Текст книги "Среди самцов"
Автор книги: Фиона Уокер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)
27
Меньше всего Калум ожидал застать у Одетты Джимми. Он еще больше удивился, когда Джимми сграбастал его за лацканы пиджака, основательно встряхнул и, глядя ему в глаза, прошипел:
– Еще раз ее обидишь, будешь иметь дело со мной. Понял?
Потом он большими шагами прошел к двери, сорвал с вешалки пальто и, не сказав больше ни слова, ушел в ночь.
Калум одернул пиджак и прошел в гостиную.
Одетта стояла в центре пустой квартиры, слегка покачиваясь на нетвердых уже ногах. Она ничего не ела, а только пила и теперь находилась основательно подшофе. В зыбком свете камина она казалась какой-то особенно красивой и хрупкой, почти не от мира сего.
– Куда это он ушел, хотела бы я знать? – спросила она заплетающимся языком, сделав шажок в сторону, чтобы сохранить равновесие.
Хотя стычка с Джимми потрясла Калума в буквальном, а не переносном смысле, он не мог не заметить, что его компаньонка крепко накачалась спиртным.
– Сегодня он мне заявил, что у него появилось стойкое желание как можно больше времени проводить с семьей, – сказал Калум, поставив на мраморный выступ, на котором раньше располагался телефон, свой черный кейс.
– Ты похож на агента похоронной конторы или разъездного торговца, – хихикнула Одетта, намекая на его черный костюм и кейс. – Так что не вздумай сказать, будто пришел для того, чтобы купить по сходной цене мою душу. На черта ты явно не тянешь.
Калум проигнорировал ее язвительное замечание, подошел к камину и, увидев стоявшую на полу бутылку виски, поднял ее, убедился, что она пуста, и поставил на место.
Одетта, наблюдавшая за его манипуляциями, пробормотала:
– На кухне еще есть.
Калум включил на кухне свет. Загорелись галогеновые лампы, осветив выстроившиеся на подоконнике и на полу разнокалиберные бутылки с яркими этикетками. Калум с минуту подумал и выбрал виски для себя и персиковый шнапс для Одетты.
– Честно говоря, на такое количество посетителей я не рассчитывала, – сказала Одетта. – Но так всегда бывает, когда задумаешь провести вечерок в уединении, гости являются словно по волшебству.
– Думаю, нам пришло время серьезно поговорить, – сказал Калум, возвращаясь с бутылками и стаканами к камину.
– Поговорить? – повторила Одетта, резко к нему поворачиваясь и едва при этом не падая. – Черт бы тебя побрал, Калум! Ты меня разорил, а теперь явился ко мне, чтобы об этом поболтать? Вот это номер!
Хотя она отказалась идти на вечер к Лидии, где было много гостей, света и шампанского, вечер у нее все-таки состоялся. Да такой, какого она себе и представить не могла. Жаль только, что на ней не было соответствующего случаю платья, а на лице – макияжа.
– В принципе, мне при твоем появлении следовало схватить какой-нибудь тяжелый предмет и огреть тебя по голове. Но я, увы, не могу этого сделать. Во-первых, это дурной тон, а во-вторых, у меня по твоей милости вообще ничего не осталось – ни тяжелых предметов, ни легких. Нет, в самом деле, неужели ты не понимаешь, что со мной сделал?
– Понимаю, и приехал к тебе, чтобы предложить решение, которое должно устроить нас обоих. Мне эта ситуация нравится ничуть не больше, чем тебе.
– Как ты мог в таком случае допустить, чтобы это случилось? – воскликнула Одетта.
– Так уж вышло, – хрипло рассмеялся Калум. – А все потому, что ты, сестренка, засела у меня под кожей.
– Что значит – «засела у тебя под кожей»? – удивленно спросила Одетта.
