Текст книги "Возвращение к любви"
Автор книги: Георге Георгиу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)
Снова зазвонил телефон. Кто-то упорно добивался своего. Мога посмотрел на телефон, но не снял трубку. Он оделся и вышел, сопровождаемый требовательным звонком.
В тот послеобеденный час жители села видели, как их председатель ходит пешком по улицам, чего не случалось с ним давно. Он останавливался у ворот, обменивался двумя-тремя словами с хозяином и шел дальше. Зашел в школу, в детский садик, в магазин, задержался на несколько минут перед домом Тинки Урсаке, оглядел хорошо ухоженный двор и молчаливый дом…
Затем свернул на узкую улочку, которая вела к строительству здания для сушки табака. Здесь, к удивлению рабочих, он долго и молча глядел, как трудятся люди, пока не заметил Кирилла Гырнеца, который таскал камни. Подозвал его и строго сказал:
– С завтрашнего дня вернешься на машину и начнешь на ней работать. Но чтобы был полный порядок!
«Что это случилось с нашим Могой? – перешептывались люди. – Прийти на такую стройку, которая стоит сотни тысяч, и не сделать никому ни одного замечания! Невероятно!»
Жители Стэнкуцы еще ничего не знали…
13
Михаил Лянка вернулся из Лунги под вечер. Первым делом заскочил домой. Валя крепко спала, – не шелохнулась, когда открылись двери. Он увидел, как она легко дышит, и успокоился. Раз Валя дома – все в порядке, можно идти на работу.
Михаил вышел, стараясь не шуметь. «Я не отстану от Моги, пока он не привезет в Стэнкуцу еще одного врача», – вернулся к своим недавним мыслям Михаил, еще не зная, что Моге уже некогда решать не только этот вопрос, но и многие другие, более важные.
Встреча с Онисимом Черней и спокойный сон Вали – все это вернуло Михаилу хорошее настроение. Он легко взбежал по лестнице правления. В кабинете он поднял трубку и попросил телефонистку соединить его с Могой, хотя до кабинета председателя было шагов десять и он мог зайти к нему в любое время, не спрашивая разрешения. Но чаще всего Лянка поступал именно так, как сейчас: у телефона Мога был каким-то другим человеком, сговорчивей, что ли, не сверлил собеседника глазищами, и Лянке удавалось сказать ему все, что намеревался.
Первое время Мога возмущался этим, но затем привык. Теперь же он крикнул, чтоб Михаил немедленно зашел к нему, и бросил трубку.
– Где это ты мотаешься? – с порога накинулся на него Мога. – С самого обеда ищу тебя, дела горят, а ты как сквозь землю провалился!..
– Я был в Лунге, у Онисима Черни. Ты послал ему поздравительную телеграмму?
– По какому случаю?
– Не знаешь? – удивился Лянка. – Ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. Вот же газета перед тобой, погляди на первую полосу.
Мога прочитал, взял листок бумаги и настрочил телеграмму. Нажал кнопку рядом с телефоном, и на пороге появился мош Костаке.
– Отнеси на коммутатор.
Тут же позвонил и приказал телефонистке, чтобы не позже чем через четверть часа телеграмму передали по назначению.
– От души рад, – сказал он Михаилу. – Здорово держится старая гвардия, не так ли? Бери пример! Я хотел бы дожить до того дня, когда смогу послать тебе такую же телеграмму.
– Спасибо, – улыбнулся Михаил. – Но до той поры мне еще кое-что нужно сделать. Вот, например, товарищ Черня стал выращивать саженцы на гидропоне. Я считаю, что и мы должны заняться этим. Ответственность беру на себя. Дай только разрешение. Речь пойдет о больших затратах…
– Если это в интересах колхоза, то почему же нет?! – Мога закурил и протянул портсигар Михаилу. Тот прикурил от зажигалки Максима, и несколько минут они молчали, попыхивая сигаретами. Голубой дымок вился между ними, как стрекоза с гигантскими крыльями.
Лянку несколько насторожила покладистость председателя. Он разогнал рукой вьющийся дымок и внимательно посмотрел на Могу. Не шутит ли он?
Однажды нечто подобное уже происходило.
