Текст книги "Таганка: Личное дело одного театра"

Автор книги: Елена Леенсон

Соавторы: Евгения Абелюк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 47 страниц)

Это был наш поэт, и мы можем сделать о нем спектакль. Отказать нам в этом очень трудно. Почему начало с «Гамлета»? Там есть могила, там мы его и хороним. «Гамлет» и удобен, чтобы сделать из него драматургию. Идет кусок сцены с флейтой (к счастью, есть запись его «Гамлета»): «Вы можете меня сломать»^[940]. Есть повод перейти на песню. 10–12 песен, надо отобрать лучшие, чтобы они прозвучали в спектакле. Есть записи документальные, которые перейдут в актерское исполнение. Надо показать отца, мать – не называя – зрителям будет ясно, что это отец, мать, дети, актеры театра.

В. П. Янклович^[941]. К нему есть сотни писем – уникальные – они тоже должны войти^[942].

A. С. Демидова. Для меня ушел партнер. Единственный человек из актеров, который нес пол. С ним было легче всего вести женскую тему. Сцена Гамлета с Гертрудой у нас, если мы были в хорошей форме, шла очень точно. Я думаю, не сыграть ли сцену с голосом Гамлета, который остался в записи.

B. Б. Смехов. Это хорошо. Очень театрально. Призрак.

Ю. П. Любимов. Зачем же нам идти по сюжету «Гамлета». Мы можем использовать это как определенный прием, скажем, все перемонтировать.

P. X. Джабраилов. У него великолепные есть сказки.

Ю. П. Любимов. Они легко ложатся на сцену с могильщиками, он вольный автор.

Ф. Н. Антипов. У Высоцкого есть повесть «Записки сумасшедшего»^[943] – тоже с «Гамлетом» стыкуется^[944]… ‹…›

И. С. Бортник. А не будет ли кощунством показать на сцене поминки, изображая отца и мать?

Ю. П. Любимов. Кощунство – не сделать спектакля.

В. Б. Смехов. На поминках прекрасно говорила Белла Ахмадулина, Розовский^[945] … Это уже сюжет. ‹…›

Л. А. Филатов. Бесконфликтным мы сделать спектакль не можем. Мы должны вывести и «черных» людей. Я говорю о людях, которые его травили. ‹…›

Ю. П. Любимов. У него есть прекрасная песня «О слухах». Очень хорошо он сам говорил о поклонницах: «Это же половина больных, всю ночь сидят тут, в подъезде, к счастью, много тихих».

Ф. Н. Антипов. Когда его привезли в театр, один человек пришел и сказал: «Я должен его видеть. Я не верю. Может быть, это летаргический сон».

Д. Л. Боровский. Поскольку по горячему [следу] возникла театральная идея, во многом имеет значение недавность событий. А может быть, контрход и будет совсем другой спектакль – КАКИМ ‹нрзб.› БЫЛ ВОЛОДЯ.

Б. А. Глаголин. Я не был, к сожалению, на похоронах. У меня есть сопротивление версии о Гамлете. Когда я думаю о Володе, то скорее думаю о нем в «Пугачеве», с его песнями^[946], идущими лейтмотивом по всем сценам спектакля. Это для меня реальность. А Гамлета он играл особым образом. Его Гамлет – особая роль. Как бы ритуал в будущем спектакле не задавил того, что в нем было. Ведь в нем всегда жила жизнерадостность, большая жизненная сила.

В. С. Золотухин. Идея поминок закономерна. Но надо точнее изучить ритуал поминок. Ведь у одних поминают водкой, а вообще-то это грехом считается. Поминки могут быть разные. Тут важно решить, куда и как направить собственную волю и фантазию зрителей. Важно, что мы хотим сказать от себя: каким мы его помним и каким хотим, чтобы его запомнили. Безусловно, это не должен быть плач.

Ф. Н. Антипов. Надо для работы привлечь весь коллектив театра.