– Это значит, ты меня достала! Ты же в меня влюблена, верно? – Он снова засмеялся хриплым, каким-то каркающим смехом. – А в меня влюбляются только душевно травмированные, битые жизнью люди. Потому что им нечего терять. Так что зря ты, Одетта, в меня влюбилась. Ты заслуживаешь лучшей участи. Любовь сплошь состоит из боли и слез и приносит одни страдания. Это не говоря уже о том, что она приносит страдания окружающим, которых влюбленный человек, стремясь к объекту своей страсти, обыкновенно не замечает и походя втаптывает в грязь. – Достав из стоявшей в углу коробки (книжные полки тоже были проданы) любовный роман «Пылающие сердца», Калум с брезгливой ухмылкой повертел его в руках и спросил: – Неужели, Одетта, мы с тобой эти самые «Пылающие сердца»? Ты так представляешь наши отношения?
Одетта покраснела.
– Я не говорила, что люблю тебя, Калум. Ни разу.
– Какая разница? – бросил Калум. – Ведь это факт.
– Даже если и так? Я в любом случае не заслужила того, что ты со мной сотворил.
– Нет, заслужила! – заорал вдруг Калум, швырнув книгу об стену. – Ты не вовремя вылезла, чтобы заявить о себе. Неужели не понимаешь?
Одетта не знала, что и сказать. Она никогда еще не видела Калума в таком гневе и испугалась. Ей казалось, что он в любую минуту может на нее наброситься. Поэтому, когда он сделал шаг в ее сторону, она отпрянула и прижалась к стене. Он, однако, даже на нее не взглянул. Подскочил к другому ящику и вытащил из него очередной любовный роман.
– «Презренная женщина»! – громко прочитал он название. – Как это верно. Вы, бабы, только презрения и заслуживаете. Вечно ноете, распускаете сопли. Но где ваш гнев, я вас спрашиваю? Скажи, Одетта, где твой боевой пыл, твоя звериная злоба?
– Я тебе еще покажу свои клыки. Вот выберусь из этой клетки – и такое тебе устрою, что мало не покажется! – Неожиданно Одетта успокоилась. Ну, почти успокоилась. Ярость, которую демонстрировал сейчас Калум, была скорее свидетельством его слабости, нежели силы, и она поняла, что сможет с ним совладать. Она уже его не боялась. Как говорится, «лающая собака не кусает». – Кроме того, какой смысл тебя убивать? Сначала надо узнать, зачем ты затеял всю эту возню. В этих романах, – тут Одетта ткнула пальцем в набитые книгами картонные ящики, – героини поступают именно таким образом. Сначала выведывают планы и секреты врага, а потом сталкивают его машину в пропасть.
– Ладно, хватит болтать! – гаркнул Калум, останавливая ее излияния. – Я не для того сюда приехал, чтобы заниматься с тобой психоанализом или обсуждать твои гребаные любовные романы.
– А для чего ты сюда приехал? – заорала Одетта, неожиданно – и для него, и для себя самой – начиная на него наступать. – Для того, чтобы сказать, что меня любишь? Или чтобы со мной переспать? Скажи, для чего?
– Придержи коней, сестренка, – сказал Калум, не ожидая от Одетты такого напора. – Не болтай всякие глупости по той только причине, что ты пьяна и у тебя кое-где зудит. Я приехал сюда, чтобы сделать тебе деловое предложение. – Калум полез во внутренний карман пиджака и извлек из него конверт. – Если ты перепишешь ресторан на меня, я готов заплатить все твои долги.
К такому повороту событий Одетта была не готова. Калум снова все повернул так, как ему хотелось. Но дело заключалось в том, что ей, как бы она ни любила Калума, все больше надоедало быть пешкой в его игре и действовать в соответствии с отведенной ей ролью.
– Поздно, – сказала она, облизывая пересохшие губы. – Ресторан уже перешел в собственность банка. Если бы ты за последнюю неделю хоть раз наведался в «РО», то сам бы об этом узнал.
– Мы еще можем спасти «РО», – тихо сказал Калум. – Тебе нужно только согласиться со мной сотрудничать, а с банком я все улажу. Ты даже сможешь работать в «РО» главным менеджером или через какое-то время открыть другой ресторан.
Одетта пристально на него посмотрела.
– Так вот для чего ты все это затеял? Чтобы заграбастать себе мой клуб?