Два года назад Лянка предложил Моге план, предусматривающий специализацию колхоза по виноградарству. Для этого требовалось на тысяче гектаров, не больше и не меньше, развести отборные, благородные сорта винограда и, соответственно, уменьшить посевную площадь других культур.
Мога взял у него этот план, а через неделю вызвал Михаила к себе. Когда он открыл папку, Михаил увидел на своем плане подчеркнутые строки, разноцветные вопросительные и восклицательные знаки и множество других пометок. Он понял, что придется немало потрудиться, чтобы преодолеть возведенные председателем баррикады. А Мога был твердо убежден, что и сегодня крепче всего людей привязывает к земле хлеб. И за все годы своего правления он не тронул ни одного гектара пашни.
Лянка же посягнул на площадь, предназначенную для пшеницы, не говоря уже о других культурах, так как неоткуда было взять другой земли под виноградники. Виноград и так занимал все склоны и косогоры. На нем поднимался колхоз, на нем держалось благосостояние – виноградники давали самую большую часть дохода, и, возможно, именно потому свои новые дома колхозники украшали лепными виноградными гроздьями и листьями из цемента или алебастра.
Мога же хотел, чтобы крестьянин сохранил и красоту и то самое святое, что давала земля, – хлеб. Хотел, чтобы народ не забыл, как выглядит пшеничный колос, не забыл его нежности, которую можно было сравнить только с нежностью младенца. Хотел, чтобы крестьянки не утратили тайны выпечки хлеба, чтобы они сберегли в сердце дух теплого хлеба, который освящает дом, освежает его, а самих домочадцев делает добрей…
– Кроме доказательств экономического характера, которые, как я вижу, ты тщательно подготовил, план должен содержать в себе и моральную, духовную основу…
– Не понимаю, – смущенно ответил Михаил. – Это же в интересах колхоза, колхозников, государства… Разве это не моральная основа? Я могу даже сказать – главная!
– Да. Но подумай сам; мы дошли до того, что создаем культ виноградников… – возразил Мога.
– До сих пор ты был за этот культ! – разъярился Лянка.
– Святая святых – хлеб, – продолжал Мога. – Нет, я не был за культ виноградников, но мы должны были достичь экономического равновесия. И достигли его. Дальнейший прогресс я вижу в развитии всех отраслей… Чтоб на столе у людей стоял не только кувшин с вином, чтоб была и крынка молока, и жаркое, и фрукты, и овощи. Не говоря уже о хлебе. Должна же существовать гармония производства! Дойдем до тысячи гектаров виноградников и – баста! Это наш предел!
Лянка отлично знал, что Мога не согласится сразу. Он должен поразмыслить, убедиться в реальности, жизненности плана, в хороших перспективах. Так бывало и раньше. И именно это-то и нравилось Михаилу: когда дело доходило до серьезных вопросов, Мога никогда не спешил. И лишь только выяснив все до мельчайшей детали, заполучив все точные расчеты, он становился непреклонным и твердым, как железо, и не допускал от принятого решения никаких отклонений. Как правило, затраченное на всю эту подготовку время окупалось с лихвой.
Но новый план Лянки Мога встретил в штыки. Места, подчеркнутые красным и синим карандашом, вопросительные и восклицательные знаки, проставленные на плане рукой Моги, стали настоящими бетонными баррикадами, через которые невозможно перешагнуть.
Более всего злил Лянку тот факт, что, сколько бы раз он ни возвращался к этому разговору, Мога внимательно выслушивал его, а в последнее время – с каким-то особенным, ангельским терпением, иногда вставлял одну-две фразы и прочно, надолго замолкал. Лицо его принимало добродушное выражение, изображало чистосердечный интерес к тому, что говорил собеседник. Иногда Лянке даже казалось, что Мога готов сдаться, и он усиливал огонь своего наступления новыми аргументами, примерами из практики других районов, областей, подтверждал свои слова цитатами, опытом передовых специалистов, мнением ученых – ведь у Лянки была целая библиотека научных трудов по этому вопросу, словом, выкладывался до последнего, и когда, обессиленный, опускался на подвернувшийся стул, тогда Мога говорил со вздохом:
– Должен признаться – убедил ты меня. Но у меня есть к тебе маленькая просьба: найди мне хоть две-три сотни гектаров свободной земли, достань несколько комбайнов для уборки винограда и подходящие машины для обрезки кустов. И еще завод здесь, в селе, или где-нибудь поблизости, куда мы могли бы свозить весь урожай винограда с тысячи пятисот гектаров и пускать его в переработку. Чтобы мы не трясли его двадцать – тридцать километров и он не превратился бы в месиво при перевозке! Что ты скажешь на это? Пока у тебя ничего этого нет? Ни земли – ведь не отнимешь же ты ее у соседей? Ни техники. И если у тебя всего этого нет, то лучше я останусь злейшим консерватором, чем авантюристом… Не бойся, придет еще время, когда мы перейдем к строгой специализации… Но до той поры, если у тебя есть голова на плечах, давай мне продукцию высшего качества, обеспечив и выход солидного количества. Мы должны расти и по вертикали, не только горизонтально. Добились же мы того, что вдвое увеличили урожайность пшеницы! Пожалуйста, проделай это и на виноградниках!