Ю. П. Любимов. Вот когда мы будем репетировать спектакль, тогда может вся труппа помочь. А на данной стадии это странная идея. Я хочу возразить Глаголину. Высоцкий очень менялся, и решать этот образ через «Пугачева» – это очень лобовое решение. Нельзя изобразить из него Хлопушу^[947]. Он, наоборот, просил эту роль не играть. Последнее время он метался в поисках, понимал, что кончен период его жизни как барда. Его нельзя отнести к явлению «бардизма», извините за нескладный термин. Он не был певцом протеста, но он удивительно точно выражал настроения и думы граждан наших, и поэтому они десятками тысяч его провожали. ‹…›

В. Б. Смехов. Есть проблема драматургии спектакля. «Гамлет» – очень драматургичный материал. Стать идеей спектакля должна реабилитация большого прекрасного поэта. Ведь сколько незнания существует о нем в народе! Надо отделить его жизнь от слухов. У него самого есть прекрасная песня «Слухи». Мне кажется, к работе над спектаклем надо привлечь прекрасных поэтов, Филатова обязательно. Надо выявить многообразие жанров поэзии Высоцкого. От высокой поэзии до стилизации матерной и городской современной, которой нет ни у одного из поэтов. По-моему, тут должны быть просто художественно-документалъные вещи: такой-то год – студент. Бац! Разбил стекло в студии МХАТ ‹…›

Пробовал себя даже в фантастике. А история «Вертикали»!^[948] «Кассандра»^[949], когда он вытащил из себя свое бельканто, особое, когда понял, что единственный из людей может драть глотку и порвет.

Ю. П. Любимов. Почему я защищаю форму поминок? Лучшей формы не придумаешь? Помните, как говорила Додина^[950] (и на многое раскрыла глаза мне): «Я знаю Володю 25 лет. Больше всех… Больше всех…» И все о нем рассказала. ‹…› Саша Трофимов на поминках прочел стихи. Они открыли мне глаза на многое. У многих людей родилась потребность написать стихи в его память, лучшие мы повесим перед спектаклем в фойе. И еще до спектакля должен звучать его голос, песни, тексты. Конечно, не так, как в «10 днях», мы другую форму должны найти.

А. С. Демидова. Сегодня мы все под впечатлением этих тяжелых дней. Но мне кажется, работая над спектаклем, нам надо приподняться над этой трагедией. У Гейне, по-моему, есть замечательные слова: «Мир раскололся, и тризна^[951] прошла по сердцу поэта»^[952]. Его смерть завершила трагический этап нашего поколения. А ведь начинали мы так весело, карабкались весело по гладкой стене, надеясь дойти до вершины. Срывались одни, продолжали карабкаться другие, – перестали лучшие, кому Бог дал талант. Срывались на самой высокой ноте Шукшин^[953], Лариса Шепитько^[954], Володя. Завершен круг. Теперь я вообще не знаю, как жить… Может быть, еще найдем второе дыхание. Я не знаю. На последнем спектакле «Гамлета» было жарко, душно. ‹…› И уже после спектакля я сказала: «А слабо, ребята, сыграть еще раз заново?» И все засмеялись. А Володя… посмотрел своими пронзительными глазами и сказал: «А слабо…» (вяло, горько).

И. С. Бортник. У него после этого спектакля рубашка была мокрая, хоть отжимай. Я ему говорю: «А ты сними, надень белую». Но он так и не снял. Не надел саван. Он обычно в антракте менял свитер, у него после первого действия свитер насквозь мокрый был.

A. С. Демидова. Мне кажется, тут надо всем приподняться, как у Чухонцева:

Уходим – разно или розно.

Уйдем – и не на что пенять…

‹…›

B. Б. Смехов. Он был замечательный рассказчик. Надо собрать его истории, и они, может быть, тоже войдут в спектакль.

Ю. П. Любимов. Это прекрасно стыкуется с разговорами могильщиков – ведь они шуты и могут говорить абракадабру.‹…›

Когда я вставил его песню в «Дом на набережной»^[955], мне говорили: безвкусно. А сегодня, наверное, все уже по-другому воспримут.

Л. А. Филатов. Однажды мы заговорили о песнях с ним. И я откровенно сказал: «Мне, знаешь, твои серьезные песни не очень нравятся, … смешные песни тебе ближе». А вот теперь, после того как его не стало, я зашел в бар и услышал «Коней»^[956] и ощутил, как это важно. Переоценка произошла вкусовая.

Ю. П. Любимов. А мне «Кони» и раньше нравились. И «Охота», и «Банька»^[957] очень на меня действовали.

В. Б. Смехов. Надо бросить все и делать этот спектакль.