– Не совсем так. – Калум похлопал конвертом себя по ладони. – У меня более грандиозные замыслы. Неужели ты полагаешь, что мне хочется сидеть за расчетными книгами «РО», чтобы сводить его баланс? Но я пойду на такую жертву, если ты согласишься с моими условиями.
– Это с какими же?
– Во-первых, ты откажешься от всех притязаний на ресторан. Как я уже говорил, ты сможешь какое-то время поработать там менеджером, но только до тех пор, пока это будет меня устраивать.
– А что во-вторых? – С первым пунктом Одетта была более-менее согласна. В конце концов, «РО» не принес ей ничего, кроме тяжких трудов, забот и несчастий.
– Во-вторых, ты больше никогда не будешь встречаться с Джимми Сильвианом.
– Что такое?! – Одетта от удивления даже приоткрыла рот. Она никак не могла взять в толк, какое отношение ко всему этому может иметь Джимми. – Да я едва с ним знакома. С какой стати мне с ним встречаться?
– Неважно. Говори: ты согласна или нет?
– Думаю, без него я как-нибудь проживу, – пожала плечами Одетта. Джимми был совершенно не в ее вкусе, а вести долгие беседы у камина она могла и с подругами.
Тонкие губы Калума тронула едва заметная улыбка.
– Вот и отлично. И последнее: ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы заставить Лидию отказаться от брака с Финли.
Одетта подумала, что ослышалась.
– Но это же глупость, Калум. Я никогда на это не соглашусь, и ты прекрасно об этом знаешь.
– Если не согласишься, считай, что сделка не состоялась, – жестко сказал Калум, упрямо выставляя вперед нижнюю челюсть. – Стало быть, готовься к банкротству.
Одетта неожиданно расхохоталась. «Этот парень – настоящий псих», – подумала она.
– Не понимаю, зачем тебе разрушать этот брак? Да и каким образом я могу это сделать? Надеюсь, ты не станешь настаивать на том, чтобы я соблазнила Финли?
– Тебе предстоит самой подумать, как это сделать. Я устрою Финли в «РО» на какую-нибудь административную должность, и он всегда будет у тебя под рукой. С Лидией ты тоже близка, так что эта парочка будет у тебя под контролем. Не сомневаюсь, что ты что-нибудь придумаешь… Но, как я понимаю, ты согласна, коль скоро задаешь мне такие вопросы?
Одетта с удивлением на него посмотрела. Стало быть, все это не шутка и он взялся за дело всерьез? В принципе, она могла дать согласие на подобную авантюру. Главное, чтобы Калум заплатил за нее долги. Другое дело, что она, даже пообещав ему в этом содействовать, не стала бы ничего делать в ущерб Лидии и Финли. Это, как говорится, разумелось само собой. В конце концов, Калум мог и передумать, а если бы даже не передумал – то что с того? Ведь не стал бы он в самом деле привлекать ее к суду за нарушение обещания разрушить чей-то брак? Это было бы просто смешно. То же самое относилось и к обещанию не встречаться больше с Джимми Сильвианом.
– Ладно. Предположим, я соглашусь. Но мои усилия могут не дать нужного результата. Что тогда? – спросила она, стараясь говорить как можно более небрежно.
– Тогда, – сказал Калум, помахав у нее перед носом конвертом, который он вынул из кармана, – я продам эту вещицу тому, кто сможет по-настоящему ее оценить.
Тут Одетта впервые задумалась о содержимом конверта.
– А что там?
Калум извлек из конверта компьютерный диск и постучал его краем по своим неровным белым зубам.
– Впечатляющая вещь – уж можешь мне поверить. – С этими словами он подошел к своему кейсу, достал из него портативный компьютер и включил дисплей.
– Да не хочу я смотреть на эти цифры, – сказала Одетта, устало потерев ладонями лицо. – Они мне в офисе надоели.
– Эти цифры, вернее, цифровая запись тебя обязательно заинтересует. – Калум сунул диск в предназначавшееся для этого отверстие и щелкнул клавишей. – Меня, во всяком случае, она заинтересовала. Более того, увидев ее, я был приятно удивлен.
– О чем это ты толкуешь? – спросила Одетта и подошла к компьютеру, чтобы взглянуть на дисплей.