Часто вступал в разговор и Антип Назар, секретарь парторганизации, который в конце концов становился на сторону Моги. У него были свои аргументы: рабочие руки! Откуда их взять? Сколько времени будем мы прибегать к помощи школьников, студентов, отрывая их от учебы? Виноградники – это, конечно, не только вино, виноград должен быть на столе у каждого, он для здоровья полезен. А сколько пропадает винограда! Мы не подсчитывали… Мы вынуждены закрывать на это глаза! Чтобы стимулировать заинтересованность людей, мы разрешаем им ежедневно уносить с собой домой полные ведра винограда. Сколько тонн уносится таким образом каждой осенью! Вы скажете – материальная заинтересованность. Да нуждаются ли наши колхозники в этом винограде, когда со своего собственного виноградника делают по четыре-пять бочек вина? Вот тут-то и выявляется оборотная сторона медали: с одной стороны, мы сами создаем людям условия для того, чтобы они купались в вине, а с другой стороны, мы требуем, чтобы они не пили. Ну, и так далее. Где же логика?
– Надо заставлять хозяев сдавать государству излишки вина, – загорелся Лянка.
– А если они не хотят продавать свою продукцию? – возразил Мога. – Выбивать, что ли, дно в бочках? Кто же это сможет сделать?!
– Нужно ликвидировать «систему ведер», – предложил Лянка.
– Это ты сейчас требуешь ликвидировать «несунов», а, когда у нас будут полторы тысячи гектаров, что будем делать? Будем увеличивать число «ведер», иначе новый год застанет нас с неубранным виноградом! Дайте мне сначала технику, технику, товарищи! – настойчиво повторял Мога. – Чтобы уборка винограда обходилась нам не в сто рублей, а, скажем, в десять. И чтобы у нас было где хранить виноград до весны…
– Пусть ее дает Кырнич, он же занимается техникой! – в изнеможении говорил Лянка. Он вынужден был признаться самому себе, что в отношении «рабочих рук» и Мога, и Назар правы. Но Михаил был уверен, что, пока он подымет эти тысячу пятьсот гектаров, появится и необходимая техника. Но и этот аргумент не поколебал Могу.
В конце концов Лянка вынужден был отступить.
«Но от саженцев я не откажусь!» – говорил себе Лянка. В этом он будет так же тверд, как Мога, так же, как он, настойчив и докажет свое.
Мога, прищурившись, словно ему в глаза попал табачный дым, глядел на Лянку.
– Послушай, Михаил. У меня создалось впечатление, будто у тебя в мозгу, как на мраморной доске, высечены два слова: «Мога – консерватор». Что пожимаешь плечами? Слава богу, уже восемь лет мы хлебаем с тобой из одной миски. Скажи-ка мне откровенно, не как председателю, а как своему другу: существует ли в сельском хозяйстве что-нибудь новое, проверенное опытом и подтвержденное наукой, что бы председатель Мога не применил у себя в колхозе? Не мы ли первые в районе внедрили новую технологию по выращиванию виноградников? Не вогнали ли именно мы более миллиона рублей в наши фермы? Легко было нам тогда? Кое-кто глядел на меня как на врага: к чему коровам такие роскошные условия? Чем тратить такие деньги на коров, не лучше ли увеличить плату людям, которые ухаживают за ними? А сейчас работники фермы ходят в белых халатах, стоят да посвистывают, глядя, как транспортер везет корма и сам поровну делит каждой корове, механизмы убирают навоз, доильные машины доят коров и прямо по трубам отправляют молоко в холодильники… Красиво, не так ли? И к тому же плата за труд тоже возросла… не говоря уже о другом!..