Ю. П. Любимов. Я хотел бы, чтоб осенью, к началу репетиций, все пришли с конкретными разговорами, с листами, на которых изложите свои соображения. Спектакль должен вариться, как в лучшие годы, сообща.

‹…›

Т. Н. Жукова. Кто из композиторов будет работать над спектаклем?

Ю. П. Любимов. Я думаю, ближе всех к нему был Шнитке, он и музыку прощальную помогал подбирать. И Денисов с радостью поможет. ‹…›

Спектакль как дитя. Никто не может знать, каким он получится. Я специально провоцирую вас на контрход, может быть, кто-то предложит другое решение спектакля, какой-то другой мощный ход.

Д. Л. Боровский. Помните, Юрий Петрович, было несколько репетиций, когда Вы с Володей хотели сделать его моноспектакль о войне?

Ю. П. Любимов. Помню, но это в спектакле восстановить невозможно. Я хотел предупредить всех вас, что со спектаклем будет не так просто, как некоторым кажется. За него придется бороться^[958].

В. С. Золотухин. Может быть, включить стихи, непосредственно написанные в его память? Ахмадулиной и др.?

Ю. П. Любимов. Это тоже походит на обряд поминок.

В. Б. Смехов. Можно попробовать прочитать его стихотворение, а потом он его поет в записи.

Л. А. Филатов. Это прием ради приема.

3. А. Славина. Когда Володя лежал дома, у него была марля на лице, белая маска. Может быть, сделать, чтобы это вошло в спектакль.

Ю. П. Любимов. С Володи сняли посмертную маску, как полагается, но в спектакль это включать не надо. Портрет был прекрасный на похоронах.

И. С. Бортник. А может быть, перенести в спектакль финал из «Пугачева»?

Ю. П. Любимов. У нас создан «Мастер и Маргарита» по другим спектаклям, повторять его не стоит. Маска и костюмы Володи будут в музее^[959]. А для спектакля мы должны запись его роли использовать.

Е. М. Кучер. Вспомнил ощущение из «Вишневого сада»^[960], когда он говорит: «Господи, ты дал нам необозримые просторы, и казалось бы, что здесь мы должны быть великанами…»

И в «Преступлении…» Свидригайлов^[961]: «Воздуху мало…». Он играл здесь не похоже на Гамлета, на другом высочайшем уровне.

Ю. П. Любимов. ‹…› Если есть запись – это прекрасно.

А. С. Демидова. «Вишневый сад» есть в Бахрушинском музее.

Л. А. Филатов. А может быть, пролог создать в спектакле – [в духе] финала «Гамлета», который он сыграл последний раз. По пустой сцене проехал занавес. Музыка. Уход Гамлета из жизни.

Ю. Н. Погребничко^[962]. Брезжит такая мысль. Вот сказали про Додину. Она ведь говорила про себя? Что, если все будут говорить про себя? И про него?

Ю. П. Любимов. Я про это и говорю. Тогда будет живое. Она говорит свои биографические вещи, и есть связь с ним. Ведь Трофимов прочел свое стихотворение, но возникло оно от Володи. Каждый говорит свои слова, читает свои стихи – и все это про Володю. На сцене стоят живые артисты. Нельзя, чтобы актер играл Высоцкого.

Б. А. Ахмадулина. Что бы мы ни решили, я предлагаю свое участие. В любой форме, которая вам может понадобиться. ‹…›

Ю. П. Любимов. Мы об этом и говорим.

В. П. Янклович. Нужно будет послушать все его записи. Последние песни. «Грусть моя, тоска»^[963], – мало, наверное, кто эту песню слышал^[964].

Ю. П. Любимов. Надо все о нем собрать в театре. Все пленки. В письмах он общался со многими людьми. То, что Антипов говорил…

А. С. Демидова. …Может быть, оставить одну сцену с Гертрудой? И призрак будет Пороховщиков^[965], а Гамлет – его голос.

Ю. П. Любимов. «Гамлет» – только предлог. Я хочу вольный монтаж сделать.

А. С. Демидова. Коли нам нужен кусочек маленький «Гамлета», мы его берем, а дальше идет импровизация открытым приемом, чтоб протянуть линию поколения. И Белла, и Чухонцев, и его приятели, Давид Боровский и Вы, Юрий Петрович.

Б. А. Ахмадулина. В смысле голоса его. Все должны играть, чтобы на его месте остался пробел. Его место безмолвно. Он отвечает шекспировским безмолвием. Текст могут сделать литераторы.