Она увидела черно-белое изображение кухни «РО», а потом какого-то человека, который, стоя на коленях, что-то быстробыстро лизал языком. В следующую минуту, когда до нее дошло, что именно он лизал, Одетта испустила отчаянный вопль.
– Великолепно, правда? – Калум смотрел на дисплей с торжествующим выражением художника, только что завершившего свой лучший шедевр. – Фло, конечно, не самый изобретательный любовник, но некоторые вещи удаются ему особенно хорошо. Собственно, к чему слова? И без того видно, что ты в восторге от его работы.
– Какого дьявола?! Как?..
– Только не надо разыгрывать оскорбленную невинность. Ты прекрасно знала, что на кухне тоже есть камера. Ты отлично выбрала позицию и, можно сказать, работала прямо на объектив. К тому же за полчаса до этого я сам показал тебе, как действует установленная в «РО» система слежения, и ты ее одобрила.
Одетта еще раз взглянула на дисплей. Флориан, поставив ее на четвереньки на разделочный стол, входил в нее сзади.
– Какое же ты дерьмо, Калум. Просто удивительно, как тебя еще земля носит…
– Только не ругайся. Бранные слова чрезвычайно меня возбуждают. – Калум рассмеялся, выключил компьютер и извлек из него диск. – Возьми, это подарок, – сказала он, вручая диск Одетте. – У меня таких еще много.
Калум закрыл крышку компьютера и стал упаковывать его в свой черный чемоданчик.
– Я отказываюсь от сделки, – решительно сказала Одетта, отступая от Калума на несколько шагов и прижимаясь спиной к стене. – Если хочешь – веди меня в суд и сажай в тюрьму за долги. Мне наплевать. Но пока я на свободе, предлагаю тебе немедленно убираться из этого дома! – Это выражение показалось ей недостаточно драматичным, и она, повысив голос, добавила: – И из моей жизни!
Калум, надо сказать, не предпринял ни малейших поползновений к уходу. Просто стоял посреди комнаты – и улыбался. А потом начал хлопать в ладоши.
– Браво. Ты просто неподражаема. Можешь полистать сценарий дальше – в частности, сцену суда. Только забудь ты о пошлых штампах, старайся быть естественной. И побольше страсти – люди это любят.
– О чем это ты? – озадаченно спросила Одетта.
– О том, что ты всю жизнь играла. Ведь жизнь – игра, не так ли? Вот я и предлагаю тебе внести в эту игру кое-какие усовершенствования.
– Это какие же? Может быть, мне стоит перед началом процесса переспать со всеми судьями?
– В этом есть рациональное зерно, – сказал Калум, подходя к ней и беря ее своей маленькой сухонькой ручкой за подбородок. – Но у меня к тебе другое предложение. Я хочу переспать с тобой.
Вот оно! Свершилось. Он сам предложил ей интимную близость, хотя она уже считала, что этот миг никогда не наступит. Конечно, после того, что произошло, романтики в этом не оставалось ни на грош, зато ее плоть имела все шансы взять свое за долгое время вынужденного воздержания.
– Ты предлагаешь мне это после всего того, что случилось?
– Но ты же меня любишь? – Он лениво, едва передвигая ноги, двинулся к ней. – К тому же я уверен, что эта видеозапись возбудила тебя ничуть не меньше, чем меня. А меня она возбудила не на шутку.
Когда он поцеловал ее, она, на удивление, ничего не почувствовала. А ведь его прежний поцелуй – там, у черного входа в «РО», – зажег в ней огонь невиданной силы. Должно быть, все то, что она сегодня узнала и увидела, подействовало на нее, словно сильнейшая анестезия, и сделало ее бесчувственной, как резиновая кукла.
Она хотела только его от себя оттолкнуть – ничего больше. Чтобы потом объяснить, какие противоречивые чувства в его присутствии она испытывает, как напугали ее его поведение и странные требования, и сказать, сколько боли он ей причинил…
Но ничего этого она ни объяснить, ни сказать не успела. Как раз в эту минуту Калум склонился, чтобы облобызать соблазнительный бюст, так что нацеленный ему в грудь удар ее выставленных вперед ладонями рук пришелся точно ему в лоб. Одетта не зря часами занималась на тренажерах, и толчок у нее был что надо – как у чемпионки по толканию ядра. Калум запрокинул голову, отлетел от нее словно щепка и рухнул на пол, соприкоснувшись затылком с дубовым паркетом.