– Да кто же это отрицает? – удивился Лянка. – Не понимаю тебя!
«Мне хочется, чтобы ты не просто понял, а посмотрел намного шире, увидел соотношение всех проблем… Потому что скоро я уеду, и, может, ты останешься на моем месте…» – думал Мога.
– Я знаю, что у тебя болит, – с жаром продолжал Мога. – И мне это нравится. Я же не уговариваю тебя отказаться от своих планов. Но везде нужен расчет. Неужели ты хочешь, чтобы мы дошли до узкой специализации, в которую втянулись наши колхозники? Они забили свои дворы и приусадебные участки одной виноградной лозой, а за каждым помидором бегают в колхозный ларек. А если не находят их там или товар оказывается несвежим, поднимают шум. А что им стоило посадить у себя и картошку, и перец, и синенькие, две-три грядки лука? Куда там! Раньше они отговаривались тем, что нет, мол, воды, нечем поливать грядки, а теперь вода у них под самым носом… В каждом дворе… Вопрос нужно рассматривать шире! – заключил Мога, словно подводя черту под всем сказанным ранее.
– Послушай, – загорелся и Лянка. – Все вопросы, даже специализацию колхоза, в последней инстанции решаешь ты. Ты же председатель… Я не буду заниматься этим вместо тебя…
– Не забывай, что ты к тому же мой заместитель, – улыбнулся Мога.
– Хорошо. Но послушай: новая технология позволит нам сэкономить массу плодородной земли. На одном гектаре, в траншеях с удобрениями, можно вырастить столько же саженцев, как на пяти гектарах земли. Раз – в мою пользу. Значительно сокращается число рабочих рук, которые мы сможем использовать в другом месте, – два. И наконец, намного возрастает процент саженцев наивысшего качества. Ну, как поставлен вопрос?
– А как бы на это посмотрел Михаил Лянка, если бы он был председателем? – в свою очередь спросил Мога, сверля его испытующим взором.
– Зачем спрашиваешь? Ты же не вышел на пенсию!
– Предположим, вышел…
Мога был рад, что разговор принял такой оборот. И теперь медля с ответом, хотел окольным путем подойти к главному – своему отъезду, который на время должен был отодвинуть все остальные вопросы.
«Надо сказать ему, чего тянуть», – решил Мога. Но странно, поймал себя на том, что не находит подходящих слов. Мешало неожиданное чувство виноватой нежности: вот, перекладывает на еще молодые плечи Лянки непомерно тяжелую ношу и оставляет его с ней…
14
Мога повернулся на стуле и посмотрел исподлобья на вошедшего. Это был высокий смуглый мужчина с живыми глазами, в черном суконном пальто с барашковым воротником. Зоотехник Нику Оня, заведующий фермой.
– Что случилось? – спросил Мога.
– Я шел с фермы, увидел свет в окне и решил зайти спросить… – он умолк, виновато опустил глаза. – Народ говорил, что…
– Что говорит народ, я узнаю завтра на ферме, – прервал его Мога. «Григоре уже раззвонил повсюду», – с досадой подумал он.
Это означало, что Оня должен уйти, но зоотехник не спешил.
– У Тудоры Цанга с первого отпуск…
– И кто ей не дает уйти в отпуск? – спросил Мога.
– Никто… Она не хочет ехать в дом отдыха. Просит меня занести ее в список тех, кто едет в Москву на выставку.
– Слушай, Нику, неужели ты сам не можешь решить такой вопрос? – вмешался Михаил, продолжая думать о последних словах Моги. Он чувствовал, что здесь что-то кроется, что на этот раз Мога затеял разговор не только для того, чтобы еще раз подтвердить свою позицию.
– Ясно тебе? – улыбнулся Мога Оне. – Ты извини, но у нас важное дело… Так вот, Михаил… – решился наконец Мога.
Но тут снова открылась дверь. Мога резко встал из-за стола с намерением запереть дверь, чтобы его никто больше не беспокоил. Но, увидев вошедшего, так и остался у стола.