И. С. Бортник. Как Филатов писал: «Оглушительная тишина»^[966]. Из двух стихотворений Л. Филатова одно, особо распространившееся, порой, без подписи, или под инициалами, звучит так:

Он замолчал, теперь он ваш, потомки.

Ю. П. Любимов. Вы сказали, Белла, очень интересную мысль. Этим приемом можно довести до отчаяния.

А. С. Демидова. Это можно будет сыграть, если сначала будет его голос.

Б. А. Ахмадулина. Не надо голоса. Пусть будет пустота. Бейтесь в ней. Его нет.

Ю. П. Любимов. Это и есть «распалась связь времен». Мы ищем трещины. Пустота. Мы ищем, чтоб хоть чем-то заполнить.

3. А. Славина. Непонимание его при жизни.

Л. А. Филатов. Он был обречен. Ему уже не надо было прямого общения. ‹…›

Б. А. Ахмадулина, (читает стихи памяти Высоцкого).

Твой случай таков, что мужи этих мест и поместий

Белее Офелии бродят с безумьем во взоре.

Нам, виды видавшим, ответствуй, как деве прелестной,

Так – быть или как? Что решил ты в своем Эльсиноре?

Пусть каждый в своем Эльсиноре решает, как может,

Дарующий радость, ты, щедрый даритель страданья.

Но Дании всякой, нам данной, тот славу умножит,

Кто подданных душу возвысит до слез, до рыданья.

Спасение в том, что сумели собраться на площадь

Не сборищем сброда, бегущим глазеть на Нерона,

А стройным собором собратьев, отринувших пошлость.

Народ невредим, если боль о певце – всенародна.

Народ, народившись, не неуч, он ныне и присно —

Не слушатель вздора и не покупатель вещицы.

Певца обожая – расплачемся. Доблестна тризна.

Ведь быть или не быть? – вот вопрос.

Как нам быть. Не взыщите…

Хвалю и люблю не отвергшего гибельной чаши.

В обнимку уходим – все дальше, все выше и чище.

Не скаредны мы, и сердца разбиваются наши.

Лишь так справедливо. Ведь если не наши, то чьи же?

А. С. Демидова. Мне сейчас звонила Толмачёва^[967]. Она была на самом первом спектакле «Гамлета» и на самом последнем. На первом – молодой Володя исполнял рисунок, а на последнем рисунка не было, была плоть и кровь. Эту мысль надо восстановить.

Ю. П. Любимов. Надо, чтобы каждый записал свои мысли, подумал над тем, о чем сегодня говорили, подготовили за лето конкретные предложения по спектаклю. Соберемся мы сразу после начала сезона с тем, чтобы начать работу с первых же дней^[968].

Вплотную к работе над спектаклем театр приступил после 22 октября 1981 года, после заседания Художественного совета от 22 октября 1980 года.

Стенограмма заседания Художественного совета, посвященного работе над спектаклем памяти Владимира Высоцкого

22 октября 1980 г.

Ю. П. Любимов. Мы решили собраться еще раз после отпуска, чтоб поговорить о спектакле памяти Владимира Высоцкого. Потому что это все так сложно – сделать спектакль о человеке, который прожил огромную часть своей жизни в театре. Я понимаю, что часть его жизни, души была в песнях, стихах. Потом, настолько удивительно его хоронили, и дальше все странно – все пошло на продажу! Приехал Можаев – он был в Пицунде, отдыхал, там везде песни его звучат и тут же их продают. Разная цена. Песни, которые более сложные, продают дороже и т. д. Такая просьба у меня, высказать еще раз свои соображения и раздумья.

(Вошел Можаев.)

Вот видите, какое общество. Благодарю Вас, Борис Андреевич, присаживайтесь. Лена, дайте всем карандаши и бумагу и попросите еще несколько стульев. Ну, может, мы закроем дверь и закончим? Народ нынче неорганизованный пошел.

Кто был на первом Худсовете после смерти, тот помнит, что мы хотели собраться сразу же после начала сезона. Мы благодарим пришедших.

