!»
Тогда Павел, ловко подскочил и поймал веточку: короткий треск, похожий на стон, и веточка коснулась земли. Он растерялся на миг, ощутил глухую боль, словно увидел прекрасную птицу, раненную жестокой рукой, посягнувшей на ее красоту. Он стоял удрученный этой сломанной белой кистью, которая неизбежно засохнет и погибнет, так и не исполнив своего жизненного предназначения.
«О чем ты задумался, товарищ прокурор? Неужто хочешь припомнить, под какую статью уголовного кодекса подпадает твой проступок?»
Анна звонко смеялась, как бы сообщая не только ему, а всему свету, что она счастлива. А вокруг нее и над нею простирались только белые кружева цветущей акации.
«Ничего, я возьму все на себя», – сказала Анна, видя его смущенным и погрустневшим. Она оторвала от той веточки две грозди цветов, одну отдала ему, а вторую взяла себе. С той поры, сколько б раз Павел ни видел цветущую акацию, всегда перед ним вставала смеющаяся Анна.
Широкая улица вывела их из села к виноградникам, дремлющим под лучами полуденного солнца…
Это была его первая встреча с Анной в Албинице.
…Над землей, освещенной глазами Анны и ее любовью, носился нежный аромат цветущих виноградников, их пересекало множество путей-дорожек, которые он так и не сумел связать воедино…
– Вот это наша Албиница, товарищ Фабиан, – торжественно произнес Арсене и сделал знак шоферу замедлить ход. – Смотрите хорошенько, есть на что поглядеть.
Фабиан улыбнулся. Так хвалятся детишки: у меня – танк, вертолет, ракета, а у тебя – старый грузовик!
Не знал Арсене, что среди высоких, красивых домов Фабиан искал старенькую крышу с поросшей мхом черепицей и акацией у ворот. Видя, что Фабиан улыбается и не отрывает глаз от улицы, Арсене сказал, польщенный вниманием гостя:
– Крепко стоим, а? Можно сказать, не ниже, чем Стэнкуца! Не грех бы и перещеголять ее, но надо знать меру…
После ночного снегопада деревья вдоль улицы и в садах были увешаны белыми гроздьями, как цветы акации весной, в начале новой жизни…
…Не он, другой нашел тогда дорогу к цветущей акации. Анна своей скромностью и нежностью привлекала внимание многих молодых людей в Албинице, они вились вокруг нее, ухаживали за ней, и Фабиан все чаще сомневался, не знал: будет ли Анна счастлива с ним? Он испытывал смятение, колебания мучили его, и все же он мирился с таким положением…
Трое сорванцов летели на санках с горки. Их стремительное мелькание снова напомнило ему несбывшееся, ту пору, когда Анна ждала, что он прилетит за ней и умчит ее. Не сумел он тогда решиться на это…
«Были бы сани…» – так Наталица сказала, и эти слова он воспринял как дар, как призыв, и именно это побудило его приехать в Албиницу.
Он чувствовал какую-то неясную вину перед Наталицей: из ее мечты он вдруг почерпнул уверенность для себя.