Одетта положила на лоб бормотавшего что-то в беспамятстве Калума смоченное холодной водой полотенце.
Одетта присела рядом с ним на пол и, покусывая ноготь, стала раздумывать, стоит ли ей вызывать «Скорую помощь». Калум уже начал приходить в чувство, а у нее не было никакого желания навлекать на себя подозрения в попытке убить человека. Ей и без того предстояло явиться на суд и отвечать за неумелое руководство предприятием и попытку ввести банковских чиновников в заблуждение.
– Какого черта? – вдруг явственно произнес Калум, и Одетта с облегчением перевела дух. Раз начал ругаться, значит, дело не так плохо.
Прошло еще некоторое время. Когда Одетта опустила глаза, чтобы выяснить, как чувствует себя пострадавший, то заметила, что он уже приоткрыл веки и смотрит на нее вполне осмысленным взглядом. В следующую минуту он сорвал с себя полотенце, вытер ладонью мокрый лоб и присел, опираясь на руку.
– Ты что, тварь такая, со мной сделала?
– Ты просто упал и ударился головой, – объяснила Одетта, следя с беспокойством за его расширившимися зрачками.
Калум, обхватив себя руками за голову, неуклюже поднялся с места, некоторое время стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом на полусогнутых побрел к двери. Прихватив свой черный чемоданчик и водрузив на голову кожаную шляпу, он, прежде чем выйти за дверь, повернул голову, посмотрел через плечо на хозяйку дома и крикнул:
– Ты, сучка фригидная, еще за это поплатишься! Я тебе устрою сладкую жизнь. Обещаю!
– И тебя, Калум, с Новым годом, – сказала Одетта, прежде чем дверь захлопнулась.
Как только Калум ушел, она схватила валявшийся на полу компьютерный диск, сунула его в электрокамин и не сводила с него глаз, покуда он не распался на части и не превратился в щепотку сероватой пыли.
Неприятный запах от сгоревшего диска долго еще не выветривался из квартиры, заставляя людей, которые приходили ее осматривать, в отвращении морщить носы.
28
Джимми поехал в Вентвортский гольф-клуб, чтобы поговорить с Калумом об Одетте. Гольф был новейшим увлечением Калума, и клуб являлся единственным местом, где Калума почти наверняка можно было застать. Джимми терпеть не мог гольф, но играть ему все-таки пришлось.
– Что ты машешь клюшкой, как цепом? Смотри, как надо. – Калум установил мяч на подставку, размахнулся и сильным ударом послал белый шарик в сторону деревьев, немного не дотянув до отметки в сто ярдов.
Джимми был отличным спортсменом и хватал науку, что называется, на лету. Он размахнулся, как учил его Калум, и нанес удар. Мяч выписал в воздухе огромную дугу и лег у отметки в триста ярдов.
– Как это у тебя получилось, ума не приложу… – Калум следил за полетом мяча, сдвинув свою кожаную шляпу на затылок.
– Просто я представил себе, что мяч – одно из твоих яиц, – съязвил Джимми, опуская клюшку. – Кстати, ты до сих пор мне не ответил, какого черта ты затеял это судилище? Одетта из сил выбивалась, чтобы поддерживать «РО» на плаву, и такого отношения с твоей стороны не заслужила.
Калум полез за своим мячом в куст, нашел его и, выбравшись из зарослей, сердито сказал:
– Бизнес есть бизнес, Джимми. Этот процесс никак не связан с тем, что между нами происходит. – Калум сунул клюшку в висевшую у него за спиной сумку и выбрал новую. Мысли у него были невеселые. Чтобы держать Джимми под контролем, ему приходилось делать вид, что у него с Одеттой роман. – Ты ведь знаешь, сколько она задолжала?
– Пока еще не знаю, – сказал Джимми, запуская на орбиту очередной мяч.