Перед тем как приступать к работе, хотелось бы все взвесить, потому что начинается странное идолопоклонство. …прекрасная фраза Твардовского: «Если вы не можете без культа, то уж делайте культ Пушкина». Вот такой неожиданный культ получился по всей стране. Приходит молодежь, приезжает. Ко мне домой пришли человек 20, совершенно детей, лет им по 14. Все они чего-то хотят: «Мы так любили его песни, помогите, хотим создать клуб его имени». Там это, то-то, пятое, десятое.

Начинаются уже нездоровые вещи. Милиция протестует и т. д. Это все приобретает какие-то странные формы… ‹…› После его смерти толчки произошли в душах у многих. Стихи пишут, размышления и т. д. Мы все материалы собираем. ‹…›

Должно ли это все войти в спектакль? ‹…› Когда он пел по ночам по многу часов, два близких человека все это записали. Я уже пять кассет выслушал, есть еще десять кассет. Обязательно спектакль должен быть населен его миром. Слушая внимательно его песни, поражаешься – Высоцкий, видевший все, намекает, что он все знает: «опустившийся» на дно жизни, «сидевший» … о себе поет? Не совсем верно. Как у Зощенко, он говорит о персонажах…

Я даже стал уважать Москву, что она так пришла провожать Высоцкого, как у Пушкина: «Духовной жаждою томим, в пустыне чахлой я влачился…». А потом получилось, что все на продажу. И получилось, что мы тоже хотим в этом потоке, который был после смерти Шукшина, участвовать^[969]. ‹…› Всегда было трудно петь своим голосом,… во все века.

В общем, здесь есть проблема, отбор. ‹…› Мне кажется,… актеры, которые с ним работали все годы,… могут сообща воспроизвести мир его, его песни. И разбить эту легенду, что вся прелесть была в его исполнении. Только так, а иначе, мол, ни глазами его поэзию читать нельзя, ни в исполнении другом она не может звучать. Но мне кажется, что это нужно сочетать с «Гамлетом». ‹…›

…в каких компаниях он [бы] ни пел, где бы он ни бывал,… как он слышал речь прекрасно, тысячи людей населяют его песни, и все это – характеры… «Ты, Зин, на грубость нарываешься…»^[970] ‹…› Я уже не говорю о том совершенно феноменальном темпераменте этого человека. Это же поразительно, на него смотреть иногда было страшно. Когда он пел, такое напряжение вот здесь (показывает жиды на шее), было впечатление, что он порвет на ваших глазах. … что-то обязательно должно было случиться – остановиться сердце. Не выдержит, порвется что-то внутри организма. ‹…› Недаром там, внизу (на фото), страшная фотография. Совершенно посмертная маска, когда он поет. Это не то, что он позировал фотографу, а просто он исполнял песню, а тот его щелкнул… Полузакрытые глаза, голова мертвая, совершенно отрешенное лицо. ‹…› Вот Юра Васильев маску посмертную снял, страшно смотреть. Прямо посмертная маска, а человек живой. Извините меня за многословие. ‹…›

Возникает вопрос, как это делать. Я вам говорю, есть три компонента: мир его песен в сочетании с Гамлетом,… те материалы, которые возникли в его память и писались при его жизни. Писались очень интересные вещи. Я читал одну статью. Очень такую нелицеприятную. Там было и так и эдак написано о нем. Я не говорю просто о безобразиях «О чем поет Высоцкий», просто пасквили^[971]. ‹…›

Так что мне очень хотелось выслушать ваши соображения, прежде чем театр приступит к работе. Все же помнят Гамлета. Актер приходит и говорит: «Я к Вам, принц», – а принца нет. «Ты сможешь исполнить строк 20, которые я напишу?» – «Конечно, принц». Вот это уже прямой ход.

М. В. Полицеймако^[972]. Это все очень интересно, что Вы говорите, Юрий Петрович, о самом принципе – ход в отношении Гамлета и относительно песен. Но в спектакле нужен был бы Ваш рассказ о нем.