Это был мош Ион Прикоп, первый председатель колхоза в Стэнкуце. Его уважали не только за то, кем он был когда-то, но и за его человечность и честность его широкой души. Мога тоже уважал его, любил беседовать с ним.
– Очень рад, мош Ион, что не забываете нас, – сказал Мога. – Пожалуйста, садитесь…
Старик пригладил усы и голубыми глазами испытующе посмотрел на Могу.
– Вот прочитал я в газете, что ты намерен навестить меня, и подумал, что у тебя много забот… и сказал себе, не лучше ли пойти мне к тебе самому. Я давно уже не выходил в село…
– Помните, мош Ион, в январе побывал у нас один газетчик? Он осматривал больницу и беседовал с вами.
– Да, да… – утвердительно кивнул головой старик.
– Я обещал, что, когда вы выйдете из больницы, я зайду к вам, и мы выпьем по стаканчику вина. Газетчик написал об этом, чтобы все узнали, как я забочусь о людях, – с иронией продолжал Мога. – А я-то… Знал бы этот газетчик, что вышло как раз наоборот – вы сами пришли к председателю поглядеть, как у него дела идут!..
– Все так, Максим Дмитриевич, – снова кивнул старик. – Поэтому я и пришел. Что-то не укладывается у меня в голове: в газете пишут, что ты председатель колхоза, а люди говорят другое. После обеда пришел ко мне Черлат, бригадир с табачной, потом пришел механик из гаража, Штефан, за ним товарищ Оня, даже недотепа Мирча и тот пришел ко мне… И спрашивают меня – и один, и второй, и третий: «Вы слышали, что товарищ Мога уходит от нас?»
Мога и глазом не моргнул. Лянка впился в него: Мога уезжает из Стэнкуцы? Что еще за выдумки?
Но не спросил ничего.
Молчал и Мога. Напряженность Лянки передалась и ему.
– Это правда, мош Ион, – после небольшой паузы сказал он. – Уезжаю. – Он нахмурился, будто произнес какое-то фальшивое слово. – Назначен генеральным директором аграрно-промышленного объединения «Пояна»!..
– Уезжаешь, не спросясь у людей? – удивился мош Ион.
– Я представлю свой отчет на общем собрании.
– А если народ не отпустит?
– Я не солнце на небе, чтоб без меня не могли обойтись!
– Да, это верно. Предположим, мы отпустим тебя. Видно, и там в тебе нуждаются… Правда, если бы министры хорошенечко поискали, то нашли бы кого-нибудь другого. Или слишком хорошо поискали!.. Выходит, так! Да, я уже говорил, может случиться, что мы отпустим тебя. Кого же оставишь на своем месте? Разве сердце твое позволит, чтоб остался кто-то вроде Мирчи?..
Они беседовали между собой, мош Ион, бывший председатель, и Мога, который скоро станет бывшим, рассуждали, как два разумных хозяина, взвешивая каждое свое слово. А Лянка словно и не существовал, ни один из них не обратился к нему. Он сидел как каменный, слова долетали до него откуда-то издалека, а мозг регистрировал их с бесстрастностью магнитофонной ленты. Мога говорил сдержанно, беседовать со стариком ему было легче, чем говорить с Лянкой наедине, хотя в действительности все его слова были обращены к Лянке.
В приемную внезапно ворвались громкие, спорящие голоса, – видно, мош Костаке воевал с кем-то, кто хотел войти в кабинет без разрешения. Мога с неудовольствием обернулся к дверям, туда же устремил свой взор и Лянка, как бы боясь упустить из виду хоть одно движение председателя.
– Максим Дмитриевич, сколько может длиться это свинство? – ворвался в кабинет высокий мужчина с непокрытой головой, в распахнутом пальто. Это был портной Антохи. – Я сижу и работаю, мучаюсь, калечу иглой свои пальцы, чтоб как можно красивее одеть народ, а какие-то ослы бросают мне в окно бутылку шампанского, разбивают вдребезги стекло и вдобавок кричат: «За твое здоровье!» Когда будет конец бандитизму? Куда смотрит милиция?
Все это Антохи выпалил единым духом, и его румяные щеки запылали еще ярче.