– Узнаешь на суде. Заодно выяснишь, чего она стоит. Настоящий бизнесмен всегда знает, как выйти сухим из воды. Так что считай этот процесс проверкой ее деловых качеств. – Калум потоптался на месте, приминая траву, и установил новый мячик. – Не беспокойся, банкротом ее не объявят. Зато суд избавит ее от ненужных иллюзий и продемонстрирует ей, как обстоят дела в действительности.
– А как быть с залогом? – спросил Джимми.
Калум как раз замахивался для очередного удара. Рука дрогнула, удар не получился, и мяч снова залетел в заросли.
– Каким таким залогом?
– Только не делай вид, будто не знаешь, что она должна внести двадцать тысяч фунтов за исчезновение мужа своей сестры, которого подозревают в сокрытии краденого. Это помимо тех денег, что она задолжала тебе лично, – сказал Джимми, зло сверкнув глазами.
– Бог мой! Да она и словом мне об этом не обмолвилась! – Калум в сердцах швырнул свою клюшку на землю. – Вот сучка!
– Странно, что ты об этом не знаешь. А вот я думаю, что залог и стал той последней каплей, которая переполнила чашу терпения судейских. Если сумму залога приплюсовать к остальным ее долгам, у нее на счете не окажется и пенни.
Калум опустил голову, стараясь скрыть овладевшее им замешательство.
– А ведь я предлагал ей продать мне «РО». С этими деньгами ей бы ничего не стоило добиться приостановления процесса. Теперь сам рассуди, что это за женщина. Она не только не умеет считать деньги, но еще и якшается с уголовниками. Нет, суд – единственный для нее выход. Он ей вправит мозги. Впрочем, даже если она и обанкротится, я все равно возьму ее на работу. Менеджер она все-таки неплохой. – Калум устремил на Джимми предостерегающий взгляд, который, казалось, говорил: «Ни слова больше, парень. А то поссоримся».
Джимми швырнул клюшку и зашагал прочь. Он никак не мог понять эту парочку и отношений, которые их связывали. В его представлении дрязги между Одеттой и Калумом напоминали скорее разборки надумавших разводиться супругов.
Когда Джимми скрылся из виду, Калум, который в его присутствии старался держаться подчеркнуто спокойно, едва ли не галопом помчался к зданию клуба, где находились телефоны. Сделав из бара несколько звонков, он злобно швырнул трубку, глотнул стоявшего перед ним в стакане виски и разразился ругательствами. Одетта впервые поступила с ним нечестно, не упомянув о залоге, который она обязалась внести за своего уголовного родственничка. Поскольку родственник скрылся, делу уже был дан ход, и это в перспективе могло основательно отразиться на его планах.
…Когда Одетту объявили наконец банкротом, она, как это ни странно, испытала немалое облегчение. Теперь она ни за что больше не отвечала. У нее даже собственности никакой не осталось – ни счета в банке, ни квартиры, ни мебели – ничего. Она чувствовала себя свободной, как птица. Впрочем, эйфория длилась недолго.
Хуже всего было то, что она в одну ночь стала нищей и, как следствие этого, сделалась объектом благотворительности со стороны ее друзей. Это было чертовски унизительно и тяжело отразилось на ее самолюбии.
Джун настаивала, чтобы Одетта переехала к ней, как только ее сгонят с квартиры. Перспектива переезда неожиданно увлекла Одетту, и она ударилась в обсуждение разнообразных усовершенствований, которые сделает в гостевой комнате Джун, когда туда переберется. Эти бесконечные разговоры о пустяках стали наводить Джун на мысль, что у Одетты не все в порядке с головой.
Одетта долго собиралась с духом, прежде чем позвонить родителям и сообщить о своем разорении. На удивление, они восприняли это известие куда спокойнее, нежели большинство ее друзей, но вернуться под родной кров не предложили.
– Сейчас у нас живут детишки Монни. Она нашла себе место продавщицы в супермаркете и работает по ночам, так что следить за детьми, кроме меня, некому, – сказала ей Клод, а потом, минуту помолчав, добавила: – Будем надеяться, ты скоро встретишь хорошего человека, который будет о тебе заботиться. Я, как ты знаешь, только об этом и мечтаю.