Ю. П. Любимов. Боже сохрани. Весь спектакль должен быть его рассказ о себе. ‹…› А это будет вечер на один раз. Собраться на годовщину. Вот так можно и поговорить в годовщину смерти. А спектакль о нем надо делать, как мы делали «Павших и живых», как мы делали Пушкина, Маяковского, как мы делали по поэзии Вознесенского. У театра есть огромный опыт в этой области. ‹…› Чтобы это не получилось на продажу, как сейчас фотокорреспонденты спекулируют его портретами. Началась большая распродажа. Это тоже издержки нашего отношения к искусству. Его портреты – дефицит, его песни – дефицит, его пленки – дефицит. Не потрудились же товарищи вовремя выпустить пластинку, и теперь они дали спекулянтам большую дорогу. Но я, кстати, не осуждаю спекулянтов. Они являются пропагандистами. За деньги, конечно. Песня «Волки» – 10 руб., «Смотри, какие клоуны…» – 7 руб. А пластинку, которую они выпустили – совсем дешево – по рублю за штуку. Так же, как у нас в театре: билет на «Мастера» – 40 руб., на «Гамлета» в последнее время – 25 руб. Везде такса, в наш век закрывать на это глаза могут только немужественные люди, только не желающие славы своей стране.

В. Б. Смехов. За билет на «Кузькина» давали ордер на квартиру.

Ю. П. Любимов. Какой ордер? Кто давал?

В. С. Золотухин. Гаранин^[973] давал ордер на квартиру за «Кузькина».

Ю. П. Любимов. Никогда не говорите фамилии, если умерший, ладно. А то злые люди могут неприятности устроить.

В. С. Золотухин. Вы меня спросили, я должен ответить. Вы мой руководитель.

Ю. П. Любимов. Вы что думаете, что это не записывается?

В. С. Золотухин. Мы для работы.

Ю. П. Любимов. Ну и на здоровье, пусть пишут. Мы не американцам передаем.

В. Б. Смехов. Идею, которую Вы говорили, Юрий Петрович, в первый день и на сборе^[974] и сейчас пунктиром напомнили. Возникновение первого актера, и отсюда то, что вырастает…

Ю. П. Любимов. Хронологию давайте не трогать, тут нужно фантазировать.

В. Б. Смехов. Да, да. Видимо, сегодня нам нужно накидывать. Сама по себе идея есть. А что касается того, что мы делали, те, кто близко, кто не мог по-другому себя вести эти месяцы. Ну, например, я хоть несколько строчек, каждый день что-то писал. Не знаю, насколько это будет полезно, я себе писал. Если хоть что-то будет полезно, прекрасно. Это воспоминания, которые шли с 64-го года. Как появился он в театре, встречи, разговоры. Все это вспоминается. Наверное, это и есть самое драгоценное. Самойлов^[975], у которого мне привелось быть в Пярну, сказал: «Всем нам, знавшим его, Золотухину, мне, близким, актерам, актрисам, надо сразу начать писать». ‹…› В каком виде это претворится, неизвестно. Нужны ли тут голоса воспоминаний или его голос? Скажем, я был на вечере в Пущино, в Академгородке (Петя^[976] там был, записывали). Вечер был, с одной стороны, смешной. Вы говорили о том, как все разменивается. Так получается даже с благими намерениями. Вышел кто-то и стал говорить какую-то ересь: когда жил, где родился, по какому адресу, с кем развелся – по-моему, не надо этого делать. Информационных сведений не надо. И так в этой аудитории это и принималось. Потом, сам по себе, родился разговор, более значительный, важный и созвучный глазам и дыханию зала. Это был зал, который пять или шесть раз слушал Володю. А потом были включены его речи (у Пети есть). Монтаж его речей перед песнями. Они сами по себе и есть предложение к спектаклю. Там есть о театре, и о жанре, и шутки, о кино и о спектаклях, в которых он играет,… мне принесли [две песни]: посвященную Шемякину^[977] и о ямщике^[978] – французские. Замечательные по многим статьям. Так вот, Юрий Петрович, одна из любимых наших песен «Как призывный набат прозвучали в ночи тяжело шаги…» – они поэтический ход. ‹…› Но начать это читать я пробовал пять или шесть раз. И только один, последний раз поймал, как это можно читать. … это очень трудно, требует своей, уже внутренней режиссуры, т. е. чтецкой. Может, надо, чтобы нам помогли поэты – Беллочка и Булат^[979]. Кто знает – у Высоцкого была встреча с Межировым, Самойловым, Слуцким^[980]. Это знаменательная встреча. Говорили о его сборнике. ‹…›

В. С. Золотухин Обнаружилось, что я его совсем не знаю, не знал. Летом, когда пленки его слушал, все открылось в первый раз. ‹…› Я прочитал воспоминания Карякина^[981]. Они потрясли меня. Мы устраиваем конкуренцию у гроба слишком торопливо. ‹…› Людям со стороны покажется, что мы знаем что-то такое – вместе работали, кутили, выпивали. Чем ближе мы были, тем меньше мы его знали.