– А бутылка была полной? – невозмутимо спросил Мога.
– Полная… Прогремела, как пушечный выстрел, – угрюмо буркнул Антохи.
– Жаль, – улыбнулся Мога. – Передай их в руки Шандры.
– Боятся они Шандры! Вызовите вы их! Иначе я закрою свою мастерскую и подамся куда глаза глядят.
– Послушай, Антохи! – взорвался вдруг Лянка, кивая головой на дверь. – Мы заняты!
Антохи посмотрел на Могу, ожидая его ответа, но Мога уже беседовал с мош Ионом, и Антохи смущенно пошел к выходу.
– Беда с этими парнями! – вздохнул мош Ион. – Резвятся, как жеребята.
– Будто нет хозяина! – сказал Михаил, раздосадованный тем, что разговор между Могой и мош Ионом не закончился, а Мога словно дал себе зарок не замечать Михаила.
– Найдется и хозяин, – неожиданно улыбнулся Мога, вышел из-за стола, взял стул и сел рядом со стариком, как будто для более интимной беседы. Председательское кресло пустовало. По одну сторону стола сидели Мога и мош Ион, по другую – Лянка, одинокий, старающийся подавить возмущение, которое в нем все росло. Он чувствовал, как его заливает горячей волной, жар подымался все выше и уже обжигал ему лицо. Он повернулся к дверям, словно ожидая появления кого-то четвертого, кто придет и расставит все по местам. Он не мог больше видеть, как старик поглаживает свои усы, этот жест раздражал Михаила так же, как и толстый, длинный палец Моги, тихонько постукивающий по столу. Его выводило из себя и то, что он не решается вступить в беседу, подавленный неожиданным известием, спутавшим все его мысли. Вдобавок его стесняло присутствие Иона Прикопа.
– Вы спросили, кого я оставлю вместо себя, – продолжал Мога, бросая мимолетный взгляд на Михаила. – Вы же хорошо знаете – слово за народом. И я надеюсь, народ выскажется за товарища Лянку. – Теперь Мога пристально посмотрел на Михаила. Взгляд его словно спрашивал: «А что скажешь ты?»
Тут Лянка по-настоящему взорвался.
– Ишь ты! – резко сказал он, подымаясь из-за стола. – Как ты рубишь сплеча! Не выйдет! Нашел умника, который сунет голову в петлю!
– ?..
– Как видишь, я не подскочил от радости, что ты с таким широким жестом уступаешь мне свое кресло!
Мога и на сей раз промолчал.
Молчал и старик. Он чувствовал себя как между двумя дуэлянтами, один из которых молчит, а другой палит словами.
– А насильно вы меня не заставите! – категорическим тоном продолжал Михаил, выделяя каждое слово. – Завтра же на рассвете поеду в Мирешты, поговорю с товарищем Велей. С тобой мне не о чем говорить. Ведь если тебе в голову взбредет идея, которую ты считаешь гениальной, то ее трактором не вытащишь из тебя… До свидания, мош Ион!
Он поклонился старику, сорвал шляпку и пальто с вешалки и бросился к дверям.
– Горячий человек, – покачал головой мош Ион. – Стэнкуце повезло.
– Трудно ему будет, – сказал Мога. – Сами понимаете, что значит взять на себя такую ответственность. Хотя из нас троих вам было тяжелее всего. Вы положили начало, вы основали колхоз…
Мош Ион разволновался, стал вспоминать прежние годы, тех, с кем работал двадцать лет, – их было мало, они все самые первые…
Мога задумчиво слушал и, когда ему показалось, что можно вставить слово, произнес:
– А я тогда работал в Пояне…
И невольно стал рассказывать старику о давнишней Пояне, Пояне его молодости, о людях, с которыми познакомился тогда. Это были годы великих начинаний, и, рассказывая, Мога подумал: и для него, для Михаила, для Вали снова наступает время начинаний. Возможно, и для всего села.
Он проводил старика чуть ли не до дома. Доро́гой говорил старик, а Мога молчал, как причастный к какой-то тайне. На них глядели светлыми глазами окна отходящих ко сну домов, легкий и теплый снегопад окутывал дома, словно стараясь держать их ближе друг к другу, как в час расставания, который неожиданно пробил…