Одетта не могла отделаться от ощущения, что ее родственники так и не осознали по-настоящему всей серьезности ее положения. Ведь ей, для того чтобы снова подняться на ноги, могли понадобиться годы.
– Не убивайся особенно из-за этого, крошка, – сказал отец, дождавшись, когда Клод уступила ему свое место у телефона. – Ты откроешь новый ресторан. Ты сможешь, я знаю. Но если тебе понадобится моя помощь – только позвони, – сказал Рэй и повесил трубку.
На этом объяснение с родителями закончилось.
Одетте пришлось перебираться к Джун и Джею. Поначалу все шло отлично. Джун просто нарадоваться не могла, что у нее под боком живет близкая подруга, с которой всегда можно распить бутылочку и поболтать. Она частенько спроваживала Джея в паб под предлогом, что им, девчонкам, надо кое о чем поговорить наедине.
Хотя многочисленные знакомые Одетты старались не касаться в разговоре с ней темы ее банкротства, отделываясь общими сочувственными фразами, вроде: «От этого никто не застрахован» или «Все под богом ходим», – приличной работы ей так до сих пор никто не предложил. Одетта пришла к выводу, что в деловых кругах доверие к ее способностям сильно подорвано.
Между тем события развивались своим чередом.
Калум выкупил «РО» едва ли не в тот самый день, когда Одетта отказалась от него на суде в пользу банка. Долги по неоплаченным поставкам и оформлению по-прежнему висели на ней, так что заведение досталось Калуму чистеньким и вполне безопасным с точки зрения неожиданного налета кредиторов. Калум, однако, возродить «РО» к жизни даже не пытался и уже через неделю перепродал его гигантскому гостиничному тресту. Это была часть затеянной им крупной сделки, которая, когда завершилась, сделала его одним из богатейших людей в Лондоне. Дело в том, что Калум заодно с «РО» продал свои доли в ресторанах и клубах «Деск», «Офис Блок», «Терапия», «Клиника» и даже в ставшем вновь популярным после ремонта старичке «Неро». Газеты были полны слухов и предположений о том, зачем он это сделал и что у него на уме, но никто из журналистов ничего конкретного сообщить по этому поводу так и не смог. Никто также не знал, что Калум стал владельцем старинного поместья Фермонсо-холл, хотя о его ссоре с Флорианом Этуалем, в результате которой чувствительный нос миллионера весьма основательно пострадал, раструбили в разделах светской хроники все мало-мальски уважающие себя газеты.
Через какое-то время Одетте позвонила Саския и сообщила, что новые владельцы «РО» приглашают ее на службу в качестве главного менеджера.
– Я хотела отказаться, но Стэн настоял. Не хочет, чтобы его шедевры оставались без присмотра.
– Соглашайся, – сказала Одетта. – Как говорится, в добрый час. – Она даже порадовалась, что «РО» так быстро открылся снова, а ее подруга опять заняла там руководящие позиции. По словам Саскии, изменения в ресторане были произведены минимальные, другое дело – название. По настоянию новых владельцев большие, в готическом стиле буквы на вывеске сменило невыразительное слово «Станция».
Пробыв некоторое время у Джун и почувствовав, что она вносит разлад в устоявшийся быт и распорядок жизни этого семейства – в каждой ссоре, которая происходила между Джун и Джеем, Одетта винила прежде всего себя, – она переехала в небольшую квартирку своих приятелей Элли и Дункана, где в ее распоряжение также была предоставлена отдельная комната.
Там ее поначалу тоже встретили с распростертыми объятиями: Элли стала готовить, чего раньше за ней не водилось, а Дункан, зная о склонности Одетты к хорошим напиткам, приобрел в лавке «У Одбинса» несколько ящиков красного французского вина. Увы, так уж сложилось, что Дункан и Элли работали дома, поэтому Одетта не могла отделаться от ощущения, что за каждым ее шагом постоянно наблюдают. У хозяев же по поводу ее пребывания на квартире со временем сложилось иное мнение, хотя тоже не слишком вдохновляющее. Об этом свидетельствовал разговор, который Одетта как-то раз случайно подслушала – уж больно тонкие здесь были стены.