Н. Л. Дупак. Лицом к лицу лица не увидать.

В. С. Золотухин. Мы должны быть осторожны. В каждом человеке есть какая-то тайна. Его тайны мы не знали. ‹…›

В. Б. Смехов. Все равны перед ушедшим поэтом, и это правда.

Б. А. Ахмадулина…. но ясно только одно – спектакль должен быть. В нем должны участвовать друзья Володи, люди, которые его любили. …я знаю, чего в нем не должно быть. Во-первых, никакой расплывчатости идеи. Канва должна быть стройная и строгая. ‹…› И еще про песни. Труппа будет сталкиваться с … соблазном отдать публике то, чего она, собственно, и ждет – Володин голос. Но … [возникает вопрос] о мере участия Володиного голоса в спектакле. Потому что должна быть, как и всегда у Таганки … независимость от всего. Вы не можете отдать страждущей публике Высоцкого. Она… все равно будет недовольна, она придет спросить вас: «Где Он?» …а вы не можете сказать, где, потому что мы знаем только одно, он не пришел, потому что он занят, занят настолько, что не смог сейчас прийти к Гамлету, занят своим вечным занятием. ‹…›… [почитатели Высоцкого] все ко всем нам приходят, пишут. Юноши с наркотиками, рыдающие девушки… и ни в коем случае театр не может уступить свою изысканность… надрывно настроенной публике. Изысканное, строгое зрелище… абсолютно не умеющее угодить тем, кто хочет рыдать, страдать, говорить, что он спился и пропал. ‹…› …рано или поздно вы придете к тому, что обилие его голоса … еще никак не может быть решением того, что задумано.

Все, что говорилось о «Гамлете», мне кажется страшно плодотворным. ‹…› Я не знаю пока, в прозе или стихах, но хочу предложить свои варианты в связи с текстом Шекспира. …мы должны холодно думать… о спектакле, который не может быть и [не] должен быть равен его судьбе, его личности и даже памяти о нем. Это все равно будет новое, и как соотнести одно с другим – спектакль о Володе и целомудренность нашей любви и памяти народа и совершенно независимое театральное решение… Вот это и будет проблема.

Ю. П. Любимов. Благодарю Вас, Белла. Я совершенно согласен с Вами. Но мне хочется еще сказать – может быть, Вам это поможет – о том, как любили Володю здесь, в театре, рабочие, осветители, монтировщики. Это ведь у нас особый народ – то запьют, то не придут – сложная (иногда кажется, что это самодеятельность какая-то), вольная орда, кочевая как будто… Ну, это я так… Просто жалуюсь. Так вот, они все в свободное от работы время приходили, потому что просил Володя. Он умел просить. Как он у меня просил Гамлета! Все ходил за мной и умолял: «Дайте мне сыграть Гамлета! Дайте Гамлета, Гамлета!» А когда начали репетировать, я понял, что он ничего не понимает, что он толком его не читал. ‹…› Мы с Давидом стали делать. Раз пять мы репетировали. И нам казалось, что что-то выходит. Он один исполнял моноспектакль. Понравилось ему слово «моно». За границей – «моно», он – «моно», все «моно». Что мы сделали? На авансцене выгородили то ли вагон, то ли нары, нары, нары, нары, нары… ‹…›

Откуда он всех знает: доходяг, забулдыг, летчиков, парашютистов? Уж не знаю, то ли он с ними кутил, летал, бродил… В нем что-то бродило. Но это, конечно, уникальное качество. Он заставлял верить, что это все – его прожитая жизнь. Как он сочинял. ‹…›

Вот странно, что такой человек, создавший такой мир, а тянулся все время – «Дайте Гамлета, дайте Гамлета, дайте мне Гамлета сыграть!». ‹…›

А потом ему делался спектакль. С какой охотой работяги ходили, отдавали ему выходные дни. А он плюнул – то запил, то уехал вообще. …даже не пойму, почему. То ли он вдруг почувствовал, что не нужно ему все это … Не надо ему театрального хода никакого – чтобы петь, ему достаточно: он, люди и гитара. И хватит. Может быть, и это было. ‹…›

Пожалуйста, дорогие гости, нам очень интересно вас послушать. Сами мы можем и без вас собраться, а с вами редко собираемся.