– Мы не можем себе позволить кормить ее еще месяц! – Голос Дункана, обычно спокойный и ровный, вибрировал от раздражения. – Только-только мы стали достаточно зарабатывать, чтобы содержать себя и Китайчонка (так они промеж себя именовали свое чадо), как вдруг заявляется эта женщина и садится нам на шею.
– А мне казалось, ты в восторге от того, что Одетта будет у нас жить, – пролепетала Элли. – Сам же говорил, что Китайчонку надо больше общаться с разными людьми…
– Прежде всего ей надо общаться с детьми. Ведь ей всего два годика…
Разговор прервался, поскольку Элли после этих слов мужа разрыдалась, а Дункан принялся ее утешать.
На следующий день Одетта поставила хозяев в известность, что нашла себе дешевый гостиничный номер и по этой причине съезжает с квартиры.
Имея в кошельке менее десяти фунтов, она вышла на улицу, проследовала к ближайшей телефонной будке и, достав записную книжку, стала по алфавиту названивать всем своим знакомым. Она хотела одного: разжиться приютом на ночь – дальше этого ее амбиции не шли. Как назло, ей по преимуществу пришлось беседовать с автоответчиками – ее друзья или отсутствовали, или же не подходили к телефону. Между тем Одетте надо было действовать быстро: у будки выстроилась небольшая очередь, и кое-кто из стоявших в ней стал уже нетерпеливо постукивать ребром телефонных жетонов в стекло.
Одетта позвонила Джезу, хотя была почти на все сто уверена, что его нет в стране.
И – о счастье! – он отозвался.
– Это ты, Одетта? Ах ты моя маленькая нищенка! Живешь на улице, как я слышал? Ну ничего, это поправимо. Я сейчас уезжаю, но моя квартира в твоем распоряжении.
Одетта вышла из будки, снабженная инструкциями Джеза, как к нему доехать и где взять ключи. Через двадцать минут она уже входила в подъезд дорогого жилого комплекса на Ноттинг-Хилл, где проживал Джез. Заодно с ключами она получила у портье торопливо нацарапанную рукой Джеза записку, которая гласила:
«Моя бедная странница! Предоставляю тебе приют на неделю. Рекомендую найти работу. Хоть какую-нибудь. Люблю, помню, целую. Джез».
Одетта жила на квартире у Джеза, пока он гастролировал со своей группой по Германии, и каждый день, словно на работу, ходила в различные агентства по трудоустройству. Чиновники вежливо улыбались и обещали что-нибудь ей подыскать. Увы, то обстоятельство, что она пережила банкротство, говорило не в ее пользу, и она не получила ни одного мало-мальски интересного предложения. Отчаявшись найти работу, она, чтобы как-то себя занять и поднять себе настроение, снова стала много есть – благо холодильник у Джеза был набит под завязку. Это не говоря уже о том, что он вместе с ключами оставил ей двести фунтов «на конфетки». Она уничтожала консервированные паштеты из гусиной печени, нежнейшую датскую ветчину, норвежскую копченую лососину и прочие деликатесы из запасов Джеза.
– Эй, может, улыбнешься? Покажешь знакомому зубки? – неожиданно прозвучал чуть ли не над самым ее ухом мужской голос. – Сдается мне, мы лихо отплясывали на свадьбе у Саскии. Ну, как делишки? – Одетта в эту минуту гипнотизировала взглядом выставленный в витрине страсбургский пирог и от неожиданности едва не выронила из рук сумку.
Повернувшись на голос, она увидела Мунго – младшего брата Джимми.
– У меня все хорошо, – ответила она. По счастью, на ней был элегантный деловой костюм, который она надела, отправляясь на интервью в очередное агентство, и это придавало ей уверенности. – А у тебя?
– Как обычно, маюсь с похмелья, – пробормотал Мунго. – Но в остальном дела – хуже некуда. Я, дорогуша, скоро стану бездомным бродягой! Нас того и гляди выкинут из пансиона. – Он произнес это с таким пафосом и так громко, что посетители магазина стали на него оглядываться.