Б. А. Можаев. ‹…› …в чем тут особенность спектакля о Высоцком? Конечно,… есть опыт театра, есть великолепные спектакли о Пушкине, Маяковском, есть основа… Но есть и сложность… Высоцкий был в двух ипостасях: он был и артист, он был и поэт. К сожалению, эту вторую, может быть, не менее важную его особенность многие стараются не заметить. Да, мол, в песнях Высоцкого не так ставились ударения, не та ритмика, не выдерживалась образность. Это неверно. Были, конечно, у него песни слабее, но в лучших песнях – будь здоров как все выдерживалось. Я слышал его стихотворения, и от него, и потом прослушивал, – это очень серьезные стихи, это зрелые стихи, по-своему чрезвычайно емкие. Оригинальные, ни на кого не похожие. Стихотворение о насекомых^[982] – великолепно! Одно из лучших стихотворений за последние годы. Высоцкий был … очень интересно мыслящий человек: и, возможно, это удивит, [интересен] как критик. В этом смысле его взгляды на театр, на литературу, на методы работы, на собственный подход к ней чрезвычайно интересны и оригинальны были; они тоже записаны, их надо иметь в виду.

Ваша задача, связанная с Гамлетом, очень емкая, и не менее интересная та, первая часть, которую вы когда-то для него готовили: замысел – вагоны, нары, только, упаси Боже, чтобы эти нары были тюремными нарами. Эти нары должны быть в том высоком и обиходном понятии русской жизни, т. е. образ, связанный со всеми нашими переездами. Все эти стройки, которые он безумно любил. Где он только ни бывал: и на БАМе^[983], и на Чукотке, и на Камчатке… И вот это «нарная», так сказать, публика – перехожая, переезжая, охочая до больших дел, – на этих коротких отдохновениях, чаще всего на нарах, в пути, или в палатке, она была охочей и до очень серьезных разговоров и откровений, и он на это шел,… и он очень хорошо это впитывал в себя, и оттого у него такая поразительная многоликость его образной структуры песенного жанра.

…и естественно, что принимали его за «бывшего уголовника», и за бродягу, и за кого угодно. …и вот эта вот идея вечно подвижного люда на Руси – раньше с посошком, а теперь вот, эта вот самая наша неустроенность, наше постоянное стремление к чему-то дальнему, будущему, лучшему. Как Гоголь говорил: «Дураки же люди, которые мечтают о великом будущем, а серьезных, настоящих проблем не замечают и думают, что ход к этому будущему настолько легок, что на настоящее можно и плюнуть».

…и это вполне естественно, Юрий Петрович, что он и тянулся к Гамлету, и Гамлет у него вышел, как говорится, не без Вашей помощи, чрезвычайно современно звучащим. Та самая система неприятия лжи, неискренности, непорядка, неустроенности – всего того, с чем связана жизнь человеческая, она у Высоцкого в этой роли получила чрезвычайной силы звучание. Высоцкий звучал в Гамлете необычайно органично, и даже как-то по-новому. И все это у вас уже видится, и вы это чувствуете. …поэтому, мне кажется, – дело пойдет! Естественно, что лиха беда начало, потом придется много работать. …все любим Высоцкого и любим театр, так что охотно подключимся в дело и советами, и мыслями. Это уже не только разговоры, а начало дела. Исполать!

А. Г. Шнитке. Я очень мало его знал. Считанные разы видел его в театре и слышал, поэтому мне очень трудно пытаться найти выражение тому, каким должен получиться спектакль. …раз я его так мало знал, …если мне будет поручена какая-то часть работы в этом спектакле,… я должен буду отнестись к этому как к своей обычной работе… как Юрий Петрович говорил, возникает опасность, что это чрезвычайно заинтересованное душевное участие в нем и знание его могут привести к тому, что спектакль будет очень прочно держаться на какой-то очень большой эмоциональной волне. Но нужно, чтобы у него был запас прочности; чтобы спектакль шел долго, нужно попытаться отнестись к нему с профессионально-холодным отношением… Вот это единственное соображение, которое мне хотелось высказать вслух. И кроме того, конечно, мне кажется, что опора на Гамлета – самый лучший, самый точный ход. ‹…›